Волчица и пергамент. Том 5

За обеденным столом Коул заговорил о гербе.

Хайленд даже не подумала возражать, напротив, она была поражена и счастлива в такой степени, что не могла подобрать слов. Зная об особых чувствах Миюри к Коулу и об его отношении к вере, она сразу поняла, чем для них станет этот герб. Она даже особо упомянула, что её роль сейчас походила на роль свидетеля на свадьбе, с чем Миюри искренне согласилась, а Коул оспорил.

Как бы то ни было, привилегии на использование герба они получили с готовностью и без каких-либо проблем, Хайленд ещё раз серьёзно и с теплом в голосе заверила, что выполнит их просьбу. Не было необходимости подписывать договор или, как принято у торговцев, пожимать руки. Обещания высокопоставленных лиц обеспечивались их словом.

Восторг Миюри был очевиден, и Хайленд с радостью наблюдала за ней.

В дополнение Хайленд рассказала, как обстояли дела при королевском дворе. После событий в Раусборне вероятность войны с Церковью возросла, и многие при дворе стали настаивать на осторожном и консервативном подходе к отношениям с Церковью.

Часто можно было услышать, что последствия изменений во всём мире из-за появления Предрассветного кардинала были и хорошими, и плохими. С одной стороны, на большой земле Церковь столкнулась с растущим давлением масс и под их давлением добровольно пошла на определённые реформы, некоторые церкви даже лишили себя имущества, собравшегося в течение долгого времени. С другой стороны, аристократы предсказывали, что, если пойти намного дальше в осуществлении решительных действий, Церковь может ответить не менее решительным противодействием.

Поэтому, вместо того, чтобы провоцировать Папу на военные действия, аристократы предложили на некоторое время оставить ситуацию на самотёк, как оставляют замешенное тесто. Оставалась надежда, что Папа пересмотрит свою позицию по мере процессов добровольного реформирования Церкви.

В итоге двор решил временно приостановить активные действия. Похоже, Хайленд отдельно приказали пока что сдерживать и самого Предрассветного кардинала, и упоминание его имени.

Хайленд казалась довольной тем, что её с Коулом и другими единомышленниками не держали за мелкий сор, а признали настоящей силой, с которой нужно считаться в развитии событий. Коул тоже почувствовал лёгкую дрожь от волнения. Впрочем, ему нужно было ещё поработать над своим переводом, а Миюри — подумать о гербе, поэтому он с благодарностью встретил эту передышку.

И ужин продолжился, в какой-то момент Миюри даже предложила Хайленд свой напиток, до глубокой ночи расцветали улыбки и звучал смех.

Утром, слишком перебравший накануне вечером веселящих напитков, Коул проснулся к тому времени, когда рассветные лучи уже проникли в щели деревянного окна. Пришло время утренней мессы, ему было приятно счесть, что проснулся он сам — благодаря своей ежедневной привычке и вере, на самом деле его вывели из дрёмы колокола собора, оповестивших о начале долгожданной для многих службы.

Он открыл окно, на улице было немного прохладно, но торжественный звон колокола вместе с обычным для прибрежных городов туманом сплелись приятным сочетанием. Без колокола города наверняка чувствовали себя покинутыми.

Коул встал у окна на колени, помолился и поблагодарил Всевышнего за наступление ещё одного дня.

Когда колокола отзвонили, он вздохнул и встал.

— Куда это Миюри, чтоб её, могла деться в такую рань?

К его пробуждению, её в постели уже не было. По шерстинкам из её хвоста было ясно, что где-то среди ночи она снова перебралась к нему под одеяло, но почему она встала так рано, хотя их сегодня не ждала дорога, Коул не знал.

Поразмыслив, он решил, что она могла проголодаться и отправиться за завтраком, и потому отодвинул стул и сел за письменный стол. Он приготовил не пергамент для перевода Святого Писания, а тонкую бумагу для письма. Целую череду беспорядочных событий прошли они, ступив на землю Раусборна, прошло весьма немало времени с отправления последнего письма в Ньоххиру, так что пора было исправить это.

Тем более что ему надо было сообщить о разрешении Хайленд на создание и использование личного герба. В какой-то мере получение этой привилегии можно было рассматривать как установление прочной связи с властью, её выдавшей. Разрешение на использование собственного герба было куда значимей обычных торговых привилегий.

А учитывая момент её предоставления — момент, близкий к войне, — можно было без преувеличения счесть, что эта связь давала им положение вассалов королевской семьи. Любой молодой человек, покинув свою родную деревню в надежде увидеть мир, мог бы после такого достижения вернуться домой с гордостью и без сомнений.

Конечно, Хайленд объяснила, что Коулу и Миюри ещё следовало подумать о цели, которой будет служить дарованный геральдический атрибут. Решать это они должны были между собой. Однако и Хоро с Лоуренсом про герб тоже надо было сообщить.

— Но... — произнёс Коул и смолк, держа перо на весу.

В каком ключе сообщать в Ньоххиру родителям Миюри?

Когда зашёл разговор о гербе, Хайленд сразу догадалась, что стояло за этим решением. Что произойдёт, если рассказать об этом Лоуренсу, отцу Миюри? В своих предыдущих письмах Коул уклончиво сообщал, что Миюри ушла из деревни, желая увидеть мир, и что она очень ему помогала.

Конечно, Хоро, мама Миюри, уже знала об её чувствах и, по сути, отправила свою дочь в путь ради неё самой, потому не будет странным предположить, что Хоро уже рассказала Лоуренсу о намерениях дочери. Однако довольно неприятная проблема продолжала стоять перед Коулом: должен ли он сам сообщить Лоуренсу, что Миюри питает особые чувства к своему спутнику.

В то же время сообщить про герб, не раскрывая его смысл, тоже казалось довольно странным. Потому что тогда пришлось бы объяснять, почему ни с того ни с сего возник этот герб, обходя при этом самую важную причину, что казалось ему неискренним. А если Лоуренс уже знал об особых чувствах Миюри, отказ от объяснения лишь сбил бы с толку.

Коул, сидя перед листом бумаги с пером в руке и думая над этой задачей, ощущал всё большую тревогу.

Герб только для него и Миюри.

Впервые выйдя на эту мысль, он счёл её великолепной, теперь она казалась невероятно неопределённой и даже несколько своенравной.

Миюри, безусловно, будет дорожить гербом. От этого ему было ещё тяжелее понять себя.

— Думаю, сейчас я уже не могу отказаться...

Миюри будет в ярости, а Хайленд разочарована.

Он, сидя за столом, пробормотал, что, кажется, слишком много думает, и тут он вздрогнул от громкого крика:

— А-а-а-а-а, как я проголодалась!

Дверь распахнулась, в комнату ворвалась Миюри. У Коула от испуга чуть сердце не выпрыгнуло из груди, он даже перо выронил.

— Мм? В чём дело, брат?

Под её испытывающим взглядом, Коул смог собрать из слов только одно:

— Пожалуйста, не распахивай дверь так внезапно...

— Пойдём, нам нужно пойти позавтракать! Я очень хочу есть!

Одетая торговцем, она держала в руках стопку бумаги, из-за уха у неё торчало перо.

— Только не говори мне, что ты до рассвета пошла договариваться о закупках?

— Порт просыпается очень рано, брат, — ткнула она его кончиком пера. — Ремесленники спят до восхода солнца, потому я пошла и позаботилась обо всём, что оставалось, для монастыря.

— О, замечательно, — с некоторым сомнением отозвался Коул.

Его сомнение объяснялось тем, что он не представлял, зачем ей надо было так рано вставать и завершать дела. Он не сомневался, что Миюри проспит до обеда, тем более что они собирались ещё немного задержаться в Раусборне.

Коул наблюдал, как она расстёгивает пояс, который носила лишь потому, что он шикарно выглядел, и распускает наскоро увязанные волосы.

— После завтрака выйдем, брат!

— Выйдем? Куда?

Она упёрла руки в бока и усмехнулась.

— В городской совет!

На его вопросы — зачем туда идти, откуда она вообще взяла это название — ответы были даны за завтраком.

Когда утреннее солнце рассеяло стлавшийся над морем туман, Коул, Миюри, Хайленд и четверо её людей направились в городской совет, располагавшийся на краю городской площади. Перед собором уже были установлены лавки, начавшие охоту на ранних прихожан. Похоже, сегодня будет ещё один насыщенный день.

— А потом я со своей стороны проверю, как всё идёт. В конце концов, я впервые предоставляю привилегию на герб.

— Ясно, — коротко ответил Коул.

Наследница кивнула обоим и ушла по коридору, выложенному каменной плиткой.

— Мы ведь собираемся пообедать в "Золотом папоротнике", верно? — невинным голосом спросила Миюри.

Хайленд на ходу обернулась и озорно подмигнула.

— Пойдём, брат, — Миюри взяла Коула за руку и потащила его в противоположном направлении.

Находясь на площади Раусборна вместе с собором и неизменно оживлённой таверной "Золотой папоротник", знаменитой своей бараниной, здание городского совета было изнутри просторным, изолированным от шума и суеты снаружи и создавало торжественное настроение. Оно было построено более двухсот лет назад, любой, заходивший внутрь, мог ощутить весомость слагавшего его камня и прошедшего времени.

Одно из отделений городского совета занималось геральдическими символами. Хайленд пришла сюда удостоверить проведение процедур, необходимых для подачи заявки на новый герб, а Миюри должна была разбираться с изображением на гербе. Коул с Миюри остановились перед бронзовой дверью, чем-то напоминавшей Коулу церковную.

— Вы когда-нибудь работали с книгами? — спросил их армейский офицер, распоряжавшийся книгохранилищем.

Он со своей длинной, пропитанной яичным белком бородой выглядел настоящим воплощением высокопоставленного чиновника. Коул видел, что Миюри прямо таки корчит от желания прикоснуться к его бороде.

— У меня есть опыт переписывания Священного Писания.

— А, Господь рад услышать это. Очень хорошо, очень хорошо, — сказал офицер, открывая дверь ключом, слишком большим даже в руке взрослого, и предложил им войти.

— Ого... — пробормотала Миюри, едва переступив порог.

В её голосе прозвучало не восхищение, а нечто вроде страха.

Комната была не слишком большой, пятиугольной формы, высотой в три-четыре роста Коула, но книги заполняли её от пола до потолка, и когда Коул посмотрел вверх, ему показалось, что он попал в колодец с книгами. Должно быть, к книгам на верхних полках можно было добраться по передвижной лестнице, но Коул не был уверен, что сможет добраться до самого верха.

— Когда будете искать, пожалуйста, открывайте книги на столе. Не на весу. На стене вверху есть карта размещения. Приблизительный вид гербов можете увидеть там на гобеленах.

— Понятно, спасибо.

Офицер удовлётворенно кивнул и, сказав: "Не торопитесь", покинул комнату.

— Надо же, и сколько же всего гербов? — произнесла Миюри, наконец, выйдя из оцепенения.

— Я слышал, что только в королевстве их четыре, а может, пять тысяч. Просто невероятное число.

— Вот это да, так много...

— А если добавить рода с большой земли, говорят, их можно будет исчислять сотнями тысяч.

Неопределённая улыбка появилась на лице Миюри, видимо, такое количество не укладывалось в её голове.

— Но большинство гербов изображается, по сути, одинаково. То, что всегда меняется, — это символы веры и мелкие узоры по углам. Здесь мы можно увидеть примерный вид.

Гобелен, указанный офицером, был прикреплён к потемневшей от времени медной панели, висевшей в тёмном углу комнаты.

— Баран из них больше остальных.

Легендарный Золотой Баран был изображён на гобелене боком — великолепного телосложения, с выпуклыми мускулами на передних ногах и массивными рогами. Его изображение стало основой герба нынешней королевской семьи.

— Ты ведь встречался с ним раньше, да? — вполголоса спросила Миюри, хотя в комнате они были одни.

— Да. Он был очень твёрд в своих убеждениях... А, да, полагаю, он был похож на госпожу Илению.

Иления, воплощение овцы, повстречавшаяся им в предыдущем портовом городе, стала первым другом Миюри из числа не-людей. Девушка, кажется, обрадовалась, услышав, что Иления и Золотой Баран похожи, но Коул не забыл добавить важную деталь:

— Похожими их делает сила. А внешне Золотой Баран похож на старика.

— А, верно.

Миюри, должно быть, думала, что могла бы найти ещё одного друга.

— О, черепаха. Тот говорил, что это орден рыцарей Еврана, верно? — сказала девушка, вспомнив, как накануне они рассматривали ряды гербов в ларьке с оберегами перед собором.

Олень и кролик на гербах, примерно того же размера, что и черепаха ордена Еврана, выстроились в ряд таким образом, будто они поддерживали ноги Золотого Барана, так что, возможно, эти гербы принадлежали некогда существовавшим рыцарским орденам королевства.

— И орлы есть.

Изображённые по сторонам от барана, они на гобелене были вторыми по размеру, что заставило Миюри нахмуриться. Не иначе, орёл был основой герба известного рода.

— Всё, что с орлами... кажется, размещено от этой полки до той.

Похоже, предыдущие посетители, прикасались пальцами к карте размещения на стене, чтобы найти нужные полки, поскольку в комнате было очень темно, их пальцы оставили жирные следы, что делало её похожей на древнюю карту.

Когда Коул разобрал выцветшие буквы, он был потрясён, увидев, на скольких гербах изображен орёл.

— Орлов может быть даже больше, чем почтенных овечьих гербов, — размышлял он вслух, надеясь успокоить Миюри, но она от этого стала выглядеть ещё недовольней. — Гм... А, смотри, волки там.

Он заметил надпись Волки в верхней части указателя.

Место для гербов с изображением волков было отведено в левом углу большого, от пола до потолка, книжного шкафа. Выделенное пространство занимало примерно половину шкафа по высоте и половину по ширине.

— Это совсем немного! — проныла Миюри, но, чуть помедлив, осторожно сняла с полки одну книгу и, обхватив её руками, отнесла к столу.

Книга была обтянута кожей, достаточно прочной, чтобы отразить удар меча, но в то же время достаточно старой — она высохла и потрескалась. Застёжки, прикреплённые к краю страниц, тоже рассыпались, всякий раз, когда Миюри переворачивала страницу, ощущался запах плесени как свидетельство долгих лет, прошедших с тех пор, как кто-то в последний раз прикасался к книге.

— Вот это да.

Похоже, она совсем не возражала против запаха, если ей доводилось наслаждаться чем-то, что ей нравилось. Её глаза заплясали по страницам, а уши и хвост тут же вылезли наружу.

Коул в смятении хотел заставить её спрятать их, но остановил себя.

Когда-то девочка, унаследовавшая волчью кровь и рождённая не-человеком, разрыдалась, узнав тайну своего происхождения и сокрушаясь о своём одиночестве.

Тем не менее, в мире были люди, разместившие волков на своих гербах, чтобы сделать их символом своих родов. Хотя таких в последнее время сильно убавилось, ещё оставалась немалое число тех, гордо связывавших своё родовое имя с силой и загадочностью волка. Доблестные изображения волков до боли ясно донесли это до неё. Редко увидишь сердце другого человека так ясно и искренне тронутым. Коул не мог заставить себя вмешаться в переживания девушки.