Оставшись один, он всё ещё улыбался. В памяти непроизвольно всплывало прошлое. Счастье есть. Но иногда оно уходит, даже если ты пытаешься удержать его. Оно вырывается из твоих рук, брыкаясь и крича, делая себе больно, разрываясь, но отчаянно желая освободиться. И ты разжимаешь руки, перепачканные его кровью, потому что больше нет сил смотреть на это самоуничтожение.

Адомайтис никогда не был трусом и боролся до конца за то, что принадлежало ему, но сейчас он и сам понимал, что бороться не за что: Женя никогда по-настоящему не принадлежала ему. Она стала иллюзией, растворившейся в реальности.

* * *

— Паша, у тебя только прошло горло! — Ирина недовольно поджала губы, глядя на мужа, жадно набросившегося на вишнёвое мороженое.

— Ир, дай человеку поесть, — засмеялся Тарас.

Они сидели в открытом летнем кафе, спасаясь от палящего солнца под зонтиками. Инициатором похода в это заведение был как раз Крюков, недавно переживший невесть как подхваченную в жару простуду.

— Но он такой несчастный, когда болеет! Мне больно видеть его таким!

— Началось, — вздохнула Женя и сочувственно посмотрела на друга. — Крюков, твоя жена просто монстр.

— Она замечательная, — Павел широко улыбнулся.

— Ой, мы уже все знаем, какая вы образцовая пара, — Копейкина поморщилась. — Вы ещё не устали друг от друга?

— Умолкни! — Киса рявкнула так, что окружающие стали оглядываться на их столик. — Ой, простите, — она виновато потупилась. — Не люблю, когда кто-то говорит подобное.

— Выдохни, Ириш, — Опальский погладил девушку по руке. — У этой заразы специфическое чувство юмора. Поверь, в вас с Пашкой никто не сомневается.

— Ага, это опасно для здоровья, — Женя хохотнула. — Мне так нравится злить тебя, Кисунь, не представляешь!

— Дура, — вынес свой вердикт Крюков. Сдунув упавшую на глаза чёлку, он повернулся к Тарасу и спросил: — Тебя ежедневно желание убивать не терзает?

— Нет, я привык.

— Сочувствую.

— Вы такие зануды, — гнусавым голосом протянула Копейкина. — Но я всё равно люблю вас.

— Ой, мы так рады, — прошипела Ирина. Несколько раз глубоко вздохнув и успокоившись, она улыбнулась подруге. Так бывало всегда: игра с терпением. В этой жизни можно привыкнуть если не ко всему, то ко многому.

— Жень, мне кажется, что те девочки, — Павел кивнул в сторону одного из столиков, — не сводят с тебя глаз.

— Наверное, они любят нашу прессу.

— В смысле?

— На, — Женя швырнула на стол газету.

— Обалдеть, — только и произнёс Крюков, пробежав глазами по строчкам.

— Ужас, — прошептала его жена, заглянув ему через плечо. — Разве так можно?

— Забейте, мне плевать.

— Тебе, может, и плевать, а вот… — Тарас запнулся и умолк, заметив на себе свирепый взгляд подруги.

— Всё нормально, — отрезала она и одним быстрым движением смахнула со стола газету. — Мы не будем обсуждать это.

— Как скажешь, — Опальский поднял вверх руки, как бы сдаваясь. — Улётная погодка! Прогуляемся?

— Давайте на набережную? — воодушевилась Ирина в предвкушении.

— Я только за, — кивнул Павел, доедая мороженое.

— Согласна, пошли, — Копейкина первой поднялась из-за столика, пнула валяющуюся на асфальте газету, достала из сумки сигареты и закурила, отойдя в сторону от столиков и дожидаясь друзей.

Она злилась. На себя, на пронырливых журналистов, но не на Яниса. Его нельзя было упрекнуть в несдержанности, учитывая эффект неожиданности. В любой другой ситуации он повёл бы себя иначе и уж точно сначала бы подумал, а потом сделал. Он всегда был спокойным и сохранял достоинство, что бы ни происходило. Вчера он растерялся. Женя прекрасно понимала, что с ним творилось, потому что ей самой приходилось переживать подобное. Разум отключается, эмоции и чувства оказываются сильнее — с этим ничего нельзя сделать.

Как же больно — заставлять страдать тех, кто этого не заслуживает. Но ещё больнее терзать себя. Мы эгоисты.

— Я тебя задушу, если продолжишь выводить мою жену, — Павел подошёл сзади и приобнял подругу за плечи.

— Она такая душка, когда злится, — Копейкина оглянулась. — Невероятно сексуальна.

— Она сексуальна в любом состоянии.

— Ой, ну прости.

— Отцепитесь друг от друга, — вклинилась в разговор Ирина, шутливо сердясь.

— Да кому нужно это пугало, — вывернувшись из чужих рук, Женя дёрнула Крюкова за порядком отросшие волосы, собранные сейчас в хвост на затылке. — Меня исключительно мужчины привлекают.

— Зараза, — не обиделся блондин и тряхнул головой. — Не порть причёску. Ир, где Тарас?

— Решил купить чего-нибудь холодного в дорогу. Тебе нельзя, ты уже слопал мороженое.

— Жалкой мороженки для любимого мужа пожалела?

— О тебе беспокоюсь, бестолочь!

— Вы меня когда-нибудь своей ванилью убьёте, — Копейкина сфотографировала парочку на телефон. — И за что я вас люблю?

— Риторический вопрос, — хмыкнул Павел. — Да где эта рыжая дылда?

— Здесь, — Опальский незаметно подошёл сзади и опустил руку на плечо друга. — Белобрысый коротышка заждался?

— Ага, извёлся весь, — прыснула в кулак Киса.

— Пошли уже, жирафа.

— Конечно, карлик.

Эти двое стали самыми что ни на есть настоящими друзьями, едва познакомившись. Крюков всегда располагал к себе людей и сам любил общение, но Тарас оказался ближе других, не считая, конечно, их общей ненормальной подружки, которую они оба принимали за сестру или брата. Ирина тоже обожала Тараса. Она никогда не встречала столь добрых и отзывчивых людей. Даже её муж, вечное солнышко, не был таким. Опальскому, казалось, были неведомы гнев и раздражение. Она знала, что его добротой часто пользовались, и не переставала удивляться, как он смог остаться самим собой и не утратить веры в людей. Он верил. Верил до боли. Зная наперёд, что им воспользуются, он продолжал верить в лучшее. Он не был наивным, он просто до последнего не терял надежды. Таким удивительным и трогательным был в глазах Кисы этот высоченный, худой и нескладный рыжик. Быть может, его оболочка была не так красива, но душа — прекрасна.

— Ребят, а давайте в следующие выходные махнём в какую-нибудь глушь? — Женя шла впереди, щурясь от солнца.

— Зачем? — удивился Павел.

— Искупаемся, позагораем, шашлычка нажарим?

— Отличная идея, — улыбнулся Тарас. — Я за любой кипиш, кроме голодовки.

— Кого возьмём с собой? — деловито осведомилась Киса.

— Всех своих, кто сможет, — ответила ей подруга. — Ну как?

— Давайте, — Крюков кивнул и улыбнулся жене. — Давненько мы не выбирались большой компанией.

— С меня продукты и выпивка, — как бы подытожил Опальский.

— Почему ты всегда берёшь это на себя? — возмутилась Ирина. — Деньги девать некуда?

— А куда? У меня есть крыша над головой и еда, большего мне не нужно.

— Ага, как же… — тихо пробормотал Павел. Они с Женей знали, куда их друг тратит почти всё заработанное, оставляя себе лишь малость на счета и проживание.

— Не обсуждается, — отмахнулся Тарас. — На вас остальное, включая транспорт.

— Без проблем, — кивнула Копейкина.

— Мы с Пашей поедем на своей, — испуганно прошептала Киса. — Тарас, хочешь с нами?

— Трусы, — припечатала Женя.

— Мы просто хотим жить, а с тобой это ставится под угрозу, — покачал головой Павел. — Найдётся мало смельчаков, готовых сесть в твою машину.

— Трусы, говорю же.

Слабостью Копейкиной была скорость. За рулём она превращалась в настоящего маньяка, поэтому почти никто из её друзей и знакомых не решался ездить с ней и проклинал человека, выдавшего ей права, и Леонида, подарившего племяннице машину. К мотоциклу Жени и вовсе боялись даже близко подходить. Два колеса под задницей делали из нормальной на вид молодой женщины чудовище с отсутствующим инстинктом самосохранения. И только один человек был способен управлять этой сумасшедшей так же, как она управляла своим мотоциклом, — страстно, без оглядки, — но с ним не мог и не пытался сравниться никто. Без шансов. Она поражала всех, становясь вдруг покорной рядом с ним. Уже в следующее мгновение она вновь взрывалась, но там, глубоко внутри, были тишь да гладь.

* * *

Женя была на пике раздражения, когда добралась до квартиры дяди: духота, пробки, жажда, голод — Москва. Она бросила связку ключей на тумбочку, скинула кеды и прошлёпала босыми ногами на кухню, откуда доносились голоса, звон посуды и умопомрачительные запахи.

— Привет, воробушек, — Леонид стоял возле плиты.

— Виделись. Диня, привет, — Копейкина подошла к черноволосому мужчине, сидящему за столом и изучающему какие-то документы.

— Привет, красавица, — он лишь на мгновение поднял светлые глаза и улыбнулся.

— Весь в работе, как всегда? — спросила она у дяди.

— Ага, — Костенко выключил газ и развернулся. — Хайруллин, заканчивай. Давай поедим.

— Минуту, — мужчина лишь повёл плечом.

— Диня! — Женя потрепала его по коротким вьющимся волосам. — Приём! Я жрать хочу, завязывай!

— Это невозможно, — стряхнув с себя чужую руку, он собрал бумаги в стопку и убрал в портфель, стоящий на полу возле стула. — Ради кого стараюсь?

— Динияр! — Леонид предупреждающе сдвинул брови. Есть то, что его племяннице знать пока не время. — Воробушек, мой руки и за стол.

— Есть, босс! — Копейкина рванула в ванную и быстро вернулась обратно, плюхнувшись рядом с любовником дяди.

Костенко поставил перед ними тарелки с картошкой и душистым мясом.

— Ух, — Женя, схватив вилку, жадно набросилась на еду.

— Никаких манер, — поморщился Динияр. — Красавица, не подавись.

— Не дождёшься.

— Воробушек, я ждал тебя вчера, чтобы кое-что сообщить, — Лёня сел напротив, вяло ковыряясь в своей тарелке. — Твоя квартира готова. Можешь переезжать в любое время.

— Лёнь, — девушка улыбнулась, — я тебя люблю. Правда.

— Знаю.

— Но я не уверена, что могу оставить Тараса одного.

— Ему двадцать семь лет! Перестань носиться с ним как курица с яйцом! Мы много раз говорили об этом. Дай парню отдохнуть от тебя.

— Ему весело со мной!

— Не сомневаюсь, но, думаю, у него есть личная жизнь.

— Этот ушлёпок Артур…

— Не лезь! Тебе тоже пора жить отдельно. Хватит убегать от этого. Ты не одинока, так что не бойся. Мне никогда не нравилось, что ты мыкаешься по чужим углам, но со мной ты жить не пожелала, так что вот, — Костенко вытащил из кармана светлых брюк ключи и бросил их на стол. — Я помогу перевезти вещи.

— Диня, ты в курсе, что он изверг? — Копейкина притворно всхлипнула.

— Вы друг друга стоите, — засмеялся Хайруллин.

Женя понимала, что её дядя был прав. Ей двадцать семь лет, а она продолжает жить по съёмным квартирам и по друзьям — так не должно быть. И нельзя сказать, что она стеснена в средствах. Вовсе нет. Копейкина могла позволить себе многое, но половину стоимости квартиры всё равно оплатил Леонид, считая это своим долгом. Девушка знала, что у него достаточно денег, но никогда особенно не задумывалась об их источнике. Они просто были. И она даже не представляла, насколько завидной невестой является сама. Лёня не спешил раскрывать племяннице состояние своих банковских счетов. Зачем? Всему своё время.

— Это лучше и для твоих отношений, — Костенко откинулся на спинку стула. — Пора прекратить жаться по углам. Не малолетки уже.

— М, но это так заводит! — Женя облизала губы.

— Озабоченная, — хмыкнул Динияр. На самом деле он любил эту девушку. Её нельзя было не любить. Она врывалась в чужие жизни ярким фейерверком и переворачивала их с ног на голову, сметая всё на своём пути. Эта яркость объединяла их с Леонидом. У них вообще было много общего — одна кровь всё-таки.

— Я сегодня останусь здесь, — Копейкина довольно быстро опустошила тарелку и теперь завистливо косилась на чужие.

— Конечно, — вздохнув, Лёня подвинул ей свою.

— А вот я, пожалуй, поеду домой, а то Сабинка волнуется, — Хайруллин устало потёр ладонью шею.

— Позвони ей, — пожал плечами Костенко.

— Нет, не сегодня.

— Как знаешь.

— Будь у меня в офисе завтра в три.

— Хорошо.

Глава 4

— Мих, давай рыхлее! Подъезжаем уже! — Олег поторопил замешкавшегося в дверях купе друга.

— Я говорил, что надо было на тачке ехать, — проворчал Громов, закидывая на плечо рюкзак. — Славка мог нас забрать. Нет, блин, твоему братцу поезд подавай! Чем бы дитя…

— Шевелись, а то мы это дитятко потеряем.

— Да куда он денется?

— Я лучше подстрахуюсь, так что не тормози.

— Иду я, иду. Куда ты так спешишь?

— Потом не протолкнёшься, — Смирнов двинулся к тамбуру, пока ещё не переполненному спешащими поскорее покинуть поезд пассажирами. Увидев младшего брата, нашёптывающего что-то на ухо молоденькой проводнице, парень нахмурился: он всё ещё считал Егора ребёнком.

— Больше никогда не сяду в эту груду железа. Сдохнуть можно от жары, — сопел сзади Миша. — Уверен, что в аду прохладнее.

— Сдохнешь и узнаешь.

— Хочешь сказать, что ворота в Эдем для меня закрыты?

— Тебя к ним даже близко не подпустят. Горя! — Олег позвал брата, глядя поверх макушки дородной тётки, загораживающей проход. — Не вздумай смыться!

Ответом ему послужил оттопыренный средний палец.

Возмущение застряло в глотке, так как под напором человеческой массы Громов буквально вжался в Смирнова сзади, тем самым толкая его на необъятную тётку, не желающую сдавать завоёванные позиции. «Задние» просто вынесли «передних» на перрон, стоило только проводнице открыть путь на свободу.