Силуэты

Пролог

Оса, ползавшая по стеклу, лениво зажужжала, поднялась в воздух и вылетела в открытое окно. На улице стояла прекрасная весна тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

— Нет, Капитонов, вы мне объясните, — пожилому человеку, издалека смахивающему на бочонок, было явно жарко в строгом костюме, даже ослабленный узел галстука не приносил облегчения, — объясните, Капитонов, что вам нужно было сделать?

— Производственный репортаж, Святослав Игоревич, — ответил, испуганно глядя на толстяка, юноша с взъерошенными волосами.

— Вот именно, Капитонов! — Святослав Игоревич почти перешел на крик. — Вот именно! Про-из-вод-ствен-ный ре-пор-таж! Понимаете?! Съездили на завод, какой вас там отправляли? Сталелитейный?

Капитонов кивнул.

— Вот. Сталелитейный, — продолжил человек-бочонок. — Пообщались бы с рабочими, инженерами, директором, описали бы производственный процесс, сами заводские помещения... Все в этом духе. А у вас что? Слишком быстро оставили тему. Начали с производства стали, перешли изготовлению оружия, стрельбе, войне, погоням, шпионам, интригам. Жюль Верн вы наш! Конан Дойль доморощенный! Ну неужели так трудно было сделать нормальный репортаж, не выбиваясь из рамок? Куда ж вас все время уносит, Капитонов? В какие дали? Когда хотите, можете эти свои приключения выдуманные описывать, но требуемую работу вам нужно сдать. Такое я не принимаю. Вы поняли?

Капитонов еще раз кивнул.

— Ну и отлично. Вернетесь через неделю. С новым материалом.

— До свидания, Святослав Игоревич, — Капитонов быстрым шагом покинул аудиторию.

Оса влетела через открытое окно в полупустой салон трамвая и присела на внутреннюю сторону стекла. Покрутила усиками, внимательно посмотрела на грустного Капитонова, развернулась и вылетела вон.

Силуэты

Глава первая. Ночные раздумья

Антонио не мог заснуть. Ему редко когда удавалось отдохнуть во время поездки, как и сейчас, тогда как все его соседи, а может быть и все пассажиры в автобусе, включая экскурсовода, уже мирно дремали. А Тонио смотрел в окно на свежевымытую дождем дорогу, отражавшую свет фар встречных машин, и думал. Думал о себе, о семье, о своей долгой жизни.

Маленький Нино впервые увидел настоящие самолеты в Чампино в шестилетнем возрасте и сразу проникся самой горячей любовью к небу. С каждым годом эта увлеченность росла и крепла, так что уже возмужавший Антонио начал армейскую службу в Военно-воздушных силах. Вскоре началась война с Японией, и он в числе первых попросился на Дальний Восток. Первой боевой машиной Антонио стала русская "Анатра" — легкая, быстрая, с мощным вооружением. Итальянские пилоты прозвали её "Веспой", хотя в России она называлась "Анатра Амон". На ней он одержал первую из своих многочисленных побед. Эта картина представлялась ему до сих пор в самых мелких подробностях — отражающие солнечный свет воды Желтого моря, в которые камнем падает подбитый (им подбитый, летчиком Регия Аэронавтика Антонио Балдуччи!) японский Кавасаки. До конца войны Антонио довел свой счет до пяти сбитых самолетов и вернулся в Италию уже асом.

После вступления Италии в новую, Мировую войну, Балдуччи был командирован на Савойский фронт. Здесь его трижды сбивали, однажды он даже был вынужден приземлиться в нейтральной Швейцарии, но и сам не оставался в долгу — за полтора года войны в Пьемонте сбил четырнадцать самолетов противника. С весны сорок седьмого воевал в Нормандии, один раз был сбит над Па-де-Кале, но смог дотянуть до континента. За год войны в Северной Франции Антонио довел свой общий счет воздушных побед до тридцати. И тут произошел удивительный случай, вспоминавшийся им впоследствии довольно часто. В Лилле, возвращаясь из увольнительной, Антонио встретил знакомого русского летчика. Он тоже возвращался в Дюнкерк и взял итальянца с собой. Но уже на пятнадцатом километре пути автомобиль русского внезапно закапризничал, и на ремонт пришлось потратить больше двух часов. Подъехав к Дюнкерку на свежепочиненной машине, летчики встретили неожиданно возникший патруль.

— В город нельзя. Отправляйтесь по этой дороге, — патрульный неопределенно махнул рукой.

Так Балдуччи не стал участником и жертвой исторического события. Двумя часами ранее на Дюнкерк была сброшена знаменитая "Пуссикэт", первая в своем роде, уничтожившая большую часть города и треть союзной армии, готовившейся к десанту через Канал.

После войны Антонио продолжил службу в Африке. В пятьдесят первом Тонио перевели в Абиссинию, на военную авиабазу под Гондэром. Как раз здесь в начале пятидесятых орудовали повстанцы эфиопской республиканской армии, и в Восточной Африке требовались опытные летчики, такие как Балдуччи. Вскоре здесь Антонио встретил свою будущую жену.

Ирина была дочерью русских колонистов первой волны, приехавших сюда еще в середине тридцатых. С началом войны отец и старшие братья Ирины стали партизанами. В самом конце сорок шестого года, за несколько недель до прихода союзных армий, они попали в плен, откуда вернулся живым, хотя и изрядно покалеченным, только один из братьев Гущиных. Не пережив потери детей и мужа, через полгода скончалась мать. Юной Ире пришлось стать главой семьи и взять на себя воспитание и содержание младших сестер и братьев. С Антонио она познакомилась в популярном среди летчиков гондэрской базы кафе "Элика", где Ирина уже несколько лет работала официанткой. А уже в следующем году небесный свадебный кортеж из лучших местных пилотов поразил воображение жителей города. Служебные и семейные дела итальянца шли в гору.

Когда же Балдуччи исполнилось сорок, и он дослужился до подполковника, Тонио, в том числе и по настоянию жены, ушел со службы. Оставив армию, Антонио не оставил небо, создав собственную компанию по воздушным перевозкам, и стал управлять и самой компанией и гражданскими самолетами, вошедшими в состав флота "Балдуччи С.п.А". Дело росло быстро и через несколько лет (как потом оказалась, это были лучшие годы), его компания вошла в тройку крупнейших на рынке авиаперевозок Африки. Но кризис семидесятых серьезно подкосил финансовое благополучие фирмы. После нескольких лет тяжбы в суде со старыми кредиторами и поиска новых, все дело пришлось распродать более удачливым конкурентам. Нино решил уйти на покой и удалился с женой в свой особняк в Трентино, где стал писать мемуары и принимать редких гостей. Такой образ жизни Тонио вел уже семнадцатый год, и, казалось, вот она — безмятежная старость. Но три недели назад от Джованни пришло письмо с просьбой навестить его как можно скорее. Джованни Баньоли был старым сослуживцем Антонио. Не успев, по причине возраста, на войну, Джованни раскрыл свой талант пилота уже в Африке. В восьмидесятых полковник Баньоли оставил службу и переехал в Россию, где открыл авиамастерскую.

Уже через несколько дней после получения сообщения Антонио стоял в пригороде Владимира, где жил Баньоли и работала его фирма. Балдуччи, по совету друга, воспользовался услугами специальных компаний, прибыв в Россию рядовым туристом. Экскурсионная программа включала посещение древнерусских городов во Владимирской и Ярославской губерниях, где гостям демонстрировали образцы средневековой архитектуры и живописи и прочую, сугубо русскую экзотику. Когда началась владимирская часть путешествия, Тонио улизнул от экскурсионной группы, занятой изучением Золотых ворот. Поплутав по центру города, итальянец разузнал правильную дорогу у местных жителей (русским языком Антонио овладел еще в военные годы) и добрался трамваем до окраины Владимира. В двадцать первом доме (в меру скромном двухэтажном коттедже) по Бакинской улице жил Джованни, как раз напротив своей мастерской. После встречи и короткого разговора, старые друзья вышли из дома Баньоли и направились вверх по улице, остановившись перед местным отделением почты.

— Вот карточка, — сеньор Баньоли положил кусок плотной бумаги на стол. — У тебя, Нино, зрение лучше, так что садись и пиши следующее...

Спустя несколько минут Балдуччи заполнял графы адресата.

— В графе "город" пиши "Москва"... Написал? Улица — Эрнста Августа Второго, римскими цифрами пиши "Второго", дом шестнадцать, квартира семь, — продиктовал адрес Джованни.

Баньоли взял заполненную карточку и отнес на отправление.

На остановке, поджидая трамвай в центр города, прощались два старика-итальянца. Тот, что поменьше ростом, в очках, плаще и шляпе, держал за локоть другого, высокого, в легком пальто и "лейкой" на шее.

— И помни, Нино, то послание по почте — это запасной вариант. Нет, по телефону нельзя было ни в коем случае, это слишком опасно. Ты должен приехать к нему и все рассказать. Ты понимаешь, я сам не доеду, не получится, — Джованни перешел на шепот. — И не спрашивай, что за запасной вариант. Я не вполне уверен... — он будто замялся. — Но вот и твой трамвай, дружище! Чао, Нино, Чао!

Размышления сеньора Балдуччи были прерваны резким гудком. Спустя мгновение Антонио ударился головой о спинку переднего кресла и потерял сознание. Навсегда.

Глава вторая. Репортерская работа

Телефонный звонок прозвучал как гром среди ясного летнего дня, несмотря на то, что стояла пасмурная октябрьская ночь. Голос шефа был, как обычно, спокойным.

— Борис, крупная авария под Покровом. На сто первом километре. Выезжай, срочно.

Юрий Михайлович в молодые годы работал телеграфистом, так что привычка к лаконичности осталась на всю жизнь.

Через десять минут белоснежная "Лянча", урча всеми шестью цилиндрами, поглощала километры Владимирской дороги. С рассветом Борис прибыл к месту аварии.

Картина была ужасной. Части пожарной службы уже закончили свою работу, но смесь запахов бензина, обгоревших тел, недавно прошедшего дождя и других разнообразных ароматов еще висела в осеннем воздухе. Искореженный и обгоревший корпус автобуса торчал в придорожной канаве, дорога же была перекрыта перевернувшимся автопоездом. Точнее тем, что от него осталось — закопченным остовом топливовоза, который и служил основным источником запаха гари. Спустя несколько минут Борис брал интервью у исправника покровской полиции.

— Ночью, сами видите, на дороге машин немного, благодаря чему, возможно, удалось избежать больших жертв. На данный момент представляемая картина катастрофы такова: водитель бензовоза, — полицейский кивнул в сторону стального скелета угольного оттенка, — утратил контроль над машиной. Было ли тому причиной утомление, алкоголь, скользкая дорога или что-то еще — мы пока не знаем, так как шоферские останки потребуют длительного исследования. Как бы то ни было, грузовик оказался на встречной полосе, где на большой скорости столкнулся с туристским автобусом, возвращавшимся в Москву. Автобус вынесло в кювет, где он загорелся. Цистерна же бензовоза, видимо также от столкновения, сдетонировала. Число погибших составляет, предположительно, сорок человек. Выживших нет.

Материал сразу пошел в сегодняшний утренний номер. А во втором часу дня Борис вышел из здания редакции, сел в машину и поехал домой, раздумывая над ночным происшествием. Списки погибших, пока предполагаемые — опознание только началось, были уже опубликованы. Большую часть в них занимали немецкие, французские и итальянские фамилии. Анализ останков водителя бензовоза должен был завершиться через три дня и пролить свет на картину катастрофы. В тот день, по данным полиции, за рулем АМО казанской нефтяной компании находился некий Семен Иващенко, направлявшийся на местную автомобильную заправку той же компании. Согласно показаниям коллег Иващенко, тот вышел в дорогу меньше чем за два часа до аварии.

Борис притормозил перед светофором у поворота на Стромынку и почувствовал легкий толчок сзади. В боковом окне показался мотоциклист на ярко-красной "Априлии", который послал в адрес Бориса не совсем приличный жест. Капитонов в мыслях адресовал "железному всаднику" еще более нелицеприятные высказывания, тронулся с места, свернул в переулок и устроился на придомной стоянке.

Домашний телефон выдал звуковое сообщение от брата, в котором он просил поскорее наведаться в гости, повидать приехавшего на пару дней дядю Трофима из Бухары.

Борис бросил взгляд на часы — без четверти три пополудни. Благодаря сравнительно свободным в такой час дорогам, даже в другой конец города доберешься быстро. Мурлыкая, "Лянча" выехала из переулка, а уже через тридцать пять минут Капитонов оказался в нужном районе Москвы. Его застроили в конце шестидесятых, как раз в год рождения Бориса были заселены первые жильцы, среди которых был будущий журналист Капитонов.

Борис поднимается на лифте на четвертый этаж. У входной двери Капитонов-старший разговаривает с соседом.

— Привет, Вань! Здравствуйте, Ефим Абрамович.

— Здраствуй, Боренька... Так вот Иван Евгеньевич, — сосед продолжает разговор, — переворачиваю я эту открытку, а там все стихами-стихами... И непонятно от кого, знаете ли, у меня знакомых во Владимире нет...

— Как говорите, во Владимире? — осведомился Борис.

— Именно, Боренька, почту оттуда сегодня получил... И фамилия у адресата какая-то итальянская... Бадольо, что ли, нет, не Бадольо.

— Ефим Абрамович, а вы не могли бы показать эту открытку?

— Пожалуйста, Боренька, пожалуйста, — сосед разводит руками. — Мне она ведь ни к чему.

Через минуту старик вернулся с почтовой карточкой в руках.

— Баньоли-таки зовут того господина, Баньоли, — проскрежетал Ефим Абрамович. — Глядите.

Через телефонограф Борис отправил запрос в редакцию о поиске в списке погибших человека по фамилии Баньоли.

На лицевой стороне открытки красовалось внушительное и неизвестное Капитонову здание. Перевернув карточку, Борис увидел упоминавшиеся соседом стихи.

Соратник мой, приветствую тебя

На поле боя неприметном.

Приют с ответом у меня

Есть для тебя во склепе этом.

Чтобы понять, кого искать,

Найди отдел ты номер пять.

Сперва найди ты полку тридцать семь,

На ней артикул А шесть-семь.

Открой тридцатую страницу.

Теперь ты можешь удивиться!

Ищи на ней строку седьмую

И узнавай, кого ищу я.

Теперь иди на полку сто один

И там открой артикул D один.

Листай в конце, на триста двадцать третьей,

Двенадцать снизу. Опасайся этих,

Что душу заменили силуэтом.

Их главаря я загадал в вопросе этом.

Отправителем значился некий Джованни Баньоли, воспользовавшийся услугами пятнадцатого отделения почты города Владимира. В графе получателя стоял только адрес, полностью соответствовавший месту жительства Ефима Абрамовича. В этот момент затрещал телефонограф. "Никого по фамилии Баньоли в списках погибших нет" — таков был ответ из редакции.

— Пожалуй, отставьте эту открытку у себя, Ефим Абрамович, — равнодушно ответил Борис, прочитав сообщение. — Ну-с, пойдем, Вань. Где там наш дядька?

С момента аварии прошло два дня, уже все погибшие были опознаны, но с личностью водителя бензовоза прояснения не наблюдалось. Как и с невыясненными обстоятельствами катастрофы. Почему, судя по отсутствию следов, не тормозили ни автобус, ни грузовик? Это оставалось неизвестным.

Но работа в редакции, тем времен, кипела. В завтрашний номер должен был пойти большой репортаж из Петрограда, с открытия первого заседания нового Государственного совета. Вместе с сегодняшним поражением от венгров национальной команды по футболу, Госсовет полностью вытеснил недавнюю аварию, как из "Замоскворецкого вестника", так и из других газет. При этом место на первой полосе на ближайшие дни было забронировано репортажами с Балкан, куда Е.И.В. и Наследник отправились с официальным визитом. "Вестник" уже командировал свою команду журналистов на полуостров. Также интерес у репортеров вызывал французский испытательный полигон в Западной Африке, на котором корпорация "Матра" в ближайшие дни собиралась установить рекорд скорости на суше благодаря своей новой реактивной машине и своему же опытному испытателю Бертрану Гашо. Сверхбыстрый автомобиль, окрашенный в традиционный голубой цвет, должен будет, судя по уверениям "Матры", превысить скорость звука.

Вечером в редакцию позвонили из полиции и пригласили на завтрашнее официальное заявление о промежуточных результатах расследования. Главред, естественно, назначил корреспондентом на завтрашнее дело Бориса, как хорошо знакомого с обстоятельствами аварии. Фотокором отправили Мишу Молотова, недавно принятого на работу в редакцию. Конференция была назначена на половину одиннадцатого утра.

Московский октябрь редко радует глаз и тело обывателя. Нынешний год не был исключением. Голые деревья и голая земля вкупе с московскими новостройками и ревущей автомобильной лавиной навевали у слишком чувствительных людей почти суицидальные мысли. Борис не относил себя к таким натурам, но все же на душе у него скребли целые дивизии кошек.

"Лянча" плавно плыла по проспекту, рядом сидел коллега фотокор. Можно, конечно, было взять редакционную грузопассажирскую "Шкоду", но, оказалось, что багажник машины Бориса был не таким уж маленьким для перевозки фототехники.

На месте уже были репортеры из "Русского листка", "Московских ведомостей", "Криминальных хроник" и ряда других газет, также как теле— и радиожурналисты. Гостей разместили в зале для прессы, и в десять тридцать пять к Борису и его коллегам-конкурентам вышел пресс-секретарь московской полиции Игорь Волков. После приветствия и пространных рассуждений об успехах полиции с аварийностью на дорогах (он что, издевается? — подумал Борис, — Хотя нет, видимо, искренне уверен) участковый пристав Волков перешел к главному. Он объявил, что водителем бензовоза в ту ночь был итальянский подданный, житель Владимира, некий Джованни Баньоли, предположительно угнавший автомобиль за несколько часов до аварии. Угон был предположительным по причине того, что на след пропавшего Семена Иващенко напасть не удалось. Присутствовавшие на заседании журналисты немедленно, как по команде, закопошились, отправляя срочные сообщения каждый в свою редакцию.

— Борис Витальевич, что с вами? — голос Михаила вывел Капитонова из оцепенения.

— По делу ведется следствие, о результатах будет сообщено отдельно. Спасибо за внимание, — вскоре закончил Волков.

Зал постепенно опустел. Борис плелся позади коллеги, задумчиво вглядываясь в пространство перед собой.

— А впрочем... — Капитонов вышел из сомнамбулического состояния. — Поехали, Миха, быстро!

— В редакцию, Борис Витальевич?

— Потом, — сказал Борис, открывая машину. — Редакция подождет. Нам надо срочно заехать в другое место.

"Это определенно тот же человек. Все-таки не так много в стране людей с именем Джованни Баньоли. Не говоря уж о Владимире. Что там за стихи были? Склеп какой-то, цифры непонятные... И фотография на другой стороне...".

— Борис Витальевич, все же куда мы сейчас едем? — Михаил прервал размышления Капитонова.

— К одному знакомому старому еврею. Он поможет распутать дело, с которым буксует родная полиция. И мы можем докопаться до правды первыми, Миха, понимаешь? Должны докопаться!

В полдень зарядил дождь. Истинно октябрьский дождь — унылый, зябкий и не оставляющий ни малейшей надежды на его скорое прекращение. Пелена воды вынуждает включить ближний свет. Машина сворачивает в переулок, выхватывая из стены дождя силуэты других автомобилей.

— Посиди здесь, — сказал Борис, открывая дверь, — я вернусь через несколько минут.

Раскрывая зонт, Борис вылез из машины и, перескакивая через лужи, направился к дому. Лифт, еще вчера находившийся в добром здравии, сегодня, как это ни печально, не работал. Поднявшись на этаж, хотел было позвонить в дверь, но, заметив, что та неплотно прикрыта, вошел в квартиру. За окном барабанит дождь. Дверь в гостиную открыта нараспашку.

— Ефим Абра — начал Борис и остановился как вкопанный, — мович...

Старик сидел в старом кресле с высокой спинкой, открыв рот и уставившись остекленевшими глазами в точку на противоположной стороне комнаты. В его груди торчала рукоять стилета.

Борис медленно повернулся к стене, на которую был устремлен взор мертвеца. Здесь стоял неказистый человечек явно азиатского происхождения, с лицом, обезображенным двумя симметричными шрамами. Азиат целился в Бориса из "Глока" — что Капитонов определил безошибочно, так как Юрий Михайлович частенько демонстрировал подчиненным свою коллекцию огнестрельного оружия этой германской фабрики.

— Эээ... — к Борису вернулся дар речи. — Кто вы такой? Что вы здесь делаете? Это вы его убили?

Подумав секунду, что, пожалуй, эти вопросы лишние и глупые в такой ситуации, Борис поднял руки вверх.

— Стойте. Я ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю, ничего никому не скажу. Вы меня понимаете? Вы говорите по-русски? Э?

Азиат даже не шелохнулся. Тогда Капитонов, не опуская рук, начал медленно пятится назад, к окну. И тут журналист заметил белый прямоугольник плотной бумаги, выглядывающий из нагрудного кармана его визави.

"Открытка!" — пронеслось в мыслях Бориса, — "Та самая!".

Он не заметил, как громогласно озвучил свою мысль, одновременно резко подавшись вперед. Грянул выстрел.

Глава третья. Третий — не лишний

— Борис Витальевич, как вы?

Капитонов очнулся в тот же момент, когда в комнату ворвался Молотов. Кряхтя, Борис встал и дрожащими пальцами вытащил из внутреннего кармана свежераскуроченный телефонограф.

— Ох, ё! — Капитонов отбросил обломки в сторону. — Аппарат "Фельдъегерь" в армейском исполнении с бронебойной оболочкой. Подарок младшего брата. Спасибо тебе, Толик! И куда сбежал монгол, черт его побери? — спросил он уже Михаила.

Несколькими минутами ранее фотокор сидел в машине. Дождь уже стихал, а потому Михаил решил размяться и покинул "Лянчу". На территории дворика, кроме машины Капитонова, стояли еще несколько автомобилей, среди которых выделялся гиппопотамообразный "Атаман" антрацитового цвета. Внезапно где-то наверху раздался хлопок, и Молотов сломя голову ринулся в дом. Между вторым и третьим этажом он столкнулся с мчавшимся вниз человеком. Тот, сбив Михаила с ног, сам потерял опору и, пробив оконное стекло, под звон сыплющихся осколков, полетел на асфальт. Приземлившись, тот тут же вскочил на ноги и дал деру, да так, что моментально скрылся из виду.

— Вот так все и было. Полицию уже вызвал, — закончил рассказ Михаил.

— Вот как все и было полиции и расскажешь. Она такие истории любит, — добавил Капитонов. — Гм, а мы, конечно, попали... В неприятную, гм, ситуацию...

Пошатываясь, Борис вышел из квартиры.

— Что?! Она?! — с лестницы донеслись восклицания репортера. — Да, да! Она!

Через несколько мгновений перед Молотовым предстал сияющий, как начищенный пятак, Борис.

— Нашел! Ту! Самую! — выпалил он, держа в руках почтовую карточку. — Да, и про это никому ни слова, в том числе и полиции. Вот как раз они и подъехали.

Полиция задержала их на несколько часов, причем первоначальные подозрения были развеяны врачами, установившими, что старик был убит еще во время утренней конференции. Уже начинало смеркаться, когда журналисты "Вестника" смогли выйти на улицу.

— Знаешь, что это такое? — Борис вырулил на проспект, показывая фотографу лицевую сторону открытки.

— Где-то такое видел, это будто бы какой-то институт или университет что ли... — пробормотал Молотов. — Сейчас не вспомню.

— Жаль.

Доехать до редакции и наведаться в справочный отдел было делом пятнадцати минут. Здесь работал Андрей Ревуненков, бывший сокурсник Бориса. Семья Андрея реэмигрировала из Австралии в восемьдесят четвертом, когда ему было пятнадцать лет.

— Привет, Кэп! Как дела? Говорят, проблемы с полицией?

— Не совсем. И я пришел по другому поводу. Ты знаешь что это такое и где это находится? — Борис сунул почтовую карточку прямо под нос австралийцу.

— Хм, посмотрим, — Андрей присел и начал рассматривать изображение при свете лампы. — О, смотри.

Ревуненков показал Борису буквы на верхнем ярусе здания.

— Библиотека Натионала... Это португальский? — осведомился Капитонов.

— Не совсем, Кэп. Румынский. А само дело в Бухаресте. Что, тебе тоже отправляют в турне по Балканам? — спросил Андрей.

— Почти. В частном порядке.

— Ты что-то недоговариваешь, Кэп. Что случилось?

— Значит так... — Борис начал свое повествование.

Спустя несколько минут Андрей встал и прошелся по комнате.

— Интересная все же история. И ты про открытку эту полиции не рассказал?

— Нет, конечно.

— Странно, все-таки. Почти полжизни прожил в России, а все никак не могу привыкнуть к такому отношению к полиции, — растянулся в улыбке Андрей. — А съездить в Румынию, думаю, было бы не лишним, — добавил он.

— Но сперва, пожалуй, во Владимир, — возразил Борис. — Узнать про итальянца того, Баньоли. Ты со мной, компаньон?

— О чем речь, Кэп? Поехали, хоть сей момент.

— Гм. А я? — подал робкий голос Молотов.

— Михаил, — Капитонов положил руку Молотову на плечо, — ты остаешься в Москве. Мы завтра вернемся. Да, вот еще что. Задержись сегодня в редакции, хорошо?

Через пару минут два сотрудника "Замоскворецкого вестника" вышли из редакции.

— Можно я поведу? — спросил Андрей.

— Как хочешь, — равнодушно разрешил Борис.

— Спасибо, Кэп! Хорошая машина, давно мечтал такой порулить, — Ревуненков улыбнулся и показал большой палец.

От здания редакции, рыкнув мотором, отделился белый силуэт "Лянчи" и быстро влился в дорожный поток. Уже в потемках друзья приехали во Владимир. Поплутав по окраинам города, спустя некоторое время, журналисты смогли найти Бакинскую улицу. Мастерская Баньоли, как заранее разузнали компаньоны, не была единоличным предприятием итальянца, но совместно управлялась и принадлежала, в том числе, и русским мастерам Баньоли — Жукову, Спицыну и Андрееву. Судя по всему, навстречу машине вышел один из них, коренастый мужичок по виду.

— С кем имею... — начал Борис, выбравшись из машины.

— Виктор Тихонович, — поспешно перебил его мастер, протягивая руку.

— Ааа! Господин Спицын, должно быть? — догадался журналист.

— Он самый. А вы кто такой? Что здесь делаете?

— Борис Капитонов, газета "Замоскворецкий вестник". Вы не могли рассказать...

— Опять... — снова перебил его Спицын, мгновенно меняясь в лице, — полиция была, расспрашивала, наши газеты были, расспрашивали, даже из вашей Москвы телевидение приезжало! Надоело! Я уже все сказал, что не знаю, что случилось с Джованни! Не знаю! Весь день надоедают...

Ворота мастерской захлопнулись прямо перед ошеломленными журналистами. Борис взглянул на часы — без четверти десять.

— Послушай, Кэп, — сказал Андрей, — было бы неплохо пообедать.

— Поужинать, — уточнил Борис.

— И поужинать тоже, — улыбнулся Ревуненков, — надо бы найти местечко...

Отъехав от мастерской совсем недалеко, коллеги увидели небольшое здание со светящейся надписью: "Почта. Телеграф. Телефон". И пониже псевдовязью выведено "Чайная Апшерон".

— Тут пожалуй и остановимся, — машина скрипнула тормозами и встала на небольшой пустынной стоянке.

Квазивосточная чайная оказалась обычным среднерусским трактиром. Спустя полчаса, плотно поужинав, журналисты еще раз подозвали официанта.

— Милейший, — начал разговор Борис, — вы знаете владельца соседней авиамастерской, господина Баньоли?

Официант отрицательно помотал головой:

— Я, знаете ли, работаю здесь всего пару недель, а живу довольно далеко отсюда, так что никого здесь не знаю. Вот хозяин держит заведение уже который год, вот он много кого знает.

— А он здесь? Можно его сюда пригласить?

— Здесь.

— Скажите, что московские журналисты желают с ним познакомиться.

Вскоре перед коллегами оказался высокий, восточной наружности усач с грустными глазами. Джованни Баньоли хозяин чайной вспомнил сразу, эмоционально разводил при этом руками, удивляясь, "как мог такой хороший человек так вдруг погибнуть, не понимаю".

— А в день перед аварией вы его видели? — поинтересовался Андрей.

— Конечно! О чем спрашиваете! Днем заходил, чай пил, на почту рядом ходил. С ним еще кто-то был. Брат, наверное, или товарищ по армии. Он же воевал ведь, да...

— А как он выглядел, этот второй, сможете описать? — вставил Борис.

— Конечно. Высокий такой, сухой, нос крючком. У него еще фотоаппарат с собой был. Такой, с большим объективом... Сидит такой, знаете...

— Извините, пожалуйста, где здесь можно позвонить? — перебил увлеченного разговором дельца Борис.

Он решил проверить, есть в редакции описания людей, погибших в аварии. В редакции они оказались. Оставшийся там Молотов отправил телетипографным аппаратом несколько листов с портретами жертв аварии. Оплатив их печать аналогичному почтовому аппарату, Борис смог среди нескольких десятков лиц разного пола и возраста четко выделить двух, подходивших под описание владельца трактира. Один был французом, другой — итальянцем. Капитонов обвел карандашом оба изображения и быстро вернулся в чайную.

— Посмотрите, — протянул он листок, — под ваше описание подходят господа Франсуа Блан и Антонио Балдуччи. Вот тут, я выделил.

— Слушайте, а ведь похож! Вот этот, — хозяин чайной ткнул пальцем в итальянца. — Он как раз без очков. И нос у первого совсем не тот.

— Кстати, простите за еще один вопрос, а полиция вас допрашивала? — спросил Капитонов.

— Допрашивала, конечно. Они как раз сегодня в дом к Джованни, видел, ходили, в мастерскую его, ко мне тоже.

— И что, спрашивали?

— Я им сам про него рассказал...

— И?

— И ничего. После того как я им описал этого вашего, кого вам надо было, они сказали, что это отношения к делу не имеет.

— Вот как, — задумался Андрей.

— Андрей, нам пора, — сказал Борис. — Сколько мы должны за ужин?

— Десять пятьдесят, — ответил хозяин заведения, подзывая официанта.

— Спасибо, вы нам очень помогли, эээ, извините, не спросили вашего имени... — растерялся Капитонов.

— Ильхам Гейдарович всегда к вашим услугам, — улыбнулся тот. — Заходите еще.

Компаньоны вышли на улицу и Борис бросил взгляд на часы — стрелки показывали половину двенадцатого. Зябкая октябрьская ночь заставила москвичей быстрее забраться в машину. Слишком быстро и слишком легко, подумал Борис, он впутался в это сложное дело. Пытаясь найти логику в известных ему действиях замешанных в деле лиц, Капитонов, изможденный сегодняшним днем, сам того не заметив, уснул.

Глава четвертая. Просто попутчица

Сотрудники "Вестника" вернулись следующим утром, въехав в Москву на рассвете.

— Ну что, махнем сегодня в Бухарест? — Борис притормозил у здания редакции.

— Кэп, ты, конечно, извини, но мне и работать надо. Это у вас, репортеров, график работы свободный, а у нас совсем наоборот.

— Что ж, придется мне одному туда отправиться, — развел руками Капитонов.

Вскоре Борис покинул Москву. Поколебавшись, он решил поехать в Румынию на машине. Около полудня Капитонов въехал в пределы Орловской губернии. Дорожный указатель указывал, что если свернуть налево, то через пару километров можно оказаться в городе Брянске. Но Борис, обуреваемый желанием пообедать, проехал прямо и через минуту притормозил у придорожного ресторана.

Журналист выпил две чашки кофе и заказал обед. Зал заведения был заполненным почти полностью, что неудивительно. Дорожный маршрут Москва-Киев считался одним из самых загруженных в стране. Немаленькое помещение ресторана было наводнено водителями грузовиков, коммивояжерами, путешественниками и прочими автомобилистами.

Через двадцать пять минут Борис уже сел в машину и собрался было продолжить путь, как в стекло двери постучали. Миловидная женщина примерно одного с ним возраста жестами просила опустить стекло. Капитонов покрутил ручку.

— Простите, сударь. Мне показалось, что вы можете мне помочь. Понимаете, моя машина не заводится, а мне сегодня вечером надо обязательно быть в Киеве. Вы можете меня подвезти?

— Садитесь, пожалуйста, — Борис распахнул пассажирскую дверь. — Всегда рады попутчикам.

Попутчица представилась Анастасией Николаевной, художником, опаздывающим на выставку собственных же работ.

— А вы тоже в Киев направляетесь?

— Не совсем. Через Киев, проездом. В Румынию, — ответил Борис.

— Вот как?

— Да. По поручению редакции, — соврал Капитонов. — Я журналист.

— И в каком издании пишете?

— "Замоскворецкий вестник".

— Неужели? Я постоянно его покупаю, — улыбнулась художница.

— Рад это слышать, — Борис взглянул на приборы. — Знаете, а я на той стоянке проглядел. Нам надо бы заехать на заправку.

Через несколько минут показалось сооружение в цветах "Польмина". Борис вышел из машины, оплатил заправку и попутно заглянул в газетный киоск, где взял утренний номер "Вестника". Цветная фотография на первой полосе запечатлела короля Константина и императора Александра во дворце Татой. Также в номере была его вчерашняя заметка о промежуточных итогах расследования аварии полицией, новости с мировых бирж, где сообщалось о резком падении индексов и другие разделы, которые Капитонов быстро пролистал и, в итоге, бросил газету на заднее сиденье.

Его спутница щебетала, не замолкая всю дорогу, и вскоре Борис уже перестал уже ее слушать. С неба начал накрапывать дождь и Капитонов включил стеклоочистители. Проехали поворот на Почеп.

— Вы слышите, слышите? — повысила голос попутчица.

Борис слышал. Глухой стук возвещал о скоропостижной кончине заднего правого колеса. Машину уводит в сторону. Пришлось останавливаться и вылезать под дождь. Шина восстановлению явно не подлежала, и потому пришлось доставать запасное колесо. Испорченная покрышка была мокрой и грязной и Борис весь перепачкался. Когда же он вытаскивал запасное колесо, то оно не удержалось и всем своим немалым весом рухнуло Капитонову на ногу. Если же к этому добавить то, что новоявленная спутница продолжала донимать его разговорами, то можно понять, в каком настроении спустя только сорок пять минут Борис снова сел за руль.

Было около шести часов вечера и до Киева оставалось совсем немного. Двигатель "Лянчи" задергался и начал терять мощность.

— Ну что ж такое... Ну, дотяни... Немного же осталось, — начал разговаривать с машиной Борис.

Но та не вняла мольбам, и Борису пришлось вырулить на обочину. Капитонов решил осмотреть двигатель.

— Простите, сударь, — замялась Анастасия Николаевна. — Спасибо вам за поездку, но мне надо дальше. Прощайте.

Она взмахнула рукой, и первый же проезжавший мимо "Форд" притормозил и увез ее в сторону Киева.

Ремонтная служба прибыла через полчаса. Один из мастеров залез под капот, другой обошел машину и начал расспрашивать Бориса. Ремонтник опустил глаза и спросил:

— Сударь, у вас враги есть? Или конкуренты какие-нибудь?

— О чем вы таком спрашиваете? Какие еще враги? — Капитонов уставился непонимающим взглядом на специалиста.

— Вот какие именно, я, увольте, не знаю. Но что друзья вам сыпнули сахара, — он провел пальцем по заднему крылу и сунул его в рот, — да, действительно, сахара. Так вот, это уж, знаете ли, навряд ли.

Борис посмотрел на крышку бензобака. Вокруг нее было много белых песчинок. Теперь он недобрым словом вспоминал свою "художницу", так быстро его покинувшую. Конечно, прямых доказательств не было... Но кто же еще? "Поздравляю тебя, Боря", — подумал репортер, — "с первым приключением. А ведь поездка только начинается... Хм, интересно, шину — тоже она?".

Ремонтники на буксире дотянули машину Бориса с ним самим до Киева. "Лянча" отправилась на ремонт, и перед журналистом встал вопрос: как добираться дальше? Звонок в аэропорт ничего не дал — самолет до Бухареста вроде бы должен был отправиться через час, но по причине нелетной погоды откладывался на неопределенное время. "И чего я сразу из Москвы самолетом не полетел?" — укорял себя Борис, кладя трубку в телефонной будке. Расписание скоростных поездов Киев-Кишинев, которые, как известно, от погоды не зависят, оказалось приемлемым для журналиста, и тот вскоре добрался до вокзала на такси.

Отдав за билет девять рублей, Капитонов уже в половине восьмого покинул Киев, устроившись в уютном кресле первого класса.

Ночной Кишинев был прекрасен. Почти еще летняя погода и проспекты, утопающие в зелени, делали его столь непохожим на утреннюю угрюмую Москву, что будь у Бориса свободное время, он бы обязательно остался здесь подольше. Но у репортера не было ни единой лишней минуты — с железнодорожного вокзала он отправился на автомобильный, где уже сел на автобус до конечной цели своего путешествия — Бухареста. Ночной маршрут, по-видимому, не пользовался популярностью, и среди пассажиров, помимо самого Капитонова, не набралось бы и двух десятков человек. Поездка до румынской столицы должна была затянуться до утра, и Борис быстро провалился в сон.

Проснулся он через несколько часов, когда еще было темно. Придорожный плакат на румынском языке, видимо, приветствовал водителей, въезжающих в страну, из чего Капитонов сделал вывод, что граница была пересечена совсем недавно и большая часть пути еще впереди.

Теперь Борис мог всерьез обдумать ситуацию последних дней. Стихи на открытке были явно не сказкой и не розыгрышем, как могло показаться непосвященному человеку. Азиат с пистолетом и подсадная "художница" показывали, что "эти, что душу заменили силуэтом", как выразился стихотворец (видимо один из итальянцев, не обязательно Баньоли) имели разветвленную сеть информаторов и могли достаточно легко следить за самим Борисом. Не самый горячий интерес полиции к этому делу дополнял безрадостную картину. Кстати, а нет ли таких информаторов и агентов даже в этом автобусе? Капитонов с опаской оглядел салон. Его нынешние попутчики спали или, во всяком случае, хорошо притворялись. "Вот ты какая, паранойя", — хмуро подумал Борис.

Обогнув очередной холм, автобус встретил первые лучи восходящего солнца. Пассажиры начали просыпаться. Через пару часов междугородный АМО прибыл в столицу королевства.

Глава пятая. Неожиданные выводы

Когда-то, возможно, Бухарест и был грязным и некрасивым городишкой. Он даже вполне мог быть таким еще неделю назад. Но не теперь. Последний пункт балканского путешествия российского императора находился именно здесь и местный престарелый венценосный собрат царя не был настроен ударить в грязь лицом.

До центра города Капитонов добрался на метро, одна из станций которого располагалась в непосредственной близости от Национальной библиотеки. Здесь Борис и поднялся на поверхность.

Здание библиотеки в натуральном виде представляло собой зрелище намного более внушительное, нежели его фотографическое изображение. Монументальное сооружение не было очень высоким, нет, поражала длина фасада библиотеки. Присвистнув и оглядевшись, Капитонов вошел в здание. К счастью для Бориса, большая часть сотрудников библиотеки хорошо знала русский язык, а потому он, получив разрешение и узнав месторасположение интересующих его изданий, пошел плутать по бесконечным, как казалось, коридорам Национальной библиотеки.

Журналист, наконец, вышел к упоминавшемуся первым в загадке пятому отделу. Надпись над входом, судя по всему, описывала его тематику.

— Так, ищем номер тридцать семь... Вот. А, — Борис сверился с карточкой, — шестьдесят семь.

Небольшая книжка содержала не больше сотни страниц. Обложка гласила: "Arrianus". И пониже — "Indica".

— Интересно... Что же там? — пробормотал репортер.

Тридцатая страница, как указано в загадке. О, сюрприз, сюрприз! Язык-то английский! Спасибо тебе, неизвестный автор, а то я уже так намучился с этим румынским... Седьмая строка. Это сверху или снизу? Вот для второй книги указано, что снизу. Ладно, возьмем обе. Что тут? Сверху — "then Nearchus himself spoke and pledged himself", а снизу — "of the ships, and the outstanding enthusiasm of the". Записываем. Идем дальше.

— Сто один — Дэ — один, сто один — Дэ — один, — бормотал Борис, подходя к нужному месту.

Под шифром D1 пряталась "Божественная комедия" Данте. Уже на другом языке, итальянском. Триста двадцать третья. "Двенадцать снизу"? Двенадцатая строчка снизу? Вот эта — "Tre donne in giro da la destra rota"? Или все двенадцать до самого низа, все четыре стиха? Нет, пожалуй, рассудил Борис, стоит записать все. И записал —

"Tre donne in giro da la destra rota

venian danzando; l'una tanto rossa

ch'a pena fora dentro al foco nota;

l'altr' era come se le carni e l'ossa

fossero state di smeraldo fatte;

la terza parea neve testé mossa;

e or parëan da la bianca tratte,

or da la rossa; e dal canto di questa

l'altre toglien l'andare e tarde e ratte.

Da la sinistra quattro facean festa,

in porpore vestite, dietro al modo

d'una di lor ch'avea tre occhi in testa"

Капитонов захлопнул книгу, и хотел было поставить "Комедию" обратно, но заметил небольшое изображение на стенке, которое загораживал как раз Данте. Наклонив голову и приглядевшись, он узнал Лису из популярного в прошлом десятилетии мультфильма. Капитонов протянул к стенке руку. Так и есть. Это наклейка. Журналист оторвал ее от стенки и обнаружил бывшую заклеенной надпись. Буквы были мелкими, но Борис смог прочесть все.

"Найти другого человека

Тебе подскажет сказка эта.

Она появится в момент,

Получишь новый элемент."

— Даа, загадка на загадке сидит и загадкой погоняет, — усмехнулся Борис. — Пожалуй, запишу и эту.

Через пару минут Капитонов покинул здание с намерением отправиться в местный аэропорт, чтобы вылететь в Киев или Москву. Автомобильное движение в этом районе было сравнительно слабым, и Борис пошел через проезжую часть, направляясь к станции метро. Журналист преодолел не больше трети ширины дороги, когда вдруг подъезжавший к нему с левой стороны красный "Мерседес" взревел мотором и полетел прямо на него. Борис не сразу обратил на это внимание и только лишь тогда, когда его и машину разделяли не больше трех десятков метров, он заметил опасный автомобиль и лишь чудом увернулся, ударившись локтем о внешнее зеркало "Мерседеса". Машина притормозила и, возможно водитель даже собирался дать задний ход, но Борис, потирая ушибленную руку, уже бросился наутек, спустя несколько мгновений скрывшись за стенами подземки.

Капитонов, стоя в вагоне метро, пытался себя утешить тем, что это было простое недоразумение, водитель не заметил его и притормозил, чтобы помочь. Но сердце продолжало удерживать темп станкового пулемета. Одновременно в голову лезли мысли о том, что узнав о получении им сведений из библиотеки, неизвестные будут с удвоенной силой мешать ему и даже пытаться убить, чему и служил подтверждением происшедший случай. Борис даже вспомнил недавнее происшествие с мотоциклистом в Москве и теперь ставил его в один ряд и с азиатом, и с попутчицей, и с "Мерседесом".

Репортер вышел из метро и, постоянно озираясь, дошел до аэропорта. Ближайший подходящий рейс — через три часа. Придется посидеть здесь, в зале ожидания.

"Что мы имеем", — начал рассуждать Борис. "Слова в стихотворении "кого ищу я", относящиеся к сочинению Арриана, явно намекают на какую-то персоналию. В этом отрывке персоналия только одна — Неарх. Кого сейчас называют Неархом? Неизвестно. Идем дальше. Отрывок из Данте дан тот, в котором представлены божественные добродетели: Вера, Надежда, Любовь и трехглазая Мудрость-София. На что они могут намекать тоже непонятно".

Так Капитонов просидел половину времени до самолета на Киев, силясь найти параллели между выбранными отрывками. Все безуспешно. Масла в огонь подливала содранная с библиотечной полки наклейка. С ней тоже все выглядело совершенно бессмысленно. "Как можно соотнести лису с "другим человеком"? Фамилия у него Лисов, что ли? Совершеннейший бред. К тому же "она появится в момент". Какой, простите, момент?".

Борис поднял голову. Прямо перед ним висело табло, информирующее о прибывающих и вылетающих самолетах. Напротив номера рейса высвечивалось название аэропорта и символический флажок страны, в которой каждый из аэропортов находится. Киев, стоявший в списке четвертым, соседствовал с бело-сине-красным флажком, Рим, со своим триколором, стоял третьим. Еще выше были София с бело-зелено-красным значком и Копенгаген с красно-белым датским флагом. "Стоп", — подумал Капитонов. Он открыл свои библиотечные записи. Отрывок из "Божественной комедии".

"Одна совсем ала, другая — кости изумрудной, и третья — как недавний снег бела. Любовь, Надежда и Вера. Точнее их надо расположить традиционно — Вера, затем Надежда и Любовь. То есть комбинация белого, зеленого, красного цветов, расположенных сверху вниз. Болгарский флаг как раз... Совпадение? Вера, Надежда, Любовь и матерь их София! София — болгарская столица! Не много ли совпадений? Нет, это явно указывает на географическое месторасположение того персонажа, что кроется под псевдонимом Неарха. А ведь кем он был? Флотоводцем! Ergo и этот инкогнито — тоже флотоводец! Только болгарский. Кто там, в Болгарии, главный по флоту?"

Борис огляделся. В череде местных аэровокзальных магазинчиков был и книжный. Капитонов зашел туда. После нескольких минут поиска он отыскал то, что искал — известный библиографический справочник "Кто есть кто" за 1996 год. Всего за четыре рубля семьдесят копеек.

Устроившись на своем прежнем месте в зале ожидания и взглянув на часы (до самолета на Киев час, но до Киева ли теперь ему нужно?), Борис раскрыл книгу. В конце справочника предлагается перечень фамилий с привязкой к занятиям и стране. "Возьмем по стране. "Б" — Болгария, страница тридцать девять. Так, царь, премьер, листаем дальше. Вот, военачальники. Смотрим — "Главнокомандующий болгарским военно-морским флотом — вице-адмирал Христо Стефанов". Вот ты какой. Седой, в квадратных очечках, мундире. Читаем дальше. "Родился 15 февраля 1931 года в городе Бургас". Дальше учился, академия, пошел во флот. В 1956 — лейтенант, потом старший лейтенант, капитан-лейтенант, в 1967 — капитан III ранга, в 1969-1971 — в Карибском море во время Андской войны, по возвращении сразу получил капитана II ранга. Потом выше, выше и выше, и с 1995 — вице-адмирал, а с 1996 — и главнокомандующий флотом. Хорошая биография. Не придерешься. А вот с "лисой" по-прежнему непонятно. Кого и зачем она может обозначать, на ум не приходит.

Капитонов дошел до авиакассы и захотел поменять свой билет с Киева на Софию, но задумался, попросил подождать служащего и заперся в телефонной будке. Дозвонившись в редакцию, он узнал информацию, подтвердившую его догадку — балканское императорское путешествие будет проходить через Кавалу — базу болгарского беломорского флота. Визит в Кавалу, который состоится уже завтра, посетят все высшие руководители Болгарского царства, включая вице-адмирала Стефанова. Вернувшись к кассе, Борис узнал, что из Бухареста прямого рейса до Кавалы нет, но можно долететь до Солуна, а оттуда недалеко до Кавалы.

— Ну что ж, давайте до Солуна, — ответил Капитонов.

Глава шестая. Житейское и вымышленное

В солунском отделении прокатной конторы "Сикст" Борис взял маленький ФИАТ, на котором отправился вдоль побережья Эгейского моря в Кавалу. Дорога пересекала Халкидики и петляла между горами и озерами, но, несмотря на ее не самый прямой профиль, Капитонов добрался до пункта назначения меньше, чем за два часа, прибыв в город к закату солнца. Было заметно, что Кавала готовится к завтрашнему августейшему визиту, но, несмотря на повышенные меры безопасности, журналисту удалось снять номер в небольшой гостинице буквально в нескольких сотнях метров от стоявших у причала военных кораблей.

На следующий день, уже с самого раннего утра, все прибрежные улочки города были запружены гостями и местной полицией. К полудню русская эскадра должна была прибыть в порт, а за два часа до того в город должен был приехать кортеж болгарского царя.

Борис, позавтракав в местном ресторанчике, смог пробиться на территорию порта. Здесь, насколько он мог судить, собрались тысячи местных жителей. Фасады домов были украшены бело-зелено-красными и бело-сине-красными полотнищами, а в руках у большей части приветствующих были аналогичные маленькие флажки.

Тут начались энергичные действия полиции, занявшейся расчищением дорожного полотна к пирсу от зевак. Через несколько минут вереница из десятка черных автомобилей проехала здесь, приветствуемая восклицаниями зрителей. Царь вышел из машины, поприветствовал толпу и поднялся на борт одного из корабля.

Вскоре прибыла и русская эскадра. Император Александр сошел на берег, поприветствовал толпу и вместе с вышедшим к людям болгарским царем объявил о начале торжественного совместного парада. Болгарские и русские эсминцы и крейсера величаво прошествовали вдоль берега. Спустя полчаса, после прохождения военных кораблей, человек в черной униформе и очках сошел на берег и объявил об окончании парада. Борис пригляделся — это был вице-адмирал Стефанов. Журналист непроизвольно напрягся. Ведь сейчас он, Стефанов, может сделать что угодно, если он является руководителем такой мощной и явно недружественной тайной организации. Хотя вряд ли он будет подвергать себя какому-либо риску.

Внезапно Капитонова прошиб озноб. "Для кого эта организация недружественна?", — подумал Борис, — "Что если это одна из специальных служб, специально созданных властями?". Но он отогнал такую мысль. Подумать о том, что высшая государственная власть преднамеренно будет убивать десятки невинных людей для среднего жителя России, каковым являлся Капитонов, было невозможно.

Значит что-то нужно делать. Пробиться ближе, чем на сто метров к венценосным особам не представлялось возможным — слишком много полиции. Тогда Борис расчехлил свой фотоаппарат, прихваченный еще в Москве, и навел объектив на болгарского вице-адмирала. Интереса со стороны полиции это вызвать не могло, так как чуть ли не каждый пятый человек в толпе располагал фотографической или кинокамерой.

Журналист сделал несколько снимков. Больше он ничего не мог сделать.

"Нет", — заспорил сам с собой Капитонов, — "я все же что-то могу". Дождавшись окончания церемонии и отъезда августейших персон, Борис прыгнул в свой прокатный ФИАТ и помчался на восток.

Отличная многополосная дорога стелилась вдоль побережья Фракийского залива. ФИАТ, натужно подвывая своим небольшим моторчиком, удерживал разрешенную скорость в сотню километров в час. Уже через полтора часа Борис по объездной дороге проскочил Дедеагач, а еще через час пересек границу с Россией. Заправившись топливом на Мраморноморском шоссе (машинка требовала на удивление мало горючего), на исходе дня Капитонов въехал в Константинополь.

Огромный город был запружен транспортом, а потому уже на окраине Борис заехал в пункт прокатной конторы и сдал автомобиль. А уже оттуда было делом десяти минут дойти до ближайшей станции метро, как шутили местные жители, "межконтинентального". Как раз сейчас Капитонов и собирался воспользоваться этой "межконтинентальностью" константинопольского метро, направляясь в аэропорт имени Аргеева в азиатской части города.

Борис сел в вагон. "Что может связывать итальянских летчиков и болгарского флотоводца? То, что они все иностранцы и военные ничего не дает... Но с другой стороны...". Метропоезд скрылся от солнечного света. "С другой стороны... Где они могли встречаться?".

Светящийся в темноте метротоннеля знак оповестил о том, что поезд начал пересекать Босфор. Борис вспомнил, что пару лет назад даже писал материал о проекте станции посреди пролива с предполагаемым названием "Евразия", намекающим о ее местоположении. Но потом, по причине нецелесообразности такого проекта, от станции "Евразия" отказались.

Не успела секундная стрелка пойти на второй круг, как промелькнувшая табличка рассказала Борису о том, что он уже в Азии. Вскоре метро домчало журналиста и до аэропорта.

В билетной кассе Капитонов долго метался между киевским и московским вариантом, в конце концов, выбрав последний. А уже через час он сидел в мягком пассажирском кресле "Сикорского" компании "Авианатолия", набирающего высоту над Черным морем. Время до посадки на самолет Борис скоротал в аэродромном книжном магазинчике, где спросил приказчика что-нибудь из легкого, но интересного чтива — Капитонов хотел хотя бы на время полета отвлечься от своего расследования. Здесь ему посоветовали новую вещицу молодой романистки Лериной — "Обреченный десант", созданный, как говорилось в аннотации, на основе "реальных исторических событий". Что Борис и купил, отдав шесть рублей.

В романе шла речь об эпизоде войны в Колумбии — в местной сельве высаживается десантная группа из военных стран СЕВО и вскоре попадает в плен. О жизни в плену и рискованном побеге и повествовала большая часть произведения.

Так, за книгой, незаметно прошли два часа с небольшим полета. В московском аэропорту Борис взял такси и отправился домой.

Спустя несколько часов, ранним утром следующего дня, Борис прибыл в редакцию. Капитонову повезло — оба его компаньона-соучастника оказались в здании редакции, и газетчики собрались в архиве.

Борис рассказал о пережитых им за последние три дня приключениях, показав коллегам выписанные цитаты, портрет вице-адмирала и поделился раздумьями о связях между итальянцами и болгарином, которые он не может установить.

Андрей предложил, для начала, разыскать биографические данные об итальянских асах. Это было единолично признано разумным, и Ревуненков удалился, углубившись в архивные дебри.

С тех пор не прошло и минуты, как за входной дверью послышались шаги, а затем и стук в ту же дверь.

— Входите, — громогласно объявил Капитонов.

— Доброе утро, господа, — поприветствовал репортеров вошедший.

Незнакомец был высоким светловолосым мужчиной обычной среднерусской наружности и средних же лет. Он был одет в черное пальто, в руках держал сложенный мокрый зонт — погода с утра не задалась.

— Мне сказали, что здесь я могу найти журналиста Бориса Капитонова. Я не ошибся?

— Нет, не ошиблись, — ответил Борис. — Это я. Чем могу быть полезен?

— Я читал ваши репортажи об аварии под Покровом... — незнакомец осекся. — Ах, простите, я не представился. Меня зовут Роман Гаврилин. Я был другом Джованни Баньоли.

Глава седьмая. Про войну из первых уст

— Баньоли? Это крайне интересно, — оживился Борис. — Присаживайтесь. Что будете — кофе, чай, какао?

— А какой кофе? — меланхолично отозвался Гаврилин.

— Бауэр.

— Отлично. Если вас не затруднит, — ответил Роман.

Капитонов нагнулся к Молотову:

— Миша, будь другом, принеси кофе.

Дождавшись его ухода, Борис накинулся с расспросами на Гаврилина:

— Роман, извините, не знаю как по батюшке...

— Валентинович.

— Да. Так вот, Роман Валентинович, как давно вы видели Баньоли? Вы были его сослуживцем? Он вам писал, звонил? — журналист засыпал вопросами.

— Я как раз прибыл поговорить об этом, господин Капитонов.

— Зовите меня просто Борис.

— Хорошо, Борис. Джованни я видел в последний раз примерно два месяца назад, да, я был его сослуживцем, и да, мы с ним переписывались. А теперь, если позволите, я расскажу поподробнее.

— Валяйте.

Гаврилин откашлялся и начал:

— Начну с того, что в двадцать лет я пошел служить в Военно-воздушный флот. Первые два года пробыл на одной туркестанской базе. А потом, после известных событий тысяча девятьсот шестьдесят восьмого года, власти были вынуждены прекратить отправку в Южную Америку воинских частей, укомплектованных призывным способом. И приходилось довольствоваться кадровиками и добровольцами, которых поощряли увеличенным жалованием и ускоренным продвижением по службе. Вот и я, тогда еще поручик, решился поехать в Венесуэлу.

В этот момент вернулись Андрей и Михаил.

— Баньоли и Стефанов могли встретиться в конце шестидесятых в Южной Америке! — выпалил Ревуненков.

— Не только могли. Я об этом сейчас и рассказываю, — отпив кофе, ответил Гаврилин.

Борис представил их друг другу.

— Очень приятно, — наклонив голову, сказал Андрей. — Но, позвольте, я закончу. Баньоли и Балдуччи служили вместе в пятидесятые в Абиссинии. А вот о связях между Стефановым и Балдуччи мне ничего не удалось выяснить.

— Хорошо, Андрей, — перебил его Капитонов. — А теперь мы послушаем господина Гаврилина. Роман Валентинович, продолжайте.

— Так вот. Я, значит, отправился в Америку, — еще отхлебнув кофе, продолжил Гаврилин. — В двадцатых числах августа шестьдесят девятого года я прибыл в Каракас. Два-три дня проболтался там без дела, осматривал город. Рано, как оказалось, прибыл. А потом поехал на одну из авиабаз, расположившуюся в паре десятков километров от венесуэльской столицы. Здесь меня записали в одну из Добровольческих эскадрилий Национальной авиации — тогда всех новых военных, прибывавших в Венесуэлу, формально записывали в ряды их армии. На этой же базе я прошел предварительную подготовку — опыта управления транспортниками у меня было немного. Здесь я и познакомился с Джованни. Вообще-то высшее командование войсками СЕВО в Венесуэле предпочитало создавать отдельные национальные части, не смешивая солдат и офицеров из разных стран, но в отдельных случаях, особенно при полнейшем отсутствии языкового барьера, делались исключения. Джованни как раз и стал таким исключением. А вот весь остальной экипаж был русским. Да, пожалуй, и все остальные военные на базе были русскими. Так вот, достался нам с Джованни "Лебедь" шестидесятой модели... А это что такое? — Роман Валентинович заметил обложку книжки, купленной Борисом в константинопольском аэропорту.

— Это я вчера, знаете ли, приобрел, — ответил Борис, протягивая книгу.

Гаврилин покрутил ее в руках и отложил в сторону.

— Редкая гадость, — сказал он о книге. — Им еще хватает наглости писать о "реальных исторических событиях". Это же фактически о нас писали, о нашем экипаже. Автор поначалу даже расспрашивала что-то, привлекала в качестве консультантов. Но ничего впрок не пошло. Сплошная ложь. Хотя как жвачка, которую народу в метро, да гимназистам в школах скормить надо, сойдет...

— А что там, простите, не так? — спросил Молотов.

— Да все не так. Взять хотя бы то, что никакого десанта у нас и не было. Просто мимо пролетали... Да и никакого героического побега, к сожалению, не было...

— А что же было? — спохватились журналисты.

— Так я о чем рассказываю! На чем я остановился?

— Вам с синьором Баньоли достался "Лебедь" шестидесятой модели, — подсказал Ревуненков.

— Точно так! Так вот. Четырехмоторник такой. Начали на нем возить грузы, подкрепления, иногда — раненных, а иногда — и убитых... М-да, всякое бывало. В зону военных действий не залетали, мы, чай, не боевой самолет были. Обычно по курсу Каракас — прифронтовая полоса болтались. Туда-сюда, туда-сюда. А тут надо добавить, что к тому времени колумбийцев и всех их союзников уже к границе оттеснили, а частично — даже на их территорию. Вот так, мы значит, всю осень летали. А в декабре нам, значит, дают задание, летите на западное побережье, в Маракайбо. Там, нам на борт грузят человек пятьдесят морской пехоты, со всем набором — со снаряжением, техникой... И посылают нас на юг — в сельву, в городок Сан-Карлос де Рио-Негро, на самой границе, который только как месяц отбили назад после длительной оккупации. Лететь надо будет практически вдоль линии фронта. Вылетели мы из Маракайбо двадцать третьего декабря, вечером, в восемь часов. А лететь до юга надо было чуть больше часа...

Гаврилин затих и потупил взгляд.

— Так что было дальше, Роман Валентинович? — окликнули его репортеры.

— Что, не долетели мы, увы, — грустным голосом ответил тот. — Не получилось в тот день. Мы преодолели уже почти всю дистанцию, когда оказалось, что навигация весь полет дурила штурмана, да так, что мы на несколько десятков километров на запад отклонились от курса. Поняли мы это только тогда, когда перед нами возник колумбийский истребитель, нахождение которого в венесуэльском небе в канун тысяча девятьсот семидесятого года было невозможно по причине господства нашей авиации. Лавировать-то мы от него лавировали, да не вылавировали. Подбил он нас наверняка. Нам с Джованни удалось каким-то чудом посадить самолет на опушке леса, попутно подровняв брюхом верхушки деревьев. Посадка была очень жесткой, и я и Джованни ударились головой о приборную панель, и пришли в себя только через несколько минут.

Гаврилин взял чашку и допил кофе. Крякнув, он продолжил:

— Очнулись через несколько минут. При посадке, как оказалось, погиб штурман и еще четыре человека морских пехотинцев. Ах, да! Еще надо добавить, что и связь закапризничала и мы ничего не могли сообщить, начиная с того момента, когда нас подбили. Так вот, вскоре после того, как мы очнулись, из близлежащего леса заговорил громкоговоритель, на испанском языке заговорил. Сообщил нам, что мы окружены и должны сдаться. Ну, я-то, после четырех месяцев в Венесуэле, практически все понял, но, видимо на всякий случай, голос из леса повторил свои требования и на ломаном русском. Наши морпехи... Они, кстати, тоже были довольно разнообразного национального состава, да. В основном, конечно, русские, но и немцев, и сербов, и болгар с чехословаками хватало. Так вот, наши морпехи сразу открыли огонь по фигурам из леса. Из леса нам ответили так, что мало никому не показалось. Еще троих морпехов завалили. Ну, мы, всем экипажем, слава Богу, уговорили их сдаться колумбийцам. Окружило нас, как оказалось, человек триста. Их командиром представился некий команданте Хуан-Пабло Рамирес, высокий и худощавый офицер с сигарой в зубах, бешено вращавший своими выпученными глазами и постоянно чесавший свою пышную бороду.

— Простите, — перебил его Молотов. — Но я хотел бы сразу уточнить. Выходит, вы не были знакомы с господином Балдуччи?

— Нет, — ответил Гаврилин, — я слышал о нем от Джованни, но никогда его не видел. Ну, я продолжу, с вашего позволения.

Троица одновременно кивнула.

— Колумбийцы повели наш отряд через сельву. Тут надо добавить, что за пленного русского или другого военного из стран СЕВО, колумбийцам платили неплохие деньги. Поэтому они наших пленных старались беречь, в тоже время пленных венесуэльцев частенько расстреливали. Через лес шли всю ночь, пройдя, по моим расчетам, не меньше двадцати километров. Вы, наверное, представляете себе, что такое тропический дождевой лес и насколько это опасно? Тогда мы убедились в этом на своей собственной шкуре. Несмотря на всю заботу о нашей сохранности со стороны наших захватчиков, колумбийская сельва в ту ночь утянула еще двоих наших — один в охотничью яму с кольями провалился, другой при переходе реки вброд не вынес встречи с местной фауной. Правда, надо сказать и соотечественников своих сельва не жаловала — они тоже нескольких к утру недосчитались. Но все рано или поздно заканчивается и мы к утру пришли в индейскую деревушку, старейшина которой, судя по всему, был в неплохих отношениях с подполковником Рамиресом. Здесь нас накормили и каждого разместили по отдельным хижинам с вооруженными колумбийцами на выходе для охраны. Так я просидел в этой конуре целый день. А дальше началось что-то невообразимое...

Гаврилин замолчал и уставился в пол.

— Вечером принесли импровизированный ужин и некий местный напиток. После этой сладковатой водички я быстро уснул и скоро начал, хм, хм, бредить... Очнулся я через несколько недель в венесуэльском госпитале. Мне рассказали, что и меня, и всех остальных нашли пару дней назад около упавшего "Лебедя" наши военные, захватившие ту территорию. Несмотря на то, что рассказы всех участников о плене и индейской деревне совпадали, доктора сочли это помешательством. К концу месяца я выписался из госпиталя и узнал некоторые подробности — те люди, что погибли во время обстрела нас колумбийцами и ночного похода по лесу, исчезли и теперь считались "пропавшими без вести". Следы от колумбийских пуль остались на фюзеляже самолета, но все они соответствовали авиационному пулемету. Также вокруг самолета не нашли ни одной гильзы или какого-либо другого следа недавнего нахождения там других людей. Боекомплект у уцелевших морпехов тоже был нисколько неистраченным. Через некоторое время мне и самому начало казаться, что все это было галлюцинацией.

Роман Валентинович обвел взглядом присутствующих.

— В Россию я вернулся летом того же, семидесятого года. И дальше жизнь пошла своим чередом — учился, женился, даже потом развелся. Все как полагается. Стал работать летчиком в гражданской авиации. Все шло, в принципе, своим чередом. До недавнего времени. В начале осени со мной связался Джованни и предложил встретиться, как он сказал "насколько можно скорее". Я живу в Москве, поэтому он приехал ко мне. Мы с ним не виделись несколько лет, но мне показалось, что он нисколько не изменился. Зайдя в один из многочисленных арбатских ресторанчиков, мы заказали обед, и Джованни рассказал, для чего он хотел меня видеть. Начиная с середины этого лета ему начала сниться вся наша венесуэльская эпопея, с самых первых дней службы. Бывало, что за одну ночь пролетала неделя нашей службы, бывало — только несколько минут. Само по себе это было бы неудивительно — людям свойственно переживать во сне наиболее яркие моменты жизни снова и снова. И ради такого пустяка он бы не приехал в Москву. Его поразило другое — примерно неделю назад (на тот момент) его, так сказать, "сонный конвейер" дошел до места той злополучной встречи с колумбийским истребителем двадцать третьего декабря. И через день ему как вы думаете, что приснилось? Правильно, окружение нашего упавшего самолета отрядом команданте Рамиреса. Еще пару дней — поход через сельву. Затем — день в индейской деревне. За два дня до нашей встречи — вечер в хижине-тюрьме и ужин. А в ночь перед поездкой в Москву сознание Джованни посетило самое интересное сновидение. Тот самый смутный бред, в который погрузился и я, и все остальные вечером двадцать четвертого декабря тысяча девятьсот шестьдесят девятого года. Джованни поведал мне о следующем: ему приснилось, как его вводит в некое состояние транса сам старейшина той деревни, затем появляются люди, вполне европейского вида, в военной форме, что-то говорят на вполне понятном языке, но их разговоры как будто долетают издалека. Затем его спускают через вход в полу хижины в какие-то подземные туннели, ведут по ним и приводят в большое и светлое помещение. Здесь он видит множество людей — включая всех нас, бывших на самолете, и другие незнакомые ему лица. Подполковник Рамирес идет к импровизированной трибуне, где сидят три человека в форме. Что-то говорит им. И тут... И тут Джованни проснулся. Больше мы с ним не виделись. Он обещал присылать мне письма, но я так ни одного и не получил... А теперь и такая непонятная и подозрительная смерть...

— Роман Валентинович, взгляните на это, — Капитонов протянул ему открытку из Владимира.

— Написано, что от Джованни, но не его почерк, — ответил тот. — И почему в адресе получателя написано... Ах, он видно не заметил, как поставил лишнюю черточку. Посмотрите, — Гаврилин ткнул пальцем на строку с адресом. — Это письмо было мне. Я живу в седьмой квартире шестнадцатого дома по улице Эрнста-Августа Третьего, а здесь написано "Второго". Римскими цифрами, видите?

— Это видимо, ваш адрес? — Роман Валентинович посмотрел на Бориса.

— Да, да, конечно, — приврал Капитонов.

— И какой-то непонятный текст, стихи какие-то, не знаете, что это может быть?

— Увы. Нет, — еще раз солгал Борис.

— Возможно, старик совсем двинулся на этих сновидениях. Или все же слишком уж зашифровался. Что-то он увидел такое... Что и мне предстоит...

— Что? Что вам предстоит? — заволновался Капитонов.

— Понимаете, — замялся Гаврилин, — я не сказал самого главного. Все эти его видения можно было посчитать выдумкой, сонным бредом. Если бы в ту же ночь после нашей встречи мне самому не начала сниться моя служба в Южной Америки. Даже это можно было посчитать совпадением, воздействием рассказа Джованни на мое сознание. Но хронометраж и содержание каждой "серии" совпадал абсолютно! И в эту ночь, — Роман Валерьевич перешел на шепот, — я дошел до эпизода с подземными туннелями, последнее, что мне рассказал Джованни.

— Выходит, — подал голос Миша Молотов, — этой ночью вы увидите продолжение?

— Не исключено, — уклончиво ответил Гаврилин.

Присутствующие погрузились в молчание. Наконец, Борис медленно поднялся со стула.

— Роман Валентинович, — обратился он к Гаврилину, — мы проводим журналистское расследование аварии под Покровом, и ваш рассказ нам очень поможет в этом нелегком деле. Он многое проясняет. Правда, ребята?

Газетчики закивали.

— А теперь, простите, но нам нужно работать, — развел руками Борис. — Мы с вами свяжемся. Миша, проводи Романа Валентиновича.

— Кэп, это же сенсация! А завтра мы узнаем от него еще больше! — заулыбался Ревуненков, дождавшись ухода гостя.

— Андрей, ты правда поверил в эти бредни?

— Разве нельзя было поверить? — удивился он.

— Я в этом сомневаюсь. Хотя на заметку его взять можно. Время покажет.

Глава восьмая. Встреча

Капитонов вернулся домой вечером. В редакции друзья-компаньоны смогли все-таки найти подробности авиационной аварии Баньоли-Гаврилина. В сообщениях информация излагалась также, как Гаврилин представил официальную версию. Самолет был сбит, упал, экипаж и пассажиров нашли через несколько недель в бессознательном состоянии. По крупицам, с трудом, но все же были найдены имена тех, кто летел в том самолете. Все пятьдесят восемь фамилий. Пятеро из них числились погибшими, еще пятеро — пропавшими без вести. Все соответствовало рассказу утреннего гостя.

Вообще, Борису показалось, что он зря утром столь скептически отозвался о повествовании Гаврилина. Если учесть, что ему самому пришлось пережить за последние дни, то рассказ Романа Валентиновича не выглядит столь неправдоподобным.

Копию списка фамилий из гаврилинского самолета Капитонов взял с собой. Многие из них являлись известными людьми, около дюжины — иностранцы. Завтра, решил Борис, надо будет найти среди них москвичей и, по возможности, посетить их.

В восемь часов Борис включил телевидение. По государственному каналу шла новостная передача. Сначала показали репортаж, осветивший встречу нашего предсовмина с канадским. Кадры из Сеула показывали, насколько бурно корейцы отмечали столетие со дня рождения Императора-Освободителя. Дальше. Показывают свежеиспеченную батальную телефильму "Они полегли под Бейрутом", про сорок шестой год. Еще дальше. Тут тоже телепостановка, но иного рода — розовые сопли для домохозяек и студенток под названием "Графские страсти". Хотя нет, студентки сейчас не такие, в такую ерунду не готовы верить. Так что только для домохозяек. Смотрим дальше. Спортивный канал. Квебекский турнир по женскому теннису. А. Миронкова из Родезии разделывает под орех Н. Фуртадо из Португалии. Шесть-один в первой партии, пять-два во второй. Здесь все понятно. Дальше переключаем. На музыкальном канале крутят старый концерт Фрица Меркура. Да, хороший певец был. Далее смотрим. Автомобильный канал. Известный автомобильный журналист с пышной шевелюрой (Борис поначалу принимал его за женщину) в сравнительном пробеге из Петрограда в Дальний сравнивает четыре машины: новенькие и недешевые "Ситроен", "Альфа Ромео", "Вандерер" и "Руссо-Балт". Нет, неинтересно. Спать, спать...

Сегодня, проснувшись утром, решил Капитонов, можно поработать и в пределах дома. Поэтому, позавтракав, Борис нашел вчерашнюю копию списка и устроился перед домашним верифером с недавно установленным приемником для инфосети.

Теперь можно было прочесать фамилии в списке. Александр Александрович Марков, один из морпехов. Гм, это наш морской министр? А ведь и правда... Действительно, принимал участие в Андской войне, ранен и так далее. Как-то странно выходит, уже два будущих флотоводца были.

— Какой-то заговор флотских получается, — усмехнулся Капитонов.

Адмирал, судя по сводкам, как раз вернулся в столицу. Можно поставить на заметку как "второочередного", "питерского". Просматриваем следующую фамилию. Никитенко Иван Петрович, тоже морпех. Известных людей подходящего возраста с таким именем не находиться, значит отправляем запрос в редакцию. Следующий — Васильков Андрей Васильевич. Фамилия какая-то странная, смутно знакомая. Посмотрим, что нам предложит инфосеть...

Ах, да! Действительно, это тот самый Васильков, более известный как "отчаянный калужанин". Борис вспомнил, как он сам писал заметку о его деле — акции второго сентября тысяча девятьсот девяностого года, когда он с напарником захватил здание местного железнодорожного вокзала, а потом, оказавшись в окружении, застрелился. До сих пор спорят о мотивах, его побудивших. Так что, к сожалению, его надо вычеркнуть.

А вот следующий персонаж — птица совсем другого полета. Михаил Павлович Добролюбов, с прошлого года заместителем Председателя Правительства является, вице-премьером проще говоря. Вот так компанейка подбирается! Дальше — больше. За следующий час Борис разобрал половину всего списка. Среди тех фамилий оказались львовский и московский губернаторы, российский посол в Великобритании, несколько генералов, купцов и промышленников!

Из редакции пришел ответ. Поручик Никитенко, судя по редакционному сообщению, уволился из армии с окончанием войны, в семьдесят первом. После чего вернулся в Россию, вскоре уехал работать на маньчжурские нефтепромыслы, где женился, развелся, а в восемьдесят третьем переехал в Москву, где с тех пор и живет безвылазно. Прилагался и адрес — Колдомка, двадцать шесть, двенадцать.

Тут Борис вспомнил и про вчерашнего Гаврилина. С ним был уговор встретиться в пять часов вечера на одной из станций метро в центре.

Репортер позвонил коллеге Ревуненкову и упросил его отправиться в восточную часть города, в гости к поручику из списка. Сам он в четыре часа вышел из дому, поймал такси ("Лянча" оставалась в ремонте) и отправился на Каланчёвскую площадь. Ослепительно белый "Дукс" вырулил из переулка и понесся по проспекту в сторону трех вокзалов.

В это же время Роман Гаврилин прошел на пункт метро недалеко от своего дома, за тридцать копеек купил билет, и в свою очередь направился на станцию "Каланчёвская". В этот час в метро не было огромного количества пассажиров, как обычно бывало по утрам, или как, скорее всего, будет уже через какой-нибудь час или, быть может, и того меньше. Но и пустым подземелье не выглядело — в тринадцатимиллионном городе всегда найдется несколько тысяч человек, которым нужно спешить по делам, а московское метро было, пожалуй, наилучшим способом быстрого перемещения по Москве.

Вот подъезжает и останавливается традиционный светло-зеленый поезд. Ехать до пункта назначения не близко, и Гаврилин присаживается на первое свободное место. Его сосед читает газету, "Московские ведомости". На половину страницы заголовок: "Спортивная Россия пережила тяжелейшую утрату". Роман чуть вытянул шею, на что владелец газеты не обратил ни малейшего внимания, и прочитал дальше: "Бронзовый призер Олимпиады, чемпион Европы и России, Анатолий Защипин скончался сегодня в возрасте тридцати девяти лет". Гаврилин сокрушенно покачал головой — мало того, что Защипин был великим спортсменом, любимцем московской публики, одним из титанов европейского баскетбола, так он еще был и сыном его друга и сослуживца, Александра Защипина. Сослуживца, да...

Обещал себе сегодня с самого утра никоим образом не размышлять на эту тему, ночные видения, причем такие, какие лучше не вспоминать, надо передать чистыми, совсем незапятнанными чернилами собственного анализа. Но ведь сама судьба вынуждает...

— Надо как-то отвлечься, — пробубнил про себя Роман Валентинович.

Сидит напротив школяр лет тринадцати, возвращающийся, видимо, с занятий. И читает книгу. Даже Гаврилин, не слишком сильно интересующийся современной литературой, и даже не видя обложки, мог с большой долей вероятности назвать сие произведение, столь сильно захватившее воображение юного пассажира. Но гадать не было смысла — обложка была перпендикулярна полу, на которой была надпись — "Генрих Тёпфер", сверхпопулярная книжка среди подрастающего поколения всего континента. Говаривали даже о том, что наши ялтинские киномагнаты уже получили разрешение на экранизацию, и, даже, якобы, начали съемки.

Через двадцать минут Борис встретил Гаврилина на станции. Роман Валентинович очень долго и с большим жаром тряс руку репортеру и постоянно повторял, что не зря он нашел их редакцию.

— Может быть, поднимемся наверх, присядем в каком-либо кафе, и вы расскажете все, что хотите? — поинтересовался Капитонов.

— С удовольствием, Борис. Но, пожалуй, я могу начать уже сейчас...

Глава девятая. Неудачи

Андрей Ревуненков добрался до Измайлово в половине пятого. Поиск нужного адреса занял еще около десяти минут.

Попытавшись достучаться и дозвониться до жилища Никитенко, но потерпев неудачу, Андрей уже собрался ретироваться. Но в этот момент заскрипела соседняя дверь, из-за которой показался дряхлый старик с судорожно трясущимися руками.

— Сударь, — на мгновение показалось, что это продолжает скрипеть дверь, — вы разыскиваете господина, что здесь проживал?

Старик приподнял левую руку и вытянул указательный палец в направлении двери поручика. Выцветшие глаза, периодически прикрываемые пигментированными веками, уставились на Ревуненкова.

— О, да, ммм, — Андрей запнулся, — вы можете знать... То есть как проживал? А сейчас?

— Нет, — заскрипел собеседник, — уехал. Уже полгода.

— Уехал, — повторил газетчик. — Вы знаете куда?

— К дядюшке своему, в Африку, в имение.

— А в какую часть Африки?

Старик громко закашлял, махнул на Андрея рукой и закрыл за собой. Недоумевающий Ревуненков полминуты посмотрел на захлопнувшую дверь, развернулся и вышел.

— Так вот, Борис, я продолжу вчерашний разговор, — заговорил на ходу Роман Валентинович. — В моем сегодняшнем сновидении я, как и Джованни до меня, увидел подземные переходы и большое помещение, в которое нас привели. Здесь было много людей — мои сослуживцы и неизвестные мне люди сидели полукругом перед эстрадой, где находились колумбиец Рамирес, Баньоли, несколько человек из нашего самолета и еще несколько неизвестных военных. Рамирес несколько минут эмоционально выступает за трибуной, люди ему рукоплещут, он что-то кричит и усаживается на свое место. Из зала выходит маленькая девочка, лет шести-семи, такой, знаете ли, характерной латинской внешности...

Гаврилин задел плечом встречного прохожего и извинился перед ним. Собеседники подходили к концу перрона.

— О чем я? Да, про девочку, — продолжил Роман Валентинович. — У нее еще такая родинка была, под левой ноздрёй... Проходит она мимо нас, останавливается около одного флотского, капитана Стефанова. Кладет ему руку на плечо, смотрит в глаза и бубнит что-то. Капитан дождался, пока она закончит и отойдет, встал, подошел к одному из своих коллег, не помню звания и фамилии даже, как звали его. Так вот, Стефанов подошел, расстегнул кобуру, достал свой "ВИС", снял с предохранителя и трижды выстрелил в него — два раза в грудь и один раз в голову. После чего повернулся к залу, поклонился, прижимая пистолет к груди, и вернулся на свое место. Ему все аплодировали, все, в том числе и я. И я тоже хлопал! О, Господи! — вскрикнул Гаврилин, хватая себя за волосы.

В этот миг, быстро шедший навстречу человек в пальто и темных очках резко дернулся, споткнулся и, выставив руки вперед, со всего маху налетел на Гаврилина. Того так отбросило на самый край, что верхняя часть тела ветерана Андской войны оказалась за пределами перрона. Капитонов бросился на помощь, но вышедший из туннеля на скорости в семьдесят километров в час метропоезд настиг Гаврилина быстрее Бориса. Несмотря на отчаянное торможение, подземная махина протащила тело Романа Валентиновича еще несколько десятков метров. Капитонов, застывший в оцепенении, заставил себя оглянуться — человека в темных очках и след простыл.

Через пару минут полиция уже оцепила место происшествия. Любопытные прохожие озирались на прикрытое черным мертвое тело. Полицейский чин, начавший расспрашивать Капитонова, упрекнул того в "предвзятом отношении к людям", когда Борис с жаром начал описывать действия споткнувшегося прохожего, но, тем не менее, все показания журналиста старательно записал. Вскоре Бориса отпустили, и через час Капитонов прибыл в редакцию. Здесь его уже поджидал потерпевший свою неудачу Андрей. Известие о гибели Гаврилина его также совсем не развеселило.

— Андрей, — голос Бориса прервал длительное молчание. — Если сейчас сюда ворвется взвод молодчиков с автоматами и перестреляет нас ко всем чертям, то я не удивлюсь, Андрей.

— И я тоже, Кэп, — меланхолично ответил Ревуненков, чертя по столу пустой стопкой. — Да, тоже.

— И ты уверен, что нам надо продолжать работу?

— Знаешь, Кэп, — Андрей закатил глаза вверх, — мой отец говорил так: "Если ты ввязался в драку, дерись до победы!". Вот так, Кэп. И вообще — русские не сдаются! И, — он хитро прищурился и подмигнул, — австралийцы тоже.

Компаньоны помолчали.

— Все-таки версия со Стефановым лишний раз подтверждается, — продолжил Ревуненков, — видно, что он опасный человек. И непонятно, как с ним действовать. Но еще больше опасений внушает эта, непонятно откуда взявшаяся таинственная девочка, особенно интересен вопрос о том, жива ли она сейчас...

Перебрав множество вариантов, журналисты решили сосредоточить свое внимание на поручике Никитенко, так как друзья справедливо предполагали, что добиться чего-либо и даже пробиться к чиновникам ранга губернаторов и министров, у них шансов мало. Несмотря на их географическую близость. Но теперь вставал один вопрос — где разыскать этого самого поручика? Африка в качестве ответа компаньонов явно не устраивала.

Найти человека, выехавшего из страны, можно было при помощи трех государственных ведомств — либо обращаться непосредственно в МИД (но для этого желательно выезжать в Петроград), либо узнавать у таможенников (здесь и Москвой можно обойтись), либо податься в РОСКА (Русское общество содействия колонизации Африки). Причем последний вариант выглядел предпочтительным вдвойне — главный адрес общества располагался как раз в Москве, а специализация РОСКА на Черном континенте сужала область поиска.

Дело оставалось за малым — добраться до самого Общества, так как на телефон или инфосеть Борис и Андрей решили не рассчитывать.

В городе уже было темно и, справедливо рассчитывая успеть до закрытия, журналисты взяли такси.

Машина стояла в заторе на Мясницкой. В этот час автомобилей на улицах было больше всего, поэтому добираться до точки назначения пришлось долго.

— А где Молотов? — поинтересовался Борис.

— Его в командировку в Дублин отправили. Ты разве не знал? Кстати, Кэп, где твоя машина?

— Все там же, в ремонте. Обещали через пару дней подготовить. Я, может быть, даже сам за ней съезжу.

За час "Дукс" дополз до требуемого места. Репортеры вышли на Смоленской-Сенной, расплатились и подошли к монументальному зданию.

— А знаешь, Кэп, я ведь еще не успел побывать в этом небоскребе. Какой он все-таки, — Ревуненков присвистнул, — громадный. Особенно вблизи. Когда его построили?

— Почти пятьдесят лет назад.

Предъявив свои журналистские лицензии, газетчики прошли в справочный отдел, где для них нашлось аж двадцать шесть Иванов Петровичей Никитенко. Отсортировав только тех, кто уехал в этом десятилетии, сузили список до трех человек. Один из них три года назад уехал в Сенегал, двое — весной этого года.

— Кто-то из этой парочки определенно наш, — догадался австралиец.

Один отправился в Родезию, другой в Германскую Восточную Африку. Оба были военными, оба примерно одинакового, уже немолодого возраста. Ревуненков задумался.

— А разделите их по семейному положению, — попросил он барышню.

Родезиец оказался женатым (с женой он и уехал), а выбравший германские колонии — холостым.

— Это он. Как раз разведенный. Выпишите адрес, — попросил Капитонов.

— Отлично. Заказывай билеты, Кэп. Полетим вместе.

Глава десятая. Разговор за парадной дверью

Дождь в Петрограде зарядил с самого утра. Вода обильно лилась по оконному стеклу, размывая очертания людей и автомобилей, находившихся на набережной. Сама же Нева была практически неразличима, сливаясь в один серый осенний цвет с хмурым столичным небом. Перед старинным зданием примостились две машины — белый недешевый "Опель" и шикарный черный "Руссо-Балт", на фоне которого даже немецкий автомобиль выглядел не очень приглядно.

В комнате было хорошо протоплено, и уличная промозглость здесь быстро забывалась. В креслах располагались хорошо одетые господа, только несколько минут назад прибывшие в здание у набережной. Один раскуривал сигару "Упманн", другой налил себе шустовского коньяку.

— Арсений Валерьевич, — попыхивая сигарой, начал господин в очках, — что вы можете рассказать о событиях прошедшей недели?

Его собеседник отпил еще коньяку и повернулся к курильщику.

— Николай Андреевич, объект за это время развил настолько активную деятельность, чего не всякий наш агент мог бы сделать. Мы, в свою очередь, ведем полномасштабное расследование.

— Чья, вы говорили, эта работа, британцев?

— Не совсем. Нам представляется, что часть нитей тянется в Америку...

— США? — перебил Николай Андреевич.

— Возможно. Хотя существует версия межнациональной системы...

— Это что же, масоны, что ли? — выгнул бровь собеседник.

— Увольте, Николай Андреевич, какие масоны... Все пока представляется очень туманным...

— И все же, британский вариант, выходит, отпадает? Знаю, что определенные круги там до сих пор бредят реваншем. В последнее время такие настроения там даже заметно усилились...

— Да, это действительно так, Николай Андреевич. Я бы даже хотел отметить, что реваншизм в Британии начинает маргинализироваться, переходить из высших слоев общества в простой народ. Даже создаются определенные клубы, британец без клуба — это, ведь, не британец. Так вот, создаются определенные клубы по интересам. Вдумайтесь, Николай Андреевич, взрослые, сознательные, в добром уме и памяти и даже довольно часто небедные британцы занимаются, простите за выражение, ерундой.

Было видно, что Арсений Валерьевич сел на своего любимого конька — коньяк оставлен, зрачки расширены, жесты экспрессивны.

— Люди самых разных профессий, в большинстве случаев мужчины, — продолжил рассказчик, — собираются в пабах, гаражах, а в последнее время, с развитием инфосети — и, не выходя из дома, удаленно друг от друга. И обсуждают, представьте себе, устройство и положение Британской империи без того тысяча девятьсот сорок восьмого года, каким мы его знаем. Эти люди для своего действа даже придумали специальное название — "Уорлд оф Кинг Джордж".

— Мир, то бишь, короля Георга? — перебил его Николай Андреевич.

— Именно.

— Но как у них это получается, у этих ваших выпивох в гаражах?

— Они делают допущение, при помощи которого король Эдуард Восьмой не доживает до тридцать шестого года. Причем средства в деле устранения короля неограниченны.

— А это никак на оскорбление или покушение на королевское величество не потянет?

— Потянуло бы. Потому такое движение и зарождается только лет двадцать назад, а не пятьдесят. Были прецеденты при живом короле Эдуарде — арестовывали, не стеснялись.

— И правильно делали. Ишь что учудили — покушаться, хоть и в мечтах, на особу короля... У нас таких деятелей не имеется?

— Ничего серьезного, Николай Андреевич. Горстка безымянных деятелей все в той же инфосети. Но вот что поразительно, некоторые из этих британских мечтателей устраняют короля Эдуарда более изощренным способом. Женят его, представьте себе, на простолюдинке, более того — на американской актрисочке!

Николай Андреевич крякнул.

— Как же у людей фантазия разыгралась-то! Заняться им нечем. Ну, сейчас, допустим, монарх еще может себе позволить такой трюк... И то, страна вряд ли хорошо отреагирует. А уж в середине тридцатых... Дааа! А, все-таки, скажите, Арсений Валерьевич, для чего они это делают? Меняют, то есть, одного короля на другого?

— Члены этих обществ считают, что при короле Георге Британия либо победит в наступающей войне посредством лучшей подготовки, либо заключит союз с Россией и доживет благополучно до наших дней. Либо заключит союз с Германией и Италией, благодаря чему победит. Но последний вариант непопулярен по причине нелюбви данных маргиналов к континентальным европейским державам. Они их, кстати, называют жаргонным словечком "андерраскис".

— Как-как, говоришь?

— Сателлиты русских, говоря по научному, дословно — "подрусники".

— Сателлиты значит? Это Германия с Францией и Италией-то? Их бы слова да Богу в уши... Кто ж они тогда сами в таком случае? Супер-андерянкис? Я правильно сформулировал?

— Вполне. Но я продолжу. Так вот, получается, что эти, как они себя называют, альтернатив-историаны, сами по себе очень неоднородны. И тут еще надо отметить, что любимым их занятием в своей среде является моделирование и постройка различных вариантов военной техники, особенно боевых кораблей. Британцы, мореманы, что с них взять... Наши специалисты из отдела вообще выдвигают версии, что члены этих кружков либо просто люди с явно заниженной психологической самооценкой, либо — это не совсем реалистичная версия — хорошо законспирированная организация британских спецслужб. Правда, роль такой организации нам совсем не ясна...

— Это все очень интересно, — начал Николай Андреевич, — но какое отношение приведенный пример из жизни современного британского общества имеет к событиям, для обсуждения которых мы и собрались?

— Вряд ли есть какое-либо отношение. Но вероятность есть и в этом случае, не правда ли, Николай Андреевич? — хитро улыбнулся Арсений Валерьевич.

— Это верно. Но давайте не будем поминать старое...

— Давайте. Возвращаюсь к теме последних новостей. Представляете куда собрались наши объекты? В Африку! Какого-то нашего колониста ищут...

— Вообще, какова логика их поведения?

— Увы, Николай Андреевич, это нам неизвестно. Судя по всему, они знают что-то, чего не знаем мы, и этот последний элемент — решающий.

— В таком случае будем действовать так. Когда они в Африку полетят?

— Уже в ближайшие дни.

— Хорошо. Сегодня же связывайтесь с нашей агентурой в... Какую они колонию летят?

— Восточно-германскую.

— Вот, как раз с ними. Сегодня же. Пускай ведут максимально плотное наблюдение. У меня подозрение есть, что в Африке, эти самые, что ведут на них охоту, могут раскрепоститься и начать действовать по-крупному. А объекты надо сохранить живыми. И, желательно, целыми и здоровыми. Ты сам, Арсений Валерьевич, остаешься здесь. Мне потребуешься.

Николай Андреевич достал новую сигару, откусил кончик гильотинкой, чиркнул спичкой и закурил.

Дождь за окном прекратился. В воздухе закружились первые за эту осень снежинки. Они мгновенно таяли, коснувшись мостовой или Невы, но каменный подоконник кабинета был намного холоднее, поэтому на нем уже лежал миниатюрный сугроб.

— Ноябрь, — произнес Николай Андреевич, попыхивая сигарой, — ноябрь еще не начался, а зима уже пришла.

— Это хороший знак, — ответил Арсений Валерьевич, — это значит, что нам повезет. Сейчас вот снег. А я обещаю, что мы с этой бандой до первого весеннего дождя разберемся. Все у нас получится.

Глава одиннадцатая. В Африку

Самолет вскарабкался в небо и поплыл в южном направлении, находясь десятью тысячами и еще пятьюстами метрами выше Среднерусской возвышенности и удаляясь от Москвы со скоростью в девятьсот пятьдесят километров в час.

С момента гибели Гаврилина прошло уже почти два дня. Полиция официально охарактеризовала его смерть как несчастный случай, не вняв Капитонову. При этом, что примечательно, свидетелей, подтвердивших бы слова Бориса о преднамеренном убийстве, не нашлось.

— А сколько нам лететь, Кэп? — поинтересовался Ревуненков. — Ты ведь билеты покупал.

— Через два часа мы прилетим в Хайфу, там в течение часа пересядем на другой самолет и, примерно если считать, часа через четыре прилетим в Мариенгейм.

— А там еще на машине?

— Да, — подумав, ответил Капитонов, — думаю, надо будет взять напрокат машину. Из Мариенгейма до нужного места, насколько я понимаю, часа за два доедем.

Места были оборудованы личными экранами для просмотра телевидения или фильмов, на выбор.

Андрей нажал на правую кнопку, выбрав фильм. Теперь выбор ограничивался документальным фильмом о первой русско-японской войне, натуралистикой о североамериканских аллигаторах и недавней остросюжетной картиной "Катакомбы Одессы". Ревуненков выбрал последнее. Сняв со специального крючка наушники, он погрузился в просмотр фильма. "Режиссер — Алиса Ардженто" — гласили заглавные титры.

— Кэп, можешь ответить? — Ревуненков освободил одно ухо. — Я хоть и живу в России почти пятнадцать лет, никогда не обращал внимания, почему у нас живет так много людей с итальянскими фамилиями. Ардженто ведь итальянская?

— Ага, — кивнул Борис, — у тебя в школе по истории как было, как в институте? Не очень?

Андрей в знак утверждения развел руками.

— Ясно. Значит, я вкратце перескажу эпизоды новейшей истории по одному интересному региону. Слушай. В девятнадцатом году на Копенгагенской конференции делили все, что осталось от немцев, австро-венгров, турок. Первые и вторые нас сейчас не интересуют, главное — турки. Тогда, в Копенгагене, Италии перепала южная часть Малой Азии, то есть Ликия, Памфилия, Кария... Тогда это все назвали Анталией, по столице, и до сих пор называют. Мы, кстати, не так далеко от нее будем пролетать. Ты бывал в Анталии?

— Нет. Но собираюсь съездить.

— Слетай, не пожалеешь. Так вот, на чем я остановился? Итальянцам все это передали. Через несколько лет, после Турецкой войны, эти владения, естественно, еще немного расширились. Сюда потекли колонисты. Прошло двадцать с лишним лет. В сорок восьмом, летом, открылась Амстердамская мирная конференция. Россия, как известно, оккупировала почти всю Малую Азию и, вместе с союзниками — Ближний Восток. Причем свою долю наши дипломаты упускать явно не собирались — хотели аннексировать. И так выходило, что эта, значит, итальянская Анталия оказывалась бы со всех сторон окружена российскими владениями. Тогда и договорились с Италией — мы им почти весь Египет отдаем и в остальных вопросах поддерживаем, а они нам эту Анталию передают. Ну вот, к концу конференции, подписали соответствующий договор. Мы им еще сколько-то сотен миллионов выплатили и авианосец в придачу подарили. "Николай II", кажется. Анталия стала русской. А ведь за предыдущие тридцать лет итальянских колонистов туда понаехало — тьма! Сотни тысяч. Много кто, конечно, после сорок восьмого обратно на Апеннины вернулись, кто в Африку подались, но чуть ли не половина у нас осталась, приняли русское подданство. Режиссерша эта, Ардженто, тоже, по моему, дочка такого анталийского итальянца, но сама родилась уже в России. Кстати, знаешь, как у нас этих анталийских колонистов в русском подданстве прозвали? Антальянцы! Говорят, даже некоторые горячие головы из их числа уже начинают говорить о формировании новой нации! Вот так.

— Интересно. В Австралии среди русских до такого не доходило. Во всяком случае, когда я там был, — ответил Андрей, натягивая наушники.

Сотней минут спустя самолет "Второвских авиалиний" коснулся бетона взлетно-посадочной полосы главного аэропорта израильского государства. На автобусе журналисты прибыли в здание аэродрома.

— Увы, прямой рейс на Мариенгейм отменяется, — развел руками Капитонов, вернувшись из билетной кассы. — Якобы по техническим причинам.

— И куда теперь нам ехать? — спросил Андрей.

— Не беспокойся. Хоть до Мариенгейма самолет и отменили, но есть рейс до Энтеббе. Всего через полтора часа. Вот туда я билеты и взял.

— А оттуда как добираться?

— А там и разберемся. Главное сейчас просто долететь, — уверил друга Борис.

Спустя положенное время "Шавит" разогнался по взлетно-посадочной полосе аэропорта Хайфы и взмыл в небо. Голос по внутреннему радио поприветствовал пассажиров, напомнив им, что они, направляясь на аэродром Энтеббе, воспользовались услугами авиационной компании "Аркиа", а самолет находится под управлением одного из самых опытных израильских летчиков — Йонатана Нетаньяху.

— Кэп, а Канал мы не увидим? — спросил Ревуненков.

— Нет, он останется правее, мы ведь полетим через весь Синайский полуостров.

— Жаль. А то ведь говорят, что в ясную погоду его даже из самолета разглядеть можно...

— Слетаем туда в следующий раз, — закончил на этом Борис.

В предвечерних сумерках бело-голубой самолет приземлился в аэропорту на берегу озера Виктория. Подходящих рейсов для продолжения путешествия компаньоны не нашли, а потому было решено переночевать в какой-либо городской гостинице.

— Буонасера, сеньори! Такси? — немолодой усатый мулат поджидал журналистов на приаэродромной стоянке, первым попавшись им на глаза.

— Ну как, возьмем? — спросил Андрея Капитонов.

— Давай.

— А, так вы говорите по-русски? — таксист широко улыбнулся. — Вам куда?

— Нам куда? — повторил Борис. — Знаете что... Отвезите нас в гостиницу. Какая у вас тут получше?

Прибывшие русские уселись в неновый, но еще бодрый "ФИАТ". Водитель сел за руль и, повернувшись к пассажирам, ответил:

— Я бы вам посоветовал "Антилопу". Хорошая альберго, и недорогая. Вы к нам надолго?

Машина завелась и, мелко дрожа, тронулась с места.

— Нам бы только переночевать. А завтра мы хотим поехать дальше на юг, — ответил Борис.

— К тому же вам только переночевать. Тогда обязательно вы должны поехать в "Антилопу", — сверкая зубами во внутреннем зеркале заднего вида, ответил таксист. — Вас завтра во сколько забрать? Вот, возьмите номер телефона для вызова, — сказал он, протягивая пассажирам визитную карточку.

Через пару минут "ФИАТ", натужно тарахтя мотором, въехал в город. Улицы Энтеббе, застроенные современными зданиями с вкраплениями довоенных британских построек, утопали в зелени. Благодаря ветерку с озера, в машине, даже несмотря на выключенный кондиционер, ощущалась вечерняя свежесть.

Вскоре автомобиль подъехал к скромному трехэтажному зданию в колониальном стиле с горящими неоновыми буквами, сложившимися в слово "Antilope".

— Одна из самых старых альберго у нас. Скоро как пятьдесят лет будет, — сказал таксист, притормаживая у гостиницы.

— А вы сами давно здесь живете? — спросил Борис, отсчитывая требуемую за поездку сумму денег.

— Да я тут, в общем, и родился. Местный я. Скоро уже пятьдесят лет будет, — усмехнувшись в усы, ответил мулат.

— Мы тогда вам завтра позвоним, — сказал Капитонов, размахивая таксистской визиткой. — Только не знаем, кого спрашивать. Вас как зовут?

— Вова я. Так меня и спрашивайте.

Махнув рукой, таксист нажал акселератор и скрылся с места.

Коллеги вошли в здание и направились к стойке распорядителя. Борис щелкнул пальцем по медному колокольчику и, внезапно, откуда-то из боковой ниши в стене возник распорядитель гостиницы. Белый лысый мужчина неопределенного возраста в фирменном темно-буром мундире взглянул на русских своими большими голубыми глазами.

— Буонасера, сеньори! Коза десидэрано? — служитель "Антилопы" изогнулся в причудливом полупоклоне, умудряясь оставаться на одном уровне с прибывшими туристами.

— Буонасера, — ответил Капитонов и, подумав мгновение, на всякий случай добавил. — Сеньоре, льэй парльа руссо?

— Конечно! — ответил распорядитель. — Так что вы бы хотели?

— Отлично, — согласился Борис. — Мы бы хотели двухместный номер до следующего утра.

— Сейчас, — замешкался служащий. — Пожалуйста, тридцать седьмой номер.

Он ловко протянул ключ с номером Борису, собравшемуся произвести расчет за проживание заранее, дабы не красть у себя времени утром. Тут же Капитонов убедился, что Энтеббе — совсем не захолустный город, так как оплата за комнату русскими деньгами в количестве тридцати пяти рублей явно обрадовала распорядителя.

Но в этот момент газетчикам очень хотелось есть. Веранда, пристроенная к зданию гостиницы с восточной стороны, являлась и кафе. Сюда компаньоны и направили свои стопы.

Официант наскоро записал заказ журналистов и поспешил его выполнять. Друзья откинулись на спинки кресел и начали обозревать ближайшие окрестности.

В этот час посетителей в заведении было немного: стайка девушек разной расовой принадлежности за одним столиком, немолодая пара — за другим, в углу же расположился пожилой огромный негр в цветастом, если не сказать безвкусном, костюме. Он страстно, самозабвенно поглощал большой кус мяса.

Вскоре подоспел заказ. Между Борисом и официантом завязался короткий диалог.

— Что ты у него узнал? — спросил Андрей, дождавшись ухода постороннего.

— Кто такой этот мясоед.

— И кто же?

— Управляющий этой гостиницы, — ответил Борис. — Сеньор Амин.

Глава двенадцатая. Тиха угандийская ночь

На импровизированную сцену в противоположном конце помещения вышел небольшой оркестр и пышного вида дама негритянской наружности в блестящем платье до пят.

Музыканты заиграли, а через несколько секунд запела и негритянка. Она затянула известную, особенно здесь, песню "Аморе Уганда".

Через пять минут, когда она закончила, Андрей поднялся со своего места и хитро сверкнул глазами.

— Я сейчас вернусь, — произнес он и направился к музыкантам.

Через минуту он вернулся, ослепительно улыбаясь. Оркестр заиграл первые, смутно знакомые ноты.

Когда австралиец присел к своему столику, негритянка запела на русском с сильным итальянским акцентом:

Прощай, Мария, грустить не надо,

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао!

Я на рассвете уйду с отрядом

Гарибальдийских партизан.

Отряд укроют родные горы,

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао!

Прощай, родная, вернусь не скоро,

Нелегок путь у партизан.

Ждут оккупантов в горах засады,

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао!

И будем биться все вместе, рядом.

Мы возвратим себе Турин!

Нам будет трудно, я это знаю,

О белла чао, белла чао, белла чао, чао, чао!

Но за свободу родного края,

Мы будем драться до конца!

— Интересную песню ты заказал, Андрей.

— Да вот так, припомнилась, — ответил он. — Из русского репертуара про Италию. Во времена моего детства из любой радиоточки "Белла чао" была слышна.

— Но ведь оригинал-то был на итальянском языке, — возразил Борис.

— Да, я что-то слышал такое, вроде сами пьемонтские партизаны ее пели...

— Именно! — ответил Капитонов. — И в первые послевоенные годы именно итальянская версия облетела весь мир. И уже потом, тридцать лет спустя, наши авторы ее творчески переработали и "Белла чао" во второй раз завоевала земной шар.

В это время на входе в кафе показался высокий белый мужчина в шляпе с полями. Он внимательно осмотрел присутствующих и, заметив Капитонова и Ревуненкова, направился к ним.

— Простите, это вы — русские, которые прибыли сегодня? — спросил он, подойдя к журналистам.

— Ну, вообще-то да, — замешкался Капитонов. — Но откуда вы про нас знаете и что вас к нам привело?

— Энтеббе — не такой и большой город, — сверкнул зубами незнакомец. — И любые новости здесь расходятся практически мгновенно. А привело меня следующее... Можно мне пока присесть рядом?

Ревуненков отодвинулся, предоставив тому свободное место.

— Возможно, — начал он и замолчал. — Возможно, вам потребуются услуги проводника в вашем путешествии по Центральной Африке. Я могу их вам предоставить.

— А почему вы так думаете? В смысле, почему в ваших услугах мы должны нуждаться? Окрестные земли, — Борис махнул рукой, — насколько я понимаю, уже достаточно цивилизованны, чтобы можно было путешествовать и без специальной подготовки.

— Вы не совсем правы, сеньор. Многие земли в Уганде еще остаются крайне опасными для простого европейца.

— Правда? — искренне удивился Капитонов. — Что же, интересно. Но нас не интересует Уганда. Мы направляемся несколько южнее.

— В германские владения?

— Именно так, — москвич кивнул в знак согласия.

— Но и те территории могут быть не менее опасными, сеньор!

— А вы и там работаете проводником?

— Конечно, — незнакомец приложил шляпу к груди и наклонил голову. — Могу поручиться, хотя это смахивает на хвастовство, но от Голубого Нила на севере до Замбези на юге и от Кабинды на западе до Могадишо на востоке вы не найдете лучшего проводника, сэр.

— Действительно, звучит несколько самоуверенно, — саркастически усмехнулся Капитонов.

— Но это действительно так, — усмехнулся в ответ проводник.

— Допустим, — прервал его Борис, — но каковы ваши расценки, сеньор? И имени мы вашего, кстати, тоже не узнали...

— Меня зовут Куотермэйн. Джеральд Куотэрмэйн. В день я возьму, если переводить на рубли, — он задумался. — Рублей девяносто в день.

— Как, как, говорите фамилия? Это прямо как у...

— Да, да, да! — перебил русского Джеральд. — Как у того. Но "все имена вымышлены и совпадения носят случайный характер".

— Я вижу, эта тема не является у вас любимой, — усмехнулся Капитонов. — Ну как, Андрей, потратимся на проводника?

Тот оторвался от потягивания аксума и уставился на коллегу.

— Я? Я никак, Кэп, не возражаю.

— Вот и отлично. Так что, сеньор Куотермэйн, по рукам?

— Зовите меня просто Джерри, — ответил он. — По рукам.

Газетчики окончили свой ужин и дожидались счета.

— Джерри, а часто приходится бывать здесь, в Энтеббе? — спросил Капитонов.

— Часто. Сейчас вот уже третью неделю здесь живу.

— Тогда вот что можно сказать о нем? — Борис мотнул головой в сторону сеньора Амина, который вставал из-за стола, явно намереваясь покинуть ресторанчик.

— Сеньор Амин. Личность известная в городе и окрестностях. Ему уже лет семьдесят, но пирушки закатывает по-прежнему как сорокалетний! В городе шутят, что Амин так любит есть, что не откажется и от человечинки. Но это, разумеется, только шутка, — усмехнулся Джеральд. — В молодости он служил в британской армии, а когда война докатилась до Уганды, то быстро сдался в плен. При итальянцах тоже пошел в колониальные войска, участвовал в подавлении нескольких мятежей, а лет в сорок уволился, заделался аграрием. В это время этой гостиницей владел бывший армейский начальник Амина, и, говорят, по старому знакомству, он его и нанял в качестве управляющего. Даже когда через несколько лет тот владелец разорился и "Антилопу" продали за долги, то Амина оставили на этой должности. Вот он так и остается здесь, — закончил повествование Куотермэйн.

Вскоре подоспел счет. Журналисты расплатились и договорились с новым знакомым встретиться уже утром у дверей "Антилопы".

А пока попутчики вернулись в основное здание гостиницы, поднялись к себе на третий этаж и оказались в тридцать седьмом номере.

Пока Ревуненков удалился приводить себя в порядок после длительной поездки, Капитонов решил устроиться в кресле и посмотреть последние новости по телевидению. Найти русский канал труда не составило.

— А теперь вернемся к одной из главных новостей сегодняшнего дня, — диктор, сидя вполоборота, напрягся. — Сегодня, около полудни по местному времени, во время учений колониальных вооруженных сил, террористами из так называемой "Организации освобождения Мадагаскара" был похищен капрал армии обороны Израиля Игаль Амир. По заявлению представителя ЦАХАЛа, преследование террористов по горячим следам не принесло своих плодов. Вскоре с официальным заявлением выступил генерал-губернатор Северного Мадагаскара Ицхак Рабин, заявивший, что его администрация не считает себя связанной какими-либо обязательствами перед террористами из ООМ, а потому армейские части, расквартированные на Мадагаскаре, не остановятся перед выбором средств, которые поспособствуют освобождению капрала Амира. Премьер-министр Израиля Симон Визенталь на пресс-конференции в Хайфе подтвердил готовность отправить, в случае необходимости, дополнительный контингент войск. На этом все. После телерекламы смотрите выпуск спортивных новостей.

На экране замелькали яркие образы рекламируемых товаров.

— Воды "Боржоми". Свежесть с вершин Кавказа, — предлагают одни.

— "Ситроен". Ля вуатюр, — лаконичны другие.

— Сделай паузу — выпей квасу! Настоящий "Армейский"! — искушают третьи.

Теперь на экране появился новый телеведущий.

— А теперь о новостях спорта, — с ходу заявил он. — Команда российской сборной по волейболу потерпела уже третье поражение подряд. На этот раз от сербской команды. Наши корреспонденты попытались выяснить причины поражения у главного тренера.

Появились кадры с волейбольного стадиона.

— С вами Иван Драгунов и "Новости спорта". Борис Николаевич, — он обратился к главному тренеру, — так все же почему и сегодня проиграли?

— Нууу, — замычал седовласый тренер, — проиграли. Ну, понимаете, просто проиграли.

— Может быть, можно было применить какую-то особую тактику? — не унимался корреспондент.

— Нельзя. Понимаете, сербы были сильнее. В следующий раз выиграем, — напоследок сказал Борис Николаевич и удалился.

— Вот такой у нас немногословный главный тренер, — подвел итог журналист. — Впрочем, как и всегда.

В это время в комнату вернулся освежившийся Ревуненков, а потому Борис пошел прочь от телевизора.

В одиннадцатом часу вечера москвичи заснули. Борис спал неспокойно — ему постоянно являлись сцены погонь, стрельб и прочих прелестей нынешней неспокойной жизни. Одна из автоматных очередей во сне прозвучала до того реалистично, что Капитонов мигом проснулся и вскочил с кровати посреди ночи. Он прислушался — вокруг все, вроде бы, тихо. Борис подождал еще пару минут и уже со спокойной душой уснул.

Глава тринадцатая. В небе и на земле

Утром Андрей рассказал, что ему ночью тоже слышались выстрелы. После разговора с персоналом гостиницы все прояснилось — стрельба не приснилась. Оказалось, что ночью в город ворвались террористы из уже порядком подзабытой Черной Армии Господа, с полсотни хорошо вооруженных людей. При этом бандиты явно продвигались к "Антилопе", но на счастье ее хозяев и постояльцев местные карабинеры явно не дремали. Примерно в три часа ночи произошла короткая, но яростная перестрелка, в ходе которой бандиты, потеряв треть людей, бежали из города.

Коллеги переглянулись.

— Что, Кэп, думаешь, это за нами приходили? — спросил Ревуненков.

— Не исключено, — ответил он и, подумав, прибавил. — С другой-то стороны, подумай, как легко полиция их прогнала. Неспроста это, неспроста.

На гостиничной стоянке их уже поджидал вчерашний "ФИАТ". Навстречу же им уже шел вчерашний знакомец Джерри. Он поприветствовал водителя и уселся в машину.

— О нас, значит, узнали совершенно случайно? — кивнув на таксиста, с сарказмом спросил Борис.

— Ни в коем случае. Я так и не говорил. Просто не упомянул свои источники, — улыбнулся в ответ Куотэрмэйн.

Автомобиль тронулся с места.

Прибыв в аэропорт Энтеббе, путешественники, к своему великому неудовольствию, узнали о том, что ближайший подходящий рейс ожидается никак не раньше, чем через тридцать часов.

— Вчера же ведь о сегодняшнем самолете говорили... — с досадой проговорил Ревуненков.

— Отмена. Погодные условия, говорят, — ответил ему Капитонов.

Коллеги даже уже начали подумывать о том, чтобы вернуться обратно в "Антилопу". Но тут к ним из глубин аэродромного вокзала направился хитро улыбающийся Джеральд.

— Кэп, как думаешь, он свою шляпу хотя бы на ночь снимает?

— Не знаю, — честно ответил Борис. — Но это не важно. Видимо, у него есть хорошие новости.

Капитонов оказался прав. Куотэрмэйн подошел к ним, продолжая загадочно улыбаться, и бесшумно пошевелил губами.

— Как бы к вам обращаться вдвоем... — замялся он. — Джентельмены? Сеньоры? О! Мои русские друзья! Нам не надо ждать завтра. Я отыскал альтернативный вариант. Мы можем взять геликоптер с пилотом и отправиться туда, куда нам надо сейчас же!

— И отдать нам за это придется целое состояние... — засомневался Капитонов.

— Нет, нет, нет! — замахал руками Джеральд. — Борис, ты не прав! Это будет стоить нам как перелет на самолете. Может быть чуть дороже.

— Нам? Джерри, поездка для тебя оплачивается отдельно?

— Ну что ты! — ухмыльнулся потомок британских колонизаторов. — Считайте, что вы меня наняли еще вчера вечером и все дальнейшие платы включаются в общий расчет.

— Вот как... — развел руками Борис. — Ну что ж, веди нас, Джерри, к этому геликоптеру!

Уже через двадцать минут небольшой пятиместный "Фоккер" разметал своими винтами аэродромную пыль и медленно оторвался от земли. Стальная оранжевая стрекоза зависла над Энтеббе и через пару мгновений устремилась на юго-запад, полетев над зеркальной гладью самого большого на континенте озера.

— Пересекли экватор! — через несколько минут оповестил своих попутчиков Джерри.

Те синхронно кивнули, но ничего не ответили.

Борису показалось, что в воздухе они были уже намного больше одного часа. В этот же момент "Фоккер" ощутимо тряхнуло.

— Что это было? — испугался Ревуненков.

Пилот покачал головой, постучал пальцем по приборам и пробурчал что-то нечленораздельное. Через пару секунд заглох двигатель, и сидевший за штурвалом непонятно выругался на своем языке. Путешественники же сидели, раскрыв рты.

Внизу зеленел тропический лес и блестела отраженным солнечным светом буроватая лента реки. И все это тропическое великолепие явно приближалось с каждой секундой, помимо воли пассажиров и пилота.

"Вот и все", — подумал Капитонов. Судя по лицам его попутчиков, их занимали такие же мысли. "Все же интересно", — продолжил свою мысль Борис. — "Это совершенно случайная авария или все же опять? Опять чьи-то длинные руки?".

Звук рассекаемого воздуха отвлек его внимание. Пилот смог использовать принцип авторотации, чтобы раскрутить винт, и теперь оранжевый геликоптер планировал к земле чрезвычайно плавно.

Эта задача была частично решена. Но оставалась другая. За бортом по-прежнему были густые леса и непрозрачная речка. И места для посадки даже такого небольшого аппарата не было видно. Выбора не было — надо было садиться.

Конечно, "Фоккер" некоторое время, достаточное для высадки, мог продержаться на воде. Но встреча с ныне большей частью истребленными, но все еще потенциальными крокодилами не прельщала никого из присутствующих. Поэтому, пилот, выбрав участок леса, где деревья были поменьше, направил свою машину на кроны тропических растений.

Показалось, что путешественникам повезло — легкий воздушный аппарат довольно мягко сел точно в середину раскидистой зеленой шапки африканского гиганта. Кто-то даже присвистнул — то ли от изумления, то ли от счастья. Машина слегка покачивалась, балансируя в двух-трех десятках метров от земли.

Геликоптер начал заваливаться на нос и сидевшие в передней части пилот и Джеральд крикнули москвичам, чтобы они откинулись назад. Аппарат выровнялся. При этом уже никто даже не пытался шелохнуться, раздумывая и переговариваясь полушепотом о том, каким образом им всем придется выбираться.

Но все эти разговоры оказались тщетными. Природа решила взять развитие ситуации в свои руки. И она материализовалась на переднем стекле воздушной машины в виде непонятной маленькой обезьянки. Она с большим интересом понаблюдала, как большие белые обезьяны за стеклом корчат ей страшные рожи и приглушенными голосами кричат ей и "Фу!", и "Кыш!", и "Брысь!" на нескольких мировых языках. Понаблюдала, огляделась по сторонам и, оттолкнувшись от корпуса "Фоккера", поскакала по своим обезьяньим делам. Несомненно, количество проклятий, посыпавшихся на её маленькую головку, превысило все допустимые пределы. Ведь тот несчастный десяток килограмм, что присел на нос машины, незначительно, но увеличил крен. А момент отталкивания зверька от металлического корпуса нарушил равновесие всей ненадежной конструкции.

И оранжевая капсула провалилась вниз, сопровождаемая оглушительным скрежетом металла и треском ломаемого дерева. Вот, машина будто зацепилась за что-то и застыла в вертикальном положении. Но спустя секунду препятствие устраняется, и корпус геликоптера врезается в землю.

Первым в сознание пришел Ревуненков. Он ощупал себя — вроде бы все цело. Повернул голову — Капитонов уткнулся в спинку пилотского кресла. Надо бы привести его в чувство и, одновременно, учесть возможные травмы.

Борис мгновенно приходит в себя от легкого касания ладони. К счастью, он также совершенно не пострадал.

Коллеги, тихонько перешептываясь, осторожно выбираются из раскуроченного аппарата. Борис, выйдя со своей стороны, отпирает дверь в пилотскую кабину. Нанятый ими господин лежит навзничь, распластавшись над приборами. Журналист слегка касается его плеча. Реакции нет. Тут же Капитонов замечает на темной поверхности приборной панели брызги крови. Он берет пилота за плечи и осторожно кладет его обратно на спинку сиденья. Металлический штырь оторвался и вошел ему глубоко в горло.

— Он мертв, — констатировал очевидное Андрей.

Джеральду повезло намного больше. Он не сразу пришел в сознание, но очнувшись обнаружил единственную и не самую значительную неприятность — вывихнутый палец на левой руке. Русский австралиец взялся это исправить и легко вправил выгнувшийся перст в надлежащее ему положение.

Теперь надо было решить судьбу усопшего. Средства связи в кабине геликоптера серьезно пострадали, впрочем, как и вся кабина. Связывался ли погибший до крушения, никто совершенно не мог вспомнить. Другие же способы связаться с внешним миром у путешественников отсутствовали. Поэтому, посоветовавшись, попутчики решили оставить геликоптер и его погибшего пилота так, как они и находились, а самим, прихватив вещи, выдвинуться дальше, надеясь как можно быстрее выйти к людям — Джерри поручился за успех предприятия.

И, немедля, попутчики приступили к выполнению плана.