Веселенькая Пасха

Так, наблюдая за всеми этими странными и новыми ощущениями, под присмотром медсестер успешно преодолеваю несколько метров до раковины. Сестры после каждого шага спрашивают, не кружится ли у меня голова. Конечно нет. У меня пониженное давление, я ведь потерял много крови — кровь никак не может прилить к голове.

Совершаю утренний туалет: умываю лицо и чищу зубы. Зачем чищу? Я же их ничем не пачкал. Смотрю в зеркало. Жалкое зрелище.

Совершив первую в своей новой жизни прогулку, возвращаюсь на кровать. Отдыхаю, размышляю. Мысли в голове текут легко, но больше не путаются. Это потому, что наркоза дают не так много.

В палату заходит пожилая женщина в белом халате. Закатывает тележку с книгами.

— Больничная библиотека, — представляется она. — Вы хотите чего-нибудь почитать?

Неожиданное предложение, но оно очень кстати. Я давно уже ничего не читал, а сейчас самое подходящее время.

— Я бы Брехта почитал, — говорю я. — У вас есть "Трехгрошовая опера"?

Моя просьба удивляет библиотекаршу.

— Вы читаете Брехта?! Конечно, он есть в нашей библиотеке, но с собой у меня его нет — обычно читают более легкую литературу. Вы знаете, что Брехт родился в Аугсбурге? Вы видели "Трехгрошовую оперу" в нашем Городском театре?

— В Городском театре ставят "Трехгрошовую оперу"?

— Да, ее там ставят и очень хорошо. Вам непременно надо ее посмотреть.

Как освобожусь, обязательно посмотрю. Сначала посмотрю "Формулу любви", а потом "Трехгрошовую оперу".

Мне приносят книгу. То самое издание, с которого пятнадцать лет назад началось мое знакомство с творчеством Брехта, да и с немецким языком тоже. Я ведь его после школы почти не знал. Вот по такому же томику Брехта и учил. Теперь жизнь заново начинаю с той же книжкой.

Весь вечер, вместо просмотра глюков, читаю. Как давно я этим не занимался!

Во вторник, после обычных утренних процедур, ко мне опять приходит врач.

— Вы читаете Брехта? Видно, дело идет на поправку. Не стало ли вам хуже с меньшей концентрацией обезболивающего?

— Нет, у меня ничего не болит. Может, мне вообще не нужен наркоз?

— Рановато, пожалуй. Но, раз у вас ничего не болит, можно попробовать.

Через некоторое время после ухода врача медсестра убирает со стойки капельницы бутылку с наркозом. "Доктор велел снять обезболивающее с капельницы. Если у вас что-нибудь заболит, сразу жмите на кнопку и вам сделают укол".

Прощайте глюки, здравствуй реальность. Постепенно возвращаюсь к нормальной жизни. Это, конечно, хорошо, но жизнь в больнице скучна, если не смотреть сны. Теперь надо думать о том, как бы скорее отсюда выйти. Там, за стенами больницы у меня скопилась масса дел. Очень хочется поскорее узнать, как будет развиваться моя непростая жизненная ситуация, где, в каком городе, в какой стране и в каком качестве я окажусь через пару месяцев. Пожалуй, стоило остаться в живых, чтобы это узнать. А еще обязательно надо пересмотреть "Формулу любви" и сходить на "Трехгрошовую оперу" в Аугсбургский городской театр.

В палату вкатывают прибор вроде пылесоса с панелью управления со стрелками. Заходит врачиха и говорит:

— Я ваш врач по лечебной физкультуре.

Только физкультуры мне сейчас не хватает.

— Вам надо разрабатывать легкие и учиться правильно и глубоко дышать. Язва бывает от неправильного дыхания.

А доктор говорил, что от нервов.

— Я не могу глубоко дышать — мне шов мешает.

— Потому вам и надо дышать.

Она велит мне засунуть в рот трубку от пылесоса и нажимает на кнопку. Воздух заполняет меня как мячик. Скобы больно впиваются в живот. Вот сейчас бы наркоз был уместен. Выдыхаю.

— Вам надо дышать животом, — говорит врачиха. — Вы плохо вдохнули. С этим прибором вы должны дышать каждый час, и как можно глубже.

Буду теперь потихоньку раздуваться.

Следующее упражнение. Мне следует прогуляться. Вставать я уже умею, но мне надо пройтись дальше. Опираясь одной рукой на стойку капельницы, а другой на врачиху, выхожу в коридор. Проходим его до конца. У окна делаем остановку. На улице ярко светит весеннее солнце. Парк, лес, домики какие-то, железная дорога.

— Где мы? — спрашиваю я, возвращаясь к географической теме, мучившей меня с самого начала. — Это Аугсбург?

— Это какая-то окраина или пригород Аугсбурга. Станция называется Нойзэс.

Плохо я еще знаю местную географию. Мне это название ни о чем не говорит.

— Ну, хотя бы какое направление? Южное?

— Не знаю. Я приезжаю сюда на электричке.

Она отводит меня обратно в палату и уходит, велев дышать каждый день. Пишу это указание в записную книжку, чтоб не забыть.

Вдохновленный прогулкой по коридору, наполняюсь уверенностью в собственных силах и даже принимаю душ. Мне удается поместиться в кабинку со всеми своими причиндалами, только капельницу приходится оставить снаружи. Моюсь осторожно, чтобы не оторвать чего-нибудь. На живот стараюсь много воды не лить, чтобы шов не заржавел.

После этого забираюсь на кровать и до вечера читаю Брехта.

Перед сном меня спрашивают, не нужно ли сделать укол. Отвечаю, что у меня ничего не болит, закрываю глаза и с недоумением обнаруживаю, что не сплю. Открываю глаза и закрываю их снова. Тот же эффект. Интересно, оказывается, чтобы уснуть, недостаточно закрыть глаза. Вспоминаю из прежней жизни, что это действительно так. Ничего удивительного: мне ведь больше не дают наркоза, и я стал совсем как обычный человек. Ни глюков, ни сна по заказу мне больше не светит. От этой мысли становится грустно. Хочется даже нажать на кнопку и попросить укол. Но ведь они подумают, что у меня что-то болит, а это неправда. Сказать, что мне не уснуть без снотворного тоже нелепо: я ведь всегда засыпал без снотворного, просто на это уходило сколько-то времени. Разучился засыпать — так надо учиться заново. Все равно придется. А когда еще учиться, как не сейчас? За этими мыслями как раз и засыпаю.

— Мне сказали, что вчера вы не просили делать вам укол, — говорит мне доктор. — Вам не следует терпеть, если что-то болит — сразу говорите.

— У меня действительно ничего не болело, — отвечаю я. — Только шов жмет.

— То, что шов чешется — это нормально. Вы его все равно не трогайте. Я скажу, чтобы вам его ослабили. Он у вас совсем зажил. Вы вообще очень быстро поправляетесь. Вас уже можно переводить на нормальное питание.

Доктор уходит, а сопровождающий его медбрат достает бокорезы и перекусывает ими каждую вторую скрепку у меня на животе. Дышать становится легче. Медсестра между тем снимает еще две бутылки с капельницы. Защепкой зажимает одну из трубочек, торчащих из меня. "В туалет теперь будете ходить сами", — говорит она.

Как это, оказывается, просто — перекрыть крантик, и я снова должен жить как все люди.

— С завтрашнего дня вы будете получать обычную еду, говорит медбрат. Сегодня вы еще будете есть пищу космонавтов. Но пить вы можете начинать с сегодняшнего дня. Что вы будете пить?

Интересно, а какой у меня выбор?

— Пиво, — отвечаю я, зная, что мне откажут.

Но медбрат ничего не отвечает и через минуту действительно приносит бутылку пива. Безалкогольного, правда.

Первое, что я пью после операции — пиво. Не ожидал. Вообще, это была не очень удачная идея. С пива тянет рыгать, а у меня это еще плохо получается: шов колется, хоть и в два раза слабее, чем раньше.

Медсестра отключает от моей кровати кнопку вызова, что все это время висела у меня прямо над головой. Теперь, чтобы позвать кого-нибудь, я должен жать кнопку на тумбочке. Конечно, пора становиться самостоятельным, раз уже пиво пью. Хотя, немного жалко — я уже стал привыкать к жизни цветочка в горшке.

Мне приносят "еду космонавтов". Здесь так называют детское питание — фруктовую кашицу в стеклянной баночке. Оральное потребление пищи непривычно и приятно, но, будь я космонавтом, есть бы такое не стал.

Я на глазах становлюсь все более и более автономным существом. Проходит немного времени и мне хочется в туалет. Чудеса да и только! Интересно, помню ли я еще, как это делается. Помню!

Пожалуй, становится скучновато. Стихи писать хочется по-прежнему, но идей становится все меньше и меньше. Глюков нет, живот чешется. Чтобы убить время, совершаю прогулку по больничному коридору. Неинтересное занятие. Коридор как коридор. Из-за соседней двери громко и монотонно зовет на помощь какая-то старушка. Никто не обращает внимание, видимо, она всегда кричит. Дохожу до одного окна, до другого. Возвращаюсь в палату и дышу некоторое время через пылесос. Съедаю еще банку пищи космонавтов.

А мог бы уже завтра поехать в гости на Пасху. Но все получилось иначе.

Утром в четверг доктор очень доволен. Говорит, что я уже практически здоров, велит отключить мне капельницу и вытащить все штуки, лишающие мой организм естественности. Прощается со мной до конца праздников и желает мне веселой Пасхи. Вот ведь, и он туда же. Чего ж тут веселого?

— Может, отпустите, раз уж я практически здоров?

— Нет, — говорит он. — Вы и так слишком быстро выздоровели. Меньше, чем через неделю после такой операции нельзя выпускать. Мало ли что. Вы уж потерпите до конца праздников. Если за это время не будет никакого ухудшения, мы вас выпишем.

Он уходит. Медсестра вытаскивает иголку из затекшей шеи. Иголка действительно совсем маленькая. Медбрат выдергивает трубки у меня из брюха. Они выскакивают с хлюпаньем, щекоча живот изнутри. Пожалуй, стоило оперироваться, чтобы такое увидеть. Я сажусь есть обычный завтрак. Вообще, грех жаловаться — меня собирались продержать здесь месяц, а выпустят через неделю, то есть, я даже на этот раз не нарушу своего обычая при любом диагнозе лежать в больнице ровно неделю.

Прямо во время завтрака у меня появляется сосед. А я-то уж думал, что так до выписки и доживу один в большой палате.

Сосед совсем молодой, наверное, школьник. Настроение у него подавленное. Спрашиваю, что у него болит. Говорит: подозрение на аппендицит.

"Пустяки, — говорю я, чтоб его поддержать. — Это ерундовая болезнь. У меня тоже несколько раз было подозрение на аппендицит, потом оказалось, что это язва, так что все обошлось".

Кажется, с первого раза мне не удалось поднять настроение соседа. Вид у него все еще неуверенный.

"Не бойся, — говорю, — это совсем не больно и быстро. Меня самого оперировали в выходной — я даже не успел заметить, как они это сделали. А сейчас врачам уж совсем нет мотива тянуть время: у них уж праздничный стол, небось, накрыт, так что за один момент все, что надо, отрежут".

Настроение соседа не повышается. Мне никак не удается заразить его своим оптимизмом. Ужасно скучный молодой человек. Похоже, он совсем не хочет оперироваться, а хочет домой — Пасху праздновать.

От беседы меня отвлекают посетители. Приехал Франк с женой. Какая приятная неожиданность!

— Ты хорошо выглядишь, — говорит он, — лучше, чем при нашей последней встрече.

— Надеюсь, на днях меня совсем выпишут, — отвечаю я.

— В санаторий?

— Какой еще санаторий? Кто меня тут в санаторий отправит? Мне работу искать надо.

— Ты уверен, что тебе не нужна реабилитация? Думаешь, тебя тут за неделю привели в чувство?

Понятное дело: он ведь видел, на кого я был похож несколько дней назад. Сейчас я тоже так себе выгляжу. Конечно, он считает, что меня нельзя оставлять одного.

— Его действительно скоро отправят домой? — спрашивает Франк у медбрата.

— Да, — отвечает медбрат.

— Он живет один. Он точно сможет сам ходить за покупками, подниматься по лестнице?

— А вот вы сами сейчас и проверьте. Прогуляйтесь с ним в парке.

— Ему уже можно? — удивляется Франк.

— Да, конечно.

Мне приносят мою обычную одежду, и я переодеваюсь. Мы спускаемся на первый этаж, выходим на улицу. Больница окружена небольшим, но очень милым и ухоженным парком с зелеными холмиками, озерцами. Есть тут и вертолетная площадка, но самого вертолета нет. Зато в чистом весеннем небе видно много красивых и разных воздушных шаров. Наверное, сейчас проходят какие-нибудь соревнования.

Солнечно, но не жарко. Легкий ветерок неспешно несет шары в сторону леса. Как удачно, что я вышел на прогулку вместо того, чтобы сидеть в палате! Жаль, что я раньше не догадался пройтись по парку. Капельница в этом деле не помеха — я вижу довольно много гуляющих с капельницами.

— Что, не похоже, что я могу ходить по лестнице? — спрашиваю я.

— Ты, конечно, лучше выглядишь, чем в субботу, но все равно неважно. Бледный, сутулишься.

— Ты меня вчера не видел. У меня трубки торчали из всех мест. И ходил я как первобытный человек на школьном плакате, где нарисован процесс эволюции приматов. А позавчера я лежал бревном и кушал через трубочку. Знаешь, я очень быстро поправляюсь. Если улучшение моего состояния будет продолжаться линейно, я через месяц стану суперменом. На следующей неделе я точно буду в состоянии ходить за покупками и даже на собеседования. Что ты так беспокоишься?

— Мы очень волновались за тебя. Доктор сказал, что ты можешь умереть. В субботу мы долго прождали в больнице. Нас не отпускали, но и к тебе пройти не разрешили. Все спрашивали зачем-то, в каком мы с тобой родстве.

— Это они на случай, если я не смог бы сам подписывать всякие документы. Наверное, если бы я был невменяемый, за меня должны бы были подписаться мои родственники. Они меня там проверяли на вменяемость — спрашивали, где я нахожусь. Кстати, ты не знаешь, где?

— Нет, я же не местный. Я ориентировался по указателям. Хорошо, что тут много указателей на больницу.

— А когда меня увозили, ты ехал за скорой помощью?

— До первого светофора. Мне же нельзя на красный свет. Да и ехали они по городу под сотню километров в час. Мне было за ними не угнаться.

Гуляем по садику до обеда. Франк спрашивает, не привезти ли мне каких-нибудь вещей из дома. Прошу привезти лэптоп. Хочу заняться творчеством.

Вернувшись в палату, не застаю там своего нового соседа. Медсестра говорит, что он передумал лечиться. Трус.

Обед вполне пристойный, но его мало. После того, как меня отключили от капельницы, ко мне вернулось чувство голода, причем оно нарастает. Раньше мне бы вполне хватило такого обеда, тем более что я днем ничего не делал, но сейчас мой пустой желудок требует работы, он там внутри никак не может расправиться, ему надо чем-то наполниться.

Возвращается Франк с компьютером, свежим номером журнала "Шпигель", что пришел когда я болел, и книжкой по программированию, чтоб я не переставал повышать свою квалификацию и конкурентоспособность на рынке труда. Он так заботлив! Теперь я обеспечен развлечениями до выписки.

"Ну и вид у твоей квартиры! — говорит Франк. — Вещи разбросаны, окровавленная вата, обрывки упаковок от лекарств, использованный шприц. Как после наркоманской вечеринки".

А ведь завтра должна прийти уборщица. Что она обо мне подумает?

Прощаюсь с Франком и погружаюсь в чтение. Никогда не читал журнал "Шпигель" так внимательно: про историю Ватикана, про безобразия, которые творят американцы в Ираке, про то, как необходимо укреплять федерализм в ФРГ: создавать исполнительную вертикаль, укрупнять федеральные земли. Ничто не ново в этом мире.