От покупателей отбою не было. Но один из них привлекал особое внимание. Он был высок ростом, абсолютно лыс, носил роскошный красный плащ и плеть за поясом. Совершенно не обращая внимания на восторженную публику, он придирчиво ворошил раскаленные угли голой рукой, брал отдельные экземпляры пальцами и разглядывал так, как изучает бриллиант искушенный ювелир.
Да, да, это был мой знакомый Тиметиур. Огнеборец — собственной персоной.
Я узнал его сразу — он не сильно изменится за последующие годы. Огненные ванны творили настоящие чудеса. Вот и сейчас он, должно быть, выбирал товар для своего необыкновенного ложа.
Я узнал его, но не стал подходить. Зачем? Что я ему скажу?
"Привет, приятель, давно не виделись! Нет, мы пока что не знакомы, но через тридцать четыре года мы с тобой неслабо покуролесим в сандорском подземелье!"
Так, что ли?
Да и не заладилось у нас как-то, несмотря на то, что я вытащил его из Прайи, вырвал, можно сказать, из лап твердолобых кувенов.
Перед следующей лавкой покупателей не было вовсе — разве что редкие зеваки. Не потому, что товар был неинтересен. Он был не по карману большинству из собравшихся на этой площади.
Шкатулки Эденора — удивительные и неповторимые. Большие и маленькие, мореные, лакированные, украшенные золотыми накладками и каменьями. Но их главная ценность заключалась в другом. Это были самые необыкновенные шкатулки, какие только встречались в мире Патэприен. Правда, с первого раза и не скажешь, что в них такого особенного, кроме богатого украшения и утонченной резьбы. Но мне доводилось о них слышать. Говорили, что такую шкатулку невозможно ни вскрыть, ни разломать, и ее владелец может быть спокоен за сохранность находящихся в ней сокровищ. Были шкатулки, небольшие внешне, но вмещавшие огромное количество золота, серебра, зерна — чего угодно. Кстати, цанхи Риммера в состоянии Тени так же хранили в такой вот шкатулке, изготовленной мастером Эденором.
Налюбовавшись вдоволь, я свернул к торговым рядам. Но и здесь меня ожидало немало удивительного.
У самого входа стояла большая — литров на пятьсот — деревянная бочка, заполненная водой. В нее, на уровне глаз, было встроено стекло, и все желающие подходили, смотрели внутрь и, выпучив глаза, уступали место следующему.
Я тоже встал в очередь...
Интересно же — что там такое?!
Заглянув сквозь стекло, я не увидел ровным счетом ничего, кроме мутной речной воды. И собирался было, не скрывая разочарования, отойти от бочки, как неожиданно перед моими глазами появилась физиономия какого-то бородатого мужика, который, паясничая, скалил зубы и вращал глазами.
Я отпрянул от бочки под дружный взрыв хохота собравшегося народа.
— Кто это?— спросил я, когда меня оттеснили в сторону.
— Ховел. Человек-рыба,— ответил торговец соседнего лотка.
— Рыба?
— Ну, да. Он может жить под водой. Он любит это. В последнее время почти не вылезает из бочки. А раньше воды боялся, как я огня. К реке близко не подходил. А однажды упился здорово, украл лодку и погнал ее на противоположный берег. Лодка возьми и перевернись. Ховел дрыгнул пару раз ручками — и на дно. Жена его все видела, крик подняла: "Утоп! Утоп!" А он вечером вернулся домой — мокрый весь, в тине. А у жены полюбовник в кровати. Так она тут же и померла. Нет, сама — сердце не выдержало. А Ховел с тех пор вот так людей развлекает да себе на выпивку зарабатывает. Вот, бочку новую купил, со смотровым окошком. Живет в этой бочке и днем, и ночью. Вылезает только для того, чтобы сделать глоток вина да покушать. Теперь мечта у него есть: наполнить бочку вином, чтобы, значит, совсем не выбираться на свет.
Чудны дела твои, Господи!
Я пошел дальше.
Товары на лотках мало чем отличались от тех, которые будут предлагать через тридцать лет. Правда, цены были доступнее.
Черт!
Только сейчас я сообразил, что золото в моем кошельке... негодное. Нет, золото само по себе хорошее, высшей пробы. Да только на монетах облик короля, который пока что пешком под стол ходит. Сейчас же, в 442 году аверс гунда украшало лицо короля Сарэна.
Как бы не обвинили в фальшивомонетчестве...
Решил пока не рисковать. Пока моя сумка была полна еды, а потом видно будет.
Ближе к центру площади я наткнулся на скопление народа, глазевшего на помост, где по утрам секли мелких правонарушителей. Сейчас же на нем тоже что-то происходило, но что? Очередная экзекуция? Людей, лишенные иных развлечений, всегда привлекали подобные зрелища. Мне пришлось протиснуться к помосту и расположиться среди детворы, чтобы увидеть происходящее.
Это был настоящий кукольный театр. Отличие от привычного было в том, что куклы двигались сами по себе.
Варголезского Карабаса-Барабаса звали Зельдор. Мастер-кукольник вырезал артистов из дерева и каким-то неведомым образом наделял их жизнью. Впрочем, здесь были и тряпичные куклы, и железные, и даже фарфоровые. Они ходили, рассаживались на крохотные стульчики, активно жестикулировали и даже танцевали. Разве что не говорили — всех персонажей довольно достоверно озвучивал сам Мастер Зельдор, стоявший тут же на сцене.
Я засмотрелся. Разыгрывалась довольно интересная пьеса. Часть представления я пропустил, но из просмотренного смог составить общую картину.
Речь шла о короле-самодуре, измывавшемся над подданными своими сомнительного характера шутками. Однажды он заявил, что устал от власти и решил удалиться в свою загородную резиденцию. А вместо себя на трон посадил... шута и заставил придворных присягнуть новому монарху. Бедный шут был ни жив, ни мертв, когда высокопоставленные вельможи целовали его остроконечные сапожки.
Король удалился, а шут начал править страной. Начал робко, но потом освоился, расправил крылья. И получалось у него гораздо лучше, чем у прежнего монарха.
Спустя некоторое время король понял, что шутка затянулась, и решил вернуться во дворец, но его не пустили на порог. Более того, его велели гнать не только из дворца, но и из города. И никто не вступился за бедного самодура...
Насколько я понял из сопровождавших пьесу комментариев, это событие имело место быть в истории Варголеза. Говорят, король умер в нищете и забвении. А шут? Шут в скором времени стал настоящим деспотом, и его придушили его же придворные.
Да, жестокие нравы.
Закончив представление, Зельдор вернул своих артистов в крытый фургон, а сам отправился в ближайшую таверну промочить горло.
А я пошел дальше.
Уже у самого выхода мне повстречалось еще одно сборище, время от времени взрывающееся раскатами хохота. Честно сказать, шум и сутолока меня уже достаточно утомили, но, чтобы выбраться с рынка, мне нужно было пройти через эту толпу.
Здесь разыгрывалось очередное шоу. В чем его смысл, я понял не сразу. Объектом смеха был сухой мужичишко, выписывавший кренделя на импровизированной площадке, окруженной зеваками. Он то прыгал на одной ноге, то внезапно падал на зад и ожесточенно хлопал ладонями по пыльной брусчатке, то вдруг, выпучив глаза, начинал плясать на радость публике. Из толпы выскочил еще один — здоровый бугай, — сорвал с себя рубаху и начал трясти обвисшим животом.
В Сандорском дурдоме день открытых дверей?
Неожиданно меня толкнули в плечо, и я оказался на той самой площадке. Я хотел было вернуться назад, но меня не пустили, с шутками и прибаутками вытолкали обратно.
— Ты от меня бежишь?— услышал я голос, похожий на звон колокольчиков.
Я обернулся и увидел дивной красы девушку. У нее были светлые волосы — довольно непривычно для Варголеза, хотя я и слышал о том, что жители Пенарских гор были в большинстве своем блондины.
Публика тут же притихла.
Красавица величаво подошла ко мне, глянула в мои глаза и сказала томно и вкрадчиво:
— Хочешь, я тебя поцелую?
Она обворожительно провела кончиком языка по губам.
М-м-м...
Нет, я не мог, я просто не мог отказаться от столь соблазнительного предложения. И когда она потянулась ко мне, я впился в ее губы с жадностью страждущего. Закружилась голова, от сладострастия я смежил веки...
Народ взорвался дружным хохотом.
Я открыл глаза и увидел перед собой... физиономию того самого мужика, который минуту назад выписывал кренделя. Рожа у него была такая, будто он ложкой ел халявный мед — слащавая и довольная. Но стоило ему открыть глаза, как мина сразу же изменилась. Мы отшатнулись друг от друга и принялись отплевываться, еще больше распаляя и без того валившуюся от смеха с ног публику.
А позади нас стояла и смеялась вместе со всеми та самая красавица-блондинка.
— Ай, да Ланда Горэн! Ай, да проказница!— ликовала публика.
Уже не сдерживаясь, я растолкал хохочущую толпу и, не оборачиваясь, направился к выходу с рынка.
Надо же так попасться. Эта Ланда Горэн, похоже, Мастер... Или Мастерица? Не важно. Запудрила мне мозги...
Гипноз, внушение?
... заставила поцеловаться с... Тьфу!
Я шел, кипя от злости, не разбирая дороги, распихивая прохожих локтями. И не заметил, как налетел на что-то, подвернувшееся под ноги.
— Эй, куда ты прешь, как бык на случку?!— ударило мне в спину, но я даже не оглянулся. А мгновение спустя дорогу мне заступил малец лет четырнадцати — чумазый, в широкой не по размеру рубахе, таких же безразмерных штанах, бесформенной шляпе с широкими полями.
— Я с тобой разговариваю, дылда?— агрессивно процедил он, воинственно задрав голову и сжав кулаки.
Я отстранил рукой это досадное недоразумение и направился дальше.
— Ну, ты сам напросился!— воскликнул пацан, обогнал меня и, встав посреди улицы, помахал мне рукой.
В ней была зажата книга о Шторне Ганеги, написанная неизвестным автором. Только что она лежала в моей сумке — на самом верху...
— Ах, ты...— зашипел я, и это послужило сигналом для сорванца. Он резко развернулся и бросился бежать.
Книга была уникальной — своеобразный путеводитель по времени, в котором я оказался. Там содержалась масса полезной информации как о самом Шторне, так и о событиях, которые развернутся на территории Варголеза в ближайшее время. В создавшейся ситуации книга не уступала по важности самому дорогому из того, что было при мне — Проводнику. Поэтому я побежал за шельмецом, неуклюже размахивая громоздким багажом. В несколько прыжков добравшись до лотка, заставленного глиняным поделками, я бросил свои пожитки рядом и, грозно крикнув на бегу торговцу:
— Я за ними вернусь!— помчался за вором.
Улица, по которой мы бежали, была основательно запружена народом: одни спешили на рынок, другие расходились по домам, отягощенные покупками. Пацан ловко лавировал, обегая встреченную на пути преграду, будь то прохожий или маленькая ручная тележка, уворачивался от тянувшихся к нему рук доброхотов, пытавшихся поймать вора. Я же летел напропалую, не разбирая дороги и стараясь не упустить из виду преследуемого негодяя. Расстояние между нами то увеличивалось — и мне приходилось прибавить ходу, чтобы не отстать, то снова сокращалось — и я опять же прилагал все усилия, пытаясь настичь вора. Мальчишка прекрасно знал город. Он безошибочно петлял по переулкам, все дальше удаляясь от рынка. Резвости ему было не занимать. А я постепенно начинал выдыхаться.
Но случилось непредвиденное. Нам навстречу появился патруль городской стражи. Пацан резко затормозил и юркнул в ближайший переулок. Я свернул за ним и... довольно оскалился, увидев, что мы оказались в тупике.
Попался, мерзавец!
Воришка прекрасно понимал, что ему никуда от меня не деться. С трех сторон — стены. Его самоуверенность улетучилась без следа. Теперь он выглядел... нет, не напуганным — сердитым.
Я шел не спеша, пытаясь восстановить переходившее на хрип дыхание. Он пятился назад, прижимая к груди свою неправедную добычу.
— Эй, ты, чего к пацану пристаешь?!— послышалось позади.
Я обернулся и увидел троих. На вид — обычные гопники, здоровые и уверенные в себе.
Еще бы, втроем на одного!
Один из них — тот, что стоял впереди, — держал в руках короткую дубинку. У его приятелей были ножи за поясом.
А мой меч остался на рыночной площади...
Проклятье!
Впрочем, у меня был еще нож, но затевать бучу, не будучи уверенным в победе, мне не хотелось.
— Ребята, шли бы вы... дальше. Мы тут сами разберемся,— ответил я как можно миролюбивее.
— Как скажешь!— не стал спорить тип, очень похожий на вожака.— Плати за беспокойство, и мы пойдем... дальше.
Понятно: типичный гоп-стоп. И эти парни не уйдут, не опустошив мои карманы. Наверняка, малолетний воришка действует с ним заодно. Украл книгу, чтобы завлечь меня в укромное местечко.
Я с упреком посмотрел на мальца, но он тут же спрятал глаза.
— Так, ребята,— обернулся я к местной братве.— Ничего я вам не дам.
И в подтверждение своих слов я потянул из ножен свой клинок.
Реакция вожака была молниеносной: резко шагнув навстречу, он ударил дубинкой по моей руке. Боль — адская. Пальцы разжались сами собой, нож упал в грязь. Верзила тут же отшвырнул его ногой вглубь переулка.
Шипя, я схватился за отбитую руку и попятился назад.
— Зря ты так, дружок,— набычился вожак.— Отдал бы кошелек — и иди дальше. А сейчас мы тебя резать будем.
И вооружившаяся троица начала меня окружать.
— Отстаньте от него!— крикнул вдруг мальчишка.
— Вали отсюда, щенок, пока кишки не выпустили,— огрызнулся один из бандитов, не обращая на парня внимания.
Но он не унимался. Парнишка выскочил из-за моей спины. В его руке я увидел МОЙ нож. Он решительно встал на пути надвигающейся братии и категорично заявил:
— Предупреждаю в последний раз.
— Ах ты, щенок...
Вожак потянулся к пацану левой рукой, собираясь вцепиться ему в лицо, но прежде чем он успел прикоснуться к моему невольному защитнику, его предплечье рассекло лезвие ножа. Он шикнул от боли, увидел собственную кровь, заревел и вскинул дубинку, собираясь размозжить парню голову. Но юный воришка оказался расторопнее. Более чем! Он нанес три молниеносных удара в грудь вожаку. Тот выпучил глаза, распахнул рот в немом крике, выронил дубинку...
Пацана атаковал второй бандит, ударивший ножом слева направо. Но клинок рассек лишь воздух, потому что юнец стремительно ушел от удара, оказавшись за спиной нападавшего. Отточенным движением он перерезал противнику горло...
Я едва успел отшатнуться, когда в меня ударила тугая струя крови.
Третий гопник не стал испытывать судьбу и бросился бежать. Но не успел добраться до выхода из переулка, когда его настиг умело запущенный в спину нож.
С момента начала боя не прошло и десяти секунд, а передо мной лежало три трупа, организованные тщедушным на вид мальчишкой.
Не фига себе...
Я удивленно посмотрел на пацана. В его глазах я увидел полную решимость и ни капли сожаления о случившемся.
Он же подошел к третьему мертвецу, вырвал нож из его спины и небрежно вытер лезвие о его рубаху. После чего вернулся ко мне и передал оружие со словами:
