Эпизоды и Архивы

"Он смотрит на меня прямо оттуда! Даже сквозь стены!"

Гвендолин предполагала, что скоро Миль снова будет переезжать.

Ненадолго забегал Мэвер; легким настроем он всегда развеивал тягостную атмосферу, теперь почти постоянно царившую в башне Шэн, но беспокойство, похоже, захватило и его. О Шеннейре не говорили: самый молодой высший достаточно дежурно интересовался судьбой своего запропавшего на границах ученика. Пути наставников и учеников часто расходятся, но ведь все знали, что этот ученик у Мэвера последний.

Заходил Олвиш Элкайт. Отказался от чая и ничего не спросил. Но Гвендолин не думала, что кто-то мог ответить на вопрос, который волновал Олвиша Элкайт на самом деле.

Алина она даже не пустила на порог.

Темный магистр Шеннейр возвращался в гильдию, и гильдия готовилась к его возвращению.

* * *

Прошлое. Цифры

Миль не спит уже две тысячи и три дня.

Мэвер и его ученик прекратили разговаривать тысяча восемьсот двадцать шесть дней назад.

Дней с тех пор, как Олвиш Элкайт запер свой родовой замок и более не ступал на его порог — тысяча семьсот девяносто пять.

Гвендолин знала все эти цифры наизусть. Она была главой инфоотдела, и она знала много больше.

Миль сидит в своих покоях, на полу, перед нишей, и перед ним праздничный пирог на блюде. Пирог разрезан, Миль его не ест, в нише перед ним — именная табличка с датой.

— Сегодня у него день рождения, — говорит Миль и смеется, а Гвендолин понимает, куда на самом деле пропала та табличка, которую она однажды показывала.

— Это нездоровая одержимость, Миль, — говорит она. — Вы сами выдумали себе страшилище, и своими мыслями раздуваете его еще больше. Вам следует понять, что это все в вашей голове, а не в реальности.

Вам следует отдохнуть, Миль. Вам надо отказаться от стимуляторов. Вам надо хотя бы раз за последние годы выспаться.

Миль прекратил ее слушать много лет назад. Все, что она смогла сделать тогда — уйти. И сейчас она тоже ушла.

Прошло пять дней после того, как последний светлый магистр вышел из ворот Вихря и исчез.

Прошло пять дней с тех пор, как темный маг Миль покинул башню Шэн и через несколько часов вернулся обратно.

— Что мы будем делать? — спрашивает Иллерни.

"Что нам нужно с этим делать?"

— Есть такие люди, которые называются "друзья", — она смотрит на одного из первых своих учеников с легкой гордостью. Иллерни редко можно увидеть в гильдии — хотя в последнее время его вовсе редко можно увидеть. — Люди, которые не отворачиваются от тебя, когда остальные отвернулись. Друзья очень, очень редки. Их следует беречь, Иллерни.

Еще одна табличка присоединяется к остальным, и Гвендолин прочно закрывает ящик.

Светлые никогда не были в поле ее прямого внимания — и сегодня она впервые садится за их графики линий, объясняя это тем, что делает это для Миля. Цифры и даты все делали простым.

Один день спустя она все еще смотрит на график.

* * *

Миль не покупает портрет

...Миль уже приготовился швырнуть человечишке пару монет и забрать мерзкий раскрашенный кусок картона, как торговец испуганно замахал руками:

— Нет-нет! Вам, уважаемый маг, бесплатно! — и, получив в ответ хмурый взгляд, дрожащим голосом добавил: — Все бесплатно! Берите все, что хотите! Вот, вот... еще подарок! Портрет светлого магистра в полный рост!

Сперва Миль хотел убить человечишку и сжечь его лавку, но жуткая светлая личина так по-доброму, как в худших медитационных кошмарах, смотрела с холста, что заклинатель только мрачно приказал:

— Заверните плотнее."

* * *

Власти гильдии за глаза обсуждают окружающих

— Нашего прошлого магистра, Риана Кайани, — сказала Гвендолин. — Мучил тяжелый недуг. Приступы черной хандры. Говорят, что любой человек, попавшийся Риану на глаза в недобрый час, обречен.

Заходящее солнце играло в ее бокале глубоким багряным светом.

— Риан не был столь же жесток — столь же массово безадресно жесток — как Шеннейр. Но ему доставляло удовольствие мучить неугодных. Преследовать, разрушать жизнь, пока жертва не ломалась. Это его развлекало. Это его успокаивало. Разгоняло тоску. Небольшая жертва на алтарь душевного спокойствия темного магистра. Говорят, что Шеннейру не повезло. А в отсутствие Шеннейра его гнев направился на Ишенгу.

Как и всегда упоминание магистра заставило меня замереть, ловя каждое слово.

Гвендолин наклонила голову и чуть заметно улыбнулась:

— Достать мага чужого магистра — сложно. Достать Ишенгу... Ишенга был непрошибаем. Он был очень спокоен, ваш магистр, Кэрэа Рейни, очень равнодушен и полностью рационален. Той безжизненной надмирной рациональностью, которая не присуща людям. Мы, инфоотдел, называем восходяших светлых магистров "слепое пятно". Когда мы положили перед Рианом папку с доказательствами, что светлый маг Ишенга набирает влияние, от нас отмахнулись.

— Как магистры постоянно пропускают кандидатов?

Гвендолин качнула бокал, позволяя алой жидкости сползти вниз, и смотря сквозь нее тающим темным взглядом.

— Позвольте мне сделать одно отступление, мой магистр... Этот мир постоянно меняется. И каждый приспосабливается к тому миру, в котором привык жить. Каждый учится выживать своим способом. Вы прожили еще совсем мало... Я родилась и выросла в совсем ином мире, магистр Кэрэа Рейни. Мире, который совсем не похож на этот, и на миры после него. Полностью стабильное закрытое общество. Мы всегда знали, что несет нам грядущий день и что правила предписывают делать сегодня. Каждое движение, каждый поступок, каждое место в обществе определено заранее и подчиняется закону. Традициям. Будущий темный магистр Риан Кайяни умел притворяться, обходить правила и выворачивать их себе на пользу, и потому выжил. Он стал магистром, опираясь на это знание. Мир изменился. А Шеннейр не знал правил и запретов, — в ее глазах заискрился смех, — наш магистр Шеннейр и ваш магистр Ишенга ввели войска в Полынь и несколько дней держали ее в окружении. Открытый судебный процесс над правительством страны вели под прицелом боевых заклятий. Мир изменился второй раз. Магистрам этого не простили.

— Это официальная позиция Мирретей, национального правительства мирринийке?

Гвендолин не стала ни возражать, ни выражать удивление. Все высокопоставленные мирринийке входят в этот кружок по интересам.

— Настоящая администрация страны полностью законопослушна и не повторяет ошибок предшественников. Того же ждут от настоящего магистра.

То есть официальная — и неофициальная — власть Аринди готова меня поддержать. Не потому, что я настолько им нравился — потому, что я устраивал их куда больше, чем Шеннейр.

Хорошо, когда твой предшественник — Шеннейр. Что бы ты ни сделал, все будут говорить, что могло быть хуже.

— Вы поддерживали Шеннейра в свое время, леди Гвендолин. Ваше отношение изменилось с тех пор?

Она пожала тонкими плечами:

— Он был магистром своего времени. Я знаю, за что он боролся, и его цели были моими целями. Но чтобы вы понимали его лучше, мой магистр... Самым чёрным в жизни Шеннейра станет тот день, когда он добьется всего, чего хотел. Мы больше не выдерживаем его темп. Никто.

Возможно. Суть Шеннейра в движении. Достигнутые цели теряли для него привлекательность.

— А что Вы скажете... Об Олвише? — наугад предложил я тему, не собираясь упускать редкую возможность — получить информацию о каждом пассажире нашей тонущей лодки от самой главы инфоотдела.

— Семья Элкайт всегда была опорой власти. Семья Элкайт была опорой самой себе и этом черпала силы. Сейчас в этой опоре наметился изъян.

— Изъян, который существует в реальности?

— Достаточно, что о нем думают.

— Нэттэйдж?

Волшебница провела длинными пальцами по подлокотникам плетеного кресла и откинулась на спинку, словно давая себе время выбрать подходящий ответ:

— Любить образ мертвой женщины гораздо удобнее, чем женщину живую. Образ ничего не потребует, не изменится, не имеет собственной воли и привносит в жизнь нечто возвышенное. Это глубоко практично.

Отповедь Нэттэйджу вышла жесткой.

— Миль? — спросил я, уже увлекшись, и она с иронией покачала головой:

— Воспользуюсь правом хранить молчание.

Я не стал спрашивать, что она может сказать обо мне — хоть мне и хотелось это услышать.

Солнце, позолотившее веранду, словно не могло ее коснуться, оставляя в глубокой холодной тени.

— Я видела три эпохи, Кэрэа Рейни, и сейчас живу в четвертую. Те, кто начинали вместе со мной, давно вложили головы; те, кто был велик и недосягаем, обратились в прах, а имена их забыты. Я считала мудростью стоять в стороне. Я считала правильным наблюдать и не вмешиваться. И сейчас меня мучает мысль — что же я не сделала в своей жизни?

* * *

На самом деле

...— Вы хотели все скрыть, но правда все равно выплыла наружу. Вы хотите знать, какова она на самом деле?

— Нет.

— Вы слишком нелюбопытны, Рейни, — ничуть не смутился Миль. — И мышление ваше косное. Одна из самых темных страниц в истории гильдий — то, что случилось на нижних уровнях башни Шэн в тот роковой день...

— Вы слишком патетичны, Миль, и многословны.

— Все думают, что темный магистр Шеннейр убил светлого магистру Ишенгу. На самом деле Ишенга убил Шеннейра и занял его место.

Я не знал, как у него язык повернулся сказать такое.

— Мой магистр мертв.

— Вы его покрываете. Или вы обмануты. Трудно ли магистру обвести вокруг пальца своего мага — светленького мага, который и так верит ему безоглядно. Ишенга внедрился в темную гильдию, чтобы разрушить ее изнутри, превратил нас в глазах людей в чудовищ...

С разрушением гильдии темные прекрасно справлялись сами. Ненарочно. Просто прилагая слишком много усилий для ее процветания. Я повернулся к ждущему реакции магу и от души посоветовал:

— Идите и спросите у Шеннейра, не Ишенга ли он.

— На это и расчет. Кто решится спрашивать такое у Шеннейра?

Шеннейр, отдающий приказы своим магам, удивительно напоминал Ишенгу. Он, как и Ишенга, всегда был центром — центром внимания и центром событий. Но на близком расстоянии сходство, разумеется, терялось.

— Вы знаете, что Шеннейр и Ишенга были удивительно похожи? — спросила Гвендолин.

Когда составленная мной мы светлая печать впервые оказалась стабильна, не знаю, кто изумился больше. Зато переживал, пока заклинание мерцало и готовилось развалиться в любой момент, Шеннейр куда больше, под конец с натянутым оптимизмом объявив:

— Уже прогресс.

Эмоции выдавали, что ему хотелось выразиться немного иначе.

Я поманил к себе печать, рассматривая ее с новой для себя пристрастностью. Представляю, что сказал бы мой магистр, если бы он узнал, что за несколько месяцев попыток я так и не сумел поладить со светлой магией.

За считаные месяцы я научился перемещаться в междумирье. А ведь были люди, которые меня поддерживали, но не было никого, кто бы мог подсказать, как это делать.

Ишенга вовсе не был таким жестоким и деспотичным, как Шеннейр.

Или был?

— Изменился ли магистр после войны? — видно было, что Эршенгалю не слишком хочется обсуждать своего господина; но Эршенгаль в принципе был не слишком болтливым малым. — Он стал, может быть... спокойнее. Время меняет.

— И что вы на меня так пялитесь?

Раздражение Шеннейра всегда не значило ничего хорошего. Я отвел взгляд; Шеннейр абсолютно точно был темным. Не перепутать. Внутри него не было ничего, кроме тьмы.

Последние дни выдались нелегкими для всех, и совсем летальными — для снисходительности темного магистра. Но вместо привычной вспышки или таких же бессмысленных жестких придирок Шеннейр с явным усилием взял эмоции под контроль и неожиданно спокойно посоветовал:

— Я в целом рад, что вы начали использовать свою эмпатию для наблюдения за обстановкой, а не для трансляции окружающим свою скорбь за все беды мира. Но я бы советовал обратить свое внимание на Нэттэйджа. На его личные связи с нэртэс, Ньен, Загорьем и еще неведомо кем, на личный продуктовый склад и пристань под землей с катером.

У Нэттэйджа есть личный катер, на котором он в любой момент может скрыться в морской дали? Хотя о чем я. Какой шанс, что катера не существовало.

— Продуктовый склад Нэттэйдж очень разумно собирает для нас на черный день. Уверен, что гнили там точно нет.

И даже если осведомители Шеннейра ошиблись. Когда придет день и в Нэтар явятся серьезные гости, то Нэттэйджу повезет, если склад будет у него на самом деле.

Я потер руку, прослеживая пальцами линии почти неощутимых через ткань букв. Все было известно заранее. Но...

Если есть хотя бы крошечная, хотя бы ускользающе малая вероятность, что передо мной мой магистр, пусть потерявший память, пусть полностью сросшийся со своей маской — я не могу его убить?

* * *

К 3 главе: вариант Матиаса

...Должно быть, мое плохое самочувствие объяснялось неконвенционным проклятием — должно же сказаться на человеке упавшее на голову неконвенционное проклятие? Или защитным амулетом, который не столь отличался от того, от чего должен был защищать.

Сейчас бы очень пригодился блокиратор. Погрузиться в темное море и отключиться от всего.

— Вот все и вскрылось.

Накал эмоций в сообщении предполагал ни много ни мало, что вскрылись зимние реки, и оттуда на северных предательски полезли утопленники и жертвы темного террора. Я тяжело оторвал голову от подушки и тоскливо спросил:

— Где?

— Этот человечишка, который притворялся твоим союзником, — Матиас сиял от торжества. — И где он теперь, когда его помощь по-настоящему нужна?

Я слишком устал даже для того, чтобы размышлять над его словами. Сил оставалось ровно на то, чтобы удивиться, как можно быть эмпатом и обманываться столько времени.

— Когда на Острова идет тайфун, люди бросают в воду цветы и плоды. Когда на Загорье надвигается тьма, они убивают людей и зарывают их в землю, — я повернулся на бок и закрыл глаза. — Все, что Миль делает, он делает для себя.

Благо, за закрытыми глазами всегда была темнота.

Во снах Лорда почему-то никогда не было охоты или сражений; зато там было темно и тихо. Матиасу нравилось бродить по темным лабиринтам. Можно сказать, он хорошо разбирался в лабиринтах.

В последнее время Матиас спал совсем мало для заарна. Но это раньше он спал много — раньше он ловил любой миг, чтобы ускользнуть в мир туманных видений. Сейчас тот мир, мир, в котором он жил, был слишком любопытный.

Его хотелось трогать, ощущать, пробовать на вкус. Пробовать на вкус мягких беззащитных существ было нельзя, и потому он наблюдал. Как они мельтешат в порах камня, слабые и беззащитные, защищенные только тонкой тканью — а камень холодный и твердый, в скалах рядом со жгучей водой. Ловил их искры, выслеживал, забавлялся, позволяя сбежать, а потом нагонял и прятался совсем близко, на длину прыжка или длину удара. Некоторые чуяли опасность и вертели головами, пытаясь найти источник.