Коловрат. Отмщение

Спеленатый арканом воин приподнялся и попытался прийти на помощь Коловрату, но что-то тяжелое ударило его по затылку, и наступила тьма.

— Сейчас — это не имеет никакого значения. Сейчас людям нужен живой символ, воин, разгромивший страшного врага, и значит пришла пора тебе воскресать, Коловрат.

В голосе Баяна было столько силы убеждения, что у сидевшего рядом с ним человека что-то надломилось в душе, но чувствии вины продолжало её терзать.

— Я не смог защитить его. Он погиб, а я остался жив. Я не достоин его имени — глядя в сторону, глухо произнес пленник, но гусляр не услышал его.

— Сколько человек осталось в живых после этого боя?

— Говорят, что с десяток. Когда они сложили оружие, хан оказал им милость и отпустил их по домам. А я остался здесь — в голосе воина было слышно сожаление, но было непонятно, о чем он жалеет.

— Хан действительно верный данному слову отпустил их домой. На своих ногах, живыми, но только с изувеченными руками. Так повелел хан ради собственного спокойствия.

— Откуда ты это знаешь?!

— Кипчак рассказал. Я как-то раз показал, как готовят медовуху, и она развязала ему язык. Он много чего интересного тогда рассказал, а потом неделю сторонился меня. Вот так — назидательно молвил гусляр. — А теперь скажи, не потому ли ты остался в живых, что не выпустил из рук меча, а те, кто его выпустил, теперь ложки до рта донести не смогут? Те, кто сдался теперь сидят как тараканы запечные, а тебе предстоит продолжить дело Коловрата. Не видишь ли ты в этом волю господа?

— Никто не поверит, что я боярин Коловрат. Я ведь лицом на него ни капли не похож — больше по привычке, чем из несогласия молвил бывший ратник, но у Баяна имелся готовый ответ.

— А в этих краях рязанца Евпатия Коловрата мало кто знает в лицо. Да и не надо это никому. Ты ведь не лицом, а руками и сердцем будешь продолжать дело Коловрата, и бить врага. Ведь так же?!

— Да — как бы нехотя, с определенным сомнением согласился собеседник, и Баян тут же поспешил закрепить достигнутый успех.

— Сейчас главное поднять народ на борьбу с врагом. Сплотить его возле себя и бить монголов, где только можно. Сначала ватагой из местных крестьян, затем если повезет малой ратью городков, а там и княжеская дружина подойдет.

— Так уж и подойдет — усомнился собеседник.

— Подойдет — заверил Баян. — Кипчак проговорился, что Субудай очень этого опасается князей Михаила и Ярослава. Голод заставляет монголов разделиться на несколько частей, искать себе прокорм на разных направлениях и это делает их уязвимыми для внезапных ударов. Каждый удар, что ты нанесешь по ним, обернется сильный вред, а как с ними сражаться ты теперь знаешь.

— Да, знаю — молвил ратник, и кулаки его вновь сжались от злости. В этот момент ему отчетливо вспомнились слова Коловрата, говорившего, что если каждый из дружинников убьет по одному монголу, то война будет выиграна. Говоря так, воитель шутил, но в его словах была скрыта, большая истинна.

Руки воина потянулись к мешку и раскрыли его горловину. Как он и ожидал, его глаза увидели кольчугу Коловрата с грудной бляхой, на которой красовался конь. Там же лежал темно красный плащ с дырой от стрелы и следами запекшейся крови, а также шлем с маской закрывавшей лицо. Все эти вещи действительно были вещами Коловрата.

— Извини, меча достать не смог. За клинок другая цена, да и зря внимание привлекать к себе не хотелось. Кипчакам я сказал, что плащ мне нужен для тепла моей спине, шлем как чаша для гадания, и они поверили, или сделали вид, что поверили. Уж больно есть им в тот вечер хотелось.

— А кольчуга?

— А кольчугу, я попросту стащил. Так удачно стащил, что сразу молодость вспомнил, когда на торгу пироги у торговок воровал. Главное быстро спрятать на себе вещь и не показывать вида, что украл.

— Здесь почти все вещи Коловрата, как тебе удалось их найти? — спросил воин, затягивая мешок.

— Искать всегда легко, когда знаешь, где что лежит с усмешкой молвил гусляр. Кипчак проболтался, когда рассказывал, как спорили за меч Коловрата монголы. Сначала его хотел взять булгарин Гази-Барадж, но тысячник Менгу-Темир, но и он недолго владел клинком. Хан Аргасун отобрал его у него и держит в своем шатре по праву победителя.

— Победитель — пленник мрачно усмехнулся. — Примчался, когда мы Хостоврула добивали и ударил в спину.

Он хотел сказать ещё, что-то в адрес Аргасуна, но Баян прервал его.

— Не ровен час кипчак придет, а мы ещё о самом главном не поговорили. Если соберешь крепкую рать, то сможешь сделать то, что не смог сделать Коловрат. Теперь ты хорошо разбираешься в монгольских бунчуках и легко отличишь знамя чингизидов, от знамени личного тысячника верховного хана.

— Теперь смогу — согласился с ним ратник.

— Тогда одним хорошим ударом, ты сможешь заставить их отступить. Помни, Субудай больше всего боится за чингизидов. Одного Кюльхана ему монголы ещё простят, но больше никого. В противном случае по возвращению ему забьют рот камнями — гусляр замолчал, а затем положил руку на плечо собеседнику. — А теперь давай прощаться, Коловрат. Бог даст, ещё свидимся, а не даст, не поминай горьким словом.

— Свидимся, Баян. Обязательно свидимся — ответил ратник и пожал в ответ легкую руку гусляра.

Как и предсказывал Баян, к ночи разыгралась снежная метель, в которой ничего не было видно в пяти шагах. Ночью, по требованию гусляра, пленник вынес из юрты горшок с нечистотами, беспрепятственно дошел до оврага и был таков.

Так закончил свою жизнь безымянный раб и начал свою вторую жизнь, мститель Евпатий Коловрат.

Глава III. Испытание соблазном.

Коротко ли долго, но к средине марта первые монгольские разъезды достигли южных окрестностей озера Ильмень, а затем и берегов Волхва. Когда перед их глазами появились стены Новгорода, то разведчикам Субудая стало ясно, что их прихода ждали и готовились.

Проявлялось это не только в том, что с появлением на зимней дороге всадников на стенах и башнях города сразу возникло движение. Среди караульных началась суета, зазвонил набат и все стены, обращенные к правому берегу Волхва заполнили люди.

Все это за время похода для степняков стало привычным делом. Главным признаком того, что город изготовился к обороне, было полное отсутствие посада перед стенами Новгорода. На этом в самой категоричной форме настоял воевода Ратибор, чем нажил большое количество врагов среди новгородцев.

Жители Новгорода имели довольно таки своеобразную оборонную тактику. Узнав о том, что к стенам города приближается враг, они сооружали перед посадом высокий частокол, за которым укрывались солдаты для отражения натиска противника.

При этом, частокол мог не охватывать город плотным кольцом. Прижимистые на военные траты новгородцы, как правило, ограничивались частичным созданием оборонительного палисада. Если Новгороду угрожали немцы, частокол возводили на левом берегу Волхова, если владимирцы и суздальцы, то на правом берегу.

Узнав о приближении войск Бату, горожане по привычке изготовились сооружать перед посадом частокол.

— Мы завсегда палисад против ворога строили. И против ливов, и против эстов, и против самого Андрея Боголюбского — уверенно загибали пальцы на руках спорщики, когда на вече обсуждался вопрос о подготовке города к осаде.

— Никто так Новгорода и не взял, и монголом с ханом Бату его не взять. Отобьемся! — уверено говорили сторонники Твердило Ивановича, азартно потрясая кулаками.

Для того чтобы произвести слом в сознании горожан и согласиться с требованиями воеводы Ратибора, тому пришлось обратиться за помощью к беглецам из Торжка. Доставленные разведчиками воеводы в Новгород, новоторы рассказали об осаде родного города, и какую помощь монголам в этом деле оказали посадские строения.

Только глядя на изможденных мучениями людей, слушая их рассказы об ужасах творимых пришельцами, новгородцы согласились на снос всех деревянных построек перед внешними стенами города. Единственное, что горожане отказались сносить был высокий палисад на правом берегу Волхова, охранявший район Торжища и торговые склады ганзейцев, в торговый союз с которыми вступили новгородские купцы.

Как не доказывал Ратибор вече, как не убеждал купцов в опасности оставления этих деревянных сооружений, все было бесполезно. Новгородцы упрямо доказывали, что этот палисад является частью оборонительных линий города и убирать его — означало нанесение защите Новгорода серьезного ущерба.

— Смотри, какие высокие стены у этого палисада. Не всякая лестница до его края достанет — увлеченно доказывали новгородские "Фемистоклы" воеводе, не желая слышать ни каких его аргументов в защиту своего мнения.

— Ну и что, что из них монголы настил соорудят или забросают обломками ров? Даже, если мы все уберем, они эти доски и бревна из соседних деревень доставят.

— Доставят, не спорю, но зато, сколько время при этом зря потеряют. А тут все рядом, под боком, в готовом виде — доказывал воевода, но его не слышали. Мысль о том, что столь основательно сооруженные склады и амбары нужно было разбирать, являлась для "золотых поясов" невыносимой.

— Мы для чего вас с князем пригласили? Чтобы защищать Новгород — вот и защищайте его — продолжало стоять на своем вече и Ратибору так и не удалось сдвинуть дело с мертвой точки. Палисад на правом берегу Волхова остался, но все содержимое торговых складов было переправлено за реку, в Детинец, а точнее сказать на подворье архиепископа Новгородского. После того как Новгород получил статус вольного города и власть перешла из рук князя в руки вече, Детинец перестал быть место княжеской резиденции.

Не желая порождать раздор среди первых людей города, вече решило передать Детинец со всеми его сооружениями во владение новгородского архиепископа, что и было сделано. Приглашенный же князь и его советники селились в те дома и хоромы, которые им отводили новгородцы и зачастую эти места отражали степень уважения вече к князю.

Ярослава Всеволодовича, несмотря на то, что он так много сделал для защиты Новгорода от немцев, ливов и эстов часть именитых купцы откровенно не любили. Своими активными действиями против Ордена Меченосцев, князь ставил под угрозу их торговый союз с Ганзой. Ради этого они закрыли глаза на то, что немцы захватили Юрьев и все другие русские владения по ту сторону Чудского озера, что в свое время простирались до самой Двины.

"Немцы", а именно так называли их в народе, сорвали два похода князя Ярослава, которые должны были отшвырнуть крестоносцев к берегам Двины. Вернуть Юрьев с прочими русскими землями и закрепить переход эстонских земель под управление Новгорода.

Дело кончилось тем, что захватившие власть в городе "немцы", одним из вождей которых был Твердило Иванович выставили Ярослава вон из города, нанеся князю смертельное оскорбление. Воспользовавшись моментом, они заключили союз с Ганзой, но как показали дальнейшие события, очень поспешили. Балтийские немцы предоставили Новгороду куцые права, не пустив новгородские корабли в свои гавани для свободной торговли. Хитрые немцы скупали все нужное в Новгороде, увозили русские товары на своих кораблях, привозя взамен свои изделия по установленным ценам. Пословица "за морем телушка полушка да рубль перевоз" родилась как раз в это время и по этому случаю.

Кроме этого, расценив захват Юрьева и всего западного берега Чудского озера как слабость русских, господа тевтоны решили подчинить себе сначала Псков, затем Новгород и сделать Балтийское море — "немецким морем".

Сказано — сделано, и рыцари Ордена двинулись в поход и внезапным наскоком захватили Псков и посадили в нем своих правителей — фогтов. Вот тогда новгородцы поняли всю пагубность своей политики и униженно прося, обратились за помощью к Ярославу. Князь не стал вспоминать старые обиды и помог усмирить крестоносцев, но заставил новгородцев принять своего сына Александра, принимавшего участие в походе на крестоносцев.

"Золотые пояса" не могли отказать князю. Скажи они нет и поднявшие голову "патриоты" вышвырнули бы их из города. Для Новгорода это было привычным делом и "немцы" согласились, в глубине души лелея надежду на реванш. Александра, воеводу Ратибора и его дружину приняли, но тут же, за глаза, стали называть его "волчонком". Ибо нрав и характер у молодого княжича был отцовский.

Стоит ли удивляться, что Александр Ярославович был поселен вместе с Ратибором в южной части Подворья, примыкавшей к Людской части города.

Именно туда, по мосту через Волхов поскакали гонцы хмурым мартовским утром с тревожным известием. Которого так ждали и которого так боялись. Ежедневно в Софийском храме проходили молебны о спасении Новгорода от злых агарян. Икону, что по преданию спасла город от воинов Андрея Боголюбского, пронесли по всем стенам города и палисаду вокруг Торжища.

Многие горожане делали богатые вклады для нужд храмов и церквей, давались обеты и возносились молитвы. Другие усердно зарывали в подвалах и схронах чугунки и горшки доверху набитые серебряными и золотыми монетами. Третьи точили мечи, ковали стрелы и правили доспехи. Ворога по имени Батый ждали и он пришел.

Следуя своей излюбленной тактики, сначала монголы принялись со всех сторон объезжать палисад Торжища, пытаясь спровоцировать русских воинов на стрельбу из луков. Таким образом, степняки определяли дальность полетов стрел у противника, что было очень важным элементом их тактики.

Судя по тем выстрелам, что выпросили монголы своими скачками, дальность луков урусов заметно уступала дальности их собственных луков, равно как и точность стрельбы. Об этом сотник Берке, назначенный Субудаем на место погибшего Кокэчу доложил полководцу.

— Много убитых?

— Никого, только двое раненых. Будет приказ обойти весь город? Лед на реке крепок. Кони по нему без труда пройдут, но за озеро не уверен. Наверняка у берега есть места, где бьют ключи и лед тонок — сотник беспристрастно взглянул на Субудая, выражая полную готовность исполнить любой из его приказов.

— Пока незачем лишний дразнить урусов. Может, удастся уговорить их сдаться, — Субудай замолчал, представив себе, что он сделает с городом, который стал причиной гибели его младшего сына. — Приведи ко мне кипчака с певцом и будь готов сопровождать к стенам города.

— Будет сделано, великий — не моргнув глазом, молвил Берке, всем своим видом демонстрируя презрение к смерти и покорность воли полководца.

Субудай специально решил послать на переговоры певца. Вид живого и невредимого соотечественника среди парламентеров должно было вызвать доверие у горожан и убедить открыть монголам ворота города.

Этот прием не всегда срабатывал. В особенности при осаде Рязани и Владимира, но старый полководец неотступно следовал ему. Он никогда не забудет, как после Калки, поддавшись заверениям бродника Плоскини, ему в плен сдался киевский князь Мстислав со всей своей дружиной, под обещание не проливать крови.

Тогда, Субудай сдержал данное им пленным слово. Никто из них не был казнен монголами. Урусов просто связали, бросили на землю и, положив на них доски, задавили тяжестью вставших на них воинов славящих великого Чингисхана.