Феномен. Казимир неуловимый

— Да ты, капитан просто электровеник, и танк ведешь, и пушку заряжаешь, и из пушки стреляешь, да еще и из пулемета — все практически одновременно!

— У тебя учусь, приходится соответствовать!

— Отменно сработали, Циркач! — Полез ко мне с объятьями Смирнов, я увернулся, подошел к Гедре, та положила голову мне на плечо с блаженной улыбкой.

— Мост бы подорвать, не зря же захватывали. Был бы деревянный, так подожгли бы, а так, не знаешь, как и подступиться, — чешет затылок капитан.

— Расстреляй опоры бронебойными, — подаю бесплатный совет.

— Ага, дело, попробуем. Смирнов, заряжающим!

Сладкая парочка исчезает в танке. Я, пошарив в коляске смирновского мотоцикла, достаю полные магазины взамен расстрелянных, три хватит. Потом мы с Гедре отходим от моста к первым домам улицы, ведущей в город. Танк, между тем, отъехав от моста в сторону, раз за разом бьет по опорам. Мост подрагивает, но терпит, однако не долго. После шестого выстрела два пролета, подняв столб брызг, обрушиваются в воду, а капитан продолжает свою деструктивную деятельность, обрабатывая следующие опоры.

От центра города по улице, ведущей к мосту, движется краденная оккупантами родная полуторка. Метров ста не доезжая, водитель, заподозрив неладное, паркуется у тротуара и выходит осмотреться. Снимаю его выстрелом, и напрасно. Из города показывается грузовик с пехотой, затем второй, и еще два. Не знаю, что смущает водителей больше, лежащее поперек улицы тело или работа танковой пушки, но грузовики останавливаются, пехота горохом сыплется на тротуары и проезжую часть. Пригибаясь и выставив вперед винтовки, идут к нам. Группа быстрого реагирования. Действительно, быстро.

— Гедре, красавица, пригласи сюда... уже не надо.

Остатки разбитого моста валятся в реку, и танк не разворачиваясь, пятится в нашу сторону, стреляя из пулемета за реку. Нормально, я начну, они продолжат. Увожу Гедре за угол, и поднимаю автомат, стараясь успокоить наиболее готовых к стрельбе гансов. Но нет, тут не разгуляешься, десяток выстрелов, и ухожу назад, к Гедре. Время проскальзывает, ответные пули секут из брусчатки тротуара искры, и крошат в красноватую пыль кирпич угла укрывшего меня домишки.

Танк выезжает на перекресток, башня уже развернута, и капитан входит в игру без разминки, длинной очередью заявляя о своем появлении на поле. Черт, а ведь это может затянуться надолго. Не пора ли уносить ноги? Если бы танк закрыл корпусом мотоцикл, и Смирнов в него перебрался, можно синхронно уйти за угол. Соображаю, как донести план до танкистов, но нет, у них на уме другое. Танк разворачивается, и к башенному пулемету подключается вмонтированный в лоб корпуса. Свинцовый ливень чистит улицу от гансов, по крайней мере, ответная стрельба стихает, глохнут и танковые пулеметы. Пока все? Выглядываю из-за угла, точно, к десятку трупов моего производства прибавилось штук двадцать капитаново-смирновских. Живых не видно, разбежались по переулкам, попрятались, забившись во все мыслимые щели, не вступать же в перестрелку с танком.

Быстро веду Гедре к мотоциклу. Обманчивое спокойствие может оборваться в любой момент. Прорываться сквозь недобитых гансов нельзя, любая граната может и с танка сорвать гусеницу, а нас с мотоцикла ссадят моментально. Несколько раз машу рукой вдоль реки на восток, указывая направление отхода, надеюсь, танкисты заметят. Гедре с полпинка заводит мотоцикл, я устраиваюсь сзади, уходим за угол. С опаской смотрю за реку, куда стреляли танкисты. Побыстрее бы, но Гедре едет километров двадцать в час, убил бы того, кто ее учил, если бы уже не убил. Танк грохочет сзади, нагоняя, затем едет справа, прикрывая от реки, потом обгоняет и уходит вперед. Слегка отрывается и сбавляет скорость, потому, что Гедре и не думает разгоняться.

Тем не менее, через полчаса такой гонки объезжаем город, и, выйдя на полевую дорогу, оставляем Даугавпилс за спиной. Короткая остановка, капитан садится за руль мотоцикла, а гордая своими водительскими подвигами Гедре отправляется в танк. Теперь мы уходим вперед, дорога в лес, и сильно портится. Километров через десять снова встаем.

— Далеко не уедем, бензина чуть, — озабоченно сообщил Смирнов.

— Видел, — подтвердил капитан. — Жаль, хороший танк, и снарядов осколочных хватает. Пострелять бы, перед тем как бросить. А горючим разжиться, так и совсем... Как думаешь, полковник?

Чего это он меня решил повеличать?

— Узнать бы сначала, куда мы забрались. Ни деревень, ни даже гаишников, — плюю с досады на гусеницу.

— На север надо держать, — уверенно заявил капитан. — На севере главная дорога на Псков, а на востоке мы к Полоцку выйдем, нам это ни к чему.

— По дороге ехать. Дорога в деревню приведет, — предложила Гедре.

— Через десять километров танк встанет. А вчетвером на мотоцикле мы не приедем ни на север, ни на восток, — выдал мрачный прогноз Смирнов.

— Съездить на мотоцикле на разведку, — предложил капитан, — глядишь, и бензину надыбаем. Поехали, полковник.

— Ну, тебя, к лешему, с твоими разведками. Гедре дело говорит, едем по дороге. Мы все в танке, ты впереди. Будет пост, поднимай лапки кверху, и не геройствуй, я вылезу и разберусь.

Капитан со Смирновым хотели пустить обсуждение по второму кругу, но я уже забрался в танк. А вскоре выяснилось, насколько нелепым было совещание. Следующий поворот вывел нас к пшеничному полю, за которым на холме вольно и бестолково раскинулась деревня.

Пока я выползал из люка и осторожно, примериваясь к неровностям брони, спускался на земную твердь (дольше залезал и вылезал, чем ехал), все уже собрались возле мотоцикла.

— Разрешите осмотреть деревню, проверить наличие полицаев и прочей шушеры, товарищ командир? — проявляет инициативу Смирнов.

— Нет, пойдем сразу все вместе. — Поясняю, пока идем через поле. — Если полицаи есть, они сами к нам приползут засвидетельствовать почтение. План такой: располагаемся в крайнем доме, всех впускаем, никого не выпускаем, даже детей. Их могут послать, чтобы сдать нас. В деревне не мелькаем, если жители поймут, кто мы, сдадут непременно, а немцы, узнав про танк, сообразят, кто повоевал в городе, и пришлют сюда... много кого, и много чего. А нам это не надо, я на сегодня навоевался.

— Но ведь надо же узнать, где мы? И что с бензином? — подключается капитан.

— По местности узнаем у хозяев. Все непонятные моменты уточним у соседей. Но перед уходом. Тогда же и с бензином разберемся. Так, пришли, все в дом, всем отдыхать!

— Ага, сейчас отдохнем, — Гедре что-то увидела за нашими спинами.

Синхронно оборачиваемся. Через пустырь перед домом в нашу сторону шествовал важно, в спокойствии чинном немецкий офицер. Один. Без сопровождения. И чем ближе подходил, тем больше мрачнел и краснел.

Вот же придурок! Элементарный утиный тест! Да, мы в немецком тылу, на немецкой технике и в немецкой форме, но, если при этом ведем себя не как немцы, то можно уже заподозрить неладное! Утка не уплывает от подошедшей к берегу лисы! Ахтунг и алярм! Нет, ничего не заподозрил несчастный представитель ариев, очевидно, у высшей расы предохранительные инстинкты в виде недобрых предчувствий в ходе эволюции атрофировались. И правильно, чего опасаться хозяевам мира!

Не дойдя трех шагов, высокородный ганс заложил руки за спину, и разразился длинной гневной тирадой. Не сводя глаз с его надменного лица, я вполголоса поинтересовался у Гедре:

— Хотелось бы в общих чертах понять, что ему нужно?

Все же велик и могуч русский язык! И на всякую чужеродную погань действует, как кипяток на тараканов. И этот, при тихих звуках державной речи побледнел, выкатил глаза, и открыл рот, выронив из него нечленораздельный вопросительный хрюк.

— Он хочет знать, из какого вы, разгильдяи, подразделения, почему не приветствуете старшего по званию, и что здесь делаете.

Немец дернулся, рука его легла на кобуру, но, поскольку в этот миг он уже не относил себя к расе господ, предчувствия подсказали ему не ерепениться.

— Скажи ему, что мы советские диверсанты из группы полковника Алмазова, а здесь мы находимся, чтобы надрать ему зад, — попросил я Гедре, внутренне поморщившись от применения американского штампа. Зря разбавил концентрацию русского языка, но, что ж теперь. Впрочем, немцу хватило. Выслушав перевод, он закрутил головой и засучил ногами. Пистолета жег ему бок, и Смирнов быстро избавил его от него.

Вот же, кстати, любопытный момент. В разгар перестройки была у нас делегация американских полицейских, и особенно они удивлялись непрактичности закрытой кобуры советских милиционеров. Ковбойские игры на скоростное выхватывание у американцев в крови, и с их точки зрения такое ношение оружия выглядело как жуткая нелепость. Как же так, удивлялись приезжие полисмены, пока вы расстегнете кобуру и вытащите пистолет, вас же семь раз пристрелят. Все правильно, только у нас была своя неубиваемая логика. Вероятность встретить в Советском Союзе вооруженного пистолетом бандита, и получить от него пулю была немногим выше, чем погибнуть, попав под метеорит.

Но почему немцы во время войны пользовались такими же закрытыми оружейными чехлами, я не знаю. Однако ломать голову над этой загадкой я не стал.

— Теперь скажи, что и нас интересуют те же вопросы. Мы ему ответили, пусть и он нам скажет.

Гедре перевела, ответ немца был слишком очевиден, и в переводе не нуждался.

— Ну, так не честно! Капитан, заведите его в тот дровяник, и получите ответы на интересующие нас вопросы. Только, по возможности, без шума, и побыстрее, его скоро хватятся. И давайте, все же, уйдем с улицы.

Через десять минут капитан доложил:

— Немец этот капитан из сто седьмой пехотной дивизии...

— Сто семнадцатой, — перебил Смирнов.

— Неважно. Короче, на той стороне холма стоит их батальон. Завтра они выдвигаются на Псков.

— Хреновы попутчики. А зачем они забрались в такую глушь?

— А нет никакой глуши. Там в километре центральная дорога.

Получается, мы двигались по проселку параллельно главной трассе. Ну, или выписали небольшой полукруг.

— Ага, это выяснили, теперь так. Немецкого капитана будут искать, оставаться здесь нельзя, уходим назад, в лес.

— С немцем что делать?

— С собой.

— Он, того. Умер немного.

— Так и хрен на него, пусть гниет в дровянике.

Ситуация мне нравилась все меньше. С немцами ничего не понятно, странный офицер, в одиночку гуляющий сам по себе, батальон, не зашедший на постой в деревню, а остановившийся на отшибе. Будут они прочесывать деревню в поисках потеряшки, или свалят это неблагодарное дело на тыловиков и полицаев? Никак не хотелось бы всю ночь кормить комаров, которые и днем наглели сверх меры. В любом случае, сидеть в лесу, ожидая непонятно чего, было глупо.

— Что думаешь, капитан?

— Объехать деревню с немцами, оседлать дорогу, захватить машину. Расстрелять боезапас, танк поджечь, и уйти на захваченной машине.

— Хорошо, все правильно сказал, но это завтра. А сейчас вы со Смирновым на мотоцикл, и по окрестностям, здесь не только поля и леса, на лугах крестьяне косят. Расспросите, найдете ближайшую подходящую деревню, и устраиваемся на ночь.

Капитан, с крестьянами изображаете немцев, говоришь с ними на русском с акцентом, потом по-немецки Смирнову, как будто переводишь, тот молчит, и важно кивает.

По отъезду разведчиков Гедре осталась бродить снаружи, отмахиваясь от мелкой летучей живности обломанной веточкой, а я забился от комаров в горячий душный танк, где они не так досаждали. Сидеть долго не пришлось, через открытые люки послышалось завывание мотора. Высовываюсь по пояс, прислушиваясь.

— По следу нашему это, через лес машины идут. Погоня, может? — Предположила Гедре.

— Возможно. Если машины с солдатами, зайдешь за танк, чтобы случайно не зацепило.

Из леса, подпрыгивая на ямках и выступающих корнях, выехал грузовичок, и остановился, упершись в танк, загораживающий дорогу. За ним показался второй, и тоже остановился, не выезжая на полянку. Машины загружены, но не солдатами, в кабине первой, кроме водителя один офицер, в задней и вовсе один водитель.

— Два грузовика, солдат нет. — Подтвердила Гедре так, чтобы не услышали в машине.

Машу рукой, приглашая всех подойти, когда это происходит, вытаскиваю из люка автомат.

— Гедре, обрисуй гансам ситуацию.