Грани Обсидиана. Грань четвертая. Берта

Ночевали тут же, в общем зале, потому что верхние комнаты был уже заняты более расторопными, выехавшими раньше. Сон был так себе: то душно, то холодно, кто-то храпит оглушительно, кто в дреме покрикивает или разговаривает; еще и хозяин начал огонь разжигать и котлами греметь задолго до рассвета. Так что следующие полдня пути Берта, считай и не заметила: проспала в санях, укутавшись до самого носа.

— Смотри-смотри! — говорила Гутрун, нетерпеливо расталкивая ее. — Да проснись же, соня, мы подъезжаем!

Берта выпросталась из своих одежек, села прямо, оглядываясь. Расчищенная от снега и деревьев широкая площадь на берегу реки была полна народу. Сани, всадники, а то и просто лыжники всё прибывали и прибывали. Уже охрипшие распорядители метались, командуя, куда выпрягать лошадей, куда ставиться, где какие будут торговые ряды. Уже спешно строились столы и навесы, раскидывались цветастые шатры: никак, акробаты да менестрели на ярмарку приграничную пожаловали? Берта зачарованно глазела на пеструю гомонящую толчею: давненько она не видела столько народу сразу. А потом по кивку Гутрун поглядела вправо, и рот раскрылся сам собой: вот он, Замок!

Черный, точно отполированный камень стен и башен, к которому и снег-то не прилипает, не припорашивает, сдувается легким порывом ветерка. Подстать самому черному Обсидиану, на крутом берегу которого он стоит. Сейчас-то река замерзшая, но люди сказывают, что вода в реке именно такая: ни глубины, ни рыбины не различишь, а сам отражаешься в ней, будто в старом зеркале. Казалось, выстроен замок не людьми (как раз не́людью?), а просто вырос в незапамятные времена вместе с темными речными откосами. Так изрезанные ветрами и временем горные скалы кажутся гигантскими жилищами древних великанов...

Но кто бы ни построил этот замок, сразу видно, просто так его не возьмешь. На месте тех — Берта глянула на далекий противоположный берег — она бы поостереглась в нем живущих и уж тем более штурмовать его. Не потому ли здешнее село Высокое так безбоязненно прилепилось к замковому холму? В случае чего жители всегда сумеют укрыться там от любого нашествия: людского или... заречного чудовищного. Но вот опять же, родителей Эрина они не защитили.

...Говорят, в незапамятные времена народу здесь было немеряно: полноводная река, богатые леса, нетронутая земля... До сих пор встречаешь в лесу остатки срубов, кумирни, провалы вырытых колодцев. Так было до тех пор, пока не повалили с левого берега неведомые колдовские твари, пожиравшие скот, посевы, людей. Некоторое время с ними пытались бороться, приграничные лорды высылали войска, но всё тщетно. Пришлось бежать, оставляя обжитые места, родные могилы, а то и вовсе не похороненных погибших: под действием злого колдовства мертвецы вставали и по старой памяти пытались вернуться в свои дома, скреблись и стучались ночами в двери... Начали пустеть и владения пограничных лордов: колдовская зараза пробиралась все дальше.

А потом тем же путем на правобережье Обсидиана пришли оборотни. Пришли и почему-то остались, решив, что этот обезлюдевший берег — отныне их земля. Вгрызлись в новую родину зубами и когтями, отстроили на месте разрушенной деревянной сторожевой крепости каменный замок и встали живой преградой перед силами, идущими с Хребта: вон он, синеет туманной махиной в далекой далека... Но не настолько далекой, чтобы твари из-за него не смогли добраться до Обсидиана. В первые годы поселенцам пришлось настолько туго, что число их изрядно поредело. А люди в опустевшие земли даже нос опасались казать, из уст в уста передавая россказни о поселившихся там чудищах. Но мало по малу убедившись, что ни одна многолапая, крылатая или ползучая тварь больше не проникает дальше невидимой приречной границы, осмелели. Владетельный лорд Агвид, любопытный и бесстрашный, первым собрал обоз с продуктами в качестве дани-подарка и отправился знакомиться с новыми соседями. Встретили его безо всякой приветливости, скорее угрюмо и удивленно, но дары приняли и проводили обратно целым и невредимым. Убедившись, что оборотни-волки не пожирают всех подряд, по крайней мере немедленно, имеют человечью видимость и членораздельную речь, неугомонный лорд вынудил владетельных соседей отправить своим невольным защитникам такие же обозы с пропитанием и скотом, еще несколько раз навестил Пограничников, в конце концов вынудив тех заключить словесный договор. Люди не заходят на оговоренную территорию новых поселенцев, отсылают им по очереди обозы, а те обязуются, что никто из жителей окрестных владений не пострадает — ни от чудовищ, ни от самих Пограничников.

Время шло, соседи пообвыклись и присмотрелись друг к другу. К тому времени новые жители берега Обсидиана сообразили, что не в состоянии выделить из своего числа тех, кто будет заботиться об их пропитании, скотине и сборе лесных даров, обслуживании замка и многочисленных застав — каждый боец на счету — и кинули клич-зов к вольным поселенцам, обещая взамен земли и свою защиту. В Побережье потянулись первые храбрецы — или просто отчаявшиеся.

Такие, как семья самой Берты...

Староста Акке ухитрился втиснуться на видно ранее облюбованное место: в самой середине торгового ряда, хоть и соседи что-то ворчали насчет проныр краинских. Занял пару прилавков, да еще сани груженые перед поставил. Выяснилось, что сам ярмарочный день будет завтра, сегодня рыночную площадь посетят Хозяева, базар откроют, а вечером справляют Зимоворот, Зимний праздник, как его здесь попросту называют.

После обустройства Акке отпустил молодежь погулять-себя показать. Поначалу подружки жались к парням, вертели головами, охали и ахали, спрашивали-дивились. Уже бывавшие на ярмарке краинцы вышагивали гоголем, посмеиваясь и цыкая на них за невежество. Народ сновал туда-сюда, приглядываясь, прицениваясь, переговариваясь и перешучиваясь. Берта со временем начала отставать и теряться — поначалу не нарочно, а потом специально. Надоело тащиться хвостом за важничающим Моди. Лучше самой все разглядеть, пощупать, где непонятно — у людей спросить.

Так и ходила, пока в глазах не зарябило и в голове не загудело: непривычна к такой толчее и народищу. Отошла в сторонку, привалилась к коновязи. Если и бродит здесь так же Эрин, разве его среди эдакой толпы разыщешь? Только глаза сломаешь. Не будешь же стучать в каждый дом в Высоком — вон какое село большое да просторное — выспрашивая про сероглазого охотника...

Лошади за спиной переступали, встряхивали головой, позвякивали уздечками. Вот одна любопытная дотянулась, фыркнула, обдавая теплым выдохом. Берта не глядя, отмахнулась, но настырная животина не унималась — даже за шапку зубами прихватила, чуть с головы не сдернув.

— Эй, угомонись! — Берта обернулась шлепнуть по наглой морде и изумилась: — Седой?!

Конь, оттеснивший пару других, чтобы добраться до нее, затанцевал на месте, как бы приветствуя. Расчувствовавшаяся девушка полезла под коновязь: узнал-узнал, красавец-разумник! Седой, правда, обнять-поцеловать себя не позволил, но благосклонно принял сухарь, который она в кармане себе для перекуса берегла. Поглаживая и охлопывая его, девушка бормотала:

— Хозяин-то твой где, а, Седой? Здесь же, правда? Вы же вместе вернулись? Ну хоть головой мотни в его сторону!

— Эй, ты чего это тут делаешь?!

Перед коновязью, уперши руки в боки, стоял простоволосый парень ее возраста. Смотрел недобро.

— Не видишь — лошадей ворую! — легкомысленно отозвалась Берта, жадно оглядываясь: ну где же там Эрин?

— А ну отойди по-хорошему!

Перестав крутить головой, Берта насмешливо глянула на него:

— А то что? Ты, что ли, этому коню хозяин?

Парень взъерошился, став похожим на гусенка на исходе лета: шея длинная, шипит, наступает, крыльями машет... Шуму много, страху чуть.

— Не хозяин, но я за ними присматриваю!

— Вижу, как присматриваешь! — Берта кивнула на соседнюю низкую лошадку, нервно поводившую ушами на их громкие голоса. — Вон она у тебя не...

— Нечего тут командовать! Говорю, отойди, не трогай, ты, деревенщина это не твоя пахотная кляча! Копытом ударит, зубом зацепит — и нет тебя!

— Вот дурачина, — пробормотала Берта Седому. — Дурачина как есть! Чего это ты меня бить и кусать будешь? — и в доказательство-таки чмокнула коня в нос.

Парень чуть не разрыдался с досады или испуга. Если так лошадей боится, кто же ему их доверил? Еще и чуть не в драку полез — то есть схватил ее за ворот, пытаясь оттащить от Седого. Берта отпихивалась и отпинывалась. Лошади начали волноваться, шарахаться в стороны, храпеть, копытами бить. Берта уже было наладилась двинуть парня в челюсть — отучить лезть к незнакомым девицам, как услышала за спиной властное:

— Наррон! Что тут у тебя?

Парень тут же отпустил Бертин воротник, отступил, вытирая юшку из носа — даже не заметила, как прилетело от ее локтя! Ткнул в противницу пальцем:

— Вот! Не могу отогнать от лошадей! Прилипла, как пиявка!

Подошедший мужчина живо прошелся вдоль коновязи, кого охлопывая, кого оглаживая, кому повод подтягивая. Лошади успокоились быстро, потянулись к нему — им знаком, конюх, если не хозяин. Не то что этот... недоумок! Не стал в свою очередь Берту ни за рукав, ни за шиворот вытаскивать, поманил просто:

— Подойди ко мне, девушка.

Берта последний раз погладила Седого и выбралась на открытое пространство.

— Что ты здесь делаешь? — голос строгий, взгляд строгий. Кажется, и впрямь хозяин.

— Да вон, знакомца, Седого, встретила, поздороваться хотела, сухариком угостить, можно же? А этот сразу драться начал!

Наррон шумно возмутился, незнакомец махнул на него, приказывая умолкнуть. Серые глаза сузились.

— Тебе знаком этот конь?

Берта хмыкнула:

— Встречались.

— И чей он — знаешь?

— Немножко, — уже осторожнее сказала Берта — мало ли. — Эрином назвался.

Пауза. Вроде ничего такого в этом лошаднике нет, мужчина как мужчина, среднего роста, внешности обычной, но смотрит так, что понимаешь — не прост. Здешний староста? Родня Эрина?

— Значит, вы встречались... — повторил словно про себя.

— Раз или пару, — быстро сказала Берта. Может, не стоило и вовсе Эрина упоминать: мол, коня помню, всадника нет. Кто знает, какие тут у них строгости, может, не разрешено кому попало помогать... Да и вообще с девушкой в лесу разговаривать.

— Ну так, — сказала мужчина, что-то про себя решив. — В другой раз к лошадям не лезь. Пограничные кони чужих к себе не подпускают. Покалечить могут.

— А я ей говорил! — воспрял духом 'недоумок'. — Да и вообще, нужно еще разобраться, кто она и откуда такая нахальная!

Берта хмыкнула:

— Ну так иди ноги коню пересчитай: а вдруг я одну умыкнула! — и пошла прочь, не слушая, что там 'конюх' кричит ей вслед срывающимся от обиды голосом.

* * *

— Идут... идут...

Эти слова перелетали от ряда к ряду, а вслед за ними распространялась тишина: как будто раз — и не стало на площади только что гомонившего народа. Все поспешно расступались, убирались за прилавки. Лишь невнятное бормотанье, иногда оплошный, тут же заглушенный кашель, да скрип снега под переминавшимися ногами. Когда прилавок затрещал под тяжестью навалившихся на него любопытствующих краинцев, староста Акке даже оглянулся, цыкнув гневно.

— Ой, боюсь-боюсь! — шептала Гутрун, цепляясь за зипун Моди и выглядывая в проход одним глазком. Моди приосанился, поглядывая на девушек снисходительно. Берте тоже было боязно, но прятаться она не стала: вот еще! Наоборот сдвинулась ближе, вытягивая шею. Заметила, что торговцы вокруг поспешно перекладывают свой товар, выступивший вперед староста тоже поправлял то да се. Дядюшка Вагни, подружкин отец, пояснил тихонько:

— К кому Волчьи лорды первыми подойдут, у того продажа сладится. Примета!

Ох ты! Берта вспомнила о своем сберегаемом от лишних глаз товаре. Знала бы, наперед выложила, пусть даже староста потом отчехвостил. А ну как придется вернуться домой ни с чем? Берта дернулась было назад, к вещам, да Моди прошипел:

— Чего мечешься? Замри! Вон они уже!

Берта бы и без того застыла — безо всякой команды. И впрямь — вон. То есть вот.

Впереди Пограничников шли двое — мужчина и женщина. Лорд с леди, надо полагать. Берта уставилась на них во все глаза: хоть бы чуть совпало с тем, как представлялось! Волчьи лорды выглядели... людьми. Просто людьми. Безо всяких намеков на вторую их хищную сущность. Коренастый сивоволосый мужчина в наброшенном поверх одежды волчьем плаще — вот же, не жалеют своих родственников! По левую руку от него, ближе к ряду краинских, шагала женщина, высокая, с распущенными длинными светлыми волосами. Под коротким распахнутым полушубком шерстяная белая туника; кожаные штаны бесстыже обтягивают длинные ноги; короткие сапоги мехом наружу. Яркие голубые оглядывают ряды безо всякой приветливости, внимательно, словно Волчья леди решает, стоит ли подпускать всех этих людей так близко к ее логову, а сам товар ее совсем не интересует.

Комкая в руках снятую шапку староста Акке неожиданно вышел ей навстречу — тотчас вперед шагнул парень, до того двигавшийся за спиной Хозяйки. Женщина остановила его движением руки: охранник? Берта заприметила под полой ее полушубка длинный нож на ремне: кажись, Волчья леди и безо всякой охраны себя защитит. Да и без волчьих клыков — тоже.

Вновь обратила на старосту взгляд холодных глаз. Ровный низкий голос:

— Староста деревни Краинки Акке.

Староста низко поклонился:

— У леди прекрасная память! Благополучия вам и вашему дому! Не побрезгуйте, примите от нашей деревни подарочек!

— Благодарю, — отозвалась она, протянутый замшевый мешок небрежно передала телохранителю. Не распрямляя спины, староста поспешно попятился, отчего налетел задом на прилавок; Берта приметила, как по его виску стекает дорожка пота. Хозяйка скользнула по склоненным головам-лицам краинских все тем же цепким взглядом, никого не выделяя, но всех запоминая. Пограничники двинулись дальше.

— Что он ей подарил? — шепнула Берта в воздух.

Гутрун тоже отозвалась тихонько:

— Вроде как соболей на шапку...

Соболей? Уж не тех ли самых, что купил у нее, Берты, в начале зимы? Как всегда при этом приговаривая, что берет их лишь потому, что жалко их, нищету приезжую... Берта свирепо раздула ноздри, но смолчала: за лордами неторопливо двигались остальные Пограничники. Тем, что помоложе, видать, ни к чему было соблюдать важность: посверкивали любопытными взглядами на людей и товары, обменивались негромкими словами, тыкали друг друга в бока, указывая на то да на это. Женщин-девиц среди них было немного, все тоже сплошь безъюбочные. По всему видать, не шибко разбогатели Волки на пограничной службе: одежда хоть удобная и теплая, но всё простая да неказистая. Берта примечала незнакомый узор оберегов на полах, рукавицах и сапогах, полоски серебряных колец на пальцах и запястьях, серьги одинаково на женщинах и мужчинах, да и ножны — вот что богато изукрашено! — ни у тех ни у других не пустеют.

— А они, оказывается, и не страшные вовсе, — уже в полный голос вымолвила осмелевшая Гутрун. Моди ее слова не понравились.