Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 4. Иезуиты и монахи

По всем этим причинам Валиньяно настоятельно призвал генерала ордена иезуитов в Риме немедленно получить папскую буллу, категорически запрещающую любому религиозному ордену, кроме иезуитов, направлять своих собратьев в Японию. Эта булла, подчеркнул он, должна быть опубликована в Макао и на Лусоне, откуда многие монахи хотели направиться в Японию, потому что им приходится иметь дело с низшими расами там, где они сейчас находятся, и местные власти должны получить приказ запретить выезд монахов под страхом отлучения от церкви. И Господь Наш знает, что я говорю это исключительно ради Его славы и на основе моего личного опыта в Японии, и я сказал бы то же самое на своем articulo mortis (смертном одре (лат.)).

Это взвешенное мнение Валиньяно явно было ужесточением его прежних взглядов; так как ранее он заявлял, что, если монахи-капуцины приедут в Японию, их следует поселить в домах иезуитов на десять или двенадцать дней и вверить (под письменное ручательство) духовное попечение над христианской общиной из стольких-то тысяч душ. Единственная враждебная оговорка заключалась в том, что иезуитов не должны видеть в компании капуцинов, когда они отправляются навестить даймё. Это относительно терпимое отношение продолжалось недолго; в 1585 г. Валиньяно распорядился, чтобы иезуиты оказывали гостеприимство странствующим капуцинам, прибывающим в Японию, не более трех дней, и что монахам не следует поручать заботу о какой-либо существующей христианской общине, но предоставить основать свою собственную, идя тернистым путем, как это делали иезуиты до них. Эти категорические запреты стали необходимыми из-за того факта, что иезуитский визитатор уличил некоторых своих подчиненных в том, что они тайно переписывались с испанскими властями на Филиппинах, призывая их прислать монахов, чтобы помочь пожать растущий урожай душ в Японии, особенно в Бунго, где старый Отомо Сорин, как горячий приверженец св. Франциска, оказал бы им теплый прием. Такого отношения Валиньяно придерживался до конца своей жизни (14).

Просьба иезуитов о выдаче папской буллы, запрещающей любые изменения существующего статуса миссии в Японии как иезуитской монополии, была горячо поддержана генералом ордена и незамедлительно удовлетворена обнародованием бреве Ex Pastoralis Officio папой Григорием XIII 23 января 1585 г. Между тем король Филипп, к которому также обратились иезуиты, отдал аналогичные приказы светским властям в Португальской Индии, запросив вначале мнение вице-короля и архиепископа о претензиях иезуитов. После получения папской буллы в Гоа вице-король дон Дуарте де Менезиш 12 апреля 1586 г. отдал категорические указания Домингушу Монтейру, капитан-майору плавания в Японию, не допустить въезда в Японию монахов с Филиппин или из других мест, разрешив ему в кратчайшие сроки выслать в Макао всех из них, кого он там обнаружит. Епископ Макао получил инструкции в том же духе, поскольку три года назад ему уже было сказано, что он не должен беспокоить иезуитов, совершая запланированный епископский визит в Японию, хотя тогда этот остров находился в пределах его номинальной епархии.

Но хотя иезуиты, таким образом, внешне одержали победу по всей линии, а испанский король пожертвовал интересами своих подданных, чтобы успокоить португальцев, в действительности борьба только началась. Монахи не скрывали своих намерений проигнорировать папское бреве, которое, как они утверждали, было получено на основе ложной информации и закулисных интриг; и светские власти в Маниле намеревались поддержать их усилия из-за политического и коммерческого соперничества с португальцами в Макао.

Хотя несколько странствующих францисканцев добрались до Японии до 1590 г., они практически не оставили следов своего мимолетного пребывания, и первый реальный шанс разрушить иезуито-португальскую монополию в островной империи представился в 1592 г. В предыдущем году японский авантюрист по имени Харада Магошитиро использовал растущую манию величия Хидэёси, которая только что нашла выход в неспровоцированном вторжении в Корею, убедив его отправить посланника к губернатору Филиппин с требованием подчинения испанской колонии владыке Страны Восходящего Солнца. Посланник, который был двоюродным братом Харады, конфиденциально объяснил губернатору, что на самом деле Хидэёси хотел установить взаимовыгодные коммерческие отношения между Японией и Филиппинами, и что присылка монахов для подкрепления миссии иезуитов встретит доброжелательный прием. Испанские власти обоснованно усомнились в полномочиях самозваного посла, но его появление дало им повод отправить своего эмиссара с просьбой разъяснить и уточнить требования Тайко Хидэёси, и для этого был выбран доминиканский монах Хуан Кобо. Кобо был самым сведущим синологом среди европейцев на Филиппинах, поскольку он знал более трех тысяч китайских иероглифов и был настоящим или предполагаемым автором нескольких переводов на китайский язык и с него, несмотря на то, что он приехал в Манилу из Мексики только в 1588 г.

Он высадился в Сацуме в июне 1592 г., и после того, как объединил силы с недовольным перуанским торговцем, который (по его словам) был обманут португальским торговым сообществом Нагасаки, направился в полевую ставку Хидэёси в Нагое в провинции Хидзен. Из его встречи с регентом ничего особенного не вышло, хотя жалобы, поданные двумя испанцами на португальцев из Нагасаки, имели неблагоприятные, пусть и временные последствия. Хидэёси попросил Кобо объяснить ему с помощью глобуса положение и размеры испанской колониальной империи (инцидент, возможно, не лишенный значения, ввиду того, что произошло четыре года спустя). Доминиканец был отпущен с ответом к губернатору Манилы, но потерпел кораблекрушение на обратном пути и погиб от рук охотников за головами с Формозы.

Харада был скорее воодушевлен, а не обескуражен этим несчастным случаем, и сам возглавил второе посольство в Манилу, что привело к отправке еще одной псевдо-дипломатической испанской миссии, на этот раз во главе с францисканцем Педро Баутистой, который со своими тремя компаньонами был радушно принят Хидэёси в 1593 г. Единственная причина любезности Хидэёси заключалась в том, что он видел в испанцах не просто потенциальных подданных, а будущих коммерческих конкурентов португальцев. Таким образом, он получил бы возможность приобретать желанные китайские шелка и золото по более низким ценам, чем ему приходилось платить монополистам из Макао, державшим в своих руках торговлю с Нагасаки, прибыль от которой теперь была более востребованной, чем когда-либо, ввиду расходов на дорогостоящее вторжение в Корею. Поэтому Хидэёси разрешил четырем францисканцам остаться в Киото в надежде, что они станут приманкой для манильских торговцев так же, как иезуиты считались неотъемлемыми участниками торговли, которую вел Большой корабль из Макао (15).

Францисканцы пришли в восторг от показного дружелюбия всемогущего диктатора, которое они приняли за чистую монету и тут же использовали в максимальной степени, открыто служа мессу и в целом ведя себя так, как будто они находились в Риме, а не в стране, где в соответствии с буквой, если не духом закона, прямо запрещалось отправлять христианские обряды. Иезуиты и те местные японские чиновники, которые были дружественно настроены по отношению к христианству, были, естественно, ошеломлены этим безудержным рвением. Они не раз упрекали монахов за их безрассудное поведение, советуя им держать себя более смиренно, как Агаг (Агаг — царь амалекитян, побежденный и взятый в плен Саулом, царем израильским, и умерщвленный затем пророком Самуилом (I Цар., XV). — Aspar), и одеваться как буддийские священники, как это делали иезуиты. Вошедшие в раж монахи не только смеялись над этими предупреждениями, но и хвастались тем, что греются в лучах благосклонности Хидэёси, обвиняя иезуитов в трусости за то, что они вели свою работу переодетыми, как мы делаем в Англии, писал епископ Педро Мартинс.

Современный писатель-иезуит, который может позволить себе более терпимо относиться к действиям францисканцев, чем его коллеги XVI века, отмечает, что есть что сказать в их пользу. Методы, которые они применяли, были попросту теми же самыми, которые с таким успехом применялись в Мексике, Перу и Филиппинах, или, если уж на то пошло, в португальской Бразилии, где можно было в значительной степени игнорировать сравнительно отсталые местные культуры, и где для того, чтобы посеять евангельское семя, нужно было полностью искоренить все существующие верования и предрассудки. Такие радикальные методы были обречены на провал применительно к жителям Японии, Китая и Индостана, культур, которые были во всех случаях старше и во многих отношениях превосходили культуру Запада. Иезуиты осознали этот факт раньше, чем их коллеги в целом, хотя францисканец Бернардино де Саагун в Мексике умело отстаивал эту точку зрения о необходимости приспособления к туземным цивилизациям вместо их уничтожения, и она подразумевалась в мужественной защите индейцев доминиканским епископом Бартоломе де Лас Касасом. Это было также одной из причин, по которой те японцы, которых францисканцам удалось обратить в христианство, в основном происходили из невежественных и забытых низших классов; в то время как иезуиты сосредоточили свои усилия прежде всего на высших слоях общества, считая, что их подчиненные автоматически последуют их примеру (16).

Как бы то ни было, у францисканцев были некоторые основания полагать, что запрет христианства Хидэёси в 1587 г. ко времени их появления в Японии уже стал пустым звуком, во всяком случае, на практике. Хидэёси дал им, как ранее Валиньяно, торжественную официальную аудиенцию, и свел на нет свой собственный эдикт, разрешив своим придворным носить христианские четки и кресты, и смотря сквозь пальцы на массовое обращение населения в христианство, которое проводил Кониси Юкинага в провинции Хиго. Более того, иезуиты без лишнего шума, но неуклонно продолжали свою работу на Кюсю. В Амакусе они основали типографию, в которой печатались книги как европейскими буквами, так и китайско-японскими иероглифами, и ставили пьесы религиозного содержания в своей учебной семинарии в княжестве Аримы, в которых фигурировали буддийские священники, изгоняемые христианскими ангелами. Наконец, только что прибывший иезуитский епископ Японии Педро Мартинс был любезно принят Хидэёси, когда этот прелат совершил фактически триумфальный объезд христианских общин в районе Киото, хотя регент полушутя сказал ему, что он должен вернуться в Макао. В ситуации, когда Хидэёси потворствовал пренебрежению своими собственными указами, будь то открыто францисканцами или менее навязчиво иезуитами, испанских монахов вполне можно оправдать за то, что они не понимали, что его терпимость к христианской пропаганде находилась в прямой пропорции к доходам, которые он надеялся получить от иберийских торговцев. В этот момент крушение большого галеона Сан-Фелипе у побережья Сикоку привело в движение цепь событий, которые грубо развеяли иллюзии монахов с Филиппин, и оправдали недобрые предчувствия Валиньяно о том, к чему приведет их появление.

Это богато нагруженное судно в июле отплыло из Манилы в Акапулько с грузом стоимостью более полутора миллионов серебряных песо. Отброшенный с курса тайфуном, 19 октября 1596 г. галеон бросил якорь у побережья Тоса. Если верить свидетельским показаниям епископа Педро Мартинса по делу Сан-Фелипе, штурман предложил провести корабль в обход побережья в Нагасаки, несмотря на его потрепанное состояние; но капитан (или генерал, как его называли испанцы) отклонил это предложение по просьбе брата Хуана Побре, который посетил Японию в прошлом году и заверил его, что Хидэёси был фактически отцом францисканцев в Киото. Пару дней спустя корабль получил пробоину в днище, сев на мель, и пассажиры и груз лишь с большим трудом были доставлены на берег. Местный даймё показал себя совсем недружелюбно настроенным, и поскольку самураи Сикоку присвоили большую часть груза — в этой ситуации прибрежные жители любой европейской страны сделали бы то же самое — испанцы отправили делегацию в Киото, чтобы добиться вмешательства Хидэёси в их пользу.

Постоянно живший в столице францисканский комиссар Педро Баутиста не только дал им все надежды на успех, но (опять же, если верить епископу Мартинсу) побудил их резко отвергнуть предложение иезуитов о посредничестве, поскольку считал, что у него все находится под контролем. Тот же источник утверждает, что францисканцы были настолько бестактными, что отвергли также предложение обратиться к дружественному губернатору Киото Маэде Генин Хоина Мунехисе, чтобы тот ходатайствовал за потерпевших кораблекрушение перед регентом, и выбрали вместо него Масуду Нагамори, министра общественных работ и специального комиссара Хидэёси по расследованию, который обманул их. Когда Кониси Юкинага предложил Масуде взять с собой в поездку для проведения расследования хорошего переводчика, последний резко ответил: Если бы я собирался прийти к соглашению, мне действительно понадобился бы хороший язык; но поскольку я собираюсь только собрать добычу, мне нужны только руки. Это было несчастливым предзнаменованием, но худшее было еще впереди (17).

Хидэёси находился в это время в несколько критическом финансовом положении. Хотя по единодушному свидетельству современных европейских и японских авторов он накопил большое личное состояние, используя для этого не всегда благовидные средства, его расходы также были очень велики. Война в Корее истощила его казну во многом так же, как кампания Наполеона на Пиренейском полуострове стала для него кровоточащей раной. Боевые действия зашли в тупик после того, как первые стремительные японские успехи на суше были более чем сведены на нет сокрушительными поражениями на море от рук великого корейского адмирала Ли Сун Сина, одного из выдающихся флотоводцев всех времен. Китайцы вмешались в войну с опозданием, но эффективно, и попытка договориться с ними за счет несчастных корейцев только что бесславно провалилась из-за возмущенного отказа Хидэёси принять снисходительное предложение императора Мин официально пожаловать ему титул короля Японии (20 октября 1596 г.).

В связи с этим он столкнулся с необходимостью возобновления войны в более широком масштабе, чем когда-либо, вскоре после того, как ряд разрушительных землетрясений в центральной Японии в сентябре предыдущего года опустошил большие районы Гокинай, включая его дорогостоящий новый дворец в Фусими. В этих обстоятельствах даже его собственные, очень значительные, ресурсы находились на грани полного истощения, и поэтому он внимательно выслушал совместные предложения Масуды и старого врага иезуитов, придворного врача (и сутенера) Сейякуина Хоина, что теперь настало время возместить его убытки, конфисковав груз Сан-Фелипе, который, очевидно, представлял собой дар богов. Если верить иезуитам, он некоторое время колебался, прежде чем сделать это. Как откровенно признал епископ Мартинс, Хидэёси был государственным деятелем, чья политика заключалась в том, чтобы поощрять, а не грабить иностранных торговцев; и при этом он не имел ни малейшего желания стаивть под угрозу перспективы торговли с Филиппинами, беспричинно захватив испанское судно с драгоценным грузом.