Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Да... Одно, за всё время моего пребывания в шкуре Самодержца, понял: нашим либерастам в России — "которую они потеряли" и по которой так жалобливо скулят, сильно не понравилось бы!
От "приятных" воспоминаний, перешли к делам "житейским" — к военным, то есть. По отношению к текущему моменту, будущий герой финского народа был настроен крайне пессимистично:
— Государь! Если так дело дальше пойдёт, скоро будем драться дубинами.
В принципе, ничего нового он мне не сказал: нехватка оружия и боеприпасов — особенно снарядов для артиллерии, вопиющая кадровая проблема — "тысячи солдат из резерва совершенно не умеют обращаться с винтовкой, а нехватка офицеров и унтер-офицеров становится всё более ощутимой".
— Из прошедшей — Японской войны, не было извлечено никаких уроков! Наоборот, в некоторых отношениях, стало ещё хуже.
"Хуже" не знаю — но лучше не стало точно! Особенно в следующем подпункте: "плохие отношения между начальниками" — у Маннергейма были какие-то тёрки с генералом Келлером и, он по нему вскользь "прошёлся". Опять же не новость: раздрай меж генералами любой армии давно известен. Конечно, в Российской армии это явление носит несколько гипертрофированный характер — как и многое другое.
Хреновато дело обстояло и, с дисциплиной:
— Приданная мне под Зазулинцей З-я бригада Туземной дивизии, просто-напросто отказалась наступать, — возмущался он, а её командир — генерал-майор Краснов Пётр Николаевич, потакал своим подчинённым!
Да, фельдмаршал: наши абреки — это тебе, не твои финны!
— Вот, как? — деланно удивляюсь, — а что же Великий князь Михаил Александрович?
Мой братец, напоминаю, номинально считался начальником "Туземной" (Дикой) дивизии — а, кто ей на самом деле руководил, я хрен его знает... Сейчас, после того как я "репрессировал" Михаила, над "Дикими" начальствует генерал от кавалерии Гусейн Хан Нахичеванский. Конечно, "стратег" с него — ещё тот! Зато хотя б, преданный и верный мне: если не врут историки и меня не подводит память, он был вторым — после Келлера, сделавший хоть какую-то попытку прийти на помощь Николаю Второму в марте семнадцатого года.
— Великий князь Михаил Александрович, осудил Краснова, — смущённо ответил боевой генерал и добавил, слегка покраснев, — из Ставки... На словах.
Я, деланно зевнул:
— Вы тоже хороши, господин генерал! Надо было выкатить пулемёты и перестрелять всю эту сволочь. Вместе с Красновым — гнида, по ходу, ещё та!
Пока будущий строитель линии своего имени на Карельском перешейке, пребывал в немалом шоке от моих слов, встал и немного прошёлся по кабинету, размышляя... Как бы не спрыгнул: "в реале", этот генерал — поняв, что дело пахнет жаренным, вышел в отставку в семнадцатом году — сославшись на какую-то болезнь, подцепленную в Маньчжурии. И, уехал в Финляндию — где мгновенно излечившись и снюхавшись с немцами, загасил красных финнов.
Да, нет!
До такого состояния, Густав Карлович ещё не дошёл. Для этого ещё полтора года российского бардака надо, Февральский переворот и, судя по всему — агитации буреющей не по дням, крупной финской буржуазии — взявшей курс на полное отделение страны от России.
Сажусь снова напротив и, взяв его руку в свою ладонь, заглядываю через глаза в самую генеральскую душу:
— Господин генерал! С оружием, амуницией и боеприпасами скоро станет лучше — сами сделаем или у союзников закупим... Подготовку нижних чинов, унтеров и офицеров этой зимой наладим — этим сам генерал Келлер обещал мне заняться...
"Плохие отношения между начальниками" — дело поправимое, если разрешить каждому из них самому набирать себе команду и, самому же — за каждого в ней отвечать...
Сделал паузу, чтоб до собеседника дошли мои слова и, потом:
— Но, все эти меры не дадут видимого результата, если мы не наведём порядка в ближайших тылах армии: своими глазами видел, а не с чьих-то слов говорю — там творится сущая анархия! Каждая воинская часть считает своим долго всё разворовать и разрушить в том месте, где она стоит — а там, хоть трава не расти. Сплошное мародерство и воровство, а следом является дезертирство, бродяжничество и распущенность в тылу!
— Воистину так, Ваше Величество, — горячо со мной соглашается, — с объявлением войны дисциплина в армии была фактически отменена — повторилось то же самое, что обращало моё внимание ещё в японскую войну. За десять прошедшей с той поры лет, в воспитании в армии дисциплины не было принято никаких действенных мер...Никто даже и, не подумал об организации тыла с этой стороны — которая, казалось бы, так проста для понимания даже штатского человека! С таким тылом мы проиграем войну, Ваше Императорское Величество!
Так, так, так... Ощущение, как на рыбалке — когда начинает клевать: поглубже заглоти, поглубже...
Здесь, я услышал от Маннергейма то, что хотел услышать. Он соскочил с кресла и довольно-таки эмоционально заявил:
— С ТАКИМ ТЫЛОМ, ВОЕВАТЬ НЕЛЬЗЯ!!!
— А Вы, считаете, — спрашиваю вкрадчиво, — что мы должны непременно выиграть эту войну?
— Конечно, Ваше Императорское Величество! — отрицающее мотает головой, — вспомните проигранную Японскую войну, Государь. Вспомните, какие после неё были революционные потрясения. А, если мы вновь потерпим поражение — я, даже боюсь себе представить, какие несчастья обрушаться на Россию!
Ну, теперь ты мой, Густав Карлович! А финны, нехай подыщут себе другого кандидата в фельдмаршалы.
"Подсекаю": хватаю его руку, трясу её, левой рукой обнимаю опешившего Маннергейма и горячо говорю — взгляд в взгляд:
— Я знал, господин генерал, что в вашем лице я найду самого преданного мне, Престолу и Отечеству приверженца! Готового выполнить любой приказ Императора и Верховного Главнокомандующего, каким бы трудным он не оказался...
До генерала начинает что-то доходить — он раскрывает было рот, но уже поздно: я уже "подсёк"! Беру со стола заранее заготовленные документы, вписываю в них его фамилию и звание и торжественно вручаю:
— Поздравляю! Теперь, Вы по чину — генерал-лейтенант и заведующий новым родом войск — Императорской полевой жандармерией.
Вижу, несостоявшегося героя финского народа, чуть Кондратий не хватил...Вот так всегда: всё понимаем — но грязную работу, пусть делают за нас другие! Чуть ли не насильно, усаживаю его обратно в кресло:
— Ещё раз поздравляю, господин генерал-лейтенант!
Когда Маннергейм чуть-чуть пришёл в себя, он начал было, прижав руку к сердцу и пытаясь встать:
— Ваше Имп...
— Да, знаю! — не давая ему закончить фразу, резко обрываю, — среди наших господ офицеров, отношение к жандармам отвратительное! Им, даже подать руку считается бесчестным. Вот потому-то, я выбрал Вас — а, не кого-нибудь другого.
Действительно: одно дело человек сам — по свободному выбору идёт в жандармы, после какого "бесчестного" поступка, например, или в погоне за чинами или высоким жалованием. А другое дело — его приказом самого Верховного Главнокомандующего назначают... Почувствуйте разницу, как говорится!
Это во-первых, а во-вторых: сама личность Маннергейма — сам его внешний вид, как бы говорил, что он и бесчестие — понятия несовместные. Ну, недаром же он "в реале" такой широко известной исторической личностью стал — которого, даже враги уважали. Сам Сталин в его сторону неровно дышал — это говорит о многом!
— Вы же в свою очередь, можете назначить себе в подчинённые любого офицера Императорской Гвардии или Армии...По согласованию со мной, конечно. Отказ будет считаться воинским преступлением — сродни дезертирству и караться по всей строгости военного времени: скоро специальный приказ Верховного Главнокомандующего выйдет.
Как-то довольно быстро, генерал задумался и стал соображать вполне адекватно:
— Не всех можно понудить, Ваше Величество! Некоторые офицеры, предпочтут стреляться — если невозможна отставка...
Я, с полнейшим безразличием пожал плечами:
— Да, хоть вешаться! Естественный отбор в действии: идиоты должны вымирать и, не оставлять потомства.
Затем, подумав сам и припомнив кое-что из собственного недавнего опыта:
— Хотя, да! Толку от таких...
* * *
Гвардию надо безусловно сокращать — она не показала никакого преимущество перед обычными полевыми войсками. За исключением, особливо великих потерь, разумеется — когда лучший человеческий материал Империи, бездумно бросали в "мясорубку" — ради каких-то особых "гвардейских" понтов. Только и слышно было, как Гвардия — в лоб на пулемёты, "не ложась" атаковала какое-нибудь гов...но — которое, даже на топографической карте не сразу найдёшь. Причём, вот это — "не ложась", "в штыки" особенно любили смаковать, подчёркивали...
Даже, у Слащёва — этого умнейшего человека, это нет-нет — да проскакивало.
БЕСИТ!!!
"В реале", гвардейскую пехоту добьют в следующем году — на топких берегах речки Стоход, при многочисленных попытках штурма злосчастного Ковеля — в продолжении, уже захлебнувшегося в русской крови Брусиловского прорыва...
А я этого сделать не дам!
Пусть, "оптимизированная" до разумных пределов Русская Императорская Гвардия, выполняет парадно-представительские функции — да патрулирует улицы обоих столиц: собранные со всей Империи лучшие представители её "сильной" половины, должны остаться в живых и, после войны дать здоровое и, как можно более многочисленное потомство — а не гнить невесть где, вдали от родных изб!
* * *
— ...Предпочтение отдавайте офицерам Пограничной стражи. Я даже, пожалуй, издам указ — о поочередном временном прикомандировании к Полевой жандармерии, сроком скажем на полгода, всех офицеров и унтер-офицеров из Особого корпуса пограничной стражи.
Вижу, мой собеседник нетерпеливо заёрзал — стало быть, осенила его какая-то гениальная мысля:
— Вы, что-то хотите спросить, господин генерал?
— Ваше Императорское Величество! Позвольте дерзнуть...
— Дерзайте!
Встав, Маннергейм, как будто с телебашни — из-за своего роста, казалось, начал вещать:
— Не проще ли, Государь, переподчинив Военному ведомству, полномочия Корпуса Пограничной Стражи расширить на прифронтовую полосу? Глубиной, скажем в сто вёрст...?
Как мне известно, пограничники в это "интересное" время принадлежат не органам госбезопасности, как "у нас", а министерству финансов.
— ...Любой офицер с удовольствием пойдёт в Пограничную стражу, Ваше Величество, даже из кавалерии — их чины носят звания армейской конницы.
— Помолчите, господин генерал — я думаю!
Когда до меня дошло, возникло чувство неловкости и досады... Почему, мне самому в голову не пришло такое простое очевидное решение?!
"Послезнайка" недоделанный...
Я, уставившись на люстру и, тщательно её разглядывая, хорошенько задумался — в принципе, идея стоящая: и там и, там — поддерживание особого режимного порядка, ловля "нарушителей", шпионов и прочих вражеских агентов. Дальневосточная же граница, с её "хунхузами", вообще от прифронтовой зоны — уже лет сто как, ничем не отличается!
Заманчивым является ещё и то, что можно воспользоваться уже готовыми структурами западных пограничных округов. В Вильно, где я побывал перед одноимённым сражением, например, располагался 2-ой Пограничный округ.
Однако, связываться с министерством финансов... Я вспомнил свой опыт общения с Горемыкиным и бббррр! Внутри у меня всё заныло, как в предвкушении звездюлины.
С другой стороны — при Вилие, на Мейшагольской позиции, была Сводная пограничная дивизия: она подчинялась армейскому командованию и использовалась как обычная пехота. Кстати, когда при переформировании в "Оперативно-Тактическую Группу полковника Романова", из части пограничников был создан Заградительный отряд — показавший весьма высокую эффективность. Порядок в тылу ОТГ — хоть и на очень короткое время, был наведён быстро и решительно.
Звоню в Штаб и приказываю как можно быстрее предоставить мне краткую справку по западным пограничным округам. Спустя некоторое непродолжительное время (приучил-таки своих штабных работать оперативно!), пока мы с Густавом Карловичем добивали самовар, оттуда перезвонили и самый компетентный в этом вопросе военный чиновник, дал самую исчерпывающую информацию.
Да, западные округа Отдельного корпуса пограничной стражи: 2-ой Варшавский, 3-ий Вильненский и 4-ый Житомирский — с началом войны были переподчинены от Финансового к Военному ведомству и, за год войны вполне благополучно были угроблены. Мало того, с Дальнего Востока на фронт был передислоцирован Заамурский пограничный округ в составе четырёх бригад — с казаками которых, я познакомился в самом конце сражения за Мейшагольскую позицию и, его видать по всему — ожидает такая же незавидная судьба.
Не знаю, кто как — а, я уже не удивляюсь наличию более чем двух миллионов вооружённых дезертиров в Империи, накануне революции!
Звоню лично генералу Алексееву и на повышенных тонах, приказываю ему немедленно вывести из боёв всех уцелевших кадровых пограничников:
— Самих Мухтаром лаять заставлю, Ваше Высокоблагородие — и Вас лично и, весь ваш кастрюлеголовый Штаб — если замешкаете исполнить!
* * *
В самом мрачном расположении духа, рву приказ об "полевых жандармах" и кидаю его в корзину. Безусловно, Маннергейм прав: надо считаться с общественным мнением — урок мне, самодержцу-самозванцу!
Говорю ему:
— Хорошо! Пусть новый род войск, который Вы возглавите, будет называться: "Отдельный полевой корпус пограничной стражи". В него будут входить все пограничные округа оказавшиеся на театре боевых действий в результате начавшейся войны — а подчиняться он будет непосредственно Верховному Главнокомандующему. Создавайте свой штаб, пишите уставы — месяц сроку Вам для этого, господин генерал! Собирайте под своё начало всё, что осталось от трёх округов на Западе, Заамурский пограничный округ и, не забывайте про "командировочных" из мирных пограничных округов...
Недолго думая, Маннергейм заявляет:
— Этого, будет явно недостаточно, Ваше Величество! Если с офицерским или унтер-офицерским составом, я думаю, мы как-нибудь, да совладаем — использую по вашей идее "командировочных" с тыловых пограничных округов, то где взять нижних чинов? Боюсь, если использовать существующий порядок их набора, то нам придётся самих "пограничников" ловить...!
И опять он прав! Не хочет русский мужик ни воевать, ни ловить тех — кто воевать не хочет.
— ...Разрешите, использовать в "Отдельном полевом корпусе", лишь казаков?
Хм...В семнадцатом году, насколько верно мне подсказывает память, казаки ненамного лучше серошинельной "махры" себя проявили! Точно также воевать "устали" и, захотели домой — поближе к бабам. Это потом они спохватились — когда большевики их "разказачивать" стали, уравняв в правах с иногородними. И, даже "дикие", не изъявляли особого желания свои бешметы с черкесками — рвать об германские и австрийские штыки, ни за "белого" царя, ни за русскую демократию.
Так, где ж мне взять то их — таких верных "царю и Отечеству"? Чтоб, не боялись свою же — русскую кровь пролить, поддерживая порядок в ближайшем тылу Императорской армии?
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |