Ёзеф. Инферно

— Он очень суров, но не жесток. Я родился на границе Хетора и Торинды. Когда мне было лет пять, очередная пограничная война разорила нашу деревню и лишила меня родителей. Я успел побродяжничать целое лето и насмотрелся много чего, прежде чем меня подобрали работорговцы, идущие на юг, в Онферин. Здесь, на невольничьем рынке, Унгард, Взывающий и мой учитель, купил меня, сказав, что по воле Сурта я буду его учеником. Храм стал моим домом, Взывающие стали моей семьёй. Они были врагами королей Хетора, чья армия разорила мою деревню, и, значит, моими союзниками. Я верил Сурту, потому что видел его могущество и силу, видел, как хороша, сыта и спокойна жизнь в Онферине. Войны Хетора и гонения на Взывающих в Торинде не затрагивали город Сурта. Онферин был воплощением порядка посреди междуусобиц и войн. Здесь не знали неурожаев и голода. Об этом городе мечтали и рассказывали сказки. Это была благословлённая Тёмнооким земля.

— И он поможет вам после... этого? — мальчишка не осмеливался произнести 'ритуал'.

— Разумеется, — я встал за его плечом. — Я дал ему клятву и никогда не предам его. Я жив только благодаря его воле. Дважды он дарил мне жизнь, в третий раз подарил тебя. Ты силён и смел, у тебя живой и пытливый ум, и ты способен идти до конца. Это хорошие качества для ученика. Если ты выберешь этот Путь, однажды ты станешь Верховным Взывающим. Я научу тебя всему, что знаю сам.

— А как же ваша клятва? — мальчишка обернулся ко мне, скептически и недоверчиво щурясь. — Если вы не убьёте меня, он же накажет вас, разве нет?

— Накажет, если я не исполню клятву, — я поднял голову, ловя взгляд рубиновых глаз. Тёмноокий смотрел внимательно и ожидающе. — А я не откажусь от её исполнения. Вместо тебя будет кто-нибудь другой. Если бы для ритуала я мог обойтись своей кровью, я бы оставил тебя в Верхнем храме. Сурт не любит убийства ради убийства. Когда город принадлежал нам, все соблюдали Кодекс Тёмноокого. И поверь мне, за последние столетия мало кто был приговорён к публичным пыткам и смертной казни. Куда чаще преступников продавали в рабство или просто изгоняли из города, запрещая возвращаться. Это считалось намного страшнее казни, потому что преступившие закон знали, что из сытой спокойной жизни их выкинут в постоянные войны, голод, разруху и болезни. А при Великом Отце, как я знаю, воров и убийц казнили едва ли не каждую неделю.

— Почему вы пришли только сейчас? Почему не помешали всему этому раньше, если вы так любите город?! Почему не предупредили нас?! — он не спрашивал, он требовал ответов.

— Не будь глупцом, — я невозмутимо сложил руки на груди. — Во-первых, Суринам не докладывает мне о своих планах. Во-вторых, здесь никто не стал бы меня слушать. И, в-третьих, для ритуала мне нужен храм Сурта, а не какого-то божка-однодневки.

Мальчишка молчал, отвернувшись и смотря куда-то вбок. Вопросов он больше не задавал, и святилище мы покинули в полном молчании.

— Зачем вы показали мне всё это? — он сидел в кресле, обняв колени руками. — В чём вы снова обманываете меня?

— Обманываю? — я ел, запивая хлеб и мясо лёгким вином. Лет двадцать, отличный урожай с восточных склонов. Суринаму такого не подавали. — А зачем? У тебя есть Выбор, какой предоставляется не каждому. Сурт избрал тебя для великого дела. И только тебе решать, кем ты станешь: жертвой или Взывающим. Я бы предпочёл второй вариант.

— Почему? — он покосился на меня. — Почему вы хотите, чтобы я стал таким же мерзавцем, как и вы? Я не хочу убивать людей!

— Сурт — не зло и никогда им не был. Он сын Ночи и Тьмы, он владеет тайными знаниями, он принимает души после смерти и судит их. У Света и Дня много детей, а Сурт один, и он силён, как все боги света, вместе взятые. За верность и преданность он дарит магическую силу и своё покровительство. Неверных и предателей он жестоко карает, а боги Света и Дня за службу не дают ничего, кроме обещаний, и прощают всех, не взирая на тяжесть преступления. Я считаю, что это неправильно, — я оставил бокал. — Служение Сурту не в убийстве людей и невинных младенцев. Такие ритуалы нужны только на очень сильные заклятья. Я уже говорил, что для защиты города Сурт брал одну жизнь в год. Считаешь, что это много? А ты думал о том, сколько людей умерло за последние сутки? Ты не можешь сказать, потому что ты не слышишь эти души. Я — слышу. Убитые в злобе и гневе, они не получили очищения и не могут уйти в посмертие. И, пока я не отпущу их, они будут томиться и мучиться в этом плену. А сколько ещё умрёт, не обретя покой, когда Суринам установит здесь свои порядки? Не знаешь? Я скажу тебе: сотни. Король Хетора любит устраивать показательные казни по малейшему поводу, да и без них. Тёмноокий не кровожаден и не жесток. Мы отпускаем души на его суд и воплощаем его волю здесь. Взамен за служение он даёт нам силу и знания. Каждый из нас соглашался на это добровольно, но только Сурт решает, кто достоин стать Взывающим.

— И что для этого нужно? — мальчишка снова щурился, не веря мне. Любопытная у него привычка. — Убить кого-нибудь слабого и беззащитного на том ужасном камне, чтобы доказать свою веру?

— Нет, — я спокойно встретил его взгляд. — Умереть самому. Ради него. На том самом алтаре. И если Сурт решит, что ты достоин, он вернёт тебя к жизни.

Он изумленно уставился на меня, а затем отвернулся.

Молчание длилось недолго.

— И много было... недостойных? — мальчишка не смотрел на меня, но внутреннюю дрожь ему сдержать не удавалось.

— Были, — я допил вино. Знать, что из десятка послушников Сурт иной раз выбирал двух-трёх, а в последний раз и вовсе только меня, ему не нужно.

Он судорожно вздохнул, крепче сжимая руками колени.

— И вы... вы тоже так... умирали ради него? Поэтому у вас столько шрамов?

— Да, — я кивнул. — Но не все шрамы от ритуала.

— Я... я не могу так сразу... Я не хочу убивать, — он говорил глухо, уткнувшись лицом в колени. — Ни ради Сурта, ни ради кого. И умирать тоже не хочу.

— Думай, — я спокойно смотрел на него. — У тебя есть три дня. После этого, с тобой или без тебя, я проведу ритуал.

Он зыркнул на меня, посопел, осознавая услышанное, и спросил:

— А можно мне... походить с вами?

— Можно.

* * *

Подготовка к ритуалу заняла пару дней. За это время Хуго — я звал его по имени — выглядел намного лучше. Выбирая Путь, он с любопытством выспрашивал меня о секретах Взывающих, помогал приводить в порядок световоды, взяв на себя их прочистку, рассказывал о себе и своей семье, всюду таскался за мной хвостом и даже иногда смеялся.

Как я и предполагал, история мальчишки оказалась проста и незамысловата. Сын сапожника, он жил с родителями и старшей сестрой, родившей неизвестно от кого. Дела у его отца уже несколько лет шли ни шатко, ни валко из-за высоких сборов в пользу Великого Отца и низких цен на готовый товар. При нас такого не было: Верховный следил, чтобы цены не занижали и не задирали сверх меры, потому что в доход храма мы брали десятину от прибыли. Служители Великого Отца требовали половину независимо ни от чего. Семейство Хуго подумывало перебраться в другой город, но они не успели. Природа наградила мальчишку умом и наблюдательностью, родители воспитывали верой в Великого Отца, а город научил не доверять первому встречному. Рассказывая о родных, он старался скрыть дрожь в голосе и наворачивающиеся слезы, а я делал вид, что не вижу этого, переводя его внимание на иное и замечая ответные благодарные взгляды. Душевные раны зарастают слишком долго, чтобы лишний раз бередить их. Мальчишка и без того держался на пределе своих сил, и я не хотел, чтобы он сломался, поддавшись страху и отчаянию и не дойдя до конца. И потому я рассказывал о своём ученичестве, первых опытах, победах и неудачах, вызывая иногда у него улыбку.

Хуго и Онферин перестали быть для меня единым целым.

Город я ненавидел по-прежнему, я не мог простить предательства, и меня держала данная клятва. Мальчишка же, сам того не ведая, всё прочнее завоёвывал мою симпатию, рождая в душе горечь и сожаление при мысли о ритуале. Я не хотел убивать его. Но нарушить своё слово, если он выберет путь жертвы, я не мог.

Для принявших сан не существовало клятв, кроме данных Сурту.

Дважды, когда он засыпал, я уходил в город, опираясь на окровавленное копьё, окончательно заменившее мне посох, и бродил по ближайшим улицам в поисках того, кем смог бы заменить Хуго, если он выберет путь Взывающего. Не в первый раз я проклинал костоломов и лекарей Суринама, вкупе с самим королем, за изувеченные связки, но впервые придавал своим проклятиям силу, потому что не мог обойти в своих поисках весь город. В качестве жертвы меня устроили бы молодой здоровый мужчина или женщина: простое массовое убийство солдат — это не создание некрополя, где нужна чистая кровь. Но улицы неизменно встречали меня только объеденными трупами и крысами, хотя наверняка западня уже обнаружена желающими покинуть город. Но страх, а, возможно, и 'почётный караул' из останков служителей Великого Отца пока заставлял людей обходить проклятое место стороной. Ещё не сошло опьянение лёгкой победы, победители и побеждённые ещё не осознали глубины проблемы и не погрузились в отчаяние, чтобы идти на штурм храма или попытаться устроить на меня засаду.

Скоро у них не останется на это времени.

Много лет назад, второй раз возвращённый к жизни Суртом, я знал, что должен сделать для исполнения клятвы, и не питал иллюзий относительно кротости Суринама. Продумывая свой план, к королю Хетора я не испытывал ничего, кроме холодной ненависти, включая в свою месть удар и по нему тоже. Клятва верности короне была для меня пустым звуком, но мне удалось убедить Суринама в её истинности.

Весь двор боялся и ненавидел меня, желая мне смерти. Многие пытались заискивать, в том числе подсылая мне своих женщин и надеясь таким образом подкупить меня. Я спокойно пользовался и женщинами, и наивностью посылавших, собирая нужную мне информацию.

Однако находились и смельчаки, пытавшиеся отправить меня к престолу Тёмноокого раньше времени. Первым, кто осмелился выступить против моего явления во дворце, стал старший сын Суринама, Аарон. Юноша обвинил меня, как водится, в собственных грехах — в заговоре против его обожаемого отца.

Я же предложил ему повторить обвинение в 'круге истины' — магической звезде допроса Взывающих. И принц попался. Знал он об этой магии или нет, отказаться от моего предложения прилюдно он не мог. А в 'круге' его высочество выдал всё, что хотел и не хотел. Не успев толком встать на ноги после пыток, я чуть не грохнулся в обморок, подпитывая заклятие собственной Силой — кто бы мне позволил принести положенную жертву в тронном зале? — пока Суринам и весь двор слушали исповедь принца, но мои труды того стоили. Состав наследников трона и приближенных к его величеству существенно изменился, я же стал советником не на словах, а на деле. Королевскому самолюбию очень льстило, что ему служит последний Взывающий Онферина. 'Круг истины' я потом неоднократно использовал по приказу Суринама и без оного, для личных нужд. Спустя полгода я знал об интригах двора и грязном белье придворных практически всё. Его величество даже доверил мне проверять девушек, которых доставляли ему для развлечений, и несколько раз среди красоток мне попадались нанятые убийцы. Все эти годы я старался как мог, чтобы укрепить королевское доверие ради достижения своей цели. Я пел про беззащитность Онферина, жиреющего на беспошлинной торговле, пел про сокровища храма Взывающих, а их накопилось множество за века нашего правления. Но Суринам, при всей его алчности, осторожничал и тянул, опасаясь нарваться при осаде на других служителей Тёмноокого, хотя таких беглецов из Торинды в Хеторе практически не было — наши соседи сумели 'позаботиться' о своих Взывающих, перебив практически всех.

Только когда шпионы перешерстили в поисках других Взывающих весь Хетор и Суринам уверился в том, что я единственный, кто выжил, он начал войну. Хетор часто вел войны против Торинды, но я не участвовал в них. После казни принца Суринам поинтересовался и другими заклятиями Взывающих. Особенно он хотел знать, как мы обороняли город и не могу ли я заменить его армию хотя бы в части. Не вдаваясь в детали, я объяснил, что для наложения проклятия и на подъём мертвецов требуется обильная жертва Сурту в его храме, и Суринам остыл к идее. Нет, людей для ритуала он бы не пожалел. Он не желал допускать постройки второго храма Тёмноокого где бы то ни было в Хеторе, не без основания подозревая, что тем самым даст мне в руки неподконтрольную короне власть.

Но в этот раз я не собирался отсиживаться в столице. Пятнадцать лет я шёл к цели, к исполнению своей настоящей клятвы, и до её осуществления оставалось совсем немного. Суринам не боялся моего возвращения в Онферин. Как и все, он считал, что храма Сурта, благодаря служителям Великого Отца, больше не существует. А ещё я был нужен ему, чтобы показать путь к сокровищам храма Тёмноокого.

Мне такое заблуждение играло на руку.

Я командовал штурмом, горя только жаждой мести.

Теперь же я смотрел на растущую луну и думал, что оставшиеся в живых горожане, как и солдаты Суринама, не заслужили такой чистой жертвы, как Хуго. Но, в то же время, была некая справедливость в том, что лучший из онферинцев своей жизнью искупил бы перед Суртом деяние города.

* * *

На третье утро я возвращался к себе уставший, с пустыми руками и тяжёлым сердцем. И первое, что я увидел, открыв дверь в комнату, — ониксовые глаза Хуго. Мальчишка сидел в кресле, обняв колени руками, и смотрел на меня исподлобья. Его любимая поза ожидания.

— Почему не спишь? — я закрыл дверь и тяжело сел во второе кресло — колени безумно ныли от таких прогулок, несмотря на всё лечение. Спрашивать, какой путь он выбрал, я не спешил.

— Куда вы ходили? — он ответил вопросом на вопрос, как часто делал в последнее время.

— Гулял, — я не собирался посвящать его в свои переживания.

Он помолчал, а потом вздохнул, и его лицо приняло болезненное выражение.

— Не надо больше. Пожалуйста. Я... Я не хочу.

— Что именно? — я озадачился, а он коротко взглянул на меня и отвернулся.

— Не ищите никого. Я должен сам... Понимаете?! — он резко повернулся, в глазах блестели слёзы. — Я должен это сделать! Я, а не кто-то другой! Я видел Его! Понимаете?! Видел! Он сказал, что вы ищете мне замену! Но это мой путь! Я так выбрал! Я!.. Я хочу отомстить за отца, маму, Тильду... А вы... вы!..

Он захлебнулся в рыданиях, уткнулся лицом в колени, а я устало прикрыл глаза ладонью, осознавая тщетность своих попыток спасти мальчишку. Сурт явил свою волю и ему. Картина возрождённого храма перед моим внутренним взором поблекла и истаяла.

Значит, Онферин умрёт.

Я не жалел город. Но этот путь не прельщал меня.

— Хорошо, — мой голос не дрогнул, и глаза оставались сухими. — Тогда готовься. Это будет сегодня ночью.

Он резко оборвал всхлипы, вскинул мокрое от слёз лицо с широко распахнутыми глазами, явно не ожидая, что всё случится так быстро.