Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 3. Христианство и "курофунэ"

Валиньяно объясняет в своем дополнительном отчете ("Addiciones") от 1592 года, что одним из главных несчастий иезуитов в Японии была назойливость, с которой многочисленные даймё просили их действовать в качестве посредников при обмене драгоценных металлов. Он отмечает, что эта пагубная практика впервые началась с небольших сделок с мелкими христианскими даймё, такими как Омура и Арима, отправлявших в Китай ограниченное количество серебра для обмена на золото. Падре должны были выступать в качестве посредников и особо не возражали против этого, поскольку это небольшое одолжение накладывало на христианское даймё более серьезные обязательства перед ними. Отомо Сорин из Бунго делал то же самое, но с гораздо большим размахом, так как его ежегодные инвестиции составляли до 3000 дукатов до его обращения в христианство в 1578 году.

Эта тонкая струйка серебра вскоре превратилась в мощный поток, поскольку политическая и финансовая политика, проводимая Нобунагой и Хидэёси, дала мощный импульс спросу на золото. Валиньяно объясняет, что эти диктаторы не только собирали все свои пошлины, рентные платежи и налоги золотом везде и всегда, когда это было возможно, но и что всех даймё также побуждали копить золото по двум причинам. Во-первых, из-за частой смены феодальных владений и состояний золото было наиболее удобной и компактной формой хранения капитала. Во-вторых (это писалось в 1592 году), все ожидали, что сразу после смерти Хидэёси, которая могла произойти в недалеком будущем, разразится опустошительная гражданская война, и тогда золото будет востребовано еще больше, чем когда-либо. Наконец, ничто не могло так успокоить гнев либо Нобунаги, либо Хидэёси, как подношение значительной части золота, и, следовательно, золото хорошо было иметь под рукой. Результатом этой деятельности было то, что не только христианские, но и языческие даймё постоянно донимали падре просьбами, чтобы они выступали в качестве посредников при обмене драгоценными металлами между Кантоном, Макао и Нагасаки. В меньшей степени они вкладывали свое серебро в покупку китайского шелка, "aunque comunmente no quieren mas que oro" ("хотя, как правило, они не хотят ничего, кроме золота").

Этот нежелательный рост их торгово-посреднической деятельности сильно смутил иезуитов. Купцы из Макао смотрели на это несколько косо, и Валиньяно с трудом удалось убедить их согласиться с тем, чтобы максимальный оборотный капитал иезуитов составлял не более 6000 дукатов в год, хотя это было менее половины суммы, которую даймё хотели ежегодно инвестировать в китайские товары. Более серьезным было отношение христианских даймё. Когда иезуиты выразили свое отвращение к роли посредников при обмене слитков, Арима, Омура и остальные пришли в ярость, указав, что теперь со стороны священников было бы вопиющей неблагодарностью отказывать даймё в услуге, которая ничего им не стоила, когда упомянутые даймё ежедневно рисковали своими владениями, почестями и жизнью, исповедуя христианство. Они также утверждали, что не могли найти средств на уплату поборов Тайко без прибыли, которую получали от этих инвестиций; без китайского золота они были бы разорены, их владения достались бы язычникам, а все надежды на распространение христианства развеются. В их словах, очевидно, было много правды, и иезуиты не могли отказаться принимать инвестиции серебром от языческих даймё, когда их просили об этом; поскольку эти люди, являясь в то время дружески настроенными или нейтральными, стали бы активно враждебными, что имело бы плачевные последствия для их христианских вассалов. Все, что иезуиты могли сделать в данных обстоятельствах, — это удержать объем экспортируемого серебра в разумных пределах и надеяться, что ожидаемая смерть Хидэёси ввергнет страну в пучину междоусобиц Сэнгоку-дзидай, когда ценность золота, как ожидалось, должна была снизиться (14).

Этот вынужденный и неприятный бизнес по продаже слитков, хотя и не соответствовал их духовному сану, не приносил иезуитам каких-либо расходов, а только причинял беспокойство и неудобства. Этого нельзя было сказать о других мероприятиях, в которых они были вынуждены участвовать, главным из которых было бесконечное дарование подарков. В соответствии с японским (или, шире, азиатским) социальным этикетом, было de rigeur ("необходимо" (фр.)) дарить подарок любому, от кого просили (или могли ожидать в будущем) милости. Подарки надлежало преподносить всем высокопоставленным лицам всякий раз, когда им наносили визит, помимо Нового года и других периодических праздников. Все попытки иезуитов уклониться от этого давнего обычая или изменить его не только потерпели неудачу, но и вызвали оскорбления даже со стороны христианских даймё, которых они тщетно пытались убедить отменить этот расточительный национальный обычай. Эти ценные подарки полагалось дарить не только одним друзьям или нейтральным лицам. Их нужно было преподносить и откровенным противникам, хотя это смягчалось тем фактом, что если они принимали их (как они часто поступали), то неизменно смягчали или сдерживали свое антихристианское отношение. Более того, иезуиты, как образованные намбандзин, которые умели говорить по-японски, принимали нескончаемый поток посетителей всех классов, вдохновленных мотивами, простирающимися от простого любопытства до желания услышать разъяснение доктрины католической веры. Какими бы ни были их мотивы, никому нельзя было отказать, но всех нужно вежливо принять, развлечь и отпустить с каким-либо прощальным подарком. Это означало колоссальные расходы, которые нельзя было сократить ни в коем случае, а наоборот, они имели тенденцию автоматически увеличиваться с ростом и распространением христианских миссий по всей империи (15).

Помимо этой постоянной утечки средств, у иезуитов было много других статей расхода их скудных денежных ресурсов. К 1580 году они должны были содержать растущее христианское сообщество в 150 000 душ, обслуживаемое 200 церквями с 85 иезуитами, в том числе 20 японскими братьями, не считая 100 прислужников или додзюку. Десять лет спустя в Японии было 136 иезуитов, и количество додзюку увеличилось до 170, а численность обслуживающего персонала — до 300, в результате чего в общей сложности более 600 человек полностью зависели от средств миссии. Стоимость содержания церквей, школ, учебных семинарий и функционирования уже действующей иезуитской миссионерской типографии почти полностью ложилась на плечи иезуитов; хотя христианские даймё помогали, где могли, и даже языческие феодалы, такие как Хосокава Тадаоки, иногда делали пожертвования землей или натурой. Более того, многие местные христиане были очень бедны, не считая все более многочисленной категории беженцев без гроша в кармане, которые были изгнаны за свою веру из антихристианских феодальных владений. Всех этих людей нужно было содержать за счет благотворительности, как и некоторых пожилых, но достойных додзюку, слишком старых для дальнейшей евангелической работы. Очевидно, Валиньяно не сильно преувеличивал, когда оценивал величину расходов на содержание японской миссии в 10000-12000 крузадо в год; при этом он не преминул отметить, что эта сумма очень выгодно отличается от стоимости содержания единственного иезуитского колледжа в Европе, у которого обычно был меньший персонал, но где затраты на обслуживание были намного больше.

Можно спросить (и Валиньяно спрашивали), почему христианские даймё и община не могут поддерживать своих пастырей-иезуитов и церкви так же, как буддийские верующие содержат свои храмы, но отец-визитатор без труда показал, что аналогия была ложной. Большинство даймё были очень бедны этими земными благами. Их единственным значительным источником дохода был рис, большую часть которого они должны были снова раздавать своим самураям в качестве жалованья вместо денег. Таким образом, даймё с доходом в 500.000 коку (старинная японская мера объема, примерно равная 180 литрам. — Aspar) риса на практике оставлял себе только 40 000 или 50 000 коку после того, как раздал то, что требовалось для обеспечения своих самураев прожиточным минимумом, а этого последнего зачастую едва хватало лишь для удовлетворения самых ограниченных насущных потребностей. Обычный самурай должен был содержать себя, свою жену и восемь или десять слуг за счет годового довольствия в размере 150 или 200 коку, что означало, что все домашнее хозяйство часть года жило на спартанской диете из овощей, фруктов и редиса (дайкон). Таково было общее положение дел на Кюсю, хотя буси более богатого сельскохозяйственного района Гокинай в этом отношении были несколько зажиточнее. Поэтому даже такие щедрые благотворители, как Отомо Сорин, редко могли собрать много денег в короткие сроки.

Бедность даймё усугублялась их обычаем формально удаляться на покой (инкё) в сравнительно раннем возрасте, что могло, как в случае с Отомо, привести к тому, что управление делами перешло от прохристиански настроенного отца к антихристиански настроенному сыну и преемнику. Правда, все даймё держали пышную свиту и прислугу, и даже у бедных самураев было восемь или десять слуг на семью из двух человек. Но эти толпы вассалов мужского и женского пола получали жалованье не деньгами, а только скудным рисовым пайком. Иезуиты, не являясь феодалами или воинами, должны были платить домашним слугам более щедро. Наконец, поскольку христианство было молодым и хрупким иностранным насаждением, нельзя было ожидать, что японцы будут поддерживать своих священников с такой же готовностью и легкостью, как буддийские духовные учреждения своих соотечественников (16).

Валиньяно далее указал, что сравнение с бонзами является некорректным, потому что буддизм был введен в Японию во время мира и изобилия, когда страна была фактически объединена под властью единого императора. Как только императорский дом обратился в эту веру, он мог щедро наделить монашеские обители крупными фиксированными земельными доходами, что было невозможно даже для самых благосклонно относящихся к христианству даймё во время смут в "воюющей стране". Многие из этих монастырей все еще имели средства к существованию, несмотря на все невзгоды, которые они претерпели от рук Нобунаги и Хидэёси. Другое преимущество бонз заключалось в том, что у них было множество родственников-японцев, некоторые из которых занимали высокие посты, которые, естественно, поддерживали членов их семей; тогда как "южные варвары" могли рассчитывать на личную поддержку только по чисто религиозным мотивам, а не на основе кровнородственных уз. Еще одним преимуществом буддийских священников была популярность их храмовых детских школ или теракойя, где подрастающему поколению давалось бесплатное начальное образование. Эти два последних соображения должны были во многом утратить свою актуальность с прогрессирующим увеличением числа японских иезуитов и образованием местного духовенства, на котором продолжал настаивать Валиньяно, но в то время они были неблагоприятными факторами, с которыми нужно было считаться. Тем не менее, визитатор закончил тем, что провел утешительную параллель между быстрым прогрессом, достигнутым миссией иезуитов в Японии, несмотря на все эти препятствия, и медленным прогрессом, достигнутым ранней Церковью в течение столетий в условиях гонений.

Поскольку японская миссия в обозримом будущем явно не могла обеспечивать себя самостоятельно, тем временем необходимо было полагаться на внешнюю помощь. Первоначально средства для этого поступали крайне скудно и ограничивались подарками, сделанными дружественными фидалгу, такими как капитан Малакки, который так щедро помогал Ксаверию в 1549 году, или богатыми послушниками, такими как Фернан Мендес Пинто и Луиш д'Алмейда, которые при вступлении в орден принесли с собой свои капиталы. Вопреки распространенному мнению, богатые послушники были редкостью в ордене, и ему приходилось обращаться за помощью к щедротам королей и пап. До 1574 года единственным официальным пособием было ежегодное пожертвование в размере 500 крузадо из доходов короны с таможни в Малакке. В том же году король Себастьян увеличил эту сумму до 1000 крузадо в год, но выплата была нерегулярной и приходила с задержкой, не говоря уже о том, что 30% терялось при обмене, когда деньги переводились (как и должно было быть) через Китай. Позднее король Испании Филипп сделал дополнительный ежегодный дар в размере 1000 дукатов, который уменьшался в таком же размере при переводе, как и еще одна ежегодная выплата в размере 4000 дукатов, назначенная папой Григорием XIII в 1583 году. Наконец, для японской миссии было выделено 1200 дукатов из доходов от земельной собственности иезуитов в Индии. Эти суммы приносили максимальный годовой доход в 7700 дукатов, в то время как минимальные расходы японской миссии колебались между 10 000 и 12 000 крузадо (17).

Как в этих условиях они могли свести концы с концами? Только, как доказал Валиньяно, и как неохотно согласились папа и король, с помощью мамоны. Выражаясь совсем прямо, иезуиты на Дальнем Востоке неизбежно стали крупными торговцами. Эта практика, должно быть, началась очень рано, хотя щедрое пожертвование Луишем д'Алмейдой всего своего мирского богатства в местную казну ордена в 1555 году могло позволить иезуитам в Японии в течение нескольких лет окупать все свои расходы. Но в 1567 году генерал Франциск Борджиа написал провинциалу в Гоа, что он решительно не одобряет методы, используемые японскими миссионерами для финансирования своих операций, и искренне надеется, что вскоре они найдут более надежную и не столь предосудительную альтернативу. Они определенно нашли более надежную, если не менее предосудительную, когда в 1578 году отец-визитатор Валиньяно заключил договор с торговым сообществом в Макао об официальном участии японских иезуитов в торговле шелком между Макао и Нагасаки на следующей основе.

Максимальный объем груза белых шелковых нитей, ежегодно отправляемых в Японию в тот период, составлял 1600 пикулей. Этот груз состоял из вкладов, внесенных каждым местным торговцем пропорционально его средствам, как указано в согласованной скользящей шкале. Общий объем в 1600 пикулей сбывался в Нагасаки одной партией муниципальным фактором Макао, а затем прибыль распределялась пропорционально между отдельными грузоотправителями по возвращении карраки в Макао. Поскольку весь груз редко удавалось сбыть при первых сезонных распродажах, остаток оставлялся в Нагасаки для продажи после возвращения карраки. По условиям соглашения 1578 года японским иезуитам была выделена доля в 50 пикулей (купленных с процентов на наследство д'Алмейды), процедура продажи которых в Нагасаки была автоматически предоставлена им по наивысшим текущим ценам. Точно так же им было выделено еще 50 пикулей на тех же условиях из остатка шелка, оставленного для продажи в конце сезона. Таким образом, вся их доля достигала 100 пикулей в год, а их прибыль — от 4000 до 6000 дукатов в год. Эта сумма была наиболее стабильным источником их доходов, и, если добавить ее к менее надежным доходам из Малакки, Индии и Европы, при самых благоприятных обстоятельствах составляла в общей сложности 12 000 крузадо или дукатов. Однако, поскольку оставшиеся взносы почти всегда представляли собой задолженность, полностью или частично, трудность иезуитов при сведении концов с концами была столь велика, что Валиньяно сравнил их способность делать это с евангельским чудом с хлебом и рыбами.