Кадет

Воспоминание о произошедшей трагической ошибки сестренки нагнетает горечь опасности, страх, засевший где-то внутри, и реально ощущаемый всеми органами чувств, заставляя тело покрываться испариной и мурашками в ожидании неприятностей. Неизвестность давит, вынуждая вспоминать то, что хочется забыть.

Успокаивает мысль: — сознание вернулось. Не показалось — это очевидный факт. Или новая боль заставила очнуться? Не могу понять: — Где болит? Рука с трудом непроизвольно тянется к предполагаемой ране от пули. Она должна быть где-то в районе сердца. Но ее нет.... Не могу найти? Но боль.... Она не проходит. Ей подчинено все тело, она отвлекает от мыслей, от ощущения жизни. Ну и пусть болит. Значит, я жив! Все остальное ерунда. Даже страдая, слышу звуки, запахи свежести, наполненные благоуханием цветов, они не напрягая обоняние, обволакивают голову, заполняя собой все пространство вокруг. На лице чувствую тепло от лучей солнца, душа трепещет от желания полета — непередаваемо прекрасные ощущения. Восторг переполняет, заставляя забыть на мгновение о возможной ране. Странно только: тело болит, а вот рука, ранее почти обездвиженная, нет. Наконец до меня доходит: ноющая острая боль напоминает мне не что иное, как телесные муки после тренировок, а особенно от спаррингов на ринге. Синяки на теле постоянно пугали моих родителей, но я героически терпел, понимая — через боль появятся навыки и умение постоять за себя в драке. В Панкратионе понятие победы всегда приходит через телесные муки и страдания. Так что все пучком. Желание покончить с этими ощущениями, с болью, накладывалось на другое. Страстное, жгучее желание отомстить. Оно переполняло, заставляя думать только в этом ключе.

Неожиданно к прежней боли добавляется новая. Я чувствую ее, тело содрогается от ударов. Явно ногой. Это что же..., подонки продолжают меня бить? Сволочи, пидоры малолетние. Встану, мало не покажется. А пока нужно сделать все возможное для сохранения жизни. Скрючившись в позе зародыша в утробе матери пытаюсь закрыться руками, предохраняя голову от ударов. Несколько дополнительных пинков уже значения не имели, тело не реагировало, оно и так было переполнено болью. Застыл в ожидании продолжения экзекуции.... Но ее не последовало. Тело подхватили за руки и куда-то поволокли. Ступени..., вонь подвала с присущими ему запахами, железный браслет на руке с цепью.... Невнятный удаляющийся разговор нескольких человек. С трудом открываю глаза, вернее пытаюсь, приходит понимание — без помощи не получится. Свободной рукой дотягиваюсь до лица и чувствую — глаза от удара по переносице заплыли. Приподнимаю веко и сквозь щель пытаюсь осмотреться. Сплошной туман, лишь смутные очертания. Но свет откуда-то падает, я его не столько вижу, сколько ощущаю.

Странно все. Избили, затащили в какой-то подвал или полуподвал.... Зачем-то прицепили цепью к стене. Ни слова не сказали, закинули и ушли. Сижу как собака на цепи в вонючем подвале какого-то строения. Продолжая размышлять по этим всем непоняткам, пытаюсь свободной рукой ощупать себя и определить, насколько серьезны раны на теле. Лицо повреждено, уже убедился. А вот рука, бывшая в лубке и висевшая на перевязи, вполне здоровая и повязки нет. Собственно, именно ею я и произвожу манипуляции по ощупыванию болящего тела. Нет и раны от пули. Но я же точно помню, сестра выстрелила в меня из пистолета. Почему она стреляла мне не совсем понятно. Но раз живой, то вполне возможно, в скором времени, все разъяснится. Раны нет, значит и она в меня не стреляла.... Или промахнулась? Не ясно. Но решаемо. Моей сбруи нет. Тоже странно. Хотя срезать ножом минутное дело. На ремне были еще нож и кастет. Вероятно, убрали от греха подальше, и правильно сделали, я бы обязательно ими воспользовался.

Что-то мне все страннее и страннее. Или страньше? Короче, подумать есть над чем. Хотя бы над тем, откуда на мне шинель. То, что надета на мое тело шинель, я вот только что догадался. Длинная — во-первых, и погоны на плечах. Ошибиться невозможно, пусть у меня их сроду и не было. Нашивки еще как-то можно обговорить, но погоны.... Убиться — не встать. Хрень какая-то. Да и рука.... Лубок гипсовый мог быть разрушен во время экзекуции, но рана.... Рука в отличие от других участков тела как раз и не болит. Попинали, однако, не слабо, повеселились ребятки.... Ну да, остановить-то их было некому. Тренера и обоих старших из пацанов я вырубил. Даже самому приятно вспомнить, как я их сделал. Так, погоди-ка. А кто тогда меня скопытил? Что-то я не припомню такого удачного удара. Ни-че-го не пойму. И самое непонятное: — я своими глазами видел ствол пистолета в руках сестренки, даже успел заметить ужас в ее глазах от возможного убийства брата. И то, что она нажала на спусковой крючок — хватило мига все это увидеть и понять. Да и подвал. Откуда он здесь, если я точно знаю — нет его в том разрушенном виде, что когда-то был. Вместо него оборудованное помещение под спортзал. О-о-о, бляха муха, что-то мне говорит — я куда-то не туда забрел. И на себя не могу даже посмотреть. Глаза заплыли, лицо — суцiльний синець. Нет, на украинском языке точно не скажешь. Фингал, вот самое то. А нос как слива. Наверно. Я потрогал рукой — точно, слива и есть. Ребра ноют, хорошо, если не сломаны. Я сделал вдох, пытаясь понять, насколько сильно повреждены внутренности. Закашлявшись, и сплюнув кровавую жижу, понял — туда лучше не соваться. Уяснить вот так, навскидку, насколько велика травма, я не смогу, лишь непременно усилю боль. Зубы шатаются, но вроде как целы. Да уж, так меня еще ни разу не буцкали. Поработали на славу. Ну, ничего, уроды. Жив я! Всем назло выживу и впредь. А там поглядим. Вы еще меня узнаете, скоты.

Злость вперемешку с обидой и с желанием отомстить переполнила мою голову не давая закончить фантастическую мысль. Мелькнула где-то на секунду и отступила под грузом других, сиюминутных и насущных. Я не знал, как помочь своему телу. Положение, прямо скажем, аховое. Я пристегнут к кольцу, вмонтированному в стену, цепью. Встать могу лишь на четвереньки и еще не факт, тело вообще отказывается двигаться. Боль заполнила настолько сильно, что даже просто пошевелиться невозможно без ее ощущения. Думать и то, как следует, не получается. Мысли скачут в поисках решения и не находят его. Может пока плюнуть на все и просто отдохнуть. Кто знает, предоставят ли такую возможность мои недруги в дальнейшем. Попытался устроить тело, чтобы не потревожить во сне, и понял — это нереально. Пол холодный, покрыт, то ли пылью, то ли слоем мелкого угля. Наверное, помещение использовалось, как угольный склад и не удивлюсь, если рядом окажется котельная. Но откуда? Давно уже перешли на центральное отопление. Кое-как умостившись, я попытался заснуть. Измученный организм видимо дошел до окончательной кондиции, он заставил мозг отключиться, и я уснул.

Глава 3

— Эй, кадет, проснись. Вставай, давай, нехер дрыхнуть. Убьют ведь тебя, давай-давай поднимайся, я уже браслет снял.

Кто-то безуспешно пытается меня поднять с пола. Я непроизвольно оттолкнул руку, которая упорно старалась причинить мне боль, тело и без того ноет, а тут еще кто-то пытается добавить. Разбудить — разбудили, но не помешало бы, и объяснить: — зачем, почему, ну и кто такие, что за люди меня табуном избили? Не понятно, чего добиваются, и вообще....

Все-таки с помощью чужих рук я с трудом, но встаю. Идти куда-то, как предлагает настойчивый голос помощника, мне вряд ли по силам.

— О! Смотреть уже можно. Это сколько же я спал, раз глаз открылся...? Не совсем конечно, но один из двух видит — уже клево. Продолжая ощупывать себя, я убеждаюсь — опухоль немного рассосалась. Представляю... — выгляжу с такой мордой как художник Пикассо в написанном им автопортрете перед смертью. — Явно не красавец.

— Ты кто такой? — тут же задаю вопрос все еще тягающего мою руку неизвестного. — Чего надо от меня? Куда волочёшь. Видишь же не в состоянии шевелить ногами.

— Если мы сейчас не свалим, то жить тебе недолго останется.

— А ты, значит, хочешь меня спасти?

— Ну да, имею такое желание.

Голос низкий и слегка хриплый сменяется периодически визгливыми нотками и от этого напоминает ржавую вывеску державшуюся на честном слове, где-нибудь на фасаде магазина, открытую всем ветрам. Поэтому никак не пойму, кто передо мной. Судя по росту — пацан, по разговору и силе рук, с помощью которых тягает мою тушку, может быть и взрослым. Разглядеть более внимательно мешает сумрак подвального помещения. Свет лишь слегка проникает из небольшого оконца под потолком, намекая — на улице полноценный день. Я все еще не мог понять, куда меня занесло. И вообще, кто я? Сознание мое, а вот тело явно не мое. Но чувствительность от этого не теряется. Многочисленные ушибы все так же настырно напоминают: — били и пинали мою физию и тело долго и старательно. Напрашивающийся в связи с подобным предположением вопрос я не стал озвучивать. Не до того, сейчас важнее принять на веру слова моего протеже и последовать за ним. Не знаю, что правильнее, идти за этим..., ладно пусть будет юноша, или оставаться на месте...?

Тупо иду, а откуда-то из подсознания звучат слова, и я их произношу достаточно четко и вполне осознанно:

"И ныне следом за тобою

Пуститься в путь дерзаю я;

Пусть путеводною звездою

Сияет вера мне твоя"

Я охренел. Слова явно не мои. Нет, чо уж там, стихи иногда любил читать. Но не настолько, чтобы Фета вот так вот запросто цитировать. Во блин, ещё и Фета какого-то вспомнил. Да я знать не знаю, кто такой этот Фет, видимо заговариваться стал. Верняк чердак повредили? Или наоборот, мозги вправили?

— Ожил, кадет. Ну и правильно. Молодой еще, чтобы ни за понюшку табака погибнуть. Осторожно, тут порог. — Продолжая тащить за руку, возможный спаситель целенаправленно куда-то меня волок, при этом умудряясь рассказывать мою дальнейшую судьбинушку.

— Пока вся кодла наша на промысел ушла, я тебя снычу. А им скажу, что ты драпанул. Отцепился и смылся. Я не углядел. Кинулся искать, а тебя и след простыл. Да и не мудрено. Ты в этой хате все ходы и выходы знаешь, родной же дом. Правда, уже давно тут лишь наездами бываешь, иначе я бы тебя видел, но все одно, кто лучше тебя может знать все закоулки и коридоры.

Сказать, что я сразу въехал, и все фуфло, которое пытается донести в мою больную голову странный незнакомец понятно, значит, грешить против истины. Но молчал, в надежде почерпнуть от говорливого "спасителя" хоть что-то что меня чуточку просветит и даст хоть какие-то ответы на происходящее. Я пока так и не понял, каким "макаром" я вообще тут оказался. Даже понятие "тут" я не до конца понял. Вообще не знаю где я, кто я, и почему избит.

— Это я уговорил тебя не мочить. Зацени. Папашку твово Филин во время допроса загасил ножичком, еле отбил тебя, настолько сердит был атаман, за несознайку. Попинали, конечно, не без этого. Но вы с папахен сами виноваты. Колоться нужно было сразу, нычок отдать и все. Мы бы тут же слиняли. Хавку еще бы взяли, ну и лимончики, что нашли в доме, естественно. Прикид мы весь поменяли, стволы из кабинета забрали. Потом всю ночь гужбанили. А утром побежали по другим хатам тариться. Веселуха для нас наступила. Бери все шо хошь. В городе мешанина из властей, тута и немцы, и Скоропадский и остатки Центральной Рады и офицерский "Батальон". Я же говорю "веселуха" в городе. Банды одна за другой то возникают, то пропадают. Вот и Филин организовал свою шайку. Я-то у него в кассирах хожу, вначале, правда, белочником промышлял, но папахен мой меня выучил кассы брать. Как-никак, а грамотейку уразумел пока с батяней тут у вас в кочегарах ходили. Маманька у тебя добрая барыня была, сразу по окончанию строительства в двенадцатом году этого особняка моего пахана поселила во флигеле и меня направила в церковно-приходскую школу за свой счет. Я Валерию Александровну до гроба помнить буду. Жаль, умерла, а может наоборот хорошо — не дожила до этих времен. Как бы я тогда в глаза ее красивые смотреть смог. Папашку твово не уберег, завалил его Филин. Хорошо хоть тебя спас. Но ты молодец, так и не сказал, где вы с отцом золотишко припрятали. Поэтому тебя и оставили пока в живых. А я их всех..., придут, а тут им облом. Задрало уже все. Эта овца пушку на меня наставлять будет.... Да я ему такую мокруху устрою..., век кашлять будет. Сховаю тебя, а фарт мы и без шоблы филинской заценим. Ты не знаешь где можно зачалиться на время? А, ладно, потопали, я вспомнил....

Твой папахен, как всегда, пожадничал охрану нанять, поэтому мы и завалили сюда в первую очередь, но Филину мало показалось, поперся по другим особнякам шмонать, а надо было, как можно быстрее дергать отсюдова. Патрули военные, постоянно шлындают по Пушкинской улице. Богатый тут закуток. Дома сплошь купеческие. Я знал, где можно барахлишком разжиться, как-никак и моя хата здесь была. Зря купчишка пахана мово выгнал, ох зря. Ну да ладно, чо на мертвых кивать. Тебя вот сохранил, так что должок кадет за тобой. Пока сховаться обоим надо, я помню, где в доме можно заныкаться. А Филин пускай поищет, если жив останется. Не все лохи как вы, многие охрану заимели, к ним хода нет, тама не только в кичман загреметь можно, но и кони шаркнуть. Он шнырь еще тот конечно, но порой дурак дураком. Овца, одним словом. Мне с ними не по пути, поэтому, что успеем то и схаваем, а потом аля-улю, ищи ветра в поле. Может, закинемся и на свою малину. Жаль, из беды ничего нет у нас с тобой, завалящей балалайки даже нет.

Я никак не мог сосредоточиться и понять хотя бы немного из всего, что так активно рассказывает мой спаситель. То, что он спас от более худшей участи, я все-таки сумел вычленить из того, что он говорил. И главное уяснил — только с его помощью смогу въехать в тему. Все остальное в тумане. Ни хрена не понятно.

Тем временем, продолжая болтать, он все-таки сумел вытащить меня по лестнице на верхний этаж. Я с огромным интересом рассматривал помещение, куда попали из подвала. Свет падал от окон, которые, как я успел понять, выходили на проезд, и освещали достаточно ярко большое помещение. Вероятно — что-то типа вестибюля. Кроме окон в глаза бросилась огромная двустворчатая дверь, ведущая в одну из соседних комнат, которая была больше вестибюля и наверняка выступала в роли зала. Другие двери, открытые нараспашку, указывали на наличие еще нескольких комнат в доме. Несмотря на разруху учиненную "друзьями" моего спасителя, комнаты приводили в восторг своей роскошью. Украшения, как на стенах, так и на потолке поражали необычными рисунками и фигурками, материалом из чего они созданы и яркими красками. Взгляд остановился на двух зеркалах в богатых рамах по краям двери. Высотой вровень с ней, они отражали окружающую обстановку, и в них я увидел двух человек. Никого кроме нас тут не было, и я предположил, что один из двоих странных по внешнему виду субъектов не кто иной, как я. На фоне высокого молодого человека в черной шинеле рядом стоящий смотрелся мелким недорослем. Одет явно в чужой костюм, так как был ему большой и к тому же цветами напоминал клоунский. Паренек своим видом вызывал улыбку и если бы не мое состояние, то я бы не удержался от смеха. Зато рядом стоящий молодой человек выглядел бы намного лучше, будь он не так измят и побит. Выше среднего роста, в черной шинели с белыми погонами на плечах, с нашитыми на них буквами "ВК" желтого цвета он мне был совершенно незнаком. Из-под распахнутой верхней одежды выглядывал мундир: однобортный, черного сукна с семью гладкими армейскими пуговицами. Стоячий воротник, на котором выделялся золотой галун, был расстегнут. Вся форма мятая и в грязи. Волосы, несмотря на короткую стрижку, смотрелись неряшливо, создавая впечатление неухоженности. Было бы странно, если вся одежда чистой и выглаженной выглядела, после того как меня поваляли на улице, а затем в угольной яме. Самое неприглядное, что увидел в зеркале — лицо юноши. Сплошной синяк, скрывающий физиономию. Маска не нужна, никто не узнает человека под такой "маскировкой", во всяком случае, я точно не узнаю себя. И вообще — я ли это? Подошел ближе. Точно не я. Но мысли то мои. Я вижу отражение и понимаю, себя разглядываю.... Может, если синяка не будет, увижу то, что хочу увидеть? Но к чему весь этот маскарад. Что за херь? Мое недоумение, даже не смотря на разукрашенное раной лицо, сопровождается мимикой, здесь и удивление, и страх, а где-то в глубине прячется интерес. Торопливо пытаюсь задать вопрос стоящему рядом клоуну.