Девочка По Городу Идет Босиком

— С последнего, а что?

— Коля, ты мне когда-то хвастался, что на отлично сдал все практические работы по незаметному проникновению в квартиру без ведома хозяев.

— Сдавал когда-то, а тебе на что?

— Проникни в чужую квартиру без ведома хозяина. Тебе даже не придётся отслеживать график перемещения соседей и подбирать ключи.

— Что за квартира?

— Твоего лучшего друга.

— Да я в любой момент к нему без подбора ключей зайду. Он мне сам откроет.

— Нет, ты зайдёшь тайком, аки тать в нощи, в его отсутствие. Отмычек подбирать не надо. Ключи я тебе дам, а соседи давно привыкли, что сука Лилька превратила его квартиру в притон и проходной двор, и к нему шляются всякие нарики. Но лишь бы он сам не увидел, куда спрячешь скрытую камеру. А то он этой Лильке всё выдаст.

— Ну и дальше что?

— Он дома пластом лежит больной. Постарайся под любым предлогом выманить его на время из дома. Установи скрытую видеокамеру так, чтобы не знал никто, где установил. Ни я, ни он, ни эта Лилька.

— Настя, это уже криминалом попахивает. Я же подписку давал о неразглашении и неприменении спецметодов сыска.

— Коля я знаю, что ты занимаешься этим и неплохо зарабатываешь на жизнь.

— Ну, там серьёзные дела и солидные заказчики.

— А это у меня такая малость, Коля.

— У нас и за малейшую малость убивают без суда, следствия и долгих разборок.

— Тут тебя никто не убьёт, а вот ты можешь своим невмешательством убить лучшего друга.

— А что я должен снять на скрытую камеру?

— Любовные игры Лильки с твоим другом.

— Ну, знаешь, Настя, бабская ревность не знает границ. Ты потом этой Лильке ещё плеснёшь кислоты на лицо, знаю я ревнивых баб.

— Коля, ты меня знаешь сто лет. Я похожа на оскорблённую потаскуху?

— Нет, но...

— Коля, я тебя вытащила из колодца в деревне, когда тебе было пять лет? Вот и ты вытащи меня из ямы.

— Ладно, тут выходит баш на баш, что поделаешь.

— Только просьба, чтобы накопитель информации для видео не остался в квартире, а был только вне её

— Хорошо, я размещу приёмник видеосигнала в машине под его окнами.

— Отпадает. Ты разместишь приёмник так, чтобы я об этом не узнала. Обещаешь?

— Обещаю, но непонятно мне что-то.

— Тебе и не надо понимать. Ни я, ни он, ни эта Лилька о скрытой камере не должны знать. Тебе легче жить без этого будет.

— Ну и как же я туда войду незаметно, если дома Лилька окажется?

— А вот этим мы сейчас и займёмся. Лильки у него дома не будет. Помнишь, у твоей бабки в деревне была стальная кровать?

— Родаки её в город перевезли. Она и сейчас стоит в моей спальне. А на кой она тебе, овца божья? Кровати ведь не по вашей праведницкой части.

— Коля, прошу тебя ничему не удивляться. И не стесняться. Потому как вопрос, повторяю, стоит о жизни и смерти. Обещай мне выполнить все мои просьбы, даже самые дикие.

— Обещаю, за мной же должок с детства.

— Первое, ты снимешь все перины и матрасы с бабкиной кровати. Второе, я совершенно голяком улягусь на голой панцирной сетке. Ты привяжешь мои руки и ноги медной проволокой к стальной кровати.

— Ты что, тащишься от садо-мазо? Я в такие игры не играю. Ищи себе другого партнёра.

— Дослушай до конца, Коля. У тебя есть какая-нибудь металлическая сетка?

— Ну, есть, противоволновая индукционная ячеистая изоляция. Есть. Обрезки, правда. Нам без неё нельзя. Это ж основа системы информационной безопасности офиса. С того и кормимся.

— Этой сеткой накроешь меня, голую, и сразу уходи к нему. Да, не забудь запихать мне в рот чистый носовой платок.

— Зачем?

— Чтоб я, дура, не орала как резаная. Потом сразу пойдёшь к нему и установишь скрытую камеру. Мне не рассказывай ни слова об этом! Иначе всё зря. Потом отвяжешь меня и я уйду. Ну, давай вставляй мне в рот платок, что ли!

7

Николай справился даже быстрей, чем о том его просила Настя.

— Установил камеру?

— Это проще простого. Трудней было выманить его из хаты. Я позвонил якобы из конторы, что Лильку арестовали за сбыт наркотиков.

— Ты же мог его угробить от нервного потрясения!

— Ничего. Отошёл твой болящий, разрозовелся, как вернулся из ментовки. Прости, Настя, я в него чуточку коньячку влил. Ну, передачку, типа, принёс, как положено. Лильки не было, я зря боялся.

Николай осёкся, войдя в спальню. Настя лежала на панцирной сетке с почерневшим лицом.

— Лильки там и быть не могло, — чуть слышно прохрипела она и потеряла сознание.

— Настя, ты не померла часом? — кинулся Николай к посиневшему голому телу на кровати.

Вид у его распластанной подружки детства был как у узницы фашистского концлагеря. Выпирали ребра скелетообразной грудной клетки. На опавшем животе можно было прощупать позвоночник. А между бёдер-спичек можно было пропихнуть футбольный мяч.

Две лёгкие пощёчины привели Настю в чувство.

— Установил слежку, Коля?

— Как просила.

— Только мне ничего не рассказывай. Я приду завтра просмотреть запись в это же время.

— Да ты перекусила бы чуток. Глянь-ты до чего себя изнурила постом.

— Не до еды! Сегодня всё решится!

* * *

На следующий день Настиной ужасающей худобы не было заметно, потому что на ней был мешковатый чёрный подрясник и платок настоящей монашки, переходящий в пелеринку на плечах.

Дверь квартиры была полуоткрыта. Всклокоченный Николай сидел перед почти пустой бутылкой коньяка, вперив невидящие глаза перед собой.

— Коля, я здесь!

Николай повернулся на голос:

— А, это ты, овца божия. Коньячку потянешь?.. Хотя вашей сестре-святоше нельзя.

— Коля, у тебя на висках седые волоски!

— Хорошо ещё, что весь не поседел.

— Запись получилась?

Николай отвернулся к пустой стене и так сидел, словно рассматривал невидимый экран с видеороликом.

— Коля, запись? Включай картинку!

Он долго молчал, потом пробасил, глядя в пол:

— Она тебя убьёт. Лучше не смотри.

— Я пропаду на веки вечные, если я не просмотрю запись.

Николай встал и повёл Настю в затемнённую спальню.

— Ладно, смотри... Но только я ни при чём, если что... Я первой помощи оказывать не умею.

Он остановился перед проектором.

— Последний раз спрашиваю. Не боишься?

— Боюсь, но включи.

— А вдруг инфаркт, инсульт? Наш друг Костя-медик сюда добежать не успеет, если срочно вызвать.

— Включай!

Еле слышно щёлкнула кнопка. На белой стене заклубились багровые облака. Они медленно рассеивались, становясь красными, алыми затем и вовсе розовыми. Посреди экрана лежал человек, спеленатый погребальными свивальниками. Не на кровати, не на диване, а как бы висел в пространстве.

Впрочем, когда изображение человека приблизилось, то никаких свивальников на нем не было. Просто оптическая иллюзия. (Колька потом рассказывал мне, что в этом живом трупе сразу узнал меня.)

Багровая темнота попряталась по углам, создав проекцию жилой комнаты в перспективе. У ног человека вился тёмно-фиолетовый клубок, поминутно выбрасывая щупальца-протуберанцы. Потом подвижные жгуты и жгутики стали сплетаться в один фиолетовый канат, который медленно стал вздыматься над обездвиженным телом. У вершины каната распустился капюшон, как у кобры. Но это была не обычная змея. У неё не было глаз и вообще головы. Раздвоенный язычок не обнюхивал воздух. Николай нажал на кнопку дистанционного управления.

— Я отключил звук, — сказал Николай. — Иначе от инфрамузыки будешь кататься по полу и раздирать себе ногтями грудь.

Николай поднял майку и показал глубокие полосы на груди с чёрной запёкшейся кровью.

— А что страшного, Коля?

— От этой музыки вообще бОшку рвёт.

— Крути дальше, — прошептала Настя.

Красный капюшон фиолетовой змеи разросся в широкую воронку и опавшим парашютом опустился на неподвижного человека. Но он не накрыл тело, как мальчишка банкой накрывает зазевавшуюся муху. А, свернувшись наподобие цветка тюльпана, стал рывками всасывать жертву внутрь. Когда голова человека скрылась под фиолетовым покровом, канат (хвост фантастической змеи, хотя это была вовсе и не змея) несколько раз плотно обернулся вокруг свёртка. Кольца начали сдавливать тело жертвы в сладострастных пульсациях.

— В этом месте такая психоделическая музыка, что мужик на любую бабку-ёжку кинется, на себе испытал и больше не тянет.

— Прости, Коля, что я и тебя в это вляпала. Выключай, дальше все ясно.

— Что это за чудо-юдо, Настя?

— Лилит — так выглядит исходная форма духовного паразита, который вселяется в некоторых женщин. Сгусток энергии, уплотнившейся до протоматерии. Прости меня, грешную, Коля! Я буду до скончания века молить Бога за тебя.

— Слышь, Настюха, мы с тобой можем втюхать эту видеозапись голливудчикам за несколько миллионов баксов. Ни у одного режиссёра фильмов ужасов ни хватит фантазии для такого ужастика. Зрительный зал просто ляжет от страха. А нам после продажи записи денег до конца жизни хватит, ещё и внукам останется.

— Коля, тебе мало поседевших висков? Останутся нам от этих денег одни уголёчки на том свете. Сотри, Коля, запись и постарайся забыть о ней, прошу тебя. И прощай! Да хранит тебя Господь!

8

— Лежи, не вставай, миленький. Я пришла попрощаться.

— Почему со мной сегодня не было Лили?

— Её вообще больше никогда не будет рядом с тобой.

— Почему?

— Потому что я сегодня же ухожу в монастырь. За монастырским стенами она меня не заставит грешить.

— А как это взаимоувязано?

— Эта Лилька, отродье Лилит, — я и есть. Точнее сказать, это моя одержимость. Лилит вошла в меня с детства и терзает до сих пор.

— Я не могу без неё, я люблю её.

— Ты любишь не её, а мой грех, миленький.

Настя припала губами к моей руке, бросилась передо мной на колени:

— Прости, миленький, я тебя чуть не загубила! Я так долго мучала тебя и чуть не затерзала до смерти.

— Мы же с тобой совсем недавно познакомились.

— Миленький, я шесть лет прожила с тообой в грехе.

— Ничего не помню.

— Когда Лилит внутри меня окончательно пересилила мою волю, она стёрла всю твою память.

Тут до меня начало что-то доходить из смутных воспоминаний.

— У тебя дочка — от меня?

— Миленький, ты сейчас слишком слаб, чтобы знать горькую правду. Я лучше промолчу. Не думай об этом. Тебе не нужна лишняя гиря на шею.

— Ты уходишь в монастырь. А как же твой теологический факультет?

— Миленький, меня давно отчислили, когда эта Лилька в моем теле с тобой по притонам шлялась. Если Господь благословит, университет закончу заочно, когда очищусь. Для молодых инокинь в монастыре такое часто благословляют.

— Но твои родные, семья?

— Я не связана семейными узами, не замужем, и не имею маленьких детей. Никаких препятствий для ухода в монастырь.

— А моя дочка?

— Она записана родной дочкой моей матери, забыл?

— Нет, помню. Но ведь тебе придётся отказаться от всех радостей цивилизации.

— Поверь, миленький, эта сука-суккуба Лилит развила во мне рвотный рефлекс на все радости мирских утех.

— Когда тебя постригут?

— Ох, ещё не скоро! Я пока что поломница. Многое надо заслужить и выстрадать. Каждая пришедшая кандидатка сначала некоторое время проживает в монастыре в качестве паломницы. После этого она ещё около года проводит жизнь в обители — уже не как паломница, а как сестра, полностью включаясь в жизнь сестринства — и лишь потом становится послушницей. Стать монахиней может только женщина, которая прожила в монастыре не менее трёх лет. Только после благословения настоятельницы совершается постриг в монашеский чин. Это смирит меня и укротит гордыню. Изгонит из меня бесовскую Лилит.

— Это у вас как бы духовный санаторий для заблудших душ?

— Ты богохульствуешь. В монастырь не уходят от несчастной любви или жизненных неудач. Инокиня — это человек, который оставил всё ради жизни по Евангелию, ради спасения души в вечности и любви к Богу. Но в моём исключительном случае это не так. Я действительно нуждаюсь в духовном излечении, иначе бы я просто погубила бы тебя и себя. Я опасна для людей в миру.

— Это вроде как добровольное пожизненное заключение?

— Ты говоришь так, будто монастырь — это что-то вроде темницы, где гремят кандалами и сидят на цепи. Нет, из монастыря можно уйти в мир, если оздоровишь душу и укрепишь веру. Я буду молиться за тебя. В монастырь идут с тем, чтобы стать молитвенниками за весь род людской.

— А в миру тебе молиться за меня в лом?

— Я не хозяйка себе, пока во мне живёт Лилит. В монастыре молитва верней до Господа дойдёт.

— Ещё бы! Над монастырём такие усилители и передающие антенны — золотые купола и кресты.

— Ты опять богохульствуешь.

— А твой дочерний долг перед матерью? Дети обязаны заботиться о своих родителях материально, когда те состарятся.

— На самом деле моя благодарность самая полноценная — я молюсь за родственников, помогаю им войти Царствие Небесное. Что может быть ценнее? Я им в детстве своей сексуальной одержимостью столько горя и позора принесла, что они рады были меня сбыть с рук в пятнадцать лет в грешный город, лишь подальше от глаз родных и знакомых.

— Ты хочешь спрятаться от людей за стенами монастыря?

— Монастырь принимает не тех, кто не может жить с людьми, а тех, кто не может жить без Бога.

— Ты в монастыре надеешься на экзорсистов? Неужели они изгонят из тебя Лилит?

— У православных это называется отчиткой. На неё вся моя надежда и моё упование. Отчитывать от бесов могут много лет, пока не изгонят всю нечисть из грешницы.

— Это больно?

— Некоторые кликуши и одержимки умирают под отчиткой.

— Ты только не умирай, я не смогу без тебя.

Она бросилась мне на грудь, орошая её слезами. Я никогда не видел, как слёзы в полном смысле слова льются ручьём.

— Что ты! Я уже весь мокрый от твоих слёз.

Настя резко отстранилась.

— В древних книгах пишут, что слёзы Лилит, которая во мне, губят мужчин.

— Так ты ещё вернёшься ко мне? — прошептал я одними губами от слабости.

— Но ведь ты же оставил мне ключи от своей квартиры! Я ношу и с собой уже шесть лет.

9

Я снова различаю цвета. Ко мне вернулась память. Уже съездил в американскую Филадельфию к родителям. Они любят меня, я их тоже. Сестра моя живёт неподалёку от них, а я уже вспомнил все наши с ней приключения в детстве. Удивительно, в Америке дома строят из фанеры, а раскрашивают их фасады под каменные палаты. Там тепло и сытно, в этой Америке, но запашок такой же, какой мучил когда-то студентов-киностатистов в дореволюционной солдатской теплушке.

На моей работе мне простили мой загул — быль молодцу не в укор. Даже повысили в должности. Наверное, потому, что я быстро перебрал в весе за сто килограммов. Цветное зрение вернулось, но пришла близорукость. Говорят, очки меня делают солиднее. Наверное, ещё и поэтому и повысили в должности.