Джинкс

— Я работаю учителем, — сказал Конрад Божич. — В средней школе в Белграде. Всю жизнь мечтал стать фокусником, циркачом, но не получилось... Хотя до сих пор хожу на представления. А на работе... все скверно, вы правы. Коллеги говорят, это поколение такое — да только в моих классах все хуже, чем у других. Ребята не успевают, проваливают экзамены, дерутся на уроках... Директор злится, обещает снизить жалование, будто я какой-то... диверсант. Злоумышленник.

— Наоборот, — сказала вдруг Славя. — Вы — самый настоящий доброумышленник. Хороший по природе человек, которому просто не повезло. Но в этом нет вашей вины.

Божич посмотрел на Славю так, будто у нее за спиной с шелестом раскрылись белые ангельские крылья.

— На самом деле, — сказал я, пораженный внезапной идеей, — дело в том, что у вас редкое генетическое заболевание. Джинкерс субстантивус. Оно заключается в выделении особых феромонов, которые побуждают вашего собеседника относиться к вам образом, напрочь противоположным желаемому.

— Что вы...

Девчонки уставились на меня примерно как на заговоривший светильник из легенды про красавицу и чудовище. Или там был говорящий чайник? Черт, опять этот проклятый угар нэпа — великие вехи забываем.

— Но есть решение! — сказал я, повысив голос: вокруг становилось шумно. — Инновационная артель "Црвена сова" изобрела вакцину сыворотки против этой генетической дряни. А может, то была сыворотка вакцины. Или все вместе. Суть в том, что ваша проблема вполне излечима, и мы, собственно, как раз и были посланы сюда, дабы... чтобы...

В голове в очередной раз замкнуло, и дурацкие кусочки неправильного наконец сложились в логичный пазл. Бедная страна Греция с кучей яхт и катеров. Висящий над головами вертолет. Поднимающийся от дальних столиков шум.

Черные фигуры в специальной экипировке, шустро бегущие к нам по пляжной гальке. И по бетонным дорожкам. И в проходах между столами. На нашей скромной компании скрестились лучи от десятка тактических фонариков. Раздалось неприятное пощелкивание предохранителей, какое бывает, когда вокруг полным-полно нервных парней, слишком серьезно относящихся к своей работе. Металлический голос проорал в самое ухо:

— Внимание! Проводится специальная операция ЕИП — национальной разведывательной службы. Всем оставаться на своих местах!

Краем глаза я поймал полный горечи и надежды взгляд Конрада Божича.

* * *

Тры

Наручники на нас надевать не стали — наверное, из-за отсутствия сопротивления. Обхлопали быстро и тщательно, это да, но тут даже самый внимательный ханжа не нашел бы, к чему придраться, ничего аморального парни в балаклавах не допустили. Подхватили зато под белы рученьки, да и погрузили в вертолет. Надо полагать, собрались депортировать на историческую родину, в пампасы.

Автором мощной тактики несопротивления был, конечно, я. Славя уже было напряглась, ожидая произнесенных нараспев магических слов "мы на вражьей земле, и врага разгромим малой кровью, могучим ударом!". После такого, как показывала практика в Москве и Амстердаме, у противника не оставалось ни единого шанса на спасение, все лежали мордой в пол и только благодарили за то, что головы отшибать не стали, на своем тарабарском наречии.

А тут... то ли возрастная хандра нахлынула, то ли еще что, но отмашку на применение силы я так и не дал. Решил посмотреть, справимся ли без этого, мирным путем, переговорами и зомбированием. Я вообще болтолог со стажем или кто?!

Вертолет был большой, десантный, что ли, но не такой, как показывают в фильмах — с огромными проемами в боках и вместительностью в полтора человека (иначе невозможно понять, почему из них постоянно вываливаются люди). Нет, тут была здоровая мрачная дура темно-серого цвета, выглядящая как беспилотный киборг-убийца из компьютерной игрушки двадцатилетней давности. Загнали нас туда деловито, но корректно, прогнав мимо рядов окаменелых от горя официантов — накрылись для них чаевые-то.

Внутри машины поместилось человек пятнадцать — нас пятеро, да еще десяток угрюмых ребят в черном. Вертолет оттолкнулся ногами от земли и рванул в небо через секунду после того, как последний солдат невидимого фронта занял свое место в салоне. В дверях по-разбойничьи засвистал было ветер, но их мгновенно закрыли наглухо. Чтобы мы в отчаянии обреченных не кинулись в море, надо полагать. Но у меня были другие планы.

— Холодно тут! — проорал я во все горло, но не потому, что решил нагрубить греческим спецназовцам, а поскольку в салоне стоял адский колотун. На ответ особо рассчитывать не приходилось, потому что довольно сложно строить доверительный разговор, когда вокруг гул и вой. Но мне неожиданно ответили.

— Зима близко, — прогудел сидящий рядом шкаф в бронежилете и каске. Коротенький "Хеклер и Кох" MP5 болтался у него на груди, как игрушечный. Пистолет в кобуре рассмотреть не удалось, но наверняка это было "Глок". Все, все, куда ни плюнь, обожают носить "Глок". Выпендрежники.

— Не знаю, не знаю, вот у нас на пляже было тепло, — продолжая изображать улыбчивого идиота, сообщил я. Шкаф даже бровью не повел. Правда, большую часть его лица все еще занимали тактические очки, так что насчет бровей это не точно.

— Аномалия. В Кионисе и вокруг него тепло, а вокруг местами до нуля опустилась.

Блин. А ведь и правда: если мы своими неестественными способностями установили на пляже временный рай, это автоматически понизит температуру вокруг нее до зеркальных величин. Эгоистичненько получилось. Важный урок, парень: думать только о себе — вредно.

— А куда мы направляемся, уважаемые, и с какой целью? — Эх, раз уж завязывается разговор, надо его поддержать!

— Вам все объяснят по прилету.

Вот тебе и разговор. Ладно, не дурнее некоторых, используем могучую силу логики. Судя по тому, что в окна глядит сплошная темнота, летим мы вовсе не на запад, а скорее, в противоположную сторону. А в той стороне у нас что — правильно, восток! Пять баллов Гриффиндору. На востоке, понятно, много чего интересного, но главное — там находятся Афины. Если эти парни правда из спецслужб, то туда, наверное, нас и везут. То есть несут. Транспортируют, в общем.

Еще одним безусловным плюсом, кстати, можно считать то, что нас не пристрелили сразу же при задержании. Значит, не считают, что мы — четкая и непосредственная опасность, которую проще прибить, чем пытаться разрулить как-то иначе. Кого как, а лично меня это очень радует, умирать я не люблю и личным примером проверять теории насчет света в конце тоннеля — тоже.

Летели мы недолго, минут двадцать пять самое большее. Ну да, от наших мест до Афин на поезде километров двести, а по прямой, наверное, вдвое меньше. А вот интересно будет, наверное, если нас сразу к парламенту потащат — там эти смешные часовые стоят на входе, с дурацкими помпонами на башмаках — и там, уже внутри, сделают предложение, от которого порекомендуют не отказываться. "Вступайте в наше секретное общество лакедемонян "Голубой наварх"! Да, тяжелые времена впереди.

Вертолет резко пошел на посадку, заложив крутой вираж — реальность качнулась, справа черной стеной встала земля. Сидевшие напротив девчонки едва на меня не свалились, но неразговорчивые человеки в форме их осторожно придержали. Я попытался зорким глазом осмотреть площадку, куда мы, повиснув на месте, шустро снижались, но ничего из этого не вышло — за бортом царила уже кромешная тьма, только вдалеке желтели какие-то редкие огоньки. Электричество, значит, экономят. Это правильно.

Черные парни специального назначения синхронно поднялись. Было в этом что-то почти театральное, будто это и не солдаты вовсе, а какая-то группа подтанцовки позади выступления знаменитого певца. Певцом был, понятно, я.

— Осторожно, не ударьтесь, — прогудел мне сопровождающий шкаф, выводя по лесенке на свежий воздух. Слишком свежий, черт! А у меня, между прочим, рубашка с короткими рукавами и ботиночки на тонкой подошве!

Темное длинное здание, массивное, как монолит. Впечатление создают, наверное — планируют подавить меня морально! А может, стекла только в одну сторону прозрачные, поляризованные. Сзади все еще искренне машет лопастями вертолет, словно прощаясь со случайными пассажирами, а перед нами уже открыта металлическая дверь метра четыре в высоту. Хотя с таким уровнем таинственности я уже ожидал эдакого массивного кругляша, как в "Фоллауте", но, видимо, пока что на него мы еще не наработали. Я автоматом пересчитал всех, кто не подпадал под описание "боец спецназа обыкновенный, двухметровый, в натуральную величину": все верно, пятеро.

Стоп! А я тогда кто — я-то шестой получаюсь! Секундочку... Алиса, Славя, Лена, Мику... О-па! Да ведь и старина Божич тоже здесь, как это я его не заметил-то... и почему и его взяли? Ага! Наверное, он изо всех сил пытался сделаться незаметным, и все, как обычно, сработало наоборот. Ладно, о многострадальном сербе подумаем потом.

Интерьер здания меня малость разочаровал: я ожидал чего-то футуристичного и сверкающего — спецслужба ведь! А здесь оказалось что-то бюрократически-унылое: светло-зеленые стены, длинные коридоры, пустынные перекрестки. Выглядело все, если честно, как вспомогательные помещения не очень-то крупного аэропорта. Но хоть свет везде горел, и то прогресс.

Долго шагать правда, не пришлось, минут через пять всех успешно развели по отдельным комнатам. Мне досталась отличная, точно как в фильмах про злое ФБР: стол, два стула, лампа на шнуре сверху и большое зеркало в ближней стене. А за зеркалом наверняка прячутся обученные психологи с тестами Роршаха в заскорузлых лапках. "Что вы видите на этой картинке, дорогой наш человек? — Что вы совершаете противоестественный акт с собственной рукой, доктор".

Хлопнула дверь, в комнате появилось новое действующее лицо — мужчина лет сорока, лысеющий, но крепкий, с располагающим лицом и цепкими темными глазами. В руках небольшой кейс, рукава голубой рубашки закатаны до середины предплечья, но бить, надеюсь, не будет. Афины — не место для вульгарных побоев, здесь ведутся интеллектуальные дискуссии и философские диспуты. И, как выясняется, вполне сносно работают спецслужбы.

— Капитан Яннис Николаидис, — представился мужчина по-английски с легким акцентом, садясь за стол напротив. — Группа специального назначения полиции ЕКАМ.

— Преподобный Ропенпоп Джахович, — сообщил я с каменным лицом. Здесь главное не делать акцента на дикости имени и ситуации, вести себя, словно на шезлонге качаешься, а за спиной блестит сотней брызг ласковое море. — Артист, проповедник, филантроп... миллионер. Кстати, мне казалось, что нас брала другая служба... ЕИП?

— Все правильно, — согласился капитан Николаидис. — Была совместная операция. Начальство нервничает, поэтому привлекли и "тяжелых", и наводные силы, и вертолеты. Перестраховывались.

— Чем же мы заслужили такую честь, капитан?

— Чем?.. — махнул бровями спецслужбист. То есть, наверное, полицейский. Вытащил из кейса пластиковый файл, развернул. — А вот поглядите. Пять дней назад из Бельгии по линии противодействия терроризму нам пришла ориентировка на четырех девушек и одного парня, совершивших подозрение на теракт в штаб-квартире НАТО в Брюсселе. Что вам об этом известно?

— Ровным счетом ничего, — покачал я головой. — А, скажите, как понимать вот это "подозрение на теракт"? Эти четверо девушек с парнем, они как, подозревали, что кто-то его совершит? Или что?

— Идиотская формулировка, согласен, — поморщился Николаидис. — Судя по всему, ничего разрушительного там не произошло, иначе об этом было бы в новостях... но сигнал есть сигнал, мы обязаны его отработать... Значит, вам ничего об этом не известно?

— Совершенно верно. Впервые слышу. А что, ко мне... к нам имеются какие-то претензии?

— Прежде, чем я отвечу на этот вопрос, послушайте, и, быть может, уловите ход моих мыслей. — Капитан достал из кейса еще несколько файлов. — Десять дней назад в Москве, в Кремлевском дворце, был сорван торжественный концерт в честь... неважно. Пять человек, четыре девушки и один парень, ворвались на сцену... так, ну, словом, совершили хулиганскую выходку, после чего скрылись. Русские через Интерпол распространили ориентировку — блондинка, рыжая, брюнетка, какая-то непонятная девица с зелеными волосами, и парень — тоже темноволосый, высокий. Вот фото. Не знакомы ли?

— Что-то не припоминаю, — сказал я медленно, глядя на собственную радостную физиономию. Да, пошалили мы тогда знатно. Как молоды мы были, и как не береглись. Возможно, придется сейчас за это расплачиваться. И все равно хотелось бы обойтись без насилия. Мы вообще славный новый мир строим или где?

— Жаль, жаль, господин... как вы сказали?

— Розенбом Джекович.

— Кажется, в прошлый раз вы назвались Джаховичем.

— Возможно. И что же?

— О, разумеется, ничего. — Капитан попытался изобразить дьявольскую усмешку, но она у него получилась для этого слишком глупая. — А неделю назад, в Амстердаме, прямо посреди города, те же четыре девушки и парень, судя по описанию, устроили какое-то непотребное пацифистское представление. Записи с камер наблюдения не пишут звука, а то, что слили с телефонов в интернет сами пользователи, не дает полного представления... да и черт с ними, важен сам факт — они были в Нидерландах. Понимаете, о чем я?

— О том, что Амстердам находится подозрительно близко к Брюсселю?

— Именно. Разумеется, по всему Евросоюзу разослали ориентировки. Угроза терроризма, даже такая — это не шутки! Наша страна находится на переднем краю борьбы с этой угрозой. Фактически, весь цивилизованный мир находится в состоянии войны за свое существование!

— С неба звездочка упала работяге на штаны, — согласился я, энергично кивая. — И теперь он с целым миром в состоянии войны!

— Что?

— А песня когда-то такая была, остросоциальная. Не слыхали? Ладно, давайте дальше.

— Э... — сказал капитан. Черт, как же он глупо выглядел. Надо запомнить — никогда не издавать нечленораздельных звуков, они ужасны. — Словом, после всех этих панических воплей из Брюсселя, мы внезапно узнаем, что у нас по соседству появляетесь вы! Четыре прекрасные девушки и парень, точно как в присланных оповещениях!

— Но совершенно непохожие на эти фотографии, — вставил я.

— Совершенно непохожие, да... И тем не менее, теперь вы, должно быть, понимаете наше беспокойство, когда мы узнали о вашем пребывании в Кионисе... господин Сомерхолдер.

— А? — умно среагировал я. Да, слабовато у меня с выражением недоумения. Ограниченный эмоциональный диапазон, надо таблеточки пить.

Николаидис кивнул и посмотрел на меня с выражением некоторого сочувствия.

— Да-да, господин Сомерхолдер, это ваше настоящее имя. Ваша память, по уверениям наших... специалистов, должна восстановиться в ближайшие минуты.

Что он несет? Какая память? Какие специалисты? Погодите-ка... Так, внешность, которая на мне сейчас, кажется, и правда принадлежит какому-то малоизвестному актеру по имени Ян Сомерхолдер. Так они, получается, меня опознали, но считают, что я почему-то потерял память. Ага! За последние несколько часов всякие смешные штуки с памятью вытворял у нас гнусный итальяшка Бальзамо... А это, в свою очередь, значит...