Xxi век не той эры

Глава4. Падение.

Я стою одна над обрывом

и смотрю в холодную бездну,

я уже вижу острые камни на дне.

Надо мною сгущаются тени:

исполинские чёрные грифы,

те, что зорко следят за движением

тёмных планет.

Flёur, "Исполинскиечёрные грифы"

Просыпаться было больно. Чисто физически больно. От неудобной сидячейпозы (как я вообще могла заснуть в таком положении?) ныла шея испина; кроме того, болели руки от плеч до запястий, ныла груднаяклетка и бёдра чуть выше колен. Ещё меня мутило, а голова напоминалабольшой чугунный котёл.

Не до конца ещё проснувшись, я осторожно откинулась на спинку своегосидения, не спеша открывать глаза. Ибо ничего хорошего увидеть неожидала, так зачем спешить с неприятными открытиями? Вместо этого яподняла правую руку, чтобы размять шею, но, зашипев от боли, урониларуку обратно. Плечо прострелило так, как будто оно было сломано.

Левая рука слушалась лучше. Плечо хоть и ныло, как прочие суставырук, но эта боль напоминала скорее ощущения в мышцах после чрезмерноинтенсивной растяжки. И только со стоном наслаждения разминая шею, яоткрыла глаза. И замерла.

Передо мной был космос. Бескрайний, бездонный, наполненный такимколичеством звёзд, какое никогда не увидишь с Земли через всюзасветку и толщу атмосферы.

Я раньше понимала, что нахожусь на космическом корабле, то естьлетящей от звезды к звезде большой железной дуре, но только умом.Слишком большой это был корабль, слишком неотличимыми от обычныхземных были условия на нём, слишком мало я там видела. Да и заложидания с фонтаном, конечно, сделал своё чёрное дело.

А вот теперь эта картина зачаровала, парализовала и затянула в своёпотрясающее воображение великолепие. И заставила недоверчивоподумать: "Так это правда? Всё наяву, и всё действительно сомной?"

Далеко не сразу в моё очарованное сознание начали забредать здравыемысли. Например, о том, что всё это может быть просто красивойкартинкой. Или о том, что раньше мне таких картинок не показывали, ираз начали, значит, в мире что-то изменилось.

Поэтому я постаралась отвлечься от великолепного зрелища иоглядеться, и увиденное меня шокировало куда сильнее, чем видоткрытого космоса. Особенно когда я рассмотрела сидящего в соседнемкресле человека. С моим везением это, пожалуй, мог быть только он,мой персональный ночной кошмар.

Мы с чёрным трибуном (так, кажется, называли этого маньяка-убийцу моиблагородные тюремщики?) находились в очень маленькой тесной каморке.Выгнутую поверхность передней стены полностью заполнял космос,наклонная плоскость перед ней пестрела какими-то лампочками инепонятными значками. Позади двух кресел, в которых сидели мы, нарасстоянии меньше метра имелась прямая стена с большой железнойплитой, заменявшей дверь. Чем-то похоже на шлюз между отсеками вподводной лодке, только без вентиля и с окошком в верхней части.

А белобрысый шкаф с нашей последней встречи, кажется, ещё прибавил вобъёме, и при виде него я ощутила острую нехватку воздуха. Казалось,что он сейчас ещё раздуется, и раздавит меня в маленькую неаккуратнуюлепёшку. Сквозь паутину страха пробралась мысль, что с размерамимужчины всё нормально, а дополнительного объёма ему придалсвоеобразный "наряд", напоминавший скафандр из какого-тофантастического фильма о будущем или не менее фантастическую броню.Сегментную, красивую такую, с рельефно прорисованными мышцами. На мнеже ничего подобного не было (я бы удивилась, если бы было), толькороба сменилась на какой-то серый комбинезон с кучей карманов.

По счастью, в мою сторону мужик не смотрел, и вообще, кажется,дремал; глаза были закрыты. Так что я, несмотря на его присутствие,могла думать. И думы мои были неприятными: я совершенно не помнила,как здесь оказалась, и почему сделала это в такой компании.

Последним, что я помнила, был странный гость. Настолько странный, чтоменя посетило недостойное желание настучать предателю Кичи по голове.Потому что в первый момент этот двухметровый детина в алой форменапугал меня до колик. Правда, я сумела быстро справиться с собой: вотличие от норманна, он не смотрел зверем и, кажется, не собиралсяесть меня на ужин, обед или завтрак. А когда до меня дошло, что онсмущается, мне поплохело.

Боевой офицер. Мужик двухметрового роста с развитой мускулатурой ишироченными плечами. Да, что уж там, очень симпатичный мужчина соткрытым лицом с правильными чертами, взъерошенными светло-русымиволосами, чистыми зелёными глазами и сногсшибательно искреннейрадостной улыбкой.

Так вот, этот субъект в ладно сидящей на тренированном теле форместеснялся как подросток на первом свидании. Он натуральнокраснел, бледнел, не знал куда деть руки и едва не заикался. Да ещё исмотрел на меня с детским восторгом и почти обожанием, как накакую-нибудь девочку с обложки.

А Кичи, скотина, стоял рядом и явно насмехался и надо мной, и надгостем. То есть, для него подобная реакция была ожидаема ипредсказуема. Может, именно ради неё он мне этого типа и привёл?Может, этот застенчивый центурион местному главврачу какую-то большуюгадость сделал, и тот таким образом изощрённо мстил? Как вообще можетгероический (сомневаюсь, что у них тут другие встречаются) офицердесанта быть таким застенчивым? Обычно на таких женщины пачкамивешаются! Да и то, какое женское сердце устоит против настоящегогероя, да ещё с такими внешними данными?

А потом я вспомнила местное соотношение мужчин и женщин, прикинулавозраст ухода мальчиков в военные училища, вспомнила слова протрепетное отношение к женскому полу, и мне поплохелоокончательно. То есть, мне вот это и хотели показать? Что вот такк женщинам у них относятся вообще все мужики без божественной крови?Матерь божья!

Впрочем, со своими эмоциями Олег (как, оказывается, приятно встретитьсвоего земляка; знакомое имя буквально грело душу) справился довольнобыстро, и хоть и поглядывал на меня с восхищённым трепетом, ноговорил нормально.

И всё-таки, разочарование от нерешённого вопроса о разговоре сИмператрицей (космодесантник просто не знал, есть такие законы илинет), было всё-таки не последним, что удалось вспомнить.

В комнату зашёл сидящий сейчас со мной рядом викинг. Кажется, с нимбыл кто-то ещё, но мне хватило одного леденяще-брезгливого взгляда,чтобы весь мир сузился до движений одного-единственного человека,которые я ловила с отчаянным вниманием. Только бы не подошёл, толькобы не трогал, только бы не...

А вот дальше уже пришла темнота.

Да ладно, я что, всё-таки это сделала?! Упала в обморок от страха?

Но это не снимало главного вопроса: куда мы сейчас летим. Своимпоступком я запятнала честь великого и ужасного чёрного трибуна, и ондолжен меня как-нибудь ужасно ритуально убить? Или... не убить, асделать что-нибудь ещё более неприятное?

И почему нельзя было сразу на месте, почему надо было куда-то тащить?Нет, точно какой-то ритуал. Сейчас подвезут поближе к вот этойзвезде, сильно выделяющейся на фоне остальных размерами (кажется, онапросто очень близко), выкинут в открытый космос и придадут ускорения.Потому что подобный поступок может быть смыт только огнём.

— Прекрати бояться, меня это раздражает, — в тишине маленькоголетательного аппарата низкий голос "двустворчатого сантресолями" прозвучал набатом. Я шарахнулась в сторону,пытаясь стать как можно меньше и расположиться в пространстве какможно дальше от жуткого полубога. У меня даже почти получилосьпросочиться сквозь подлокотники кресла и пристяжные ремни. Ну,ничего, ещё немного тренировок в этой компании, и я сквозь стенуубегу в открытый вакуум, не нарушив целостности обшивки.

Мне только интересно, на какую реакцию он рассчитывал, говоря это?Неужели всерьёз думал, что рявкнет на меня в приказном тоне, и ядействительно сумею перестать его бояться?

Получив результат, обратный собственный чаяниям, чёрный трибун бросилна меня ледяной взгляд, исполненный брезгливости. И я поняла, что вобмороке, наверное, не так уж плохо. И если один раз получилось стольоригинальным образом избежать общества этого до судорог пугающегоменя человека, то, может, получится и во второй? Секунды шли, викингмолчал, а спасительная темнота забвения не спешила принимать меня всвои объятья.

Вообще, мой страх перед этим человеком сложно было назватьрациональным. В первый раз, когда он держал меня за руку и угрожал,паника была оправдана; но сейчас-то полубог сидел смирно. Даже еслион вёз меня на казнь, то хоть не глумится всячески над беззащитнымтелом. Не из благородства; ему, судя по физиономии, было противнопросто находиться рядом со мной, не то что дотрагиваться.

Наверное, можно было себя поздравить: теперь я знала, что такоефобия. А раньше ещё хихикала над подругой, до истерики боящейся змейи червяков. Хотя у меня и были некоторые реальные основания длястрахов; дождевые черви даже гипотетически особого вреда здоровьюпричинить не могут. А вот господин чёрный трибун... точнее, как у нихтут принято, кириос...

— Из-з-звините, — тихо проблеяла я, поставив себе задачу хотя быпопытаться перебороть страх. Надолго моего противоборства не хватит;но пока он сидит, занятый управлением, можно немножко утешить себясамообманом. — Я н-не могу, это с-спонтанная реакция.

Мужчина кинул на меня косой непонятный взгляд, и я решила, что наэтом можно первую попытку сопротивления собственной фобии считатьуспешно реализованной. Потому что язык под этим взглядом от ужасапримёрз к нёбу.

Очень хотелось выяснить, что произошло, и куда мы летим, но я пока неготова была услышать из уст викинга ответ. Тем более, некстативспомнилась наша с ним первая встреча. Всё произошедшее отложилось уменя в голове с контрастной ясностью до последнего слова; и рада бызабыть, но, кажется, эти воспоминания будут меня мучить до самойсмерти. Так вот, я сейчас вспомнила, что моим тюремщикам наисследования выдавали всего три дня. Видимо, они уже прошли, итеперь...

На этом мысль останавливалась. Ничего эти три дня для меня не меняли,и пункт назначения не определяли. Но мысль о казни почему-тоотступила.

Тем более, ставшая за это время пугающе близкой звезда оставаласьсправа, занимая едва ли не треть экрана. Но, странно, своимприсутствием не слепила и звёзды не засвечивала. Наверное, помогаликакие-то мудрёные фильтры. Да и то сказать, вряд ли передо мнойдействительно окно в реальный мир, небось просто стена, а наней красивая картинка в реальном времени.

Мы подозрительно быстро летели. Звезда проплывала мимо неторопливо ивеличественно, как гора в окне автомобиля на автобане. Плохо, что пофизике у меня всегда был натянутый за старание трояк, а то моёудивление могло бы быть более аргументированным. А так просто было непо себе от осознания масштабов. Но это нормально, мне и в самолёте отцифры "900 км/ч" было не по себе, и скорость казаласьзапредельно-чудовищной. А тут, надо думать, побыстрее.

Так что смотреть я всё-таки старалась не на солнце, а на звёзды. Онивыглядели бесконечно далёкими и безразличными, то есть -привычными и понятными. И этим радовали.

Хотя счастье моё продолжалось недолго. Потому что некоторые звёздывдруг пришли в движение, и стремительно прыгнули навстречу,увеличиваясь в размерах. Я от неожиданности подпрыгнула прямо вкресле, а сидящий рядом мужчина рявкнул что-то на родном языке. И явсеми фибрами своей лингвистически подкованной души поняла: это былоругательство. Очень грязное и очень грубое ругательство. А потомпрямо перед нами из ниоткуда возникло что-то огромное и непонятное, имы свечкой взмыли вверх, и я даже примерно догадалась о причинахвнезапной ругани сына Тора.

Мы лавировали среди космических кораблей, которых несколько мгновенийназад здесь не было. Они выскакивали прямо перед нами, вокруг нас,маленькие и большие, совершенно разные. А потом нас тряхнуло так, чтоу меня лязгнули зубы.

Мужчина ещё что-то коротко рявкнул, уже, по-моему, более осмысленноеи содержательное, и скомандовал мне:

— Держись!

За что он предлагает мне держаться, я так и не поняла, но на всякийслучай вцепилась в сиденье кресла; подлокотники были, на мой взгляд,хлипковаты. Нас ещё раз отчаянно тряхнуло, а потом нахлынула тьма, иперегрузкой меня вжало в кресло.

Ощущения были ужасные. В глазах предобморочно потемнело, щёки стекли,кажется, до плеч. А кожа и мышцы, расползаясь однородной лужей,пытались сползти с костей.

К счастью, долго перегрузка не продлилась, сменившись на ломоту вовсём теле (в дополнение к ещё не прошедшим болевым ощущениям) иголовокружение от резко прилившей к голове крови. Но радоваться я неспешила: темнота с экранов никуда не делась. Впрочем, когда делась,поводов для радости осталось ещё меньше.

Во весь обзорный экран распахнулось зелёное море с вкраплением белых,серых и синих пятен, подробно разглядеть которые не получалось: ужочень сильно нас начало трясти. Половина огоньков на управляющейповерхности потухла ещё с наступлением темноты, а оставшиеся теперьтревожно мигали. Стиснув зубы (чтобы ничего себе не прикусить) и руки(чтобы, несмотря на ремни, не вытряхнуло из кресла), я отрешённовглядывалась в трясущееся зелёное пятно.

А потом я, наконец, осознала, что мы падаем. Очень быстро инеуправляемо падаем на какую-то планету, а зелёное море впереди -это лес, с которым нам скоро предстоит познакомиться поближе.

Полубог рядом тихо матерился и, кажется, пытался вывести наш корабликиз крутого пике.

Какой, однако, талант пропадает. Он, стало быть, не только убивать,но и летать умеет? Потому что движения чёрного трибуна не былисудорожной попыткой уцепиться за воздух, он явно знал, куда тыкать,чтобы получить нужный результат. Результата, правда, не получал, и оттого матерился.

Я же в сложившейся ситуации могла оказать только одну помощь: немешать своими глупыми вопросами и не лезть под руку. Мне почему-то небыло страшно; наверное, ещё один страх, сверх уже имеющейся в наличииульварофобии, психика просто не потянула. Когда моё тело поверхкомбинезона окутал ещё один, серебристо-серый и тонкий, будтосделанный из какой-то фольги, а голову прикрыл прозрачный аквариум, ядаже не удивилась. Только отстранённо подумала, что запекать менябудут не на открытом огне, а в фольге.

В следующее мгновение мне стало совсем не до мыслей, потому чтопроизошла встреча с лесом. Трясти перестало, зато начало нещадношвырять из стороны в сторону. Не знаю, как пытался бороться со всемэтим викинг; я просто зажмурилась и отдалась на волю судьбы. Когдасовсем никак не можешь повлиять на ситуацию, удобно быть фаталистом.

За болтанкой последовал особенно сильный удар в дно, потом короткаяперегрузка, мгновение невесомости, ещё один удар уже сбоку, сильнаявибрация... и тишина. Оглушительная, неподвижная и страшная. Финиш? Имы живы?

Я поспешила открыть глаза и оглядеться. Огоньки на панели потухли,лишь какой-то символ грустно мигал синим цветом едва ли непосередине. Экран тоже умер, и теперь "радовал глаз"матовой белой поверхностью, отражающей яркий белый свет фонаря,вмонтированного в плечо чёрного трибуна. После тряски и болтанки я несразу сообразила, что пол расположен не горизонтально, а под хорошимуглом, градусов в сорок.

Мужчина молча выпутался из ремней и, насколько я могла видеть,прилаживал в незаметные постороннему глазу крепления какое-товооружение и снаряжение, извлекаемое из незаметных на первый взглядтайников. Потом обернулся ко мне, слепя глаза прожектором, и парусекунд, по ощущениям растянувшихся в вечность, стоял неподвижно,видимо, решая, что со мной делать. "Пристрелит — непристрелит, пристрелит — не пристрелит?" — гадала я,заслоняясь от яркого света. Я уже почти приготовилась к смерти, когдаон отстегнул меня и, прихватив за локоть, поволок к той самой двери,замеченной ранее.

Меня тоже решили спасти? Внезапно.

Насчёт того, что нам придётся именно спасаться, я почти несомневалась. Думаю, если бы это была планета "своих", мыбы просто вызвали помощь и спокойно дождались её или в корабле, илинеподалёку; с местными технологиями ждать пришлось бы очень недолго.

Нет, Ульвар сын Тора явно собирался в дальнюю дорогу, забирая скорабля всё, что не было прикручено, приклеено и приварено к полу, ипри этом могло принести пользу. И когда мы вывалились на поверхностьнезнакомой планеты, я в этом окончательно убедилась. Он отработаннымжестом вытащил откуда-то из недр брони на бедре какую-то хреновинуагрессивно-футуристического вида почти с мою руку длиной; похоже,оружие. Что-то в нём проверив и нажав, перехватил поудобнее, махнулмне рукой следовать за ним и куда-то пошёл.

— Шлем можешь снять, атмосфера пригодна для дыхания, а в случаебактериологической или химической опасности он опять автоматическивстанет на своё место, — через плечо проговорил мне мужчина. — Там нагруди две кнопки, нажми белую, — благородно пояснил, не дожидаясьвопросов с моей стороны и всё так же не оборачиваясь.

После нажатия на кнопку (их действительно было две, белая и красная)аквариум с моей головы стёк куда-то назад, и я сумела вдохнутьвлажные запахи тропического леса. Сомнительное, скажем прямо,удовольствие; воняло прелой листвой, гнилью, чем-то удушающе сладкими ещё почему-то геранью.

Воздух вообще был ужасный. Тяжёлый, влажный, жаркий, он никак нехотел проходить в лёгкие. Хорошо хоть мужчина впереди шёл осторожно,почти крадучись; я могла за его шагом не бежать, а просто быстроидти. Внутренне удивляясь, как такой большой человек в такой объёмнойодежде может двигаться совершенно бесшумно.

Одежда, кстати, была второй, и гораздо более серьёзной проблемой.Ощущения в целом были такие, будто меня целиком засунули в большойплотный полиэтиленовый пакет на пластмассовых подмётках. Судя повсему, этот аварийный скафандр был рассчитан на человека, нормальноодетого, и поверх этой самой нормальной одежды он вполне могсидеть комфортно. Комбинезон — пол беды, гораздо сильнее напрягалоотсутствие обуви. Быстро вспотевшие ноги хлюпали и скользили в этихсапогах, обещая скорое появление мозолей. Была бы альтернатива, я быих, конечно, сняла. Но ходить босиком я в принципе не очень люблю, апо лесу это ещё и небезопасно, и на веточку какую-нибудь наколоться -приятного мало. И это я про среднерусский лес в окрестностях родногогорода, где гарантированно ничего не водится. А здесь же...

Здесь мы — кто по щиколотку, а кое-кто и почти по колено, -хлюпали в какой-то бурой полужидкой гаже, и мне даже думать нехотелось, что именно в этом перегное может жить, начиная с ядовитыхзмей и заканчивая не менее ядовитыми растениями, насекомыми ибактериями. Насколько я помнила, джунгли и на Земле всегда кишелиподобной гадостью, а что за гадость может водиться на другой планете— лучше не знать.

Поэтому я, стиснув зубы, тащилась за чёрным трибуном, прущим подобноносорогу. Чёрному. В голове роились вопросы: куда мы идём, зачем мытуда идём, что нас там ждёт, какая это планета. Но задавать их вслухя не спешила. Во-первых, не хотелось лишний раз привлекать вниманиеэтого маньяка, который со спины, на фоне леса, с расстояния полутораметров казался не таким уж страшным. А, во-вторых, мне и на простойшаг с трудом хватало дыхания.

Даже примерно не могу сказать, сколько времени мы топали в этомсумрачном подлеске среди буйства инопланетной жизни. Ноги почтинестерпимо болели: мозоль я, кажется, натёрла, и явно не одну. И этоне считая того, что меня уже почти трясло от усталости, опятьразнылось плечо (ударилась я где-то, что ли?), а ещё от духоты началаболеть голова. Если поначалу я ещё пыталась дышать правильно -вдох через нос, выдох через рот, и всё это на ровный счёт, — товскоре окончательно сбилась, и пыхтела как паровоз.

Через какое-то время я начала спотыкаться, потом падать. Но абсолютпродолжал идти, ни разу не оглянувшись. Лучше бы он меня в самом делепристрелил, чтобы не мучилась. Или он так свою совесть пыталсяприструнить? Мол, честно спасал, сама померла по дороге. Да ну,глупости; вряд ли его совесть всерьёз обеспокоится по такомунезначительному поводу, как единственный выстрел в голову однойбесполезной неудачницы.

Боль, усталость, полное непонимание цели нашего марш-броска,брезгливый игнор со стороны единственного разумного существа в этомнаполненным жуткими звуками лесу, — всё это не добавляло нинастроения, ни оптимизма.

А потом я обо что-то в очередной раз запнулась и опять полетела лицомвперёд в вонючую субстанцию, покрывающую землю. Мало того, что отбилаколенки; так ещё локоть ушибла и, кажется, ободрала внутрикомбинезона об этот самый комбинезон, пытаясь затормозить падение.Плечо от такого движения прострелило болью, а в довершение всего этипопытки оказались бесполезными, и падения моего не задержали, и ялицом впечаталась прямо в склизкую, мерзкую, вонючую, противную...

Отфыркиваясь, отплёвываясь и с трудом сдерживая рвотные позывы, ясела, пытаясь о более-менее чистое плечо вытереть лицо. Хорошо, этагадость хотя бы глаза не щипала! Процесс чистки осложнялся тем, что клицу субстанция липла гораздо лучше, чем к гладкой серебрянкекомбинезона.

Я пыталась уговорить себя, что это грязевая маска, и это полезно длякожи. Но оптимизм сдался и покинул меня ещё на полпути к этому месту,где-то рядом с терпением и надеждой на лучшее. Последнее время ядержалась вообще не понятно, на чём; не то на гордости, не то наглупости, не то на упрямстве, а может вообще на голой инерции.

Сейчас я сидела в грязи, и мне было плевать вообще на всё. Я готовабыла умереть прямо тут, став кормом для какой-нибудь живущей в лесутвари, но точно знала, что сил подняться, а тем более — идтивперёд у меня больше нет. К моему удивлению (если бы я всё ещё моглаудивляться), чёрный трибун не ушагал вперёд, забыв о моёмсуществовании. Нет, он подошёл ко мне и легко, как котёнка, безмалейшего усилия поднял за шкирку защитного комбинезона.

— Ну, что ещё? — раздражённо процедил он. И это стало последнейкаплей.

Я разревелась. Как-то вдруг — и сразу потоком, по-детскиотчаянно, в голос. Сын Тора разжал ладонь — то ли отнеожиданности, то ли от отвращения, — и я упала обратно, ноостановить истерику было уже не в моих силах.

Обеими руками цепляясь за придушивший меня воротник, я рыдала,истерически всхлипывая, сразу обо всём. Слишком долго терпела,слишком долго уговаривала себя, слишком долго пыталась сдерживаться,верить в лучшее, смотреть в будущее с надеждой. До сих пор меняподкупало и поддерживало тёплое отношение гордого и терпеливогоиндейца Кичи и добродушное ворчание японца Нобоюки, и мне оченьхотелось верить, что так будет дальше, что всё чудесным образомразрешится к лучшему.

Теперь я наконец выплёскивала одинокий страх темноты и безумиезамкнутого пространства, страх перед огромным и совершеннобезразличным человеком, способным походя свернуть шею и даже непоморщиться. Безразмерную, чёрную и отчаянную тоску по тому, чего уженикогда не будет. По людям, которым я нужна — как друг, какпрофессионал, просто как попутчик или хотя бы соседка, у которойможно попросить ложку соли. По любимым городам, по лошадиному галопу,по простым и понятным людям — не идеальным, а настоящим, сразными характерами и разными чувствами. По всей своей жизни, чьей-тонелепой прихотью превращённой в осколки бесконечно далёкого прошлого.По своему будущему, недолгому и раскрашенному в тёмные тона дикихинопланетных джунглей.

Я рыдала, оплакивая ломающую всё тело боль, свои несчастные в кровьсбитые ноги, отбитые колени, саднящий локоть, сжимающий голову совсех сторон невидимый тяжёлый обруч мигрени.

Мне было настолько гадко теперь от той ласковой вежливости, которойокружали меня работники научно-медицинского центра, не передатьсловами. Потому что всё это было лицемерием. А правдой был вот этотбезразличный робот, стоящий сейчас надо мной и по какой-то непонятнойпричине не спешащий прервать мои мучения. Может, процесс доставлялему удовольствие?

Лучше бы меня сразу прикончили.

Кажется, последнее я выдохнула вслух, но мне уже было плевать, как наменя посмотрит и что седлает этот шкаф с антресолями. Уйдёт?Пристрелит? Всё лучше, чем брести в никуда.

Да, я слабая женщина, и самое страшное приключение, которое я былаготова принять — улетевший не туда и не тем рейсом багаж, илипотерявшаяся бронь в гостинице, или сломавшийся в самом началедолгого трудного дня каблук.

Я никого не предавала, не обманывала, не воровала, всегда стараласьпомочь ближним, никогда не проходила мимо упавшего на улице человека.За что меня в этот ад?!

— Ты чего? — с совершенно непонятной интонацией проговорил моймучитель, приподнимая меня на этот раз за подмышки. Но я сквозь слёзыдаже не видела его лица. — Эй! — кажется, этой самой интонацией былаискренняя растерянность, но воспринять её я была не способна:истерика не спешила идти на убыль.

Поэтому новый собственный "плюх" я восприняла сбезразличием. То есть, не совсем безразличием; он вызвал новый витокрыданий, потому что я опять отбила и без того многострадальныеколенки.

Над головой что-то громко щёлкнуло, и, вспахивая болотистую гажу,прямо ко мне подкатилось что-то зеленоватое, лохматое, с длиннымикривыми лапами и приоткрытой пастью, наполненной рядами острых зубов.

Недавнее желание предпочесть судьбу корма местной фауны дальнейшемудвижению вперёд мгновенно испарилось. Точно так же мгновеннопрекратилась и истерика, потому что вслед за первой тварью рядом сомной приземлилась вторая. Тихонько сдавленно взвизгнув, я, непридумав ничего лучше, метнулась под ноги невозмутимо стоящему наместе мужчине, со спокойным хладнокровием отстреливающему нападающих.Его я по-прежнему боялась, но у него хотя бы не было таких зубов, ион не пытался мне что-нибудь откусить.

Поэтому, очень удачно вписавшись между расставленных на ширине плечдлинных ног мужчины, я, всё так же сидя прямо в грязи, обхватила однуногу чуть выше колена, прижалась лицом к прохладному гладкому щиткуброни и зажмурилась.

Странно, но стряхнуть меня викинг не пытался. С длинной расстановкойпрозвучало ещё несколько щелчков, каждый из которых вызывал похожийхлюпающий звук. Потом на несколько секунд повисла тяжёлая тишина,которую не нарушал движением ни викинг, ни, тем более, я.

— Вставай, — пророкотало над моей головой. Но, несмотря навнушительность и грозность, чудодейственной силой голос не обладал.

— Не могу, — храбро буркнула я, на всякий случай не выпуская ногумужчины.

Нет, если на него не смотреть, я определённо боюсь его гораздоменьше. А уж если приоткрыть глаза и внимательнее приглядеться кближайшему зеленоватому трупу, я начинаю испытывать к этомуздоровенному бронированному шкафу непреодолимую симпатию. Ну и что,что шкаф, зато как стреляет!

— Почему? — шумно вздохнул он, не дождавшись продолжения. И, странно,по-прежнему не пытался отобрать у меня собственную конечность, хотяподобное желание было бы весьма оправданным.

— Потому что я очень устала, и просто физически не способна поднятьсяна ноги, — почти спокойно ответила я. — А ещё я их натёрла, -напоследок пожаловалась я.

— Кого?

— Ноги. Стопы, если точнее, — пояснила я и грустно шмыгнула носом.

Идиотизм ситуации зашкаливал.

Здоровенный мрачный космодесантник с оружием наголо стоит посредиинопланетного леса. У его ног сжалась в комочек грязная заморенная я.Вокруг валяются трупы убиенных тварей. Всё так торжественно, такпафосно, как в кино. И тут такой будничный диалог. А гдеблагородно-торжественные речи, признания и клятвы?

Почему я не пыталась что-нибудь поменять в расстановке действующихлиц, я ещё могла понять: мне так действительно было уютней.Возвышающаяся надо мной монументальная фигура полубога сейчас совсемне давила, а наоборот, успокаивала и дарила ощущение защищённости.Как переменчива женская душа; то я хотела от него бежать к чёрту впасть, а теперь пытаюсь за ним спрятаться от этих самых чертей.

А вот почему меня из такого "убежища" до сих пор невытолкали взашей, было уже непонятно. От неожиданности, что ли? Тожеаргумент, учитывая мою прежнюю реакцию на этого человека. Хотя,пожалуй, если он меня так приподнимет, как в первую встречу, так жеглянет и рявкнет что-то столь же жизнеутверждающее, я, наверное,переменю мнение обратно.

Наконец, Ульвару сыну Тора такая поза, похоже, наскучила. Отступивназад свободной ногой, он уцепил меня за подмышки и потянул вверх.Сопротивляться я не рискнула; чего доброго, руки оторвёт. А то у негои так ладони немаленькие (это я ещё по первому разу запомнила, чтомоя шея в его кулаке целиком поместится), а вместе с бронированнымирукавицами так вообще закрывают мои рёбра целиком. Это если пальцы нерастопыривать.

Я всякого ожидала. Например, что меня бросят обратно в грязь. Илипопытаются поставить на ноги, не веря моим словам. Даже что менякулём закинут на плечо; за это я была бы чёрному трибуну бесконечноблагодарна. Но он неожиданно проявил себя наигалантнейшим кавалером,усадив меня себе на левый локоть, всю — на один. И было похоже,что вес мой ему беспокойства не доставляет. Нет, я понимаю, онздоровенный и сильный как вол, но... не до такой же степени! На весудержать почти шестьдесят килограммов живого веса — это невоздушные шары перетаскивать!

— Держись за броню, не за шею, — поморщившись, велел он, оглядываясьпо сторонам. Я смущённо перехватилась, цепляясь за плечевой щитокброни, которым одним можно было прикрыть почти всё моё туловище.

Какой всё-таки здоровенный мужик. Как он только таким вырос вообще?Рост не меньше двух-двадцать, в плечах не меньше метра, шея с моёбедро, наверное. С другой стороны, если вспомнить алого центурионаЛиходеева, можно особо не удивляться; они тут, видимо, все немаленькие.

И сколько же ему, бедолаге, надо есть, чтобы поддерживать всю этумышечную массу (а он небось кил двести весит!) в боеспособномсостоянии?! Надеюсь, меня он с собой тащит всё-таки не в качествеконсервы?

Но зато теперь я знала, что чувствует в походе пехота на броне БТР.Только мне повезло гораздо больше, чем им. Во-первых, почти нетрясло. Во-вторых, держал он меня преимущественно сам, так что можнобыло цепляться не так отчаянно. А, в-третьих, меня не оставлялоощущение, что один этот "БТР" в бою стоит танковойдивизии...

Не знаю, как у меня это получилось; наверное, сказалосьпереутомление, стресс и истерика. Но я умудрилась задремать, склонивголову на плечо мужчины. Белая броня на ощупь была похожа не то наочень твёрдый гладкий пластик, не то на полированный камень, и былапрохладной. Не ледяной, а такой... приятно остужающей горячечнопылающие щёки и лоб, ослабляющей тиски головной боли.

Крепко заснуть, конечно, не получилось; я всё равно вздрагивала ивскидывалась из-за каждого резкого звука. Но тем не менее какие-токуски дороги всё равно выпадали из восприятия. В какой-то моменточнувшись, я обнаружила кругом тьму кромешную. Фонарь Ульвар невключал; наверное, не хотел приманивать хищников. Но, несмотря наотсутствие света, он продолжал невозмутимо двигаться вперёд с той желёгкостью идеально отлаженного механизма. Меня он даже ни разу неперехватил, не попытался устроить поудобнее или пересадить на другуюруку; кажется, действительно не замечал моего веса.

"Всё-таки, он страшный человек", — решила я, и опятьнырнула в дрёму, не поднимая головы с прохладного бронированногоплеча. От твёрдой поверхности под седалищем и всеми остальнымичастями тела эти самые части затекли, но я поостереглась жаловатьсяна данное неудобство. Лучше я потерплю это, чем боль в ногах. Какминимум потому, что его терпеть возможно, а раздражать своегоспасителя нытьём и глупыми требованиями — опрометчиво. В концеконцов, он меня на руках тащит, хотя мог вообще бросить илипристрелить, и нужно быть благодарной. Так что — спать, Оля!Пока есть такая возможность.

Местные обитатели нас, кажется, решили больше не трогать, признавопасными и несъедобными. Или просто та стая была самой голодной иопасной в этих лесах, и хищников страшнее и самоуверенней просто несуществовало. Слабо верилось, конечно, но результат меня полностьюустраивал.

Мы двигались целые местные сутки, даже больше, и на привалостановились только к вечеру следующего дня. И, оглядевшись, я понялапричину: лес несколько поредел, и хлюпающая жижа под ногами смениласьболее приличной травой. А ещё нам попалась небольшая аккуратнаяполянка, прикрытая сверху плотными кронами деревьев, вплотнуюприлегающая к неестественно-прозрачному озерцу с песчаным дном. Небывает таких озёр в лесу, не бы-ва-ет! Поэтому на манящую своейхрустальной чистотой воду я покосилась с настороженностью. Странно,но пить почти не хотелось; наверное, из-за влажности воздуха, хотятут я не была уверена.

Сын Тора довольно аккуратно сгрузил меня на землю возле какого-токамня на дальнем от водоёма конце поляны.

— К воде не подходи, — велел он, подтверждая мои собственныеопасения. — Я вернусь, проверю, пригодна ли она... хоть для чего-то.

И скрылся в зарослях, умудрившись бесследно раствориться в лесномсумраке даже в своей отнюдь не маскировочной одежде. Я подавила порывс воплем "Не бросай меня тут одну!" броситься следом,вместо чего занялась делом: принялась разминать затёкшие и замученныемышцы ног, периодически раздражённо шипя от боли. Эта боль былатерпимой, и даже в какой-то мере нужной; сейчас немного перетерпеть,зато потом ноги будут шевелиться. К тому же, к боли в натруженныхмышцах я всегда относилась спокойно. Если, конечно, меня с этой больюне заставляли совершать марш-броски на выносливость.

Ещё очень хотелось осмотреть собственное плечо и, главное, стопы,дабы оценить ущерб воочию (по ощущениям, на ногах вообще ни одногоцелого клочка кожи не осталось), но я решила с этим тоже потерпеть довозвращения трибуна Наказателя.

Так я ни у кого и не узнала, кто такие эти "Наказатели";не то элитное спецподразделение, не то группа особо продвинутыхпалачей, не то какая-то служба безопасности вроде ФСБ. А задаватьтакие общие и не обоснованные практической надобностью вопросыУльвару было страшновато. Опытным путём удалось выяснить, что к моейфизической слабости (да в сравнении с ним любой Терминатордошкольником покажется!) спутник относился со снисхождением.Наверное, на какие-то ещё принципиальные бытовые вопросы отреагировалбы спокойно. Вот на таком взаимодействии пока и стоило остановиться,и ни в коем случае не провоцировать. А что: он на меня не рычит и небросает на дороге, я не обмираю от одного его присутствия и стараюсьдоставлять поменьше проблем. По мне, так идеальная гармония!

Вернулся белобрысый викинг быстро, я даже не успела начать бояться,занятая массажем второй голени. Ещё бы бёдра промять как следует, носил у меня сейчас не хватит, а просить Ульвара... нет уж, лучшепотерпеть! Во-первых, с его силой он мне скорее что-нибудь сломает;он, конечно, судя по всему, умеет быть довольно осторожным, но еслине дай бог задумается о чём-то в процессе, меня можно будетзакатывать в гипс. Ну, а, во-вторых, неприлично это как-то, кпостороннему мужчине с такими просьбами. Как глянет он на меня своимледенющим взглядом, и прощай душевное равновесие!

Чёрный трибун выскользнул из зарослей в двух метрах от меня, едва несделав заикой; нельзя же, в самом деле, так тихо двигаться. Обнаруживменя на том самом месте, на каком оставил, он удовлетворённо кивнул(мамочки, неужели мне удалось хоть чем-то его порадовать и хоть наминуту показать себя разумным существом, а не припадочнойистеричкой?) и, проходя мимо в сторону озера, швырнул к моим ногампоначалу незамеченную ношу. Две пушистые тёмно-серые тушки почтиправильной шарообразной формы, размером раза в два большебаскетбольного меча, шмякнулись оземь, не подавая признаков жизни.Кхм. Это добыча что ли? То есть, наш завтрак, он же обед, он же ужин?

Поскольку комментариев и распоряжений не последовало, я решила нехватать подозрительные предметы, вместо этого наблюдая за действиямиохотника. А он, как и обещал, пошёл проверять воду. Опустившись накорточки рядом с водоёмом, сначала внимательно ощупал и осмотрелпесок, после чего зачерпнул горсть воды, внимательно принюхался.Потом попробовал, опять прислушиваясь к своим ощущениям, и сплюнул всторону. Последним этапом зашёл по пояс в воду, и некоторое времябродил на этой глубине туда-сюда, после чего задумчиво пожал плечамии двинулся в мою сторону.

За приближением полубога я наблюдала настороженно, но никакойвраждебности или хорошо знакомого отвращения на его лице не было.Сплошная холодная бесстрастная невозмутимость. Подойдя вплотную, онопустился рядом на корточки (как эта толстенная броня не стесняетдвижений, непонятно) и столь же спокойно ткнул меня пальцем. Точнее,я запоздало сообразила, что не меня, а красную кнопку скафандра.

Как я и предполагала, он от этого распался. Не совсем, конечно; отгорла до паха, позволяя вылезти из серебристого плена. Впрочем,сделать это самостоятельно мне не дали. С видом опытного папаши,меняющего на отнюдь не первом отпрыске подгузник, Ульвар извлёкотпотевшую и перепревшую меня из скафандра. Примитивнейшим образом,за подмышки. И я не сопротивлялась; нафиг, себе дороже!

— Почему ты не сказала, что барахлит терморегуляция? — неожиданноспокойно спросил он.

— А она там есть? — искренне удивилась я, аккуратно ощупываятончайшую серебристую ткань скафандра, на которую меня посадили.Чёрный трибун только неодобрительно поморщился и, чуть отодвинувшись,перехватил обе моих ноги за лодыжки и принялся внимательно изучатьполученный ущерб. Я почувствовала себя очень неловко и уязвимо втакой позе с зафиксированными ногами. В голову даже поползли всякиенехорошие мысли, но я поспешила их отогнать. Хотел бы он надо мнойнадругаться, и меня бы никакая поза не спасла.

И что я в его присутствии постоянно об этом думаю, интересно?

— Почему не сказала, что тебе неудобно, сразу? — проворчал мужчинауже с раздражением. По спине пробежал холодок, и я испуганно сжаласьпод пристальным взглядом.

— Б-боялась, — честно икнула я.

— Дура, — буркнул он себе под нос. Но не зло, а как-тораздосадованно, что ли? Но я всё равно вздрогнула и на всякий случайпромолчала.

На этом сюрпризы не кончились. Сложив ноги по-турецки, чёрный трибунуселся возле моих ног и, установив пострадавшие конечности насобственном колене, принялся стаскивать перчатки. Оказывается, этаброня и такое может?!

Я с любопытством наблюдала за действиями мужчины, не совсем понимая,что именно он собирается делать. Может, местные полубоги умеют лечитьвозложением рук? А что, полезный навык, и вполне отвечаетбожественному происхождению!

Но всё оказалось несколько проще. Откуда-то из недр брони былизвлечён небольшой, в два моих пальца, непрозрачный чёрный цилиндрик.Слегка встряхнув, викинг сжал его двумя пальцами за плоские грани иаккуратно повёл над моей стопой. Я зачарованно смотрела на широкийсеребристый мерцающий хвост, как у волшебной палочки феи из детскогомультика, следующий за цилиндриком. Только, в отличие от блёсток феи,этот след не таял, удлиннялся и тянулся, как обычная лента. Будничноприжав большим пальцем свободной руки хвост ленты к моей пятке,викинг принялся сноровисто бинтовать ногу. Серебристая пыль на кожеощущалась как лёгкое прикосновение ласкового тёплого ветра.

Невозмутимо закончив с одной ногой, Ульвар озадаченно огляделся, кудабы её пристроить. Так не найдя ничего подходящего, рывком за ту желодыжку подтянул меня поближе, пристраивая конечность на собственномколене так, чтобы пятка свисала, и принялся за наложение повязки надругую ногу.

И делал всё это он настолько уверенно и спокойно, что становилосьпонятно: с оказанием первой помощи мой спутник знаком не по наслышке.Впрочем, оно и понятно; если они воевали, да ещё на планетах,наверняка получали ранения, а иногда от своевременно оказанной помощиможет зависеть жизнь. Надо думать, все они это умели, и мало кто неприменял знания на практике.

Жутко всё-таки выглядела эта их жизнь. Двести пятьдесят лет сплошнойвойны. Я с трудом могла представить четыре года ВеликойОтечественной, и то мне от жути делалось нехорошо. А тут... какговорил Кичи, поколение за поколением. Хорошо умершим; с них никакогоспроса. А вот что становится с теми, кто всё это видит? День за днём,только это и ничего кроме?

Нахмурившись, я в задумчивости наблюдала за уверенными, точными иаккуратными движениями сильных рук. Интересно, каким бы был этот сыняростного скандинавского бога, если бы не война? Впрочем, что-то мнеподсказывало, вряд ли белым и пушистым. Гены-с.

— Пару минут подсохнет, и можно будет ходить, — закончив перевязку,сообщил предмет моих размышлений. А вот когда он говорит спокойно, унего, оказывается, красивый голос: глубокий такой, сочный. Прямобелобрысый Шаляпин. Песни бы петь таким голосом, а он угрожает иприказы отдаёт... — Водой не растворяется, так что можешь пойтиумыться. Вода, кстати, вполне пригодна для питья, но глубоко незаходи, есть там что-то непонятное, — продолжила несостоявшаясязвезда мировой оперы, опуская первую мою ногу на землю, а вторуювозлагая сверху, после чего убрал цилиндрик обратно в отведённое длянего пространство. На первой стопе дымка уже застыла, превратившись встранную плотную серебристую паутинку, по ощущениям всё такую женевесомую.

И, выдав эти рекомендации, он легко поднялся на ноги, из очередногоневидимого глазу кармана доставая солидный нож с клинком в полторымоих ладони длиной. Поначалу вздрогнув, я быстро сообразила, чтопотрошить планируют не меня, а тех двух сереньких зверушек, которыхУльвар поймал.

И тут меня озарила Мысль. Я ведь могла не только быть бесполезнымбалластом, но и приносить пользу! Ведь кое-что полезное для выживанияв дикой природе я всё-таки умею!

— А можно... можно я мясом займусь? — неуверенно подала голос я.Ледяные глаза уставились на меня, недобро сощурившись; я рефлекторновжалась спиной в землю и затараторила: — Я умею, правда! Такихзверушек, правда, никогда не встречала, но у дедушки кролики были, ия всё умею — и свежевать, и потрошить. Если они, конечно, хотьнемного на нормальных зверей похожи, — под пристальным взглядом яокончательно сошла на испуганный шёпот, чувствуя, что весь мойаутотренинг на тему "я не боюсь страшного викинга, страшныйвикинг хороший" летит к чертям, потому что... Когда он таксмотрит, я готова признаться во всех смертных грехах и не по одномуразу, лишь бы перестал меня промораживать.

— Ну, попробуй, — наконец смилостивился он и, швырнув нож в землютак, что тот вошёл по самую рукоять, ушёл в сторону леса. Надеюсь, задровами; хотя где их можно найти в таком сыром лесу, я в упор непредставляла. А жевать сырое мясо... боюсь, я ещё не настолькооголодала.

Кажется, он не поверил в мою способность сделать самостоятельно хотьчто-то. А у меня при виде конкретной полезной и достижимой цели дажекак будто прибавилось сил. Во всяком случае, я сумела с кряхтениемосторожно подняться на ноги.

Ощущения от бинтов были довольно странные. С одной стороны, нога какбудто была одета в невесомый пуховый носок, а с другой — носокэтот превосходно держиал форму, не проминаясь на всяческихвыпуклостях. И, самое главное, натёртые мозоли он совершенно небеспокоил. Всё-таки, насколько совершенная у них тут медицина!

Добравшись до воды по короткому песчаному пляжику, я опасливоопустилась на корточки возле линии раздела суши и спокойной какстекло воды. Не решаясь коснуться, опасливо вгляделась в поверхность;и показалось, что на этой самой поверхности есть какая-то непонятнаярадужная плёнка. Принюхавшись, запаха бензина или ещё какой-нибудьтехнической жидкости не ощутила. Остаётся надеяться, Ульвар сын Торане ошибся в своём заключении.

Зачерпнув ладонями пригоршню воды, я посмотрела на неё под разнымиуглами, но радужной плёнки в таком масштабе видно не было. Да ладно,что я всё про нефть думаю, может, тут какие-нибудь жутко полезныеприродные масла присутствуют, от них и плёнка!

Поэтому, махнув рукой на переживания, я поудобнее устроилась накорточках и принялась для начала умываться. В воду заходить нерискнула. Во-первых, бинты от воды не разложатся, а вот хорошо либудет коже под ними, большой вопрос. К тому же, надевать скафандр мнеужасно не хотелось, а мочить свою единственную одежду — темболее. Вариант "раздеться" я не рассматривалапринципиально. Я лучше буду плохо пахнуть, чем рискну, во-первых,опять показаться неглиже чёрному трибуну, а, во-вторых, с голой попойвстретиться с каким-нибудь вылезшим из воды или леса зверем.

Поэтому кое-как умыв лицо (кажется, раздражения эта засохшая грязь невызывала, так что, наверное, и правда не была ядовитой) и немногополив себе чистой водой на голову, чтобы вымыть оттуда хотя бы самыекрупные куски грязи и немного освежиться, я отползла немного всторону от взбаламученного участка и вдосталь напилась прохладнойводы с необычным приятным сладковатым привкусом. После чего,отфыркиваясь как кошка и отряхивая мокрые руки, побрелаорганизовывать себе рабочее место.

Первым делом, вооружившись ножом, подкралась к зарослям и вырубиласебе несколько длинных тонких глянцевых листьев, похожих на банановыеи на вид вполне безобидных. И, перебравшись поближе к воде,пристроилась на самом краю пляжика.

По-хорошему, тушку надо было подвесить. Но в лес ради такого идтибыло боязно, да и верёвки у меня не было. Предоставленный ножсовершенно не подходил для свежевания — слишком широкий итолстый, но хотя бы острый. Да и занималась я последний раз подобнымлет в пятнадцать, и непонятная инопланетная тварюшка — незнакомый кролик, но худо-бедно с процессом я справилась.

Хотя с первым пришлось здорово повозиться, потому что надо былосначала разобраться в количестве конечностей, потом понять, с какойстороны эту шкуру вообще спускать, и, наконец, разобраться совнутренностями. Странности начались сразу: у жертвы не было головы иглаз. Совсем. Не то что их оторвал зверюга-охотник, а вообще не было,не предусматривались изначальной конструкцией. Этакий меховой шарикна двух прыгательных лапках без глаз, ушей или иных привычных органоввосприятия. Только пасть была: маленькая, почему-то круглая, сострыми зубками-иголочками.

Зато шкурка слезла легко, оставшись в моих руках эдаким меховыммешочком с дырочкой. И кровь у существа была привычного красногоцвета, что вселяло определённую веру в съедобность этих созданий.

Дальнейший процесс тоже принёс массу сюрпризов. Во-первых, скелетпредставлял подобие шарика с ротовой дыркой и двумя ногами, и внутриэтого шарика располагались все внутренности. Которые я из первоговытащила исключительно из любопытства; но всё, что сумела опознать,это было сердце, которых оказалось целых два. Удовлетворив своёлюбопытство, я напластала мясо аккуратными кусочками и принялась заследующего, пожалуй, впервые в этом времени чувствуя себя спокойно иуверенно.

Наверное, теперь уже Ульвару стоило начинать меня бояться. Да, состороны я действительно выглядела подозрительно: только что откаждого куста шарахалась, всего боялась, а теперь, мурлыча под носкакую-то жизнерадостную мелодию, с закатанными рукавами и по локоть вкрови с интересом копалась во внутренностях безвинно убиенногозверька. Волей-неволей подумаешь, что у девицы крыша поехала.

А между тем всё действительно обстояло именно так, как я мямлиламужчине. Когда я была маленькая, у нас с мамой был ещё и дедушка.Бабушка умерла ещё до моего рождения, и даже до смерти отца, так чтоя её не знала. Так вот, дедушка Валя жил в старом добротном доме впригороде и разводил кроликов. Именно он приучил меня спокойноотноситься к смерти тех животных, которые для этого выращены людьми.И "миленькие пушистенькие ушастики" особой трогательнойсимпатии у меня не вызывали. На мой взгляд, это были глупые и поройдовольно агрессивные зверьки, только на мясо и годившиеся.

Ох, помню, как меня поливала грязью и оскорблениями одна ярая"зелёная вегетарианка", узнав, что я вполне способна недрогнувшей рукой "оборвать жизнь невинного маленького зверька",и не вижу в этом ничего чудовищного! Видела бы она, как эти "невинныезверьки" друг другу шкуру рвут, если по недосмотру окажутся водной клетке; я лет в пять попыталась двух девочек "подружить,а то им скучно", так они деду все руки подрали, пока он ихрастаскивал. Демонстрация получилась наглядная, и больше я непыталась "нести свет социализма и дружбы в кроличьи массы",как потом долго насмешничал дед.

Одна институтская подружка, помнится, всё удивлялась, как такойхладнокровный цинизм в отношении продуктов питания сочетался во мне сискренним сочувствием, добротой и сопереживанием ближнему. А я простолюбила готовить и есть свежее мясо. Особенно всё ту же крольчатину ибаранину. Говорят, приготовление мяса — чисто мужское занятие;так что почти все мужчины, пробовавшие шашлыки в моём исполнении, сосмехом заявляли: "Ты, Олька, настоящий мужик!"

Под мысли о том, как я буду жарить на костре свежие кусочки, какаявкуснота получится в итоге (жалко, что без соли, но переживёмкак-нибудь, много соли вредно), и под попурри из любимых песен (ядовольно немного песен знала от начала до конца) я закончила свойтруд и аккуратно всё собрала. Отходы — в два отдельных лопуха,готовое к приготовлению мясо — в ещё два. Заозиралась,раздумывая, куда бы припрятать мусор, чтобы не привлекатьпадальщиков, но положение спас подошедший Ульвар.

Судя по всему, он наблюдал за мной давно, потому что безошибочновыбрал в красно-зелёной кучке у моих ног два мусорных "пакета".Я, робко улыбнувшись, протянула ему рукоятью вперёд тщательно отмытыйи вытертый тем же лопухом нож. "Двустворчатый с антресолями"в ответ одарил меня ещё одним взглядом сквозь лёгкий прищур, но неледеняще-жутким, а каким-то насмешливо-задумчивым, и кивнул всторону, поднимаясь на ноги.

Проследив направление кивка, я обнаружила неподалёку от того камня,где меня сгружали, хороший полупрогоревший уже костёр и приличнуюгору дров возле него. Нет, и где он в такой сырости сумел найтичто-то, что может гореть?

А, подойдя поближе, я обнаружила несколько аккуратно обструганных изаточенных прямых прутьев, лежащих особняком, и вбитые в грунт четырерогатины вокруг кострища. Усмехнувшись такой простой и понятнойкартине — всё-таки, не совсем они на технологиях зацикленные, -я принялась низать мясо. Процесс был долгий и довольно нудный; хотьмясо и мягкое, а кончики прутов аккуратно заточены, это всё-таки былине стальные шампуры.

Через пару минут из леса вернулся чёрный трибун. Насмешливым взглядомсмерив мои мучения, для облегчения работы вернул мне нож (впроткнутую остриём дырку вдевать прут было гораздо проще) иприсоединился к процессу низания. Процесс был медитативный иумиротворяющий, а потому я всё-таки в конце концов решилась.

— Скажите, кириос чёрный трибун...

— Ульвар. По званиям друг к другу обращаются только военнослужащие, -поправил меня мужчина.

— Да, — озадаченно кивнула я. А до этого никто вроде не возражал. -Скажите, кириос Ульвар...

— Ульвар, — опять прервал меня великан, покосившись с откровеннойнасмешкой.

— Да, — несколько смутилась я. — Скажите, Ульвар, можно задать вамнесколько вопросов по сути последних событий?

— После такого введения? — кривобоко ухмыльнулся он, и мне вновьстало здорово не по себе. Но я поспешила сосредоточиться на мясе.Когда есть важное дело, оно так удачно отвлекает от всяких страшныхмыслей! — Пожалуй, да.

— Что произошло? Ну, почему мы куда-то летели, почему попали сюда,и... куда — сюда?

— Ты напала на Императрицу, — просто ответил викинг, искоса наблюдаяза моей реакцией. Я от неожиданности поперхнулась воздухом и выронилашампур. Хорошо, зная свою ловкость и грацию, специально постелилаперед собой один из тех лопухов.

— И я всё ещё жива? — потрясённо пробормотала я, таращась на сынаТора. Тот недовольно скривился, как от зубной боли.

— Во-первых, это была не Императрица, а проекция. Во-вторых, я успелтебя скрутить. Ну, и, в-третьих, за тебя заступилась Её Величество.Ей и без этого было интересно на тебя посмотреть, — Ульвара опятьперекосило; кажется, подобного интереса он не одобрял. — А тутпрограмма оказалась довольно сложной и, как мне теперь кажется,многокомпонентной, поэтому тебя было решено переправить на Терру висследовательский институт для дальнейших подробных изысканий. Пока япо указанию Императрицы перевозил тебя на корабль, где тебепредстояло продолжить путешествие, в систему, в которой мынаходились, вторгся первый флот Альянса. Судя по всему, твояпрограмма включала в себя какой-то сложный маяк, и атака былапроизведена с расчётом на устранение Императрицы, находящейся в тойже системе.

— Но наши ведь справились? — испуганно уточнила я.

— Не знаю, — он пожал плечами. И, помолчав, добавил. — Предчувствиеговорит, да. Там находились два лучших легиона Империи, шансы быливысоки.

— А нас по этому самому маячку здесь не найдут? — ещё испуганнейпродолжила допытываться я, пользуясь неожиданной разговорчивостьюсвоего спутника-спасителя-конвоира.

— Давно бы уже нашли, если бы могли, — недовольно дёрнул уголком губон.

— А как мы, всё-таки, сюда попали, и куда именно — сюда? -повторила я вопрос.

— Мы оказались в самой гуще флота, выходящего из скачка. По намоткрыли огонь. Другого шанса, кроме как уйти в скачок, не было.Случайный вектор вывел нас в атмосферу этой планеты. Она обитаема,воздух пригоден для дыхания, так что нам здорово повезло. Дважды.Первый раз, когда мы вообще сумели выйти из такого скачка, — он снепонятным пренебрежением усмехнулся.

— А куда мы сейчас идём? — подобралась я к самому насущному.

— В сторону жилья. В той стороне в нескольких днях пути располагаетсякрупный населённый пункт, и у нас будет возможность захватитькорабль. Я почти уверен, что эта планета сейчас принадлежит циаматам,поэтому особых проблем быть не должно.

Нет, я, конечно, понимала, что круче только горы. Но он что, всерьёзсобрался один увести инопланетный космический корабль?! Высказыватьсобственные сомнения вслух я не стала, но как-то подозрительноненадёжно всё это выглядело. Чистым безумием, если откровенно.

— И... вы знаете, что это за планета?

— Предположение есть, — с очень неприятной улыбкой сообщил мужчина. -Но тебе это всё равно ничего не скажет. Это всё? — с некоторымраздражением проговорил он.

— Почти, — я воспользовалась случаем, прячась за импровизированныммангалом и выкладывая на две поперечины наше с сыном Тора художество.— Спасибо, что не прикончили. И не бросили, — почти себе под носпроговорила я.

— Пожалуйста, — после некоторой заминки бесцветно отозвался мужчина.

На этом лимит общения, похоже, на сегодня был исчерпан.