Ёзеф. Инферно

Кто сказал, что убийца не святой?

Ваша кровь очищает ваши души.

Бог — ваш дом, так идите же домой.

Просто мы ваша транспортная служба.

Jam. Schwarz Kreuz

Тот, кто видел однажды Тьму,

Никогда не поверит в Свет.

Всё, что свято — сошло на нет.

И глаза не солгут ему...

Последнее испытание. Ария чародея.

— Онферин прекрасен, — Ибицу Исминчек, Главнокомандующий войском его королевского величества, подозрительного и скорого на расправу Суринама Пятого, в шутку прозванного подданными Кротким, положил на маленький столик богато украшенную золотом зрительную трубу и оторвал от кисти винограда несколько ягод. — И они готовы к обороне. Что скажете, господин младший советник?

Я взял трубу и приник к окуляру, молча изучая город, который когда-то любил и который ненавидел уже пятнадцать лет.

Мой город.

Труба, чудная придумка карликов, позволяла рассмотреть многие детали с большого расстояния. С вершины холма, где разбили наши шатры, я видел, как суетились на улицах вооруженные горожане, как спешно поднимали на белокаменные стены бочки с горючими смесями, как готовились к обороне солдаты. Но это не занимало меня. С живыми защитниками города справятся арматы, плюющие каменными шарами, за это Суринам и платил карликам. Магический круг, защищавший город, без постоянной подпитки значительно ослаб, но всё ещё представлял угрозу для армии противника. С этим я разберусь. По-настоящему меня интересовал только храм. Я легко нашёл знакомый силуэт на городской площади. Некогда тёмный и грозный, внушающий ужас и почтение, теперь храм выкрашен известью, а скатная черепица шпилей покрыта позолотой. Эту краску горожане обновляли регулярно, стремясь избавиться от воспоминаний о своём предательстве и не осмеливаясь, однако, облицевать обсидиановые стены мраморной плиткой.

Представляю, что эти ублюдки сделали с ним внутри... Хотя нет. Что представлять? Я точно знал из донесений шпионов Суринама, что там. И так же точно я знал, что истинное святилище Тёмноокого по-прежнему чисто. Служители Великого Отца обыскали весь храм в надежде найти потайной вход в подземелья, чтобы прибрать к рукам наши богатства, но остались ни с чем. Обещанием отдать эти сокровища его величеству, а также клятвой верности, подтверждённых под пытками, я купил себе жизнь и милость короны.

Даже Суринам порой бывал глуп и доверчив.

А ветер гнал волны Эттеле, сталкивая их с прибоем, трепал паруса купеческих кораблей в порту и штандарты над нашими головами, беспокоил зелень знаменитых садов и виноградников, по случаю войны покинутых хозяевами. Урожай с этих садов осенью намеревался снять Суринам. Пока же виноградники развлекали его армию.

Ибицу прав. Онферин прекрасен и очень богат. Истинная жемчужина Сидомского побережья, выращенная под покровительством Тёмноокого. Недаром восемь столетий короли Хетора пытались прибрать этот город к рукам.

И, наконец, их мечта стала почти явью.

Не без моей помощи.

— Стены с северо-западной стороны укреплены слабо, — я положил трубу на столик. Ибицу, саркастически изогнув бровь, косился на меня, не переставая ощипывать виноград. — Я бы начал оттуда. Защиту я сниму.

— А может, господин Ёзеф проявит свою силу и отправит на штурм трупы? — К нам подошёл Освенц, правая рука главнокомандующего. — И тогда мы с радостью поспешим доложить его величеству, что город ничтоже сумняшеся пал перед верным короне Взывающим.

Ибицу, отправив в рот очередную ягоду, не спешил опускать руку, чтобы не явить довольную ухмылку, в то время как его подручный и не подумал скрывать свою. За внешность — светлую кожу и почти чёрные волосы, — меня считали беженцем из Торинды, где приверженцы официального культа активно уничтожали всех иноверцев, и только Суринам знал, что я из Онферина. Я не стремился афишировать это. Но тем не менее, при дворе считалось хорошим тоном лишний раз напомнить мне, что Взывающие, единственные и полноправные хозяева Онферина на протяжении столетий, никогда не склонялись перед правителем Хетора. Я — первый, кто пришёл на службу к королю, ибо для исполнения клятвы мне требовались армия и власть. Я получил и то, и другое, но всегда буду в глазах придворных приползшим на милость государя гадом.

Но шавку, Освенца, надо поставить на место. Пусть я не обладал силой Верховного, чтобы в одиночку поднять армию или наложить проклятие на город, но вполне мог проделать такое с десятком человек. И хотя, по просьбе-приказу Суринама, я продемонстрировал подобное только однажды и всего с одним заключенным, весь двор долго приходил в себя. Подручный Ибицу не мог этого не знать. Однако молокосос решил, что рядом с покровителем ему ничего не угрожает.

Зря.

— Разумеется, господин секретарь, — я равнодушно ел виноград, наблюдая, как солдаты тащат к подножию нашего холма чёрного козла. — Как вы верно заметили, армия Взывающих — это трупы. И поскольку вы горите желанием явить государю своё рвение, я почту за честь сделать вас главнокомандующим моей армии. Желаете приступить к исполнению вашего долга немедленно или подождёте, пока я сниму защиту города? Животное уже доставили, ваше ожидание не будет долгим.

Освенц побледнел то ли от страха, то ли от ярости, но Ибицу не дал своему прихвостню затеять ссору. Главнокомандующий знал, что бывало с теми, кто тайно или явно решался бросить мне вызов. Мумия любимого племянника Исминчека уже несколько лет украшала собой фамильный склеп.

— Освенц, приказ левому крылу — расстрелять западную стену, как только господин младший советник даст разрешение. Господин Ёзеф, вы присоединитесь? За победу? — Главнокомандующий приподнял серебряный бокал, услужливо наполненный прислугой густым вином.

— Разумеется, — я взял второй и ответно салютнул Ибицу. — За победу.

* * *

Город пал.

Армия Суринама Кроткого ворвалась за его стены, разбитые арматами — огромными железными трубами, изрыгавшими огонь и тяжелые каменные шары. Эти шары, 'ядра' как их называли карлики, оказались потрясающе действенным оружием против людей. Придумай горный народец подобные вещи раньше, мы были бы избавлены от необходимости поддерживать защитный круг города. Правда, у армат был один недостаток — при всей своей разрушительности они находились в пределах досягаемости лучников. Но Ибицу легко решил эту проблему: солдаты прикрыли карликов деревянными щитами. Городские стены с западной стороны армия Суринама разнесла без особых потерь: после снятия защитного заклинания стрелы на излёте причиняли мало ущерба, а копейщики и горючие смеси со стен и вовсе не являлись препятствием для каменных ядер.

В любом случае, те немногочисленные отряды солдат, что следили за порядком в городе, на армию никак не тянули. А после моего вмешательства и магия Сурта временно не препятствовала захватчикам.

Солдаты, перемазанные копотью и сажей, в тяжёлых кирасах, с копьями и мечами, грохотали сапогами по улицам, подобно камням, принесенных с гор бурной Эттеле, обрушивая огонь и сталь на оставшихся в живых защитников города. Торговцы и ремесленники, привыкшие к спокойному благоденствию под нашим крылом и уверовавшие в покровительство Великого Отца и остатки нашей защитной магии, онферинцы не могли оказать достойного сопротивления профессиональной армии.

Я не сомневался, что зачинщики бунта, трусы в бело-шафранных одеждах, прикидывающиеся святыми, предпочтут отсиживаться в безопасности, чем стоять на стенах, защищая своё. Им страшно умирать, они всего лишь люди, а прятаться за спинами простых горожан им привычно. Служители Великого Отца, которым Верховный разрешил укрыться в городе от гонений за символическую плату — двадцать золотых в месяц за всю их общину. А эти мерзавцы подняли бунт, надеясь заполучить наши сокровища и весь город.

И у них почти получилось.

Я знал, где укрылись эти выродки от Света, наверняка теша себя надеждами о том, что солдаты Суринама пощадят служителей культа и что они смогут договориться с новой властью. Пусть и придётся делиться частью прибыли, но зато все живы...

Глупцы. Суринам долго смеялся над моей просьбой, но отдал тайный приказ убить всех служителей Великого Отца. Король Хетора понял меня в желании отомстить и не стал отказывать мне в этом праве. Ему очень льстило осознание того, что Взывающий нуждается в его помощи. Он уже видел караваны золота и товаров, идущих в столицу из покорённого города.

Я не собирался его разубеждать. Мне была нужна армия, чтобы приступить к исполнению своей клятвы Сурту, и я её получил. Внешнее преклонение перед короной — это не цена.

Вот и сейчас меня не волновали торжествующие крики солдат, отчаянные вопли умирающих, визги и мольбы женщин, горящие здания, обломки разрушенных ядрами стен, трупы убитых под ногами, отблески пожаров, начинающееся мародёрство, слезящиеся глаза и удушливый дым, набивающийся в горло. Я прикрывал рукавом лицо, чтобы не задыхаться от гари и вони и, не утруждая изувеченные связки перешагиванием препятствий, только немного приподнимал тяжёлую полу своей мантии, идя по трупам и крови и испытывая даже толику удовлетворения от такого возвращения домой. Моя охрана, четвёрка солдат, приставленная Исминчеком, кашляла от дыма за моей спиной, попутно следя, чтобы господину младшему советнику ничего не угрожало.

Одну створу храмовых врат, размером с пару телег и толщиной в мою ладонь, солдаты сорвали. До центральной площади города ядра не долетали, но мерзкая побелка и без того осыпалась грязными хлопьями, являя небу истинный вид храма Сурта. Я замер, любуясь его лаконичными линиями и грозным силуэтом. Чёрные, некогда полированные стены, болезненно испещрены известью, шпили сливаются с клубами густого вонючего дыма, хлопья сажи и пепла мешаются под ногами с кровью и кусками побелки. Площадь усеяна убитыми, да и храм внутри тоже полон трупов. Вокруг царили запахи гари, пота, мёртвой крови, а я впервые за долгое время ощутил множество Ушедших. Не получившие Очищения, они оставались привязанными к бренным останкам, и я собирался использовать их для личных планов.

Я всё же закашлялся от удушливого дыма и шорох клинков, вылетающих из ножен за моей спиной, не столько услышал, как почуял. К подобному я был готов всегда, и, если Ибицу надеялся застать меня в минуту слабости и таким образом поквитаться за своего племянника, он просчитался.

— Эн-на! — я ударил заклятием по своей охране. Люди захрипели, а я спокойно обернулся. Так и есть: кинжалы выпали из рук, пока солдаты тщетно пытались ослабить невидимые петли на своих шеях.

— Ты, — я ткнул пальцем в ближайшего. — Говори.

— Г..кха... го...кха... — человек закашлялся, растирая ладонями горло. Долго ждать.

— Ибицу велел меня убить? — я решил сократить время допроса. Солдат в ужасе замер, подтверждая мою правоту. Ну что ж. Главнокомандующий этим приказом практически развязал мне руки.

— Умрите, — я отошёл на несколько шагов и затянул заклятье. Мои несостоявшиеся убийцы попадали на колени, царапая себе горло в тщетной попытке вдохнуть, а затем и вовсе присоединились к Ушедшим.

Пусть Исминчек гадает, жив я или нет. Обыскать весь город в поисках моего трупа или пропавших солдат он сейчас не сможет. Разруха, пожары, побежденные и победители, стервятники над добычей. Суринам в случае победы разрешил грабить некогда вольный город неделю, и солдаты не упускали своего. Насилие, смерть, кровь, Ушедшие и живые... На мгновение я почувствовал себя перенесшимся в прошлое, на пятнадцать лет назад, когда Тёмноокий забрал к себе всех Взывающих, кроме меня, самого молодого из принявших сан. И тогда я принёс клятву.

Заклятие поиска удостоверило, что больше живых поблизости нет, и я неторопливо пошёл к зияющему чернотой провалу врат.

Для исполнения клятвы мне предстояло много работы.

Через сорванную створу в храм проникали удушливый дым, далекие звуки бойни и мародерства, отблески пожаров. Кто бы ни командовал атакой, приказ Суринама он выполнил: больше половины трупов обряжены в бело-шафранные одежды служителей Великого Отца, остальные — горожане, искавшие здесь спасения. Мужчины, женщины, дети самого разного возраста. При моём появлении их души разом застонали, умоляя отпустить их в посмертие. Но это не занимало меня. Я смотрел на Храм, и Храм отвечал мне слепым прищуром окон с остатками выбитых витражей, улыбался частично оборванными и втоптанными в трупы штандартами Великого Отца, прежде сверкавшими от вплетенных в ткань золотых нитей, а сейчас потемневшими от напитавшей их мёртвой крови. Высокий каменный свод и капители колонн терялись в клубах чёрного вонючего дыма, как когда-то в ароматах возжигаемых приношений. Алтарь... Статуя из белого мрамора рухнула с невысокого постамента, раздробив алтарную плиту — не нашу, из чистого чёрного агата, а новую, из дешёвого известняка, — и погребя под собой нескольких горожан и пару невезучих солдат, словно Тёмноокий в гневе одним ударом копыта поверг наглого соперника. Отколовшаяся голова с венцом откатилась в сторону и замерла, наткнувшись на препятствие в виде женщины между ней и колонной. С отбившимся до самого основания носом, Великий Отец смотрел вверх, кривя губы в мерзкой окровавленной полуухмылке. Сурт Тёмноокий... Они тебя променяли на ЭТО?

Мрази... Какие же они мрази...

Они заплатят за всё.

Ушедшие, почуяв мой настрой разом отшатнулись, укрываясь кто где: они жаждали Очищения, а не превращения в прах. Я же вполне мог уничтожить их всех. Но меня интересовало иное. Дым и сумрак не мешали мне рассмотреть, что потайная дверь в Нижний храм нетронута — зачарованную, только служители Сурта умели открывать её. Но путь мне преграждали убитые, и с моими связками это создавало определенную проблему.

Итогом проверки на лояльность короне стало не только обретение новых шрамов и присвоение звания младшего советника, но и искалеченные связки суставов. В храме Тёмноокого я излечил бы их без последствий, но, благодаря 'помощи' обычного медика, у меня плохо сгибались колени и здорово ныл в непогоду левый локоть.

По паркетным залам дворца я ходил хоть и не быстро, но достаточно легко, покидал резиденцию Суринама нечасто, передвигаясь в карете, а не верхом — 'заботливое' лечение лишило меня такой возможности. Я не пользовался посохом или тростью — во дворце в том не было нужды, но сейчас подобная опора мне не помешает. По пути к храму я старался выбирать дорогу поровнее, но здесь это просто невозможно.

Я огляделся в поисках того, что сможет мне заменить посох. В спине одного из убитых, мужчины, лежащего возле сорванной створы, торчало забытое копьё. Сойдёт. Я подошел к трупу, выдернул из остывшей плоти искомое и совсем было собирался идти, как услышал тихий всхлип.

Живой? И я его не заметил? Скверно.

— Выходи, — я пытался определить источник одинокого всхлипа. Но то, что я увидел, меня слегка удивило.

Из-под створы, придавившей несколько человек, в том числе женщин и даже одного младенца, на чью ручку я, кажется, наступил, выполз щупленький мальчишка-подросток.

На вид — лет двенадцать, не больше. Тощий, как скелет, волосы чёрные, взлохмаченные и перемазанные в крови, смуглая кожа исцарапана, глаза цвета оникса на мокром месте. Сразу видно — местный, не как я. Судя по простой рубахе и штанам — сын ремесленника. Может, даже того самого, из чьей спины я выдернул копьё. Разодранная одежонка в крови, грязи, копоти и саже. Мальчишка озирался, при виде убитых, особенно миловидной женщины лет сорока и хорошенькой девушки с младенцем, его глаза снова заблестели. Похоже, тут полегла вся его семейка, а мальчишку просто оглушило, потому заклятье поиска не посчитало его живым.

— Ты кто такой? — я требовательно смотрел на него. Сурт неслыханно благоволил мне: невинное дитя, мальчишка почти идеально подходил для ритуала и избавлял меня от необходимости искать в захваченном городе подходящую жертву. Девицу сейчас я бы точно не нашёл.

— Я... Хуго, господин, — он разглядел мою мантию. Хоть и не парадная, затканная золотом, но тоже не из холстины. — А вы воин Великого Отца? Вы отомстите им всем, правда?

— Идём, Хуго, — я развернулся и, опираясь на копьё, как на посох, направился к алтарной стене.

Мальчишка, уверовав, что я воин Великого Отца, шёл за мной, и я слышал, как он вздрагивал от омерзения, перебираясь через убитых. Когда он замешкался в очередной раз, со слезами на глазах глядя на окровавленные губы разбитой статуи, я подозвал его и крепко взял за плечо.

— Ты хочешь отомстить? — я посмотрел в ониксовые глаза мальчишки. Он поспешно вытер лицо грязным рукавом и решительно кивнул.

— Тогда не отставай. Они мертвы и ничего не чувствуют. Твоя жалость им не нужна.

Больше он не косился в сторону убитых, приноравливаясь под мою походку и стараясь при этом перешагивать трупы. Идти, опираясь на его плечо и копьё, стало намного легче.

Потайная дверь за оборванным штандартом встретила мою ладонь холодом камня и жаром магии. Негоже не подготовленному для свидания с Суртом человеку ступать в Нижний Храм, но выбора у меня нет: я не мог упустить жертву, избранную самим Тёмнооким.

— Атора-нэ! — магическая волна накатила на руку, распознавая меня, и спала, пока мальчишка птенцом дрожал под моей хваткой: я не отпускал его, отбросив в сторону ненужное копьё.

— Г...господин... — мальчишка осмелился подать голос, глядя, как часть стены уходит в сторону, открывая провал в густую непроглядную тьму. — Что это?

— Вход в подземелья, — я подтолкнул его вперёд. — Не бойся.

— Воин Великого отца сбегает в подпол, как крыса? — мальчишка дёрнулся под моей рукой и уставился на меня, как на святотатца. Не держись я за его плечо, птичка бы доставила мне хлопот с догонялками. Придётся успокоить.

— Моя месть требует подготовки. Но, если ты передумал помогать мне, уходи. Первый же солдат отправит тебя к твоим родным, — я разжал пальцы, отпуская насупившегося мальчишку, и опёрся спиной на стену: колени давали о себе знать ноющей болью. Давно я их так не утруждал. После ритуала непременно займусь лечением. Былого здоровья не вернёшь, но от болей я избавлюсь. Мои планы исполнением клятвы отнюдь не заканчивались.

Пока я отдыхал, мальчишка думал, закусив губу, чтобы в итоге тряхнуть кудлатой головой:

— Простите мои сомнения, господин. Вот, обопритесь, вам тяжело идти, я вижу, — он подставил своё плечо. — Вы, наверное, ранены, а я...

Ранен? Хм... Если закрыть глаза, я вспомню ту вечернюю молитву, когда науськанные и распалённые служителями Великого Отца горожане ворвались в храм и обрушили на наши спины дождь из стрел. Я помню прожигающий насквозь гневный и требовательный взгляд Тёмноокого, в чьей свите мои собратья занимали места. Помню и удар копытом, вернувший мою душу обратно в тело, но на этот раз для отмщения предателям. Я ничего не забыл. Раны на теле давно стали шрамами. Осталась только одна. В душе. И я намеревался излечиться от неё раз и навсегда.

Не отвечая, я опёрся на мальчишку, и мы начали спуск.

Факел у входа я зажёг, сильно встряхнув его пару раз. Особая смесь, которой покрыта пропитанная "кровью земли" пакля, разогрелась движением воздуха — время ничуть ей не повредило. В Нижнем храме, кроме святилища, кладовых, библиотеки и лабораторий, есть жилые комнаты, в том числе и моя. Туда я и направлялся, отдав факел мальчишке и свободной рукой ведя по каменной кладке коридора, чтобы не пропустить ключевые камни и обезвредить ловушки. Пару раз я нажимал на невидимые в стене выступы — и чуть влажная, ледяная поверхность камня поддавалась под моими пальцами, а я незаметно улыбался, радуясь возвращению домой. Воздух чист, система вентиляции не повреждена, а магия не позволяла расплодиться крысам и плесени. Дверь за нашими спинами закрылась сама, как только мы прошли пятую ступень; ловушки, едва слышно пощёлкивая механизмами, снова активировались. Чтобы выйти, нужно задействовать систему отключения на другой стене. Всё продумано для безопасности: в Нижний Храм вхожи лишь Взывающие и предназначенные Сурту. Послушники жили в кельях храма.

Мы миновали несколько развилок и дверей, мальчишка молчал, только крутил головой, пытаясь понять, куда мы идём. Но вопросов он больше не задавал, и меня это устраивало. Я хорошо помнил все ходы и повороты, но всё же немного сбился с шага, когда увидел знакомую дверь из чёрной сосны, чья древесина обретала каменную твердость при долгом соприкосновении с влагой. Я сам вырезал знаки защиты, накладывая заклятья. Мой дом...

Я положил ладонь на видимый только мне круг.

— Иттелер!

На мой приказ открыться дверь полыхнула вокруг ладони зелёным пламенем, и я устало толкнул чёрную створку, легко поддавшуюся под рукой.

— Заходи.

Моя комната ничуть не изменилась, даже пыли почти не было, словно я никуда и не уходил. Всё те же гобелены на стенах и массивные шкафы из чёрной сосны, за резными дверцами которых зелья и эликсиры. Кровать с тяжёлым бархатным балдахином, пара кресел возле небольшого столика, простой стул и письменный стол для занятий. Пока мальчишка оглядывался, полуоткрыв рот, я воткнул факел в кольцо на стене и закрыл дверь.

— Раздевайся, — я тяжело сел в кресло и с наслаждением вытянул уставшие ноги. Колени ныли, но я потерплю. И не такое терпел.

Мальчишка же не спешил выполнять приказ. Онферинец, рожденный после избавления от гнёта Взывающих — так это предательство здесь называлось, — он не привык подчиняться даже воину Великого Отца, если ещё считал меня таковым. Вон как в ониксовых глазах плещется недоверие. Был бы постарше лет на пять — уже бы всё понял. Но и этот не дурак.

— Я никогда не слышал, чтобы воины Великого Отца жили в подземельях, — мальчишка хмурился и смотрел исподлобья. Но теперь ему некуда деваться. Без моего разрешения он из комнаты не выйдет. Хотя он об этом и не знает. Пока.

— Раздевайся, — я холодно повторил приказ, игнорируя его высказывание. — Мне надо осмотреть тебя.

— Я не ранен, — он понимающе буркнул, но уже послушно стянул рубашку. Смуглая кожа отливала бронзой, рёбра хоть и не просвечивали, но было близко к этому. Видимо, его отец был плохим ремесленником, раз не мог нормально кормить семью. Впрочем, ран и повреждений на мальчишке, послушно повернувшемся спиной по моему жесту, тоже не было. Синяки и ссадины — мелочь. Мне оставалось составить нужные эликсиры и подготовить мальчишку к ритуалу.

— Помоги мне, — он подошёл, сжимая рубашку в руке, и я встал, опираясь на его худое и костистое плечо. Не опуская эту опору, я подошёл к шкафам.

— Сколько тебе лет?

— Тринадцать, — он смотрел на меня недоверчиво и прижимал одёжку к груди, пока я снимал охранные заклятья и открывал резные дверки.

— Женщины были? — я не сомневался в ответе, но должен был исключить любую вероятность ошибки. Мальчишка молчал, и я посмотрел на него. Глаза в пол, румянец густой, как у девушки, а рубашка в кулаке сместилась к поясу. Дитя.

— Да или нет? Я должен знать, — я достал несколько склянок, чьё содержимое нужно для составления эликсира.

— Нет. — Он отчаянно замотал головой и хрипло повторил: — Нет.

— Хорошо. Принеси мне воды, — я подал ему серебряный кубок. — Купальня там.

Проследив глазами направление, мальчишка кивнул и отправился исполнять поручение.

Воду он принёс быстро, а потом заворожённо смотрел, как я готовлю эликсир. В ониксовых глазах горел неподдельный интерес, да и впечатление мальчишка производил не самое плохое. Не будь он избран Суртом для ритуала, я бы проверил его на пригодность к обучению.

— Пей, — я протянул мальчишке кубок с готовым эликсиром. — Это укрепит тебя.

Пока он недоверчиво принюхивался к густому и тёмному содержимому, я снял мантию и тунику и направился в купальню: мне хотелось отдохнуть.

Тёплая вода источника, поднимавшаяся из глубин, расслабила тело, прогоняя боль и усталость из коленей, и я задремал, положив голову на край купальной чаши. Неожиданный плеск и иное движение воды разбудили меня. Открыв глаза, я увидел искаженное в муке лицо мальчишки, стоявшего справа по колено в воде. В тонких руках он судорожно сжимал занесённый надо мной нож для бумаг, позаимствованный с письменного стола, а искусанные губы и ониксовые глаза выдавали сильнейшую душевную борьбу страха, отчаяния и чего-то ещё, в чём мне не хотелось разбираться. Встретив мой взгляд, мальчишка вздрогнул, отшатнулся, но ножа не выронил. В широко распахнутых глазах — отчаяние и ненависть к себе за слабость: не смог убить спящего.

Щенок. Но хорош.

— В чём дело? — Мне даже стало любопытно, что на него нашло. Неужели понял, кто я?

— Вы... Вы не воин Великого Отца! У вас нет сердца! — обвинительный жест в сторону чёрного полумесяца на моей груди. — Вы служите Сурту! Вы заманили меня сюда, чтобы убить!

— Даже если и так, что с того? — я спокойно смотрел на мальчишку. Нет сердца? Значит, они так называли знак милости Тёмноокого?

Трусы и глупцы. Он опешил, попятился ещё сильней, почти дойдя до края чаши. Конечно, он ничего не пил. Иначе сейчас не реагировал бы так бурно.

— Но... Но ведь вас... вы... — он растерянно моргал, опустив нож и не в силах поверить в то, что его догадки оказались верны. — Зачем я вам?! Почему я?!

— Ты жаждешь мести, — я встал, чувствуя, как потянуло на разомлевшую кожу прохладой. — Я тоже. Сурт избрал тебя, оставив в живых, и отдал мне. С твоей помощью, принеся тебя в жертву, я смогу поднять мёртвых и отмстить. Ты молод, вынослив, у тебя не было женщин, и потому ты подходишь почти идеально. Если ты думал, что. убив меня, сможешь сбежать, — ты глубоко заблуждался. Без моего разрешения ты даже из этой комнаты не выйдешь.

Я вышагнул из чаши достаточно легко. Хорошо, что коленям пошла на пользу такая ванна. Надо будет обязательно включить её в курс лечения. Пока я вытирался, мальчишка по-прежнему стоял в воде. Журчание источника не слишком заглушало тихие всхлипывания. Оставив мальчишку, я отправился в комнату.

Кубок с эликсиром красовался на столике между кресел. Я надел тунику, оставив мантию лежать на кресле. Пора навестить кладовые Нижнего храма.

И не только их.

* * *

Истинное святилище встретило меня легким потрескиванием пламени в неугасимых светильниках, питающихся "кровью земли", подаваемой в чаши по особой системе. Блики бездымного огня плясали на агатовых стенах восьмиугольного зала и ласкали каменную величественную фигуру Сурта. Тёмноокий выступал из стены наполовину, упираясь в пол одним копытом и занеся второе почти над алтарем. Голова, на мощной длинной шее, с развевающейся гривой, гордо вскинута вверх, огненные рубины глаз грозно сверкали и заставляли трепетать душу. Мягкие губы бога Ночи обнажали длинные острые клыки, ноздри раздувались от горячего дыхания, а витой рог указывал прямо в зенит. Казалось ещё мгновение — и Сурт выйдет из стены мрака, сам созданный из тьмы, и встряхнет гривой, расправит могучие крылья, ударит острейшим копытом, взмахнет гибким хвостом и пронзит рогом любого, кто посмеет ему перечить.

Я преклонил колено у алтаря и положил ладонь на покрытый запекшейся кровью камень. Огромный круг с высеченной на нём звездой смерти ответил теплом.

Как всегда.

Нет сердца...

Я помнил, как умирал здесь, распятый и верящий в могущество и милость Тёмноокого. Помнил, как Сурт явился мне посреди разноцветного и кровавого тумана восседающим на сумрачном троне огромным могучим мужчиной, с очень белой кожей, гривой чёрных волос и глазами из самой тьмы. В левой руке он держал жемчужно-мерцающий серп, которым мог легко рассечь нить, что связывала мою душу с телом, а в правой — весы, чтобы взвешивать дела и поступки, определяя мой дальнейший путь. Но я не боялся умереть, потому что знал: хотя Тёмноокий очень суров, но он всегда справедлив в своём суде и выбирает в служители лишь по-настоящему достойных его силы. Я был готов принять любое его решение. И был готов служить не столько ради магии, власти и безграничных знаний, сколько ради того, чтобы нести в мир эту его суровую справедливость и поддерживать установленный Тёмнооким порядок. Жуткий и проницательный взгляд Сурта испытывал мою веру, а потом он довольно усмехнулся, принял свой излюбленный облик, запечатлённый в статуе, и удар исполинского копыта выкинул мою душу обратно в тело, а на моей груди явил себя Чёрный полумесяц.

В тот год я встретил шестнадцатую весну.

Я помнил и тот день, когда всё случилось.

Тогда Тёмноокий явил мне свою милость второй раз.

День Сурта, единственный в году, когда в жертву непременно приносили девственницу. Именно этот ритуал поддерживал магическую защиту города, позволявшую Онферину значительно экономить на содержании личной армии и оставаться независимым от короны. В другое время Тёмноокий принимал в жертву животных и ценности в виде денег или дорогих товаров: всё зависело от вида просьбы. Люди просили об исцелении и здоровье, о защите и наказании преступников, просили о рождении детей, спокойной старости и лёгкой смерти. Сурт всегда давал понять, приняты дары или нет, тем самым указывая на удовлетворение просьбы или отказ. Кроме таких служб мы следили за тем, чтобы в городе не появлялись разносчики эпидемий как в человеческой, так и в животной форме, и проводили похоронные обряды, отпуская души в посмертие. В остальное время мы занимались изысканиями в лабораториях, используя для этого купленных на невольничьем рынке рабов.

В ритуале установления защиты, который проводили только Взывающие, я участвовал уже в третий раз, но впервые приносил Сурту в жертву чистую кровь. Не слишком красивая девица на алтаре — выбранная по жребию дочка главы городского магистрата, — она была не первой моей женщиной и потому не вызывала во мне почти никаких эмоций. Но это и не было нужно: за нас всё сделали эликсиры. Под заклинающие молитвы Круга я уложил девчонку на спину, раздвинул ей бёдра и одним резким и глубоким движением принёс Сурту чистую кровь. Я очень хорошо помнил, как едва не захлебнулся от накрывшего меня ощущения Силы, помнил, как делился этим потоком с Кругом, а Верховный собирал нашу общую Силу и вплетал её в охранное заклинание...

Девчонку принесли в жертву как положено. Но неблагодарным людям жизни одной девственницы показалось слишком много за безопасность города.

Они ворвались в храм спустя несколько часов после ритуала, во время вечерней молитвы. С воплями про гнев Великого Отца на наши бесконечные бесчинства и непотребства, эти предатели не щадили самих себя. Я до сих пор не понимал, как могли эти выродки, которых Сурт защищал, предать такого великого бога ради какого-то новоявленного Отца, якобы обещавшего всем прощение.

Сурт учил, что каждый получит награду и наказание по своим делам. И он же учил, как его служителям можно воскреснуть, став почти бессмертным. В летописи храма говорилось, что первый из Верховных, Ашер, встал на этот путь и обрёл иную жизнь, после чего покинул Храм. Но где он теперь — не знал никто. Азарот, теперь уже последний Верховный Взывающий, тоже хотел последовать этим путём, чтобы приумножить свою силу и не останавливаться в наших изысканиях. Но не успел.

Многие горожане остались лежать на плитах храма, Сурт напился их крови, но мы не смогли остановить всех. Магия Тёмноокого не терпела суеты, заклинания требовали времени, потому мы не смогли поднять убитых, а военным искусством мы не владели за ненадобностью, разом став овцами на заклании. На моих глазах Зигмунд и Миттер упали, пронзённые десятком стрел, а потом упал и я, умирая и яростно сожалея только об одном: что я не воин и не смогу покарать предателей. Возможно, потому Тёмноокий избрал именно меня для совершения мести. Я очнулся в воде — горожане побоялись предать наши тела земле, и вывезя на корабле в море, выкинули за борт. Только милостью Сурта я смог добраться до берега. Там, в прибрежных зарослях, я выдергивал из себя стрелы, чувствуя, как божественной волей спекается в ранах кровь, и молился Тёмноокому, клянясь отомстить предателям так, чтобы память об этом осталась в веках.

Теперь, вернувшись в храм спустя столько лет, я подтвердил данную когда-то клятву.

— Я исполню обещанное, Тёмноокий.

Но и кроме подтверждения клятвы я хотел кое-то сделать. Зеркальный круг — антипод круга защиты, проклятье, не дающее покинуть проклятому определенное место. Я не собирался позволять армии Суринама разбрестись по окрестностям. Круг защиты я не снимал, лишь ослабил в районе западной стены, чтобы Исминчек уверовал в безнаказанность и лёгкую победу. Сложность для меня заключалась только в том, чтобы восстановить заклятье и исказить его, превращая в зеркальный антипод.

— Сурт Тёмноокий, прошу, дай мне силы!

Закатав рукав туники выше локтя, я сжал кулак и взрезал ритуальным кинжалом запястье, не скупясь орошая алтарь собственной кровью: иного у меня сейчас не было.

Но Тёмноокий оценил мою скромную жертву. Ответный поток силы очистил разум от боли, кровь на ране спеклась, а я легко и быстро менял узор защиты на узор проклятья, должного превратить жизнь тех, кто наверху, в настоящий кошмар, лишая даже надежды на спасение...

Мне потребовался час после ритуала, чтобы собрать все, что я хотел. Запястье я всё же перевязал, смазав целительным зельем из кладовых. Магия сохранила всё, включая продукты, в отличном состоянии. Я бы мог спокойно жить в Нижнем храме около года, не поднимаясь в город. Но у меня другие задачи, нежели отсиживаться здесь. Собрав продукты в корзину и перекусив на ходу, на обратном пути я заглянул в библиотеку — взять кое-какие книги. То, что я собирался провернуть в одиночку, надеясь на благосклонность Тёмноокого, под силу только Верховному или кругу из девяти Взывающих средней руки, к каким я и относился. Мне не приходилось участвовать в таких ритуалах — просто не успел, и потому ошибаться я не собирался. Сурт не простит ненадлежащего исполнения клятвы.

Вернувшись, я нашёл мальчишку сидящим на свободном кресле с видом бездомной собаки. На корзину с сыром, лепёшками, колбасой и бутылью вина глаза у него загорелись, а мне хватило взгляда, чтобы понять: в комнате устраивали обыск. Точнее, попытались: наложенные заклятия помешали открыть хоть одну створку. И уж наверняка он пытался открыть дверь.

Я поставил корзину на столик рядом с нетронутым серебряным кубком и кивнул мальчишке:

— Ешь.

Он посмотрел на корзину и отвернулся, сглотнув слюну. Гордый. Хорошая жертва. Не обращая больше внимания на мальчишку, я открыл книги и погрузился в изучение ритуала.

Мальчишка встал за моей спиной спустя час. Я промолчал и не обернулся на его сопение, и он заговорил сам.

— Вы, правда, можете отомстить им всем? — голос глухой, говорит через силу. Я выпрямился, откинувшись на спинку стула.

— Разумеется. Для этого я здесь.

— Значит, я вам подхожу, потому что я... у меня... — он замолчал, но я не собирался помогать ему, и мальчишка выпалил на одном дыхании:

— Потому что у меня не было женщин?!

— Да, — я спокойно наблюдал, как мальчишку начинает бить мелкая дрожь. — Сурт любит чистую кровь. Лучше тебя только девственница. Хочешь предложить кого-то взамен? У тебя есть сестра твоего возраста или подружка, которых не касались мужчины? Меня устроит.

Он побледнел, попятился. В широко распахнутых глазах явно читалось, что я — истинное чудовище. Даже стой означенные особы за его спиной, мальчишка не согласился бы на такой размен, отчаянно защищая беззащитных девиц до последней капли крови. В этом я не сомневался. Мне даже стало интересно: вера в Великого Отца так повлияла на него, или такова природа его души? Как бы там ни было, Сурт выбрал себе достойную жертву. У мальчишки, несмотря на довольно щуплую внешность, были неплохие задатки.

Ученик из него наверняка вышел бы недурной.

— Вижу, что нет. Потому не отвлекай меня больше, — я снова склонился над книгой, ничуть не сомневаясь, что разговор не закончен.

— Вы... вы отвратительны и жестоки, — в голосе обида и злое отчаяние. — Если бы я знал, я бы...

— Ты бы мне солгал, — я покосился на него через плечо. — Воистину достойное деяние сына Онферина. Может, и мне стоило обмануть тебя, пообещав отпустить, а не принести в жертву Сурту?

Услышав обвинение во лжи, мальчишка опустил голову, но на последние слова гордо вскинул подбородок, ониксовые глаза гневно заблестели злыми слезами.

— Великий Отец не простит вас! — указательный палец в жесте обвинения едва ли не упирался в моё плечо. — Вы служите Тьме и Злу! Вы!..

— Замолчи! — я не собирался выслушивать бредни, которые мальчишка повторял вслед за служителями ненавистного мне культа. — Ты знаешь, каким был город до твоего рождения? Нет? Я расскажу тебе. Он был прекрасен, свободен и богат. Благодаря нам, никто не осмеливался нападать на него. Короли Хетора вздрагивали от одного имени Тёмноокого! Пираты не трогали корабли Онферина, потому что знали: кара неминуема, и она будет ужасна! За все годы нашего правления в городе ни разу не было эпидемий, когда вокруг умирали от болезней! Восемьсот лет этот город принадлежал Сурту, и в качестве платы за своё покровительство он брал одну жизнь в год. Одну за тысячи! И чем ему отплатили вы? Променяли на бесполезную статую? И где он теперь, твой Великий Отец? Почему не обрушил кару на солдат Суринама? Почему его служители прятались в нашем храме, а не вышли на стены защищать город? Или ты думаешь, что вас не трогали, потому что боялись Великого Отца?! Как бы не так! Суринам боялся, что найдётся выживший Взывающий и тогда ему и всей его армии наступит конец!

Мальчишка молчал, оторопело уставившись на почти кричащего меня. Я глубоко вздохнул, успокаиваясь. Чуть не проболтался обо всех своих планах. Вот ведь, щенок, разговорил, разбередил рану...

— Ты ничего не знаешь. И потому — не в твоём праве меня обвинять, и тем более, судить, — я встал, попутно закрывая книгу, и направился к двери.

Мне хотелось побыть одному.

К тому же нужно проверить работу механизмов и начинать подготовку к ритуалу.

А ещё я собирался очистить храм от тел служителей Великого Отца.

Мне переворачивало душу от одной мысли, что эти мерзавцы оскверняют храм своими трупами.

В свою комнату я вернулся не скоро и очень уставшим. Я поднял трупы служителей и заставил их выкинуть из храма всех убитых и обломки статуи вместе с отбитой головой. Восставших я поставил в караул возле горы обломков, и они, порубленные солдатами, в своих ярких ритуальных тряпках, покачиваясь, по моему приказу, с ноги на ногу — словно в молитвенном трансе, довольно колоритно смотрелись перед храмом Тёмноокого на фоне побоища. Чудное пугало, а заодно и напоминание для Ибицу и его служак, кто здесь настоящий хозяин. Затем в нижнем храме я проверял, как работают световоды, — несколько каналов оказались забиты пылью и паутиной и требовали чистки, но как это сделать с моими коленями — я не представлял; затем вычислял наиболее подходящее время для ритуала; затем помолился Тёмноокому в святилище, прося не оставлять меня его милостью и дальше, — времени прошло много. Если атаку мы начали ближе к полудню, то сейчас перевалило за полночь.

Мальчишка спал, свернувшись калачиком на свободном кресле. Еда, как и кубок с эликсиром, оказалась не тронута, что меня не удивило: в мальчишке говорили гордость и ненависть. Я же с удовольствием поужинал, а затем завалился спать, чувствуя себя почти удовлетворённым результатом прошедшего дня.

* * *

Но мой сон не был чист и спокоен. Я вновь увидел прошлое, последнюю молитву Взывающих, смерть своих собратьев и свою собственную. Вновь выбирался на берег, захлёбываясь не столько водой, сколько собственной кровью. Вновь слышал слова произнесённой когда-то клятвы.

И над всем этим тенью скользило лицо мальчишки, растревожившего мне душу. В ониксовых глазах гнев сменялся печалью, чтобы вспыхнуть уже решительным огнём. Затем картинка разделилась. Справа — мальчишка умирал на алтаре и Восставшие вершили давно задуманную мной месть. А слева я видел возмужавшего юношу в мантии Верховного, с яростным взглядом, за чьей спиной маячил грозный силуэт возрожденного храма Онферина. Видел, как перед ним падают ниц короли, как полыхают пожарища на месте бывших столиц... От величия картины у меня захватило дух, и это же послужило толчком к резкому пробуждению.

Я лежал, не открывая глаз, осознавая и сохраняя в памяти обрывки видения. Впервые я получил знак во сне, и впервые я столкнулся с Выбором Пути, о котором только слышал. Тёмноокий ясно выразил свою волю: жизнью или смертью, но мальчишка послужит ему. Хуго мог умереть, обрекая тем самым Онферин, или мог стать одним из великих Взывающих, возродить храм и повергнуть города и страны в хаос, приводя мир под крыло Тёмноокого. Сурт позволял убить только армию Суринама, оставляя горожан в покое. Лучший из онферинцев стал бы сильнейшим Взывающим. Я бы учил его. И, хотя видение возрождённого храма привлекало меня куда больше, чем мёртвый город, мне потребовалось время, чтобы смирить собственные чувства: слишком долго я мечтал об ином. Но ради возрождения храма я был готов простить предательство города.

Но я не мог выбрать за мальчишку его Путь. Он должен сам принять своё будущее.

— Хуго, — я негромко позвал его, но мальчишка вскинул голову, словно и не спал. В ониксовых глазах отражался свет факела, но на мгновение мне показалось, что в них пламя, достойное Тёмноокого. — Пойдём. Я хочу кое-то показать тебе.

— Прямо сейчас? — Он недоверчиво смотрел, как я одеваюсь.

— Да, — я встал, и он тоже поднялся с кресла, морщась и растирая ладошками затекшие места. Я подошёл к нему и взял за плечо.

— Боитесь, что я сбегу? — со своего роста он умудрился одарить меня презрительным взглядом. Я усмехнулся. Даже распахни я сейчас перед ним двери, ему не уйти из Нижнего храма.

— Можешь попробовать. Но предупреждаю — здесь полно ловушек. Я их знаю, ты нет. Хочешь умереть глупо и бессмысленно, не отомстив за своих родных? К тому же двери тебе не открыть, они все заколдованы.

Он сердито поджал губы, а я молился Сурту, чтобы мальчишка сделал верный выбор.

На северную башню храма мы поднимались долго. Винтовая лестница была лишена сюрпризов, но высока и узка. Когда мы вышли на крохотный балкон под самой крышей, мальчишка невольно ахнул. Да и я молчал, одновременно любуясь начинающимся утром, видом полуразрушенного, но даже сейчас прекрасного города, и в то же время чувствуя разом навалившуюся на меня тяжесть клятвы и застарелой ненависти. Балкон выходил на север, но шатры расположившейся на холмах армии Суринама видно достаточно хорошо. Где-то там спал Исминчек, пока довольный лёгкой победой и богатой добычей. Я не буду убивать его: Суринам сам обеспечит бывшему главнокомандующему жаркую встречу, как только узнает о потере армии, города и сокровищ.

А солнечные лучи разгоняли сумерки, являя неприглядные картины вчерашнего побоища. Белоснежные стены почернели от копоти и сажи, дымились развалины домов, улицы полны трупов... Но город жил. В нетронутых домах вповалку спали пьяные солдаты, уцелевшие жители, попрятавшись кто куда, наслаждались долгожданными минутами покоя. Они не знали, что настоящий кошмар для них ещё не начался, и считали, что худшее — позади.

Моя ловушка захлопнулась, и дело оставалось за малым — выбором мальчишки.

— Смотри, — я ослабил хватку на его плече, опёршись спиной на стену. — Это твой и мой город. Мы оба хотим отомстить. С твоей помощью я могу это сделать. И это один Путь.

Он смотрел, стиснув зубы и сжав пальцы на перилах балкона так, что побелели костяшки. Мальчишка щурился, но не ветер был причиной блестевших глаз. Я дал ему насмотреться вволю, чтобы он осознал Путь жертвы.

— А они не сбегут? — обернулся, в ониксовых глазах борьба страха и желания мести.

— Нет, — я улыбнулся кончиком губ. — Уже нет.

— Вы... — он сглотнул, покосился в сторону города. — Вы вчера заколдовали всех, да? Своей кровью? — теперь взгляд упирался в повязку на моём запястье. Наблюдательный и умный.

Сурт Тёмноокий, пусть он изберёт правильный путь!

— Да.

— Идёмте, — он решительно повернулся к темнеющему провалу лестницы. — Вы хотели показать мне что-то ещё?

— Да, — я снова опёрся на его плечо. Мальчишка не возражал и словно не замечал этого. — У тебя есть выбор. Ты можешь стать одним из нас. Одним из сильнейших Взывающих. Поэтому я покажу тебе истинное святилище Сурта. Сегодня ты войдёшь туда не как жертва. И это — второй Путь.

Он вздрогнул, посмотрел на меня, но промолчал, и мы начали спуск.

Чем ближе мы подходили к святилищу, тем сильней дрожал мальчишка. Его дрожь была вызвана не столько страхом, сколько волнением. И я его понимал. Я помнил, как сам волновался, впервые ступая по этим коридорам.

— Входи.

Мальчишка вступил в святилище настороженно и с таким лицом, словно ожидал увидеть Сурта во плоти. Но первым, что он увидел, стал алтарь. Он долго смотрел на покрытый бурыми пятнами камень, а затем поднял глаза. Вырвавшийся вздох выражал смесь восхищения и страха. Я не мешал ему внимать величию Сурта.

— Почему вы стали служить Ему? — мальчишка не отрывал взгляда от статуи и не назвал имя, но я понял и так. — Ведь он...

— Он очень суров, но не жесток. Я родился на границе Хетора и Торинды. Когда мне было лет пять, очередная пограничная война разорила нашу деревню и лишила меня родителей. Я успел побродяжничать целое лето и насмотрелся много чего, прежде чем меня подобрали работорговцы, идущие на юг, в Онферин. Здесь, на невольничьем рынке, Унгард, Взывающий и мой учитель, купил меня, сказав, что по воле Сурта я буду его учеником. Храм стал моим домом, Взывающие стали моей семьёй. Они были врагами королей Хетора, чья армия разорила мою деревню, и, значит, моими союзниками. Я верил Сурту, потому что видел его могущество и силу, видел, как хороша, сыта и спокойна жизнь в Онферине. Войны Хетора и гонения на Взывающих в Торинде не затрагивали город Сурта. Онферин был воплощением порядка посреди междуусобиц и войн. Здесь не знали неурожаев и голода. Об этом городе мечтали и рассказывали сказки. Это была благословлённая Тёмнооким земля.

— И он поможет вам после... этого? — мальчишка не осмеливался произнести 'ритуал'.

— Разумеется, — я встал за его плечом. — Я дал ему клятву и никогда не предам его. Я жив только благодаря его воле. Дважды он дарил мне жизнь, в третий раз подарил тебя. Ты силён и смел, у тебя живой и пытливый ум, и ты способен идти до конца. Это хорошие качества для ученика. Если ты выберешь этот Путь, однажды ты станешь Верховным Взывающим. Я научу тебя всему, что знаю сам.

— А как же ваша клятва? — мальчишка обернулся ко мне, скептически и недоверчиво щурясь. — Если вы не убьёте меня, он же накажет вас, разве нет?

— Накажет, если я не исполню клятву, — я поднял голову, ловя взгляд рубиновых глаз. Тёмноокий смотрел внимательно и ожидающе. — А я не откажусь от её исполнения. Вместо тебя будет кто-нибудь другой. Если бы для ритуала я мог обойтись своей кровью, я бы оставил тебя в Верхнем храме. Сурт не любит убийства ради убийства. Когда город принадлежал нам, все соблюдали Кодекс Тёмноокого. И поверь мне, за последние столетия мало кто был приговорён к публичным пыткам и смертной казни. Куда чаще преступников продавали в рабство или просто изгоняли из города, запрещая возвращаться. Это считалось намного страшнее казни, потому что преступившие закон знали, что из сытой спокойной жизни их выкинут в постоянные войны, голод, разруху и болезни. А при Великом Отце, как я знаю, воров и убийц казнили едва ли не каждую неделю.

— Почему вы пришли только сейчас? Почему не помешали всему этому раньше, если вы так любите город?! Почему не предупредили нас?! — он не спрашивал, он требовал ответов.

— Не будь глупцом, — я невозмутимо сложил руки на груди. — Во-первых, Суринам не докладывает мне о своих планах. Во-вторых, здесь никто не стал бы меня слушать. И, в-третьих, для ритуала мне нужен храм Сурта, а не какого-то божка-однодневки.

Мальчишка молчал, отвернувшись и смотря куда-то вбок. Вопросов он больше не задавал, и святилище мы покинули в полном молчании.

— Зачем вы показали мне всё это? — он сидел в кресле, обняв колени руками. — В чём вы снова обманываете меня?

— Обманываю? — я ел, запивая хлеб и мясо лёгким вином. Лет двадцать, отличный урожай с восточных склонов. Суринаму такого не подавали. — А зачем? У тебя есть Выбор, какой предоставляется не каждому. Сурт избрал тебя для великого дела. И только тебе решать, кем ты станешь: жертвой или Взывающим. Я бы предпочёл второй вариант.

— Почему? — он покосился на меня. — Почему вы хотите, чтобы я стал таким же мерзавцем, как и вы? Я не хочу убивать людей!

— Сурт — не зло и никогда им не был. Он сын Ночи и Тьмы, он владеет тайными знаниями, он принимает души после смерти и судит их. У Света и Дня много детей, а Сурт один, и он силён, как все боги света, вместе взятые. За верность и преданность он дарит магическую силу и своё покровительство. Неверных и предателей он жестоко карает, а боги Света и Дня за службу не дают ничего, кроме обещаний, и прощают всех, не взирая на тяжесть преступления. Я считаю, что это неправильно, — я оставил бокал. — Служение Сурту не в убийстве людей и невинных младенцев. Такие ритуалы нужны только на очень сильные заклятья. Я уже говорил, что для защиты города Сурт брал одну жизнь в год. Считаешь, что это много? А ты думал о том, сколько людей умерло за последние сутки? Ты не можешь сказать, потому что ты не слышишь эти души. Я — слышу. Убитые в злобе и гневе, они не получили очищения и не могут уйти в посмертие. И, пока я не отпущу их, они будут томиться и мучиться в этом плену. А сколько ещё умрёт, не обретя покой, когда Суринам установит здесь свои порядки? Не знаешь? Я скажу тебе: сотни. Король Хетора любит устраивать показательные казни по малейшему поводу, да и без них. Тёмноокий не кровожаден и не жесток. Мы отпускаем души на его суд и воплощаем его волю здесь. Взамен за служение он даёт нам силу и знания. Каждый из нас соглашался на это добровольно, но только Сурт решает, кто достоин стать Взывающим.

— И что для этого нужно? — мальчишка снова щурился, не веря мне. Любопытная у него привычка. — Убить кого-нибудь слабого и беззащитного на том ужасном камне, чтобы доказать свою веру?

— Нет, — я спокойно встретил его взгляд. — Умереть самому. Ради него. На том самом алтаре. И если Сурт решит, что ты достоин, он вернёт тебя к жизни.

Он изумленно уставился на меня, а затем отвернулся.

Молчание длилось недолго.

— И много было... недостойных? — мальчишка не смотрел на меня, но внутреннюю дрожь ему сдержать не удавалось.

— Были, — я допил вино. Знать, что из десятка послушников Сурт иной раз выбирал двух-трёх, а в последний раз и вовсе только меня, ему не нужно.

Он судорожно вздохнул, крепче сжимая руками колени.

— И вы... вы тоже так... умирали ради него? Поэтому у вас столько шрамов?

— Да, — я кивнул. — Но не все шрамы от ритуала.

— Я... я не могу так сразу... Я не хочу убивать, — он говорил глухо, уткнувшись лицом в колени. — Ни ради Сурта, ни ради кого. И умирать тоже не хочу.

— Думай, — я спокойно смотрел на него. — У тебя есть три дня. После этого, с тобой или без тебя, я проведу ритуал.

Он зыркнул на меня, посопел, осознавая услышанное, и спросил:

— А можно мне... походить с вами?

— Можно.

* * *

Подготовка к ритуалу заняла пару дней. За это время Хуго — я звал его по имени — выглядел намного лучше. Выбирая Путь, он с любопытством выспрашивал меня о секретах Взывающих, помогал приводить в порядок световоды, взяв на себя их прочистку, рассказывал о себе и своей семье, всюду таскался за мной хвостом и даже иногда смеялся.

Как я и предполагал, история мальчишки оказалась проста и незамысловата. Сын сапожника, он жил с родителями и старшей сестрой, родившей неизвестно от кого. Дела у его отца уже несколько лет шли ни шатко, ни валко из-за высоких сборов в пользу Великого Отца и низких цен на готовый товар. При нас такого не было: Верховный следил, чтобы цены не занижали и не задирали сверх меры, потому что в доход храма мы брали десятину от прибыли. Служители Великого Отца требовали половину независимо ни от чего. Семейство Хуго подумывало перебраться в другой город, но они не успели. Природа наградила мальчишку умом и наблюдательностью, родители воспитывали верой в Великого Отца, а город научил не доверять первому встречному. Рассказывая о родных, он старался скрыть дрожь в голосе и наворачивающиеся слезы, а я делал вид, что не вижу этого, переводя его внимание на иное и замечая ответные благодарные взгляды. Душевные раны зарастают слишком долго, чтобы лишний раз бередить их. Мальчишка и без того держался на пределе своих сил, и я не хотел, чтобы он сломался, поддавшись страху и отчаянию и не дойдя до конца. И потому я рассказывал о своём ученичестве, первых опытах, победах и неудачах, вызывая иногда у него улыбку.

Хуго и Онферин перестали быть для меня единым целым.

Город я ненавидел по-прежнему, я не мог простить предательства, и меня держала данная клятва. Мальчишка же, сам того не ведая, всё прочнее завоёвывал мою симпатию, рождая в душе горечь и сожаление при мысли о ритуале. Я не хотел убивать его. Но нарушить своё слово, если он выберет путь жертвы, я не мог.

Для принявших сан не существовало клятв, кроме данных Сурту.

Дважды, когда он засыпал, я уходил в город, опираясь на окровавленное копьё, окончательно заменившее мне посох, и бродил по ближайшим улицам в поисках того, кем смог бы заменить Хуго, если он выберет путь Взывающего. Не в первый раз я проклинал костоломов и лекарей Суринама, вкупе с самим королем, за изувеченные связки, но впервые придавал своим проклятиям силу, потому что не мог обойти в своих поисках весь город. В качестве жертвы меня устроили бы молодой здоровый мужчина или женщина: простое массовое убийство солдат — это не создание некрополя, где нужна чистая кровь. Но улицы неизменно встречали меня только объеденными трупами и крысами, хотя наверняка западня уже обнаружена желающими покинуть город. Но страх, а, возможно, и 'почётный караул' из останков служителей Великого Отца пока заставлял людей обходить проклятое место стороной. Ещё не сошло опьянение лёгкой победы, победители и побеждённые ещё не осознали глубины проблемы и не погрузились в отчаяние, чтобы идти на штурм храма или попытаться устроить на меня засаду.

Скоро у них не останется на это времени.

Много лет назад, второй раз возвращённый к жизни Суртом, я знал, что должен сделать для исполнения клятвы, и не питал иллюзий относительно кротости Суринама. Продумывая свой план, к королю Хетора я не испытывал ничего, кроме холодной ненависти, включая в свою месть удар и по нему тоже. Клятва верности короне была для меня пустым звуком, но мне удалось убедить Суринама в её истинности.

Весь двор боялся и ненавидел меня, желая мне смерти. Многие пытались заискивать, в том числе подсылая мне своих женщин и надеясь таким образом подкупить меня. Я спокойно пользовался и женщинами, и наивностью посылавших, собирая нужную мне информацию.

Однако находились и смельчаки, пытавшиеся отправить меня к престолу Тёмноокого раньше времени. Первым, кто осмелился выступить против моего явления во дворце, стал старший сын Суринама, Аарон. Юноша обвинил меня, как водится, в собственных грехах — в заговоре против его обожаемого отца.

Я же предложил ему повторить обвинение в 'круге истины' — магической звезде допроса Взывающих. И принц попался. Знал он об этой магии или нет, отказаться от моего предложения прилюдно он не мог. А в 'круге' его высочество выдал всё, что хотел и не хотел. Не успев толком встать на ноги после пыток, я чуть не грохнулся в обморок, подпитывая заклятие собственной Силой — кто бы мне позволил принести положенную жертву в тронном зале? — пока Суринам и весь двор слушали исповедь принца, но мои труды того стоили. Состав наследников трона и приближенных к его величеству существенно изменился, я же стал советником не на словах, а на деле. Королевскому самолюбию очень льстило, что ему служит последний Взывающий Онферина. 'Круг истины' я потом неоднократно использовал по приказу Суринама и без оного, для личных нужд. Спустя полгода я знал об интригах двора и грязном белье придворных практически всё. Его величество даже доверил мне проверять девушек, которых доставляли ему для развлечений, и несколько раз среди красоток мне попадались нанятые убийцы. Все эти годы я старался как мог, чтобы укрепить королевское доверие ради достижения своей цели. Я пел про беззащитность Онферина, жиреющего на беспошлинной торговле, пел про сокровища храма Взывающих, а их накопилось множество за века нашего правления. Но Суринам, при всей его алчности, осторожничал и тянул, опасаясь нарваться при осаде на других служителей Тёмноокого, хотя таких беглецов из Торинды в Хеторе практически не было — наши соседи сумели 'позаботиться' о своих Взывающих, перебив практически всех.

Только когда шпионы перешерстили в поисках других Взывающих весь Хетор и Суринам уверился в том, что я единственный, кто выжил, он начал войну. Хетор часто вел войны против Торинды, но я не участвовал в них. После казни принца Суринам поинтересовался и другими заклятиями Взывающих. Особенно он хотел знать, как мы обороняли город и не могу ли я заменить его армию хотя бы в части. Не вдаваясь в детали, я объяснил, что для наложения проклятия и на подъём мертвецов требуется обильная жертва Сурту в его храме, и Суринам остыл к идее. Нет, людей для ритуала он бы не пожалел. Он не желал допускать постройки второго храма Тёмноокого где бы то ни было в Хеторе, не без основания подозревая, что тем самым даст мне в руки неподконтрольную короне власть.

Но в этот раз я не собирался отсиживаться в столице. Пятнадцать лет я шёл к цели, к исполнению своей настоящей клятвы, и до её осуществления оставалось совсем немного. Суринам не боялся моего возвращения в Онферин. Как и все, он считал, что храма Сурта, благодаря служителям Великого Отца, больше не существует. А ещё я был нужен ему, чтобы показать путь к сокровищам храма Тёмноокого.

Мне такое заблуждение играло на руку.

Я командовал штурмом, горя только жаждой мести.

Теперь же я смотрел на растущую луну и думал, что оставшиеся в живых горожане, как и солдаты Суринама, не заслужили такой чистой жертвы, как Хуго. Но, в то же время, была некая справедливость в том, что лучший из онферинцев своей жизнью искупил бы перед Суртом деяние города.

* * *

На третье утро я возвращался к себе уставший, с пустыми руками и тяжёлым сердцем. И первое, что я увидел, открыв дверь в комнату, — ониксовые глаза Хуго. Мальчишка сидел в кресле, обняв колени руками, и смотрел на меня исподлобья. Его любимая поза ожидания.

— Почему не спишь? — я закрыл дверь и тяжело сел во второе кресло — колени безумно ныли от таких прогулок, несмотря на всё лечение. Спрашивать, какой путь он выбрал, я не спешил.

— Куда вы ходили? — он ответил вопросом на вопрос, как часто делал в последнее время.

— Гулял, — я не собирался посвящать его в свои переживания.

Он помолчал, а потом вздохнул, и его лицо приняло болезненное выражение.

— Не надо больше. Пожалуйста. Я... Я не хочу.

— Что именно? — я озадачился, а он коротко взглянул на меня и отвернулся.

— Не ищите никого. Я должен сам... Понимаете?! — он резко повернулся, в глазах блестели слёзы. — Я должен это сделать! Я, а не кто-то другой! Я видел Его! Понимаете?! Видел! Он сказал, что вы ищете мне замену! Но это мой путь! Я так выбрал! Я!.. Я хочу отомстить за отца, маму, Тильду... А вы... вы!..

Он захлебнулся в рыданиях, уткнулся лицом в колени, а я устало прикрыл глаза ладонью, осознавая тщетность своих попыток спасти мальчишку. Сурт явил свою волю и ему. Картина возрождённого храма перед моим внутренним взором поблекла и истаяла.

Значит, Онферин умрёт.

Я не жалел город. Но этот путь не прельщал меня.

— Хорошо, — мой голос не дрогнул, и глаза оставались сухими. — Тогда готовься. Это будет сегодня ночью.

Он резко оборвал всхлипы, вскинул мокрое от слёз лицо с широко распахнутыми глазами, явно не ожидая, что всё случится так быстро.

— Мне жаль, что ты выбрал путь жертвы, — я встал с кресла и пошёл к шкафам.— Я сделаю эликсир, и ты его выпьешь. Ты должен быть готов к ритуалу.

— Это... будет больно?

Я оглянулся на тихий сдавленный голос. Мальчишка смотрел исподлобья, только теперь начиная осознавать, на что себя обрёк. Никаких сожалений я больше не испытывал. Его душа отравлена верой в Великого Отца и не свободна от страхов, поэтому он всё-таки жертва. Я заблуждался, видя в нём соратника. Но унижать его хрупкое, но настоящее мужество ложью я не хотел.

— Сначала нет. Потом очень.

Он немного помолчал, перед тем как сказать главное.

— Я... Я не могу умереть ради Сурта. Я... я не верю ему.

Мне оставалось только кивнуть, доставая склянки с ингредиентами для эликсира. Яд служителей Великого Отца проник слишком глубоко в эту душу, и я ничего не смог с этим поделать.

Истинное святилище встретило не обычным потрескиванием светильников, а напряжённым гудением: Сурт обозначил своё присутствие. Он ждал исполнения клятвы.

Я молча кивнул в сторону алтаря, и Хуго робко спустил с плеч жертвенный хитон. Ткань упала на пол, мальчишка сглотнул, нерешительно шагнув к камню.

— Ложись, — в моём голосе прозвучал приказ, и мальчишка, под действием эликсира смерти послушный моим словам, исполнил его. Пока я привязывал к железным кольцам его запястья и щиколотки, он неотрывно смотрел на занесённое копыто Тёмноокого, и я чувствовал, как страх всё больше захватывает его душу.

— Ты выбрал путь. Иди до конца и умри достойно, — я заглянул ему в глаза. — Ты можешь кричать от боли. Но не позорь себя страхом.

Он сжал челюсти, тщетно стремясь скрыть плесканувшийся в глазах ужас. Он боялся боли и боялся умирать. И в этот миг я чётко понял, что Сурт не примет его таким. Чистая жертва становилась просто овцой, а значит, и Силы я получу намного меньше, чем рассчитывал.

— Думай о своих родных. Думай о мести. Думай о том, как будут выть и просить пощады солдаты Суринама.

Нехитрый приём сработал: мальчишка перестал паниковать, переключившись на иное. Теперь он видел себя героем, умирающим во имя великой цели. Тёмноокий довольно улыбнулся, сверкнув клыками. Ему понравилась такая жертва.

Лунный свет стал ярким, почти заглушая светильники. Пора.

Я взял ритуальный кинжал, и первый порез на смуглой коже мальчишки налился густой тёмной кровью под речитатив молитвы, переходящей в заклятие.

Чтобы управлять Ушедшими, поднявший их должен поделиться с ними своей силой и видеть место действия своих солдат. У мёртвых нет глаз, это самое лакомое в теле — то, что зверьём съедается в первую очередь, и смотреть через Восставших невозможно. Но у меня не было нужды в зрении. Моя команда проста: убить всех живых в городе. Абсолютно всех. Горожан и солдат. Предателей и тех, кто стал орудием моей мести.

Час отмщения пришёл.

На алтаре мучительно умирал Хуго, отдавая мне остатки своей драгоценной жизненной силы, а на поверхности по моему зову возвращались в свои потерянные тела Ушедшие. И они шли. Запах живой крови вёл их, люди — вперемешку солдаты и горожане, — бежали, но проклятье не давало им покинуть границы этого воплощённого кошмара. Я слышал, как в ужасе кричат живые, как хрустят их кости под пальцами Восставших, неуязвимых для простого оружия, как горячо и жарко плещется на камни и землю кровь, принося обещанную мной жертву Тёмноокому, купающему в густых алых потоках острые копыта...

Краем глаза я видел, как от тела Хуго с последним вздохом отделилась душа. Белёсая и лёгкая, как туман, она потянулась вверх, к престолу Тёмноокого, и лишь тонкая нить удерживала её.

Последний шанс для мальчишки поверить и избрать иной путь.

Но в следующий миг нечто тонкое и ослепительное сверкнуло, обрывая связь души и тела: Тёмноокий не захотел воскрешать жертву.

Но Хуго не спешил покидать храм. Его душа явилась вновь, что означало только одно: мальчишка стал Неприкаянным. Его не приняли ни божки Света, если Великий Отец вообще был способен кого-то принять и простить, ни, тем более, Тёмноокий.

— Так вот что вы задумали, — он стоял между мной и алтарём, но смотрел за пределы храма. — Город живых мертвецов! Вы обманули меня!

Я даже не повернул головы в его сторону. Сурт явил свою волю, отпустив эту душу без прощения и наказания, и я не собирался тратить на Неприкаянного драгоценное время ритуала. Но мальчишка желал высказаться до конца.

— Если бы я знал, что вы так используете меня, я бы ни за что не согласился на это! — он обернулся, едва ли не завис передо мной, лицо искажено в бессильной злости и обиде. — Вы привели сюда этих солдат и воспользовались мной, чтобы убить их всех! Это всё вы! Будьте вы прокляты!

— Замолчи, пока я не убил тебя окончательно, — я равнодушно смотрел сквозь него, и душа мальчишки отшатнулась и сникла. — Я не собираюсь оправдываться перед тобой. Я сделал то, что обещал. Суринам и Онферин заслужили эту кару. Избери ты второй путь, Онферин остался бы жить, твоё служение Сурту искупило бы вашу вину. Но ты выбрал путь жертвы, и потому здесь будет некрополь.

— Я... я тоже останусь здесь? — он повесил голову, и вся его душа заметно сжалась, отражая глубину переживаний. — Поэтому Он не принял меня?

— Ты — не проклятый, а Неприкаянный, — я не испытывал к нему ни сочувствия, ни интереса. — Твой бог отказался от тебя. Ты отказался от Сурта. Мне больше не о чем говорить с тобой. Прощай, Хуго. У меня ещё много дел.

Мальчишка в последний раз взглянул на меня и исчез, уходя за пределы реального мира.

Лунный свет окрасился алым, а я делился Силой с Восставшими и слушал, как умирает город.