Сказ о космических ушельцах

Умывшись, я вышел в холл на первом этаже. Там я застал очень скупо по-спортивному одетую и совершенно нерешительную Олечку. Она вскинула на меня свои лучезарные глаза и, потеплев взглядом, молвила:

-Вот тебя мне и нужно. Я уже полчаса тут торчу, выбирая, что делать— сходить искупаться сразу, или пробежать с утра вёрст пять по саду?

— Полагаю, выбор может быть только один — пробежимся по саду, осмотрим все, а там искупаемся в приглянувшемся месте!

-Замётано!— она употребила это расхожее в определённой молодёжной среде на Земле выражение с очень задорной интонацией, повернулась на пятках и призывно махнув хвостом пшеничных волос устремилась к выходу. Мне осталось только следовать за ней.

Неспешной трусцой мы бежали сквозь парк. Размеренно, молча, экономя дыхание, набирали в слежавшиеся за ночь лёгкие вкусный воздух и упивались им. Сейчас, на рассвете он пах совсем иначе. Вместо вчерашней душной и плотной массы тяжёлых закатных запахов была утренняя прохлада и свежесть. Запахи были утончённо-изящны и пьянили радостным предвкушением хорошего дня. Мы бежали по просыпающемуся саду, светом были залиты только верхушки деревьев, а дорожки скрывались в тенях. Часть больших дорожек имела "солнечное" покрытие, почти чёрное в это время, но многие небольшие боковые тропки были выложены смальтой с управляемой внутренней рефлекторикой. Бежать по ним было занятно, иногда было ощущения бега по радуге. Мы пробежали мимо каскада хрустальных бассейнов, текущая вода вращала маленькие серебряные музыкальные колёса, и нежный перезвон вплетал свою долю обаяния в шорох ещё сонных листьев.

Несколько неожиданно тропинка после красноствольной секвойной рощи вынырнула на склон,

ведущий к реке на стороне противоположной той, с которой мы вчера пришли. И вот тут мой инстинкт познания восторжествовал. Почти вдоль берега реки была проложена взлётно-посадочная полоса. В старинном стиле, из бетонных плит с неровными швами. И запах тут стоял какой-то непривычный. Тут тревожно пахло бензином и застарелой резиной. В склон вдоль полосы были врезаны высокие двери, и я потешил своё любопытство заглянув за ближайшую. Механизм открытия двери был в старинном земном стиле— электрический, он механически откатывал дверь на рельсе. А внутри показавшегося тёмным после света утренней зари ангара стояли самолёты. Старинные рыбообразные силуэты с распластанными крыльями и округлыми хвостами. Лобастые радиальные или заострённые рядные моторы. Тут была тематическая подборка времён Второй мировой— прямо передо мной стоял японский "Райден", сразу за ним Поликарпов И-185, Р-51 "Мустанг", какая-то ранняя модификация Мессера-109 стояла у стены напротив, за ним "Чайка", дальше глаз не сразу различил малознакомый силуэт "Шинден". И ещё многие— многие...Тут были собраны лёгкие истребители. Прикинув длину ряда ангаров, я осознал, что тут может быть собрана большая коллекция самолётов всех времён. Теперь я ещё лучше понял хозяина этого гостеприимного дома.

Олечка стояла у входа с нетерпеливым выражением лица, но вежливо давая мне насытить моё любопытство. Когда я встретился с ней глазами, мне стало немного стыдно за мой порыв. Но в её глазах я увидел женское понимание. Все мужчины всегда дети, и их привлекают игрушки. Переглянувшись мы повернули в сторону гор и побежали по широкой полосе догоняя свои тени.

Полоса была длинной, и только пробежав километра полтора, мы достигли её конца. Отсюда тропинка шла в горы, но мы свернули к воде, и пробежав по берегу речушки до небольшой заводи остановились переводя дух. Я сказал:

-Здесь...

И мы вышли к воде. Олечка непринуждённо, почти одним плавным движением скинула одежду и бросилась в воду. От естественной грации этих движений у меня как-то ёкнуло сердце и стало тепло на душе. Но, только раздевшись, я увидел свою эрекцию. Мне стало неловко и поскорее, пока она не обернулась, я ринулся в воду. Вода была прохладной, а течение заметным. Олечка уже плыла далеко, резкими сильными движениями выходя на середину заводи. Потом она перевернулась на спину и резкими гребками на спине пошла против течения. Из белёсого буруна воды иногда при взмахах рук проглядывали крепкие пунцовые соски её грудей. Смотреть на это была как-то очень приятно. Впервые я вдруг понял, что смотрю на девушку не как на товарища, а именно через призму тех глубинных и могучих инстинктов, что не дают прерваться роду людскому. Это открытие позволило мне переосмыслить эстетику ситуации. В ней было что-то глубокое и мощное.

Я неспешно выгребал кролем против течения, прохлада потока вымывала из тела остатки сонливости и неги, а заодно и томную усталость, скопившуюся в ногах за время пробежки. Я отдался этому ощущению и плыл против течения, почти не двигаясь относительно берега, погрузившись в свои мысли, лишь иногда мельком высматривая Олю где-то впереди.

Но скоро она развернулась и, разогнавшись по течению, очень скоро была рядом. Занятый своими мыслями я не сразу осознал это. Но вот она как шумная ракета пронеслась мимо меня к нашему пляжу, и я развернувшись поспешил за ней. Решив показать, что и я не лыком шит, я почти нагнал её к тому моменту, как она раскрасневшаяся опёрлась на дно и пошла, подгребая руками, к берегу. Тут и я зацепился коленом за мелкие камешки на дне, тоже встал и шумно побрёл в воде к берегу рядом с этой нимфой. Меня подмывало какое-то детское нетерпение игривого щенка, и я с фыркающим выдохом плеснул в её сторону водой. Она ответила, и вот мы, заливаясь громким смехом, вовсю плещемся на мелководье. Потом обдавать друг друга брызгами нам показалось мало, и началась борьба— кто кого утопит в мелкой и кристально чистой воде у берега. Борьба была шутошной и легкомысленной, потому меня очень удивило то, что она сделала потом. Посреди ребяческих кривляний она вдруг, прикусив губу, ожесточилась взглядом и боевым скользящим движением заломила мне руку за спину и завалила обездвижив. От неожиданности я растерялся. Смех кончился, повисла неловкая тишина...

Оля совладала с собой и моментально отпустила мою руку. Её глаза замкнулись, она виновато посмотрела на меня, опустила взгляд и молча пошла из воды. Я встал, посмотрел ей в спину, и как-то неуверенно пошёл на берег. Тишина разрасталась...

Дойдя до нашей одежды, она повернулась и напряжённо смотрела мне под ноги пока я подходил. В этом было какое-то непонятное напряжение. Оля виновато посмотрела на меня, опустила глаза, нерешительно вздохнула, а потом неуверенно-просящим тоном сказала, медленно поднимая глаза:

-Прости, ладно? Я нечаянно... Просто... Ну ты пойми, у меня как-то так сложилось, что не было мальчика, всё одни друзья и учёба. А тут мне тебя захотелось. Очень-очень, до затмения разума.

Она смотрела как-то очень ожидая, и как-то совершенно открыто надеясь, что я сделаю следующий шаг. Мне всегда было трудно и неловко в такой обстановке. И я, не зная, что в таких случаях надо сделать, вспомнил формулу из "Образа действия"— "если неизвестно что предпринять, но есть много возможностей, сделай шаг вперёд". И я шагнул, только поразился, как скрипнули под пяткой мелкие камешки. При моём шаге она вздёрнула голову и развела плечи, от этого её упругие груди качнулись и заострились. Взгляд посветлел. Её тело, залитое ровным утренним светом, всё серебрилось от мелких капель воды на коже. Наступила секунда тишины, и только тут я понял, что мы громко дышим в унисон. Она распахнула глаза и потянулась ко мне губами. Я неловко обнял её, и наши губы встретились. Её тело было чуть влажным, разгорячённым и очень податливым. Но тяжёлым и неловким. Целоваться я толком не умел, но постарался не нажимать, а легко касаться губами её губ. Ласка получилась чуть отстранённой, очень лёгкой и воздушной. Мы долго целуемся, лаская друг друга руками, молча, сосредоточено, будто свершаем какой-то ритуал тантрической встречи зари. Целуемся, потеряв счёт времени, всё более и более страстно, находя друг друга на ощупь и срывая дыхание. Настойчиво изобретаем всё новые оттенки нежности. Оба девственника, почти не знающие друг друга, но всё больше и больше привыкающие к нашей общности. Подсознательно понимаю, что пора переходить к следующей стадии, пытаюсь как-то уложить её. Но она отстраняется и говорит:

-Нет, ты ложись, а я сама...

Недоумённо ложусь на похрустывающие под спиной камешки и песок, а она не очень ловко пытается оседлать меня. Её возбуждение заметно не только по учащённому дыханию, но и по смазке на входе. Мы долго и неловко тыкаемся друг в друга, пока наконец не попадаем куда надо. Она вся сморщившись садится сверху, я ощущаю прорыв, и она медленно оседает, впуская меня всего в своё девичье лоно. Без единого стона! Плотно оседлав меня, она немного недоумённо смотрит и молча делает несколько неловких движений вверх— вниз. Я вижу там несколько капель её крови, обнимаю её за плечи и прижимаю к себе. Она благодарно трётся носом мне о щёку и молча замирает, слившись со мной воедино. Мы долго лежим так почти неподвижно, только моя правая рука медленно и невесомо гладит ей спину, обещая продолжение. И эту сцену нежности заливает светом... Не Солнце.

* * *

Игры в самолётики

Глава 5

Иногда детские мечты сбываются. Особенно, если жить в тех местах, где это— обыденность.

http://www.hranitels.ru/forum/photoplog/images/26/1_I16Oshkosh2003.jpg

Алексей Петрович, хозяин того гостеприимного дома с парком и аэродромом, вернулся из своей долгой командировки на Землю. Тогда его тёзка, бывший по совместительству нашим ментором, пригласил нас к нему в гости.

С домом мы были знакомы еще по тому разу, а вот его хозяин произвёл на нс совершенно неизгладимое впечатление.

Здесь, на Любаве, было не так много людей, но все они были Людьми с большой буквы. Петрович был личностью выдающейся даже по нашим меркам. В Космофлот он попал во времена Петра I, за прошедшие века облетел множество галактик, был прекрасным специалистом по процессам этно и кольтурогенеза.

Самолёты стали его страстью недавно, примерно со времён Первой мировой. Тогда он начал собирать свою коллекцию. Самое необычное в ней было— обилие подлинников. Как он сам говорил— "В больших войнах большой простор для коллекционера".

Среди множества машин мне неожиданно в душу запал И-16, строгий и утомительный в управлении, но невероятно вёрткий. После множества доработок мы с друзьями построили самолёт внешне очень похожий на привычный "ишак", но совершенно другой по аэродинамике, управляемости, с более совершенным "впрысковым" вариантом двигателя М-65. Сказочная машина! Я мог на ней без устали крутить пилотаж над секвойными лесами долины Голубой реки.

* * *

На Любаве было много вот таких неприметных мест. От сероватой матовости упругой "солнечной" дороги, возле красивого лога, густо заросшего какой-то хвойной растительностью с длинными мягкими широкими иголками голубовато-серебристого цвета, отходила узенькая дорожка, выложенная красноватыми зернистыми плитами сурового гранита. Если проехать по ней за холм, то глазам открывалось то сооружение, куда вела эта дорога совершенно нездешнего вида. Это была башня метров сорок в вышину и метров 25 в основании. Совершенно круглая и глухая на протяжении нижних десяти метров. Выше начинались узкие бойницеобразные щели— окна, по одному ряду на этаж, они шли до самого верха. Крыша была огорожена каменным кольцом с рядом нечастых вертикальных щелей— бойниц по окружности. Все окна имели заслонки-ставни из странного железоподобного чёрного металла. Это очень странный композит— алмосталь, представляющий собой в химическом отношении нечто отдалённо подобное стали-30, но в физическом плане бывший сплетением очень точно выверенной физически пространственной решётки из волокон сверхпрочного монокристаллического углерода и прекрасно организованной системы из напряжённых монокристаллов легированного никелем и молибденом железа. Талант неведомых материаловедов позволил не только совместить несовместимое, но и получить невозможные для немюонированных материалов показатели прочности и долговечности за счёт взаимного напряжения молекул. В остальном башня была в чём-то средневековой, если не считать соединения каменной кладки "в шип" и вставками, а так же немыслимой точности взаимной подгонки блоков. И это при внешней грубости сооружения. В подвале, судя по всему, находился примитивный очаг, от него вверх шла изящная, но простая система дымовых труб отапливавшая всё помещение и выходившая через куполообразную каменную крышу. По всей Любаве было разбросано несколько тысяч таких башен. Непритязательный юмор планетоинжинера, до начала планетоформирования участвовавшего в экспедиции на другой край Галактики, где и открыли давно покинутую обитателями загадочную планету.

Загадка была странной— на вполне ординарной кислородной планете земной группы нашли множество следов очень необычной неурбанистической, но явно техногенной инокультуры. Почти все жилища, найденные там, имели вид вот таких башен. Нашли и каменоломни, откуда неизвестным образом "вырубали" нужный для строительства камень. Иногда было возможно определить по структуре камня, откуда какой блок взят. Но и только. Как вырубали камень— загадка! Следов инструментов относимых к железному веку (а именно к этому условному периоду первоначально отнесли эту культуру) на камнях не обнаружили. Следов железноплавильных производств, урбанизации, культурных слоёв, следов воздействия на биосферу, в том числе и следов воздействия которые могли бы отразиться на генетическом уровне, не нашли.

Тогда возникла концепция "Дача"— идея о том, что планета была либо построена, либо освоена пришельцами, которые непродолжительное время обитали на ней. Но подробное изучение палеонтологии разрушило всю эту стройную доктрину. Во-первых, было установлено, что планета получила обычный для панспермии набор первичных жизненных форм очень давно, более 16 миллиардов лет назад. Эволюция тут, на далёкой окраине Галактики, протекала вполне обычно, хотя и очень "прямо". И очень быстро, по меркам эволюции, пришло время высокоорганизованного разума. Анализ немногочисленных костных остатков показал их чрезвычайную близость к Homo Sapiens, но произвести точную идентификацию по структуре ДНК было затруднительно, самым "свежим" скелетам было более 15 миллиардов лет! И этих скелетов было найдено очень мало, всего полдесятка на всю планету. И это при том, что исследователи просканировали ВСЮ планету насквозь. Было строгое ощущение, что немногочисленные эволюционные предки породили человека, а человек, уложив весь процесс нетехнического и технического прогресса в несколько немногочисленных поколений, тут же улетел с планеты, и лишь изредка возвращался на планету для строительства каких-то мемориальных каменных башен. И при этом были найдены только 5 скелетов древнейших людей— зачинателей технического прогресса. Все пятеро были мужчинами не старше 40 лет погибшими в результате обвала в четырёх шахтах на четырёх разных континентах. Такие шахты были найдены во множестве, что и дало первые модели технологии этой культуры. Им для извлечения конечного продукта из руды не нужны были горные разработки, печи и заводы. Было ощущение, что атомы элементов сами по их зову собирались в нужном месте, образуя нужную вещь, а пустота на их месте и локализовалась в обычную шахту— ствол метров от 30 до 450, и несколько горизонтальных туннелей, всё диаметром около 4 метров.