Я никогда вас не полюблю

— Не дергайся, — приказал "насильник" и убрал руку ото рта и ухватил обеими руками за бедра, жестко зафиксировав их, тесно прижав к стене.

И я закричала от страха, бессилия и ужаса, творящегося со мной. Долго, протяжно, словно вырывая крик из самой глубины души, больше похожий на стон. Безнадежный, отчаянный.

— А-а-а-а!

Я увидела глаза темного напротив себя. Черные, обволакивающие магией, льющейся на меня и заставляющей задыхаться под жестким натиском. Меня разрывало на части, и я не могла остановиться, продолжая кричать, срываясь на стон и всхлипы.

Вдруг рядом с черными глазами, наводящие ужас, увидела немного в стороне красные, сверкающие в непроглядной ночи. Пес. Он приближался крадучись. Его очертаний почти не разглядеть сквозь дождь и ночную мглу. Судорожно вцепилась в плечи "насильника" и безмолвно замерла под взглядом животного.

Темный усилил свой напор и задвигался быстрее, продолжая тереться горячим пахом о бедра. Я чувствовала нарастающее возбуждение мужчины, говорящее о его состоянии. Но сейчас меня волновал пес и его поводырь, ожидаемо заглянувший за угол, чтобы проверить интерес своего питомца. Внутри все сжалось от опасности.

— Кто тут у нас? — довольным голосом произнес поводырь.

— Пшел вон! — рявкнул на него "насильник", — Без тебя обойдусь!

И даже застонал, откинув голову назад.

— Идем,— позвал пса поводырь, потеряв всяческий интерес к происходящему, — Здесь и без нас справятся.

Красные глаза, святящиеся в темноте, пропали, а я начала дрожать. Кто опасней? Пес, готовый растерзать меня сразу, как только опознает фейри, или темный, желающий "поиметь" оборванку?

Мужчина какое-то время интенсивно двигался, скользя своим возбужденным до крайности мужским достоинством между моих ног, касаясь холодной кожи на ягодицах, а затем вздрогнул и замер, притиснув своим телом, что есть мочи, к стене, уткнувшись головой в мою ключицу. Через какое-то время попробовала шевельнуться и тут же меня сжали стальные руки.

— Не двигайся! — прошипел он, — Просто замри.

Спорить не стала. Обнаженные ноги, выставленные напоказ, заледенели от ветра со свистом врывающегося в проулок. Дождь лупил по голове, плечам и голой коже замерзших конечностей, отскакивал брызгами от одежды лаэра мелкой россыпью. Он меня не тронул. Кроме ладони, зажавшей рот, не было никакого насилия. И это пугало больше всего. Что ему от меня нужно?

Раньше я рисковала, выбирая темные улицы и переулки, но у меня была магия. Предупреждающая, и в тоже время всегда способная оборвать нити жизни нападающих. А сейчас я стала обычным человеком. Любой, кто сильнее, мог сделать все, что захочет. Гара, подавальщица в "Сварливой кошке" тому яркий пример.

И сейчас, темный мог легко расправиться с фейри, потерявшей магию. Но он этого не сделал! Он затащил в проулок, зажал рот рукой, а потом принялся тереться. Но не насиловал! Какой-то безумец со странными отклонениями в психике! Я не говорю, что ждала насилия, но в данной ситуации так поступил бы любой лаэр.

Медленно он отпустил меня, позволив встать перед ним. Задранный подол мокрой юбки платья с характерным звуком шлепнулся на ноги. Затем лаэр отстранился и привел в порядок свою одежду. В этот момент на его лицо упал свет из какого-то далекого окна. И я его узнала.

— Вы? Это снова вы? — потрясенно спросила шепотом.

— Кто это "вы"? — громко произнес он и усмехнулся, — Разве мы встречались в подобной ситуации?

В этот момент темный подошел к улице и внимательно посмотрел в обе стороны.

— Спасибо за доставленное удовольствие. Не смею больше задерживать, — он прикоснулся пальцами к своей шляпе с полями, и мне показалось, что он ее сейчас приподнимет в знак приветствия.

А затем он шагнул в сторону и исчез из вида.

Какое-то время смотрела в более светлый просвет между домами, чем темный проулок, и постепенно приходила в себя.

Темный не тронул меня, можно сказать, спас от пса, окутав своей магией, проникая в каждую частичку сущности, на время превращая в то, чем я не являюсь. И все же я чувствовала себя униженной и раздавленной. Физически он не совершил никакого насилия, удовлетворившись касанием ко мне. Однако поводырь был убежден в однозначности происходящего.

Мысленно хмыкнула: "Побегу его разубеждать? Мол, ничего между нами не было?". Абсурдность предположения заставила встряхнуться и выйти на темную улицу, где только что скрылся лаэр. Бросила внимательный взгляд в обе стороны, затем осмотрела темные окна домов. "Сварливая кошка", находящаяся от меня буквально в паре домов, закрылась, фонарь над входом погас. Стучать бесполезно. Ночью никто не открывает двери, тем более таким, как я, проработавшим один день. Тосс вполне может рассудить, что я присматривалась сегодня и ночью привела грабителей или убийц.

Развернулась в сторону района бедняков и заспешила в свое убежище. Дождь постепенно стихал, и к тому моменту, когда подошла к дому, прекратился совсем. И тут я обнаружила, что выданную краюху потеряла. В отчаянии всплеснула руками и на всякий случай ощупала платье на груди. Куда там! Разве кусок хлеба смог бы удержаться, пока лаэр волок в проулок, а потом прижимал к стене? Прощупала карман — монетка осталась. Выдохнула с облегчением и шагнула на лестницу в подвал.

Раньше хозяева наверняка использовали это помещение для хранения продуктов или ненужных вещей, потому что окно в комнате располагалось на самом верху и не открывалось. Свет сюда практически не проникал, а свечи покупать не всегда удавалось. Но к моему приходу мама старалась обязательно зажечь огонек, от этого становилось на душе теплее и тоскливей одновременно. Каждое мгновение, пока огарок мерцал, говорило о том, что скоро придется вновь покупать, но деньги зарабатывать становилось все сложнее. Зато сегодня я могу ничего не есть, да и завтра меня покормят.

— Тиоль! — поспешила навстречу мама, с беспокойством оглядывая мокрую фигурку.

— А я нашла работу, — постаралась сообщить хорошую новость, как можно радостней.

— Работу? Где? — она уже давно не ожидала, что жизнь может измениться к лучшему.

— Таверна "Сварливая кошка", — говоря название заведения, с трудом стягивала промокшую обувь с ног.

За день ступни чуть ли не приклеились, и отдирала их с трудом. Мама подхватила плащ и развесила на крючках, чтобы попытаться просушить ткань за ночь.

— Кем? — закончив с одеждой, развернулась она ко мне.

— Посуду мыть, помои выносить, — спокойно ответила ей.

Для меня новая работа казалась лучшей по сравнению с тем, чем приходилось заниматься на рынке. Перебирать сырые овощи под дождем, отмывать их в холодной воде. Либо смотреть за живностью, привезенной на продажу. Иной раз помогала при убое скота и вымывала потом все вокруг, убирая кишки. Что по сравнению с этим вынести помойное ведро с остатками еды?

Мама промолчала и прижала сжатый кулачок худой руки к задрожавшим губам, стараясь не расплакаться. Понять ее можно. Совсем недавно не такая жизнь у нас была, и я даже понятия не имела, из чего делают вкуснейший мясной паштет. А сейчас стала безразличной ко всему. Если за работу платят, то надо брать и делать. У меня есть руки, и они помогают зарабатывать и кормить семью.

— Зато меня покормили, и я целый день в тепле, — воодушевленно ответила на мамины молчаливые слезы, — Так что есть сегодня не буду. Все вам на завтра останется.

Рассказывать о потерянной краюхе не стала. Зачем, если хлеба нет? Упало и упало.

— Тиоль, может хоть молока? — потянулась к бидону мама.

— Нет, — категорично мотнула головой, — Воды попью и спать. Я сегодня сытая.

Подошла к Лаэль и постояла какое-то время рядом с сестрой, рассматривая едва заметную фигурку под дырявым одеялом.

— Поела и спит, — с нежность очень тихо пояснила мама, подойдя ближе.

— Это хорошо. Сон для нее сейчас лучшее лекарство, — шепотом отозвалась ей, — Надо купить дров.

— Лучше свечу, — произнесла мама.

Молчаливо кивнула, принимая ее слова к сведению. Сидеть в темноте каждый день хуже, чем в сырости и холоде. Согреться можно, укутавшись в одежду и одеяла, а без света трудно жить.

— Тиоль, как твоя спина? — тихонечко погладила ладонями мои плечи мама.

— Спина? — даже немного удивилась вопросу.

После целого дня в "Сварливой кошке" ныли все части тела, в том числе и спина. Стоять над посудой в чаше с водой приходилось согнувшись, отчего мышцы изрядно гудели.

— После крыльев, — всхлипнула она за спиной.

— А-а, — протянула я и повела плечами, — Ничего. Саднит немного.

Гораздо сильней болел разбитый нос. Наверняка завтра расползутся синяки под глазами, если еще этого не произошло. И без того лицо, заострившиеся от постоянного недоедания и плохо отмытое холодной водой, отталкивало многих нанимателей, а теперь вообще будет страшно кому-нибудь показаться.

— Покажи, — попросила мама.

Принялась расстегивать пуговички на платье, все равно пора переодеваться и ложиться спать.

— Ох, — раздалось за спиной.

— Что там? — недовольно спросила я.

— Края покраснели, опухли и, кажется, начинает образовываться гной, — пробежались по саднящей коже холодные пальцы.

— Ерунда. Работать могу, — равнодушно ответила ей.

— Давай полечу, — потянула она меня к кровати.

— У тебя столько магии не хватит, — не позволила ей и поторопилась натянуть рубашку, в которой обычно спала.

Стоять раздетой в неотапливаемом помещении холодно, да и мама скорее отстанет.

— Ноги? Тиоль, что с ними? — забеспокоилась снова мама, когда повернулась к ней лицом.

Рубашка длиной чуть ниже колена, потому не прикрывала полученные ожоги.

— Случайно кипятком ошпарилась. Мама, все пройдет! — остановила ее в порыве лечить меня, — Магией нельзя. Если утром не увидят ожогов, то сразу поймут, что не сами прошли. В таверне слухачка. Девушку, которая передо мной работала, отдали на казнь.

— Но как же? — сглатывая слезы, села на свой топчан мама.

— Так и буду, как все существа без магии, — пожала в ответ плечами и накрылась с головой, — Спать.

В этот раз провалиться в забытье без снов сразу не получилось. Вспомнился вой псов, красные глаза и рядом с моим лицом черные глазницы лаэра. Я уверена, это именно тот, который спас накануне меня от насильников, но он сделала вид, будто мы не встречались.

Он поступил мерзко и пошло, заставив участвовать в его играх. Но с другой стороны именно его действия заставили поводыря удалиться, не задавая вопросов. Неужели темный расхаживает по ночным грязным улицам и ищет себе приключений? Вчера убил насильников, а сегодня зажимал оборванку. Его движения и удовлетворение, полученное в процессе, говорили однозначно о намерениях лаэра. Но все время возникал вопрос: зачем он использовал магию? Ведь именно она скрыла сущность фейри от пса, заставив меня потерять саму себя на время. И ответа не было. Темные так не поступают.

Утро началось традиционно:

— Тиоль, скоро рассвет, — позвала мама.

— Угу, — промычала, выныривая из тяжелого сна без картинок.

Перекусить категорически отказалась, торопясь в таверну. Тосс предупредила, чтобы не опаздывала. Кроме того, надеялась на миску горячей похлебки от Эгры. Негнущимися пальцами, продрогшими в холодной комнате, застегнула непослушные пуговицы, накинула плащ и вышла за дверь.

На четвертой ступени лежал сверток, завернутый в чистую холстину серого цвета. Ничего не понимающим взглядом уставилась на находку и осторожно протянула руку.

— Тиоль, что-то случилось? — встревожилась мама за спиной, не разглядевшей ничего за мной.

Взяла в руки и быстро развернула. Краюха. Та самая, которую ночью потеряла. Она по-прежнему аппетитно пахла и была свежей, будто только-только ее отрезали от буханки.

— Мама, это хлеб. Мне в таверне дали для вас. А я-то думала, по дороге потеряла, а он оказывается здесь всю ночь пролежал. Как только мыши не нашли? — с сияющими глазами от счастья развернулась к ней, — Держите!

Мама протянула руки, с подозрением осматривая находку.

— Вчера овощи, сегодня хлеб под дверью. Тиоль, ты ничего не хочешь мне рассказать? — она смотрела пытливо прямо в глаза.

— Хочу! — шагнула к ней. — Вчера спускали псов, — она ахнула. — Мне повезло, и я смогла спрятаться, но не уверена в сегодняшнем дне. В "Сварливой кошке" меня, возможно, не тронут, кому нужна поломойка? А ночью возвращаться опасно. Хозяйка таверны предложила ночевать там же. Вы позволите? Еда на два дня у вас есть, а потом я приду и принесу свечу. Очень надеюсь, что и покушать тоже.

— Тиоль, ночевать у чужих опасно, — запротестовала мама.

— Не опасней, чем идти ночью по улице, — возразила ей.

— Поступай, как знаешь, — опустила глаза она, смирившись с моим решением.

Привычного мира, когда все было ясно и понятно, где мама обладала знаниями и опытом и могла рассудить, как поступать правильно, а что дурно, давно погиб. И она могла доверить мне самой принимать решения. Я понимала ее переживания и метания, но мне хватило сначала нападения наемников во главе с темным, а потом пса с его поводырем, чтобы определиться с выбором.

Еда у мамы и сестры есть на два дня. Если экономить, то можно и на три растянуть. Но я в любом случае постараюсь что-то принести через день.

На улице шел дождь, и гремели грозы. Привычная раскисшая грязь под ногами не пугала. Я лишь старалась не проваливаться в особо глубокие лужи, торопясь к таверне. Внимательно разглядывала прохожих, чтобы в случае опасности хотя бы отпрыгнуть. Но рассвет только занимался, небо начинало сереть, и горожанам не было никакого дела до окружающих. Невыспавшиеся, уставшие от тяжелого труда, они брели под дождем, чтобы заработать на пропитание.

— Явилась? — недобрым голосом громко окликнула Тосс, заметив мою фигурку в дверях, — Марш на кухню! Нечего здесь грязь разносить.

Прошмыгнула мимо ее массивной фигуры, подавляющей своими размерами, и сняла мокрый плащ, повесив его на крючок. Эгра вошла следом, окинула безразличным взглядом и подошла к еле тлевшей плите.

— Принесешь из кладовки капусты, — сонно бросила оборотниха, — мышей не боишься?

— Нет, — мотнула головой и подхватила указанную корзину.

День начался. Я кружилась в кухне, выбегала во внутренний дворик, иногда приносила из кладовки продукты. Когда зашли первые посетители, озябшие и продрогшие, Эгра налила миску сытной похлебки на мясном бульоне. Я жмурилась от удовольствия и торопливо ела, чувствуя внутри разливающееся тепло.

На сытый желудок работалось веселее. Согретая, накормленная. Казалось, за спиной вновь воспарили крылья. Отчего-то даже не жалела, что они опали. Теперь я могла жить как обычные люди, браться за работу, которая принесет еду и заработок.

Тосс иногда заглядывала на кухню и приговаривала сварливое: "Ну-ну". Отчего-то название таверны очень подходило к хозяйке. Эгра порыкивала на меня, но выходило это как-то беззлобно, скорее в силу особенностей строения горла оборотнихи. Ей проще было животными звуками обозначить действие или пожелание, при этом заостренные с кисточками на кончиках уши придавали выразительности ее лицу.