Трудный день в Илиосе

Он поддел маску пальцем, некоторое время вглядывался в непролазный мрак под ней, молча приладил на место.

— А вообще знаешь, что? Оставайся лучше так. Она тебе даже к... словом, хорошо вписывается в образ.

— Мойра... — проскрипел Жнец, и в скрипе была слышна мольба. — Что тут происходит?

— Последствия допроса, — нашлась ирландка. Ей было очень смешно, но она сдержалась. — Расторможенность речевых центров, общая эйфория... Габриэль, прошу тебя, ты мешаешь!

Черный дым на секунду заполнил импровизированный кабинет, а когда рассеялся, они снова остались вдвоем.

— Да, — вздохнул Алекс, глядя на пропечатанную вверх ногами на футболке надпись "Ярмарка оч.умного", — едва мы с ним справились. Но ведь справились же! А все потому что вдвоем. Гуртом батька лехше быты — так у нас говорят. Иногда.

Мойра усилием воли прогнала непонятно откуда нахлынувшее желание спуститься на каменистый пляж Илиоса, подставить свое тощее тело местному солнышку и дать усталым мозгам отдых минут эдак на двести. Да у нее ведь и купальника-то нет...

— Итак, — сказала она рассеянно, — шутки в сторону. Сейчас я задам тебе несколько быстрых вопросов и рассчитываю получить на них правдивые и исчерпывающие ответы. После этого я допрошу двоих спутниц — да, конечно, они тоже у нас, и если вдруг окажется, что ты был неискренен...

— На этом месте я должен расплакаться и закричать: "Они тут ни при чем, изверги, возьмите меня!", да? — китайским болванчиком закивал Алекс. — Драматургически это именно так выглядело. Спрашивай, конечно — они тебе ровно то же самое расскажут. Ну, может, чуточку меньше — но это просто потому, что я тут самый умный. И наглый. Извини за наглость.

— Посмотрим, — сказала Мойра. Головная боль неожиданно прошла; возможно, все дело было в мыслях о пляже. — Вопрос первый: кто вы? Вопрос второй: как вы здесь оказались?

Алекс громко вздохнул, раскрыл рот и принялся нести какую-то антинаучную чушь. В ней фигурировали таинственные эксперименты русских, изменение природы реальности и эксперименты на подростках, в качестве побочного эффекта делающие их почти всемогущими. А самое главное, что их после всего этого отпустили в "большой мир" с неясной целью. Чья больная фантазия могла до этого додуматься?

Впрочем, вздохнула Мойра, чем они сами лучше? Горстка супергероев, обреченная вести бесконечную борьбу в разных уголках мира — тоже не самая изобретательная завязка для сюжета... Женщина оборвала несвоевременно меланхоличные мысли, но в потоке сознания Алекса промелькнула, кажется, ценная информация.

— Ты сказал, вам делали инъекции кортексифана?

— Точняк. Это вроде анальгина, только посильнее. А что, знакомое название?

— Кажется, я что-то читала по этому вопросу... старая периодика, еще начала века. Но я никогда не слышала, что в России занимались тем же... или что там у вас добились каких-либо заметных успехов. Юпитер с ним, теперь главный вопрос: что вам нужно?

— "Мойра смотрела в костер, и ее огненно-рыжие волосы казались протуберанцами неведомого светила, горящими клочками фотосферы..." — нараспев продекламировал Алекс и мгновенно сбился. — Да, костра, конечно, нет. Я как-то не подумал развести прямо на борту, может, и зря... А чего мы хотим? Мира во всем мире, понятно. И еще чая с молоком и пряниками. Извини, так был вопрос сформулирован.

— Ладно, сформулирую иначе. Ты выскочил прямо на поле боя безо всякого оружия, с двумя ошалелыми девчонками за пазухой, и пытался голыми руками остановить стрельбу... в чем, кстати, преуспел. Но глупо считать, что тобой двигал голый альтруизм, человеческий мозг так не работает. Итак, вопрос: в чем была твоя настоящая цель?

Ружичка удовлетворенно кивнул.

— Одно удовольствие общаться с ученым, сразу чувствуешь себя студентом на паре по истории философии... В общем, да, есть еще одна цель — помимо пряников, я имею в виду. Где-то тут в городе засели еще две девчонки, которых я... которых мне очень нужно найти.

— А я смотрю, воздержание — не твоя сильная сторона.

— Я это слово не смогу произнести даже по буквам... Есть мнение, что ваши разборки заставляют их прятаться, что затрудняет поиски. Поэтому пришлось вас, ребята, немного утихомирить. Кстати, о разборках: разреши интеллектуальный вопрос?

Мойре пару секунд очень хотелось сказать, что вопросы здесь задает она, но потом ирландка решила, что такая реплика прозвучала бы слишком дешево.

— Попробуй.

— Зачем вы уже столько лет нелицеприятно воюете с "Овервотчем"?

— Задай ты этот вопрос Ангеле Циглер, ответ был бы прост и краток, — усмехнулась Мойра. — Потому что "Коготь" — зло, а они — добро. Не слишком актуальные критерии, верно?

Жизнь на "Касатке" тем временем шла своим чередом: в районе грузового трюма что-то хрустело и ломалось, на командирском мостике негромко гудел, приводя кого-то в порядок, медицинский модуль, со стороны трапа доносились девичьи голоса и смех. Давненько она не слышала такого беззаботного смеха... Парень ухмыльнулся краешком рта.

— На мой трезвый, но беспорядочный взгляд, вы вполне друг друга стоите.

— Благодарю, это самая искренняя оценка нашей деятельности на моей памяти. Скажем так: "Овервотч" пытается вернуть времена своей славы, когда они и в самом деле присматривали за всем миром. Тот факт, что это происходило двадцать лет назад, и мир изменился необратимо, его, как видишь, не особенно смущает.

— А "Коготь"?

— "Когтю" интересно развитие — пусть кровавое и неправедное, через насилие, аморальные эксперименты и возмущенные вопли публики... Люди склонны отрицать прогресс, до тех пор, пока не обнаруживают, что уже давно живут в будущем, а "старые добрые времена" ушли навсегда.

Алекс задумчиво постучал по гудящей стенке силовой занавески, и она мгновенно сдвинулась, открыв черное лицо Кулака Смерти.

— Вы тут что, автобиографии надиктовываете? Мойра, у нас вообще-то задание.

— И мы не хотим, чтобы оно в очередной раз провалилось, правда? — хладнокровно парировала ирландка. — Мне нужна информация, и этот мальчик ее дает, остальное не имеет значения.

— Слышал? — подмигнул Алекс. Кулак хмуро уставился на хлипкий (хотя в сравнении с ним кто угодно казался хлипком) объект раздражения. — Мальчик дает информацию. Так что если ты по процедурному вопросу, то обожди за дверью, Черный Хеллбой.

Нечленораздельный рык стал достойным завершением интерлюдии, но Кулак Смерти удалился. Алекс похлопал ладонью по надписи "Кому рая мрачного?" на футболке.

— Ну, то есть "Коготь" — террористы-просветители, я понял. А ты что, их пиар-менеджер?

— А я готова лечь в постель хоть с чёртом, если это приблизит будущее. — Наконец-то Мойра почувствовала себя уверенно. — Ни у кого нет права на глупость. Тем более, такую, как возвращение прошлого из чьих-то несвоевременных амбиций. В этом наши с "Когтем" устремления совпадают.

— А! — лицо у парня снова скривилось в иронической ухмылке, которая могла обозначать невесть что; Мойра умела делать такую же, когда бывала не согласна, к примеру, с дурачком Батистом. — Так ты, значит, нейтральная сторона, не склоняющаяся ни к добру, ни ко злу. Достойная позиция.

— Скорее, разумный подход. Что такое, по-твоему, добро? Что такое зло? Из чего они выросли первоначально? Ты не можешь их увидеть или дотронуться рукой, значит, в реальном мире их нет — только у тебя в голове. Так откуда они там появились?

— Из реального мира, надо полагать?

— Естественно, — Мойра поучительно подняла палец, став дьявольски похожей на учительницу математики из её дублинской школы. — Все эти "что такое хорошо" произошли из наблюдений за окружающим миром. Искупаешься в ледяной воде — заболеешь. Значит, холод — это зло. Обожжешься огнем — умрешь. Ergo, огонь — зло. Сунешь палец в розетку — случится та же неприятная история. Поэтому у скандинавов в аду царит стужа, у семитов Преисподняя — обжигающее пламя, а в фильмах про супергероев электричеством повелевают по большей части плохие парни.

— И что, все настолько прямолинейно?

— Никому не нравится нестабильная система, способная в любой момент пойти вразнос. Люди предпочитают шаблоны, правила. Предсказуемость. В просторечии все это называется "моральные установки". Но на самом деле современная мораль в значительной степени искусственна. А значит, необязательна к следованию.

— Не согласен.

— Теории игр плевать на твое несогласие. Она гласит, что благожелательное поведение работает только в обществе с такими же добряками, и перестает быть эффективным там, где добряков едят на завтрак. Насилие решает проблемы — за годы я убедилась в этом точно. Так не разумнее ли было бы адаптироваться?

Силовая занавеска с жужжанием откинулась в очередной раз — на импровизированном пороге стояла девушка с синей кожей. Её облегающий черный костюм оставлял очень мало места воображению, а на голове был шлем с множеством объективов, напоминающий паучью голову.

— Салют, mes petits, — промурлыкала она, останавливая взгляд по-кошачьему желтых глаз на Алексе. — Команда просила передать, что она волнуется — день тянется к вечеру, а мы все топчемся на месте. А я... не волнуюсь, потому что мне плевать. Убить парнишку?

— Если можно — нет, — очень вежливо среагировал Алекс. Мойра покачала головой. Синяя девушка изобразила воздушный поцелуй.

— Ну, нет так нет. Только не усните тут вместе — Батист будет ревновать. Meilleurs vœux, et tout ca!

После этого неожиданного окончания девушка неожиданно взлетела к потолку "Касатки" на тонком тросе и пропала из виду. Алекс ошалело проследил траекторию и почесал затылок.

— Супергерои со своим бытовым супергероизмом — не то, что я... Понимаешь, Мойра, я же был очень обыкновенный парень. Очень обыкновенный, непримечательный. И мысли у меня были такие же. И когда началась вся эта чехарда с кортексифаном, я, конечно, перво-наперво проконсультировался с первоисточниками.

— Профессором Беллом?

— Нет, голливудскими фильмами. А они по этому поводу говорят однозначно: с большой силой приходят благие намерения. Или они как-то не так говорят? Неважно. В общем, я делаю то, что делаю, потому что не могу не делать: точно как у Мартина Лютера, моего далекого предка. Это как с писательством. Засядет что-нибудь в голове, и никак ты его оттуда не вытащишь, кроме как в виде текста — такая напасть...

— Ты еще и пишешь?

— Бог миловал. А насчет решающего все проблемы насилия... Знаешь, деревянной корягой за десятки тысяч лет вспахали куда больше полей, чем плугом из легированной стали. Это не значит, что дерево лучше. Это значит, что от старых методов следует отказываться, когда они начинают приносить больше вреда, чем пользы.

— Ты правда в это веришь?

Лицо Алекса приобрело мечтательное и чуть печальное выражение.

— Я верю в банальные вещи. В доброту, дружбу... любовь тоже. В солнечную погоду и попутный ветер. В то, что быть хорошим — это просто и экономически эффективно. Ты любишь мир, а мир, хоть и плевать на тебя хотел, время от времени радует взаимностью. А особенно забавно, что холодные и расчетливые люди никак не могут поверить, что можно быть добрым без тайных планов и корыстных целей, просто потому что мне нравится чувствовать, что поступаешь правильно...

— Да весь этот мир — одна чертова бездна боли и отчаяния! — рявкнула Мойра. — Несправедливость, смерть и насилие, которые тянутся испокон веков. Нужно быть наивным идиотом, чтобы надеяться, что даже со всеми этими силами... всеми этими возможностями... хоть ты один, хоть пятеро вас, хоть пять тысяч... Вы не сможете изменить мир. Изменить людей. Дать пинка установленному порядку вещей. Ты же понимаешь это, так?

— Конечно, — просто ответил Алекс. — Потому-то я, собственно, и взялся за это дело. А принципиальная его, дела, невыполнимость — честное слово, слишком мелкая деталь, чтобы обращать на неё внимание.

Мойра смотрела неподвижно и задумчиво, но во взгляде ее разноцветных глаз по-прежнему нельзя было ничего прочитать. Парень прочистил горло.

— Не веришь мне, а?

— Ни единому слову.

— Еще бы. Ладно, в другой раз. У тебя будут еще вопросы, или можно уже идти копать себе могилу? Лопату-то хоть дашь, силовую?

Ирландка тряхнула головой и фыркнула, как будто услышала очередную несусветную глупость. Как будто сказанного раньше было мало.

— Вот еще... убирайся.

— Серьезно?

— Куда уж серьезнее... ты, конечно, редкий остолоп, и речи твои точно того же свойства... но опасности для "Когтя" ты не представляешь никакой. Можешь искать своих девочек дальше, только не попадайся больше под огонь. Во второй раз у меня, возможно, не будет настроения убеждать Габриэля, что живыми вы выглядите интереснее. Везение имеет тенденцию заканчиваться.

— Только не в моем случае, — отмахнулся парень, резво отдергивая занавеску. На спине у него была размашистая надпись "Горяча Мурка!" (ОМОН), что, очевидно, не несло ни малейшего смысла. — Спасибо, Мойра. Ты все-таки клевая. И справедливая, что мне сразу бросилось в глаза! Все, бывай!

Он отправился к выходу мимо хмурых оперативников, часто останавливаясь и энергично жестикулируя. До Мойры долетели обрывки фраз: "Я извиняюсь, тут две девушки не пробегали? Одна с зелеными волосами, очень красивая, а другая... тоже очень"; "Прошу прощения, ваше второе имя случайно не Гарсия Маркес?" и даже "А вот эта люстра ваша, у нее такой же принцип работы, как у изобретения Чижевского, или более сложный?"

Мойра вздохнула. У нее оставалось еще одно дело, и ирландка обоснованно полагала, что Жнецу это предложение совершенно не понравится.

Но с ее умом нет ничего невозможного.

* * *

В общем, после того, как я крайне удачно свалил с корабля "Когтя", дела вроде бы начали идти на лад. Во-первых, ветерок принялся поддувать сильнее, и жара совсем перестала чувствоваться. Во-вторых, Лена и Мику освободились неповрежденными и даже повеселевшими, по их словам, от непринужденных разговоров с агентессой по имени Сомбра. В-третьих же, цель нашего отважного путешествия — то есть две потеряшки, Алиса и Славя — оказалась достигнута очень быстро.

Сложность поначалу заключалась в том, что Илиос весь располагался на разных уровнях, напоминая яркую, но забивающую мозг головоломку. Поэтому, когда, полчаса спустя, мы свернули в очередной переулок, полный белых башенок и зеленых террас, девушки уже устало волочили ноги, да и я начинал прорабатывать гениальный план по производству дельтаплана из двух платьев и одной футболки. К счастью, удача все еще была при нас, и это не понадобилось — просто я вдруг услыхал откуда-то со стороны домика с зеленой табличкой "Кофи Аромо" по-над маяком приглушенное восклицание, шорох одежды и чуть позже дробный топот каблучков. Но реагировать, само собой, не стал: выдержка — наше главное оружие, а командирские нервы — тверже гороха.

И я даже не ойкнул, когда сзади на меня кто-то напрыгнул, и шею мою взял в захват загорелый локоть, а на поясе повисли, скрестившись, голые коленки. Сиренью и крыжовником, правда, не пахло, ну, так это и не моя история. И мурчащий голос прошептал в горячее ухо: