| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
— Как она выглядит?
— Покажу тебе сегодня же. Этого добра у нас навалом. Они плантации не покидают, потому что мыши любят фасольку. Учти, это тебе не наша гадюка. Наша укусит — недельку потемпературишь и всё. А тут, если жив останешься, себя проклянёшь — калека без ноги или без руки.
* * *
После ужина Вольдемар с тряпкой через плечо вышел из барака.
— Куда, дурень?
— К ручью, искупаться после трудового дня. И водички свежей попить.
— Сдурел? Тут нельзя пить воды даже из самых кристально чистых ручейков.
— А что такого? Индейцы вон рыбу ловили.
— Профилактика против дизентерии, тифа, холеры и гепатита. Индейцы пусть купаются и пьют из речки. А тебе лучше даже близко не подходить к водоёму босиком, а уж про купание забудь. Под дождиком помоешься. Мыло тут дорогое. Тебе будут выдавать несколько сентаво или даже иногда лемпиры, но только раз в неделю. То копейки и рубли у них такие. Ты их не трать в местной лавчонке, а собирай на бутылку качасы.
— А это что такое?
— Кукурузный самогон. Всякий раз перед едой протирай руки водкой, чтоб не свалиться от дизентерии. А пока местных денег не накопишь, протирай руки листьями спатифиллума. Тут он как сорняк, а в Москве его в горшках выращивают для красоты. Подойдут и болиголов крапчатый да вех ядовитый, то есть цикута. Ты их дома видел — красивые зонтики, растут у воды. Только как протрёшь руки, сразу за еду не принимайся. Дай яду выветрится. Зубы чисти только размочаленной веточкой. Только не нарвись на барбадосский орех или мансиниллу, а то подохнешь раньше времени.
— Как мыться-то?
— Под дождиком.
— А пить что?
— Кипячёную воду или вот что.
Старик вывел его из барака и показал на двухлитровые пластиковые бутыли, уложенные на крыше.
— Недельку пролежат бутылки на солнце. Вода пастеризуется, микроорганизмы сдохнут. Процеди и пей себе на здоровье без опаски.
— Дурной ты, дед, какой-то.
— Дурной не дурной, а из восьми дурошлёпов, которых заманили в эту ловушки, за три года выжил только я один.
— Тут краса тропическая, как на курорте. Что, и прогуляться нельзя?
— В чащобу не лезь. Сельва тут не про тебя. Исколет ядовитыми колючками и обожжёт. Особенно пока обувку не справишь.
— Какую?
— — Альпаргаты, так у них лапти называются. Я научу тебя лианы подходящие выбирать, вымачивать их, отбивать камнями, чтобы получить волокно. Потом будешь сучить верёвочки и плести альпаргаты. Пока я тебе свои поношенные отдам, только подремонтирую малость. Видишь, тут две прокладки — полиэтиленовый пакет и женская гигиеническая. Купишь сразу упаковку женских прокладок по сто штук — на целый год хватит. Ноги потеть не будут. Грибка на пальцы не подхватишь. И не забывай, в тропиках сумерек не бывает. Чуть зазеваешься после работы, очутишься в полной темноте. Тогда тебе дороги назад не сыскать.
— А кофе утром дадут?
— Догонят и ещё раз дадут! Видишь на краю поля большое дерево? Это матэ. Насуши его листьев в тени. И будет тебе настоящий крепкий чай, повкусней китайского. Сегодня заварю, угощу, попробуешь.
— С ума сойти! В шесть часов вечера конец рабочего дня.. Выходить за пределы пуэбло смертельно опасно. А я привык засыпать в полночь. Чем себя занять?
— У огня безопасно. Сиди у костра с пеонами и подпевай им.
— Так они даже говорят не по-испански, а не пойми как.
— Вот и изучай наречия индейцев.
— А как тут насчёт девок? Они хоть танцуют голяком у костра?
— Забудь! Мало того, что у них венерические болезни считаются чем-то вроде насморка, так ещё надо учитывать нрав индейских ухажёров, а то можно и не проснуться утром с перерезанной глоткой.
— Тебе, старому, легко говорить, а молодому как быть?
— Ты лучше проводи время за беседой. Я вот только в России многонациональной жил, Москве да Питере, а Русской державы совсем не знаю. Как живут русские — не представляю. С удовольствием послушаю. Ну, начинай.
* * *
— Я родился и вырос в деревне на Оби, потом всеми правдами неправдами перебрался во Владимирскую область, чтоб поближе к Москве, России.
— Про Москву я и так всё знаю, ты мне про русскую деревню расскажи
— Там не деревни, а модульные экопоселения. Центральный модуль — церковь со школой, детским садиком и богадельней. Обязательная столовая для всех детей, проезжих и заезжих.
— Электричество есть во всех деревнях?
— Компьютер в каждой избе, говорю тебе. Но их операционную систему не знаю. Я в школе не учился. Под одной прозрачной крышей — пять изб, как лепестки цветка. В центре такого "цветка" — теплогенератор. Он даёт тепло и электричество.
— Как? — выпучил глаза старик.
— Я — чисто гуманитарий, читал рыцарские и галантные романы, а также про жизнь знатных и богатейших людей за рубежом.
— А в коммерции и финансах разбираешься?
— Бумажных денег и монет у русских нет. Расчёт по чипу под кожей на запястье.
— А знаменитая русская печь?
— Видел только на исторических картинках.
— Деревни хоть газифицированы?
— Газу в домах нету совсем, плиты электрические. Бани тоже.
— Известно, что русские за границу газ и нефть не продают. На кой им тогда такое богатство?
— Из газа и нефти они делают строительные конструкции, пластик для мебели, прозрачные крыши для домов. И ещё делают корм для скота и рыбы.
— Ты, паря, или дурак, или брехун. Откуда в деревне электричество для плиты?
— Из розетки.
— А в розетке откуда?
— Из генератора в центральном модуле.
— А генератор как электричество вырабатывает?
— Не знаю, меня родаки в школу не пускали.
— На Оби где ты жил?
— Почти у самого устья на Север. Потом во Владимире.
— Чем жизнь отличалась там и там?
— Ничем.
— И в деревне на Севере и в областном центре выбор в магазинах был один и тот же?
— Ну да.
— Ты про дефицит слышал?
— Ну, понимаю — нехватка, недостача.
— Чего не хватало в деревне по сравнению с городом?
— Всё одинаково.
— Ну, понимаю, хлеб у русских свой. А где они берут овощи и фрукты суровой зимой?
— Свежих фруктов и овощей у них полно. Латинская Америка ихний огород, ну и ещё Индия с Ираном.
— Индия с Ираном у них под брюхом. Причём тут Латинская Америка?
— Она у русских тоже под боком, если измерять расстояние от Владивостока. К тому же русские через Гавану сделали хитрый ход. Отмазались от западного термина "коммунизм", а назвали Русский мир "мундно ортодоксо". Для русского это всего-навсего православный мир, а креолы и метисы Латинской Америки воспринимают это название как "правильный мир" и толпами прутся на учёбу в университетские городки в сосновых борах на Руси. Я страшно рад, что тут, в Гондурасе, ещё нормальные латиносы остались, а в остальной Латинской Америке русский язык знают все культурные люди, как, например, английский в Европе.
— Мне батька рОдный растолковал про хитрожопость москалей! Не зря их европейцы всю историю гнобили, да, видно, мало они русским всыпали! Надо было их, как когда-то англичане китайцев, на целый век в колониальное рабство загнать.
— Чушь ты порешь, паря! Русских не завоюют — вывернутся, как змеи.
— Сам чушь порешь, дед! Я пошёл.
— Ты куда?
— По нужде, дед.
— Там ржавая бадья у выхода стоит. Над нею коптилку повесили, чтоб не промахнуться.
Коптилка та, на соляре или на керосине, больше воняла, чем светила.
— Я лучше наружу.
— Альпаргаты мои не забудь.
— Чего?
— Лапти, говорил уже. Босиком тут белые не ходят.
Вольдемар отошёл всего на три шага и присел от испуга, словно звёздный свод готов был на него обрушиться. На Крайнем Севере, где он родился, небо не такое звёздное, и там почти всегда пасмурно. В больших городах, как Владимир, звёзды мешает видеть свет фонарей и блеск реклам. А тут небосвод как из сине-чёрного минерала был весь усеян выпуклыми алмазами. Как в пещере, готовой обрушиться на тебя.
Небо зловеще молчало, а джунгли орали, пищали, рыкали и визжали. Они были похожи на мерцающее звёздное небо, только искорки отблесков светлячков, красные вспышки глазного дна животных и мгновенное мерцание чешуйки змеи — всё плыло, как огни фар на извилистом серпантине горной дорогой.
И тут Вольдемар не головным, а скорей спинным мозгом ощутил ужас собственной ничтожности в этом бурлении плоти, пожирающей самоё себя. И даже если бы он не был слеплен из органики, а имел волновую структуру, и глядел не на пугающую ночную неугомонность джунглей, а вглядывался в завораживающие переливы нагромождения замёрзших благородных газов, неспособных вступать в реакцию с другими веществами при температуре, близкой к абсолютному нулю, он всё равно не смог бы отделаться от извечного бытийного страха, что рано или поздно ложность его умственных построений будет раскрыта.
Любой борец за иррациональную идею сознаёт, что на памяти о нём будет лежать клеймо предателя и лжепророка. Это не страх, что его сущность только раскусят, а даже просто не поверят ему. А если и поверят, то вера ему будет недолгой. Ведь в мире, где чтут крест или полумесяц, не верят тому, кто служит отцу лжи.
Даже в неверном свете коптилки, Вольдемар, когда вернулся в барак, заметил издевательски поблескивающие глаза деда. Такой понимающий взгляд может быть только у двух жуликов, прогоревших на одной и той же афере. Чтобы не касаться неприятной темы, Вольдемар спросил:
— А почему вы живете в курятнике?
— Это не куры, цесарки. Клюют пауков и любую ядовитую пакость. Самый страшный в этих местах банановый паук не плетёт паутины, на одном месте не живёт, а бродит повсюду. Очень любит забираться в дома, сумки, обувь. Укус его приводит к параличу, а потом к удушью. Понял теперь, почему я тут развёл курятник?
— Цесарки ваши ложатся спать с курами, едва стемнеет. А если паук заберётся ночью?
— А видишь, маленькие сОвки дремлют под самой стрехой? Пока ещё молчат, а позже начнут улюлюкать — сканировать звуковыми импульсами пространство. Я их пуховыми птенцами выдрал из гнезда, выкормил изо рта и приручил. Они вроде наших совок-сплюшек, лопают жуков и тараканов, тут насекомые здоровенные, как кони. Ну и пауков. Индейцы и метисы считают сову демоническим существом, которое приносит несчастье. Ругались со мною из-за них. Но у меня мои сОвки работают исправно. Несчастья мне и так тут перепало по самые дыхательные дырки, пауков мне только не хватало.
— А ты, дед, родину ненавидишь, как я?
— По-настоящему ненавидит тот, кто на ненависти зарабатывает. Нам с тобой за наше русоедство не платят, наоборот, это мы за свою ненависть расплачиваемся. Если плюнешь в историю свой родной земли, она изблюет тебя со всем накопившемся гноем, а в котором ты потонешь с головой. Вот мы в этом гное и барахтаемся.
— А бежать ты пробовал в город?
— Ты без проводника и шага по горной сельве сделаешь.
— Кинооператоры европейские фильмы про природу снимают. Они все городские и белокожие, а не местные.
— Им дома все нужные прививки сделают да сыворотку от укусов пауков да змей с собой на год вперёд дадут. И десяток местных проводников в придачу оплатят. Отснятые ленты хорошо идут на кинорынке.
— А есть другие варианты выкрутиться из нашей каторги?
— Сколько угодно. Можно, например, повеситься или наняться тайком провозить кокаин через мексиканскую границу.
— Это та же кабала с игрой в русскую рулетку.
— Тогда выживай потихоньку, если бог даст.
— Десять лет такой каторги слишком много для одной жизни, чтобы расплатиться за "ориндж-кард". Кстати, а сколько же тебе лет, дед?
Тот ответил сквозь зевок беззубым ртом, почти засыпая:
— Скоро тридцать.
КОНЕЦ__
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
