Ave Dominus Nox

И помощь прибыла. Или сначала так казалось. Специально для семейства Уэйн старый друг притащил в подземный туннель новейшую разработку "Уэйн Интерпрайзерс" — камеру, способную менять давление воздуха. В тот момент, когда пленников погрузили в стеклянный куб и готовились начать пытку, недалеко от отряда возник яростный вихрь. Канаты воздуха били стены, вагоны и горы мусора подобно стальным плёткам. Буйство продолжалось несколько секунд, пока из глубины вихря не выскочила закутанная в туман фигура.

Марта плохо видела, что происходило — отдалённость, преграды и скудное освещение мешали рассмотреть детали. Но она слышала. Вопли умирающих, грохот, скрежет раздираемого металла. Сначала слаженные, но чем далее, тем более беспорядочные выстрелы. Что-то убивало наёмников — быстро и безжалостно. А потом послышался ужасающий, вгоняющий в тупое оцепенение крик. "Друг" семьи, что залез в камеру вместе с отрядом личных телохранителей и пытался закрыть её изнутри, поперхнулся очередным бранным словом. К стеклянному кубу подошёл ОН — укрытый тенями трёхметровый великан.

Две детали вырывались из покрова, что скрывал фигуру пришельца. Пара рубиновых глаз, что подсвечивала туман изнутри. И метровые лезвия когтей, с которых непрерывно сыпались толстые молнии.

Марта уставилась в алые глаза. Они манили, дарили сладкий ужас... Фигура снова закричала и метнулась в сторону. Через несколько секунд о стеклянный куб начал барабанить поток человеческих останков. В стороне громыхнуло несколько взрывов, снова послышались выстрелы. И почти сразу смолкли. Марта скосила глаза — Томас и Брюс находились в полубессознательном состоянии и не воспринимали окружающий мир. Четвёртый пленник, спутница сына на званом вечере, потеряла сознание уже давно.

"Друг" семьи, чьё имя Марта не хотела произносить даже мысленно, пытался сделать хоть что-то. Он орал в рацию, орал на своих телохранителей, метался от стены к стене той клетки, куда посадил себя сам. Когда его пистолет упёрся в висок сына, Марта закрыла глаза, но выстрела не последовало. Великан заговорил. Прямо сквозь герметичные стенки камеры.

— Video peccata vestra.

Туманный великан медленно шагал вдоль стенки куба, волоча за собою труп какого-то несчастного. К серости скрывающего покрова добавился багрянец — потоки светящейся крови медленно вращались вокруг фигуры, придавая ей вид разгневанного божества.

— Ego audire clamat ad ultionem accingerentur. Video mortuum tuum.

Великан несколькими движениями прорубил отверстие в стенке камеры. Оружие пришельца — метровые когти — разрезали сверхпрочное стекло как бумагу, даже не заметив сопротивления. Команда — и несколько телохранителей выпустили короткие очереди в пленников. Но случилось странное. Марта в оцепенении уставилась на кончики пуль, что застыли сантиметрах в десяти от её лица. Сил на любые сильные эмоции просто не осталось.

— Lex talionis. Ave Dominus Nox.

Секунда, и на землю разрозненными кусками упали те, кто пять минут назад казались Марте страшнейшим кошмаром. Больше нет. Рубиновые глаза смотрели прямо в душу измученной женщины, навеки запечатлеваясь в самых глубинных пластах психики. Те немногие силы, что остались в угасающем сознании, были брошены на одно — укрыть невыразимый ужас, затащить его как можно глубже.

Марта потеряла сознание и не видела, как силовые когти отрезали головы поверженных наёмников, их главаря и в нерешительности остановились возле её собственной шеи. Но бог, к которому взывала женщина, оказался милостив — пришелец лишь перерезал связывающие пленников путы и растворился в новом вихре теней.

* * *

Новое помещение почти не отличалось от комнаты, где Отец вёл диалог с Императором. Та же тьма, мозаичный пол, золотой трон, аналой с книгой, окошко под потолком. Отсутствовало главное — трупы. Стены были усеяны отверстиями, куда следовало вмуровать кости. С потолка свисали пустые крюки. Сточные канавы для крови блистали чистотой. Комнату будто очистили от свершений примарха ради нового постояльца, что должен заполнить её новыми символами ужаса.

В дальней части зала виднелось несколько дверей с нострамскими надписями: "Оружейная", "Апотекарион", "Медитационная келья". Рядом с дверьми отражало комнату огромное зеркало во всю стену. Галерею — поправил я себя. Эта комната называлась Галереей и предназначалась для обозрения шедевров, что ваял Отец из человеческой плоти.

Я подошёл к зеркалу. Очень немногие существа смогли бы рассмотреть своё отражение в настолько густой темноте. Но я — Повелитель Ночи и обладаю отчасти тепловым, отчасти сверхъестественным зрением. Отражение показывало крупного космодесантника, выше и крупнее меня прежнего, облачённого в доспех цвета океанских глубин и вооружённого силовыми когтями. И чем больше деталей отражалось в зеркале, тем быстрее рос список моих вопросов.

Во-первых, броня, совершенно мне не знакомая. Интерфейс идентифицировал её как "доспех специального назначения Mk. 11.8 "Korona Nox", предназначенный для Повелителей Ночи, что прошли примаризацию". Во-вторых, золотая аквила, что нагло раскинула крылья поперек груди. В-третьих, искусно изготовленные силовые когти, сильно напоминающие личное оружие Отца. Эти и остальные странности рождали множество вопросов. Самый первый — что делать? Понятно, что убивать преступников — не зря Отец отправил меня облачённым во тьму. Но целая, неосквернённая аквилла? Неужели Конрад Кёрз желает, чтобы я нёс символы и идеи Ложного Императора?

Обуреваемый подобными мыслями, я подошёл к аналою. Кроме книги на нём покоились кольцо и шесть голов — тех самых, что отрезал почти инстинктивным жестом. Головы были нужны в первую очередь как источники информации. Геносемя Повелителей Ночи не отличалось сильным проявлением омофагии, но получать информацию из крови или мозга живого существа я мог. Возможно, даже выучу местный язык.

Перстень же... Перстень являлся почти точной копией другого перстня, которым Конрад запечатывал личные послания. Отличалась лишь форма печати. Вместо замысловатого герба на ней был выбит символ легиона — череп с крыльями нетопыря — и имя. Аскольд Ночной Призрак.

"Возьмите мою боль, мой дар, мои когти и моё имя". Видимо, последнее следовало понимать буквально — Отец отдал мне собственное прозвище. Авансом, рассчитывая на достойные этого имени свершения. Отец, клянусь — твоё имя станет синонимом ужаса в этом мире и любых других, куда выведет путь. Я поцеловал кольцо и поместил его в специальную нишу на поясе. Следовало тщательно проверить новую базу и обдумать дальнейшие действия.

Глава 1

Готэм.

Главный персонаж невероятно сложной и интересной истории, что длится уже сотни лет. Он создаёт фон и сам играет роль. Задаёт условия и сам участвует в жизни по ним. Готэм — и город, и житель города. Готэм — обугленный бриллиант на карте мира.

Готэм — это чёрствое, гноящееся сердце американской идеологии. Город миллионов прибывших мигрантов, надеющихся на лучшую жизнь, и город-тюрьма безработицы. Город, что красивее Парижа и страшнее Преисподней. Сосредоточение промышленности и столица гангстеризма. В деловом квартале ворочают деньгами, которые и не снились Уолл-стрит. Крах Нью-Йоркской биржи привёл к Великой Депрессии? Ха! Крах Готэмской биржи начнёт мировую войну, восстание мертвецов и пришествие легионов Хаоса. И это совсем не метафора. Как может быть метафорой что-то, когда речь идёт о тысячах тварей варпа, питающихся на этой помойке?

Готэм — это безумие, в котором тонут люди, поверившие в американскую мечту и увидевшие американскую реальность. Реальность, ужас которой невозможно вместить в слова. Готэм — американский кошмар, столкнувшись с которым, остаётся лишь убегать в собственные фантазии. Божество, обещавшее защиту и преуспевание в обмен на клятвы, веру и преклонение, но оказавшееся людоедом. И его единственный дар — струпья собственной зелёной чешуйчатой плоти.

Но золотой телец — лишь пешка, невинное развлечение в преддверии истинного Готэма. Готэма, который размывает деловой квартал вдоль реки, витает в портах и аэропортах, окружает себя бесчисленными квартирами, общежитиями, казармами и тюрьмами. Готэма, который позволяет существовать всему, что его окружило. Готэма промышленного.

Промышленность — это суть Готэма. На окраинах будут ютиться мясные мешки, центр же принадлежит производству. Пускай другие города прячут его, вынося в пригород — Готэм гордится им. Каждая химическая фабрика, каждая скотобойня, оружейный или автомобильный завод как чудовище из иного мира восседает здесь на троне, позволяя людям прислуживать, молиться и приносить себя в жертву.

Готэм — не древняя развалина, не зарвавшийся нувориш. Готэм не стоит на месте, не живёт ни прошлым, ни настоящим, он живёт динамикой и прогрессом. Ритм, ритм, ритм! Жадный ритм, выколачивание денег и выживание в яме определяют его.

Готэм не меняется ни капли и современен в каждой секунде. В нём не меняется архитектура, появляется неон, его опутывают камеры слежения и провода, но это не меняет города. Кирпич и помпезность викторианской эры — молодость Готэма. Ар-деко и конструктивизм Интербеллума — зрелость Готэма. Сталь, бетон и модерн — старость? Нет. Готэм не стареет потому, что не теряет актуальности. Он впускает в свой образ самое лучшее, но не настолько везуч, чтобы стать городом завтрашнего дня. Он стал городом высочайшей индустриальной мощи, но кто сказал, что он станет городом приемлемых условий жизни? В Готэме хорошо живётся каменным горгульям или промышленным станкам, и не очень — вынужденным соседям из плоти и крови. Как жаль, что их приходится терпеть!

Готэм определяют не горгульи и неон, нет, нечто большее, нечто ужаснее сожительства трущоб и особняков — его определяют люди. Те самые люди, которые возвели столпы процветания посреди ворочающихся в смазке из крови, пота и грязи механизмов индустриального мира. Роскошные дворцы нового времени, уносящие под небеса их обитателей, где они могут вдоволь плясать, есть и пить до рвоты прямо на головы тех, кто влачит своё ничтожное существование внизу. Готэм — неоновые огни, свет окон, тьма переулков. Дома, стоящие стенами коридоров и проспектов. Уровни автострад, небоскрёбы и трущобы. Завод, биржа, психушка и кладбище. И только Император с Богами Хаоса знают, какое дитя родится у этих повитух.

Готэм — не просто город, это концентрат урбанистической цивилизации. Справедливо назвать его и червивым яблоком, и пристанищем демонов, и городом, в котором покой только на кладбище. Но целое — это не только сумма частей, это и новое качество. А значит, и прозвище города должно быть не просто нечестивым преломлением других, тоже далеко не святых городов, но своим. Как же его назвать?

Пик цивилизации? Не страшно по звучанию, но страшно по смыслу. Готэм — это пик современной капиталистической цивилизации. Далее — либо неизвестные вершины, либо скатывание в фашизм.

Поднебесная? Потому, что город не только возносится ввысь, но стал серединой, сердцем, сутью и подобием всего мира для всего мира.

Ярмарка тщеславия? Потому что исторический путь был пройден.

Да и что такое Готэм, как не пир во время чумы? Как не полыхающая пламенем гордыня на пороге собственной катастрофы? Готэм — это сосредоточение промышленности, денег и тех, кто на этом пасётся. Готэм — это самая доходная биржа, самые богатые компании, самые продуктивные заводы, самые пафосные рауты, самые продвинутые музеи без единого настоящего экспоната. Количество, концентрация и качество паразитов, слетевшихся на этот праздник жизни, всегда были соответствующими.

Я вытер обрезком материи кровь, что текла изо рта. Готэм — это Нострамо в миниатюре. Нострамо тех времён, когда оно уже наводнилось преступностью, но ещё не стало их планетой. Когда процесс падения в пропасть только начался. Я вижу, Отец, вижу будущее этого города. И вижу, почему ты послал меня именно сюда. Отец, благодарю тебя за доверие. Я исполню Завет твой со всем тщанием.

Тело почти не отзывалось. Медленно я поднялся из лужи собственной крови, что текла из многочисленных порезов. Дар Призрака взымал свою цену. Но отдыхать некогда — на ладонях медленно проступали чёрные полосы. Яд Имматериума снова бежал по моим венам, и значит, сегодня я вкушу трепещущую плоть грешников.

* * *

Крики, споры, матюги, какое-то грохотание и вечное движение людей по кругу — полицейский участок жил своей, с его точки зрения, вполне обычной жизнью. Шлюхи, наркоманы, грабители, хулиганы и прочий асоциальный элемент щедрой рекой прибывал и убывал из здания защитников закона. Фразы типа "Тихо!", "Заткнись!", "Ты мне...", "Да я тебя щас..." вылетали из оскалённых ртов одна за другой.

В общем и целом, новое место работы почти ничем не отличалось от других участков, где раньше тянул полицейскую лямку детектив Джеймс Гордон. Разве что помещение участка сильно ушло от типовой схемы подобных заведений. Возведённый в тысяча восемьсот бородатом году, дом больше напоминал зал суда, чем базу американских копов. Высоченные потолки, колонны, арочные переходы и окна, огромные заводные часы над входом, классический судейский подиум, обзорная башня с чудом уцелевшими витражами. Обоссаные камеры и дешёвые столы офицеров вопиюще не соответствовали величественному архитектурному ансамблю.

Джеймс поправил пиджак, в очередной раз проверяя наличие оружия. Сюда он пришёл работать, а не восторгаться интерьером.

— Эй, новичок! — окликнул Джима новоназначенный напарник. — Пошли, у нас новое дело — то самое, что ты вчера у капитана выпрашивал. Козырное, как бельё твоей богатой невесты. Нападение на самих Уэйнов расследовать будем!

— И тебе здравствуй, Буллок.

— Давай, шевели ногами. Богатенькие буратины очень не любят ждать, а я хочу сполна насладиться гостеприимством богатейшего семейства города.

Несмотря на это заявление, Харви Буллок вёл служебную машину с видом весьма угрюмым. Наверняка утром выпил недостаточное количество бурбона, и его фляжка до сих пор полупустая, а не пустая, как той положено быть в... Сколько сейчас? Джим поднёс к глазам часы на запястье, показывающие три пополудни. За два дня, что детектив провёл в обществе напарника, у него сложилось впечатление, что Харви опустошал свою ёмкость с алкоголем ещё до обеда.

Дворец Уэйнов... Внушал. Иначе не скажешь. Было в нём что-то и от итальянских палаццо эпохи Возрождения, и от классического британского стиля, и чёрт знает что от чёрт знает чего. Богатые люди, могут себе позволить. К сожалению, возможность увидеть этот шедевр архитектуры представится в другой раз — чета Уэйнов находилась в больнице, куда детективы и направились.

— ...После этого, нас завели в стеклянную камеру и привязали к стоящим там стульям. Девочка, которая сопровождала Брюса, не выдержала и впала в истерику. Шоу достал пистолет, вырубил её рукояткой и начал свой монолог. Будто киношный злодей какой, честное слово. Не помню слова этого негодяя в точности, но там затрагивались темы мести, задетой гордости, Шоу что-то говорил о своей дочери. — Марта Уэйн погладила руку своего супруга, который находился в глубоком медикаментозном сне. — Возможно, Томас скажет об этом больше.