| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Коля-Эчемин не умолкал:
— ...а вот ещё: "Почему кремлёвская стена такая высокая? — Чтоб твари всякие не лазили — Туда или оттуда?"
Удивительно, получается, подумал Сергей: проходят десятилетия, а старые байки продолжают жить, хотя смысл со временем кардинально меняется. Похожий анекдот рассказал ему как-то отец. Старик очень гордился тем, что в далёких 90-х поучаствовал в каких-то политических событиях — и с гордостью демонстрировал сыну медальку с надписью "Защитнику свободной России" и цифрами "1991".
На этот раз звук был другой — сухой, трескучий, будто придурковатый великан провёл палкой по доскам огромного забора. Перед пирогой, с большим недолётом выросли и опали фонтанчики.
-... твою ж не туда!
Коля-Эчемин на полуслове прервал очередную байку и налёг на весло. Пирога резво вильнула, подставляя стрелку узкую корму.
— Бич, греби по прямой, не виляй!
Новая очередь — на этот раз фонтанчики брызнули в опасной близости от борта. И зарослей на берегу брызнула птичья мелочь.
— Вон, из-за острова! Ну, я вам, твари...
Из за островка с истуканом выползала большая лодка. По бортам торопливо взмахивают две пары вёсел. На носу стоял вооружённый человек с автоматом, и даже с такого расстояния видно, как отсвечивает бритый череп.
"...родноверы? Не меньше четырёх, автоматы... Что такое "не везёт", и как с ним бороться?.."
А Коля уже заряжал винтовку. Сыпанул в ствол порох из надкушенного бумажного фунтика, прибил шомполом коническую пулю, оттянул ударник и большим пальцем загнал на место пистон. Воткнул в гнездо, предназначенное для факела, деревянную рогульку и припал на колено, нащупывая длинным стволом цель.
Эту винтовку — каякер называл её "оленебой" — изготовили по особому заказу, из ствола крупнокалиберного пулемёта. Заряжался оленебой пулями Минье, которые он собственноручно отливал из свинца в специальной формочке-пулелейке.
Стрелок на носу вскинул АКМ.
БАБАХ!
Сергей ни разу не слышал, как бьёт Колин оленебой. Уши заложило, в голове поплыл протяжный звон. Корму вместе с каякером заволокло дымом.
— Попал!
Сильный гребок — и дымовая завеса позади. Коля лихорадочно орудовал шомполом, прибивая новую пулю.
Ответная очередь — всплески далеко впереди по курсу.
"...а вы, ребята, занервничали..."
БАБАХ!
Белый, ватный дым, острая селитряная вонь.
— Что, падлы, зассали?
С лодки больше не стреляли. Гребцы, пряча головы за бортами, пытались развернуть свою посудину, вразнобой размахивая вёслами. Получалось не очень — лодка, крутясь, дрейфовала по течению в сторону памятника. В чёрных тростниках, затянувших островок, обозначилось шевеление, родновер, сидящий на корме, замахал руками, предупреждая спутников. Егерь видел — не глазами, разумеется — узкое, мощное, изготовившееся к броску тело.
"...поздняк метаться, парни. Вы уже еда".
Отточенное чутьё не подвело. Стремительный бросок, длинные, на полрожка, очереди — от отчаяния, куда попало. И вопли, полные ужаса и боли, слышные у другого берега.
— Кто это, Бич, а? — Коля-Эчемин снова взялся за весло. Винтовку он аккуратно пристроил рядом, не забыв замотать замок тряпицей.
— А чёрт его знает. Для выдры великовато. Может, шипомордник?
— Они у воды не охотятся.
— Тогда водяной жук?
— Больно шустрый, не похоже...
Крики вдали утихли.
— Ладно, ну их к бесу. Ну что, поплыли? Через два часа темнеть начнёт, а нам ещё Крымский мост проходить. Как же я его ненавижу, кто бы знал...
VII
Расписывая действия напарника, Фомич не поскупился на превосходные степени. Завлаб впечатлился, быстро набросал приказ о "зачислении стажёра Жалнина, Егора Семёновича на должность младшего лаборанта" и лично отнёс бумагу в секретариат. А вернувшись, огорошил коллектив новостью: сегодня в 17.00 сотрудникам лаборатории предстоит ежеквартальная сдача нормативов по стрельбе. Каковая, согласно распоряжению заведующего кафедры за номером... от..., должна пройти организованно, поскольку некоторые младшие научные сотрудники — тут Яков Израилевич выразительно покосился на нескладного долговязого парня — не раз позволяли себе срывать сроки. Чем подвели лабораторию и лично его, доцента Шапиро, под соответствующий монастырь.
В подвале корпуса "А" было темно — лишь в дальнем конце стрелкового зала сияли подсвеченные мишени. Резко, сухо щёлкали малокалиберные винтовки. Инструктор, пятидесятилетний мужчина в потёртом камуфляже, сидел у трубы — корректировал.
— Это кто? А, грибники... здравствуйте, Яков Израилевич! Придётся подождать, пока морфология отстреляется.
— Давно начали?
— Только что. Хорошо, Зданевич! — это уже стрелку.
Егор отошёл к оружейной пирамиде. Выбор стволов не впечатлял: десяток малокалиберных ТОЗовок — по большей части, однозарядные "восьмёрки" — два мосинских карабина и два АКМ-а. Деревянная стойка, цепочка, пропущенная в спусковые скобы, заперта на обыкновенный висячий замок.
"...да, снаружи за такую организацию хранения оружия в момент отдали бы под суд..."
— Байбаков, "семёрка" на четыре часа. — послышался голос инструктора. — Дышите ровнее!
Стену над пирамидой украшали плакаты со схемами оружия. Кроме стволов, стоящих в пирамиде, Егор обнаружил схемы "нагана", ТТ и ижевского помпового дробовика.
— Отлично, Кузьмин! Теперь по второй мишени — тройку с минимальными интервалами. А вас, Петров, не узнаю. Мушку заваливаете, внимательнее!
"...не похоже на плановый зачёт для галочки — скорее уж, полноценная тренировка. К стрелковой подготовке здесь относятся серьёзно..."
Сотрудники лаборатории морфологи стреляли около четверти часа. Потом отзвучали "стрельбу закончил" и предупреждения насчёт оставленных в стволе патронов и сбора гильз. И наконец, долгожданное: "Следующая смена — на огневой рубеж!"
Мишенями служили изображения экзотических обитателей Леса. Егор с удовольствием увидел давешнюю саблезубую рысь-баюна — и высадил по ней десять из двадцати выданных для зачётной стрельбы мелкашкечных патронов. Остальные достались чешуйчатой острорылой твари, именовавшейся, как гласила подпись на мишени, шипомордником. Инструктор, осмотрев мишени, довольно хмыкнул и вывел в неизменной амбарной книге с надписью "Сдача нормативов" жирную пятёрку.
Сотрудники лаборатории, включая проштрафившегося мэнээса, отстрелялись вполне прилично — на твёрдые "три с плюсом". Далее последовала чистка оружия и зачёт по матчасти — сборка-разборка АКМ и трёхлинейного карабина. С этим Егор справился играючи, поставив, если верить инструктору, новый рекорд кафедры.
— Яков Израилевич, а почему в выходы не дают автоматы? Фоми... Фёдор Матвеич говорил — только помпы, "мосинки" и "наганы". А ведь с "калашом" никакой баюн не страшен!
Завлаб поглядел на ретивого новичка с интересом.
— Вы, как я погляжу, разбираетесь в оружии и стреляете отлично. Увлекаетесь?
— До бакалавриата служил в погранвойсках, на Дальнем Востоке.
— В тайге?
— В самой, что ни на есть. Биробиджанский погранотряд, застава "Дичун".
— Тогда должны понимать, что автоматная пуля не всякого зверя свалит. Медведя, скажем, а ведь здесь встречаются и покрупнее! Но главное — Лес не любит стрельбы. И тем более, очередями. Нет, приходится, конечно, но только в крайнем случае. Когда речь идёт о спасении жизни, например. А вот на охоте, по животным лучше не злоупотреблять.
— А если не по животным?
Завлаб недобро прищурился.
— Желаете поохотиться на людей?
— Нет, я так, на всякий случай...
— Если на всякий случай — то это наше, дело, людское. Лес требует соблюдать правила по отношению к своим созданиям. Знать бы ещё, кто эти правила сочинил...
В его голосе Егор уловил нотку горечи.
— Вот вы говорите — "правила". А что бывает с тем, кто их нарушает?
— Если вы о наказании, то молния вас не поразит и дерево на голову, скорее всего, не упадёт. А может и упадёт, кто знает? Замечено, что тем, кто увлекается стрельбой в Лесу, перестаёт везти. Сколько-нибудь разумного объяснения этому нет, но лесовики верят, и в особенности, егеря. А ведь им, согласитесь, виднее. Они даже помпы не носят, обходятся двустволками или арбалетами. А что касается стрельбы без разбора — вспомните, что творится в пакистанском Карачи! Там с самого начала попытались подавить Лес силой оружия, а он в ответ плодит таких чудовищ, что рядом с ними чернолесские твари сущие болонки!
Завлаб кивнул на мишень с шипомордником.
— И это происходит с пугающей стремительностью: чудовища появляются и мутируют чуть ли не быстрее, чем культура плесневого грибка в чашке Петри. Вы ведь читали Гарри Гаррисона?
Егор смущённо улыбнулся и пожал плечами.
— Зря, молодой человек, зря, отличный фантаст. Его "Стальная крыса"...
— Я как-то фантастику не очень...
— Дело ваше. Я почему упомянул о Гаррисоне: у него есть книга "Мир смерти", там люди сражаются с экосистемой планеты, которая для противодействия им создаёт разных чудовищ. И если кто-то покидает планету, скажем, на месяц, то по возвращении проходит инструктаж: какие новые смертоносные создания появились за время его отсутствия? В Карачи, похоже, дело идёт именно к этому.
Завлаб оглянулся. Сотрудники закончили приборку, сгрудились вокруг инструктора и задымили сигаретами.
— Так о чём я? Невооружённым взглядом видно, что пакистанцы войну проигрывают. И при этом совершенно точно известно, что в глубине Леса Карачи живут люди! Они сумели как-то приспособиться — правда, связи с ними, в отличие от тех, кто живёт в Московском Лесу, нет.
— Любопытная точка зрения... — осторожно ответил Егор. — Так вы считаете, что совпадение реальных событий с тем, что написано в книге — неспроста, и Лес повторяет её сюжет?
— Как знать, молодой человек, как знать. Я всегда считал, что Лес, выстраивая отношения с цивилизацией, с людьми, пользуется образами, ими же и порождёнными. Возьмите судьбу Токио — что это, как не воплощение историй о гибели Японии от чудовищного катаклизма? Когда-то они были весьма популярны — "Гибель дракона" Сакё Кома?цу, фильмы про Годзиллу, бесчисленные манги... А Нью-Йорк? Ведь именно американцы ли сняли множество фильмов о городе-тюрьме, отгороженном от всего мира стеной. "Побег из Нью-Йорка", "Побег из Лос-Анджелеса".... впрочем, вы их, скорее всего, не видели.
Егор кивнул.
— Ну, хорошо — Карачи, Нью-Йорк, Токио... допустим. А Сан-Паулу? Про то, что там происходит, тоже есть фильм? Или книга?
— Конечно, и не одна! Город, затерянный в джунглях, населённый дикарями-людоедами — излюбленный штамп приключенческой литературы. — улыбнулся Яков Израилевич. Снисходительно так, будто беседовал с ребёнком.
— Впрочем, не стоит воспринимать мои слова слишком уж всерьёз. Это лишь одна из версий, есть и обратная точка зрения.
— Обратная? Это как?
— Один умный человек сказал, что наш разум не способен породить ничего, что не существовало бы в реальности. Возможно, мы столкнулись с реальностью, которую подглядели в своём воображении писатели и сценаристы?
Егор пожал плечами. Не похоже было, что аргументы собеседника его убедили.
— Ладно, бог с ними, с книгами. Вот вы сказали: "Лес требует..." "Лес выстраивает отношения...", "Лес пользуется образами..." Вы что, действительно считаете его разумным?
— А почему бы и нет? Вы, юноша, никогда не задумывались, почему российские власти самоустранились от проблем Леса? Если не считать Кремля, всё их вмешательство сводится к установлению кордонного режима вокруг МКАД, да кое-каким сугубо санитарным мерам, вроде борьбы с Зелёной Проказой. Внутри, даже здесь, в МГУ, официальных представителей практически нет, правовой статус — и тот в ведении спецкомитета ЮНЕСКО.
— Ну... — Егор озадаченно поморщился.— Я полагал, Лесная Аллергия...
— А вас не удивляет, что среди тех, кто имеет иммунитет, практически никто не работает на государство? Казалось бы, как ни мал процент иммунных, но уж десяток-другой тысяч власти всегда моли бы найти или завербовать. Этого за глаза хватило бы, чтобы установить в Лесу свои порядки. Никаких общин и самоорганизованных ячеек, никакой меновой торговли и прочих вольностей — всё жёстко, упорядоченно, по приказу извне. Но нет, ничего подобного и близко не видно!
— И в чём же, по-вашему, тут дело?
— А в том, что Лес понимает, кто и с какими намерениями приходит к нему. И решает — допускать их, или нет. И нам невероятно повезло, что властям в своё время хватило мудрости не пойти по пакистанскому или, не дай бог, по китайскому сценарию, а искать, пусть медленно, крошечными шажками, общий язык, договариваться...
— С кем? — не выдержал Егор. Он устал от того, что собеседник изъясняется загадками и намёками. — С кем договариваться-то? С горсткой фермеров? С Золотыми Лесами? Или, может, с университетскими учёными? Так они и так на жаловании у государства.
— Да с Лесом же! — улыбнулся завлаб. — С кем же ещё? Похоже, он достаточно разумен, чтобы понимать если не слова, то намерения.
Он посмотрел на часы.
— Что-то мы увлеклись, юноша, а мне ещё лабораторию запирать. Разговор это долгий, а сейчас поздно. Может, продолжим в другой раз? И мой вам совет: выспитесь хорошенько, завтра предстоит трудный день.
IX
Лес по-разному обошёлся с московскими мостами. Одни стояли, почти не тронутые — например, Метромост или мост Окружной железной дороги. Другие лишились въездных эстакад, разрушенных проросшими сквозь камень деревьями, и теперь нелепо высились над берегами, подобно бастионам, брошенным своими гарнизонами. Третьи, в основном, пешеходные новострои из стали и стекла, обрушились в реку, не устояв на проржавевших насквозь опорах — порой коррозия развивалась в Лесу ураганными темпами. Но большая часть мостов оставались на месте, хотя и обросли так, что совершенно утратили прежний облик. Растительные покровы скрывали опоры и пролёты, густые бороды лиан, проволочного вьюна, ползучего мха и лишайников свешивались до самой воды, и протиснуться под ними было непросто даже скорлупкам, вроде пироги Коли-Эчемина.
Каякер не зря твердил о своей нелюбви к Крымскому мосту. Все — и речники Нгатинского затона, и охотники-одиночки, добиравшиеся от Воробьёвых гор до Парка Культуры коротким путём, по воде, и вездесущие челноки, торгующие с жителями прибрежных посёлков — ненавидели его всеми фибрами своих лесных душ. Нет, на мосту не обитали хищные твари, нападающие на проплывающие лодки. Пространство под ним не заросло корнями прибрежных деревьев так, что в малую воду лодки приходилось перетаскивать на руках. И даже родноверы или бандиты, периодически пощипывающие речников, не устраивали здесь засад. Дело было в растении, встречавшемся только на Крымском мосту и нигде больше. Эта лиана, сплошь затянувшая пилоны, подвесные цепи и фермы моста, давало небольшие, размером с мелкое яблоко, плоды. При попытке потревожить свисающие до воды стебли, созревшие "яблоки" дождём сыпались на неосторожных — и лопались, окатывая с головы до ног дурнопахнущей слизью, смешанной с мелкими семенами, снабжёнными острыми крючками. При попытке смахнуть мерзкую субстанцию с лица или одежды, крючки впивались в ладонь. Лодочники изобретали разные средства против этой напасти — возили с собой огромные самодельные зонтики или, подходя к Крымскому мосту, натягивали над лодками брезентовые тенты.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
