Ижорский гамбит Византийца

Тысяча триста мужчин, собранных из Уппланде, Сёдерманланде, Нерке, Эстеръётланде и Вестманланде с Вестеръётланде и прочих мест из которых каждый шестой имел добротное вооружение, и около ста шестидесяти нищих паломников — будущая рабочая сила, утром стали грузиться на семь десятков кораблей в нескольких портах одновременно. Бочки с солониной, вяленой рыбой, зерном и драгоценной солью разместили на купеческих шнеках, они после разгрузки уйдут восвояси, некоторые — прямиком к Ладоге и даже Новгороду, успеть затариться русским товаром. Амбаркация шла несколько дней и на это время, выход из портов был закрыт. Держать в тайне перемещение такого количества войск не представлялось возможным, но для этого времени были созданы беспрецедентные меры безопасности, как например, временный арест смоленских и псковских купцов. Так, вскользь случайно было обронено, что идут подсобить Орденским немцам. Простачок, может, и поверил бы, но знающие люди лишь качали головами: — С Русью надо дружить, торговать и совместно участвовать в военных походах.

* * *

Первого июля Пахом Ильич встретился с Сбыславом Якуновичем. Боярин с дочерью приехал в терем купца рассчитаться за свадебный наряд Анисьи. Хотя гривны давно уже были отданы, Сбыслав сделал вид, что сего не знает, вот и прикатил спозаранку. Пахом встретил дорогого гостя на крыльце в своей лучшей шубе, и после обмена любезностями, обливаясь потом, предложил пропустить по стаканчику ни какой-нибудь кислятины, подвезённой с немецкого подворья, а немного сладковатого и терпкого вина, настоящего бастардо. Узнав историю рождения сказочной грозди, гость от желания испить неизвестного напитка, чуть не позабыл о цели своего визита.

— Не откажусь, Пахом Ильич. Названия даже такого никогда не слышал, не то, что пробовал.

Войдя в кабинет, боярин уловил нисходящий поток воздуха, задрал голову и если б не заботливые руки хозяина, то рухнул бы на пол. На потолке крутились лопасти вентилятора, питаемые от солнечной батареи и ветряка, установленные на крыше дома.

— Душно тут, вот прохладу создаёт. — Пахом показал пальцем на медленно вращающуюся конструкцию. — Нравится?

— Эээ... мээ... чудно-то как. — Якунович уселся на софу, одновременно трогая рукой кожаную обивку. — Мягко. Откуда всё это, Пахом Ильич?

— Лавки короткие — это Тимофей сделал, а ветродуй с юга привёз. — Ильич подошёл к шкафчику, достал запечатанную сургучом глиняную амфору с греческими рисунками и пару бокалов на тонкой ножке.

— Рассказывала мне Аниська, что много чудес у тебя дома, да все не верилось.

— Это всё мелочи, так сказать антураж. Давай выпьем, ты ж поговорить со мной приехал, а девочки сами разберутся. — Пахом сковырнул сургуч и ловко вкрутил штопор в пробку.

— Да уж, эти разберутся. Палец в рот не клади, по локоть откусят. — Боярин повел носом, пытаясь уловить аромат вина, заполнявшего комнату.

— Слушаю тебя, Сбыслав Якунович, — указывая рукой, мол, располагайся.

Ильич уселся в кресло и пригубил тёмно-бордовое вино, наблюдая за гостем, который повторил действие за хозяином дома. Ещё год назад Пахом и подумать, не смел бы, что такой уважаемый человек окажется у него в гостях. Да что там в гостях, встретись они на улице, так и разговора бы даже не случилось. И дело вовсе не в деньгах, мало ли у кого их сколько? Просто до этого момента их интересы никогда не лежали в одной плоскости хитросплетённой системе координат сословных отношений. И когда пришло время, Пахом Ильич со всей остротой почувствовал, как оказался не только среди новых игроков, а и на новом для себя поле. Одно его успокаивало, что правила игры практически не поменялись. Безусловно, они стали чуточку жоще, и соперники круче; но всё остальное, сугубо хищническое, оставалось прежним.

— Божественный нектар, в жизнь не пивал ничего лучше. — Сбыслав не выдержал, осушил бокал до дна, перевернул, показывая, что не осталось ни капли. — Слышал я, что история с озимой рожью, не совсем то, что затеял ты делать Пахом Ильич.

— Допустим. А тебе то, какое дело?

— Ты, Пахом Ильич, не зарывайся. Если один раз поймал удачу за хвост, то задумайся, может, кто-то тебе это позволил сделать?

— Отчего ж, задумывался я над этим. И знаешь, к какому выводу пришёл? — Купец сделал ещё один глоток и достал из кармана кителя блокнот с карандашом, — что никто иной кроме меня эту удачу бы не отхватил. А насчёт того, что кто-то позволил, так отвечу прямо — многие не позволяли. Только где они? Кого уж нет, а кто уже далече. Ты не подумай, что силой я своей кичусь перед тобой, вовсе нет. Верю я всей душой в свои начинания, а с такой поддержкой мне сам чёрт не страшен. Однако, что-то плохой я хозяин.

Бокал гостя вновь наполнился до краёв. Однако в этот раз он залпом не пил и повёл свой разговор о пустяках, стараясь косвенными вопросами выудить хоть частичку полезной для себя информации. Вот только Пахом хоть и искренне отвечал, но ничего лишнего не сообщил, а под конец их задушевного разговора, нить беседы и вовсе ускользнула от боярина. Коварная штука вино, особенно когда такое вкусное, как бастардо. Вскоре разговор перетёк о воинской справе, а затем и доблести.

— Тридцать семь человек у меня да с полсотни лошадей, воины опытные, не раз в бою были. Могут верхом на конях, могут пеше, али на ладье. И немцев били, и чудь, и купчи... в общем, проверенные люди. — Глаза боярина забегали, сам того не осознавая, он стал предлагать свои услуги.

— Это хорошо, что у тебя почти четыре десятка всадников. Собрался я, Сбыслав Якунович соседа северного пощипать. Известно стало, что в ижорских землях отряд большой высадится. Тысячи полторы воев.

Прозвучавшие слова стали подобно вылитому на голову ведру ледяной воды. Боярин резко утратил интерес к своему визиту. Большая рать ведёт к большим расходам, но что-то внутри, подсказывало, надо влезать в авантюру. Лёгкая эйфория от выпитого вина вновь стала плавно обволакивать мысли в голове. Волшебное слово — казна, ещё не прозвучало, а значит, всё впереди. Сбыслав пожал плечами и ответил:

— Пахом Ильич, землю боронить, то княжье дело. Что такое у свеев будет, о чём я не знаю?

Ильич записал в блокноте тридцать семь человек напротив имени собеседника и долил в бокалы вино, отвечая на вопрос.

— Про князя, это ты верно подметил. Без Ярославовича дружины, боюсь, не обойтись. Но есть нечто, о чём никому окромя нас знать не обязательно. Надёжный человек шепнул, что казна у супостата велика, нельзя упустить такой куш. Только недостаточно у меня воев, а интервентов сотни. Вот если бы ещё парочку надёжных людей.

— Да что нам та сотня, Гаврилу можно позвать, у него двадцать два ратника без дела сидят, ты вон шестьдесят нанял, одолеем. — Гость отпил вина, пробежал глазами по столу в поисках закуски и утёр рукавом рот.

— Ты, наверное, не понял меня, свеев не сотня — сотни, идём, кое-что покажу.

Пахом встал из-за стола и направился к стене, слева от своего кресла, где находилась потайная дверь в чулан. Отогнув в сторону гобелен с лебедями, купец позвал за собой гостя. Пока Сбыслав вставал с софы, Ильич чиркнул зажигалкой, запалив две свечи на подсвечнике. В чулане находился макет, приблизительно показывающий устье Ижоры. Поверхность была ровная, без холмов и впадин, как будто птица, пролетающая по небу, запечатлела увиденное и рассказала о том. На левобережье, у края реки, закрашенной голубой акварелью стоял домик убитого ижорского кузнеца, размером с четверть спичечного коробка. Рядом разместились пластилиновые деревца, и даже крохотные макеты корабликов.

— Вот здесь, — Пахом указал указкой на место предполагаемого строительства, — на Кириков день, поганец Ульф Фаси собирается поставить острог, подмять под себя всю окрестную землю и перекрыть нам торговлю. Теперь понимаешь, почему без дружины Александра нам не совладать?

— А как же казна? — Спросил Сбыслав. В голосе проявились нотки недовольства.

— Серебро, то моё дело. Пока он не обосновался, надо его отсюда выбить. Иначе, всем туго придётся.

— Откуда ты всё знаешь? И место, где острог ставить будут и дату точную. Ты ж не воевода, а вон, штуку, какую имеешь, никакая карта с этим не сравнится. — Якунович перекрестился, заподозрив близкое колдовство.

— Знаю, ибо кун на послухов не жалею и Софийскому храму через Рафаила подношения регулярно передаю, ангелы мне помогают. — Ильич расстегнул китель, достал золотой крест на цепочке, виденный как-то боярином у самого Владыки или очень похожий на него, поцеловал его и три раза перекрестился.

Если Посадник в Новгороде, фактически носил портфель премьер-министра, то Владыка был чуть ли не главным прокурором и начальником ГРУ. Так что выражение 'ангелы помогают', можно было расценивать как помощь разведки церкви. Уточнять Сбыслав не стал, но принял к сведению.

— А тут, что за флажок? — Боярин аккуратно показал пальцем на правый берег макета, где был, воткнут красный вымпел.

— Тут я со своими людьми ожидать супостата буду. Часть сюда попрёт, жрать захотят, обязательно придут.

Сбыслав улыбнулся, отсутствие провианта у войска выглядело нелепо. Но раз Ильич так уверен в своих словах, стало быть, что-то знает, о чём говорить не хочет или нельзя. Он и сам не отказался бы перекусить, однако намекать о том не стоило, а вот уточнить, можно.

— Так они на ладьях, неужто харчей с собой не возьмут? Кстати, о снеди...

— Ты когда понял, что история с озимой рожью пустой звук? — Ильич хитровато посмотрел на боярина.

— Да на днях. Ажиотаж, который возник, сразу отбросил. Пустобрёхов слушать — себя не уважать. Сопоставил цены на хлеб, спросил кое у кого, кто на хлебушке живёт про урожай вот и понял, что не сходится.

— А твой в чём тогда интерес? Ведь не просто так ты ко мне в гости пришёл?

— Ладно, чего врать то. Аниська сказала, что за казной свейской ты собираешься. Случайно услышала. А мне сейчас, что-нибудь этакое, чтоб звенело по всему Новгороду надо. Мы ж с Посадником, сам знаешь... хоть и друзья с детства, однако должность эта выборная, а мой род к ней даже близко не подходил. Вот только как я посмотрю, ежели земельку мы эту уступим, то и на Корелу нам путь перекрыт будет. Так? Так, это ж совсем худо для меня получается. Но погоди, если я про хлеб догадался...

— Хм... тот, кто про хлеб узнал, давно уже из Новгорода уплыл, да кому надо доложил. Так что вражины ни сном, ни духом и на хлебушек этот рот свой обязательно раскроют. Ты вот что скажи, ждать тебя в устье Ижоры пятнадцатого числа, али нет? — Пахом Ильич открыл дверь чулана и стал задувать свечи.

— Буду! И не один, Гаврила Алексич и Меша с ушкуйниками своими придёт. Я с их слов говорю. Да только не в казне дело, добыча, конечно, не помешает, биться мы всё равно не за неё будем. Сам понимаешь не хуже меня, дай Бог, одолеем супостата. — Сбыслав Якунович выйдя из чулана, подошёл к столу. Взглянул на кивающего Пахома, перевёл взгляд на вентилятор и уселся на софу.

К обеду, Пахом Ильич и боярин стали друзьями — не разлей вода. Вспомнилось, как отцы их, грабили Сигтуну, чуть ли не ворота в Софию привезли. Вот только на какой ладье они, ворота эти везлись — подзабыли. Амфора опустела и в бой пошли бутыли, Ильич стал рассказывать про неведомые страны, которые лежат по ту сторону окияна, и если б был бы огромный корабль, то он, непременно бы посетил их и привёз в Новгород живого индейца с перьями на голове, а то и двух. Сбыслав мечтал полонить Орденского рыцаря, желательно покрупнее, дабы впрячь схизматика в сани и гнать его на Загородский конец, катаясь вокруг кремля. Вечером, за Якуновичем приехали слуги, в бессознательном состоянии погрузили упившегося вусмерть на телегу, упав в ноги Пахому Ильичу, мол, дома у боярина переживают не на шутку, после чего уехали со своим хозяином. Купец немного расстроился, выпил ещё, поискал глазами собутыльника, позвал его, а когда понял, что остался один, принял решение идти вызволять Сбыслыва из домашнего плена. И если бы не Марфа, то, наверное, дошёл бы. Жена повисла на купце, не давая тому ступить и шагу. Так и уснул Пахом Ильич, стоя на ногах, не дойдя до ворот девяти шагов.

Через несколько дней после этих событий, бывший зерновоз бороздил воды Невы, как раз напротив того места, где в моё время находится солодовенный завод. Вчера был закончен девятиаршинный стропильный мост для переправы отрядов бояр через Ижорку, завершены земляные работы стоянки и, навестивший нас Пахом Ильич остался приукрашивать ложный склад, а вот я, попёрся на корабль. Только что мы закончили тренировку, и большинство вповалку лежало на палубе. Команда была полураздета, жара стояла неимоверная, ветерок, который был с утра — выдохся, и от вынужденного безделья я закинул удочку, пытаясь наловить на обед рыбы. Причём крючок и фурнитура были мои, а блесна и работа по сборке, местного умельца. Так что 'вертушка' уже по праву считалось новгородским товаром и начала пользоваться немалым спросом.

'И дёрнул меня чёрт в это патрулирование, ведь звал же Пахом остаться с ним, как чувствовал, что под навесом палатки жару пересидеть легче. — Размышлял я, всматриваясь в неподвижный поплавок. — Рыбе, наверное, то же жарко, на дно ушла'.

— Две шнеки, прямо на нас идут! — Прокричал вперёдсмотрящий, наблюдая за рекой в подзорную трубу.

— Гореть вам в аду! Рыбы половить не дают, — выругался, сматывая катушку спиннинга.

Один из ушкуйников, по прозвищу Филин, за свои округлые глаза, приставив ладонь к бровям, стал всматриваться в пару тёмных точек. Спустя минуту перевёл взгляд к себе под ноги, после чего ещё раз посмотрел вдаль и выдал то, от чего на корабле начался переполох.

— Это не купцы, хотя осадка и низкая. Левый даже крупнее нашего будет. Очень много народа.

— На, посмотри через это, — сказал ушкуйнику, протягивая тому бинокль.

— Ух ты, змея даже на носу не сняли, они оружаются! Это свеи! — Филин протянул мне назад оптику, видимо, с его дальнозоркостью он не особо нуждался в ней.

— Первым тройкам брони вздеть, остальные помогают, — подал команду Людвиг, — зарядить арбалеты!

По виду, мы были крупным торговым кораблём с минимальной охраной и богатым товаром. Только плаката не хватало, с нарисованной толстой уткой, говорящим о том, что мяса и пуха много, а защититься не может. Вот и летели к нам хищные ястребы, используя мощь всех своих вёсел, забывая о том, что даже утка, будучи русской — может заклевать до смерти. Экипаж был разбит на двадцать троек. Если на суше легче оперировать десятками, то судовые работы удобнее вести тройками. Так же поступают и в бою, когда тот идёт на водной глади. Только вот этих битв на воде, за сто лет можно по пальцам пересчитать. Мне, как морскому офицеру, было интересно узнать, что при волнении более трёх баллов, ни о каком морском сражении речи быть не может. Только крайняя необходимость толкала людей на бой, когда малотоннажное судёнышко ходит ходуном, и устоять на палубе очень сложно. Прибавить к вышесказанному ограниченность пространства, мешающий любому манёвру такелаж, и начинаешь понимать, отчего все отношения старались выяснить на берегу. Но сейчас был не тот случай.