Кот

Вокруг достаточно мест, где будут рады опытным воинам. Уже больше десяти лет продолжается спор за Аквитанское наследство. За то, кто сядет на трон Великого Герцогства, которое у нас еще именуют Лангедоком — землей языка "ок" — спорят король Англии и граф де Арманьяк. Первого, в расчете на присоединение Нижней Басконии, поддерживает король Наварры, а второго, в силу родственных связей — император Франков. Италийские провинции постоянно пытаются вырваться из под тяжкого вассалитета Франкской империи, и еще успевают ссориться между собой. А земляки и родственники нашего Северянина говорящие на гэльских диалектах — не дают жить спокойно англичанам.

Владыка Константинополя с огромным напряжением сил сдерживал джихад мусульман на своих границах, а пестрое одеяло удельных княжеств, объединенных под рукой выборного императора Sacrum Imperium Romanum Nationis Germanicae (лат. Священная Римская империя германской нации) словно морской прилив накатывало на земли восточных варваров.

Да что уж говорить о местах настолько дальних, что известия оттуда доходят до благословенной Кастилии спустя годы, если даже торговый союз — Морская эрмандада семи кантабрийских приморских городов и баскской Витории — вел свою собственную, никак не связанную с политикой короля Кастилии, войну на море. Флот эрмандады не раз уже одерживал славные победы над эскадрами английского короля, и останавливаться на достигнутом, похоже, не собирался.

Это я все к тому, что дюжина вольных альмогаваров в наш жестокий век без куска хлеба не останется. Оставалось только распрощаться с достойным рикос хомбрес — доном Педро Понсе де Леоном, получить оплату и выбрать следующего нанимателя.

Шесть лет назад, во время мавританского владычества на юге Андалузии, в Альхесирасе, как говорят, было чуть ли не десять тысяч горожан. Потом, после штурма, большую часть из тех, кто остался жив увели крестьянствовать в Новую Кастилию и на север Андалусии. Остальные со временем разошлись сами. Кто-то сбежал на восток, в Гранаду. Иные переплыли пролив и поселились в Магрибе. Стены домов, где теперь обитали добрые католики, все так же продолжали белить известью до ослепительно-белого цвета. Вода продолжала бежать по старому водопроводу, а в мавританских банях стояло все то же облако пахнущего орехами пара. Только по какой-то причине большого числа желающих поселиться под защитой христианского воинства почти на границе с мусульманами так и не нашлось. Чуть не половина строений стояли пустыми, и только вездесущие кошки, нарушали мертвую тишину засыпаемых пылью комнат.

Кстати говоря, возможно и зря мы смеялись над еврейскими лекарями, утверждающими будто бы Черную Смерть разносят черные крысы. В полупустом городе было много кошек а потому вовсе не водились мерзкие богопротивные существа. И ведь вот что странно — ни один человек из гарнизона крепости так и не заболел! По разбитой, раскисшей под холодными мартовскими дождями дороге к ближайшей церкви — Святого Михаила у ворот Баб-Тарфа — везли тысячи тел умерших от страшного проклятия воинов. Их потом хоронили у стены, прямо вдоль дорог и от этого самые крайние, ближайшие к Гибралтару, ворота в Альхесирас скоро стали называть Кладбищенскими. А живущие в самом городе, все до одного, остались живы...

Потом, после смерти короля Альфонсо, армия большей частью ушла. В Ла-Линеа осталось не больше полутора тысяч воинов. В Альхесирасе и того меньше. Так что когда нам понадобилось какое-то пристанище на время между походами в горы, мой старый слуга легко подыскал подходящее строение.

Мы пришли в город к полудню в субботу. В воскресенье сходили на мессу, после которой уговорили-таки отца Леонарда показать нашему Северянину картинку в Библии, изображающую удивительного африканского зверя. Это обошлось нам в две монетки по девять динеро, но никто не жалел. Общее мнение, на своем жутком каталонском наречии, высказали братья Сомпреро из Таррагоны:

— Скажем дома что видели такое чудо. Все станут нам завидовать. Уважать нас станут.

О том, что явленный нам зверь всего лишь — красивая картинка на пергаменте уточнять вовсе не обязательно. В конце концов, вряд ли в их рыбацкой деревеньке найдется много людей вообще хоть раз в жизни видевших книгу.

А в понедельник я, переодевшись во все самые лучшие наряды, тщательно причесавшись, подправив бородку и вместо привычного меча прицепив к поясу кинжал, а к сапогам шпоры, отправился в так и не достроенный дворец алькаида. Седой Микаель шел следом, обремененный поклажей — пухлым кошельком с насчитанной Педро Контадором королевской пятериной, и двумя свитками — добытым в ущелье посланием коменданта Гибралтара и записью моего вассального договора.

Дальше Патио-дель-Аква-Корриенте — уютного внутреннего дворика, где между невысокими подстриженными апельсиновыми деревьями тек настоящий ручей, нас не пропустили. Майордом взял на себя труд доложить хозяину о нашем прибытии, а пока предложил насладиться прохладой стекающего по акведуку с ближайших гор ручья.

По галерее опоясывающей патио по периметру, прогуливались небольшие группы каких-то незнакомых господ. Подходить к ним первым я посчитал ниже своего достоинства. Еще решат будто бы я невежа.

В ближнем к порталу в собственно дворец углу пара богато одетых, сияющих золотым шитьем и драгоценными украшениями кабальеро развлекали разговорами младшую дочь дона Педро — Беатрис. Туда тоже мне не хотелось. С дочерью сюзерена нас знакомили, но как-то отношения наши сразу не заладились. У меня создалось ощущение, что молодая — ей тогда было примерно тринадцать — девушка испытывала наслаждение когда находился повод ко мне придраться. Ну, да. Одежда моя может и не может похвастаться изощренной отделкой или дорогими тканями. А все украшения, что удалось найти в замке Святой Анны в Кастро-Урдиалесе сразу после смерти отца мама велела снести торговцам. Две наших горных деревеньки давали не больше десятка мараведи в год каждая, а только на содержание замка требовалось по меньшей мере пятьдесят. Еще нужно было кормить слуг, делать подношения в церковь и что-то кушать и во что-то одеваться самим. Трудное было время...

Быть может, пальцы мои и не одеты в кольца и перстни, и на груди нет толстой золотой цепи владетельного сеньора, хоть род наш не менее древний, чем у тех же галицийских однофамильцев де Кастро. Зато в Кастилии не много найдется идальго кто мог бы сравниться со мной в бое на мечах! И в Пограничье мое прозвище звучит куда весомее, чем любой самый длинный титул какого-нибудь кастильского гранда.

Да и с одеждой у меня все не так плохо, как это было год назад. Теперь у моя камиза (нижняя рубашка) из тончайшего, хоть и белого, шелка, а не изо льна. Из этого же, только более толстого материала — коттарди в новомодном итальянском стиле, что принесли нам генуэзские торговцы. Шерстяные кальсес (штаны-чулки) сшиты из фламандской ткани, а на рыцарском поясе довольно серебряных бляшек, чтоб при необходимости напоить в таверне весь свой отряд хорошим вином. Ну и конечно же — сапоги! Городские дворяне, больше привычные к каменным мостовым, чем к каменным осыпям Сьерры-Невады, могут сколько угодно морщить носы и утверждать, что им в длинноносых пуленах (обувь) гораздо удобнее. Посмотрел бы я на них и их остроносые тапочки в горах! Вот наш извечный враг — мавры не гнушаются сапогами. Слышал, что будто бы даже эмир Гранады на охоту непременно только им и доверяет свои царственные ноги. Так чем я хуже?

Плащ одевать не стал. Легких и коротких, вроде тех, в которые укутали плечи двое молодцов заставляющих румяную Беатрис Понсе де Леон смеяться, у меня и нет. Какой в них смысл? Вся моя одежда удобна и практична, и по случаю жары осталась дома. Точно так же, как и приготовленный для зимних холодов, подбитый мехом горностая пелиссон (род теплого плаща).

У ручья стояли друг на против друга две мраморных скамьи. На одной из них сидел какой-то одетый по дорожному господин, но другая была свободна. И что самое ценное — заняв ее, я оказывался спиной к развеселой компании у портала. Единственно, что расположившись там мог невольно нарушить уединение незнакомца, но я быстро утешил себя надеждой, что принесения извинений будет достаточно.

На всякий случай сделав изобразив лицом скуку, сунул руку за не туго затянутый пояс и неторопливо прошагал к скамье. А потом, словно только сейчас обнаружив у себя перед носом сидение, легонько пожал плечами и уселся. Микаель встал рядом, так что мне не составило труда дотянуться и вытащить из его рук кожаный тубус со своим вассальным договором.

Скажу честно, заглядывать в текст плацетума никакой нужды не было. За прошедший год столько раз его разглядывал, что успел выучить не только смысл, но и положение чернильных клякс оставленных плохо заточенным пером. И ничего этакого, слишком уж сложного для понимания, или требующего толкования у опытного крючкотвора там не содержалось. Рыцарь, мол, Диего Родригес де Кастро, что из замка Святой Анны в Кастро-Урдиалесе со своими людьми, числом четырнадцать, по закону и древнему испанскому обычаю, на условиях денежного феода — солдадос — целует руку дона Педро, владетельного сеньора Понсе де Леона, королевского алькаида крепости Альхеирас. Кабальеро подписывает сей договор своим мечом, щитом, шлемом, перпунтом и круглой палаткой, люди же его — арбалетами, по паре дротиков, крепкой павезе и прочим вооружением. Дон Педро — двумястами мараведи в месяц и отеческой заботой. И "да покарает Господь изменившего клятве сей до августа двенадцатого, года одна тысяча пятидесятого, когда минет год и один день".

Вот и все. Срок службы вышел. Куда уж проще?! И даже то, что из четырнадцати моих бойцов после года в Пограничье в живых осталось одиннадцать не должно было помешать нашим с доном Понсе де Леон расчетам. Трое отличных парней, павшие в битве с неверными, ныне спят вечным сном в могилах у стен маленького... он и на монастырь-то не тянет... скорее — скит в горах, неподалеку от крепости Кастельяр. Не замерзли насмерть в канаве после попойки, как это не раз бывало с копейщиками в Ла-Линеа после смерти доброго короля. Не были пойманы и повешаны за грабеж вилланов — в начале лета, когда из Хереса и Севильи в военный лагерь перестали подвозить съестные припасы, многие, в поисках чем бы набить тоскующее брюхо, отправились по окрестным деревням. Мои арбалетчики, мои братья альмогавары погибли как герои за святую веру, и теперь уже наверняка нежатся в райских кущах, попивая винцо с ангелами и распевая веселые кастильские песни.

Сегодня же из нашего временного убежища в Альхесирасе уйдет Лопе Геррада. Мой недоброжелатель убедил еще двоих хороших стрелков из отряда, что в Гаскони для умелых воинов непременно найдется работа и добрая добыча. И что не так уж и важно кому резать глотки — окситанцам, пребывая под знаменем с царственными леопардами, или англам, под красным львом Арманьяков. Оставшиеся восемь человек, изъявили желание сопровождать меня в родную Кантабрию, с тем, чтоб предложить свои мечи морской эрмандаде.

— М-дааа, — сворачивая желтоватую бумагу в трубку и пряча документ в тубус, многозначительно проговорил я. — Милостию Господа, Микаель, скоро будем дома...

— Что, прости? — вдруг вскинул на меня глаза господин сидящий на скамье напротив. Я о его существовании уже и думать забыл. А он, как оказалось, внимательно за мной следил. Что, по меньшей мере, несколько не учтиво. Что я менестрель какой-то, или ярмарочный жонглер, чтоб так нахально меня разглядывать.

— Сеньор? — приподнял я правую бровь. Получилось не особенно доброжелательно. Не хотелось бы затевать ссору в доме моего сюзерена, но и терпеть этакое пренебрежение приличиями не к лицу настоящему идальго и бабальеро.

— Нас не представили друг другу, — сделав вид, будто бы не заметил моего вызова, спокойно продолжил незнакомец. И только теперь я позволил себе тщательно его рассмотреть.

Нужно сказать, воином он не выглядел. Свободные, присущие скорее человеку привычному к шелкам и бархату, чем к железу, движения. Рыцарский пояс, но по новой дворцовой моде — обувь без шпор. Изящный франкский, или быть может даже алеманский кинжал с украшенной золотом и янтарем рукояткой. Настолько же красивой, на сколько неудобной в использовании и бесполезной. Волос за шапероном видно не было, но клянусь вязальными спицами Святой Анны — под многими слоями ткани наверняка скрываются тщательно завитые в кольца длиннющие кудри. Уж этот-то господин не нам, фронтерос, чета. Может поди себе позволить ходить в купальню хоть каждый день.

И только одно, небольшая примета, которую еще и не так легко разглядеть, принуждала меня не торопиться с выводами. На бороде человека, подолгу носящего железный горжет, со временем от кожаных ремешков образуются тонкие полоски потертостей. И у этого наглеца такие прорехи в бороде имелись.

В остальном, кроме кинжала и бороды — ничего особенного. Дворянин лет двадцати пяти, или чуточку больше. Внимательные, влажные карие глаза уроженца Андалузии или Мурсии. Добротная, большей частью кожаная одежда, удобная в дороге и достаточно приличная для патио губернаторского дворца.

— Мое имя — Лопе де Канисарес, — тоном, будто бы я непременно должен был, едва услышав имя, немедленно вскричать: "О! Какая честь для меня беседовать с таким знаменитым на все Среднее море господином". Ему не повезло. В списке глубоко уважаемых мною людей, никаких де Канисаресов не было. А все до единого Лопе, которых мне довелось знать, оказывались редкими ублюдками. Того же Герраду хотя бы взять...

— Диего Эль-Гато, — кивнул я. Среди фронтерос я достаточно хорошо известен. Но мой нынешний собеседник к обитателям Пограничья, похоже, никакого отношения не имел.

— Ты, должно быть только недавно прибыл в крепость? — не унимался тот.

— В субботу, — признал я его правоту.

— О! Вот видишь. Иначе вы тот час бы догадались, что беседуете теперь с личным посланцем короля, дона Педро Кастильского.

— Как драгоценное здоровье Его Величества? — поинтересовался я. Перед последним нашим походом поговаривали, что сына Марии Португальской, единственного законнорожденного потомка доброго короля Альфонсо настигло то же самое проклятье — Черная Смерть. И что будто бы в Севилью уже собрались виднейшие из рикос хомбрес дабы решить, кто после смерти Педро займет трон королевства.

— Беда, благодаренье Господу, миновала. Нашелся ученый медикус из иудеев, что сумел-таки преодолеть болезнь нашего господина.

— Из евреев? — уточнил я.

— Да-да. Именно так я и сказал.

Что мне оставалось? Только пожать плечами. Чудно как-то у них там все, во дворце. Притащить в алькасар еврея, что уже само по себе удивительно. Так еще и доверили христопродавцу жизнь государя!

— В последние дни в крепость прибывает много войск, — сменил тему де Канисарес. — Ты, сеньор Эль-Гато, ведь наверняка тоже привели отряд?

Кивнул. Хотя, можно ли назвать моих альмогаваров войсками? В соматенте конечно рассказывают, о том как лет пятьдесят или около того, назад вольные воины на службе короля Арагона хорошенько наподдавали хваленым италийским рыцарям на Сицилии. А абардажников лучше нас вообще не сыскать. Но что-то я не слышал, чтоб в Альхесирасе объявился хоть один из известных наших капитанов. А без удачливого и уважаемого командира войско не собрать.