Капитонов дошел до авиакассы и захотел поменять свой билет с Киева на Софию, но задумался, попросил подождать служащего и заперся в телефонной будке. Дозвонившись в редакцию, он узнал информацию, подтвердившую его догадку — балканское императорское путешествие будет проходить через Кавалу — базу болгарского беломорского флота. Визит в Кавалу, который состоится уже завтра, посетят все высшие руководители Болгарского царства, включая вице-адмирала Стефанова. Вернувшись к кассе, Борис узнал, что из Бухареста прямого рейса до Кавалы нет, но можно долететь до Солуна, а оттуда недалеко до Кавалы.

— Ну что ж, давайте до Солуна, — ответил Капитонов.

Глава шестая. Житейское и вымышленное

В солунском отделении прокатной конторы "Сикст" Борис взял маленький ФИАТ, на котором отправился вдоль побережья Эгейского моря в Кавалу. Дорога пересекала Халкидики и петляла между горами и озерами, но, несмотря на ее не самый прямой профиль, Капитонов добрался до пункта назначения меньше, чем за два часа, прибыв в город к закату солнца. Было заметно, что Кавала готовится к завтрашнему августейшему визиту, но, несмотря на повышенные меры безопасности, журналисту удалось снять номер в небольшой гостинице буквально в нескольких сотнях метров от стоявших у причала военных кораблей.

На следующий день, уже с самого раннего утра, все прибрежные улочки города были запружены гостями и местной полицией. К полудню русская эскадра должна была прибыть в порт, а за два часа до того в город должен был приехать кортеж болгарского царя.

Борис, позавтракав в местном ресторанчике, смог пробиться на территорию порта. Здесь, насколько он мог судить, собрались тысячи местных жителей. Фасады домов были украшены бело-зелено-красными и бело-сине-красными полотнищами, а в руках у большей части приветствующих были аналогичные маленькие флажки.

Тут начались энергичные действия полиции, занявшейся расчищением дорожного полотна к пирсу от зевак. Через несколько минут вереница из десятка черных автомобилей проехала здесь, приветствуемая восклицаниями зрителей. Царь вышел из машины, поприветствовал толпу и поднялся на борт одного из корабля.

Вскоре прибыла и русская эскадра. Император Александр сошел на берег, поприветствовал толпу и вместе с вышедшим к людям болгарским царем объявил о начале торжественного совместного парада. Болгарские и русские эсминцы и крейсера величаво прошествовали вдоль берега. Спустя полчаса, после прохождения военных кораблей, человек в черной униформе и очках сошел на берег и объявил об окончании парада. Борис пригляделся — это был вице-адмирал Стефанов. Журналист непроизвольно напрягся. Ведь сейчас он, Стефанов, может сделать что угодно, если он является руководителем такой мощной и явно недружественной тайной организации. Хотя вряд ли он будет подвергать себя какому-либо риску.

Внезапно Капитонова прошиб озноб. "Для кого эта организация недружественна?", — подумал Борис, — "Что если это одна из специальных служб, специально созданных властями?". Но он отогнал такую мысль. Подумать о том, что высшая государственная власть преднамеренно будет убивать десятки невинных людей для среднего жителя России, каковым являлся Капитонов, было невозможно.

Значит что-то нужно делать. Пробиться ближе, чем на сто метров к венценосным особам не представлялось возможным — слишком много полиции. Тогда Борис расчехлил свой фотоаппарат, прихваченный еще в Москве, и навел объектив на болгарского вице-адмирала. Интереса со стороны полиции это вызвать не могло, так как чуть ли не каждый пятый человек в толпе располагал фотографической или кинокамерой.

Журналист сделал несколько снимков. Больше он ничего не мог сделать.

"Нет", — заспорил сам с собой Капитонов, — "я все же что-то могу". Дождавшись окончания церемонии и отъезда августейших персон, Борис прыгнул в свой прокатный ФИАТ и помчался на восток.

Отличная многополосная дорога стелилась вдоль побережья Фракийского залива. ФИАТ, натужно подвывая своим небольшим моторчиком, удерживал разрешенную скорость в сотню километров в час. Уже через полтора часа Борис по объездной дороге проскочил Дедеагач, а еще через час пересек границу с Россией. Заправившись топливом на Мраморноморском шоссе (машинка требовала на удивление мало горючего), на исходе дня Капитонов въехал в Константинополь.

Огромный город был запружен транспортом, а потому уже на окраине Борис заехал в пункт прокатной конторы и сдал автомобиль. А уже оттуда было делом десяти минут дойти до ближайшей станции метро, как шутили местные жители, "межконтинентального". Как раз сейчас Капитонов и собирался воспользоваться этой "межконтинентальностью" константинопольского метро, направляясь в аэропорт имени Аргеева в азиатской части города.

Борис сел в вагон. "Что может связывать итальянских летчиков и болгарского флотоводца? То, что они все иностранцы и военные ничего не дает... Но с другой стороны...". Метропоезд скрылся от солнечного света. "С другой стороны... Где они могли встречаться?".

Светящийся в темноте метротоннеля знак оповестил о том, что поезд начал пересекать Босфор. Борис вспомнил, что пару лет назад даже писал материал о проекте станции посреди пролива с предполагаемым названием "Евразия", намекающим о ее местоположении. Но потом, по причине нецелесообразности такого проекта, от станции "Евразия" отказались.

Не успела секундная стрелка пойти на второй круг, как промелькнувшая табличка рассказала Борису о том, что он уже в Азии. Вскоре метро домчало журналиста и до аэропорта.

В билетной кассе Капитонов долго метался между киевским и московским вариантом, в конце концов, выбрав последний. А уже через час он сидел в мягком пассажирском кресле "Сикорского" компании "Авианатолия", набирающего высоту над Черным морем. Время до посадки на самолет Борис скоротал в аэродромном книжном магазинчике, где спросил приказчика что-нибудь из легкого, но интересного чтива — Капитонов хотел хотя бы на время полета отвлечься от своего расследования. Здесь ему посоветовали новую вещицу молодой романистки Лериной — "Обреченный десант", созданный, как говорилось в аннотации, на основе "реальных исторических событий". Что Борис и купил, отдав шесть рублей.

В романе шла речь об эпизоде войны в Колумбии — в местной сельве высаживается десантная группа из военных стран СЕВО и вскоре попадает в плен. О жизни в плену и рискованном побеге и повествовала большая часть произведения.

Так, за книгой, незаметно прошли два часа с небольшим полета. В московском аэропорту Борис взял такси и отправился домой.

Спустя несколько часов, ранним утром следующего дня, Борис прибыл в редакцию. Капитонову повезло — оба его компаньона-соучастника оказались в здании редакции, и газетчики собрались в архиве.

Борис рассказал о пережитых им за последние три дня приключениях, показав коллегам выписанные цитаты, портрет вице-адмирала и поделился раздумьями о связях между итальянцами и болгарином, которые он не может установить.

Андрей предложил, для начала, разыскать биографические данные об итальянских асах. Это было единолично признано разумным, и Ревуненков удалился, углубившись в архивные дебри.

С тех пор не прошло и минуты, как за входной дверью послышались шаги, а затем и стук в ту же дверь.

— Входите, — громогласно объявил Капитонов.

— Доброе утро, господа, — поприветствовал репортеров вошедший.

Незнакомец был высоким светловолосым мужчиной обычной среднерусской наружности и средних же лет. Он был одет в черное пальто, в руках держал сложенный мокрый зонт — погода с утра не задалась.

— Мне сказали, что здесь я могу найти журналиста Бориса Капитонова. Я не ошибся?

— Нет, не ошиблись, — ответил Борис. — Это я. Чем могу быть полезен?

— Я читал ваши репортажи об аварии под Покровом... — незнакомец осекся. — Ах, простите, я не представился. Меня зовут Роман Гаврилин. Я был другом Джованни Баньоли.

Глава седьмая. Про войну из первых уст

— Баньоли? Это крайне интересно, — оживился Борис. — Присаживайтесь. Что будете — кофе, чай, какао?

— А какой кофе? — меланхолично отозвался Гаврилин.

— Бауэр.

— Отлично. Если вас не затруднит, — ответил Роман.

Капитонов нагнулся к Молотову:

— Миша, будь другом, принеси кофе.

Дождавшись его ухода, Борис накинулся с расспросами на Гаврилина:

— Роман, извините, не знаю как по батюшке...

— Валентинович.

— Да. Так вот, Роман Валентинович, как давно вы видели Баньоли? Вы были его сослуживцем? Он вам писал, звонил? — журналист засыпал вопросами.

— Я как раз прибыл поговорить об этом, господин Капитонов.

— Зовите меня просто Борис.

— Хорошо, Борис. Джованни я видел в последний раз примерно два месяца назад, да, я был его сослуживцем, и да, мы с ним переписывались. А теперь, если позволите, я расскажу поподробнее.

— Валяйте.

Гаврилин откашлялся и начал:

— Начну с того, что в двадцать лет я пошел служить в Военно-воздушный флот. Первые два года пробыл на одной туркестанской базе. А потом, после известных событий тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, власти были вынуждены прекратить отправку в Южную Америку воинских частей, укомплектованных призывным способом. И приходилось довольствоваться кадровиками и добровольцами, которых поощряли увеличенным жалованием и ускоренным продвижением по службе. Вот и я, тогда еще поручик, решился поехать в Венесуэлу.

В этот момент вернулись Андрей и Михаил.

— Баньоли и Стефанов могли встретиться в конце шестидесятых в Южной Америке! — выпалил Ревуненков.

— Не только могли. Я об этом сейчас и рассказываю, — отпив кофе, ответил Гаврилин.

Борис представил их друг другу.

— Очень приятно, — наклонив голову, сказал Андрей. — Но, позвольте, я закончу. Баньоли и Балдуччи служили вместе в пятидесятые в Абиссинии. А вот о связях между Стефановым и Балдуччи мне ничего не удалось выяснить.

— Хорошо, Андрей, — перебил его Капитонов. — А теперь мы послушаем господина Гаврилина. Роман Валентинович, продолжайте.

— Так вот. Я, значит, отправился в Америку, — еще отхлебнув кофе, продолжил Гаврилин. — В двадцатых числах августа шестьдесят девятого года я прибыл в Каракас. Два-три дня проболтался там без дела, осматривал город. Рано, как оказалось, прибыл. А потом поехал на одну из авиабаз, расположившуюся в паре десятков километров от венесуэльской столицы. Здесь меня записали в одну из Добровольческих эскадрилий Национальной авиации — тогда всех новых военных, прибывавших в Венесуэлу, формально записывали в ряды их армии. На этой же базе я прошел предварительную подготовку — опыта управления транспортниками у меня было немного. Здесь я и познакомился с Джованни. Вообще-то высшее командование войсками СЕВО в Венесуэле предпочитало создавать отдельные национальные части, не смешивая солдат и офицеров из разных стран, но в отдельных случаях, особенно при полнейшем отсутствии языкового барьера, делались исключения. Джованни как раз и стал таким исключением. А вот весь остальной экипаж был русским. Да, пожалуй, и все остальные военные на базе были русскими. Так вот, достался нам с Джованни "Лебедь" шестидесятой модели... А это что такое? — Роман Валентинович заметил обложку книжки, купленной Борисом в константинопольском аэропорту.

— Это я вчера, знаете ли, приобрел, — ответил Борис, протягивая книгу.

Гаврилин покрутил ее в руках и отложил в сторону.

— Редкая гадость, — сказал он о книге. — Им еще хватает наглости писать о "реальных исторических событиях". Это же фактически о нас писали, о нашем экипаже. Автор поначалу даже расспрашивала что-то, привлекала в качестве консультантов. Но ничего впрок не пошло. Сплошная ложь. Хотя как жвачка, которую народу в метро, да гимназистам в школах скормить надо, сойдет...

— А что там, простите, не так? — спросил Молотов.

— Да все не так. Взять хотя бы то, что никакого десанта у нас и не было. Просто мимо пролетали... Да и никакого героического побега, к сожалению, не было...

— А что же было? — спохватились журналисты.

— Так я о чем рассказываю! На чем я остановился?

— Вам с синьором Баньоли достался "Лебедь" шестидесятой модели, — подсказал Ревуненков.

— Точно так! Так вот. Четырехмоторник такой. Начали на нем возить грузы, подкрепления, иногда — раненных, а иногда — и убитых... М-да, всякое бывало. В зону военных действий не залетали, мы, чай, не боевой самолет были. Обычно по курсу Каракас — прифронтовая полоса болтались. Туда-сюда, туда-сюда. А тут надо добавить, что к тому времени колумбийцев и всех их союзников уже к границе оттеснили, а частично — даже на их территорию. Вот так, мы значит, всю осень летали. А в декабре нам, значит, дают задание, летите на западное побережье, в Маракайбо. Там, нам на борт грузят человек пятьдесят морской пехоты, со всем набором — со снаряжением, техникой... И посылают нас на юг — в сельву, в городок Сан-Карлос де Рио-Негро, на самой границе, который только как месяц отбили назад после длительной оккупации. Лететь надо будет практически вдоль линии фронта. Вылетели мы из Маракайбо двадцать третьего декабря, вечером, в восемь часов. А лететь до юга надо было чуть больше часа...

Гаврилин затих и потупил взгляд.

— Так что было дальше, Роман Валентинович? — окликнули его репортеры.

— Что, не долетели мы, увы, — грустным голосом ответил тот. — Не получилось в тот день. Мы преодолели уже почти всю дистанцию, когда оказалось, что навигация весь полет дурила штурмана, да так, что мы на несколько десятков километров на запад отклонились от курса. Поняли мы это только тогда, когда перед нами возник колумбийский истребитель, нахождение которого в венесуэльском небе в канун тысяча девятьсот семидесятого года было невозможно по причине господства нашей авиации. Лавировать-то мы от него лавировали, да не вылавировали. Подбил он нас наверняка. Нам с Джованни удалось каким-то чудом посадить самолет на опушке леса, попутно подровняв брюхом верхушки деревьев. Посадка была очень жесткой, и я и Джованни ударились головой о приборную панель, и пришли в себя только через несколько минут.

Гаврилин взял чашку и допил кофе. Крякнув, он продолжил:

— Очнулись через несколько минут. При посадке, как оказалось, погиб штурман и еще четыре человека морских пехотинцев. Ах, да! Еще надо добавить, что и связь закапризничала и мы ничего не могли сообщить, начиная с того момента, когда нас подбили. Так вот, вскоре после того, как мы очнулись, из близлежащего леса заговорил громкоговоритель, на испанском языке заговорил. Сообщил нам, что мы окружены и должны сдаться. Ну, я-то, после четырех месяцев в Венесуэле, практически все понял, но, видимо на всякий случай, голос из леса повторил свои требования и на ломаном русском. Наши морпехи... Они, кстати, тоже были довольно разнообразного национального состава, да. В основном, конечно, русские, но и немцев, и сербов, и болгар с чехословаками хватало. Так вот, наши морпехи сразу открыли огонь по фигурам из леса. Из леса нам ответили так, что мало никому не показалось. Еще троих морпехов завалили. Ну, мы, всем экипажем, слава Богу, уговорили их сдаться колумбийцам. Окружило нас, как оказалось, человек триста. Их командиром представился некий команданте Хуан-Пабло Рамирес, высокий и худощавый офицер с сигарой в зубах, бешено вращавший своими выпученными глазами и постоянно чесавший свою пышную бороду.