1918 год:расстрелянное лето

— Ты чего Заглыба чмокаешь? — спросил комиссара ехавший с ним бок обок командир конно-пулеметного взвода. — Бабу небось вспомнил, которой сегодня ночью сиськи мял? Так расскажи! Поделись с товарищем!

Недовольный, что его приятные мысли перебили, комиссар бросил недовольный взгляд на командира, но выказывать свое недовольство не стал, так как знал буйный нрав Гришки Забугорного. У того, если что не по нему, то тот сразу бьет в зубы. Про него в полку говорили: если бы не его дикие выходки, он бы давно полком командовал.

— Какие бабы, товарищ? Полдня на совещаниях провел, потом целых три часа выбивал на складе для наших бойцов гимнастерки и патроны. И что ты думаешь?! Получил только половину из обещанного аж три недели тому назад! Хорошо хоть мыло на этот раз выдали полностью!

В штаб он, действительно, ездил за газетами и партийной литературой, а так же выбил два десятка гимнастерок, два десятка кусков мыла, патроны, но главное, две кожаные куртки для себя и Федьки. Кроме этого по особому заказу, и не за просто так, получил два новеньких маузера для себя и товарища Варакина. Что он за комиссар без кожаной куртки и маузера? Комиссар опять ушел в свои мысли, поэтому не сразу понял, что его о чем-то спрашивает Забугорный, скачущий на лошади рядом с ним. Повернул голову: — Чего ты сказал?

— Ты, что Заглыба? Совсем оглох?! Я говорю, лошадей нам надо! Может, знаешь, где по деревням есть лошади?

— Мне не до лошадей сейчас товарищ Забугорный! Ты мне лучше скажи, когда наступление будет, товарищ красный командир?! В штабе сказали, что идет накопление сил для главного удара. И что? Вшивота золотопогонная из всех щелей лезет, что твои тараканы, а мы чего-то ждем! Это, товарищ....

Его пламенную речь прервала, выехавшая в пятидесяти метрах от них, откуда-то сбоку, из кустов, тачанка. Возница в солдатской рубашке и фуражке со звездочкой аккуратно, не торопясь, ее развернул, затем так же неторопливо слез с облучка и пересел за пулемет. Мне было видно, как Донской немного повел стволом, видно прицеливался.

— Это что такое, товарищ Заглыба? — придержал коня взводный и указал нагайкой на стоящую на дороге тачанку.

— Сам в догадках, товарищ, — непонимающе протянул комиссар, натягивая поводья. — Так я....

— Товарищ командир, гляньте! — неожиданно закричал один из бойцов и вытянул руку в сторону.

Головы комиссара и Забугорного автоматически повернулись. Из кустарника, который они только что проехали, высунулся, скинув прикрывавшие его ветки, ствол второго пулемета. Озвучить наше требование Донской поручил мне. Лежа с винтовкой среди кустов, я немного приподнялся и постарался крикнуть как можно громче:

— Вы окружены! Сдавайтесь! Считаю до трех! Раз! Два!

Взводный, хищно оскалившись, с хода послал лошадь вскачь, одновременно пытаясь вытащить револьвер из кобуры, вот только в этот самый миг коротко простучал пулемет фон Клюге, и голова красного командира ткнулась в лошадиную гриву. Следом за ним один из конников попытался скинуть с плеча карабин, но получив пулю в голову из моей винтовки, свесился с седла.

— Еще желающие умереть имеются?! — спросил Донской окончательно растерявшихся красноармейцев. — Если нет, слезайте с лошадей, кладите оружие на землю и отходите в сторону.

Бойцы, не глядя друг на друга, стали спрыгивать с лошадей. Стоило им сложить оружие и сбиться в группу, как ударил пулемет штаб-ротмистра, скосив людей, словно коса траву. Донской живо соскочил с тачанки и быстро пошел к месту расстрела. Мы вышли из кустов, следом за нами вышел фон Клюге. Семь трупов, двое раненых. Подполковник вытащил из-за пояса револьвер и аккуратно прострелил обоим бойцам головы, после чего начал отдавать приказы:

— Штаб-ротмистр, берите подпоручика и устанавливайте пулемет обратно на тачанку. Поручик и вы, Никита Васильевич, обыщите трупы и стащите их в овраг. Что найдете, складывайте на телегу, потом будем разбираться.

Следующие полчаса мы трудились, как проклятые, при этом постоянно и настороженно оглядываясь по сторонам.

В телеге, которая так и стояла посредине дороги, мы нашли двенадцать комплектов новой формы, четыре пары сапог, патроны, партийную литературу, два десятка кусков мыла, кожаные куртки и два новеньких маузера. Кроме этого нашли мешочек соли, килограмма на два, и мешок крупы. В тороках кавалеристов так же нашлось немало интересного. Сало, сухари, крупа, патроны. Пока мы с врачом складывали и сортировали, господа офицеры закончили запрягать лошадей в тачанки. Надев, отложенные для себя, новые сапоги и гимнастерку, я подошел к кустам, где прятался старик.

— Митрич, выходи.

Дед нехотя вышел. Он явно боялся, что с ним поступят, так же как и со всеми — пустят пулю в лоб. Я решил сразу его успокоить:

— Не бойся, отец, мое слово крепко.

Тот поднял на меня глаза и вдруг неожиданно сказал:

— С людьми вы не по-божески поступили, ваше благородие.

— Война, отец. Лошадку свою забирай. И еще. Вон лошадь с телегой видишь? — я дождался его кивка и продолжил. — Твое.

Крестьянин покачал головой.

— Не могу забрать. Эта лошадь за солдатским хозяйством записана, сразу признают.

— А мыло и гимнастерки нужны?

— Мыло? Очень даже нужно. И гимнастерки, — лицо старика оживилось.

— В телеге возьмешь, когда мы уедем. Пока, отец.

Дед удивленно посмотрел вслед непонятного ему мужчину, потом вдруг неожиданно для самого себя перекрестил его и пошел искать лошадь. Орлика он нашел в овраге. При виде хозяина лошадь тихонько заржала, приветствуя его, а когда тот подошел, ткнулась мордой в плечо хозяину. В следующую секунду со стороны дороги раздался топот копыт, а затем раздался чей-то возглас: — Вперед, господа!

— Вот така жизня у нас, Орлик, чудная, — с тяжелым вздохом сказал старик и погладил коня по шее. — Погоди еще чуток, сейчас домой пойдем.

Взяв коня за повод, он пошел с ним к телеге.

ГЛАВА 2

Я вступал в новую жизнь в теле молодого, полного жизни, мужчины. Ощущение здоровья, несмотря на избитое тело, было для меня несколько непривычно, так как последние полгода той жизни были для меня не самыми лучшими в плане физического здоровья. Да и сейчас полностью радоваться жизни мешала моя настороженность, которая автоматически сканировала окружающее меня пространство в поисках опасности. Новый мир, непонятная обстановка, подозрительные, а значит, опасные, люди. Если раньше занимаясь очередным заданием, я получал строго выверенную информацию, которую старательно просеивал и анализировал, выбирая наилучший вариант развития событий, то сейчас оказался, словно, в вакууме, даже не зная как строить свои отношения с людьми, которые достались мне в напарники.

Все, что я узнал от Митрича, касалось только жизни близлежащей области, да слухов, которые доносились до местных крестьян, причем их понимание событий были далеки от реальности. Теперь, когда выдалось возможность, мне хотелось узнать от своих спутников все про себя, а заодно, кто они и почему мы оказались в одной группе.

Две лошади в упряжке легко несли тачанку по степи. Посмотрел вдаль. Там, впереди тачанок, маячила далекая фигурка "тевтона", который представлял в нашей маленькой группе разведку. Освоить оружие для меня не представляло проблемы, хотя все что мне довелось держать в руках, до этого видел только на картинках, а вот скакать на лошади, я это понимал, у меня не сразу получится. Никогда раньше мне не доводилось иметь с ними дело. Впрочем, насчет этого я тоже не волновался, придет время, буду сидеть на коне как влитой, наподобие штаб-ротмистра. Сведения, полученные от старого крестьянина, которым можно было верить, касались только нескольких близ лежащих сел, да направления в котором находилась железнодорожная станция. Теперь мы ехали к ней, так как, опять же по слухам, на этой большой узловой станции стояла воинская часть гетмана Скоропадского, который довольно лояльно относился к белому движению, а значит, у нас были шансы сесть на поезд и наконец, добраться до Ростова.

Насколько я смог еще выяснить у старика, так это, что в одном конном переходе (опять же по слухам) начинается власть народного атамана Бережного, который охраняя свою территорию, бьет всех, кто ему попадется. Кроме него, в степи можно наткнуться на петлюровцев. Так же, по словам Митрича, можно было понять, что если нам удастся выдержать правильное направление, то спустя пять-шесть часов, по правую руку, мы увидим Андреевку. Это село, как сказал Митрич, было большое и зажиточное, поскольку в нем, единственном на всю округу располагалась церковь. Каждое воскресенье сюда съезжались хуторяне из окрестных деревень на воскресную службу, после которой шли на базар, где можно было купить или обменять на продукты все то, что так необходимо было в крестьянском хозяйстве — конскую упряжь, гончарные и скобяные изделия, сельскохозяйственные орудия.

— Здесь же по воскресеньям торговали лошадьми и домашним скотом. Народу было — яблоку упасть негде! А какая медовуха....

— Понял. Хорошо жили. Что еще скажешь про окрестные места? Может про офицерские части что-либо слышал?

— Ничого не знаю.... Только Чека недавно приезжала, так ихний командир говорил, что банда в наших местах появилась. Сабель в двадцать-двадцать пять. В двух деревнях сельсоветы поразгоняли и людей поубивали. Еще, сказал, эти бандюки поезд остановили и пограбили.

— Что за Чека?

— А я знаю? Они тогда собрали всех крестьян и рассказали о банде. Еще сказали, там одни кулацкие сынки, которых надо стрелять, как бешеных собак.

— Давно они были, Митрич? — спросил я его.

— Дык два дня назад, как уехали, — крестьянин удивленно посмотрел меня. — Они же вас и привезли, вашбродие. Хотели релюционный суд устроить, да только их дозор, высланный в степь, вроде, как бы нашел следы тех самых бандитов. Так они на лошадей — и галопом в степь. Взяли двоих наших. Саньку Голодеда и Мишку Сарыча. Они наши места хорошо знают. Вот....

— А кто у них главный?

— Кто его знает? Он мне не докладывал, зато бумагой хвастался. Дескать, кого хотим — того и стреляем, дескать нам на это все права дадены.

— Выглядит он как?

— Не наш он. Городской. Как есть городской. Лицо худое, бледное. Очки на носу, совсем такие, как у нашего батюшки. Тот их всегда одевает, когда бумаги пишет.

Я решил сменить тему, тем более, что на данный момент, она меня интересовала больше всего.

— Станция большая? Часто там останавливаются поезда?

— Большая, вашбродь. Только вот насчет поездов ничого не скажу. Раньше, при царе-батюшке, когда проходили поезда Москва — Ростов, Санкт-Петербург — Ростов, на перроне обязательно оркестр играл. Трубы у них так начищены, что глазам смотреть больно. Сам не видел, врать не буду, но мой сродственник, Колька Батурин, в мастеровых, на этой самой станции работал. Так он и рассказывал.

Сейчас я не просто вспоминал рассказы старика, а анализировал их, раскладывая крохи полезной информации у себя в голове.

— Как легко дышится на свободе! И на сердце радостно! А вам как, Вадим Андреевич? — неожиданно прервал мои мысли подполковник, управлявший лошадьми.

— И мне хорошо. Знаете, степь море напоминает. Как ветер подует, так вся волнами ходить начинает. А дышится и правда легко, тут вы правы, господин подполковник.

— Это вы бросьте, Вадим Андреевич. Зовите по имени-отчеству. Вот если по службе нам доведется встретиться, то тогда извольте по чину обращаться, а сейчас мы с вами просто попутчики и как ляжет наша дальнейшая судьба, один Бог знает. Я собственно, чего решил к вам обратиться. Вы же там были? Расскажите.

— Там? На том свете, что ли?

— Вам лучше знать, Вадим Андреевич. Но уж больно мне интересно, что там? Если это нечто личное или тайное, то я не настаиваю.

— Нет тут ничего тайного, а вот непонятного много, — и я рассказал подробно про свой сон-явь.

Подполковник довольно долго молчал, думая о чем-то, а потом сказал: — Вот вы сказали про выбор. Вас кто-то спросил?

— Нет. Ни вопроса, ни голоса не было. Просто, я как-то понял, что мне предстоит сделать выбор.

— Значит, не каждому это Бог дает, — неожиданно сделал свой вывод Донской. — И это правильно. Вот только теперь вам надо думать: почему Господь над вами смилостивился? Это знак свыше, и вам его надо обязательно понять.

"Мне бы это тоже это хотелось... — и тут снова мои мысли перебил громкий голос Донского: — Штаб-ротмистр знаки подает! Может, воду нашел!

Дело в том, что при нашем поспешном бегстве мы забыли про воду, а после засады нашли в телеге трехлитровый бидон со спиртом и четыре фляжки, которые наполнили водой. Лошадей тогда напоили, но после четырех часов непрерывной скачки под палящим солнцем, мы и лошади хотели пить, а то, что у нас осталось, не хватило бы напоить даже одну лошадь. Вдруг кони, вытянув морды, как-то странно зафыркали, а подполковник неожиданно для меня перевел их поведение на человеческий язык: — Точно-точно. Воду наши лошадки почуяли. Где-то тут недалеко. Да вон и наш барон скачет.

Фон Клюге даже в красноармейской форме имел залихватский вид гусара. На голове кубанка с красной лентой, снятая с командира-кавалериста. За спиной кавалерийский карабин, накрест, через плечо перекинут ремешок, на котором висит деревянная коробка с маузером. Вот только лицо подвело бравого гусара. Сплошные синяки и кровоподтеки.

— Есть вода, — он показал рукой. — Там овраг. Низина и кусты густо растут. Я не приближался, но следов вроде нет.

Ключ мы нашли, вот только при этом наткнулись на секрет красных. Не было у господ офицеров навыков следопытов, да и замаскировались большевики хорошо. Нас они заметили уже давно, вот только понять никак не могли, кто это по степи шастает. Малое количество людей, красноармейские звездочки на фуражках, избитые лица и тачанки, по которым точно не скажешь, что это господа офицеры или бандиты катаются по степи. После короткого совещания красные бойцы решили, что это, скорее всего, анархисты, так как все они все с придурью, а когда марафетом зарядятся, так и вообще....

Мы уже подъезжали, как из кустов неожиданно поднялся красноармеец и поднял руку, приказывая остановиться.

— Стоять! Кто такие?!

— От белых гадов из плена бежим! — брякнул я первое, что пришло мне в голову. — Здорово, товарищи! Сволота золотопогонная мордовала нас! Чуть со свету не сжила!

— А чего форма на вас новая, раз с плену бежите?!

— Так отряд наш порубленный, как есть, нашли, — скороговоркой продолжил врать я. — Видно бандюки налетели и порубали. Бой там был страшный. Десятка два побитых было.

Я понял, что заврался окончательно, и уже не знал, что говорить дальше, как вдруг неожиданно раздался выстрел и красноармеец рухнул на землю с простреленной головой. Донской успел еще раз выстрелить, до того как по нам ударил пулемет, а затем заговорили винтовки. Опередив на мгновение выстрелы, я прыгнул с тачанки, сразу уйдя в перекат, в надежде на то, что густая и высокая трава скроет меня. Мельком успел заметить, как погоняя лошадь, уходит в степь штаб-ротмистр, как упал с тачанки Донской. По глухому удару тела об землю, можно было сказать, что это падал уже мертвец. Слышал полный боли крик доктора, затем ударил отдельный винтовочный выстрел. Возможно, стрелял подпоручик или просто красные добили одного из моих попутчиков. Все это мозг отметил автоматически, чтобы дать понять: я остался один на один с засадой красных, вооруженной винтовками и пулеметом. Не теряя времени сразу пополз, забирая влево, чтобы тачанка хоть как-то прикрыла меня. Ударил выстрел, недалеко от меня свистнула пуля, кто-то выстрелил наугад, пытаясь проверить меня на испуг. Вдруг испугается и побежит, а тут мы его, голубчика, и возьмем на мушку. Я замер, весь превратившись вслух. Наступила относительная тишина. Было слышно, как жужжит над цветком шмель.