Локон в медальоне: Флибустьерское море

— Здравствуйте, мистер Кодрингтон.

Серое лицо испанца напоминало истрепанную обложку книги. Из полученных официальных бумаг следовало, что в ордере охранения 'Геркулес' занимает место форзейля.

— Когда-то мой отец взял в индейской деревне точно такой же талисман как у вас, — продолжал полковник. — Вы что-нибудь знаете о своем, капитан?

— Ровным счетом ничего, — я пожал плечами, — только то, что амулет уберегает от неприятностей.

— Советую не расставаться с ним, мистер Грэм. Предстоит весьма непростая задача, сопровождение флейта его лордства на Ямайку, — Кодрингтон умолк, оставалось лишь попрощаться. Жизнь непредсказуема, порой подбрасывает человеку неожиданные и неприятные сюрпризы, как оказалось, они ждали меня впереди. Обо всем этом я даже не догадывался, когда бросил якорь в таверне 'Сахарная голова'.

Глава 3

К моему изумлению, сидя в общей зале и бросая кости во имя Бахуса, Уолш напевал:

'Когда мы в таверне,

Мы не думаем, как будем уходить,

Но торопимся приступить к игре,

Заставляющей нас вспотеть'.

— В прошлый раз мы недоговорили, капитан Грэм, — обратился он ко мне.

— Мистер Уолш, прошу простить за то, что едва не стал виновником вашей смерти.

— Бросьте, давайте забудем об обидах и выпьем за успешное завершение нашего похода. Как только Уиллоуби упакует свое барахло, мы выйдем в море.

'И мы пили за все то, за что следует выпить.

Первый за заключенных,

Следующие два — за живущих,

Четвертый — за всех христиан,

Пятый — за поминаемого покойника,

Шестой — за свободных сестер,

Седьмой — за оставшихся в лесу,

Восьмой — за странствующих братьев,

Девятый — за рассеянного монаха,

Десятый — за моряков,

Одиннадцатый — за бранящихся,

Двенадцатый — за кающихся,

Тринадцатый — за путешествующих.

И без остановки — за короля'.

Не исключено, что я выпил немного больше, чем следовало. Так или иначе, когда меня и капитана Уолша принесли из таверны, еще не открывая глаз, я почувствовал, что-то не так. Моя рука не нащупала привычно висящего на груди амулета, его отсутствие вызвало растерянность и обеспокоенность.

Лорд Уиллоуби раздраженно прохаживался взад и вперед по наветренной стороне квартердека флейта 'Дефайнс', стоящего в заливе Карлайл.

— Это ни на что не похоже, мистер Грэм. Я не ждал этого от вас, капитан. Думаю, вы не станете возражать, что сцена с выволакиваемым из кабака, едва стоящим на ногах офицером не лучшая для него рекомендация. Напились как простой матрос! Надеюсь, вы в состоянии управлять кораблем?

— Не сомневайтесь, милорд, я не подведу.

— Сегодня вам чрезвычайно повезло. Первый и последний раз сделаю скидку на вашу молодость. К тому же, на подробное разбирательство нет времени, необходимо уйти в ближайший отлив. Вы свободны, капитан Грэм.

В полночь паруса изогнулись и округлились, наполняемые береговым бризом, словно призраки корабли бесшумно скользили по воде. На рассвете 9 июля Барбадос уже был так далек, что его западное побережье полностью скрылось за горизонтом.

Идем бейдевинд, с первого же дня дует северо-восточный пассат, заметно ослабевая ночью и вновь усиливаясь после полудня. Во второй половине дня, от пятнадцати минут до пары часов, идут частые ливни. За редким исключением, изменения направления ветра между северо— и юго-востоком приходятся на глубокую ночь. Любые другие румбы признак скорого и резкого ухудшения погоды.

— Выражение дождливый, — подумал я, — это хороший заменитель для обозначения сезона ураганов. Для человека, выросшего в европейских водах, Карибское море может восприниматься как источник беспокойства. Как жаль, что свой барометр Роберт Гук, один из отцов физики, создаст только через три года.

* * *

Понедельник, 18 июля 1667 года. Спустя полторы недели после отплытия с Барбадоса находимся у юго-западного побережья Эспаньолы, 16®28′ северной широты и 76®04′ западной долготы, при слабом юго-восточном ветре.

В час пополудни с фор-марса крикнули, что видят лежавшие в дрейфе неизвестные суда, находящиеся на расстоянии около мили друг от друга. Чувствуя себя достаточно сильными для атаки, оба вступили под паруса и, пытаясь занять выгодное положение, привелись к ветру.

— Похоже, мы их разбудили и стали предмет всей этой суеты, — заметил Дэвис.

Оставаясь на ветре, 'Геркулес' лег на левый галс. Будучи от неприятеля в четырех милях, в подзорную трубу я хорошо его рассмотрел. Ближайшим оказался 18-пушечный фрегат, футов в восемьдесят длиной. Второй и более крупный, почти одного тоннажа с 'Геркулесом', нес явно не менее двадцати четырех орудий. Французские корсары, на флагштоках взвились белые королевские полотнища, описывали широкую дугу.

'Дефайнс' подтянулся и сейчас следовал за нами в кильватер на расстоянии двух кабельтовых. Я решил не терять времени в маневрировании, спуститься на ближнего противника, вывести его из строя, а затем атаковать следующего. Между тем, 18-пушечный фрегат окутался облаком порохового дыма. Ядра со свистом пролетели над нами ядра. Следующий торопливый бортовой залп лег недолетом, лишь взметнулись фонтаны водяных брызг.

На умеренном волнении в течение четверти часа его стрельба сводилась к промахам, но с дистанции в полтора кабельтова, 'Геркулес' стал нести кое-какой урон.

Два или три ядра попали в такелаж, снасти рвались с треском мушкетных выстрелов. Одно, особенно удачливое, прошлось низко над палубой, брызнула впитываемая песком кровь.

Я закусил губу, ненавидя это медленное сближение с врагом. 'Геркулес' молчал, выдерживая огонь своего противника. Над водой вновь раскатился орудийный гром. Пробивая паруса, ядра исчезали за бортом или падали рядом с ним, одно угодило в перила на квартердеке. Штурман выругался сквозь зубы, его ранило выбитой щепой.

— Ничего серьезного, сэр. — Фаррелл замотал окровавленное плечо своим шейным платком.

— Еще минута и пошлем им привет, джентльмены, — отозвался я.

Проходя сквозь расползавшееся облако порохового дыма, 'Геркулес' дал полный залп почти вплотную к беззащитной корме легкого фрегата. От украшенного резным узором транца полетели обломки, казалось, что в 30-футовом пространстве между кораблями разверзся ад. С разбитым рулем и накрывшей парусами половину правого борта сбитой бизань-мачтой, француз неуправляемо уваливался к ветру. Мы повернули фордевинд, уступая свое место флейту Уолша, залп его пушек вымел палубу 'Сент-Анн' от юта до бака.

— С этим кончено, — сказал Дэвис, — Теперь второй, сэр?

— Идем на него! — коротко бросил я первому лейтенанту. С часу пополудни ветер начал постепенно стихать, в галфвинд 'Геркулес' шел сейчас не более трех узлов. Не отказываясь от поединка, враг приближался. Мы сходились на контркурсах, было слышно, как на фрегате, благочестиво именуемом 'Нотр-Дам', выкрикивают приказы.

Оба залпа прогремели с интервалом не более секунды, через несколько минут 'Геркулес' повернул оверштаг. Мы спустились и, неожиданно для противника, ждущего атаки с наветра, прошли под его кормой. Получивший продольный залп 'Нотр-Дам' медленно ворочал через фордевинд. Сражение стало жарким, фрегаты сближались, двигаясь одним курсом.

В ушах стоял треск ломающейся древесины, вопли и крики раненых. Француз имел преимущество по числу пушек и, хотя был сильно избит, мы также получили много повреждений. Так продолжались примерно полчаса. Затем, когда на 'Нотр-Даме' постарались увеличить расстояние между нами и уйти, их фок-мачта закачалась, надломилась и повалилась на правый борт, обрывая ванты и такелаж.

Выдерживая огонь неприятеля, мы сблизились на расстояние в 20 футов, бой продолжался в течение следующей четверти часа. Затем французский фрегат замолк, прошла минута, другая, и капитан дю Виньо спустил флаг, признав свое положение безнадежным.

Доставшийся нам приз был в очень плохом состоянии. Из его экипажа погибли семнадцать человек, еще сорок пять было ранено. Несмотря на захват судна противника, победа далась большой ценой: мы потеряли девять убитых и двадцать одного раненого. 'Дефайнс', захвативший расстрелянный 18-пушечный фрегат 'Сент-Анн', имел одного погибшего и восемь раненых.

— Выдайте матросам двойную порцию рома, мистер Дэвис, — сказал я.

— Есть, сэр! Прошу прощения, а наш приз?

— Потопим, лейтенант, у нас рук не хватит, чтобы его увести. К тому же никакого груза, не работающие помпы и более четырех футов воды в трюме.

Свой отчет о бое, я составил в лучших традициях английского флота: 'Мы встретили врага, и он наш'. Как оказалось, два фрегата — это было все, что уцелело от эскадры Жозефа де ла Барре. Лейтенант де вассо Виньо любезно поведал мне во всех подробностях о ходе сражения при Мартинике.

Появилась эскадра контр-адмирала сэра Джона Хармана у северо-западного побережья острова вечером в среду, 29 июня. В ее составе были 60-пушечный корабль III ранга 'Лайон', а также несущие от 38 до 48 орудий 'Джерси', 'Кроун', 'Ньюкасл', 'Дувр', 'Бонавентур', 'Ассистенс', 'Ашуренс', фрегат 'Норвич', два брандере и кеч.

Жозеф де ла Барре решил оставаться в гавани Сен-Пьера, выстроенная вдоль берега французская боевая линия состояла из девятнадцати кораблей. Семь наиболее мощных из них, включая вооруженных торговцев Вест-Индской компании, несли от 32 до 38 орудий. В промежутках, оставшихся между кораблями, действовали батареи Сен-Робер и Сен-Себастьян. Мелкие каботажные суда местных купцов оставались под защитой форта.

В полдень 30 июня эскадра Хармана вошла на внешний рейд и, воспользовавшись благоприятной переменой ветра, атаковала в четыре часа пополудни. Флагманский 'Лайон', 'Джерси' и 'Кроун' продвинулись вперед, обогнули французскую линию, а затем последовали вдоль берега, подвергаясь жестокому обстрелу вооруженной 12— и 32-фунтовыми пушками батареи Сен-Себастьян. Стреляя с обоих бортов, британцы уничтожили часть ее орудий, также нанеся большие повреждения авангарду де ла Барре.

Началом его краха стала атака со стороны моря 'Ньюкасла' и следовавших за ним кораблей. Под огнем с дистанции мушкетного выстрела шесть судов французского авангарда были потоплены, еще три, не готовые к подобному повороту событий, ретировались во внутреннюю гавань.

Бой продолжался в течение четырех часов, затем заштилело. С британских кораблей были спущены шлюпки. Они отвалили от борта и приступили к их буксировке, чему поспособствовали легкие порывы восточного ветра. На следующее утро французы увидели, что выход из гавани заблокирован. В субботу 2 июля британцы вернулись в уютную бухту на севере острова Мартиника и несколько часов вели перестрелку, изматывая противника.

Через день, после пополудни, с моря задул бриз. Сражение возобновилось, причем эскадра Хармана сильно пострадала от огня береговых батарей. Повреждения кораблей де ла Барре оказались умеренными, но порох на острове был почти полностью исчерпан. Вновь британцы появилась перед стоящими на якоре французскими судами в среду, с довольно свежим южным ветром. Канонада гремела в течение пяти часов.

Все заволокло пороховым дымом, капитаны высматривали своих врагов, ориентируясь зачастую по флагам на топах мачт. Прикрываясь этой густой завесой брандер поджег 38-пушечный корабль 'Ла Куронь' под командованием капитана д'Эльбе. От пылающего французского флагмана один за другим загорелись рядом стоящие 34-пушечный 'Сен-Жан' и загруженные сахаром 'Мерсье' и 'Лион д'Ор', два больших 24-орудийных флейта. Их команды в крайнем замешательстве бросались за борт, пытаясь добраться до берега.

Ужас и тревога распространились среди французских экипажей, береговые батареи почти замолчали. Не в силах выдержать артиллерийского обстрела, матросы начали покидать свои корабли. Высланный в атаку и брошенный на произвол судьбы при приближении британских шлюпок, пылающий как факел брандер 'Сонси', в итоге выбросился на мель, где чадил до позднего вечера. Потребовалось вся энергию Робера де Клодоре, губернатора Мартиники, чтобы остановить панику. На его счастье, ветер внезапно зашел на восток, что предотвратило сожжение всех судов Компании.

Эскадра генерал-лейтенанта де ла Барре была практически уничтожена. Вырваться из бухты и взять курс на Гваделупу смогли, пользуясь мелководьем, лишь фрегаты месье Сансона и де Виньо. Оба являлись противниками мнения губернатора де Клодоре о необходимости укрыться во внутренней гавани Сен-Пьера под защитой береговых батарей.

* * *

К утру 22 июля, с легким попутным ветром мы бросили якорь в просторной глубоководной гавани Порт-Ройяла, у юго-восточной оконечности острова Ямайка. По левому борту возвышались Голубые горы, ближе Лонг, а за ней Даллас.

Город имел два мощных форта, церковь, большое количество магазинов и складов. Отсюда вывозили сахар, патоку, ром, индиго, какао и фрукты. В город прибывало судов в два раза больше, чем в Бриджтаун. Население Порт-Ройяла достигало трех тысяч человек. Из восьмисот деревянных, каменных и кирпичных зданий многие были 'столь дороги, словно стояли на лучших торговых улицах Лондона'.

Резиденция губернатора произвела на меня впечатление комфортабельности и уюта. Гостиную украшала подвесная люстра, она представляла собой закрепленную на потолочной балке круглую чашу, для зажигания свечей ее опускали. Шелковая тафта декорировали стены вместе с коллекцией оружия, картинами и портретами предков.

Ценной частью домашнего интерьера и предметом гордости хозяина являлся старинный шкаф для посуды, похожий на привычный сервант. Его полки были заставлены серебряной утварью с изящной резьбой, изображающей святую Магдалину.

После полудня сэр Томас Модифорд, баронет и плантатор, находился в ожидании обеда, когда ему доложили о визите капитана Ричарда Грэма. Сэр Томас внимательно прочел рекомендательное письмо лорда Уиллоуби и испытующе посмотрел на своего гостя.

— Рад вас видеть, очень рад, — любезно сказал он. — Отличная работа! Вы провели бой наилучшим образом, мистер Грэм. Задали французским корсарам знатную трепку. Позволю себе задать вопрос, где вы научились так управлять кораблем? Во флоте Его Величества джентльмен-капитан чаще всего не моряк и к нему приставлен опытный шкипер.

— Это в нашем роду со времен Доброй королевы Бесс, сэр. Мой дед участвовал в разгроме Непобедимой армады.

— Не сомневаюсь, королевский флот получил превосходного офицера. Мне искренне жаль, что вы должны возвращаться на Барбадос, ваш фрегат там нужнее. Я лично сообщу о вас лорду-адмиралу.

Судя по всему, мне удалось произвести благоприятное впечатление на губернатора, представив себя энергичным, решительным и компетентным человеком.

На улицах города царило оживление. Я и не предполагал, что бурная жизнь Порт-Ройяла мало чем отличалась от атмосферы на бульваре Клиши, ведущего к знаменитому кабаре 'Мулен Руж'. Пестро одетые флибустьеры переходили от одного из бесчисленных кабачков к другому, процветали азартные игры. Много местных, ярко накрашенных девиц всех цветов и оттенков и прибывших на заработки из Европы, сохраняющих под зонтиками от солнца естественную белизну кожи. Откровенные наряды и немыслимые декольте указывает на их род занятий.