Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 3. Христианство и "курофунэ"

Валиньяно объясняет в своем дополнительном отчете (Addiciones) от 1592 г., что одним из главных несчастий иезуитов в Японии была назойливость, с которой многочисленные даймё просили их действовать в качестве посредников при обмене драгоценных металлов. Он отмечает, что эта пагубная практика впервые началась с небольших сделок с мелкими христианскими даймё, такими как Омура и Арима, отправлявших в Китай ограниченное количество серебра для обмена на золото. Падре поневоле должны были выступать в качестве посредников и не возражали против этого, поскольку это небольшое одолжение накладывало на христианское даймё более серьезные обязательства перед ними. Отомо Сорин из Бунго делал то же самое, но в гораздо большем масштабе, так как его ежегодные инвестиции составляли до 3000 дукатов до его обращения в христианство в 1578 г.

Эта тонкая струйка серебра вскоре превратилась в полноводный поток, поскольку политическая и финансовая политика, проводимая Нобунагой и Хидэёси, дала мощный импульс спросу на золото. Валиньяно объясняет, что эти диктаторы не только собирали все свои пошлины, рентные платежи и налоги золотом везде и всегда, когда это было возможно, но и что всех даймё также побуждали копить золото по двум причинам. Во-первых, из-за частой смены феодальных владений и состояний золото было наиболее удобной и компактной формой хранения капитала. Во-вторых (это писалось в 1592 г.), все ожидали, что сразу после смерти Хидэёси, которая могла произойти в недалеком будущем, разразится опустошительная гражданская война, и тогда золото будет востребовано еще больше, чем когда-либо. Наконец, ничто не могло так успокоить гнев либо Нобунаги, либо Хидэёси, как подношение значительного количества золота, и, следовательно, золото полезно было иметь под рукой. Результатом этой деятельности было то, что не только христианские, но и языческие даймё постоянно донимали падре просьбами, чтобы они выступали в качестве посредников при обмене драгоценными металлами между Кантоном, Макао и Нагасаки. В меньшей степени они вкладывали свое серебро в покупку китайского шелка, aunque comunmente no quieren mas que oro (хотя, как правило, они не хотят ничего, кроме золота).

Этот нежелательный рост их торгово-посреднической деятельности сильно смутил иезуитов. Купцы из Макао смотрели на это несколько косо, и Валиньяно с трудом удалось убедить их согласиться с тем, чтобы максимальный оборотный капитал иезуитов составлял не более 6000 дукатов в год, хотя это было менее половины суммы, которую даймё хотели ежегодно инвестировать в китайские товары. Более серьезным было отношение христианских даймё. Когда иезуиты выразили свое отвращение к навязываемой им роли посредников в обмене драгоценных металлов, Арима, Омура и остальные пришли в ярость, указав, что со стороны священников было бы вопиющей неблагодарностью отказывать даймё в услуге, которая ничего им не стоила, в то время как упомянутые даймё ежедневно рисковали своими владениями, почестями и жизнью, исповедуя христианство. Они также утверждали, что не могли найти средств на уплату поборов Тайко без прибыли, которую получали от этих инвестиций; без китайского золота они были бы разорены, их владения достались бы язычникам, а все надежды на распространение христианства рухнут. В их словах, очевидно, было много правды, и иезуиты никак не могли отказаться принимать инвестиции серебром от языческих даймё, когда их просили об этом; поскольку в противном случае эти люди из дружественно настроенных или нейтральных стали бы активно враждебными, что имело бы плачевные последствия для их христианских вассалов. Все, что иезуиты могли сделать в сложившихся обстоятельствах, — это удержать объем экспортируемого серебра в разумных пределах и надеяться, что ожидаемая смерть Хидэёси ввергнет страну в пучину междоусобиц Сэнгоку-дзидай, когда вполне можно было бы ожидать падения стоимости золота (14).

Это вынужденное и неприятное посредничество в продаже слитков, хотя и не соответствовало их духовному сану, не приносило иезуитам каких-либо расходов, а только причиняло беспокойство и неудобства. Этого нельзя было сказать о других мероприятиях, в которых они были вынуждены участвовать, главным из которых была бесконечная раздача подарков. В соответствии с японским (или, шире, азиатским) социальным этикетом, считалось de rigeur (необходимо (фр.)) дарить подарок любому, от кого просили (или могли ожидать в будущем) какой-либо услуги. Подарки надлежало преподносить всем высокопоставленным лицам всякий раз, когда им наносили визит, помимо Нового года и других периодических праздников. Все попытки иезуитов уклониться от этого давнего обычая или изменить его не только потерпели неудачу, но и навлекли на их головы позор даже со стороны христианских даймё, которых они тщетно пытались убедить отменить этот расточительный национальный обычай. Эти ценные подарки полагалось дарить не только одним друзьям или нейтральным лицам. Их нужно было преподносить и откровенным противникам, хотя это смягчалось тем фактом, что если они принимали их (как они часто поступали), то неизменно смягчали или сдерживали свое антихристианское отношение. Более того, иезуитам, как воспитанным намбандзин, которые умели говорить по-японски, приходилось принимать нескончаемый поток посетителей всех сословий, вдохновленных мотивами, простирающимися от простого любопытства до желания услышать разъяснение доктрины католической веры. Какими бы ни были их мотивы, никому нельзя было отказать, но всех нужно вежливо принять, развлечь и отпустить с каким-либо прощальным подарком. Это означало колоссальные расходы, которые нельзя было сократить ни в коем случае, а наоборот, они имели тенденцию автоматически увеличиваться с ростом и распространением христианских миссий по всей империи (15).

Помимо этой постоянной утечки средств, у иезуитов было много других статей расхода их скудных денежных ресурсов. К 1580 г. они должны были содержать растущую христианскую общину в 150 000 душ, обслуживаемую 200 церквями с 85 иезуитами, в том числе 20 японскими братьями, не считая 100 послушников или додзюку. Десять лет спустя в Японии насчитывалось 136 иезуитов, и количество додзюку увеличилось до 170, а численность обслуживающего персонала — до 300, в результате чего в общей сложности более 600 человек полностью зависели от средств миссии. Расходы на содержание церквей, школ, учебных семинарий и функционирование уже действующей иезуитской миссионерской типографии почти полностью ложились на плечи иезуитов; хотя даймё-христиане помогали, где могли, и даже феодалы-язычники, такие как Хосокава Тадаоки, иногда делали пожертвования землей или натурой. Более того, многие местные христиане были очень бедны, не считая все более многочисленной категории беженцев без гроша в кармане, которые были изгнаны за свою веру из антихристианских феодальных владений. Всех этих людей приходилось содержать за счет благотворительности, как и некоторых пожилых, но достойных додзюку, слишком старых для дальнейшей евангелической работы. Очевидно, Валиньяно не сильно преувеличивал, когда оценивал величину расходов на содержание японской миссии в 10000-12000 крузадо в год; при этом он не преминул отметить, что эта сумма очень выгодно отличается от стоимости содержания единственного иезуитского колледжа в Европе, в котором обычно был меньший персонал, но где затраты на обслуживание были намного больше.

Можно было бы спросить (и Валиньяно действительно спрашивали), почему христианские даймё и община не могли поддерживать своих пастырей-иезуитов и церкви точно так же, как буддийские верующие содержали свои храмы, но отцу-визитатору не составило труда показать, что аналогия была ложной. Большинство даймё были очень бедны этими земными благами. Их единственным значительным источником дохода был рис, большую часть которого им приходилось раздавать своим самураям в качестве жалованья вместо денег. Таким образом, у даймё с доходом в 500.000 коку (старинная японская мера объема, примерно равная 180 литрам. — Aspar) риса на практике оставалось для себя только 40 000 или 50 000 коку после того, как он раздавал то, что требовалось для обеспечения своих самураев прожиточным минимумом, а этого последнего зачастую едва хватало лишь для удовлетворения самых ограниченных насущных потребностей. Обычный самурай должен был содержать себя, свою жену и восемь или десять слуг за счет годового довольствия в размере 150 или 200 коку, что означало, что все домашнее хозяйство часть года жило на скудной диете из овощей, фруктов и редиса (дайкон). Таково было общее положение дел на Кюсю, хотя буси более богатого сельскохозяйственного района Гокинай в этом отношении были несколько зажиточнее. Поэтому даже такие щедрые благотворители, как Отомо Сорин, редко могли собрать много денег в короткие сроки.

Бедность даймё усугублялась их обычаем формально удаляться на покой (инкё) в сравнительно раннем возрасте, что могло, как в случае с Отомо, привести к тому, что управление делами переходило от прохристиански настроенного отца к антихристиански настроенному сыну и преемнику. Правда, все даймё держали пышную свиту и прислугу, и даже у бедных самураев было восемь или десять слуг на семью из двух человек. Но этим толпам вассалов мужского и женского пола платили жалованье не деньгами, а только скудным рисовым пайком — единственным, что они получали в обмен на свои услуги. Иезуиты, не являясь феодалами или воинами, должны были платить домашним слугам более щедро. Наконец, поскольку христианство было молодым и хрупким иностранным насаждением, нельзя было ожидать, что японцы будут поддерживать своих священников с такой же готовностью и легкостью, как буддийские духовные учреждения своих соотечественников (16).

Валиньяно далее указал, что сравнение с бонзами является некорректным, потому что буддизм был введен в Японию во времена мира и изобилия, когда страна была фактически объединена под властью единого императора. Как только императорский дом обратился в эту веру, он мог щедро наделить монашеские обители крупными фиксированными земельными доходами, что было невозможно даже для самых благосклонно относящихся к христианству даймё во время смут в воюющей стране. Многие из этих монастырей все еще имели средства к существованию, несмотря на все невзгоды, которые они претерпели от рук Нобунаги и Хидэёси. Другое преимущество бонз заключалось в том, что у них было множество родственников-японцев, некоторые из которых занимали высокие посты, которые, естественно, поддерживали членов своих семей; тогда как южные варвары могли рассчитывать на личную поддержку только по чисто религиозным соображениям, а не на основе кровнородственных уз. Еще одним преимуществом буддийских священников была популярность их храмовых детских школ или теракойя, где подрастающее поколение получало бесплатное начальное образование. Эти два последних соображения должны были во многом утратить свою актуальность с прогрессирующим увеличением числа японских иезуитов и формированием местного духовенства, на котором продолжал настаивать Валиньяно, но в то время они были неблагоприятными факторами, с которыми приходилось считаться. Тем не менее, визитатор закончил тем, что провел утешительную параллель между быстрым прогрессом, достигнутым миссией иезуитов в Японии, несмотря на все эти препятствия, и медленным прогрессом, достигнутым ранней Церковью в течение столетий в условиях гонений.

Поскольку японская миссия в обозримом будущем явно не могла обеспечивать себя самостоятельно, тем временем необходимо было полагаться на внешнюю помощь. Первоначально средства для этого поступали крайне скудно и ограничивались подарками, сделанными дружественными фидалгу, такими как капитан Малакки, который так щедро помогал Ксаверию в 1549 г., или богатыми послушниками, такими как Фернан Мендес Пинто и Луиш д'Алмейда, которые при вступлении в орден принесли с собой свои капиталы. Вопреки распространенному мнению, богатые послушники были редкостью в ордене, и ему приходилось обращаться за помощью к щедротам королей и пап. До 1574 г. единственным официальным пособием было ежегодное пожертвование в размере 500 крузадо из доходов короны с таможни в Малакке. В том же году король Себастьян увеличил эту сумму до 1000 крузадо в год, но выплата была нерегулярной и приходила с задержкой, не говоря уже о том, что 30% терялось при обмене, когда деньги переводились (как и должно было быть) через Китай. Позднее король Испании Филипп сделал дополнительный ежегодный дар в размере 1000 дукатов, который уменьшался в таком же размере при переводе, как и еще одна ежегодная выплата в размере 4000 дукатов, назначенная папой Григорием XIII в 1583 г. Наконец, для японской миссии было выделено 1200 дукатов из доходов от земельной собственности иезуитов в Индии. Эти суммы приносили максимальный годовой доход в 7700 дукатов, в то время как минимальные расходы японской миссии колебались между 10 000 и 12 000 крузадо (17).

Как в этих обстоятельствах им удавалось могли свести концы с концами? Только, как доказал Валиньяно, и как неохотно согласились папа и король, с помощью мамоны. Говоря напрямую, иезуиты на Дальнем Востоке неизбежно стали крупными торговцами. Эта практика, должно быть, началась очень рано, хотя щедрое пожертвование Луишем д'Алмейдой всего своего мирского богатства в местную казну ордена в 1555 г. могло позволить иезуитам в Японии в течение нескольких лет окупать все свои расходы. Но в 1567 г. генерал Франциск Борджиа написал провинциалу в Гоа, что он решительно не одобряет методы, используемые японскими миссионерами для финансирования своих операций, и искренне надеется, что вскоре они найдут более надежную и не столь предосудительную альтернативу. Они определенно нашли более надежный, если не менее предосудительный выход из положения, когда в 1578 г. отец-визитатор Валиньяно заключил договор с торговым сообществом в Макао об официальном участии японских иезуитов в торговле шелком между Макао и Нагасаки на следующей основе.

Максимальный объем груза белых шелковых нитей, ежегодно отправляемых в Японию в тот период, составлял 1600 пикулей. Этот груз состоял из вкладов, внесенных каждым местным торговцем пропорционально его средствам, как указано в согласованной скользящей шкале. Общий объем в 1600 пикулей сбывался в Нагасаки одной партией муниципальным фактором Макао, а затем прибыль пропорционально распределялась между отдельными грузоотправителями по возвращении карраки в Макао. Поскольку весь груз редко удавалось сбыть при первых сезонных распродажах, остаток оставлялся в Нагасаки для продажи после возвращения карраки. По условиям соглашения 1578 г. японским иезуитам была выделена доля в 50 пикулей (купленных на проценты на наследство д'Алмейды), выручка от продажи которых в Нагасаки автоматически зачислялась им по наивысшим текущим ценам. Аналогичным образом им было выделено еще 50 пикулей на тех же условиях из остатка шелка, оставленного для продажи в конце сезона. Таким образом, вся их доля составляла 100 пикулей в год, а их прибыль — от 4000 до 6000 дукатов в год. Эта сумма была наиболее стабильным источником их доходов, и, если добавить ее к менее надежным доходам из Малакки, Индии и Европы, при самых благоприятных обстоятельствах составляла в общей сложности 12 000 крузадо или дукатов. Однако, поскольку оставшиеся взносы почти всегда представляли собой задолженность, полностью или частично, трудность иезуитов при сведении концов с концами была столь велика, что Валиньяно сравнил их способность делать это с евангельским чудом с хлебом и рыбами.