Волчица и пергамент. Том 5

Исуна Хасэкура

ВОЛЧИЦА И ПЕРГАМЕНТ

Том 5

Перевод с японского на английский: Жасмин Бернардт

Иллюстратор: Дзю Аякура

Перевод с английского: Гугл, О.М.Г.

ПРОЛОГ

Время послеобеденного отдыха. Девушка-подросток растянулась животом вниз на кровати и напевала, постукивая в такт ногами по кровати. Перед ней лежала вощёная дощечка, на которой она сосредоточенно что-то царапала. Подобранный в городе щенок сидел у самого её лица и с большим интересом наблюдал за её занятием.

Огромное голубое небо заглядывало в открытое окно — несомненный знак того, что холодная зима, наконец, подходила к концу. Первый весенний ветерок приносил с собой звуки шумного города.

В какой-то момент до молодого человека дошло, что уже не слышно постукивания ног и пения, вскоре он услышал тихое сопение. Голова щенка, смотревшего на дремлющую девушку, покачнулась, после чего он решил тоже улечься и поспать.

Момент тихого спокойствия и мира.

Молодой человек убрал пряди волос, налипшие на щеку девушки, и провёл деревянным гребнем по волосам на её голове, и тогда ответно задёргались её большие острые уши, похожие на щенячьи. Он также не мог пропустить великолепный мех её хвоста, обдуваемый ласковым лёгким ветерком.

Теперь оставалось только очистить гребень от забившейся в него зимней шерсти девушки-волчицы, у которой к весне, как и всегда в это время, началась линька. Молодой человек и сам чуть не зевнул, но, неловко улыбнувшись, удержался.

Глава первая

— Бра-тик! Сюда!

Голос Миюри прорезал шум оживлённого, набитого народом порта, и Коул, обернувшись в её сторону, еле успел заметить, как она машет ему рукой с противоположной стороны толпы. Он стал пробираться через толчею, лавируя между повозками, переполненными живой рыбой, и перешагивая через привязанных там и тут кур, пока не добрался до своей спутницы, уже возобновившей переговоры с торговцами.

— Нам нужно 180 саженей льняного полотна и 120 шерстяного от Саава. А как насчёт ткани от Йорда? Сможете ли вы обеспечить саженей 90? — бойко тараторила Миюри, стоя лицом к лицу с тремя толстыми торговцами средних лет, обвешанных образцами тканей разных сортов.

Она внимательно проверяла один за другим образцы и перечисляла по очереди привлекшие её внимание.

— Ещё мне бы 120 саженей из необработанной белой шерсти заодно... и не могли бы вы накинуть ещё 60 саженей конопляной?

Когда она всё высказала, глаза торговцев округлились, они торопливо заспорили, нависая над хрупкой девушкой своими мощными телами. Однако Миюри не выказывала никаких признаков страха.

— Что? Дерьмо... ну, ладно. Тогда я куплю красных и пурпурных тканей где-нибудь ещё, — сказала она, сворачивая договор в рулон. — Давай, брат, идём в следующее место.

И она схватила Коула за руку и быстро пошла прочь. Ошарашенные торговцы ненадолго перевели взгляды на Коула. Одетый торговцем, как он обычно и ходил по городу, Коул на первый взгляд мог показаться главным над Миюри. Однако зоркие торговцы без труда распознали, что решения принимала как раз девушка. Переглянувшись, они принялись её звать, чуть не умоляя не уходить.

Миюри, стоя спиной к торговцам, сверкнула улыбкой, которую мог видеть лишь Коул, затем остановилась и развернулась.

— Хорошо, я закажу и красную, и пурпурную ткань, а также золотую и серебряную нити, так что добавьте ещё 90 саженей конопляной!

Торговцы поджали губы, но пурпурная ткань, окрашенная внутренностями моллюсков, стоила ужасно дорого и, следовательно, приносила высокий доход. Малиновую краску делали из коры особого дерева, её привозили из дальних стран, а потому красная ткань также была весьма дорогой, торговцам было бы стыдно упустить такую возможность.

Трое торговцев тканями были готовы на коленях умолять Миюри ограничиться хотя бы 60 саженями дополнительной ткани. Уверенная в себе Миюри отвечала нехотя, уклончиво, но решительно, в итоге они сговорились на 78 саженях.

Удовлетворившись этим, она получила подписи торговцев и заключила договор.

— Хорошо, что там у нас дальше? — спросила она, с удивительной лёгкостью разгромив нескольких закалённых в боях торговцев, и заложила перо за ухо.

В одежде посыльного компании вместо своего обычного наряда, она вполне создавала впечатление полноценного торговца.

Обход порта продолжался, Коул следуя за Миюри, быстро почувствовал головокружение от кипения жизни, наполнявшей Раусборн. Он терялся перед огромным числом людей, наполнявших второй по величине портовый город королевства Уинфилд, и потом — это был его первый выход в город за долгое время. Ослепляющий солнечный свет, знаменовавший окончание холодного времени, безусловно, тоже играл свою роль.

Но яркое настроение города создавалось не только лучами солнца и изобилием людей, Коул понял, что сияющие лица горожан были самой важной его частью. Куда ни пойдёшь, всюду раздавался смех, даже обычный для порта рёв недовольных напоминал, скорее, выступление комедиантов. Трудно поверить, что именно здесь не так давно сходились в вооруженных стычках сборщики налогов и торговцы. Когда сборщики налогов собрались перед собором для открытого восстания, важные торговцы, организующие торговлю с далёкими странами, собрались в особых комнатах таверны, а король Уинфилда отправил свою армию, и тогда очень много людей с болью и отчаянием стояло лицом к лицу.

Глядя на город, Коул ощутил искреннюю радость от того, что они разгадали назревавшее столкновение. И, возможно, ему, частично ответственному за нынешнее положение дел, было допустимо испытывать какую-то гордость.

Да снизойдёт на всё мир, — вознёс он молитву, глядя на море и сводя руки в благодарности Богу и за это оживление в городе, и за чудесную погоду.

— Брат! — обратилась Миюри и ткнула его в грудь новым договором. — Смотри! У меня уже есть оловянная посуда!

— О-о, да, вижу. Отлично справляешься.

Он посмотрел в договор, там приводилось подробное описание нескольких десятков наборов посуды, приобретаемых по необыкновенной цене.

— Ты, я думала, что мы сможем наконец-то в первый раз за всё время в этом городе немного повеселиться, но ты все это время был как оцепеневший.

На самом деле, не всё время, подумал Коул, но потом прикинул, как может выглядеть в глазах Миюри, без передышки бегавшей по переполненному порту.

— Знаешь, ты мог бы хотя бы похвалить меня за всё то, что я купила, или даже обнять меня, вот. На самом деле мне-то самой этого всего не нужно вовсе! — с укором сказала она, уперев руки в боки и пристально глядя на него.

Излишне говорить, что Коул был ей очень благодарен, в то же время он ощущал себя немного виноватым.

Ходили по городу и покупали всевозможные товары не для того, чтобы подготовиться к дальнейшему путешествию или помочь какой-либо компании. Всем этим они занимались ради будущего монастыря, об основании которого договорились, когда утихомиривали волнения в городе.

Гильдия сборщиков налогов Раусборна, объединившая тех, кого не признали и отвергли собственные отцы-служители Церкви, ворвалась в собор в дерзком акте возмездия. Гнев их можно было понять, но папа, глава Церкви, был бы наверняка оскорблён беспрецедентным нападением собор, принадлежавший его организации. А с учётом разрешения на сбор налогов, выданного королевством Уинфилд гильдии сборщиков налогов, того самого разрешения, что было использовано как основание действий против собора, этот инцидент мог разжечь пожар войны между папой и королевством.

Чтобы избежать войны, чтобы оправдать вторжение мятежников в собор, Коул додумался лишь до одного решения: объявить нападение на собор подачей прошения, осуществлённой с излишней страстностью. Сборщики налогов действительно поддерживали детский приют, но это не могло поддерживать его финансовое положение на необходимом уровне. Коул придумал подать ситуацию так, будто всякое терпение сборщиков лопнуло, и тогда они решили обратиться к собору с прошением разрешить построить монастырь для приюта и исполнили это с чрезмерной горячностью.

Обман обманом, но Шарон, заместитель главы гильдии сборщиков налогов, и Кларк, священник небольшого прихода, поддерживавший Шарон, действительно тратили свои деньги на содержание приюта. Вместе с тем в приюте содержались незаконнорожденные отпрыски священнослужителей, и потому собор чувствовал некоторую вину перед лицом столь явного свидетельства проступков своих служителей и даже сам вносил приюту пожертвования.

В итоге, основываясь на изрядной доле правды во всей этой истории и максимально расширенно трактуя некоторые её обстоятельства, удалось положить конец беспорядкам. Всё успокоилось, оставалось только построить монастырь.

Было решено, что Кларк станет настоятелем собственно монастыря, а Шарон будет управлять приютом при этом монастыре, таким образом, они, будучи сами такими же отвергнутыми детьми, совместными усилиями продолжили бы помогать детям, которым некуда было податься.

— Итак, эта надутая курица и твоё куда более бледное подобие будут жить в монастыре долго и счастливо... Замечательно! — резюмировала Миюри с несколько неестественной силой и многозначительно посмотрела на Коула.

Тому было отчего отвести взгляд.

— Вот если бы только мой брат построил монастырь для меня. Тогда и мы могли бы жить долго и счастливо! — добавила она громче, чем обычно говорят самим себе, и в подтверждение своих слов она прижалась к Коулу.

Миюри отправилась в это путешествие, потому что любила Коула не просто как старшего брата, её чувство было намного глубже. И она не стеснялась говорить ему об этом. Однако Коул видел в ней лишь свою младшую сестру. Более того, в своём стремлении стать полноценным священником он не мог честным образом жениться на ней. Казалось, Миюри в какой-то момент смирилась с этим, но затем перед ней замаячил этот монастырь. Судя по всему, она полагала, что монастырь сможет не только дать сбыться мечте Коула стать священником, но и принесёт ей с ним что-то вроде семьи, какую она всегда себе представляла.

Коул же в монастыре мог видеть лишь благословенный загон для агнцев Божьих и, что ещё важнее, не был способен даже подумать о столь нечистом побуждении для его постройки. И в любом случае, ему ещё хватало дел, чтобы не торопиться укрываться за каменными стенами.

Все больше и больше народу именовало его Предрассветным кардиналом, и, нравится ему это или нет, его действия вызывали волны, расходившиеся по всему миру. Он был обязан, по крайней мере, довести дело до конца, прежде чем взяться за собственное будущее.

Коул объяснял это Миюри снова и снова, но она всё равно не прекращала провоцировать его при каждом удобном случае, это постоянство беспокоило его больше, чем бы хотелось.

Он всё ещё пытался внести ясность в их отношениях и, не достигнув этой цели, был не вправе выносить решение. В этом путешествии Миюри постоянно показывала ему серьёзность чувств уже тем, что, не задумываясь, рисковала ради него своей жизнью. Принимал ли Коул её чувства или нет, он знал свою ответственность за выяснение значимости Миюри для него, за устройство такого её будущего, которое она сочла бы приемлемым.

Но когда бы он ни начинал задумываться об этом и планировать свои действия, перед ним возникало непреодолимое затруднение.

— Ну что ж, если полностью впрячься в монастырскую жизнь, тогда выбраться в большой город вроде этого станет в следующий раз нелегко, — сказала Миюри, прекратив его дразнить.

Может быть, именно поэтому она никогда по-настоящему всерьёз не настаивала на монастыре.

— Попасть в город по какому-либо случаю не было бы невозможным, но монастыри обычно действительно строят на отшибе.

— Я б там задыхалась, — пожала плечами Миюри. — А тебя, бьюсь об заклад, это бы не опечалило. Но ты плесенью покроешься, если целыми днями будешь запираться в своей комнате, понимаешь?

При этих словах она похлопывала его по спине.

Сейчас, в одежде торговца, одолженной у Хайленд, Коул выглядел вполне прилично. Но он и в самом деле в последний раз выходил на улицу почти неделю назад.

Когда удалось покончить с беспорядками в Раусборне и решить вопросы, связанные с решением строительства монастыря, Коул тут же с головой втянулся в рутину неизбежных подготовительных работ. Чтобы должным образом основать монастырь, требовалось соответствовать определённым правилам, например, иметь обязательный к исполнению монашеский устав. Именно на это он направил свои усилия, так как и выделение на это денег, и осуществление самого строительства было вне его возможностей.

Когда с этим было покончено, ему не удалось сделать перерыв из-за поступившей из собора просьбы. Архиепископ Ягине просил продолжить перевод Священного Писания на общий язык, надеясь, что Коул успеет это сделать за время пребывания в Раусборне. У Коула уже давно не было возможности заняться переводом, и вряд ли такая возможность представится, когда он отправится в следующий город. Поместье, в котором остановилась Хайленд, идеально подходило для подобной работы, а город Раусборн был не слишком велик и беспокоен, чтобы запрещать Миюри свободно разгуливать по нему. Казалось, все звёзды сошлись, чтобы предоставить возможность продолжить работу над переводом, и Коул отдал этому всего себя.

Лишь прошлой ночью он, наконец, закончил перевод. Точнее, глубокой ночью, когда почти все живые существа крепко спали. Он залез в кровать, Миюри в которой не оказалось, она отлучилась по каким-то делам. Впервые за несколько дней Коул уснул не за своим столом. Когда он проснулся, Миюри была уже рядом, и она сказала, что расплачется, если он немедленно не выйдет с ней в город. Так он оказался на улицах города.

— Чисто из любопытства, сколько нам ещё надо закупить?

— Мм? Так, по списку... Мы почти закончили.

Коул оценил толщину пачки бумаг, которую она ему показала, потом просмотрел огромный список провизии.

Некоторые могут подумать, что для монастыря достаточно построить каменное здание и заполнить его текстами Священного Писания да свечами, но это совсем не так. Простая, казалось бы, одежда монахов разнилась в зависимости от их положения в монастыре как пошивом, так и цветом поясов. И потому ткани на пошив требовалось должным образом отличать, да и нити, используемые для этих тканей, также были разными. Сочетания различий требовали заказа множества разновидностей одежды. Меж тем если взять из множества необходимых предметов лишь подсвечники и благовония для проведения служб, уже получится много того, что требовалось заказать.

Деньги на покупку всего необходимого для монастыря, предоставила, конечно, Ив, но она не собиралась изо всех сил вникать лично во все мелочи, поэтому за эту работу взялась Миюри.

К этому моменту она успела вычеркнуть закупленное, отметив количество, стоимость и имя торговца или ремесленника рядом с каждым пунктом.

— Из тебя уже вышел изрядный торговец, — пробормотал Коул.

Её брови чуть приподнялись, затем она гордо ухмыльнулась — Хех.

Уже довольно давно он не видел Миюри при свете дня, до него вдруг дошло, что сейчас она выглядит немного взрослее.

— Это потому, что кое из-за кого мне всегда приходилось обедать одной, — сказала она, слегка ущипнув его через куртку, но всё же польщённая его похвалой.

Хотя Миюри казалась себялюбивой девушкой, Коул знал, что, когда он погружается в ту или иную задачу, она всегда проявит достаточно внимания и оставит его в покое. Теперь же она пристально посмотрела на него с недовольством, поэтому он улыбнулся, признав поражение, и крепче сжал ей руку.

— Можешь считать, что прямо с сегодняшнего дня мы снова вместе.

Её красноватые, похожие на драгоценности глаза расширились, её лицо осветила ослепительная улыбка.

— Хорошо, тогда я хочу что-нибудь поесть!

— Ладно, ладно.

Миюри тащила его за собой, и он послушно шёл следом, пока они шли через гавань под голубым небом под хор морских птиц.

Она привела Коула к присущей именно портам лавке с едой, здесь всё и вся жарилось в масле. За небольшую плату в таких лавках жарили ту часть доставленной в порт рыбы, что не находила спрос, а также костистые части, оставшиеся от чистки рыбы.

Миюри никогда не пугали расходы, и, конечно, она выбрала это место не из-за дешевизны.

Массивные хребты камбалы с остатками мяса, достаточно большие, чтобы держать их надо было чуть ли не обеими руками, окунали на железных крючьях в пузырящееся масло. Это делалось на виду у прохожих, вероятно, чтобы привлечь внимание. Когда Миюри крикнула, что хочет купить такой хребет, лоточница в изумлении замерла, затем улыбнулась, поощряя зевак наградить смелую девушку рукоплесканиями — те так и сделали.

— Не думаю, что справлюсь сама, поэтому я хотела бы попробовать разобраться с этим вместе с тобой.

Когда она так улыбалась, сказать "нет" было немыслимо, и хотя он искренне сомневался, что сможет существенно помочь ей, но всё же заплатил две бронзовые монетки и взял у лоточницы заказанный хребет. Одолев один плавник и несколько рёбер, он, конечно, ощутил изжогу, зато Миюри никак не могла насытиться хрустящими жирными костями и ароматом приятно подсоленного масла.

Они прошли на пустой причал и сели лицом к морю. Миюри радостно постукивала ногой, с ещё большей жадностью впиваясь зубами в камбалу, размером в три её лица.

— Вот, просто смотрю, как ты ешь, и у меня изжога разыгрывается.

— Мм?

Хребет несколько раз окунали в масло, оставляя, как следует, в нём прожариться, чтобы придать насыщенный аромат. Миюри продолжала есть, и масло блестело на её губах. Как человек, не доверяющий собственному желудку, Коул почти восхищался её упорством.

— Э-э, я и хлеба купил.

— Спасибо!

Миюри взяла хлеб и откусила кусок, словно пытаясь вытереть им рот от масла. Странное ощущение охватило его, когда он стоял рядом с Миюри и ел свою долю, снова и снова ощущая, что она действительно была девушкой-волчицей.

Сияющее небо над головами, лёгкий ветерок, проносившийся через весь порт, составляли картину целого мира, её дополняли теснившиеся у дальнего берега корабли с большим количеством парусов и лодки, перевозившие грузы с этих кораблей.

Это зрелище заставило Коула задуматься о том, что каждый из покачивавшихся там больших кораблей прибыл сюда, преодолев нелёгкий путь по морю, он начал не только понимать, но и чувствовать, что мир определённо намного больше, чем он мог себе вообразить.

— Эй, брат? — обратилась Миюри, когда от хребта остались только хвост и несколько позвонков, потом она с удовлетворением глотнула из меха, прежде чем снова заговорить. — В какой город отправимся теперь? Ещё дальше на юг?

Под конец вопроса она негромко рыгнула. Коул нахмурился, стараясь показать, насколько это неприлично для девушки её возраста, но это лишь вызвало улыбку у неё. Похоже, пройдёт ещё немало времени, прежде чем её можно будет допускать в приличное общество.

— Полагаю, скоро узнаем. Наследница Хайленд, скорее всего, вернётся с новыми поручениями для нас.

— Хм. Люди из поместья сказали, что она вернётся, вероятно, где-то сегодня. Думаю, тогда мы сможем просто спросить.

— Что? Они действительно так сказали? — удивлённо спросил Коул, на что Миюри лишь пожала плечами, будто от жалости к нему.

— Как бы ты вообще смог выжить в этом мире без меня?

Он не мог спорить, несомненной истиной было то, что он всё оставил на её попечение.

Пока Коул размышлял о том, что ему следовало бы действовать вместе с Миюри, его спутница снова склонилась над остатками камбалы, набила рот мясом так, что у неё щёки округлились. У него даже в груди кольнуло при виде такой манеры есть.

— А да, чуть не забыла тебе сказать, — заговорила она, когда всё проглотила.

— Что же?..

— Один ремесленник сказал мне, что с сегодняшнего дня у собора будет открыто множество лавок.

— А-а, наконец-то.

Он знал, о чём шла речь. Королевство Уинфилд отказалось платить налоги папе, тот в отместку приказал всему духовенству королевства прекратить религиозные службы. Раусборн не был исключением: больше трёх лет ворота собора оставались плотно закрытыми, а священные обязанности — забытыми.

Но после волнений, произошедших несколькими днями ранее, ворота собора, наконец, открыли. Коул был одним из многих, принявших участие в первой за много лет мессе. Жители города с большим воодушевлением восприняли возобновление церковных служб, толпы людей заполнили собор. И, как следствие этого, заговорили, что город возродит рынок у ворот собора. Похоже, это грандиозное событие состоится сегодня.

— Просто чтоб ты знала, мы не будем тратить зря наши деньги.

Рынок — это лавки, а лавки — это еда.

Миюри закончила пить, отложила мех и посмотрела на Коула.

— Ла-а-адно, — пропела она и вытерла рот рукавом.

Доверять этому ответу Коул не мог совершенно.

Толпы людей без перерыва входили и выходили через широко распахнутые парадные двери Раусборнского собора. Подобную картину Коул видел совсем недавно — во время первой мессы. То оживление согрело его сердце, но он уже тогда осознавал, что это лишь начало.

Площадь перед собором всегда была бойким местом, известным тавернами, предлагавшими в основном баранину, и другими городскими достопримечательностями. Теперь он был забит рыночными прилавками, всё оставшееся место заполнило настоящее море людей.

— Потрясающе, брат! — в восторге высказалась Миюри, что же до Коула, то к его облегчению лавок с едой оказалось не так много.

Почти все предлагавшиеся товары были так или иначе связаны с верой, будь то свечи для месс или маленькие каменные статуэтки для молитвы. И всё же среди этих товаров, конечно, были и те, которые они редко видели во время своего путешествия по королевству из-за продолжающегося противостояния с Церковью, и потому Миюри очень заинтересовано всё изучала. Недостаток веры она легко восполнила своей преданностью веяниям текущего дня, немедленно устремившись к прилавкам с гобеленами, перчатками, плащами, платками и прочими всевозможными товарами, украшенными символами веры. Она прекрасно себя чувствовала, перебирая все эти вещи и примеряя платки с кистями, ей ещё понравилась одна ярко-красная шаль, вышитая символом Церкви и хорошо смотревшаяся на её плечах.

Хотя поучения Коула входили в одно ухо и выходили в другое, он гадал, не сможет ли Миюри однажды обрести веру посредством подобного интереса.

— Может, посмотришь ещё одну? — спросил он, пытаясь использовать её интерес, но Миюри покачала головой и вернула шаль лоточнице.

— Нет. Я не хочу излишне опустошать твой кошель, не беспокойся. Мне она не нужна.

Принимая обратно шаль, лоточница, казалось, была тронута заботливостью этой девушки, но Коул, конечно, не мог не улыбнуться скептически.

— Я бы с большей радостью услышал это в лавке с едой, — ответил он, когда она взяла его за руку, девушка просто возмущёно пожала плечами в ответ.

— Не заморачивайся на этом. Мы экономим ради вкусной еды!

Её ответ не был неожиданным, но он всё же вздохнул.

— Честное слово...

— Хи-хи-хи, — озорно рассмеялась Миюри и подошла к нему ближе, чтобы продолжить. — Лавка, на которую я действительно хочу взглянуть, находится где-то в другом месте. Ремесленник сказал, что она будет перед собором.

— Никакой еды, — предупредил Коул, хотя и полагал, что его усилия окажутся напрасными.

Миюри одарила его своей зубастой улыбкой и вдруг несколько раз подпрыгнула, что-то заметив за толпившимися людьми.

— Вон она!

Схватив Коула за руку, она двинулась вперёд. В лавке, к которой Миюри его подвела, были разложены куски ткани размером от пальца до руки.

— Это они.

Миюри рассматривала разложенные куски ткани с таким вниманием, что Коул забеспокоился, не появятся ли её уши и хвост. Здесь были куски толстой шерстяной ткани и тонкой, но прочной конопляной. Помимо обычных церковных символов попадались вышитые изображения мужских и женских ликов, а также большого числа животных. Всё это служило одной цели.

— Обереги, как я погляжу. Зачем мы здесь?

Миюри не верила в учение Церкви и была не из тех, кто полагался на святых покровителей. Но она всё же в волнении смотрела на обереги и, взяв один из них, показала Коулу.

— Смотри, брат, смотри! Черепаха!

Черепаха держала в пасти канат, натягивавший корабельный парус, Коул был весьма удивлён самому существованию такого оберега. Он сомневался, что Церковь слишком благосклонно отнесётся к подобному, учитывая, что почитание природы связывалось ею с еретическими верованиями. Но тут заговорил молодой лоточник:

— Этот герб принадлежит рыцарскому ордену Еврана. Древний орден, который когда-то действовал здесь, в королевстве, и славился своим умением сражаться на море. Идеально подходит для защиты от морских неприятностей. И именно то, что нужно, чтобы держать пиратов подальше!

Герб отряда рыцарей. Если Коула удивило такое изображение на обереге, то Миюри чуть не зубами впилась в слова хозяина лавки.

— А, это оно! Я пришла посмотреть на гербы! Какие ещё у вас есть?

— Хо-хо, у нас их ещё столько... Посмотри и выбери то, что тебе понравится!

Лоточник, почуяв возможного покупателя, немедленно достал из-за прилавка целый ящик, набитый умопомрачительным количеством кусков ткани — на каждом были изображены различные гербы и символы.

— Ого, просто невероятно! И это всё рыцарские гербы? — отозвалась Миюри, сверкая глазами.

Лоточник откашлялся.

— Давным-давно в королевстве существовало много, очень много орденов рыцарей. Знаешь, почему? — продекламировал он не хуже какого-нибудь лицедея, и Миюри в волнении покачала головой. — Тогда позволь поведать тебе одну историю. В давние времена королевство Уинфилд было глухой страной, дикие люди правили ей. Но один великий император, правитель древней империи, собрал солдат Церкви и сформировал рыцарский орден, который пришёл на эту землю. С этого и началась долгая история этого королевства.

— Надо же! Ты знал это, брат?!

Коул имел скудные сведения об истории королевства. Он успокаивающе положил руку на голову Миюри и посмотрел на лоточника. Заметив его движение, тот продолжил свой рассказ на манер герольда:

— Гм! Несмотря на всё величие императора древней империи, несмотря то, что он вёл за собой лучших рыцарей, которые могла подобрать Церковь, война, что они вели, война за изгнание варваров, была жестокой. Дело в том, что эта земля отличалась невероятным разнообразием погоды и рельефа, разнообразие было столь велико, что многие говорили, что на ней уживались четыре разных мира. В те времена каждая страна делилась на несколько королевств — это была эпоха враждующих королей, правивших землями, в которых они чувствовали себя как дома. Короли, правившие севером, умели сражаться, пробираясь через льды и снега, правители восточных королевств не знали себе равных в морских сражениях. Южные короли были грозой любому в сражениях на обширных равнинах, а западных королей отличало искусство ведения войны среди крутых суровых гор. Каждый воевал по-своему, у каждого были свои таланты. И из-за этого великая империя и рыцари церкви действовали порознь на протяжении долгой войны с варварами. Именно тогда эти гербы и носили те рыцари.

С этими событиями Коул не был знаком, Что же до Миюри, то она слушала с таким восхищением, что её хвост, казалось, мог появиться в любой момент.

— После того, как предок нынешнего короля объединил рыцарей, бившихся в разных местах, всё, что осталось от старых орденов, — это их гербы, что вы видите здесь.

— Ух ты, я представить не могла... Они все такие потрясные! Хотя...

Восторг Миюри вызвало выражение триумфа на лице лоточника, похоже, он был горд поделиться легендарной историей королевства.

— Слушай, я слышала, что все гербы имеют каждый своё значение. Это правда?

— Несомненно. Возьмём, к примеру, этого оленя, который стоит перед щитом. Этот герб принадлежал ордену, охранявшему крепость, преграждавшую путь к горным долинам запада. Щит олицетворяет долг защиты, а олень — символ тех, кто умеет сражаться на узких горных тропах. Основные положения ордена приведены здесь на ленте в верхней части герба, а маленькие узоры по бокам отображают положение и происхождение. Здесь, в правом нижнем углу, изображён священный Грааль, обозначающий сохранение неразрывной связи с Церковью и в этих землях.

Миюри увлечённо внимала объяснениям лоточника. Хотя Коула расстраивало, что эти гербы оказались единственным, к чему она проявила интерес, он понимал её желание прийти сюда.

— Я бы хотела сделать свой собственный герб. Что мне надо для этого сделать?

Несколько дней назад Коул сновал челноком между собором и поместьем, следя, чтобы все подготовительные работы в монастыре строго соответствовали церковным правилам. Ему приходилось ради этого урезать время для сна. А если Шарон собиралась основать новый монастырь, конечно, зашла речь и о своём гербе для него.

Миюри безумно любила рассказы о приключениях, и разговор о создании нового герба был для неё сродни куску жареного мяса для бездомной собаки. Но создать герб — это не то же самое, что нарисовать вывеску. Коул подозревал, что, если ей позволить остаться и слушать дальше, она заведётся не на шутку. В итоге он вручил ей вощёную доску и деревянное стило, чтобы она могла нарисовать всё, что пожелает, лишь бы не проявились её покрытые шерстью части.

— Ах так? Сделать что-нибудь для своей лавки на будущее, так ведь?

Лоточник должен был прийти к такому выводу, поскольку она была одета посыльным мальчишкой торговой компании.

— Да, примерно так. И поэтому я хотела бы увидеть побольше разных изображений.

— Хм... Не думаю, что будет легко нарисовать такое самостоятельно с начала и до конца.

— В самом деле? Думаю, мне придётся попросить об этом мастера. Я сама не очень хорошо рисую.

— Нет, я не это имел в виду, — сказал лоточник и, почесав затылок, взял другой кусок ткани. — Возьмём, к примеру, этот. Это самый известный герб королевства.

— Баран?

— Ага. Это герб королевского рыцарского ордена Золотого Барана, и если ты просто захочешь поместить барана на свой герб, тогда... понимаешь, — он резанул рукой себе по шее. — Герб символизирует твоё положение. Если нарисуешь королевскую печать только потому, что тебе так хочется, тогда не удивляйся, если все твои друзья и товарищи окажутся на виселице. И эти обереги выполнены совсем не так, как настоящие гербы, их напрямую разрешили использовать как обереги. Так что символы веры поверх других изображений или украшения вокруг изображений могут отличаться. Видишь печать Раусборна справа внизу, да? Тебе понадобится специальное разрешение, чтобы продать что-нибудь с этим символом.

— Ух ты.

— Если ты решишь сделать свой герб и начнёшь бойко развешивать его повсюду, это может кончиться плохо. Особенно, если случайно совпадёт с какой-то знатной семьёй.

— Могут узнать, если совпадёт?

— Конечно, узнают. Если поедешь в большой город, обычно встретишь офицера, который везде ходит и всё проверяет. Если твой герб будет походить на аристократический, тебе начнут завидовать. Не сомневайся, кто-нибудь донесёт офицеру.

Лицо Миюри сморщилось из-за столь неудобного устройства общества.

— Знаешь, мне не так легко управляться с этой лавкой, потому владеть компанией, достаточно большой для своего герба вместо простого символа, — это мечта из сна. Но ты всегда можешь выбрать, хочешь мечтать или нет, так почему бы не взять что-нибудь для ознакомления?

Как бы обескуражено ни выглядела Миюри, в ответ на предложение продавца она принялась искать подходящий оберег.

Даже умяв огромную порцию хребтов камбалы и добавив к ним ещё хлеба, Миюри, сидя на массивных каменных ступенях собора, оказалась вполне в состоянии жевать щедро пропитанное мёдом печенье. Впрочем, особой радости это лакомство, кажется, ей не доставляло, она откусывала кусок и вздыхала, откусывала и снова вздыхала. Коул знал, что ему не следует слишком баловать свою спутницу, но при виде её подавленного состояния он не мог не купить ей чего-нибудь сладкого.

Её настроение объяснялось двумя причинами. Во-первых, теми обременительными ограничениями при использовании геральдических символов, что накладывались обществом. А во-вторых, в лавке со всевозможными видами оберегов она никак не могла найти то, что искала.

— Хотя у него были орлы... Было так много орлов... — пробормотала она, безучастно уставившись на нижнюю ступеньку.

В лавке было представлено вроде бы огромное множество разнообразных оберегов — от оленей до черепах, были и типичные животные вроде львов, и куда более редкие кролики или рыбы. Миюри встретила и приличное количество гербов с изображением растений — это была новая тенденция, по которой изображались всякие лилии, оливковые деревья и лавры. Обыскав все углы и закоулки, Миюри, наконец, спросила: "Есть ли здесь волки?"

Лоточник ошарашено посмотрел на неё и рассмеялся. Королевство Уинфилд, земля, известная во всём мире своей шерстью. Орден рыцарей, служивших самому королю, носил имя Рыцарей Золотого Барана. Кому здесь понадобится герб с изображением волка, заклятого врага овец?

Хотя таинственная сила, приписываемая волкам, ценилась ещё во времена древней империи, их в основном связывали с нападением на домашний скот и вредом, причиняемым людям. Понятное дело, что волк стал излюбленным символом для наёмников, для которых их свирепость была важным фактором найма. Но лишь немногие старейшие семьи аристократов с родословными, рождёнными во времена древней империи, использовали какие-либо волчьи мотивы.

С другой стороны, как часто Миюри ни называла бы Шарон курицей и ни ссорилась с ней, образ её птицы можно было увидеть на многих гербах. Узнав, что орлы распространены на гербах и поныне, девушка расстроилась ещё больше.

— Похоже, символы на гербах зависят от вкусов людей и времени, — сказал Коул, подбирая самые безобидные слова, Миюри глубоко вздохнула, вызвал кривую улыбку на его лице. — По крайней мере, к волкам на гербах это не относится, так?

К примеру, в деревне горячих источников Ньоххира часто говорили, что все купальни, включая самые проверенные временем, затмила своей славой та, на вывеске которой была изображена волчица.

Однако для Миюри не это было главным.

— Но я не хочу просто символ... — пробормотала она севшим голосом. — У этих гербов такие строгие правила.

Как объяснил продавец оберегов, для гербов были установлены определённые правила: растение или животное должно олицетворять происхождение его владельца, вероисповедание, которое он соблюдал, а различные узоры достаточно подробно описывать историю его рода. Поскольку неписаные, но положенные формальности обладали неоспоримым значением, символы, не соблюдавшие их, явно не могли считаться гербами.

— К тому же я не знала, что нельзя просто взять, что хочешь.

Гербы символизировали положение и происхождение людей, поэтому обществу было бессмысленно давать использовать любой герб по одному лишь желанию.

Миюри, надувшись, откусила ещё печенья. Хотя ей нравились все приключенческие истории, больше всего её неизменно волновали истории рыцарские. Было вполне естественно, что её так привлекали истинные герои.

Коул сменил позу на ступеньке и вдруг обратил внимание на нечто, висевшее на его груди. Символ Церкви.

"Дети, несомненно, ко всему привязываются", — подумал он.

То, что всегда носили истинно верующие. Он сжал символ в руке и обернулся взглянуть на здание позади него. Каменный собор возвышался над ними, тот же символ, что он сжимал в руке, свисал с карниза прямо над главным входом. Когда верующие смотрели на него и брались за свои символы, они наверняка чувствовали связь с Богом, освежающую их веру. И это означает...

— Брат, — отвлекла его Миюри. — С тобой всё хорошо?

У Коула была дурная привычка погружаться в собственные мысли, и её это, похоже, немного пугало. Она как-то сравнила своё ощущение с тем жутким чувством, что испытывают люди, замечая кошку, уставившуюся в пустой угол комнаты.

Коул постарался убрать напряжение со своего лица и посмотрел на продолжавшую сутулиться девушку, а затем протянул к ней руку

— У тебя мёд на лице.

Он вытер ей щеку указательным пальцем, Миюри раздражённо закрыла глаз.

— Давай сделаем герб.

— Хах?

То, что он предложил изумлённой Миюри, было больше, чем просто улыбка.

— Герб. Разве ты не хочешь?

Она лишилась слов от счастья, но затем на её лице вдруг мелькнула тревога.

— По-почему... с чего вдруг?

Именно Коул всегда ругал её, если она съест лишний кусок жареной баранины, мотивируя тем, что она слишком много ест или что надо поберечь деньги. Уж если речь идёт о создании герба, для чего следовало соблюсти множество сложных правил, чего он мог потребовать от неё взамен?

Коул ощутил её осторожность, улыбнулся и сознался:

— Я не в состоянии ответить на твои чувства. Верно?

— Уу... ммм ... И?

— И я всё ещё вижу в тебе лишь младшую сестру, пусть и не по крови, а ты хочешь быть большим, чем просто моей сестрой. Так ведь?

Миюри вдруг встревожилась из-за столь резкого возврата к этой, обычно избегаемой им теме. Она была готова разрыдаться. Похоже, она подумала, что сейчас он готовится положить конец их совместному путешествию. Но в то же время это раскрывало, насколько трудным она видела сближение их позиций. Её чувства были искренними до такой степени, что назвать их случайным детским порывом стало бы проявлением страшной невнимательности. Без всяких сомнений ей было очень больно, когда они решили на время отложить решение этого вопроса. Её прямые чувства, скрываемые ею за видимым смирением, открылись сейчас перед ним.

— Гербы охраняются правилами. Когда герб официально утверждён, никто другой не может использовать точно такой же рисунок, — сказал Коул в довесок к пояснениям лоточника.

Миюри сжалась в комочек, глядя на него широко раскрытыми глазами.

— Разрешение на использование герба защищено так называемыми привилегиями. Например, особое разрешение на использование герба обычно дают только аристократы или городские советы. Вот почему, если мы сделаем герб себе, мы станем единственными в мире, кому разрешено его использовать.

Глаза Миюри раскрылись настолько, насколько это было возможно, она застыла на месте, словно обратилась в лёд, в камень. Люди часто говорят про столь полную неподвижность: "Ведьма чихнула".

— Что думаешь? Я поклялся тебе быть с тобой, что бы ни случилось. Я не могу обещать жениться на тебе, но я подумал, что, возможно, герб будет хорошей альтернативой. Я хочу продолжать путешествовать с тобой, но на данный момент мы...

Миюри прервала Коула, вдруг бросившись на него. После броска волчицы, последовавшего без предупреждения, он успел в падении увидеть лишь бешеное вращение неба. Она обняла его шею и уткнулась лицом в его плечо, будто собиралась укусить. Может, настолько её тронул его порыв, а может, она таким образом изо всех сил пыталась не дать появиться своему хвосту и ушам.

Когда Коулу удалось сесть, он заметил несколько странные взгляды проходящих мимо торговцев, но что необычного в том, что молодая парочка устроила романтическое свидание на залитой солнцем соборной площади. И если это принесло такую радость Миюри, он не возражал против того, чтобы стать посмешищем для всего мира. Он тоже обнял её маленькое тело и прошептал:

— Это будет герб, которым сможем пользоваться только мы вдвоём. А затем, даже когда ты выйдешь замуж, ты можешь взять привилегию на него с собой как приданое.

И тогда она посмотрела на него влажными красноватыми глазами:

— Я не выйду замуж ни за кого, кроме тебя.

Её решительный взгляд говорил, что это единственное, с чем она никогда не пойдёт на компромисс, потом, постепенно успокоившись, она опустила голову и стала тереть лицо обоими рукавами. Когда Миюри снова подняла глаза, на её лице уже играла улыбка.

— Но это делает меня счастливой, брат. Спасибо!

Коул вернул ей улыбку и ещё раз на мгновение прижал её к себе. Он неторопливо подумал, как сильно заходил бы её хвост, будь он выпущен. Когда они отстранились друг от друга, Миюри подняла голову, как взлетающий лебедь.

— Но как мы это сделаем?

— Мм?

— Разве нам не нужно разрешение аристократа или что-то в этом роде?

Коула несколько удивил её вопрос, потому что она не шутила. Она его спрашивала со всей искренностью. Это лишний раз показало, сколь мало внимания она обращала на влиятельных лиц.

— О чём ты говоришь? А благодаря кому нам удалось остановиться в прекрасном поместье здесь, в Раусборне?

— А, блондинка!

Хайленд принадлежала к настоящей королевской семье. Если её попросить, она почти наверняка даст им разрешение на использование хоть одного, хоть двух гербов. Подумав об этом, Коул не преминул ущипнуть Миюри за щеку.

— Она не "блондинка", её зовут наследница Хайленд.

— Э-эээ, Хайве...

— Ну, надо же...

Он чуть сжал свои пальцы, но когда его руки покинули её лицо, она нарочито потёрла щёки, словно от боли, а потом опять с силой обняла его.

Она точно бойкая девушка, раздражённо улыбнулся Коул.

— Вернёмся в поместье. Ты ж сказала, что наследница Хайленд должна вернуться сегодня вечером, верно?

— А, да! Мы должны выбрать рисунок для нашего герба!

— Я сомневаюсь, что нам нужно это решить немедленно.

— Ну же, брат, давай вставай! Нам надо вернуться в поместье! — вскочив, Миюри принялась тянуть Коула за одежду.

Ему было радостно видеть её снова такой же полной жизни, как обычно, он почувствовал, что, наконец, справился с одной из своих обязанностей. Он позволил ей стащить себя с каменных ступеней, но вначале всё же обернулся взглянуть на собор.

Поблагодарив Бога, Коул последовал за Миюри.

* * *

Миюри лежала на кровати животом вниз и, болтая ногами, рисовала гербы на вощёной дощечке. В какой-то момент её уши разом выпрямились, и она спрыгнула с кровати. В поместье въехала карета.

Хотя в последнее время Миюри с Хайленд стали намного ближе и свободней в общении, наследница, похоже, ещё ощущала какую-то преграду между ними. Выйдя из кареты, она встретилась с сияющей улыбкой Миюри и ужасно смутилась из-за такого приветствия, хотя и была ему рада. Миюри даже вызвалась нести вещи наследницы. Та невольно попыталась ей помочь, но слуги её остановили.

Коул почувствовал свою вину за происходившее и потому поспешил объяснить:

— На самом деле она хочет попросить тебя кое о чём.

На лице члена королевской семьи, наконец, отразилось понимание.

— А, понятно. А мне было любопытно, что же случилось, — смятение Хайленд сменилось чувством облегчения, она тоже просияла. — Это должно означать, что это дитя помогает, потому что хочет чего-то такого, в чём я хорошо разбираюсь. Так?

Хайленд взглянула на Миюри, деловито перетаскивавшую сундуки, и нежная улыбка расплылась по её лицу. Коул чувствовал себя так неловко, что ему хотелось куда-нибудь исчезнуть.

— Мой отец несколько раз приходил ко мне домой, когда я была ребёнком, — вдруг сказала наследница.

— Хмм? — произнёс Коул, повернулся посмотреть на Хайленд, та смотрела куда-то вдаль.

— Он сказал, что не находит во мне ничего милого. Я не была членом семьи и поэтому очень старалась показать своё послушание и честность, но, похоже, правильным было бы просто привлекать его внимание.

Коулу Миюри казалась не столько прямой и честной, сколько откровенно резкой. Хайленд, однако, смотрела на Миюри, словно сопоставляла с собой прежней.

— Мне на самом деле хотелось вести себя с отцом как избалованному ребёнку.

Будучи королевской особой, Хайленд оставалась незаконнорожденной. В большинстве случаев матери и такому её ребёнку дадут мизерное содержание и отправят куда-нибудь в отдалённую деревню, а то и забудут или вообще уничтожат, если государство столкнётся с вопросами преемственности королевской власти. И пусть благодаря недюжинным способностям, присущим Хайленд, ей позволили состоять в королевской семье при подобной степени её родства, Коул по её поведению мог судить, насколько много ей пришлось вытерпеть, чтобы достичь этого.

— А, прости, прости. Это всё не слишком интересно.

— Нет, это совсем не так, — ответил Коул, решив этим и ограничиться, чтобы его ответ не прозвучал грубо.

— Интересно, о каком одолжении она собирается попросить. Не могу дождаться.

— Э, общем...

— Нет, нет, ты не должен мне сейчас рассказывать. Хи-хи. Мне всегда казалось странным видеть, как великие, ужасные аристократы сюсюкают со своими племянницами и племянниками, но теперь до меня дошло. Я поняла, — Хайленд казалась очень растроганной. — Ещё у меня есть хорошие новости... Ну, не совсем уверена, можно ли это так назвать, но мне есть, что тебе сказать. За ужином, конечно.

— Понял, — ответил Коул, немного обеспокоенный, хотя само по себе это было неплохо.

Теперь Хайленд повернулась к Миюри. Казалось, наследница не могла подавить волнение при виде того, как эта хитрая девушка притворяется послушной.

За обеденным столом Коул заговорил о гербе.

Хайленд даже не подумала возражать, напротив, она была поражена и счастлива в такой степени, что не могла подобрать слов. Зная об особых чувствах Миюри к Коулу и об его отношении к вере, она сразу поняла, чем для них станет этот герб. Она даже особо упомянула, что её роль сейчас походила на роль свидетеля на свадьбе, с чем Миюри искренне согласилась, а Коул оспорил.

Как бы то ни было, привилегии на использование герба они получили с готовностью и без каких-либо проблем, Хайленд ещё раз серьёзно и с теплом в голосе заверила, что выполнит их просьбу. Не было необходимости подписывать договор или, как принято у торговцев, пожимать руки. Обещания высокопоставленных лиц обеспечивались их словом.

Восторг Миюри был очевиден, и Хайленд с радостью наблюдала за ней.

В дополнение Хайленд рассказала, как обстояли дела при королевском дворе. После событий в Раусборне вероятность войны с Церковью возросла, и многие при дворе стали настаивать на осторожном и консервативном подходе к отношениям с Церковью.

Часто можно было услышать, что последствия изменений во всём мире из-за появления Предрассветного кардинала были и хорошими, и плохими. С одной стороны, на большой земле Церковь столкнулась с растущим давлением масс и под их давлением добровольно пошла на определённые реформы, некоторые церкви даже лишили себя имущества, собравшегося в течение долгого времени. С другой стороны, аристократы предсказывали, что, если пойти намного дальше в осуществлении решительных действий, Церковь может ответить не менее решительным противодействием.

Поэтому, вместо того, чтобы провоцировать Папу на военные действия, аристократы предложили на некоторое время оставить ситуацию на самотёк, как оставляют замешенное тесто. Оставалась надежда, что Папа пересмотрит свою позицию по мере процессов добровольного реформирования Церкви.

В итоге двор решил временно приостановить активные действия. Похоже, Хайленд отдельно приказали пока что сдерживать и самого Предрассветного кардинала, и упоминание его имени.

Хайленд казалась довольной тем, что её с Коулом и другими единомышленниками не держали за мелкий сор, а признали настоящей силой, с которой нужно считаться в развитии событий. Коул тоже почувствовал лёгкую дрожь от волнения. Впрочем, ему нужно было ещё поработать над своим переводом, а Миюри — подумать о гербе, поэтому он с благодарностью встретил эту передышку.

И ужин продолжился, в какой-то момент Миюри даже предложила Хайленд свой напиток, до глубокой ночи расцветали улыбки и звучал смех.

Утром, слишком перебравший накануне вечером веселящих напитков, Коул проснулся к тому времени, когда рассветные лучи уже проникли в щели деревянного окна. Пришло время утренней мессы, ему было приятно счесть, что проснулся он сам — благодаря своей ежедневной привычке и вере, на самом деле его вывели из дрёмы колокола собора, оповестивших о начале долгожданной для многих службы.

Он открыл окно, на улице было немного прохладно, но торжественный звон колокола вместе с обычным для прибрежных городов туманом сплелись приятным сочетанием. Без колокола города наверняка чувствовали себя покинутыми.

Коул встал у окна на колени, помолился и поблагодарил Всевышнего за наступление ещё одного дня.

Когда колокола отзвонили, он вздохнул и встал.

— Куда это Миюри, чтоб её, могла деться в такую рань?

К его пробуждению, её в постели уже не было. По шерстинкам из её хвоста было ясно, что где-то среди ночи она снова перебралась к нему под одеяло, но почему она встала так рано, хотя их сегодня не ждала дорога, Коул не знал.

Поразмыслив, он решил, что она могла проголодаться и отправиться за завтраком, и потому отодвинул стул и сел за письменный стол. Он приготовил не пергамент для перевода Святого Писания, а тонкую бумагу для письма. Целую череду беспорядочных событий прошли они, ступив на землю Раусборна, прошло весьма немало времени с отправления последнего письма в Ньоххиру, так что пора было исправить это.

Тем более что ему надо было сообщить о разрешении Хайленд на создание и использование личного герба. В какой-то мере получение этой привилегии можно было рассматривать как установление прочной связи с властью, её выдавшей. Разрешение на использование собственного герба было куда значимей обычных торговых привилегий.

А учитывая момент её предоставления — момент, близкий к войне, — можно было без преувеличения счесть, что эта связь давала им положение вассалов королевской семьи. Любой молодой человек, покинув свою родную деревню в надежде увидеть мир, мог бы после такого достижения вернуться домой с гордостью и без сомнений.

Конечно, Хайленд объяснила, что Коулу и Миюри ещё следовало подумать о цели, которой будет служить дарованный геральдический атрибут. Решать это они должны были между собой. Однако и Хоро с Лоуренсом про герб тоже надо было сообщить.

— Но... — произнёс Коул и смолк, держа перо на весу.

В каком ключе сообщать в Ньоххиру родителям Миюри?

Когда зашёл разговор о гербе, Хайленд сразу догадалась, что стояло за этим решением. Что произойдёт, если рассказать об этом Лоуренсу, отцу Миюри? В своих предыдущих письмах Коул уклончиво сообщал, что Миюри ушла из деревни, желая увидеть мир, и что она очень ему помогала.

Конечно, Хоро, мама Миюри, уже знала об её чувствах и, по сути, отправила свою дочь в путь ради неё самой, потому не будет странным предположить, что Хоро уже рассказала Лоуренсу о намерениях дочери. Однако довольно неприятная проблема продолжала стоять перед Коулом: должен ли он сам сообщить Лоуренсу, что Миюри питает особые чувства к своему спутнику.

В то же время сообщить про герб, не раскрывая его смысл, тоже казалось довольно странным. Потому что тогда пришлось бы объяснять, почему ни с того ни с сего возник этот герб, обходя при этом самую важную причину, что казалось ему неискренним. А если Лоуренс уже знал об особых чувствах Миюри, отказ от объяснения лишь сбил бы с толку.

Коул, сидя перед листом бумаги с пером в руке и думая над этой задачей, ощущал всё большую тревогу.

Герб только для него и Миюри.

Впервые выйдя на эту мысль, он счёл её великолепной, теперь она казалась невероятно неопределённой и даже несколько своенравной.

Миюри, безусловно, будет дорожить гербом. От этого ему было ещё тяжелее понять себя.

— Думаю, сейчас я уже не могу отказаться...

Миюри будет в ярости, а Хайленд разочарована.

Он, сидя за столом, пробормотал, что, кажется, слишком много думает, и тут он вздрогнул от громкого крика:

— А-а-а-а-а, как я проголодалась!

Дверь распахнулась, в комнату ворвалась Миюри. У Коула от испуга чуть сердце не выпрыгнуло из груди, он даже перо выронил.

— Мм? В чём дело, брат?

Под её испытывающим взглядом, Коул смог собрать из слов только одно:

— Пожалуйста, не распахивай дверь так внезапно...

— Пойдём, нам нужно пойти позавтракать! Я очень хочу есть!

Одетая торговцем, она держала в руках стопку бумаги, из-за уха у неё торчало перо.

— Только не говори мне, что ты до рассвета пошла договариваться о закупках?

— Порт просыпается очень рано, брат, — ткнула она его кончиком пера. — Ремесленники спят до восхода солнца, потому я пошла и позаботилась обо всём, что оставалось, для монастыря.

— О, замечательно, — с некоторым сомнением отозвался Коул.

Его сомнение объяснялось тем, что он не представлял, зачем ей надо было так рано вставать и завершать дела. Он не сомневался, что Миюри проспит до обеда, тем более что они собирались ещё немного задержаться в Раусборне.

Коул наблюдал, как она расстёгивает пояс, который носила лишь потому, что он шикарно выглядел, и распускает наскоро увязанные волосы.

— После завтрака выйдем, брат!

— Выйдем? Куда?

Она упёрла руки в бока и усмехнулась.

— В городской совет!

На его вопросы — зачем туда идти, откуда она вообще взяла это название — ответы были даны за завтраком.

Когда утреннее солнце рассеяло стлавшийся над морем туман, Коул, Миюри, Хайленд и четверо её людей направились в городской совет, располагавшийся на краю городской площади. Перед собором уже были установлены лавки, начавшие охоту на ранних прихожан. Похоже, сегодня будет ещё один насыщенный день.

— А потом я со своей стороны проверю, как всё идёт. В конце концов, я впервые предоставляю привилегию на герб.

— Ясно, — коротко ответил Коул.

Наследница кивнула обоим и ушла по коридору, выложенному каменной плиткой.

— Мы ведь собираемся пообедать в "Золотом папоротнике", верно? — невинным голосом спросила Миюри.

Хайленд на ходу обернулась и озорно подмигнула.

— Пойдём, брат, — Миюри взяла Коула за руку и потащила его в противоположном направлении.

Находясь на площади Раусборна вместе с собором и неизменно оживлённой таверной "Золотой папоротник", знаменитой своей бараниной, здание городского совета было изнутри просторным, изолированным от шума и суеты снаружи и создавало торжественное настроение. Оно было построено более двухсот лет назад, любой, заходивший внутрь, мог ощутить весомость слагавшего его камня и прошедшего времени.

Одно из отделений городского совета занималось геральдическими символами. Хайленд пришла сюда удостоверить проведение процедур, необходимых для подачи заявки на новый герб, а Миюри должна была разбираться с изображением на гербе. Коул с Миюри остановились перед бронзовой дверью, чем-то напоминавшей Коулу церковную.

— Вы когда-нибудь работали с книгами? — спросил их армейский офицер, распоряжавшийся книгохранилищем.

Он со своей длинной, пропитанной яичным белком бородой выглядел настоящим воплощением высокопоставленного чиновника. Коул видел, что Миюри прямо таки корчит от желания прикоснуться к его бороде.

— У меня есть опыт переписывания Священного Писания.

— А, Господь рад услышать это. Очень хорошо, очень хорошо, — сказал офицер, открывая дверь ключом, слишком большим даже в руке взрослого, и предложил им войти.

— Ого... — пробормотала Миюри, едва переступив порог.

В её голосе прозвучало не восхищение, а нечто вроде страха.

Комната была не слишком большой, пятиугольной формы, высотой в три-четыре роста Коула, но книги заполняли её от пола до потолка, и когда Коул посмотрел вверх, ему показалось, что он попал в колодец с книгами. Должно быть, к книгам на верхних полках можно было добраться по передвижной лестнице, но Коул не был уверен, что сможет добраться до самого верха.

— Когда будете искать, пожалуйста, открывайте книги на столе. Не на весу. На стене вверху есть карта размещения. Приблизительный вид гербов можете увидеть там на гобеленах.

— Понятно, спасибо.

Офицер удовлётворенно кивнул и, сказав: "Не торопитесь", покинул комнату.

— Надо же, и сколько же всего гербов? — произнесла Миюри, наконец, выйдя из оцепенения.

— Я слышал, что только в королевстве их четыре, а может, пять тысяч. Просто невероятное число.

— Вот это да, так много...

— А если добавить рода с большой земли, говорят, их можно будет исчислять сотнями тысяч.

Неопределённая улыбка появилась на лице Миюри, видимо, такое количество не укладывалось в её голове.

— Но большинство гербов изображается, по сути, одинаково. То, что всегда меняется, — это символы веры и мелкие узоры по углам. Здесь мы можно увидеть примерный вид.

Гобелен, указанный офицером, был прикреплён к потемневшей от времени медной панели, висевшей в тёмном углу комнаты.

— Баран из них больше остальных.

Легендарный Золотой Баран был изображён на гобелене боком — великолепного телосложения, с выпуклыми мускулами на передних ногах и массивными рогами. Его изображение стало основой герба нынешней королевской семьи.

— Ты ведь встречался с ним раньше, да? — вполголоса спросила Миюри, хотя в комнате они были одни.

— Да. Он был очень твёрд в своих убеждениях... А, да, полагаю, он был похож на госпожу Илению.

Иления, воплощение овцы, повстречавшаяся им в предыдущем портовом городе, стала первым другом Миюри из числа не-людей. Девушка, кажется, обрадовалась, услышав, что Иления и Золотой Баран похожи, но Коул не забыл добавить важную деталь:

— Похожими их делает сила. А внешне Золотой Баран похож на старика.

— А, верно.

Миюри, должно быть, думала, что могла бы найти ещё одного друга.

— О, черепаха. Тот говорил, что это орден рыцарей Еврана, верно? — сказала девушка, вспомнив, как накануне они рассматривали ряды гербов в ларьке с оберегами перед собором.

Олень и кролик на гербах, примерно того же размера, что и черепаха ордена Еврана, выстроились в ряд таким образом, будто они поддерживали ноги Золотого Барана, так что, возможно, эти гербы принадлежали некогда существовавшим рыцарским орденам королевства.

— И орлы есть.

Изображённые по сторонам от барана, они на гобелене были вторыми по размеру, что заставило Миюри нахмуриться. Не иначе, орёл был основой герба известного рода.

— Всё, что с орлами... кажется, размещено от этой полки до той.

Похоже, предыдущие посетители, прикасались пальцами к карте размещения на стене, чтобы найти нужные полки, поскольку в комнате было очень темно, их пальцы оставили жирные следы, что делало её похожей на древнюю карту.

Когда Коул разобрал выцветшие буквы, он был потрясён, увидев, на скольких гербах изображен орёл.

— Орлов может быть даже больше, чем почтенных овечьих гербов, — размышлял он вслух, надеясь успокоить Миюри, но она от этого стала выглядеть ещё недовольней. — Гм... А, смотри, волки там.

Он заметил надпись Волки в верхней части указателя.

Место для гербов с изображением волков было отведено в левом углу большого, от пола до потолка, книжного шкафа. Выделенное пространство занимало примерно половину шкафа по высоте и половину по ширине.

— Это совсем немного! — проныла Миюри, но, чуть помедлив, осторожно сняла с полки одну книгу и, обхватив её руками, отнесла к столу.

Книга была обтянута кожей, достаточно прочной, чтобы отразить удар меча, но в то же время достаточно старой — она высохла и потрескалась. Застёжки, прикреплённые к краю страниц, тоже рассыпались, всякий раз, когда Миюри переворачивала страницу, ощущался запах плесени как свидетельство долгих лет, прошедших с тех пор, как кто-то в последний раз прикасался к книге.

— Вот это да.

Похоже, она совсем не возражала против запаха, если ей доводилось наслаждаться чем-то, что ей нравилось. Её глаза заплясали по страницам, а уши и хвост тут же вылезли наружу.

Коул в смятении хотел заставить её спрятать их, но остановил себя.

Когда-то девочка, унаследовавшая волчью кровь и рождённая не-человеком, разрыдалась, узнав тайну своего происхождения и сокрушаясь о своём одиночестве.

Тем не менее, в мире были люди, разместившие волков на своих гербах, чтобы сделать их символом своих родов. Хотя таких в последнее время сильно убавилось, ещё оставалась немалое число тех, гордо связывавших своё родовое имя с силой и загадочностью волка. Доблестные изображения волков до боли ясно донесли это до неё. Редко увидишь сердце другого человека так ясно и искренне тронутым. Коул не мог заставить себя вмешаться в переживания девушки.

Как же долго он смотрел на неё?

Миюри резко вытерла глаза рукавом, а затем почему-то застенчиво улыбнулась.

— Интересно, — спросила она, — встречал ли кто-нибудь из этих людей друзей матери подобно предкам дяди Руварда?

Миюри назвали в честь друга мудрой волчицы Хоро, а ещё это имя по всему миру несёт до сих пор отряд наёмников. Рувард был командиром отряда наёмников Миюри, и если проследить его происхождение через поколения, в конечном итоге обнаружится тот, кто действительно сражался бок о бок с огромным волком, носившим это имя.

Именно эта память увековечена в изображении волка на знамени отряда.

— Может быть. Говорят, многие основатели разных родов при выборе герба выбирали соответствовавшее им до глубины души изображение. Как и твой отец, и предок господина Руварда, они, возможно, действовали вместе с волками, закладывая в древние времена основания своих благородных домов.

Эта комната хранила отголоски той ушедшей эпохи в рассказах и записях, отблески времени, когда воплощения, бродящие по лесам, были обычным явлением, а разные мифические существа часто взаимодействовали с людьми.

Судя по тому, как Миюри, затаив дыхание, подняла голову, она поняла это. Они были в доме великих сказаний, где время оставило почти немыслимое количество слоёв осадка.

— Интересно, что это были за волки, — сказала Миюри, проводя пальцем по шерсти волка на гербе. — Может, даже это моя мама.

— Самое невероятное, что это не совсем невозможно.

Для большинства это была сумасбродная, невероятная история, но серебристый хвост Миюри метался взад-вперёд рядом с Коулом, заставляя его улыбаться. Он был свидетелем одной из фантастических тайн мира.

— Да, только... — добавила она, перелистывая страницы, и её острые волчьи уши вдруг поникли. — Только этих волков может уже не быть.

— Что? — спросил Коул.

Миюри медленно закрыла большую книгу, будто закрывая крышкой своё сердце.

— Медведь-Лунобивец.

Коул не мог издать ни звука, он понимал значение ответа.

Легендарный медведь, когда-то сразившийся со многими духами и положивший конец эпохе лесов и тьмы.

Из того, что Лоуренс обнаружил в своих поисках сведений о доме и друзьях Хоро, её родина была уничтожена, кто-то из её друзей мог погибнуть в той битве. Вполне вероятно, что Медведь-Лунобивец мог убить многих из тех, кто послужил основой для гербов в этом книгохранилище.

— Фух, это пробуждает плохие воспоминания.

Для Миюри, унаследовавшей волчью кровь, уничтожение Медведя-Лунобивца было бы актом возмездия. Мудрая волчица Хоро, жившая в то время, похоже, больше не чувствовала никакой злости, может быть, всё дело состояло в молодости Миюри.

Коул не хотел, чтобы её вела за собой эта тьма, но он знал, что сюда ему не дано было ступить ногой. На миг задумавшись над ответом, он, в конце концов, просто нежно положил руку ей на спину. Миюри посмотрела на него, и их глаза встретились.

Её большие красноватые глаза казались блестящими даже в тусклом свете книгохранилища.

— Не делай такое лицо, брат, — обеспокоенно улыбнулась она, затем приблизила своё лицо и прижалась щекой к его щеке. — С твоей стороны нечестно так поступать.

— Не, но в самом... — стал отвечать он на поддразнивание Миюри, но она внезапно вздрогнула и спрятала уши и хвост.

Мгновением позже в дверь постучали. Миюри быстро встала со стула, вернула книгу на полку и взяла другую. Поскольку она не собиралась открывать дверь, это пришлось сделать Коулу.

— Наследница Хайленд?

— Ну, что тут за книгохранилище?

Коул освободил проём двери, и Хайленд, заглянув в комнату, восхищённо вздохнула. Когда Миюри повернулась к ним, наследница махнула ей рукой. Миюри сердито отвернулась, но потом всё же махнула в ответ.

— Хи-хи. А, вот что, у тебя найдётся минутка, Коул?

— Да.

Хайленд двинула подбородком, предлагая ему выйти, но Коул сначала снова посмотрел на Миюри. Та продолжала смотреть в книгу, как бы позволяя ему поступать по своему желанию. Как только упоминался Медведь-Лунобивец, в их отношения всегда вползало определённое напряжение. Ни один из них не мог без неловкости выйти из ситуации, воплощавшей различия, отделявшие человека от не-человека. К тому же Коул полагал, что Миюри ещё не нравился предстоящий его разговор с Хайленд наедине, будь её хвост сейчас на воле, он бы нервно подёргивался из стороны в сторону.

Кривая улыбка прошлась по его лицу, и он покинул книгохранилище.

— Что случилось? — спросил он, выйдя в тихий коридор и закрыв дверь.

— Что ж... — неопределённо отозвалась наследница. — Я продолжила собирать сведения о процедурах законного использования гербов и...

Хайленд, похоже, не решалась продолжить, Коул сделал это за неё.

— Предоставление привилегий на использования герб может вызвать излишнюю склоку. Это неудачно, но я обязательно расскажу Миюри.

Ему удалось легко сказать это благодаря чувству облегчения от того, что теперь не надо будет мучиться, решая, что рассказывать Лоуренсу. Но Хайленд рывком подняла голову.

— О нет, дело не в этом. Всё в порядке.

— Это... правда? Значит, следует предположить, что мы не сможем использовать волка для герба в королевстве, легенда создания которого основана на образе барана.

Хайленд в ответ рассмеялась, её плечи расслабились.

— Сомневаюсь, что это будет основанием для отказа. Но получится нехорошо, если ты поднимешь знамя с черепом и костями на гербе.

На мгновение Коул подумал, как была рада увидеть такое изображение Миюри.

— Тогда всё в порядке.

В чём же тогда причина колебания Хайленд?

Коул посмотрел на неё, наследница ожидаемо вздохнула и заговорила с расстроенным видом:

— Нет никаких затруднений для того, чтобы я предоставила привилегии на использование герба. Я могу своим именем обеспечить законность любого герба. Но я почувствовала себя неуверенно, когда армейский офицер стал спрашивать меня о предметах, необходимых для герба.

Коул такого не ожидал. Хайленд вдруг отошла на несколько шагов от дверей книгохранилища и заговорила тише:

— Есть трудности, связанные с отношениями между владельцами герба.

— Что ты имеешь в виду?

— У них нет возражений против похожих гербов, отличающихся лишь деталями друг от друга, но... если они полностью друг друга повторяют, то, очевидно, между владельцами этого герба потребуются какие-то официальные отношения.

Коулу оставалось лишь кивнуть, но он ещё не совсем понял, о чём речь. И Хайленд принялась объяснять:

— Гербы обладают влиянием, верно? И потому, если людей, владеющих единым гербом, что-то разделит, лишь один из них унаследует герб. Подробные правила, кому принадлежит преимущество в такой ситуации, особенно когда встаёт вопрос о наследовании, давно установлены и прямо основаны на законах древней империи.

Если члены одного рода, обладая общим гербом, вдруг по какой-то причине рассорится, а затем пошедшие каждый своим путём продолжат использование герба без разрешения, тогда, несомненно, воцарится беспорядок.

— Это поднимает вопрос о твоих отношениях с юной госпожой, — добавила она, и Коул сразу понял причину обеспокоенности Хайленд.

Знание, полное боли.

— Я слышала, ты и Миюри не настоящие брат и сестра, так?

— Да... Я работал в её доме и заботился о ней с самого её рождения.

— Строго говоря, это означает юную хозяйку и её слугу. Но два человека в таких отношениях, если они используют один и тот же герб, — это, ну, как бы это сказать...

Значит, то, что это выглядит очевидным нарушением приличий, не просто плод воображения Коула. Первое, что придёт каждому на ум, — подозрение в незаконной любовной связи.

— Честно говоря, когда я хотел написать об этом в купальню в Ньоххире, ситуация с гербом показалась мне в какой-то мере безнравственной. Я думал, что набрёл на хорошую мысль, но боюсь, что мог оказаться невнимательным.

— Нет, я думаю, это действительно замечательная мысль. Ваша связь не любовная связь и не семейная, но она сильнее, чем у кого-либо ещё, кого я знала. Такая связь существует, и она должна существовать. Я даже подумала, что герб, который только вы двое можете нести по всему миру как символ вашей связи, — это будет прекрасно.

Коул почувствовал искренность в её словах, что означало глубину, с которой она разделяла с ним серьёзность проблемы.

— Мы могли бы использовать отношения хозяин-ученик, как в родах известных ремесленников.

Такое было бы принято гораздо легче.

— Но ведь вы же не хозяин и ученик?

— Думаю, ты могла бы назвать ещё: наставник и ученик.

— Ученик — это слабые отношения, если дело доходит до наследования герба.

Затруднение оказывалось действительно значительным, но когда Коул увидел, как серьёзно Хайленд ищет ради них решение, он не мог не улыбнуться. Заметив его улыбку, она с любопытством посмотрела на него.

— Прости, я лишь...

— Лишь что? — переспросила она, и Коул решил честно ответить.

— Извини. Я так счастлив, что ты так серьёзно отнеслась к этому.

Хайленд несколько раз моргнула, потом сердито ответила:

— Конечно, серьёзно. Ведь это же серьёзно для тебя, так ведь?

Её сердитый вид его удивил.

— Я могла бы хоть целый день придумывать всякие описания ваших отношений. Но это описание должно олицетворять твои отношения с ней. Зачем мне их наполнять вымыслом и ложью?

Она говорила с уверенностью того, кто сообщал самые очевидные вещи: что солнце встаёт на востоке или что море солёное. Заметив выражение лица Коула, Хайленд остыла. Смутившись, она с виноватым видом призналась:

— Мне очень жаль. Это такая прекрасная сказка, что я чуть не утонула в ней.

Коул ещё раз убедился, что в её лице он встретил замечательного человека.

— Хотел бы я иметь возможность, выразить радость, которую я ощущаю, чем-то конкретным.

— Стой. Не в этом дело, — сказала Хайленд, отворачиваясь и вздыхая. — Меня саму ставят в неловкое положение семейные узы из-за обстоятельств, связанных с собственным моим рождением.

В конце концов, она была незаконнорожденной дочерью короля.

Коул больше не мог сказать ни слова, увидев, самоуничижительно напрягшиеся плечи Хайленд.

— Ну, я думаю... Я просто говорю, что я готова. Если вы не сможете установить подходящие отношения, то я смогу представить их чем-нибудь безопасным, вроде хозяин-ученик, — сказала Хайленд, легонько обмахивая ладонью лицо и глядя на площадь через зарешечённое окно. — Вот беда, хотя я знала, что мне станет здесь жарко. Выйду подышать свежим воздухом. Заодно думаю заказать место в "Золотом папоротнике".

Коул не мог её останавливать, он лишь склонил голову и проводил её. Но главной причиной, по которой он не мог подобрать слова, состояла в том, что его голова была занята совершенно иным.

Какие у него отношения с Миюри?

Они не были братом и сестрой, не были любовниками, не были учителем и учеником. Он перечислял один вариант за другим, но ни один из них не попадал в цель. Отсчитывая по пальцам, он впервые понял, насколько неоднозначными и неопределёнными были их отношения.

Всё время они проводили вместе. Миюри даже рисковала жизнью ради него, он, в свою очередь, тоже собирался в полной мере исполнить своё обещание оставаться с ней рядом, пока был жив. И всё же, не существовало названия, которое правильно описывало бы их отношения.

Осознав это, Коул ощутил, как само время остановилось в этом пустом каменном коридоре. Этот коридор показался ему вечным, а ключ, который был зажат в его руке, не мог ему открыть ни одной двери. И тогда его осенило, что именно это и беспокоило Миюри.

Место, где она могла бы отдохнуть, где ей было бы спокойно, у неё был ключ, который должен открыть путь туда, но она понятия не имела, к какой двери он подойдёт. Всё, на что ей оставалось полагаться, было обещание, что она когда-то услышала.

Теперь он знал, почему Миюри, признав, что он ей нравится как мужчина, не могла перестать называть его "братом" — это была одна из очень немногих оставшихся нитей, которые ей было дано осязать.

Когда они сидели перед собором, он легко, почти небрежно предложил этот самый герб. Всё, о чём он знал, это то, что Миюри непременно обрадуется — маленький подарок, чтобы смягчить своё чувство вины. Но этот герб обрёл невероятное значение. Для Миюри он, несомненно, стал знаком на двери. Она, наконец, увидела его, проблуждав всю, путь пока недлинную, жизнь по одному и тому же холодному каменному коридору.

Коул был обязать усыпать лепестками ей путь к двери.

— Но...

Что ему делать?

Он стоял в одиночестве в тихом каменном коридоре, и ему хотелось потеряться в Священном Писании.

Глава вторая

Коул никак не мог опомниться после разговора с Хайленд. Сначала он бродил по коридору, не в силах вернуться в книгохранилище, следующее, что сохранилось в его памяти, — он возвращается на площадь и покупает изюм, Миюри его любила. И лишь когда зазвонил церковный колокол, возвестивший о полуденной мессе, он, наконец, вырвался из этого своего состояния.

Ему с Хайленд удалось без ведома Миюри в какой-то мере обсудить проблему взаимоотношений, важных для процедуры выдачи герба. Но, как и сказала Хайленд, они пытались сделать нечто небывалое. Коул хотел бы при этом, насколько это будет возможным, избежать лжи или введения кого-либо в заблуждение. Однако он даже не представлял, как отнесётся Миюри к рассказу о подобном осложнении, и к своему стыду ему пришлось собрать всю свою силу воли, чтобы вернуться в книгохранилище.

Он толкнул большие, как в церкви, двери, их массивность словно отражала тяжесть его чувств, и вошёл.

Миюри сидела за столом для чтения, поглощённая книгой. Коул обратился к ней, намереваясь объяснить ситуацию:

— Мне нужно тебе кое-что сказать...

Он твёрдо заверил, что герб обязательно будет готов, чтобы не ранить её чувства. Миюри слушала, не закрывая книгу с гербами. Он прикладывал все силы, стараясь не утратить собранности, но девушка, выпустив волчьи уши и хвост, вздохнула и сердито произнесла:

— Ты мне это сейчас говоришь?

Потом пожала плечами, закрыла книгу и встала.

— Меня это, конечно, очень сильно волновало в прошлом.

Коул старался, как мог, не улыбнуться этому её "в прошлом". Миюри протянула к нему руку, ловко выхватила мешочек с изюмом и вцепилась в его опустевшую руку сама.

— Но ведь говорила же тебе: в отличие от Бога, ты прямо здесь. Когда я прикасаюсь к тебе, то чувствую, что ты на удивление мускулист, что от тебя явственно пахнет чем-то странным и кислым, вроде чернил.

— От меня пахнет? — испуганно переспросил Коул, полагавший, что был осторожен.

Миюри торжествующе просияла.

— Хи-хи, это тот Предрассветный кардинал, которого знаю только я и больше никто. Я бы могла написать объявление и повесить его на углу улицы, и никто бы не мог бы мне что-то сказать.

У Коула просто не было слов. Не из-за того, что над ним смеются, а из-за остроты ума Миюри.

Она попросту сказала, что написанное на бумаге не всегда содержит всю правду.

— Должен Отражать наши отношения, ты говоришь? Мне это неважно, — Миюри, заложив руки за спину, повернулась и упала спиной ему на руки. — У нас будет герб, будет только для тебя и меня. Мне этого достаточно.

Она посмотрела на него через плечо, затем развернулась и прильнула к нему. Её волчий хвост заметался взад-вперёд. Когда он думал о ней как о взрослой, она больше походила на ребёнка, а когда думал о ней как о ребёнке, она оказывалась куда взрослее его самого.

Коул обнял её, а она держала руки за спиной, словно преступник со связанными руками.

— Но если мы становимся хозяином и учеником, то хозяином буду я, верно? — спросила Миюри, глядя на него из объятий.

К его стыду он был не в состоянии тут же возразить ей.

— Я очень рад, что ты это сказала, — с облегчением сказал он и крепче обнял девушку, льнувшую к нему подобно необученному щенку.

Его руки прижались к её рёбрам, заставив её съёжиться от щекотки.

— Но я собираюсь продолжить поиск подходящего названия для того, что есть у нас.

— Твоя жена.

— Нет, — сразу ответил Коул, но Миюри, похоже, не огорчилась, а, напротив, радостно улыбнулась.

— Ладно, ты очень многому учишься, так что, может быть, ты найдёшь что-нибудь подходящее. И когда это произойдёт, — она высвободилась из его рук и посмотрела ему прямо глаза, — может, и я найду тебе что-нибудь более подходящее, чем "брат".

Миюри выглядела счастливой и в то же время немного грустной. Как она сама призналась раньше, лучшего названия для него ей пока найти не удалось.

— С нетерпением жду этого.

— Тогда ладно, — заговорила она, показывая ему свои ему клыки. — Мне нужно провести кое-какое небольшое исследование.

— Конечно, не торопись. Времени у нас ещё много, — ответил он, и вдруг кое-что ей сказанное привлекло его внимание.

И когда она вернулась к столу и снова открыла книгу, Коул увидел, что там были не гербы с волками.

— Исследовать? Разве ты не гербы разглядываешь?

Он заглянул через её плечо и присмотрелся к странице книги, похоже, там крупным величественным почерком рассказывалось об основании королевства, написанное сопровождалось изображениями Золотого Барана и вооружённых людей.

— Я могла бы вечно разглядывать изображения, но, кажется, некоторые из наиболее известных унаследованных гербов имеют отношение к истории основания, — ответила Миюри, словно сразу поняла его недоумение по поводу книги, которую она читала. — Даже изображения одного и того же животного могут смотреть в разные стороны или нести что-то в пасти или на спине. Иногда у них по две головы, и я даже видела герб с волчицей и младенцами-близнецами. Ясно, что всё это имеет значение.

Каждый герб всегда заключает в себе великую историю. Гербы служили ориентирами для людей последующих поколений, если они не осознавали, кем им было предназначено стать.

— То есть ты искала смысл гербов, потому что хотела включить подобную историю в свой герб?

— Ага. И ещё я хочу услышать историю от первоисточника.

— Это... — "невозможно", хотел он сказать, но остановился.

По крайней мере, если речь идёт о Золотом Баране, это не было невозможным.

Миюри почувствовала, что Коул это понял.

— Тебе сейчас нечего делать, правда?

— Ну, я бы не сказал "нечего"...

Он надеялся завершить перевод, над которым работал, однако по основным частям ему удалось достаточно хорошо продвинуться. И потом он провёл, не выходя на улицу, целую неделю в комнате, Миюри очень хотелось, чтобы Бог вернул ей Коула.

Тщательно обдумывая слова, Миюри тихо произнесла:

— Я хочу услышать эту историю от того, кто действительно знает о ней, а уже потом буду выбирать свой герб.

Следовать по стопам предшественников — мысль хорошая. Но в голову Миюри пришла и иная мысль, в которой ему послышалась некоторая угроза:

— И ещё я думаю, что этот баран виновен в том, что в этой стране нет гербов с волками.

Яркая мощь юности исходила от её бесстрашной улыбки, но Коул всё же вздохнул.

— Госпожа Иления оказалась сильной овцой, но знаешь, господин Хаскинс потряс даже саму госпожу Хоро.

— Что?! Маму?!

Мудрая волчица Хоро была для Миюри самым могущественным существом в мире. Узнать, что перед кем-то Хоро могла спасовать, было ошеломляющим открытием для неё.

— Но... хмм. Полагаю, мне недостаточно того, что мы услышали об истории королевства до его основания в ларьке амулетов, меня это заинтересовало.

— Правда? Бьюсь об заклад, этот баран знает кое-что о рыцарских орденах, которых уже нет!

Коул подумал, не было ли это её истинной целью, но вместе с тем с тех пор, как покинули Ньоххиру, их поджидала одна опасность за другой. Не будет ничего страшного в том, чтобы с удовольствием использовать мирный промежуток, к тому же это, безусловно, помогло бы Миюри расширить кругозор.

— Ладно, посмотрим, что мы сможем узнать.

— Точно! — ответила Миюри, и, будто отзываясь эхом, из-за двери донёсся звон колокола.

— Тогда перед этим поужинаем. Наследница Хайленд сказала, что закажет нам место в "Золотом папоротнике".

— Ух, а как я проголодалась, глядя на всех этих баранов на гербах!

Они вернули книги на полки, сообщили офицеру, что уходят, и вышли из здания городского совета.

Весна только начиналась, и под лучами солнца люди на площади почти светились.

Хаскинс, Золотой Баран, жил в месте, именуемым аббатством Брондел, оно являлось одним из величайших аббатств королевства. Изучив карту, они удостоверились, что это место располагалось не то чтобы далеко, но и не так близко, где-то в четырёх-пяти днях пути верхом.

Хайленд полюбопытствовала о причине их решения туда ехать, и Коул объяснил, что со старым пастухом, жившим в большом аббатстве Брондел и обладавшим большой мудростью, он познакомился, когда в прошлый раз посетил Уинфилд. Горожане редко общались с пастухами и считали их существами загадочными, нередко даже ходили слухи, что пастухи с возрастом приобщались к колдовству. Возможно, Хайленд думала примерно так же и предположила, что этот Хаскинс был необычайно учёным человеком.

А учитывая, что история аббатства Брондел была древнее, чем у самого королевства, и что аббатство владело огромными богатствами и славилось своим высокомерием, Коул и Миюри получили от Хайленд письмо, чтобы их попросту не завернули обратно от ворот. Впрочем, если бы им ворота аббатства открыли, а Хаскинс отказал бы во встрече, поездка тоже не имела бы смысла, поэтому Миюри попросила одну из птиц-друзей Шарон доставить ему наперёд письмо.

Когда они прикинули предстоящий путь, Хайленд предложила им в сопровождение охранника, Миюри воспротивилась по той причине, что это нарушило бы их уединение. Сошлись на том, что охранник будет следовать впереди, чтобы предотвратить любые непредвиденные неприятности. Коулу стало легче от этого, так ему будет проще уследить за Миюри в дороге, склонной менять маршрут так, словно она гонялась за бабочкой.

На подготовку лошадей, получение сведений о состоянии дороги и ответ Хаскинса потребовалось три дня. Всё это время Миюри провела в книгохранилище в изучении гербов. Когда она ночью залезала в постель Коула, от неё пахло старой кожей книжных переплётов и кисловатым запахом чернил, и Коул подумал, что, должно быть, именно такой запах исходил и от него.

В день отъезда Хайленд, которой требовалось остаться в городе, проводила Коула и Миюри, покидавших Раусборн.

Некоторые торговцы, часто бывавшие в поместье, где остановилась Хайленд, сформировали караван для поездки в один из городов, оставалось лишь присоединиться к ним. Караван двигался неспешно, в полдень торговцы приготовили на костре обед, а к ночи благополучно добрались до места ночлега. Там их встретил охранник Хайленд, похоже, события развивались в благоприятном направлении.

— Раньше мы передвигались только на лодке, к этому я вообще-то и готовилась, но дорога у нас лёгкая, — оценила удобство их путешествия Миюри.

На следующий день один из торговцев сообщил, что каравану некоторое время и дальше по пути с Коулом и Миюри, поэтому они снова поехали вместе. Ехать в повозке было не слишком замечательно, но к большой радости Миюри их устроили на куче шерсти, лёжа на ней, девушка без труда представила себе те путешествия, о которых так много ей рассказали родители. И когда без происшествий прошёл ещё один день, первая половина пути пролетела, казалось, незаметно.

С этого момента, собственно, и начиналось путешествие Коула и Миюри. Их охранник отправился вперёд проверить дорогу, а учитывая к тому же, что Миюри была девушкой-волчицей, можно было не беспокоиться о чём-то вроде шайки разбойников. Коул сомневался, что что-то может случиться. Однако, добравшись на закате до города, он заметил снег, ещё сохранившийся в тени зданий.

— С завтрашнего дня дорога может стать немного тяжелее.

Миюри, похоже, думала, что новый день путешествия будет таким же, как и предыдущий, и, проснувшись рано в приподнятом настроении, она отчаянно стала торопить с отправлением. Ей не потребовалось слишком много времени верховой езды, чтобы её пыл пригас.

— Мой зад болит...

Чтобы вынести длительную езду верхом, нужно было, так сказать, приноровиться к седлу. Привычная к этому Хайленд достаточно предусмотрительно уложила среди вещей шерстяные подстилки, но Миюри всё равно было слишком больно. В принципе у девушки была возможность идти пешком, но весна только начиналась, ещё не весь снег растаял, и дорога была грязной. Миюри любила хорошо выглядеть и не хотела пачкать свою одежду, пусть и взятую у Хайленд. В итоге она продолжала со стонами ехать на лошади, а после обеда она уже садилась на лошадь, чуть не рыдая.

Если их охранник, дожидавшийся их на ночлег в очередном месте, не сжалился над ней и не купил повозку, возможно, пришлось бы задержаться здесь на несколько дней. Таков был опыт путешествий по суши для Миюри — горький и сладкий, раньше всё это она знала лишь по рассказам.

Тем не менее, само путешествие проходило хорошо несмотря на грязь пополам с таявшим снегом, что несколько замедляло их движение. По пути встречались постоялые дворы, спать под открытым небом не приходилось.

Около полудня четвёртого дня Коул прикидывал, как скоро закончится их поездка, проходившая к счастью пока без происшествий.

— Что это? — вырвалось у него, когда повозка вдруг остановилась.

Они остановились посреди пустого, покрытого прошлогодней травой поля, обрамлённого пологими холмами. Заподозрив, что у повозки колесо увязло в грязи, Коул приготовил купленную перед отъездом одежду, в которой он мог не бояться испачкаться.

— Как бы это не оказалось засадой, — сказал с козел повозки охранник.

Его слова прозвучали ужасающе зловеще.

— Мы немного отъедем назад, потом я сам пойду проверить.

Миюри, лежавшая в повозке из-за больной поясницы и рисовавшая на деревянной доске всевозможные гербы, села и обменялась взглядом с Коулом.

— Засада? Какие-то разбойники с гор?

— Может быть, но, скорее, грабители, промышляющие на дорогах, — ответил Коул. — Однако...

Он осмотрел с повозки дорогу, но никого не заметил. Трудно было представить, что кто-то мог укрыться в окружавших их пологих холмах. Миюри не могла положиться на своё зрение, деталей она могла не рассмотреть, но она принюхалась и что-то учуяла в сыром воздухе начинавшейся весны.

— Пахнет... удручённостью.

Коул, разочарованный столь неопределённым ответом, посмотрел на свою спутницу, но та лишь поджала губы.

— Я бы сразу учуяла запах ярости, но там действительно так пахнет.

Ему показалось, что нечто подобное он уже как-то слышал от Хоро.

— А как же засада? — спросил он, понизив голос и наблюдая, как охранник слез с козел и стал разворачивать повозку.

Миюри пожала плечами.

— Думаю, там всего один человек, но я бы не заметила, что впереди кто-то есть, если бы этот не сказал. Он действительно хорош.

Их страж выглядел достаточно молодо, но Хайленд действительно предоставила им умелого человека. Он отвёл повозку в более безопасное место, захватил свой лук, вошёл в тень холма и на какое-то время исчез в мягко колышущейся траве.

Вскоре он вернулся, неся на плече паренька.

Юноша на плече охранника показался Коулу похожим на платок, случайно обронённый на грязной улице и подобранный на следующий день.

— Он ранен? В сознании? — спросил он, спрыгивая с повозки и устремляясь к охраннику.

Тот положил свою ношу на участок, хорошо устланный травой.

— Он в порядке. Просто упал от истощения. Так ведь? — спросил он.

Глаза юноши на перепачканном лице открылись, и он кивнул. Из-за грязи его внешность было непросто рассмотреть, но, вглядевшись, Коул увидел, что коротко остриженные волосы паренька были светлыми, как у Хайленд, а глаза великолепного бледно-голубого цвета. Его ухоженность с головой выдавала благородное происхождение. И грязью этот отпрыск благородной крови был покрыт, потому что свалился без сил в грязь на дороге.

— Я был настороже, потому что есть шайки, которые устраивают подобные ловушки, чтобы поймать в них добросердечных путешественников, но...

Коул в какой-то мере понял, почему их охранник был растерян — из-за одежды найдёныша.

Всего один слой верхней одежды и сапоги из мягкой кожи, совершенно непригодные для такой грязи. Его заплечный мешок, и сам себе небольшой, был плоским, похоже, все съестные припасы были уже съедены.

На боку его был странный грубо выкованный меч. Юноша лежал, вытянувшись, и Коул заметил кольчугу под разорванной на спине одеждой. Кольчуга не только тяжела сама по себе, она ещё и не способна согреть на холоде дорог в самом начале весны, что делало её почти бесполезной для обычного путешествия.

Такое одеяние вызывало больше вопросов, чем давал ответов.

— Однако я бы притворился, что не заметил его, будь он просто уличным мальчишкой.

Хайленд послала того охранника обеспечить безопасность путешествия, и столь суровые решения являлись частью его работы, но вместо этого он принёс им этого паренька. А значит, что за этим стояла какая-то причина.

— Великое аббатство Брондел находится прямо по этой дороге, верно? Может быть, он оттуда?

Будь он из охраны аббатства, Коул понял бы меч и кольчугу. Но не его одежду, свидетельствовавшую, что юноша явно не привык к путешествиям или был насколько глуп, что, в конце концов, свалился от истощения.

— Нет. Я тоже был удивлён, но, судя по всему, он ученик и собирается стать рыцарем.

— Что? — отозвалась Миюри, прежде издали с повозки наблюдавшая за происходившим.

Теперь же она поспешно рванулась к борту повозки, замешкалась при виде грязной дороги, быстро сменила башмаки на дешёвые, купленные в предыдущем городе, и осторожно вышла.

Когда юноша осознал присутствие девушки, он, стиснув зубы, сел, вызвав лёгкую улыбку на лице охранника. Миюри передала найдёнышу захваченные ею еду и воду.

— Может, стоит разжечь костёр?

Это предложение выразило их общее желание позаботиться о пареньке.

— Я возьму это на себя, — сказал охранник, затем посмотрел на юношу, державшего в руках мех с водой и наполовину съеденный кусок хлеба. — Эй, малый, если ты хочешь идти с нами, тебе лучше бы разъяснить этим хорошим людям состояние твоих дел.

Эти слова дали ясно понять, кто из них троих принимал решения.

Как бы сильно юноша ни хотел есть и пить, он отважно выпрямил спину, положил мех с водой и хлеб себе на колени и заговорил:

— Меня зовут Карл Родос.

Голос его звучал с хрипотцой, губы потрескались, однако держал он себя с достоинством и вряд ли наигранным.

— Я прохожу обучение у рыцарей Святого Крузы.

Теперь Коул понял, почему у него такой простой меч, такая неуместная кольчуга и почему охранник решил спасти его.

Однако он не знал, почему парнишка оказался здесь.

— Рыцари святого Крузы! — в волнении закричала Миюри. — Это рыцари, которые сражались на острове Круза в далёком южном море, верно?! Золотые рукавицы, серебряные доспехи, развевающийся красный плащ — их символ! Рыцари святого Крузы — сильнейшие в мире!

То, что она всегда была готова слушать в Ньоххире, это истории с подобными действующими лицами. А сверх того рыцари Святого Крузы особо прославились среди бесчисленного множества других орденов. Конечно же, подобное открытие должно было привести Миюри в восторг, однако оно насторожило Коула.

— Я пока только обучаюсь, мне ещё предстоит пройти долгий путь, прежде чем я надену их облачение...

Родос казался немного смущённым, но Коул заметил проблеск гордости в его словах. И хотя он был лишь учеником, Коул слышал, что лишь представители знати могли надеяться войти когда-либо в рыцарский орден. И значит, паренёк был выходцем знатной семьи.

— Но... почему ученик рыцарей Святого Крузы пребывает в подобном месте?

Этот орден был известен как правая рука Папы. Рыцари обосновались на острове далёкого моря на юге, их основное предназначение заключалось в уничтожении любых еретиков и врагов веры. Королевство Уинфилд в его нынешнем состоянии должно считаться одним из самых ненавистных их врагов. Рыцари считали себя карающей дланью Божьей на земле. Если бы они действительно вторглись в королевство, должно было произойти нечто гораздо большее, чем жалкое появление единственного ученика, свалившегося с ног от истощения на обочине дороги. Даже если бы его сюда отправили в качестве разведчика перед началом настоящих боевых действий. Трудно представить, что орден, составленный опытных воинов, отправил бы его столь скудно обеспеченным.

— В общем, э... — запнулся Родос.

— Ну, ты чего, брат. Если рыцарь попадает в руки врага, он не станет так легко всё рассказывать, — вмешалась Миюри, и в её голосе почему-то прозвучала гордость.

Коул усомнился в этом, зная репутацию ордена, но Родосу, похоже, стало легче от наивных слов Миюри.

— Я знаю, что вы сейчас очень помогли мне, и для меня просто ужасно, что я не могу рассказать обо всём. Я должен был доставить письмо великому аббатству Брондел по приказу рыцарей ордена.

— Правда? Мы тоже туда идём!

Родос улыбнулся радостному оживлению Миюри спокойной, зрелой улыбкой, которая подошла бы кому-то старше его.

— Вы все паломники?

Юноша, несомненно, должен был иметь горячую веру, учитывая его происхождение и ученичество в ордене, так тесно связанного с Папой. Коулу было трудно подобрать слова в ответ на этот запросто прозвучавший вопрос.

— Это чуть сложнее, — взялась ответить Миюри. — Но мы с братом... ну, в общем, я называю его братом, хотя он просто работал на моего отца и не настоящий мне брат...

Скороговорка Миюри несколько оглушила Родоса, но он всё же кивнул.

— Как бы то ни было, мы отправились в путешествие увидеть весь мир, и мы занимались гербом в городе Раусборн.

— А, для ответвления рода, надо полагать?

Родосу при его происхождении разговоры о гербах могли представляться чем-то обыденным. Судя по его тону, он нисколько не усомнился в объяснении Миюри.

— Вот-вот. Что-то вроде того. Но потом, изучая наш вопрос, мы узнали, что давным-давно в королевстве было определённое число рыцарских орденов, и мы решили поговорить с кем-то, кто знает всё об этом.

— Есть человек, пастух в аббатстве Брондел, он знает много древних преданий, — добавил Коул.

Родос посмотрел на каждого из них и кивнул.

— Я понимаю. Тогда я думаю, что наша встреча — это не иначе как провидение Господне. Я вижу вашу искреннюю веру в том, что вы находитесь в этой стране.

Удовлетворение, которое Коул ощутил в прозвучавших словах, не было плодом его воображения. Силы, казалось, вернулись к Родосу в ходе этого разговора, на его лице отобразилась бесстрашная решимость, когда он произнёс:

— Если вы только что приехали из Раусборна, значит, вы слышали рассказ о печально известном Предрассветном кардинале.

Коул не мог сравниться с Миюри, когда ход событий поворачивается так резко.

— Конечно. По слухам. Но разве ты не голоден? Мы можем поговорить позже.

Родос собирался что-то сказать, но его прервало урчание в животе. Любой большой мальчик покраснеет, случись с ним такое перед девочкой, не только ученик рыцарей.

Миюри усмехнулась и сказала:

— Если хочешь, время терпит.

Родос окончательно смутился, но потом всё же откусил хлеба, не в силах сопротивляться своему аппетиту.

В итоге он умял три целых куска хлеба с солёным мясом, поджаренным на костре, который развёл охранник.

— Вы, правда, молитесь трижды в день? И что, вам нельзя разговаривать во время еды? Вы действительно можете обнаружить яд в еде с помощью серебряных колец? А вас узнают?

Миюри воспользовалась случаем засыпать Родоса вопросами. Тот, насытившись хорошей едой, заметно успокоился, а для его собеседницы настоящий ученик рыцарей был интересней любого лицедея.

Коул отчётливо понимал, что её вопросы не могут чем-то помочь, но ей хотелось проверить всё, что она прежде слышала, впрочем, он подозревал и то, что она могла действовать с каким-то намерением.

Прежде Родос назвал Предрассветного кардинала "печально известным".

Молодой человек, сопровождавший их, отозвал Коула к повозке в нескольких шагах от Родоса и Миюри, и, делая вид, что занимается вещами, сказал:

— В моём положении я не мог оставить мальчика в его состоянии, поэтому я его подобрал.

За спокойным, почти равнодушным выражением лица охранника Коул почувствовал его готовность связать найдёныша и где-нибудь оставить его, если получит такой приказ.

— Нет, всё хорошо, было бы неправильно бросить нуждающегося. И, к счастью, похоже, он не узнал, кто я.

Болтая с Родосом, Миюри воспользовалась случаем назвать себя Иленией.

— Согласен, но меня заботит, зачем кто-то из этого рыцарского ордена проник в наше королевство.

Коулу было интересно то же самое.

— Судя по его одежде, его, кажется, не слишком хорошо подготовили, верно? — заметил он.

— Это будто его послали прямо сюда с их острова на юге лишь с маленьким мешком на спине. Трудно представить, чтобы он пришёл воевать.

Возможностей оставалось не так много.

— Может, дезертир? — предположил Коул.

— Он показал мне письмо с печатью ордена, чтобы доказать, что ему можно доверять. Он бы не раскрыл себя, будь он дезертиром. Тяжёлый рабский труд ждал бы его в случае поимки.

И он не ошибался.

— Но у меня есть одно предположение. Немного замысловатое, так что оставим его до приезда в аббатство.

Завершая разговор, охранник сложил обратно в повозку дрова и растопку, оставшиеся после разведения костра. Родос мог что-то заподозрить, если бы их разговор длился слишком долго.

Но нужны ли были такие предосторожности?

— Брат? — беспокойно встрепенулась Миюри. — Спит. Думаю, когда он согрелся и наелся, он почувствовал себя в безопасности.

Увидев крепко спящего у костра Родоса, Коул невольно переглянулся с охранником. Трудно было увидеть в этом пареньке воина, нёсущего войну, которой так долго опасались, либо разведчика, засланного для подготовки неизбежной войны. Глядя на Родоса, Коул увидел в нём сходство с собой.

Он в спешке, не определившись с тем, куда держать путь, покинул дом, надеясь изучить Священое писание Единого Бога, ему пришлось влачить нищенскую жизнь, очень скоро его судьба повисла на волоске. Когда он оказался в большой беде, Лоуренс и Хоро, случайно оказавшиеся рядом, спасли его, положив начало его новому долгому пути, который сегодня разделяет с ним Миюри.

И она, конечно, слышала эту историю от своей матери.

— Мама рассказывала, что ты был таким же, брат.

— Я тоже мог съесть три целых куска хлеба, — ответил Коул, и она довольно подмигнула в ответ. — Ещё далеко до аббатства? — теперь он обращался к охраннику.

— Мы немного опаздываем, но, думаю, сегодня вечером приедем, — слегка пожал плечами тот.

— Тогда отправляемся. Я бы не хотел, чтобы этот измученный малый так и спал на земле.

Охранник молча кивнул, загасил костёр, затем погрузил в повозку, как бревно, спящего Родоса, даже не проснувшегося от столь бесцеремонного обращения. И страдальческое выражение на его лице появилось не от боли, а из-за кошмара, который ему, видимо, снился.

— О Боже... — он пробормотал это несколько раз.

Миюри захватила разогретой на костре воды и теперь вытирала Родосу лицо смоченной тряпицей. Она положила его голову себе на колени и гладила его по волосам, не обращая внимания на то, что её одежда может испачкаться. На глазах Родоса выступили слёзы. Он выглядел слишком уязвимым, слишком слабым для самого гордого, знаменитого и могущественного ордена рыцарей в мире.

В какой-то момент Родос проснулся и, вскрикнув, подскочил на тележке.

— Чт... а, чт...

Он хлопал себя по всему телу, похоже, проверяя, всё ли на месте, когда очередь дошла до левого бедра, Коул понял, что юноша ищет свой меч.

— Твой меч здесь. А твоё письмо в нагрудном кармане, — показал охранник, на всякий случай отложивший оружие в сторонку.

Родос, по-видимому, понял и, успокоившись, снова уснул.

До аббатства было уже рукой подать, когда они снова остановились. Было не слишком холодно, поэтому было принято решение заночевать под открытым небом вместо того, чтобы продолжать двигаться в темноте, рискуя заблудиться. Коул не преминул сказать, что в этой ночёвке охранник не виноват, но тот всё равно чувствовал свою ответственность.

Родос проснулся и посмотрел на небо, теперь чёрное, как смоль. Над ярко-красным огнём костра булькала вода в котелке.

— О...

— Прости. На самом деле мы надеялись добраться до аббатства ещё до того, как ты проснёшься, — сказал Коул, и охранник опустил взгляд.

Они собирались к ночи добраться, но состояние дороги оказалось куда хуже, чем ожидалось, им пришлось в пути остановиться, когда увязло в грязи колесо повозки.

— Я... я... понятно. Мои извинения. Мне не удалось удержать себя в руках.

Родос сел, и Миюри протянула ему чашку с разогретым козьим молоком, купленным в одном из городов по дороге, туда были добавлены ещё мёд и вино. Напиток этот Коул приготовил для самой Миюри, но, вероятно, он вполне подойдёт и ученику рыцарей, выглядевшему сущим ребёнком.

Затем Миюри и сама села рядом с Родосом. Ей, похоже, было неловко оставлять его одного.

— Тебе снились ужасные кошмары, пока ты спал, — сказал Коул, он не только беспокоился о парнишке, но и искал ответы.

Родос сразу понял обе стороны замечания и, опустив голову, промолчал.

— И эта твоя одежда, тоже не слишком подходящая, чтобы путешествовать по этим местам. Если ты хочешь продолжать... мы можем попробовать помочь тебе.

Пока Родос сидел с опущенной головой, Миюри зачерпнула из котелка большую порцию баранины с луком в миску и протянула её юноше. Тот поднял глаза и молча улыбнулся. Даже при свете костра было видно, как он покраснел, когда брал у неё миску.

Коул видел перед собой ребёнка из хорошей семьи, какие можно встретить где угодно. Но как бы плохо он ни ориентировался в мирских делах, ему была очевидна необычность положения Родоса. К тому же охранник по дороге поведал кое-что из слухов о рыцарском ордене.

— Ты идёшь просить помощи у аббатства Брондел. Так ведь?

От этого вопроса Родос дёрнулся, чуть не пролив содержимое миски, которую он держал на коленях.

— От-откуда ты?.. Вы прочли моё...

— Мы не читали твоё письмо. К своему выводу я пришёл, учтя твоё состояние и положение в ордене.

По крайней мере, со слов охранника.

— Не устраивай ему допрос, брат, — вмешалась Миюри. — Ты не обязан отвечать. С их стороны это просто подло.

Она естественным образом приняла сторону Родоса.

До того охранник со всем хладнокровием пришёл к выводу, что парень может легче раскрыться, если Миюри установит с ним взаимопонимание, так и было решено поступить, но у Коула было ощущение, что её поддержка не была такой уж неискренней. В конце концов, Родос был частью легендарного рыцарского ордена, которым она так восхищалась.

— Нет, они не подлые, — ответил Родос, оправдывая предположения охранника, и поставил миску на колени. — Вы мне очень помогли. Вы везли меня, пока я спал, и даже кормили... Могу предположить, что вы из торгового дома. Вам, должно быть, интересно, что мог затеять кто-нибудь вроде меня.

Будучи лишь немногим старше Миюри, он говорил с примерной учтивостью.

— Уверен, рано или поздно всё выяснится. Так что... — он посмотрел на Миюри, сидевшую рядом. — Тебе сейчас не нужно с ними спорить. Со мной всё будет в порядке. Я не хочу, чтобы твоё красивое лицо портил этот хмурый взгляд.

И он улыбнулся, стараясь её успокоить. Она привыкла к тому, что её называли очаровательной, но, возможно, впервые её кто-то назвал красивой. Нечасто кому-нибудь доводилось увидеть её в таком смятении и смущении.

Даже будучи учеником, рыцарь должен был быть достаточно добродетельным, чтобы помогать слабым и отгонять зло. И Родос казался образцом того, кто стремился к рыцарству.

— Если есть что-то, что вы хотите узнать, спрашивайте. Благодарю вас за приют и еду. То, что я знаю, я вам расскажу, — произнёс Родос с силой духа, какую они бы никогда не заподозрили у мальчишки, свалившегося на обочине дороги.

Охранник молча кивнул, взял хранившийся у него меч юноши и перебросил ему поверх костра.

— Меч желает оставаться с сильным.

Родос, машинально поймав меч, искренне склонил голову в ответ, он понимал, что этим жестом охранник признал его.

— Что ж, могу ли я спросить... — Коул прочистил горло и повторил то, что узнал от охранника. — Я слышал, что рыцари Святого Крузы — нет, ваше подразделение в составе рыцарей Святого Крузы, если точнее, — страдают от бедности. Этот слух верен?

Орден рыцарей святого Крузы был организацией, собравшейся под именем папы и сражавшейся во имя веры. С той поры, как церкви распространились по многим странам, рыцарский орден формировался из лучших среди лучших со всего света. В разгар войны с язычниками религиозная приверженность стран оценивали по числу их выходцев среди рыцарей Святого Крузы. И потому короли и землевладельцы отовсюду слали своих самых свирепых воинов и старались опередить друг друга в сборе пожертвований. И по этой причине внутренняя организация ордена не была монолитной. Насчитывалось много подразделений, разделённых по странам набора рыцарей, подразделения соперничали друг с другом, стремясь показать себя истинным сосудом воли Божьей, а в их центре даже доступ к удовлетворению повседневных потребностей зависел от их положения.

Миюри любила рассказы о рыцарях, и, похоже, она уже размышляла о том, что было о рыцарях известно всем, однако всё это привело Коула к одному выводу.

Королевство Уинфилд, конечно, в прежнее время собирало достаточно пожертвований, чтобы иметь собственное подразделение среди рыцарей Святого Крузы, но сейчас королевство прямо противостояло Папе. С точки зрения королевства пожертвования рыцарям Святого Крузы, содержавшие их подразделение из королевства, были, по сути, благом и милосердием для врага. А с точки зрения Папы, его вооруженные силы содержались бы враждебной страной.

Когда пожертвования от королевства иссякли, подразделение рыцарей из королевства Уинфилд потеряло поддержку. А что ещё хуже, появилась странная личность по имени Предрассветный кардинал, подрывавшая интересы Папы. Коль скоро это подразделение в ордене состояло из подданных королевства Уинфилд, их братья-рыцари стали сомневаться в подлинности их веры. Охранник сказал Коулу, что слухи об этом принесли торговцы, действовавшие на морях.

И потому Родос ответил:

— Сказано, что голод наступил из-за недостатка веры.

Хотя он, вероятно, не мог прямо признать бедность подразделения во имя чести своего ордена, Коул понял положение дел.

— А слух о вашем возвращении в королевство?

Родос на мгновение задумался, прежде чем заговорить.

— Наше положение трудное, но то же самое я могу сказать и обо всей Церкви, и о священнослужителях в этой стране. Вот почему, — он приложил руку к груди, чтобы убедиться, что письмо было на месте, и продолжил, — мы пришли с предложением единства.

"Он умный малый", — подумал Коул.

Если они не могли оставаться на земле ордена, им оставалось лишь вернуться в королевство. Однако если сдаться королю, противостоявшему Церкви, то их право именоваться рыцарями веры было бы поставлено под сомнение. Должно быть, им пришла в голову мысль присоединиться, в крайнем случае, к церкви королевства.

Ограниченные в имевшихся средствах, они сначала отправили мальчишек, вроде Родоса, чтобы, не тревожа королевство, изучить различные возможности.

— Ты говорил, что рано или поздно мы узнаем об этом, — напомнил Коул.

Родос кивнул.

— Корабль с нашим командиром на борту должен был покинуть остров Круза вскоре после нас, приплывших первыми. Думаю, в ближайшем будущем они высадятся в каком-нибудь порту королевства. Понимаете, условия на острове... они хуже с каждым днём.

Другими словами, дружба и товарищество касалась только тех, кто не вызывал никаких сомнений. Рыцарей из королевства Уинфилд считали, прежде всего, поданными своей родины, а не рыцарями. Когда для них иссяк поток пожертвований, когда они встретили несправедливое обращение со стороны остальных рыцарей ордена, те, кто больше не мог оставаться на острове, теперь были вынуждены искать себе новое место. Но положение тех, кто принадлежал как к Церкви, так и к королевству, стало тяжёлым.

Коул посочувствовал рыцарям, оказавшимся в такой ситуации, когда Родос сжал кулаком колено и сказал напряжённым голосом:

— Но наша вера не претерпела никаких изменений.

На сжатый кулак ученика рыцарей упала слеза.

Ощутив слёзы в своих глазах, Родос не знал, куда деваться, но когда Миюри ласково положила руку ему на плечо, он больше не мог сдерживаться. Девушка обняла его голову и посмотрела на Коула. Она смотрела встревожено и озадачено.

Когда королевство бросило вызов Церкви, Коул видел в его борьбе много справедливого. Церковь не гнушалась коррупцией и привыкла пользоваться своими привилегиями. Он по-прежнему считал, что когда-то всё это нужно исправить.

Однако, изменение мира, особенно по мере нарастания этого движения, неизбежно вовлекало в этот процесс всё больше людей. И люди Церкви не были исключением. В Церкви были и те, кто имел истинную веру, и Коул никогда не собирался причинять этим людям вред. Тем не менее, огромные волны, сотрясавшие общество, нельзя повернуть вспять, сколько бы он ни думал, что полное уничтожение не будет правильным.

Став свидетелем боли и тоски Родоса, Коул мог лишь сложить руки на груди.

Его действия причиняли боль людям, о которых он даже не думал. Вряд ли будет верным не замечать их или просто извиниться перед ними. В такие времена молитва и вера были бессильны.

То немногое, что он мог сделать, — это добавить в костёр ещё дров.

Наутро, когда Коул проснулся, Родоса уже не было.

Охранник, вороша палкой угли горящего костра, сообщил, что юноша отправился в путь до восхода солнца, и вкратце пояснил причину этого — будущий рыцарь, даже в пору ученичества, не должен проливать слёзы на людях.

Рыцари святого Крузы оказались в жалком положении, провалившись в трещины противостояния королевства и церкви. Когда Коул подумал, что и он приложил руку к развитию этих трещин, он почувствовал, что частично ответствен за слёзы паренька.

— Интересно, примет ли его аббатство.

Охранник, разогревавший коровье молоко, скорее всего, для завтрака, посмотрел на Коула, затем снова на огонь, и лишь потом ответил.

— Я не уверен в этом.

— Но он из рыцарей святого Крузы. Разве для них не будет честью принять его?

— Я сомневаюсь, что крупные организации с долгой историей вроде аббатства Брондел будут готовы встретить столь очевидную опасность с распростёртыми объятиями. Рыцари — друзья и враги для обеих сторон, это самое болезненное положение во время войны.

— Это из твоего опыта? — спросил Коул, и охранник пожал плечами.

— Я был наёмником до того, как меня взяла к себе наследница Хайленд. А до того я жил в приграничной деревне, которую постоянно захватывали разные силы. Землевладелец, которому мы присягали, то и дело менялся, а потому нам никто не доверял, и нас преследовали. Мы всё время оставались на одной и той же земле, но я помню, что мы ощущали себя вечно потерянными.

Коул промолчал, на что охранник чуть улыбнулся.

— Вот с едой у нас получалось довольно странно.

— С едой?

— Сходившиеся в этом месте страны были соседями, но их привычки в еде были совершенно разными. В одном месте мясо варили, а в другом жарили на огне. Наша деревня постоянно переходила из рук в руки, и всякий раз нам приходилось то варить мясо, то жарить на прутьях, и так снова и снова. Всё лишь для того, чтобы наши новые правители не считали нас чужаками, которым не место рядом с ними, — на лице охранника промелькнула слабая улыбка, когда он, вздохнув, словно погрузился в воспоминания того времени. — Всякий раз, когда мы приветствовали нового землевладельца пиршеством, он бросал мясо на землю и кричал, что это еда притворщиков. Когда мальчик сказал, что они совсем не изменились, меня это сильно задело.

Охранник вдруг поднял голову и серьёзно посмотрел.

— Прости. Ужасно скучная история.

— О нет, совсем нет...

Это была история о непостоянстве собственного положения и союзников, непостоянстве, превышающем переменчивость погоды.

Охранник стал с безразличным лицом смотреть на огонь.

Коул со вздохом поднялся и заглянул в повозку, где на вещах, как на постели, пристроилась на ночь Миюри, сейчас она уже проснулась и разглядывала какой-то кусок ткани.

— Что это у тебя?

— Мм, — послышалось откуда-то из глубины её горла, девушка неохотно села и, высоко подняв руки, от души потянулась. — Мне это дал рыцарь. Он сказал: "Мы ещё встретимся, когда я вырасту".

На окрашенном куске ткани в её руках был вышит герб — скрещённые мечи перед символом Церкви. Цвет ткани и герб принадлежали ордену рыцарей Святого Крузы.

— Он ведь рыцарь, вроде тех, о ком мне рассказывали в сказках, но... он оказался плаксой. От него пахло слезами.

Барды часто пели о рыцаре, который направлялся на битву с драконом и в деревушке, попавшейся по дороге, встречал девушку, прощаясь с которой он оставлял что-то из своей одежды с рыцарским гербом, как доказательство своего отношения к девушке.

Миюри, раздумывая о том, как это произошло в настоящей жизни, повернулась к Коулу, всё ещё прижимая герб на ткани к носу, её глаза сердито блеснули.

— Ведь это вроде любовного письма? Ты не ревнуешь, брат?

Он мог ответить лишь усталой улыбкой.

— Думаю, он замечательный человек.

Миюри тут же надула щеки, выдохнула на герб и добавила:

— Мальчик сказал, что родился в этих местах.

Родос был, кажется, немного старше Миюри, но она сочла правильным назвать его "мальчиком", и улыбка Коула оказалась несколько напряжённой.

— Я сказала ему, похоже, у тебя сейчас трудное время, почему бы не вернуться домой ненадолго? Он же из благородной семьи, правда? По крайней мере, он вёл себя изящно... и всё такое.

— Человек должен иметь определённую репутацию, чтобы иметь право стать рыцарем, так что это вполне может быть правдой.

— Но если он родился здесь, как он мог не знать, что надеть так мало одежды в это время года будет для него слишком сурово?.. Когда я спросила его, мне показалось, что он понятия об этом не имел. Он сказал мне, что кто-то из тех, кто стоял выше, послал его сюда лишь потому, что он здесь родился. На самом деле он не был здесь с тех пор, как его изгнали ещё совсем маленьким.

Коулу было несложно представить, как ещё при свете звёзд беседовали Миюри и Родос, пока он не ушёл. Это была трогательная сцена, но кое-что в её словах привлекло его внимание.

— Изгнали? Ты имеешь в виду из его дома?

— Он сказал, что родился шестым сыном в семье. Дом мог унаследовать только его старший брат. Второй и третий нужны лишь про запас, если с первым братом что-то случится, но он сказал, что их вышвырнут, как и остальных, когда все вырастут.

Такова была система первородства у аристократов.

Если право наследования разделить между всеми детьми, то пришлось бы дробить и владения, и могущество рода раскрошится. И потому, как птицы выбрасывают из гнёзд самых слабых птенцов, так и аристократы часто вышвыривали из родовых гнёзд ненужных детей.

— Все ненужные мальчики становятся рыцарями. В то же время, похоже, самым старшим никогда не стать рыцарями. Даже подумать не могла о таком.

В купальнях Ньоххиры, развлекаясь, рассказывали об идеализированном, придуманном мире рыцарей. Выходцы благородных семей, объединённые зовом сердца, чтобы сражаться во имя справедливости, искоренять зло, уничтожать легендарных тварей и спасать тех, кто в том нуждается. Но за поднятым занавесом открывалось, что система рыцарства в действительности создавалась несовершенным устройством мира.

Может быть, именно поэтому они стремились представить миру идеализированную картину, изображавшую их.

— Мне кажется, я просто думала, что он потрясный и особенный, — сказала Миюри, будто просыпаясь, потом она посмотрела на Коула. — Но... ты по-прежнему потрясный и особенный, верно, брат?

Коулу снова осталось лишь улыбнуться в ответ на её недвусмысленный перевод темы. Когда Миюри приблизилась, чтобы прижаться к нему, он, удачно уклонившись, посмотрел туда, куда, как он полагал, ушёл Родос.

Парень был и не был частью ордена рыцарей Святого Крузы, так же, как вместе с другими рыцарями был и не был подданным королевства Уинфилд. Коул чувствовал в этом нечто странно знакомое, нечто очень похожее на его отношения с Миюри.

Так же, как ему надо было решить вопрос своих отношений с ней ради собственного герба, так же и Родосу с его товарищами надо было что-то решать со своими оторванностью и беспомощностью. Они не имели возможности рассчитывать на кого-либо в своём столь двусмысленном положении.

Коул просто помолился, чтобы странствующим рыцарям посчастливилось найти более подходящее название.

— Эй, что мне делать с этим гербом? — спросила Миюри, глядя на Коула с выражением лица, говорившим, что она получила что-то невероятно драгоценное.

— Это его чувства. Храни их.

Миюри приподняла плечи и сощурилась, глядя на него.

— Ты, кажется, действительно ничего не знаешь о девушках, не так ли?

— Что?

Когда Миюри спрыгнула с повозки, Коул ещё какое-то время просто стоял молча.

После завтрака он увидел, как она пришивала герб к своему поясу, и смог лишь выдать очередную усталую улыбку.

Охранник не ошибся, сказав, что аббатство было уже совсем рядом.

Когда взошло солнце, они, двигаясь под безоблачным голубым небом, вскоре увидели здание, окружённое массивной каменной стеной.

— Надо же, как настоящая крепость...

— Это очень, очень древнее аббатство. Оно основано во времена, когда ещё бушевала война с варварами, — ответил Коул, и Миюри, впечатлённая зрелищем, кивнула.

Но в отличие от Миюри, испуганно сжавшейся перед размерами строения, Коул обнаружил, что аббатство Брондел кажется ему меньше, чем по его детским воспоминаниям. Каменная стена, веками защищая этот Божий дом, конечно, не перестраивалась, хоть и несколько обветшала. Он ощутил волнение, осознав, насколько он вырос. Он, приехав тогда по снегу на здоровенной лошади верхом, был тогда намного моложе нынешней Миюри. Пришло понимание, что, возможно, именно тогда Коулу доводилось чаще всего касаться хвоста мудрой волчицы Хоро, и улыбка невольно появилась на его лице. Миюри недоумённо посмотрела на него.

— Вы встретитесь с пастухом? — спросил охранник.

— Да. Думаю, хижина, которую мы ищем, находится где-то там внутри. В любом случае, мы посетим само аббатство, чтобы засвидетельствовать своё почтение.

Слова Коула расстроили Миюри, и он с улыбкой успокаивающе похлопал её по голове.

— Это большое аббатство, поэтому мы не сможем увидеть Родоса.

— Было бы неловко, если бы мы встретились!

Родос подарил ей герб и сказал, что они встретятся, когда он станет старше и мудрее. Было бы, конечно, не слишком хорошо увидеться, когда ещё дня не прошло.

— Я отнесу письмо наследницы Хайленд, — сказал охранник и, легко спрыгнув с козел повозки, поспешил к главным воротам.

Миюри, наблюдая за ним с повозки, спросила:

— Монастырь курицы будет таким же большим?

Похоже, она не собиралась называть Шарон, являвшуюся воплощением орлицы, как-то иначе.

— Знаешь... я слышал, это аббатство получало много пожертвований от богатых и знатных людей и вовсю занималось торговлей.

— Думаю, он не будет таким большим, потому что курица и более бледное подобие не кажутся теми, кому хорошо удаётся добывать деньги.

Коул криво улыбнулся колкости Миюри, но вместе с тем подумал, что монастырю не подобало бы преуспевать в торговле. Аббатство Брондел скопило так много богатств, что, попав в ужасное положение, оно привлекло не желающих помочь, а кучу торговцев, слетевшихся сожрать его труп.

— Но если бы у них был такой же большой, то они могли бы разместить в нём пару рыцарей, — добавила Миюри, упорно не глядя на Коула, её глаза не отрывались от ворот аббатства.

Она тоже знала о положении рыцарей Святого Крузы и об их отношениях с королевством. Рыцари не сделали ничего плохого, и не было каких-либо причин отправлять юношу, ещё только ученика, в далёкую страну, обременив его письмом с просьбой о помощи и заставлять бродить по непривычной местности в непригодной одежде.

Миюри была расстроена трагическими обстоятельствами, с которыми столкнулись рыцари, равно как и тем, что ей с Коулом приходилось быть частично ответственной за их нынешнее тяжёлое положение. И никто ещё не мог ни указать на допущенную ошибку, ни найти путь к сосуществованию.

Скорее всего, её сердило всё вместе взятое.

— Я знаю, что охранник уже говорил это, но рыцари святого Крузы — гордость всей Церкви. Думаю, его точно встретили с распростёртыми объятиями, — сказал Коул.

Миюри кивнула, затем, со словами "Надеюсь, что так", кивнула снова.

Вскоре вернулся охранник и сообщил, что, хотя аббатство сейчас не могло принимать паломников, им разрешили навестить пастуха. Казалось, его беспокоило, что даже с письмом Хайленд им не позволили большего. Сам Коул почувствовал странное воодушевление, увидев эту кичливость аббатства, такую же, какую сохранили его воспоминания.

Они вместе с повозкой вошли в проход у главных ворот, и охранявший их человек строго сказал не входить ни в какие здания, кроме хижины пастуха.

Территория аббатства была размером с небольшую деревню, хижина, где жил пастух, находилась в углу.

— Ууу, воняет овцами, — заметила Миюри.

Хижина тоже показалась Коулу намного меньше, чем в детстве. Охранник постучал в дверь, и вскоре появился одинокий старик.

— Давненько это было, — сказал Хаскинс, ни одна чёрточка не дрогнула на его будто окаменевшем лице.

А ведь один из собратьев Шарон заранее оповестил его письмом. Утратив обычную живость, Миюри спряталась за Коулом.

— Ну же, Миюри, поздоровайся. Этот человек много лет назад помог твоим родителям.

Старик был высок, с длинными волосами и длинной бородой, его кожа напоминала дублёную шкуру.

Миюри, похоже, ощутила его истинную силу, она съёжилась так сильно, как не сделала бы никогда даже перед лицом настоящей королевской семьи.

— Зд-здравс... Моё и-имя... Миюри, — робко сказала она и снова тут же спряталась.

Хаскинс молча перевёл взгляд с Миюри на Коула.

— Подумать не мог, что наступит день, когда я встречусь с дочерью этой волчицы, — сказал он почти удивлённо, затем дёрнул подбородком и исчез в хижине.

Он так пригласил их войти.

— Брат... Он действительно баран?

Легендарный баран, перед которым чувствовала себя неуверенно сама Хоро, мудрая волчица.

Коул был только счастлив тому, что Миюри настолько осознала всю мощь этого существа.

— Ты не можешь себя с ним сравнивать? — спросил он, и девушка энергично покачала головой.

На гербе королевства Уинфилд был изображён огромный баран, его мощные плечевые мышцы обрамляли ему морду подобно львиной гриве, а копыта твёрдо упирались в землю. Этот баран жил с таких древних времён, что отнёсся к мудрой волчице, как к ребёнку, и, вероятно, он сильно отличался от обычных овец.

— Зайдём, — сказал Коул и двинулся вперёд.

Охранник поправил сумки на плечах, Миюри покрепче вцепилась в одежду на спине Коула, и оба последовали за ним.

Хижина выглядела трёхэтажной снаружи, но большая часть внутри составляла единое пространство, а половина того, что соответствовало второму этажу, служила складом для всякой всячины и обычно пустовала. Часть первого этажа была открыта наружу, чтобы овцы могли заходить и выходить. Даже в этот момент одна овца входила, толстая от шерсти, а другая выходила, изрядно постройнев.

— Ты был занят стрижкой?

— Боюсь, что это время мне надо будет использовать для работы, — ответил Хаскинс, подняв ножницы, которые казались достаточно большими, чтобы отрезать голову человеку.

Не имея свободного времени, Хаскинс всё же не стал просить их сразу же уйти, и Коул, закатав рукава, взял ещё одну пару ножниц.

— Я помогу.

Охранник вопросительно посмотрел на Коула, потом опустил на пол сумки и тоже взялся за ножницы, Миюри, в конце концов, последовала общему примеру, все сообща принялись за дело.

Когда они закончили стрижку, охранник ушёл с другими пастухами мыть шерсть. Возможно, так он проявил своё внимание, оставив наедине.

Огонь, как и в прежние времена, поддерживался в утопленном в землю очаге, а не в камине.

Когда они удалили с тлеющих углей золу и подложили новых дров, молодой человек с аккуратно выточенными чертами лица принёс железный кувшин с деревянными чашами. Напиток в кувшине пах маслом и был Коулу незнаком.

— Ты баран? — спросила Миюри у молодого человека, тот лишь улыбнулся и вышел.

— Он добрался сюда из восточной страны, о которой я никогда раньше не слышал. Это напиток его родины.

Хаскинс создал здесь, на земле аббатства, дом для овец-воплощений, приезжавших отовсюду в поисках места, где им можно было жить. Должно быть, он трудился над этим десятилетиями, если не столетиями.

Иления сказала, что её образ мышления не совпадает с Хаскинсом, но они обладали схожей силой.

— Что вам нужно сегодня?

— Мы пришли послушать несколько историй древних времён.

— Древних? Ты снова ищешь святые реликвии?

— Вроде историй о рыцарских орденах, которых теперь нет, — ответила Миюри, выглянув из-за Коула и тут же спрятавшись обратно.

Хаскинс молча мигнул, затем вздохнул.

— Вот, что вы хотите услышать?.. В прямом смысле истории древних времён, как я понял. В королевском книгохранилище ещё должны быть книги про рыцарей.

— Мы надеялись что-то услышать напрямую от того, кто в них участвовал, — ответил Коул, выпрямляя спину. — Мы с Миюри надеялись создать герб, который сможем использовать только мы двое. И мы считали, что кто-то твоего уровня должен был каким-то образом быть причастным к историям о рыцарях и учреждении королевского рода.

Высказав это вслух, Коул осознал, насколько неприятный смысл был заключён в этих словах.

Но, заметив, что Миюри, прятавшаяся за ним, прижалась лбом к его спине, он подумал, что это было самым лучшим, что можно было сделать, чтобы противостоять её чувствам к нему.

— Если мне не изменяет память, — заговорил неподвижно сидевший Хаскинс, — они называют тебя Предрассветным кардиналом.

Золотой баран никогда не был отшельником. Он держал глаза и уши широко открытыми, чтобы лучше защитить своих собратьев-овец. Вероятно, он полагался на них и для сбора сведений из внешнего мира.

— Священник и девушка-волчица. Вы, по сути, пытаетесь смешать масло и воду.

— Да. Вот почему мы решили обзавестись собственным гербом.

Вместо другого обета.

Старик, должно быть, уловил скрытый смысл слов. Он так глубоко вдохнул, что его спина, казалось, вспухла. Казалось, что в нём борются удивление и с трудом сдерживаемый смех.

— В прошлый раз вы пришли по довольно странной причине, и это справедливо и сейчас, — он изумлённо наклонил голову набок, хрустнув позвонками на шее. — Древние истории, да? Сомневаюсь, что они сильно помогут в том, о чём вы мне сказали.

Хаскинс снял с огня железный кувшин и налил из него в свою чашку. Ручка, похоже, была сделана из орехового дерева и украшена сложного узора резьбой. Коул сомневался, что этим увлекался сам Хаскинс, вполне вероятно, что узор вырезал кто-то из его собратьев, обитавших здесь, на миг представив себе их мирную жизнь в этом месте, он ощутил чувство спокойствия.

Густой запах масла распространялся от наполненных чаш. Коул сделал глоток из своей.

— Думаю, они очень помогут, — сказала Миюри. — Я была счастлива, когда мой брат сказал о гербе, но... потом я узнала, что это не так легко сделать, это когда я почитала кое-что в книгохранилище большого города.

Стеклянные глаза Хаскинса обратились к Миюри, Коул тоже с удивлением посмотрел на неё.

— Я прочитала книгу, в которой был ты, и это было потрясающе. Что за приключение!

— То был шустрый парнишка, который ещё всё бегал.

История королевства началась с того, что молодой человек, которому предстояло стать первым королём, унаследовал земли своего отца, а затем уже как первый аристократ вступил в войну, чтобы изгнать дикарей с острова. Конечно, история основания королевства была полна преувеличениями и драматизацией. И большинство людей воспринимали Золотого барана, являвшегося каждый раз спасти короля, как ещё одно проявление воображения рассказчиков среди многих других.

Но простое высказывание Хаскинса заставило Коула понять, что эти истории по своей сути правдивы. Он означало, что такое восхитительное приключение великого молчаливого барана с золотой шерстью и "шустрого" молодого аристократа, в чьих глазах горела надежда, впрямь случилось когда-то.

— Герб — это то, в чём все эти приключения и истории будто спрессованы в одно целое, и то, что заставило меня задуматься над тем, насколько мы с братом, может быть, ещё слишком молоды. Я подумала, возможно, будет оскорбительно по отношению ко всем остальным, если мы поместим на герб наши символы вместе с остальными.

Как безумно ни радовалась Миюри, она, по-видимому, достаточно спокойно приняла реальность ситуации. Напротив, было похоже, что она хотела бы иметь историю, достойную герба. Мысли Коула растворились в смехе Хаскинса.

— Замечательная девушка. Я почти усомнился, что ты дитя волчицы.

Хаскинс производил впечатление неразговорчивого мудреца полей, но, улыбнувшись, он показался удивительно добрым стариком. Он отпил маслянистого напитка и сказал:

— Твоя мать была поистине нахальной волчицей...

Коул вспомнил неприятный разговор из тех давних времен, и это вызвало у него непередаваемое чувство.

— Да. Была такая история. Та, которую сейчас все принимают за сказку. Ту, которую никто в человеческом мире не принял бы за настоящее событие, ту, что была похоронена в песках времени, — Хаскинс вздохнул. — Единственные, кто когда-либо приходил в это аббатство, услышав, что легендарный Золотой баран всё ещё живёт здесь, — это твои родители. Как до их прихода, так и намного позже. Если честно... — он оборвал себя, затем пожал плечами. — Я был счастлив. Мы решили затаиться под толстым слоем пыли в самых глубинах времени. Я был почти ошеломлён их великолепием, когда увидел, что есть те, кто ещё отважно борется с приливами времени.

Его глаза замерли, вглядываясь в старые времена, лёгкая улыбка появилась на его лице. В этот момент Коул задумался, не Хаскинс ли выбрал железный кувшин.

— Твои родители подарили мне глоток свежего воздуха. Возможно, я смогу продержаться ещё лет сто, — Хаскинс посмотрел на Миюри. — Юная волчица, ты, желающая знать прошлое ради будущего, что ты хочешь услышать?

Миюри выпустила уши и хвост и выбралась из-за спины Коула.

— История о тебе и короле, конечно же, должна быть в первую очередь!

Уголок рта Хаскинса приподнялся в улыбке, он сказал:

— Интересно, смогу ли я вспомнить, что произошло?

И начал рассказывать.

Хаскинс рассказал о том, как он вместе с первым королём боролся за объединение острова, ещё не именовавшимся королевством. Его рассказ производил иное впечатление, если сравнивать с тем, что им довелось услышать в лавке с оберегами. Из слов пастуха не следовало, что страна быстро стала единой, когда древняя империя и солдаты Церкви вторглись на остров и изгнали дикарей. Древняя империя постепенно приходила в упадок, и потому Церковь не могла позволить себе вечно участвовать в делах этой далёкой островной страны. Рыцари империи, окончательно укоренившиеся на этой на земле, и рыцари Церкви начали соперничать за власть. Именно в возникшей неразберихе Хаскинсу выпала возможность попасть на остров, чтобы получить свою выгоду в обстоятельствах этой войны.

Форты и крепости, построенные в эту эпоху участниками сражений, стали со временем основой для создания аббатства Брондел, собора, вокруг которого вырос город Раусборн, да и других ныне крупных городов королевства. Почти двести лет военные действия на острове перемежались перемириями. Тогда-то и появился Уинфилд I, основатель королевства Уинфилд.

Обычная история для войны: его отец погиб в сражении, и он в очень молодом возрасте унаследовал отцовские земли. Хаскинс, путешествовавший в поисках места под убежище для собратьев-овец, решил использовать этого молодого парня для этой цели и пришёл к нему. Так они впервые встретились.

Хаскинса сразу потрясло отношение этого мальчишки к ситуации. Вместо жара амбиций в его душе царил безграничный оптимизм, ему ничего не стоило влезть в безнадёжное сражение ради помощи нуждающимся. Хаскинс не мог оставить невинного мальчика на произвол судьбы, он время от времени использовал свою силу Золотого барана, чтобы помочь ему — то открыто, то тайно. Однажды произошло событие, ставшее ключевым. Кто-то из людей короля поймал дикую овцу, забредшую в их лагерь, но король решил не пускать её на обед, он привязал письмо к шерсти и отпустил её. В письме он выразил благодарность Золотому барану.

Именно тогда Хаскинс пришёл к убеждению, что если бы этот мальчишка объединил остров, получилась бы мирная страна. Хаскинс решил открыться ему и открыто протянул руку молодому аристократу, чтобы сделать следующий шаг к объединению страны.

Миюри и Коул были зачарованы магией этой истории.

Один раз рассказ прервался, когда охранник пришёл за решётчатым деревянным приспособлением для отжима воды из шерсти, но к заходу солнца страна, наконец, объединилась, и они дошли до того момента, когда молодой аристократ стал королём, а баран с золотой шерстью сообщил о своём уходе в тень, поскольку он принадлежал к древней эпохе.

— После этого ты его уже не видел?

— Мальчик однажды пришёл сюда, и мы столкнулись друг с другом, но не более того. Мы, конечно, сделали вид, что не знаем друг друга, но в том же году двор заказал целую гору шерсти.

Отношения между ними потускнели подобно серебру, Миюри, услышав об этом, резко вдохнула, будто сделала глоток чего-то вроде "выбейдуха".

— Один лишь раз после этого он призвал меня — уже лёжа на смертном одре. Его слуга пришёл сюда и сообщил, что король считал для себя необходимым вернуть деньги, взятые в долг во время войны.

В рассказах о войне часто встречается ситуация, когда потерпевшая поражение армия останавливалась в бедной деревне, которая из преданности предоставляет еду и жильё в долг. А спустя несколько лет, одержав чудесную победу и обретя титул короля, военачальник возвращался в бедную деревню золотом выплатить этот долг.

— О чём ты с ним говорил? — спросила Миюри.

Им ведь наверняка было о чём поговорить. Но Хаскинс пожал плечами:

— Я спросил его, почему у барана на его гербе такая короткая шерсть.

Коул вспомнил, как выглядит герб. Конечно же, шерсть у барана была достаточно короткой, чтобы были видны его ноги. Отсюда вытекало, что истинной формой Хаскинса был баран с очень длинной шерстью. Сверх того шерсть у барана была золотой, даже поговаривали, что в ней можно было найти монеты, так что он, надо полагать, имел своё мнение о собственной шерсти. Но толпившиеся вокруг высокопоставленные сановники государства должны были неприятно поразиться тому, что сказал пастух царю на смертном одре.

— Что ответил король?

Хаскинс надулся и, посмотрев на мерцающие угли в очаге, произнёс:

— "Баран с длинной шерстью не так изящен".

Миюри фыркнула и, схватившись за живот, засмеялась. Но слёзы, скатившиеся из её глаз, были не от слишком сильного смеха.

Последний разговор перед вечным расставанием.

Эти двое неизбежно должны были встретиться и вместе трудиться над объединением страны.

— Так и появился герб. Так создаются гербы, — хладнокровно заключил Хаскинс, возможно, стараясь скрыть своё смущение.

Однако сопереживание рассказу заставило шевелиться шерсть на хвосте Миюри, а под конец она так смеялась, что все шерстинки встали на нём дыбом.

— Просто нечестно то, что мы выслушали такую историю, — искренне заявила девушка.

— Мы, пастухи, часто говорим, что на другой стороне трава зеленее, — ответил Хаскинс с выражением безразличия на лице.

— А?

— Из того, что я слышал, вы сами прошли довольно долгий путь.

Миюри посмотрела на Коула и почему-то с разочарованным видом.

— Конечно, у нас было много приключений, но мой брат не такой остроумный, как король.

Высказывание было не особо лестным, но Коул, пожалуй, в самом деле, не был бы способен на такой потрясающий ответ, как тот, данный на смертном одре. Скорее, так могли бы поступить родители Миюри.

— Но пока мы разговаривали, солнце уже село... Что, овец ещё не собрали? — Хаскинс повернулся, оглядывая помещение. — Собери мне овец. Ты же волчица, не так ли?

— Ла-адно, — ответила Миюри с необычайной естественностью, вскочила и выбежала наружу.

Коул двинулся было за ней, но Хаскинс вдруг заговорил с ним:

— Хорошо ли поладили волчица и человек?

Коул немного обрадовался, увидев интерес Хаскинса к судьбе этой пары после их давнишней встречи.

— Нет, какой глупый вопрос, — поправился пастух. — Иначе бы этой девушки здесь не было.

— Она и господин Лоуренс управляют купальней в деревне горячих источников под названием Ньоххира.

— Купальней в Ньоххире? — Хаскинс удивлённо приподнял бровь, но почти сразу же на его лице появилась лёгкая улыбка. — Полагаю, в душе этой волчицы царила грусть. Это прекрасно, что она нашла дом в таком оживлённом месте.

— Зато её дочь, похоже, стала слишком бойкой, — ответил Коул.

Улыбка Хаскинса стала чуть шире, он наполнил чашу Коула и сказал:

— Может, ты и прав.

Вскоре всё овечье стадо, подчиняясь воле Миюри, зашло внутрь, и тихое помещение наполнило разнородное блеяние.

Во время ужина Хаскинс рассказывал истории о рыцарях, когда-то существовавших в королевстве, не выпуская из плена внимание Миюри. Но в отличие от книжных историй об основании королевства, в рассказах пастуха древние рыцарские ордена были полны сомнительных лиц, многие из которых происходили когда-то из простых разбойников.

— Люди устремились на остров в поисках новой земли и новых возможностей. Война была оправдана именем Бога, что могло обеспечить надёжное и весомое положение в обществе, если удастся заполучить землю, так что война прекрасно подходила тем, кто хотел стереть своё нежелательное прошлое.

— Я видел пьесы о королях, оказывавшихся предводителями разбойников. Это правда?

— Это просто сказки. Победа в войне создаёт короля, а поражение — разбойника.

— Кажется, я понял, но... Я немного разочарован, что рыцарских орденов было так много, но большинство из них вышивали собственные гербы просто по своему усмотрению.

Коул жил рядом с Миюри и её матерью Хоро, может, поэтому ему казалось, что не-люди есть в каждом укромном уголке. Однако на самом деле это было не так, вряд ли все тысячи гербов обязательно были связаны с не-людьми.

— Нечто сверхъестественное, возможно, существовавшее давным-давно, идеально подходит, чтобы присвоить власть.

Во время их беседы охранник подсел к другим пастухам, собравшимся вокруг кипящего котла с едой, немного в стороне от тех, кого он охранял. Он так поступил, чтобы быть ближе к тем, кто здесь жил, и чтобы обеспечить приватность тех, с кем он приехал, его надёжность была очень полезна.

— Это значит, что они вряд ли будут возражать, если вы создадите герб из того, что вам нравится, — сказал Хаскинс.

Миюри посмотрела на него округлившимися глазами.

— Даже если они делают твою шерсть короткой?

Старый баран запрокинул голову и издал смешок, похожий на кашель.

— Точно.

Миюри повернулась к Коулу и улыбнулась.

Она раздумывала о гербе глубже, чем он. По обращённой к нему улыбке, Коул понял, что опасения, которые её терзали из-за большой важности этого вопроса для неё, наконец-то развеялись.

Коул прежде сомневался, нужно ли ехать к Хаскинсу ради рассказов о прошлом, но, оказалось, смысл в этом был. С некоторым самоуничижением он подумал, насколько хорошо, что он не просидел всё время, предоставленное Хайленд для отдыха, взаперти в своей комнате в Раусборне за переводом Священного Писания.

— Кстати, — заговорил Хаскинс. — Что у вас общего с мальчиком, который пришёл прямо перед вами?

Он, должно быть, говорит о Родосе. В это аббатство обычно не приходили толпы людей, неудивительно, что в аббатстве предположили связь между ними и юношей-рыцарем.

— Это ты о мальчике из рыцарей Святого Крузы?

Старик глотнул подогретого напитка, как бы говоря: "Совершенно верно". Это заставило Коула предположить, что некоторые из собратьев Хаскинса жили в аббатстве Брондел под видом монахов.

— Мы нашли его на обочине дороги по пути сюда и помогли ему. Он странно одет для холодной поры — слишком легко, но под одеждой носил кольчугу, и я подозреваю, что его доконали голод и холод.

— Он лежал лицом вниз на дороге и был весь в грязи, — добавила Миюри, и Хаскинс чуть кивнул.

— Мне не сообщили ни слова, что с вами придёт кто-то ещё, он был один, когда негромко постучал в наши ворота, но странность в том, что от него странно пахло вами. Я должен был заинтересоваться этим.

Что было вполне понятно.

— Может, пахло больше Миюри, чем нами?

Хаскинс слегка приподнял бровь, а затем пожал плечами, подтверждая правоту Коула.

— Думаю, он влюблён в меня, — категорично сказала Миюри.

Хаскинс улыбнулся и поставил чашу.

— Мальчик, от которого пахло вами, пришёл прямо перед вами. Монахи передали мне, что он от рыцарей святого Крузы. Я был совершенно сбит с толку.

— Это почему? — спросил Коул, найдя странным впечатление Хаскинса.

Старик медленно повернулся и посмотрел на Коула.

— Из того, что я помню, ты был очень хорошим ребёнком. Когда живёшь жизнью вроде моей, я почти беспокоюсь, что можно оказаться немного слишком понятливым.

Когда Хаскинс вдруг вспомнил прошлое, Коул опешил. А потом вспомнил, как Хаскинс, когда не был занят, учил его, как перемещаться и выживать зимой в заснеженных полях.

— Вот почему я подумал, что есть небольшая вероятность, что вы пришли в аббатство по тайному приказу короля.

— О! — невольно вскрикнул Коул, и это вышло так громко, что ему показалось, что сейчас дрова выскочат из очага.

Даже слишком громко: он увидел, как охранник, сидевший на удалении за своим ужином, повернулся и глянул в его сторону. Но Коул не знал, что сказать. Несмотря на все обстоятельства приезда сюда в это время года при нынешнем положении дел, он даже не рассматривал такую возможность.

Аббатство Брондел имело более долгую историю, чем само королевство, и сохранило большую власть и богатство. У него было много причин расценить их приезд как угрозу. Например, Предрассветный кардинал пришёл к старому знакомому за помощью.

— Не нужно оправданий.

Улик и так предостаточно. Что бы ни говорил Хаскинс, было всего два суждения: виновны или невиновны.

И они были в его глазах невиновными.

— Я могу распознать, скрывает ли кто-то что-либо. Я сразу понял, что ты действительно ничего не задумал.

Коул смущённо пожал плечами, а Миюри, сидевшая рядом, со вздохом сказала:

— Когда я пришивала герб себе на пояс, он только и делал, что всё время улыбался.

— А? — в смятении переспросил Коул.

Миюри, похоже, не могла решить, смеяться ли ей или сердиться.

— Помнишь, что сказала нам госпожа Ив? Меры предосторожности.

Теперь для Коула всё сошлось.

У аббатства было много причин подозревать в них лазутчиков, подосланных Хайленд в интересах королевства. Даже если Хаскинс, вероятно, будет на их стороне и по прежнему знакомству, и как воплощение барана, отношение монахов трудно предсказать. Отсюда вопрос, что сделать, чтобы избежать неприятностей. Ответ: нести на себе герб рыцарей Святого Крузы, гордости всей Церкви. Лазутчики определённо не стали бы носить герб злейшего врага.

— Ты был бы, как тот ягнёнок, что упал со скалы, не будь меня рядом, брат.

— В стаде всегда найдётся один или два таких.

Редкий момент, когда волчица и пастух едины во мнениях. Не в силах выдержать их давление, Коул не нашёл иного, кроме как отвернуться.

— Я часто слышал твоё имя и с нетерпением ждал возможности увидеть, чем всё обернётся, — сообщил Хаскинс, наливая тёплое вино из металлического кувшина. — И удовольствие превзошло мои ожидания.

Создавалось впечатление, что Хаскинс одновременно и хвалил, и порицал его, но Коулу по крайней мере стало легче от того, что старик их не подозревал. Похоже, ему оставалось лишь сдаться и принять то, что Миюри будет дразнить его или называть болваном.

— Или, может, именно благодаря этому слухи о тебе распространились так широко, — сказала она.

Коул решил воспринять это как похвалу.

Напиток был довольно кислым, но от него становилось теплее внутри.

У пастухов подъём ранний. Пастухи аббатства начинали свой день с вечерни и поднимались даже не на рассвете, а, скорее, посреди ночи. И гости Хаскинса, и другие пастухи не могли просто спать, пока хозяева готовились к работе.

Коул предупредил об этом Миюри, чтобы она проснулась заранее, однако в итоге о ней не пришлось беспокоиться. Её настолько заинтересовал образ жизни пастухов, неведомый в Ньоххире, что она в кромешную тьму отправилась с Хаскинсом и остальными пастухами.

Коул думал, что ему бы следовало отправиться со всеми, но Хаскинс сказал ему не пересиливать себя. В то же время охранника, собравшегося пойти с Миюри, останавливать не стали, из чего было ясно, что Коул, по общему мнению, будет только мешать. Сидя в тихой хижине, слушая потрескивание огня, далёкие голоса молящихся монахов и блеяние нескольких оставшихся овец, он понял, что не может сопротивляться сну, и задремал. Когда его глаза открылись вновь, солнце стояло высоко в небе, а Миюри с перепачканным грязью лицом возвращалась с овцами.

— У них каждый день тяжёлая работа, но она такая интересная.

Её мысли были настолько просты, что Коул не мог не улыбнуться. Он вытер ей лицо, причесал волосы, и все вместе сели завтракать.

Потом они смотрели, как пастухи стригут овец и обрабатывают шерсть, и Коул присоединился к ним. Собрав только что состриженную шерсть, он отнёс её к ближайшему ручью, опустил в воду, чтобы промыть, а когда стал вытаскивать, мокрая шерсть оказалась невероятно тяжёлой. Можно было подумать, что её кто-то держит. В сущности, оставалось лишь отжать её и принести назад.

У Миюри особой силы в руках не было, она, дрожа, вошла в неглубокий ручей, холодный от тающего снега, и встала на шерсть, чтобы она не уплыла, затем повесила её с помощью больших деревянных прищепок, давая воде стечь.

Обед, последовавший за утренней работой, показался Коулу одним из самых вкусных в жизни, уступая разве только хлебу, который дали ему Хоро и Лоуренс, когда они впервые встретили его и взяли с собой.

После такого пастушьего утра и короткого послеобеденного сна появилась новая забота. Коул как раз помогал чистить ножницы после дневной стрижки, когда Миюри пришла к нему с вопросом:

— Ты хотел бы увидеть книгохранилище? — и после короткой пазы продолжила. — Я сказала старику Хаскинсу, что хочу её посмотреть, потому что там хранится много старых историй, и он обещал поговорить, чтобы меня пустили, но нужно будет сделать пожертвование.

— И я полагаю, ты специально не поговорила со мной заранее.

— Потому что я видела, как наследница Хайленд заплатила деньги, чтобы мы прошли в книгохранилище, — сказала она, спокойно улыбаясь.

Зная об этом, она, должно быть, вообразила, что Коул скажет ей, что не стоит тратить деньги на чтение книг в книгохранилище. Ведь все расходы на их поездку взяла на себя Хайленд, поэтому он был обязан предупредить свою спутницу не тратить деньги зря. Однако Миюри пришла к выводу, что если Хаскинс договорится о разрешении, то её упрямый брат уже не сможет отказаться. Только в такие моменты она показывала, насколько быстро она взрослела.

Пара медных монет, скорее всего, не будет достойным взносом для книгохранилища аббатства Брондел. Хорошо зная, сколько времени и средств требуется на содержание книгохранилища, Коул понимал, что аббатство требует пожертвований не по злобе. Он порылся в кошеле и вытащил несколько серебряных лютов, изрядно почерневших, но достаточно ценных.

— Это больше, чем у нас отведено на еду на обратный путь, — предупредил он Миюри, выкладывая монеты ей на ладонь.

— Хссшшш, — прошипела Миюри, обнажая клыки, и бросилась к Хаскинсу.

Она вернулась лишь после захода солнца, запах чернил, кожи и пыли от неё почти перебивал восхитительный аромат ужина, Коул обратил внимание, что девушка держалась очень кротко и вообще хорошо себя вела. Когда они ложились спать, он даже забеспокоился, не прочла ли Миюри что-то слишком печальное, потому что она прижалась к нему под одеялом и долго не решалась заговорить.

— Они сказали, что нужно жертвовать в каждый день, когда я прихожу в книгохранилище...

Коул положил руку на голову Миюри, она посмотрела на него широко раскрытыми глазами, и он вздохнул.

— Тебе следует хорошо подумать.

Она зарылась лицом в его грудь.

На следующий день Миюри помчалась в книгохранилище сразу после завершения утренней молитвы, снова с серебром в кулачке.

И всё же он был благодарен за это мирное время. Как и накануне, он помогал пастухам в работе и даже подумал, как было бы замечательно вести такую спокойную жизнь, а вечерами уделять некоторое время размышлениям и молитвам. Как бы ни было сложно построить монастырь, желанный Миюри, было бы неплохо основать монашеский орден, который мог бы жить такой жизнью, когда противостояние королевства и церкви затихнет. Так, по крайней мере, он подумал.

Коул был убеждён, что Бог должен был взирать свыше на его мечты.

Вернувшись после завершения утренней работы в хижину, он заметил, что овцы, пригнанные пораньше на стрижку, выглядели беспокойными. Причина вскоре выяснилась. На перекладине открытого окна в крыше сидела орлица. Это была, конечно, Шарон.

Глава третья

Хаскинс, само собой, сразу распознал, что это не простая птица, а по поведению Коула он понял, что тому эта птица знакома. Однако просто начать разговор в присутствии посторонних было нельзя. С совершенно безразличным видом Хаскинс свистнул и подставил Шарон руку, и хотя той, кажется, не очень хотелось утруждать себя этим, она слетела вниз и села на его руку.

— Не иначе, она улетела от какого-то аристократа, — сказал со значением Хаскинс, причём достаточно громко, чтобы его смогли все услышать, после чего попросил Коула помочь.

Коул поднял большую плетёную из веток корзину и осторожно поместил в неё Шарон. Ему хотелось верить, что она умышленно не отрывала от него глаз, пока не оказалась в корзине.

Они вышли из хижины, и Хаскинс спросил:

— Итак, ты сборщик налогов, вызвавшая столько шуму в Раусборне.

Шарон пронзительно крикнула не столько в качестве ответа, сколько выражая недовольство. Хаскинс неглубоко вздохнул и снял крышку с корзины. Затем он открыл дверь в соседнее сооружение вроде большого сарая и зашёл вместе с Коулом внутрь.

Здесь хранилась пряжа, сильно пахло шерстью.

— Не думала, что Золотой баран, о котором я знала лишь понаслышке, окажется именно там, куда указывала легенда.

Хаскинс ответил ещё одним лёгким вздохом.

— Не думаю, что ты принесла приятные новости, так ведь? — спросил Коул.

Шарон должна была сейчас присматривать за местом, где строился монастырь.

— К сожалению, нет. Участок для монастыря запущен куда сильнее, чем мы предполагали, и так как мы не могли оставаться надолго, мы скоро вернулись в Раусборн. Приехав, мы сразу столкнулись лицом к лицу с неприятностями. Ко всему оказалось, что вы отправились в небольшую прогулку. Хайленд послала сюда человека на быстрой лошади, но ему надо два-три дня на дорогу. Собирайтесь и готовьтесь вернуться. По пути вы встретите всадника.

Настоящая личность Шарон держалась в тайне от Хайленд, поэтому она, похоже, прилетела по своей воле.

— Я не хочу, чтобы Кларк узнал про моё отсутствие, и потому хочу вернуться как можно скорее. Задавайте вопросы побыстрей.

Истинная её форма скрывалась и от Кларка. Не потому, что она ему не доверяла, просто она чувствовала, насколько обременительной для него при его доброте стала бы правда.

— Что ты имела в виду, говоря о неприятностях?

— В Раусборне появились рыцари святого Крузы.

Глаза Коула на мгновение потрясёно расширились, но он понял сразу.

— Двери собора открыты, поэтому они, скорее всего, выбрали его временным пристанищем.

— События подобны стаду овец. Появится одна, за ней обязательно последуют другие, — отозвался Хаскинс.

При всей невыразительности птичьей формы Шарон, она казалась озадаченной фразами Коула и Хаскинса.

— По пути сюда нам попался юный ученик рыцарей из ордена Святого Крузы. Мы нашли его лежавшим на обочине дороги, плохо одетым и с письмом с просьбой о помощи в кармане.

Шарон, заместитель главы гильдии сборщиков налогов, которую боялись торговцы портового города. Вероятно, она слышала новости о денежных затруднениях рыцарей Святого Крузы и должна была о многом догадаться из рассказа о Родосе. Она расправила крылья и раздражённо поёжилась.

— Значит, они пришли не для войны?

— Думаю, вероятность этого очень мала, но... конечно, сомневаюсь, что их привела просто вежливость.

— Хммм. Мы связаны с Предрассветным кардиналом. Если бы существовал список разыскиваемых еретиков, твоё имя было бы в самом верху. Может быть это?

Кажется, именно поэтому Шарон прилетела сама. Пусть она и воплощение орлицы, но её партнёр Кларк — обычный человек, и она чувствовала свою ответственность за его безопасность.

— Не могу сказать наверняка, что это невозможно, но... — Коул посмотрел на Хаскинса.

— Трудно представить, — ответил Золотой баран. — Будь у них средства на охоту за еретиками, они бы не стали отправлять с письмом о помощи мальчика — в одиночку, по грязи...

Сочла ли Шарон этот ответ убедительным, но задавать вопросов больше не стала.

— Как бы то ни было, миролюбием это не пахнет. Я возвращаюсь первой.

— А, договорились. Спасибо тебе, — поблагодарил Коул.

Крылья Шарон подняли в воздух пыль, осевшую на шерсти. Коул закашлялся, пытаясь отогнать руками пыль от лица, тем временем орлица вылетела в окно, оставленное для притока свежего воздуха.

— Уезжаете? — коротко спросил Хаскинс.

— Мы должны. Наследнице Хайленд придётся разбираться с ситуацией, полагаю.

Хаскинс сощурился и сказал:

— Возможно, ты беспечно относишься к своему положению, но ты идёшь в верном направлении.

— Я...

— Те, кто с тобой, следят за твоим положением. Будь уверен в себе и смело иди шаг за шагом. По крайней мере, в моей истории это всегда мне хорошо служило.

Его история повествовала о молодом аристократе с безграничным оптимизмом и древнем баране, который продолжает рассказывать о былом и ныне, в ней эти двое без колебаний шли навстречу трудностям, они вместе пролетели, подобно искрам, через давно минувшую эпоху.

Коул чуть не сказал: "Мы даже близко не такие особенные", но ему удалось удержать это внутри.

Миюри хотела вложить в их герб именно этот трепет. И он не мог отвергнуть слова Хаскинса.

— Я запомню это.

Хаскинс шевельнул плечами, похлопал Коула по спине и вышел из сарая.

— Эм, думаю, мне стоит сообщить нашему охраннику, что мы отправимся сразу же, как только...

Хотя охранник может не возразить напрямую, если Коул скажет ему о немедленном возвращении в город, он наверняка что-то заподозрит.

— Если хочешь утаить орлицу, скажи ему, что тебе стало не по себе, когда заплакала статуя Святой Матери.

Это аббатство Брондел, здесь возможны чудеса, включая предвещание приближающейся опасности.

— Тогда я иду за Миюри, — и Коул приготовился выйти.

— Нет, в книгохранилище пойду я, — возразил Хаскинс.

— Зачем? Не беспокойся. Хотя я был здесь лишь раз больше пятнадцати лет назад, я до сих пор помню, где находится книгохранилище.

Тогда там собралось много торговцев, он ясно помнил, как ему показали каталог святых реликвий. Он был так полон воодушевления, впервые ощущая себя действительно полезным Лоуренсу и Хоро. Такое нельзя забыть.

Казалось, Хаскинс хотел что-то сказать, но всё же смолчал.

Коул выскочил из сарая и, следуя своим воспоминаниям, он, в конце концов, прошёл под статуей демона, установленной в качестве предостережения любому, кто покусится на кражу книги, и стал искать распорядителя книгохранилища. Тот оказался сухопарым длинноносым мужчиной, скучно уткнувшимся в журнал посетителей.

Коул сообщил, что пришёл по срочному делу за своей спутницей, мужчина лишь пожал плечами.

— В таком случае оставьте книги, как есть, и просто принесите мне от них ключи. Вы можете повредить книги, пытаясь убрать их в спешке.

Ключи от книг ещё использовались старыми книгохранилищами: каждая книга запиралась на замок, а наиболее ценные даже приковывались к столам или подставкам, лишь сравнительно недавно этот обычай стал выходить из обихода.

— Да, мне это известно, спасибо, — ответил Коул.

Распорядитель, поняв, что перед ним человек, не чуждый книг, преувеличенным движением кивнул и открыл дверь.

Запах пыли, кожи и чернил, разом охвативший Коула, наполнил его какой-то грустью, он углубился в тесные нагромождения книгохранилища. Вскоре он увидел Миюри, опиравшуюся на подставку с большой открытой книгой.

— Миюри? — позвал он по привычке вполголоса, хотя вокруг никого не было.

Девушка подскочила от неожиданности, даже не заметив его появления в своей сосредоточенности.

— Чт?.. А, ты? что, брат?

— Миюри, госпожа Шарон побывала здесь только что. Мы должны...

— Что? Эта курица?

Она расстроилась, но, увидев, куда устремлён взор Коула, неожиданно испугалась.

— О, это... я просто... — и захлопнула большую книгу.

Однако Коул уже протянул руку к стопке книг, стоявшей рядом с ней. Открыв одну из них, он сразу всё понял.

— Эти книги, они... — пробормотал он.

Миюри закусила нижнюю губу и отвернулась, всем своим существом отказываясь отвечать. Но оправдываться и так было бесполезно. Открывая книгу за книгой, он видел, что все они имели кое-что общее: все содержали изображения медведей, а один из них, огромных размеров, тянулся лапой к луне.

Миюри упорно молчала. С ней всегда было тяжело иметь дело, когда она упрямилась, даже в Ньоххире.

Обычно она так себя вела, когда была готова упираться до конца, убеждённая, что не делала ничего плохого, пока кто-либо не убедит её в обратном, либо когда понимала, что что-то сделала не так, но упрямилась, не собираясь извиняться. Раз она пришла в книгохранилище тайком почитать про Медведя-Лунобивца, оба варианта могли иметь место.

— Нам всё равно нужно уходить. Госпожа Шарон была, чтобы сообщить о делах в Раусборне.

Коул взял Миюри за руку, она продолжала молчать, но не пыталась забрать руку.

Тема этого медведя была непростой для обоих. Ни один из них не знал, как вести себя, если эта тема всплывала.

Коул, полагая, что Миюри позволит себя увести, стал свободной рукой собирать ключи со стола.

— Сколько всего ты брала?

— Пять.

— Пять, — кивнул он, подсчитав, и они вышли из книгохранилища, отдав на выходе ключи распорядителю.

— Так, понятно, — сказал Коул, когда они спускались уже во дворе по каменным ступеням. — Причина, по которой такая соня, как ты, встала посреди ночи выгонять овец, состояла в том, чтобы поговорить с господином Хаскинсом, верно?

Не зря же Хаскинс позволил охраннику идти с ними, но остановил Коула. Узнав, что Миюри в книгохранилище читает о медведе, и понимая, что Коул не обрадуется этой теме, старик даже пытался пойти за Миюри вместо Коула. Это привело Коула к одному выводу.

— Итак, главная причина, по которой мы приехали сюда...

— Нет, не поэтому, — ответила Миюри, встав столбом. — Я действительно хотела расспросить о гербах.

Коул знал, что теперь она не будет упорствовать во лжи, и одна причина не хотеть верить, что она лжёт, у него была. Миюри действительно хотела иметь собственный герб, они пришли сюда за рассказами о гербах, потому что она хотела уместить в рисунок герба всё, что ей дорого. Для него было бы слишком печально услышать от неё, что это был лишь повод.

— Миюри, — произнёс он её имя и посильней сжал руку, за которую она вяло держалась. — Всю дорогу отсюда до города охранник будет с нами. А когда мы приедем в город, там нас могут настигнуть кое-какие события. Давай поговорим сейчас.

Миюри безучастно стояла посреди дорожки, как потерявшаяся маленькая девочка, потом она медленно перевела на него взгляд.

— Что сказала курица?

— Рыцари святого Крузы приплыли в Раусборн.

Глаза Миюри расширились.

— Но она не сказала так, будто они внезапно атаковали город или что-то в этом роде. У нас должно быть немного времени поговорить, прежде чем начать укладывать вещи.

Миюри отвернулась, но не потому, что не хотела видеть Коула, возможно, она искала взглядом Родоса, который должен был находиться где-то в аббатстве. Потом она всё же повернулась к Коулу.

— Ты не будешь злиться, брат?

Вместо злости Коул почувствовал облегчение, в её вопросе прозвучало не желание не злить его, а скорее, Миюри опасалась, что если он действительно рассердится, иметь с ним дело будет нудно. В общем, она вела себя как обычно.

— Это зависит от.

Миюри нахмурилась, прекрасно понимая, что он имел в виду, и вздохнула.

Соблюдение тишины являлось в аббатстве правилом, здесь действительно было исключительно тихо, если не считать блеяние овец и шаги приходящих и уходящих послушников, работавших на полях.

Миюри села рядом с ящиками, сложенными у сарая, откуда улетела Шарон, и произнесла:

— Сказав, что я хочу услышать истории о королевстве и рыцарях от старика Хаскинса, я имела в виду именно это.

Слова были подобраны так, будто она вредничала, но голос прозвучал несколько неуверенно. Она не хотела, чтобы Коул сомневался в ней по этому поводу. Коул кивнул, и Миюри, коротко вздохнув, продолжила:

— Но и то, что я хотела узнать о медведе, тоже правда.

По легендам охотящийся на луну медведь положил конец эпохе существ-воплощений. Легенды о битвах медведя с ними, произошедших много веков назад, остались ныне в человеческом мире просто сказками. Они включали в себя даже истории о долинах, вырезанных когтями медведя, об озёрах, появившихся на месте вырванных из земли гор, об островах, образованных брошенными в море горами.

Каждая легенда сама по себе выглядела чьей-то фантазией, но, собранные вместе во множестве, эти древние сказки воспринимались иначе. Медведь сражался с повелителями лесов и гор, переходя с места на место. В конце концов, он вошёл в западное море и исчез. Множество воплощений пало от руки медведя, положившего конец их эпохе.

Родители Миюри, Лоуренс и Хоро, собирали обрывки древней истории во время своих путешествий.

Вероятно, Медведь-Лунобивец действительно существовал, и действительно он убил многих.

Но всё, что собрали Хоро и Лоуренс, не давало ответа на вопрос — куда пропал Медведь-Лунобивец?

Миюри и Коул слышали кое-что от Осени, воплощения кита, с которым они встретились на северных островах. Он рассказал, что на дне моря остались гигантские следы. Их размер соответствовал тому, что рассказывали люди.

Но ныне люди использовали мощь своих достижений, чтобы вырубать леса, плавать на кораблях, расширяя карту мира. Они раскрыли многие сокровенные тайны, и выжившие в давние времена воплощения, быстро теряли пространство для жизни. Наступил век, а вместе с ним и новое знание, приоткрывшее возможный ответ и высветивший новую грань древней легенды.

Это была весть о новой земле, расположенной по слухам на другой стороне западного моря. Но и Медведь-Лунобивец по непонятному совпадению исчез тоже в западном море.

Для Миюри Медведь-Лунобивец был не только объектом мести, существом, предположительно убившим друзей её матери, мудрой волчицы Хоро там, где была её родина, для Миюри он означал и начало великого приключения. Если бы она тянулась к этому приключению лишь одной рукой, Коул, возможно, смог бы осторожно отодвинуть её. Но она вцепилась обеими руками, и заставить её отпустить было нелегко.

— Ты думала, что господин Хаскинс, может быть, расскажет о том времени, как раз тогда, когда бушевал Медведь-Лунобивец, так, да?

Озвучив это, Коул поразился не столько очевидности сказанного, сколько тому, что он прежде даже не предполагал такой возможности. Он оказался дурнем, не особо глубоко задумывавшимся, зачем они отправлялись в аббатство Брондел. Когда проблемы разрастались до серьёзных размеров, он терял из виду то, что рядом.

— Ну, понимаешь, мама говорила, что она пребывала почти в спячке, вдали от дома заботясь о пшенице, когда всё это происходило, а кит сказал, что просто просидел это время на морском дне, а госпожа Иления сказала, что немногим старше меня.

Иления внешне казалась старше Миюри всего на несколько лет, и хотя Коул был уверен, что девушка-овца превосходила возрастом его самого, он оставил это при себе.

— Тот, кто может знать, что тогда произошло, дороже куска золота на обочине дороги. А госпожа Иления сказала, что совсем не ладит со старым Хаскинсом.

Хаскинс решил зарыться в песок, давая потоку времени проноситься над ним. Иления же, рождённая в новое время, нацелилась на землю далеко за морем, чтобы создать там свою страну для не-людей. При сходстве их целей они обладали противоположными образами мысли и методами действия. Два символа — старого и нового времени.

— Но если бы я сказала тебе, что хочу узнать истории о медведе, ты бы точно отказался.

— Ну... я...

— А потом началось это с гербами, читая книги в книгохранилище, я обнаружила ещё много того, о чём хотела бы спросить, например, гербы с баранами. И я подумала, что ты тоже можешь согласиться с этим.

Как Коул с рождения наблюдал за взрослением Миюри, так и она за ним следила всё это время. С недавних пор она уже немного опережала его.

— И я думаю, что история о медведе, о которой я хотела узнать, отличается от той, про которую ты думал.

— А?

Миюри видела в Медведе-Лунобивце врага. Коул не мог вынести мрачных огоньков, загоравшихся в её глазах, когда речь заходила о нём, он молился, чтобы Миюри не вмешивалась в историю с медведем. Но сейчас он не видел пламени мести в глазах девушки, стоявшей перед ним, её глаза смотрели куда-то вдаль, словно утонув в воспоминаниях.

— Я увидела уже очень много гербов в этих книгах, когда кое-что показалось мне странным. Чем больше я читала о происхождении рисунков гербов, тем сильнее становилось это странное чувство, — сказала Миюри, поднимая глаза и указывая рукой вдоль дорожки.

Коул повернулся и увидел Хаскинса.

— У гербов есть свои истории, у них есть свои основания. Рыцарский орден, сражающийся на море, может взять изображение черепахи с парусом во рту и так далее.

Если память Коулу не изменяет, таким был рыцарский орден Еврана. Но он не понимал, как это было связано с медведем. Пока он думал, подошёл Хаскинс.

— Он рассердился на тебя? — спросил он, сохраняя обычное серьёзное выражение лица, и трудно было понять, насколько он мог шутить, Миюри угрюмо пожала плечами. — Она сказала мне ничего не говорить, потому что ты рассердишься.

Злиться на Хаскинса было совершенно бессмысленно. Но кое-что Коула интересовало.

— О чём ты говорил с Миюри?

Медведь-Лунобивец. Было что-то такое же странное, поразившее её в рассказах о гербах.

— Это просто удивительно. Оно и мне раскрыло глаза, — сказал Хаскинс — тот, кого больше ничто в этом мире не должно было удивлять. — Сколько сот лет назад это произошло?.. Сказка подобна камню, оставшемуся в высохшем русле реки, все выступы на нём сглажены временем. Каким образом кто-то мог подумать, что найдётся такая грань, о которой я никогда и не думал?

Этого пастуха прозвали мудрецом равнин. Он перевёл взгляд на солнце и продолжил:

— Но нашлась. Словно вопросы к солнцу, на которое я смотрел всю жизнь.

Не было похоже, что Хаскинс помогал Миюри, просто желая помочь молодой девушке. Он видел в этом что-то ценное.

— Это как гербы с волками, брат, — пояснила Миюри. — Медведь был самым сильным существом на свете, но гербов с ним почти не осталось.

Хранитель ларька с оберегами сказал, что тенденции использовать те или иные рисунки в гербах приходят и уходят. Поэтому волки когда-то служили символами в древней империи и вышли из употребления, когда устарели. Но таинственность облика волков, быстрых лесных охотников, по-прежнему была широко распространена среди наёмников.

Олень был избран символом гор, черепаха — символом морей, и потому странно, что медведь не был выбран символом власти. Владыка насилия, против которого не смогло устоять ни одно древнее воплощение.

Коул ощущал, что всё, чтобы мир был переполнен символами медведей, было на месте.

— Когда я задумывалась об этом, все истории из прошлого, что я услышала, становились всё более и более странными.

— Я сам не мог подобрать слов, — Хаскинс обратил ясные глаза к Коулу, — когда она спросила меня, почему в легендах о медведе, охотящемся на луну, всегда всё происходило ночью.

Коул тоже растерялся. Конечно, он знал причину самого вопроса. Если говорить про медведя, охотящегося на луну, его образ не мог не быть привязанным к ночи уже из-за самого названия — Медведь-Лунобивец. Но почему она об этом спросила? Разве не проще и легче спрашивать про существо, бывшее символом ужаса?

Похоже, для Миюри это было не так.

— Брат, Медведь-Лунобивец был достаточно большим, чтобы усесться на гору. Ночь ночью, но как он должен прятаться днём?

— Существо, разбрасывающее зло налево и направо, заставляя всех ненавидеть себя, но тогда оно никогда не сможет просто вздремнуть днём, верно? Иначе появилась бы куча историй о медведе, размером с гору и спящем на горе. В конце концов, медведь должен быть достаточно большим, чтобы дотянуться до луны.

Коул не мог найти слов, но первое, что приходило ему в голову, как глупо в сказке задаваться такими вопросами. Его изумление мешало найти слова в ответ. Ведь прямо перед ним стоял легендарный золотой баран, причастный к основанию королевства Уинфилд.

Хаскинс, человек из легенды, тихо сказал:

— Не было ли имя Медведь-Лунобивец преувеличением? — он покачал головой, словно в ответ на свой вопрос. — Когда мы бежали от него, в наших головах билась одна мысль: сколько бы мы ни бежали, нам никак не удавалось ощутить, что мы удаляемся от него. Его чёрная тень была всегда рядом. Он стоял в сиянии луны и был очень похож на саму луну. Вот, насколько он был огромен.

Он был достаточно большим, чтобы не чувствовать расстояния до него, однако всё это происходило ночью.

— Что медведь делал днём, где он спал?.. — на лице Хаскинса изобразилось нечто вроде половины улыбки. — Я и понятия не имею. Мы даже не считали, что он мог спать.

Возможно, есть то, что не разглядеть вблизи.

— Но когда она спросила об этом, я понял, что она права — кто-нибудь должен был заметить это. Существа вроде меня, которые ещё существуют, которые жили в то время.

До нынешних времён дошли легенды о путешествии с севера на юг мамы Миюри, мудрой волчицы Хоро. Это означает, что должны были существовать и более определённые истории про Медведя-Лунобивца. Должны были найтись правители, восхищавшиеся его дерзкой отвагой и желавшие приобщиться к его богоподобности.

— Жаль, что гербов с волками не так много, но есть не вызывающие сомнений записи, свидетельствующие, что в давние времена они были, а некоторые люди используют их и сегодня. Но с медведями крайне мало. Если история о Медведе-Лунобивце верна, это ещё более странно.

Вопрос Миюри был оправдан, что-то было не так.

Медведь настолько стал синонимом силы, что издревле существовали поговорки вроде сильный, как медведь. Отличная причина использовать изображение медведя в гербе. Даже сейчас обычный медведь в лесу был намного опаснее стаи волков.

— И вот, я начала искать гербы с медведями, оказалось, что очень многие рода с такими гербами прервались давным-давно. Будто были прокляты.

— Что? — удивился Коул.

— Я знал, что этому маленькому ребёнку в голову придёт невероятная идея, — с лёгким удовольствием в голосе ответил Хаскинс.

Красноватые глаза Миюри были расширены, когда она повернулась к Коулу. Её юные глаза свидетельствовали об её уме и воображении.

— Что если бы Медведь-Лунобивец мог превращаться в человека?

Даже самый очевидный ответ не всегда можно было ухватить.

— Это, отвечая на вопрос, чем медведь занимался днём. Наверное, просто спал как обычный человек. Но история о его последующем исчезновении в море на западе становится довольно странной.

Миюри, юность которой не ведала страха, даже не сомневалась в воображаемом мире.

— Возможно, он просто хотел затаиться.

После ужасной войны, положившей конец эпохе, победитель почему-то зарылся в песок времени.

Задавшись вопросом "почему", Коул знал самый простой ответ — "по своему желанию". Но если так, то он давал страшный ответ на все странные вопросы, заданные Миюри.

— Это значит... причина того, что так мало родов имеют гербы с медведем, в том...

— Точно, — усмехнулась Миюри. — Потому что Медведь-Лунобивец убивал их. Чтобы спрятать себя.

— Ладно, вот так, значит...

Объяснение Миюри могло бы раскрыть путаницу в истории о медведе, если бы не выглядело притянутым за уши. Самое главное — зачем ему это было нужно. Он появлялся непременно ночью, он положил конец целой эпохе и оставил следы своих когтей в мире в буквальном смысле лишь для того, чтобы оставить себя непобедимым и скрыться за морем на западе. Он даже убивал людей, которые его почитали, чтобы убить саму память о себе в мире людей...

Похоже, ум Миюри был недоступен Коулу, и вот почему она подумала о такой возможности. Зато, при виде её сияющего лица он понял, в чём заключалась самая важная часть её души.

— Овцы и волки видят разные миры. Нет, полагаю, если взять эту девушку, уместнее будет сказать, что мы столкнулись с разным числом историй, — пробормотал Хаскинс.

В ответ Миюри, любившая истории больше кого угодно в Ньоххире, сказала:

— Брат, слушай. Раз Медведь-Лунобивец положил конец одной эпохе, кто пришёл к власти в следующей?

Казалось, под ногами Коула разверзлась земля, открыв самые глубины ада. Такого просто не может быть.

Миюри ещё спросила:

— Ты когда-нибудь встречал Бога, брат?

Он тонул в кошмаре с открытыми глазами. Удар был слишком силён, голос Миюри доносился до него откуда-то издалека.

Конечно, нет никаких доказательств, что её мысли правильные. Он мог бы отбросить их как детские фантазии, над которыми даже не стоило бы смеяться.

Однако затем наступила очередь Хаскинса:

— Священное Писание — это собрание слов Бога, записанных несколькими людьми. Но нет рассказов о том, что кто-то когда-то видел самого Бога. И есть некоторые странные несоответствия. Полагаю, ты проделал определённую работу по переводу Священного Писания на язык народа, но разве это никогда не изумляло тебя, Предрассветный кардинал? Предполагается, что Бог создал всё сущее, так почему же Церковь считает не-людей врагами?

Жил когда-то медведь, сражавшийся с не-людьми. По какой-то причине он убивал воплощения-существа леса.

Миюри и Хаскинс, противоположные по природе своей, были на одной стороне.

Как ему противодействовать этому?

— И вот, брат, я задумалась над этим вопросом и потому спросила старика Хаскинса, — Миюри прочистила горло. — Я спросила, встречал ли он когда-либо воплощение медведя?

Коул повернулся к Хаскинсу — ответ был очевиден. Можно было подумать, что этот старик сейчас нашёл ключ от своего хижины, который потерял лет сто назад.

— Никогда. Я никогда не встречал воплощение медведя.

Хоро была не единственным воплощением волчицы. Хаскинс был не единственным воплощением барана. То же самое можно сказать и об оленях, и о кроликах. А значит, и медведи должны быть такими же.

— Лет пятнадцать с лишним назад одна необычная компания принесла мне интересную историю, но, уверен, что вы их превзошли в этом отношении.

Была ли эта история чушью или, напротив, содержала великую идею? В любом случае, это был взгляд на историю, о котором никто никогда не думал, способ мышления, который никто даже не пытался применить.

У Коула кружилась голова, небо и земля будто вращались перед ним, но его внимание оставалось сосредоточенным на единственной, как полярная звезда, точке.

— Значит, история о новой земле... ложна?

Возможно, следы на морском дне, предположительно принадлежавшие Медведю-Лунобивцу, должны были отвлечь от его поисков, заставить думать всех, что он скрылся на запад. А может, слух о новой земле связали с медведем совершенно произвольно.

Отвечая Коулу, Миюри показала на Хаскинса:

— Я вспомнила, что говорила госпожа Иления, а она не поладила со стариком Хаскинсом.

— Эта овечка была понахальней твоей матери.

Впечатляло уже то, что Иления с её потрясающей пушистой чёрной шерстью и Хаскинс, заставивший дрогнуть даже Миюри, разорвали отношения из-за разногласий, возникших в ходе их разговора, причём из его слов могло показаться, что иметь дело с ней было труднее, чем с Хоро.

— Вот, как я это вижу, — продолжил Хаскинс. — Во-первых, Медведь-Лунобивец пытался создать страну только для таких существ, как он.

Предположение казалось убедительным с учётом того, как начиналась такая большая война. При всей разнице в методах цели у стоящего перед Коулом старика и у Илении были одни и те же.

— Но после войны он создал Церковь, может, потому, что строить государство только для медведей было бы слишком много, а может, он подумал, что управлять человеческим миром из тени будет намного проще. Но это, в конечном счёте, было лишь лучшим, что он мог сделать, действительно стремясь создать для медведей новую землю. Даже люди в северных землях в то время начали отбивать леса у тьмы. Благодаря своей огромной численности и особой силе, которую им дали орудия труда и новые методы работы они стали оказывать невиданное ранее на земле влияние.

— И тогда они отправились на поиски места без людей? — спросил Коул.

Не ответили ни волчица, ни баран, они просто смотрели на единственного человека, стоявшего перед ними. Словно ждали, что он сам возьмётся разобраться с этой глупой историей.

Потому что, если они правы, значит, бог, которому все поклоняются, был не какой-то выдумкой, а медведем.

Коул схватился за церковный символ, висевший у него на шее, и крепко сжал его.

— Ты веришь, что это правда? — спросил он Миюри.

Он спросил её не как свою милую младшую сестру, но как ту, что поставила его на грань отказа от всей своей веры.

— Я не думаю, что всё из этого может быть правдой.

Не было похоже, что она складывала оружие перед его убеждённостью. Миюри была достаточно умна, чтобы временами оставлять его без возможности что-либо ответить, она могла проявить хладнокровие не хуже мудрой волчицы Хоро, когда что-то всерьёз ею завладевало.

— Особенно в том, что Медведь-Лунобивец создал Церковь. Было бы слишком забавно, если бы это оказалось правдой. Тебя бы это потрясло, да, брат? — игриво ухмыльнулась она, и Коул уже не знал, стоит ли сердиться на неё. — Но будь медведь самим Богом, то не было бы естественнее для медведей собраться в организации Церкви толпой, вроде как овцы в этом аббатстве? Но потом я подумала, разве мог кто-то такой старый, как старик Хаскинс, никогда раньше не встретить никого из них.

Папа восседал на вершине Церкви, прямо под ним располагалось несколько человек, носивших звание кардиналов и составлявших управление Церкви. Мир была разделён под их командованием, люди, составляющие иерархическую систему в звании архиепископов и епископов, управляли каждой из частей мира. Занимавшие места на ступенях этой системы часто взаимодействовали с остальными, и инквизиторы в этой системе не были исключением.

Если два не-человека случайно пройдут мимо друг друга в городе, они обязательно узнают друг друга. Невозможно, что никто ничего не заметил.

— Из того, что могло быть, Медведь-Лунобивец мог пересечь море и прямо там найти новую землю, а затем вернуться и с другими медведями создать Церковь. Если так и было, это объяснило бы, почему старик Хаскинс никогда не встречал медведя. И... — Миюри со сведёнными за спиной руками наклонила голову и с озорством ухмыльнулась Коулу, — ...причина, по которой ты никогда не встречал Бога, брат.

Заметив, что Коул явно рассержен, Миюри лицедейно прикрыла голову руками и шагнула назад.

Однако в своей ярости крыть Коулу было, конечно, нечем. Относиться к столь фантастической истории как к настоящей — это как на полном серьёзе отвечать тому, кто разговаривает во сне.

— Я не буду просить тебя поверить мне, — сказала Миюри, чуть улыбнувшись. — Но разве это не великолепная история?

Если бы её уши и хвост были выпущены наружу, они бы выплясывали вовсю. Наивность её поведения просто потрясла его.

— Настоящие события вдохнули жизнь в самые старые сказки, это означает некоторые нестыковки между ними, а потому появляются новые истории. И ещё что-то в этом роде, и когда ты соберёшь их вместе, они почти соответствуют друг другу. Не обратить на это внимание — значит, выбросить всё, верно?

— Ты, — только и произнёс Коул, больше у него слов не нашлось, для Миюри всё было игрой.

Но, посмотрев на неё, он вдруг кое-что вспомнил. Это произошло вскоре после того, как они покинули Ньоххиру. Миюри, глядя на карту мира на стене торгового дома, спросила, есть ли где-то земля, где ей не пришлось бы прятать уши и хвост. Как бы ни был велик мир, для такой девушки, как она, он оставался холодным.

Но унылое лицо и слёзы ей совершенно не подходили. И потому относиться к миру, как к игрушке, восхищаться невероятными сказками — было для неё способом уживаться в холодном мире, и эта мысль принесла Коулу облегчение.

— Что касается Медведя-Лунобивца, ты должна мне пообещать две вещи.

— Хмм? — Миюри, моргая, смотрела на него.

— Во-первых, ты забудешь про месть за волков из давних времён.

Услышав это условие, Хаскинс тоже посмотрел на Миюри. Она понимала Ханскинса лучше, чем Коул, и, возможно, старик что-то ей говорил насчёт этой мести. Старый баран, поучающий сейчас молодого волчонка, как прежде Хоро.

— А... во-вторых? — уточнила Миюри, достаточно умная, чтобы не ответить первое, что пришло ей в голову.

Коулу ничего не оставалось, как озвучить "во-вторых".

— Бог существует, — сказал он и еле слышно добавил: — Возможно.

Миюри округлила глаза и чуть не рассмеялась, но, конечно, она знала, что этого делать не следует, и сдержалась. Скрыв смех за подкашливанием, девушка пожала плечами.

— Думаю, было бы лучше, если бы не было Бога. Тогда ты всё время не отрывал глаз от меня.

Коул хотел спросить, с чего она так уверена в этом, но, похоже, ответом являлась сама Миюри, какая она есть. И её шутка провела линию их компромисса.

— И ещё не обманывай меня больше, когда начинаешь собирать рассказы о медведе.

— Но ты сказал "две вещи"! — возразила Миюри, хмурясь и почёсывая затылок, затем она посмотрела на Хаскинса.

На лице Хаскинса, как всегда, ничего не отобразилось, он пожал плечами и посмотрел в небо.

— Пре-кра-а-асно, — протянула Миюри и с безразличным видом взялась за протянутую руку Коула.

Эта бойкая девушка всегда дулась, когда её озорство не удавалось.

— Могу я предложить рисунок герба?

— Хм? — Миюри подозрительно посмотрела на Коула.

— Что насчёт волка, обижено глядящего в сторону?

— Ты это о ком?! — она сердито стукнула Коула по руке.

Он понимал её вспышку, но в то же время предложенное изображение ему вовсе не представлялось таким уж плохим. Он видел волка, который сидел, сложив лапы вместе перед собой, повернув морду в сторону и глядя вдаль. Благородный зверь в вечном поиске чего-то интересного, взор которого всегда устремлён в будущее. Он видит мир таким, каким никто другой себе не мог и представить, его поза напряжена, будто он готов в любой момент броситься к новой цели. Коул не мог представить себе рисунка, который подошёл бы Миюри больше.

— Брат, ты болван!

Эта девушка была более взрослой, чем он, и иногда говорила самые возмутительные вещи.

Её насмешка эхом разнеслась по тихому аббатству.

Они, не мешкая, собрали вещи, чтобы побыстрее отправиться в обратный путь. Во время сборов Миюри, казалось, продолжала думать о недочитанной книге и о Родосе, поэтому она попросила Хаскинса позаботиться о них. Старику она, кажется, понравилась.

Итак, в сопровождении охранника Коул и Миюри покинули аббатство. Ближе к полудню второго дня они повстречали посыльного Хайленд, о котором предупредила Шарон. Увидев, что они едут не самым быстрым образом, в повозке, посыльный стал настаивать на продолжении пути верхом, чтобы вернуться быстрее. Коул думал, что Миюри может заартачиться, учитывая недавний неприятный опыт, но на их счастье в том месте, где они встретились, собирали всю шерсть, состриженную с овец в округе. Набив сумку шерстью, Миюри уверила всех, что с ней на этот раз всё будет в порядке.

И действительно девушка уже не жаловалась, сидя на лошади. То ли помогла подложенная шерсть, то ли её зад приноровился к седлу, но на третий день к ночи они благополучно подъехали к городским воротам Раусборна. Коул подумал, что их могут заставить дожидаться до утра, но по пропуску, выписанному для них наследницей Хайленд, они были пропущены немедленно.

— Величайший орден рыцарей, относящихся к Церкви, это означает, что они также противостоят королевству. Нам следует соблюдать осторожность.

При всём неудобстве пребывания Миюри на лошади с подложенной сумкой с шерстью она всё же услышала и серьёзно кивнула.

Посыльный говорил, что, когда он уезжал, ситуация казалась не слишком драматичной, но что происходило сейчас, было неизвестно. Они проехали через довольно обособленный старый город, пересекли реку, откуда начался новый город.

Уже давно зашло солнце и опустилась ночь, обитатели аббатства Брондел уже спали крепким сном. А вот Раусборн и сейчас оставался необычайно оживлённым. Дорогу освещали расставленные вдоль неё факелы, всюду бродили люди, размахивая чем-то похожим на мечи. Но не складывалось впечатления, что они пребывали в состоянии повышенной готовности в связи с появлением в городе рыцарского ордена Церкви.

— Ух, ты, брат, посмотри туда. Эти доспехи сделаны из дерева и тряпок? — спросила Миюри, ёрзая на своей сумке с шерстью на лошади и указывая на угол улицы.

Там люди в столь сомнительных доспехах били своими мечами, украшенными кистями, по мечам соседей, выкрикивали что-то и снова ударяли мечами.

— Это строки из знаменитой "Битвы при Тарданке".

Похоже, собравшиеся люди разыгрывали знаменитую битву.

Могло показаться, что представление должно было завершиться к столь позднему времени, но люди что-то оживлённо представляли, некоторые, собравшись вместе, играли на инструментах. Их всех объединяло то, что все выступления как-то были связаны с рыцарями.

Коул раздумывал о происходящем, когда они добрались до изысканной части города, где аккуратными рядами стояли поместья аристократов. Здесь, конечно, было тише, но вдоль дороги им попадались хорошо одетые люди, направлявшихся в сторону более шумных улиц.

Возможно, по контрасту с беспорядочно освещённым центром города, поместье Хайленд, в которое они вернулись спустя несколько дней, показалось необычайно тихим. Впрочем, так только казалось. Когда слуга провёл приехавших внутрь, посыльный и охранник, шедшие впереди, вскрикнули от удивления и рванулись обратно.

Коул и Миюри обменялись взглядами, дверь открылась полностью, и они увидели лицо, встретить которое не ожидали.

— Что ж, это было до глупости быстро.

— Госпожа Ив?

Вместо хозяйки поместья Хайленд, их встретила великая женщина-торговец с красивой девушкой в придачу.

Неизменно улыбавшаяся милая девушка, неизменно пребывавшая рядом с Ив, по слухам, родилась в пустынном краю, именно она держала над Ив красочный зонтик, сопровождая её улице. Девушка заварила чай, распространённый на юге, и угостила Миюри свежим виноградом. Коул представить себе не мог, откуда вообще можно было взять свежий виноград в это время года, однако Миюри лишь пришла в восторг и принялась радостно поглощать зелёные ягоды вместе с кожицей и косточками.

— Я здесь, чтобы присмотреть за этим местом, — сообщила Ив.

Она взяла сумку, набитую шерстью, ту самую, на которой Миюри просидела всю дорогу, и принялась изучать шерсть, словно подумывая её купить.

— Наследница Хайленд в соборе?

Вероятно, служанки и слуги сопровождали Хайленд, и поэтому в поместье было так тихо, но Коул продолжал недоумевать, с чего это бросились прочь охранник с посыльным.

— Уверена, ты мог бы сказать, что она продолжает переговоры с рыцарями в соборе, но фактически она заложница.

Коул чуть не вскочил со стула от такого удара, но Ив, конечно, держалась безмятежно, а Миюри не торопясь доедала свой виноград.

— С ней сейчас, надо полагать, всё в порядке, так?

— В общем, хотя... — она проглотила виноградину и пожала плечами. — Посмотри, как оживлён город. Не думаю, что рыцари сидят в соборе взаперти. Они, наверное, иногда выходят куда-нибудь.

Она говорила так уверенно, будто видела это сама, Коул, не зная, что сказать, повернулся к Ив.

— Как будто ты сама это видела, — сказала Ив, будто озвучивая его впечатление, затем она протянула сумку с шерстью, которую вертела в руках, девушке с зонтиком. — Ты действительно права. Перед тем, как войти в город, рыцари весьма правильно отправили в собор официального гонца, и лишь получив разрешение городского совета, подошли на своём корабле. Они вошли в город так деликатно. Молва, как чудесны и обходительны рыцари святого Крузы, сразу же распространилась повсюду.

— В самом... в самом деле?

— Они перед собором обучают всех стражников, которые этого пожелали, а городские девушки возлагают венки из цветов на головы юных рыцарей. Видишь ли, рыцари, сражавшиеся в рядах этого ордена, они немного вроде героев из легенд. А кое-кто из них сам из Раусборна, что, конечно, может тоже будоражить людей. Мой дом раньше находился на этой улице — всякая такая чушь. Бьюсь об заклад, все люди, встречавшие их, сегодня снова толпами празднуют.

От этих слов что-то кольнуло в груди Коула. Родос родился там, где находилось аббатство Брондел. Но его совсем маленьким отправили подальше от дома и лишь для того, чтобы в его семье было меньше голодных.

— Что ж, ты тут делаешь это мрачное лицо, но держу пари, некоторые из рыцарей тоже испытывают смешанные чувства. Слышал уже об этом от маленького ученика рыцарей, которого вы подобрали на обочине дороги, не так ли?

О Родосе они ей сообщили прежде. Коул, вздохнув, кивнул, Ив отпила чая.

— Королевский двор покровительствует рыцарям Золотого Барана, так что они, похожи, могут взять в жёны дочь любого местного аристократа, если она им понравится. А если и нет, есть много мест, куда они могут пристроиться. Но перейдём к рыцарям святого Крузы. Сколько людей сможет найти на карте остров Круза? Даже самому опытному торговцу это будет нелегко.

— Они всё отдают Богу, когда вступают в монашеский рыцарский орден святого Крузы, верно? — спросила Миюри.

— Они обязаны дать обет безбрачия на всю жизнь, тогда у них не будет в каком-нибудь месте детей, способных запалить огонь вражды из-за наследования. В каком-то смысле они действуют, чтобы отправить домой особую плату. Они зарабатывают не деньги, а честь.

— Честь? — переспросил Коул, Ив откашлялась.

— О, значит, твой младший брат ушёл к рыцарям Святого Крузы, вот как? Боже, как впечатляюще. Я был бы не против доверить свою дочь такой семье, хо-хо, теперь понял?

Миюри рассмеялась, когда Ив изобразила женщину из высшего общества.

— Всегда старшие братья снимают сливки с деятельности младших братьев. Берут в жёны хороших женщин, приобретают добрую репутацию глав благочестивых домов и неспешно двигается по жизни. А младший брат тем временем мрачно размахивает мечом на скалистом острове, где круглый год жарко и где нет даже деревьев.

Коул понимал, что хотела сказать Ив, но одни земные блага не могли обеспечить счастье.

Родос явно был из тех людей, которые находят мир своей душе не в подсчитывании своих монет, а в перелистывании страниц Священного Писания. И таких людей среди рыцарей Святого Крузы было немало. Именно по этой причине было так больно подвергать сомнению их веру лишь потому, что они были выходцами королевства, ныне противостоящего Церкви.

— Подразделением выходцев из королевства командует человек, происходящий из довольно известной семьи Уинтширов. Он очень заботлив к своим людям, — Ив слегка прищурилась, уголки её губ приподнялись в улыбке, словно ей приходилось терпеть боль. — Он хочет дать им ощутить вкус не последнего ужина, а завершающего триумфального возвращения.

Миюри раскусила виноградинку со слабым щелчком, прежде чем спросить:

— Значит, их распускают?

Но Ив не обратила внимания на то, что её перебили. Когда-то она тоже была аристократкой этой страны. Её семья пала в результате разорения. Возможно, перед её взором стояла сцена последнего прощания с домом, в котором она родилась.

— Пожертвования из королевства перестали поступать, и Папа, равно как и их соратники-рыцари теперь видят в них врагов. Сомневаюсь, что что-то изменится в ближайшие годы, да и изменения не обязательно означают улучшение. Даже рыцари, несущие веру, голодают и нуждаются в обновлении изношенного снаряжения. Если они захватят одного великого необыкновенного торговца, они, возможно, на время покроют расходы на жизнь, но сможешь ли ты после этого называть их благородными рыцарями Святого Крузы?

И такое положение привело к роспуску.

Командир в качестве прощального дара своим людям привез их домой в королевство, пока они ещё не перестали быть рыцарским орденом, чтобы именно в таком виде их увидели люди. Так он пытался под конец распространить ту честь, которую они приносили своим родам, и на них самих.

— Значит ли это, что наследница Хайленд пребывает в соборе, чтобы оказать им честь или что-то такое.

Хоть и по побочной линии она по-прежнему относилась к королевской семье, поэтому появление Хайленд, скорее всего, побудит рыцарей встать на её сторону.

— Вижу, детали в твоей голове задвигались немного быстрее. Ты прав. По крайней мере, людям будет приятно, что рыцарям оказано гостеприимство в лице члена королевской семьи, разделившего с ними общество.

Её тон на что-то намекал, заставив Коула нахмуриться. Он знал, что это ему не показалось, потому что Миюри, не скрывая любопытства, уставилась на Ив. Впрочем, её, кажется, продолжал отвлекать виноград.

— Ты хочешь сказать, что существует тайный мотив возвращения рыцарей в королевство?

Коул попытался отобрать виноград у Миюри, но та оказала яростное сопротивление.

— Я так думаю, но это, может быть, из-за испорченности моей натуры. И у меня полно винограда и для тебя.

— О, нет, сам я не хочу...

Миюри показала язык и кинула в рот ещё одну виноградинку.

— Значит, они должны были получить какие-то секретные распоряжения от Папы. Но пока не видно, чтобы дело шло к войне.

Коул подумал о маловероятной возможности, что рыцари могли быть послами примирения, но это не объясняло поручения, данного Родосу. Как они могли бы отправить его с письмом-просьбой о помощи?

— Война принимает разные формы. Простой пример — война торговцев за сферы влияния, — произнесла Ив, откинувшись на спинку стула и с удовольствием наблюдая за выходками Миюри. — Допустим, у нас есть два противостоящих торговых дома компании, и один хочет вторгнуться в сферу влияния другого, например, в поставки свежего винограда.

Миюри, кажется, заинтересовалась темой, она выпрямилась на стуле и со вниманием посмотрела на Ив.

— Эти два дома совершенно не ладят между собой. Даже если торговый дом, который хочет влезть со своими поставками винограда, соберёт деньги на право поставлять, им будут ставить палки в колёса, их будут не замечать, они просто не смогут ничего сделать. Полно таких случаев. Знаешь, гильдии и союзы специально создают для оказания помощи в такие времена.

Особенно часто таким образом мешали новичкам.

— В подобных драках не будет необычным перекрыть возможность просто прийти в соперничающий торговый дом, прежде чем нанести сокрушительный удар. Это силовое решение.

Глаза Миюри заблестели от запаха битвы, и Коул, как старший брат, обеспокоенный младшей сестрой-подростком, вздохнул.

— Но это ведёт к большим потерям — страдает их репутация в городе. Так что же тогда делать? — Ив с хлопком сомкнула ладони и потёрла ими. — Ты говоришь небольшой зависимой от тебя компании: "Эй, поставьте-ка свежего винограда!"

— Мм?..

Когда торговому дому перекрыли возможность ввоза товара, он использует другую компанию для тайного ввоза. Решение довольно простое, впрочем, использование небольшой компании делает и прибыль не слишком значительной.

— Однако у меня появляется ощущение, что это вызовет трудности, — заметил Коул.

— В том-то и дело, — усмехнувшись, ответила Ив. — Когда небольшая компания ввезёт виноград, её сразу обнаружат и разоблачат. Тут выходит на свет наш торговый дом и говорит: "Из-за чего ссора? А, понимаю, подумать только, дружественная нам компания сделала такое... Примите мои извинения. Почему бы нам тогда не поговорить о ввозе товара, дабы избежать повторения подобного..." Видишь? Тогда, наконец, соперничающий торговый дом понимает, что ему навязали переговоры. Даже зная обычное ведение дел, ему придётся думать, что делать с поставками небольшой компании.

Эта тема заставила бы хвост Миюри задёргаться взад-вперёд, будь он выпущен наружу. Ясное дело, что небольшую компанию представляли рыцари, а два противостоящих торговых дома — королевство и Церковь.

— Значит, рыцари здесь, чтобы затеять драку? — спросила Миюри.

— Королевство мобилизовало свои силы во время последних беспорядков здесь, в Раусборне, помнишь? — вздыхая, ответила Ив.

Похоже, эта проницательная женщина-торговец уловила направление ветра, дувшего при королевском дворе.

— Да. И из-за этого тебе пришлось потратить на нас некоторое время, — сказал Коул.

— Огонь запущен в подлесок, от него начинает припекать лагерь Церкви. На церковников устремлено пристальное внимание народа, даже в их собственной среде уже есть те, кто призывает к реформам, и почва из-под их ног будет лишь сильнее уходить со временем. Бьюсь об заклад, им было бы намного легче, если вся суматоха в Раусборне стала бы той искрой, что разожгла бы войну. Вот почему решение короля подождать было умным. Ладно, думаю, этот старикан-король послал свои войска усмирять сборщиков налогов с испугу, а тот, кто здесь поумнее, так это, возможно, наследный принц, — сказала Ив, сидя прямо.

Затем она, нарушая этикет, наклонилась через стол и сорвала одну из немногих оставшихся ягод из грозди винограда в руке Миюри и положила себе в рот. Миюри, конечно, не стала возмущаться, но повернулась к Коулу, будто хотела ему что-то сказать. Возможно, она хотела, чтобы он как-то ответил.

— На тебя смотрит весь мир, поэтому Церкви будет нелегко запустить механизм войны, учитывая, отсутствие серьёзных поводов для её начала. Тем не менее, ситуация будет лишь ухудшаться для них при таком течении дел, поэтому им нужно втянуть королевство в горячую ситуацию. Поэтому они посылают свою армию, чтобы осмотреться и найти что-то, что сработает на их пользу.

— А эти рыцари...

— Точно. Как закончилась война с язычниками, похоже, что у них не будет много времени прославить себя. Неплохой выбор для последнего штурма. По крайней мере, у рыцарей из Уинфилда есть повод вернуться домой в королевство. Им приказали вернуться и стать искрой.

Коул ощутил горечь во рту, разумом понимая ситуацию, но не принимая её своей душой.

На противоположном конце стола сидела Ив с холодным выражением лица.

— Всё пошло подобным образом, когда Папа принялся дёргать за свои ниточки за кулисами. То, что ты делаешь такое лицо, означает, что изрядная группа людей в королевстве готова пойти на уступки рыцарям с такими же лицами, — добавила она.

Возможно, без Родоса на картине происходящего Коул не додумался бы до возможности этого. Но мальчик с письмом о помощи, в столь лёгком одеянии оказавшийся в ужасных зимних условиях. Наверняка и другие ученики, вроде него, месили грязь на дорогах по всему королевству, направляясь в назначенные места.

— Наследница Хайленд думает так же?

— Она добрая до мозга костей, поэтому при том, что она даже не может представить себе эту протухшую схему, она, вероятно, думает, что их в какой-то степени заставили сделать это от имени Папы. Наверное, поэтому она поставила меня здесь на её месте.

— И это значит?.. — спросил, ещё не понимая, Коул.

— Она плохой торговец, — ответила Миюри. — Вначале она поддерживала врага короля, помнишь?

Вспомнив, Коул сглотнул. В самом деле, Ив поддерживала наследника Клевенда, второго в очереди на престол, того, кто ради трона мог пойти на гражданскую войну в королевстве.

Значит, Хайленд, вероятно, хотела оставить её под пристальным присмотром, чтобы она не попыталась воспользоваться неопределённостью ситуации и не затеяла что-то вместе с наследником Клевендом, но Коулу подумалось, что привести Ив в поместье наследницы было непросто. Слишком явное слежение выходило бы в таком случае, и Коул не понимал, почему она охотно последовала за принцессой. Единственное, что пришло в го голову — Хайленд так подозрительно относилась к Ив, что та решила лучше согласиться на предложение наследницы.

Король. Второй наследник. Рыцари святого Крузы.

Поставив их рядом, Коул понял одну вещь:

— Враг моего врага — мой союзник?

— Король не хотел бы, чтобы оба его врага действовали сообща, поэтому нужно проследить за тем, кто мог бы сыграть роль посредника между ними.

И в Раусборне рыцари могли высадиться по этой причине.

— Ужасно подлое подозрение, но мне оставалось лишь подчиниться, раз королевская семья смогла откровенно заподозрить меня.

— Думается, я тоже тебя подозреваю, — сказала Миюри, сунув последнюю виноградинку в рот.

Ив нахмурилась и тяжело вздохнула.

— Вы нарушили все мои планы во время последней заварушки. В следующий раз, когда я что-нибудь задумаю, ты будешь первой, кого я приглашу.

Ответом стал лишь щелчок лопнувшей виноградинки.

— Ладно, а как насчёт ещё одной тарелки винограда, маленькая госпожа? — озорно улыбнулась Ив.

Это был ещё один способ заложить основу своих замыслов, Миюри его приняла с восторгом.

Из рыцарей Святого Крузы, прежде получавших пожертвования королевства Уинфилд, тридцать были полноправными рыцарями, десять — рыцарями-учениками и двадцать — пажами, заботившихся о различных мелочах для них. Коул выразил разочарование их малочисленностью, но Миюри, рассказавшая о них, пронзила его взглядом.

— Слушай, брат, рыцари ордена Святого Крузы должны победить не меньше чем в пяти рыцарских состязаниях, устраиваемых титулованной знатью. Эти пять побед уже причина считать тебя особенно сильным. Человеком с силой тысячи. Это значит, что тридцать рыцарей имеют силу трёх тысяч рядовых солдат! — с пламенной страстью прибавила она к своему обжигающему взгляду и отвернулась.

— Если взять тридцать человек с силой в тысячу, — уточнил Коул, — то это будет сила в тридцать тысяч солдат.

— Стой, чего?

Коул вздохнул, увидев, как она принялась считать на пальцах. Её волчьи уши внезапно встали дыбом, и она вскинула голову, чтобы снова посмотреть на него.

— Это неважно! Пойдём смотреть на рыцарей! Ну, пожалуйста?!

Она была в таком состоянии с того момента, как проснулась. Правда, встала она поздно, видимо, измученная верховой ездой. Но первое, о чём она заговорила, выскочив из-под одеяла, — это о своём желании увидеть рыцарей.

— Нет.

— Почему?!

— Почему? — Коул, работавший над переводом Священного Писания, положил перо и повторил то, что уже объяснял раньше. — При нашем положении в нас, скорее всего, будут видеть смертельных врагов рыцарей Святого Крузы. Забыла, что сказал Родос? На улицах могут быть люди, которые по тайному приказу следят за нами. Мы должны быть осторожны, тем более что намерения рыцарей нам неведомы.

Миюри так сильно надула щеки, что её голова приобрела форму шара, шерсть поднялась на её хвосте.

— Там нет ни одного! Только люди госпожи Ив следят за нами!

Не желая сдаваться, Миюри побежала к Ив спросить, безопасно ли будет им пойти, но умная женщина ловко уклонилась от ответа.

— Почему бы вместо этого тебе не заняться рисунком герба? — предложил Коул.

Когда девушка сердито отвернулась, ему снова подумалось, что лучше всего подойдёт изображение отвернувшегося волка.

Когда утро сменилось днём, в поместье с письмом вернулся охранник, он уходил с Хайленд в собор.

— К обеденной мессе?

— Да. Точнее, их интересует, может ли Предрассветный Кардинал появиться посреди мессы.

Миюри хотела ответить вместо Коула, но он поднял руку, останавливая её, и уточнил:

— Но мне кажется, рыцари меня не особенно любят.

— Вот почему твоё присутствие было затребовано во время мессы. Все рыцари посещают службы утром, днём и вечером. Именно в это время ты сможешь говорить тайно, чтобы другие этого не заметили.

До Коула кое-что стало доходить, но что-то всё же казалось ему странным.

— Под разговором имеешь в виду... с наследницей Хайленд?

— Нет, с комтуром [командир группы рыцарей в германском рыцарском ордене — прим. переводчика] Уинтширом.

Тем, кто командовал выходцами из королевства Уинфилд.

— По словам наследницы Хайленд, досточтимый Уинтшир надеется, что ты одолжишь ему немного своей мудрости.

В душу Коула закралось некоторое подозрение, что он мог быть обвинён в ереси, но раз Хайленд так сказала, для этого должна быть веская причина. Он посмотрел на Ив, сидевшую тут же, та просто пожала плечами.

— Затевает он что-то или нет, тебе всё равно стоит с ним поговорить. Я пошлю с тобой одного человека из моей стражи и сомневаюсь, что рядом с этим ребёнком смогут прибегнуть у насилию, — и Ив прикоснулась к голове Миюри.

Охранник, принёсший письмо, похоже, соглашался, что благородные рыцари не будут вести себя грубо в присутствии девушки, но здесь дело было в другом. Отряд из тридцати рыцарей, действуя вместе, всё равно не смог бы ей противостоять в её волчьей форме. Однако при виде письма Хайленд Коулу на ум пришёл Родос. Трудно представить, чтобы рыцари так нелепо запросили помощь, если бы действовали в рамках замысла и по приказу Папы. Значит, они, возможно, действительно просили о помощи, в таком случае Коул был обязан протянуть им руку.

— Мы пойдём, — сказал он, вставая со стула.

В письме сообщалось об обещании комтура не покушаться на свободу Коула, но он всё же решил, что лучше будет не выставлять напоказ свою личность, и перед выходом переоделся торговцем. В карете Ив они сразу бросались бы в глаза, потому было решено идти пешком.

Миюри шла легко и упруго в предвкушении встречи с рыцарями, бывших для неё героями, казалось, она летит над улицей. Раусборн, как всегда, был весьма оживлён, кое-где им встречались люди, декламировавшие или поющие баллады о рыцарях, в лавках продавали деревянные мечи, некоторые ремесленники даже открыли мастерские, изготавливавшие подобия рыцарских гербов.

На площади перед собором сразу бросались в глаза торговцы цветами. Ив говорила, что городские девушки жаждут увенчать рыцарей цветочными венками, и это не было преувеличением.

— Купишь один? — осторожно спросил Коул, взгляд Миюри его обжёг.

— Моё уважение к рыцарям является искренним, брат.

Словно требовала не сравнивать её с легкомысленными девушками, что дарили бы цветы первым попавшимся рыцарям. Она вступила в непростой возраст для девушки, поэтому он послушно кивнул.

Они миновали суету лавок и направились к собору, где встретили толпу, гуще прежней.

— Как бы нам войти?..

Из-за рыцарей, участвовавших в мессе, собор был набит горожанами. Хвост людей вытянулся на немыслимую длину, молодые послушники и священники, участвовавшие в мессе, спешно устанавливали подобие порядка в очереди.

— Есть боковой вход. Идём туда, — тихо на ухо сказал Коулу охранник, его выслала навстречу Хайленд.

Охранник повёл их в обход собора и привёл к железной двери с глазком.

— Гости к наследнице Хайленд, — сообщил он, изнутри донёсся скрежет ключа, и дверь открылась.

— Из-за всех этих людей здесь жарко, — заметила Миюри.

Они прошли внутрь, поднялись по короткой лестнице и вышли в коридор, огибавший неф снаружи и расположенный значительно выше прохода нефа. Стена, отделявшая коридор от внутреннего пространства, не давала увидеть изнутри людей в коридоре. Возможно, коридор предназначался для знати и иных высокопоставленных лиц.

Вглядевшись в зарешечённые окна, расположенные в стене через равные промежутки, можно было увидеть собравшуюся внутри собора толпу. Море людей. Чувствовалось, как жар от толпы густо вливался в каменный коридор, ещё по-зимнему холодный.

— О, рыцари, — сказала Миюри, прижимаясь лицом к окну.

Впереди толпы служителей стояла группа людей в бордовых мантиях. Все они были выше среднего роста, их отличали широкие плечи и крепкое телосложение, они сразу выделялись из всех — к лучшему или к худшему. Их головы были украшены венками из цветов, к мантиям тоже были пришиты цветы.

Все они сейчас были заняты тем, что разговаривали с подошедшими к ним детьми, но выглядели при этом очень мирно.

— Они стали такими известными, — сообщил сопровождавший их молодой помощник священника. — Мы крайне редко видим королевских рыцарей ордена Золотого Барана, но корабли ордена иногда заходят в порт Раусборна, когда обучают управлению кораблями. Людей так будоражит, когда это случается, а вот о рыцарях Святого Крузы мы лишь слышали по рассказам.

В каком-то смысле рыцари стояли над всеми. Сверх того они отправились за море, чтобы упорно ежедневно готовиться к сражениям, служить Богу и представлять своё королевство. Коулу, мельком заглянувшему за покров их тайн, блеск этих рыцарей казался, пожалуй, безжалостным.

— Сюда, — показал помощник священника, должно быть, прочитавшего мысли Коула и потому вернувшегося к обязанности проводника.

Их привели в комнату собора, скрытую от посторонних глаз.

Собор представлял собой длинное здание, от его главного входа примерно до середины прохода располагался неф, в который могли свободно входить обычные люди, алтарь размещался почти в центре. Всё остальное пространство было отведено для духовенства, ещё здесь была часовня специально для аристократов, сделавших большие пожертвования, а также комнаты для высоких гостей. По мере продвижения вглубь здания, становилось тише, пока шум множества людей в нефе вдруг не пропал полностью, этот переход казался достаточно странным.

Они недолго ждали в комнате, куда их привели, вскоре за дверью послышались шаги, затем появилась Хайленд.

— Простите, что вызвала вас из поездки, которая должна была дать вам отдохнуть.

— О, пожалуйста, не беспокойся об этом. Но правда ли... правда ли, что он хочет спросить моего совета?

Было бы понятно, если бы меня воспринимали как врага, подумал Коул.

— Я тоже рассматривала возможность того, что они могли затеять заговор против нас, но мне было бы очень прискорбно, если бы оказалось, что это не так, а мы ничего для них не сделали, — она сделала маленькую паузу. — Командир Уинтшир просит помощи в сохранении жизни своим людям.

Коул чувствовал то же самое, он снова поразился, насколько замечательному человеку ему довелось служить.

Глава четвёртая

Зазвонили колокола собора, началось полуденное богослужение. Звук колоколов и тёплый солнечный свет, струящийся через окна, прорезанных в каменных стенах, казались гарантией спокойного дня. В соборной часовне, предназначенной для знати, судьба свела несколько человек, включая пожилого рыцаря, одетого в церемониальные доспехи.

— Рад встретить тебя. Я комтур Клод Уинтшир, отряд Уинтшира рыцарей Святого Крузы находится под моим командованием.

— Я Тот Коул, путешествую по поручению наследницы Хайленд.

Не получив официального статуса при наследнице, Коул не говорил, что служит ей. Ещё он не хотел бы создать для неё сложности, насколько это будет возможно, если рыцари сочтут его врагом.

— Я слышал о тебе, но ты довольно молод.

По крайней мере, Коул не чувствовал скрытой злобы в его кроткой улыбке, но позади себя он ощутил какое-то движение.

— Если позволишь, досточтимый Уинтшир, — заговорила Хайленд с оттенком мольбы в голосе. — Это младшая сестра преподобного Коула, она преклоняется перед рыцарями. Эта умная юная девушка оказала значительную помощь в путешествии её брата, поэтому она присоединится к нам сегодня.

Миюри посмотрела на Хайленд широко раскрытыми глазами, а затем перевела взгляд на Уинтшира.

— О-о, это действительно большая честь, — сказал старый рыцарь, откинул назад бордовую мантию, опустился на колено и принял руку Миюри. — Я Клод Уинтшир, рыцарь ордена Святого Крузы.

— Э-э... а... мм...

Лицо Миюри стало пунцовым, она посмотрела на Коула таким взглядом, что можно было в любой момент ожидать появления её ушей и хвоста.

— Это моя сестра. Её зовут Миюри.

— О-хо, и имя у неё тоже красивое, — улыбнулся старый рыцарь, Миюри в ошеломлении лишь кивнула.

Миюри сказала, что никогда не подарит венок из цветов рыцарю, но сейчас Коул подумал, а может, она просто знала, что застесняется и просто не совладает с собой?

— Большое спасибо, сэр Уинтшир, — сказал Хайленд, и рыцарь, ещё раз улыбнувшись Миюри, поднялся.

Миюри трепетно поднесла ладонь, которую рыцарь держал в своей руке, к своей груди, словно старалась сохранить обретённое сокровище, и наполовину спряталась за Коула.

— Прежде всего, позвольте поблагодарить вас за то, что вы пришли сюда по моей просьбе, — сказал Уинтшир. — Полагаю, вы могли заподозрить, что я замыслил нечестивый план, который причинил бы вам вред.

В комнате сейчас присутствовало три человека из охраны Хайленд и двое, выделенных Ив. В коридоре ещё дежурил охранник, сопровождавший Коула и Миюри в аббатство Брондел, чтобы избежать внезапного нападения извне.

А Уинтшир пришёл один.

— Если мне будет позволено пояснить относительно истинной ситуации, среди моих людей есть немало тех, кто не испытывает к вам тёплых чувств. Вот почему я использовал единственный случай, когда я мог отделиться от них, — мессу.

Коул понимал это по встрече с Родосом.

— Мы не пытаемся разрушить Церковь и не собираемся распространять еретические верования. Надеюсь, ты это понимаешь, — должен был заверить в ответ Коул, пусть, возможно, несколько запоздало.

Уинтшир размашисто кивнул.

— Связь денег и Церкви давно стала источником головной боли. Средства, собираемые на кампанию по искоренению ереси, были необходимы для истребления язычников и распространения истинной веры по всему миру. Вера и молитва сами по себе очень мало решают в мире, и пусть нам нечего стыдиться, нет оправданий ни одному представителю духовенства, использующему эти деньги, чтобы потакать чревоугодию и похоти, — рыцарь говорил с такой силой, которая, казалось, могла позволить ему в одиночку прогнать тьму. — На самом деле я в определённой степени понимаю, чего пытается достичь королевство.

Хайленд на миг опустила глаза, принимая его замечание, возможно, из вежливости.

— Но многие так не думают. Они считают королевство злом и оплотом еретической веры. А мы родом из королевства, мы отплыли на остров Круза, и герб Золотого Барана сопровождал нас. Это означает, что другие видят в нас тех, кто утратил истинную веру.

Уинтшир не пожелал даже намекнуть на то, что те двое, что приложили руку к беспорядкам, охватившим многие места, находились сейчас именно в этой комнате.

— Наша вера непоколебима. Мы верим, что Господь это видит. Но я здесь, поскольку молитва не влияет на действительность. Мы не можем сохранить наш отряд в его нынешнем состоянии.

Речь Уинтшира была проникновенной, но в ответе Хайленд прозвучала горечь:

— В настоящее время я пытаюсь убедить короля восстановить пожертвования. Однако... Полагаю, будет довольно сложно продолжать выделять их вам, рыцарям.

Уинтшир кивнул.

— Я тоже понимаю, в каком состоянии пребывает королевство. Если бы дело дошло до войны, мы были бы на переднем крае. Мы бы держали мечи и щиты, купленные на деньги королевства, и использовали их против солдат королевства. Там, на поле битвы, мы столкнулись бы с прежними друзьями, нашими братьями и даже отцами. И даже если бы мы смогли избежать боевых действий... Ну, лишь это дало бы нам другое тяжёлое решение. И наша позиция осталась бы неоднозначной.

Сохранят ли они верность Папе и станут сражаться против королевства, или же смогут повернуть мечи против своего хозяина как подданные королевства или те, чьё существование сохранено пожертвованиями королевства?

Конечно, волей Божьей может найтись и возможность не принимать ничью сторону, но тогда отряд Уинтшира всё равно оказался бы в тяжёлом положении. Все смотрели бы на них с презрением — кто же они на самом деле?

— Тогда, — заговорил Коул, притянув к себе взгляды остальных, — что я могу сделать?

Если откровенно, рыцарям не хватало денег. Коулу это было совершенно не по средствам, он подумал, не стоило ли Уинтширу пригласить Ив вместо него.

— Приношу свои извинения, я отвлёкся от нити разговора. Разговор затягивается, если ты рыцарь, — сказал Уинтшир, прочищая горло. — Предрассветный кардинал. У тебя большое влияние. Я надеялся использовать твоё влияние, чтобы мы смогли продолжить существование.

— Влияние? В общем, даже если бы у меня было какое-то влияния, я... Не знаю, как это сказать, но полагаю, это может оказаться для вас помехой...

Имя Предрассветного кардинала стало хорошо понятным символом противостояния королевства Церкви. По сути, он был не более чем врагом для рыцарей Святого Крузы.

— В обычной ситуации это могло быть и так. Однако нас отвергли обе стороны, можно сказать, мы больше не нужны.

Он не пытался подольститься, вместо этого он чётко излагал мысли, и от этого слушателям становилось больнее. Уинтшир посмотрел на Коула и тепло улыбнулся.

— Что произойдёт, если Предрассветный Кардинал вдруг очень высоко о нас отзовётся? Пусть мы являемся врагами, но они очень хорошо себя показали — или что-то в этом роде.

Этот человек казался утончённым, но верным рыцарем, он будто светился, когда говорил. Коул начал понимать, что пытался сказать Уинтшир, и его сердце стало сжиматься.

— Папа не знает, что с тобой делать. Потому что Церковь никогда не говорит о появлении того или иного лица, прославившегося верой. Но, вот, ты признаешь нас равными или хотя бы достойными противниками. Что тогда подумают Папа, кардиналы и другие высокопоставленные люди?

Коул резко вдохнул, словно пытался силой расправить своё окаменевшее сердце.

— Что ты тот, кто может сражаться на равных.

— Точно. Для нас, людей, которые сражаются, потому что такова наша Богом данная миссия, не было бы большей причины существовать.

Рыцари, не знающие, к кому направить свою верность, те, которых все считают своим врагом.

Они приобрели бы ценность либо как отряд, противостоящий Предрассветному кардиналу, либо как те, кто соединился сердцами с людьми, пытающимися уйти от Церкви. И эту ценность Уинтшир и его рыцари получили бы уже от одного своего существования.

Вот что он пытался сказать.

Изо дня в день они молились, размахивали мечами, тренировались, именно они первыми рисковали бы своей жизнью на передовой в случае войны, и теперь они, по сути, пытались сохранить себя, побуждая своего, в общем, врага давать им лестный отзыв. Они не сражались со своим врагом, а добивались его расположения.

Уинтшир, скорее всего, и сам сознавал, насколько то, что он говорил, не соответствовало званию рыцаря. Это было видно по его искусственной, излишне лучезарной улыбке. Однако он был обязан действовать таким образом и этим путём вести своих людей, чтобы сохранить их дальнейшее существование. Он не колебался, даже имея дело с незнакомым молодым человеком, который как раз и привёл их к этому затруднительному положению. Он был опытным рыцарем, способным снести любое унижение ради своей цели.

Коулу удалось каким-то образом противостоять желанию встать перед старым рыцарем на колени.

— Конечно, у меня как у меча Папы есть и возможность убить тебя прямо здесь. Но это означало бы войну с королевством, и, опираясь на слухи, что я собрал о тебе в этом соборе, не думаю, что это было бы правильным направлением действовать.

Трудно сказать, сколько было лести в его словах, но он, скорее всего, искренне не хотел вступать в войну с королевством, бывшим его родиной.

— Думаю... Я понял, что ты хочешь сказать. И роль, о которой ты меня просишь.

Уинтшир кивнул и сказал, по-прежнему сердечным тоном:

— С твоей точки зрения, это, по сути, предложение намеренного усиления твоего врага. Я понимаю, насколько это странно. Но я прошу тебя понять, — мужчина, рыцарь чуть ли не с рождения, пристально посмотрел на Коула. — Мы — отряд рыцарей святого Круза из Уинфилда. Мы играли главную роль во многих войнах, подробно описанных в рыцарском эпосе. Пожалуйста, не дай закончиться истории такого легендарного отряда.

Почти сразу после слов Уинтшира зазвонили большие колокола собора.

Он не пытался повторить сказанное под звон колоколов, на который накладывалось многократное эхо, окутывая людей в комнате, он смотрел на Коула, не отрывая глаз.

Путешествие рыцарей было близко к завершению. Они будут цепляться даже за своего врага, чтобы снова двинуться вперёд.

— Я жду вашего ответа, — завершил, наконец, беседу Уинтшир, после чего поблагодарил Хайленд за эту встречу и быстро вышел из комнаты.

Месса закончилась, скоро вернутся другие рыцари. Если бы они заподозрили командира в чём-то вроде унизительной для них просьбы, они могли бы даже обнажить оружие.

Оставшиеся в комнате продолжали стоять, Коул перевёл взгляд на Хайленд. Та сердечно положила руку ему на плечо, лёгкая улыбка исчезла с её лица.

— Думаю, нам нужно доложить об этом королю.

Коул, не ожидавший подобного, вскинул голову, и Хайленд, отпустив его плечо, повернулась и посмотрела на церковный герб на стене.

— Рыцари святого Крузы, находясь в опасном положении, потеряли уверенность. Уинтшир вернулся в королевство, чтобы снова вернуть им надежду. В конце концов, здесь есть люди, которые их благословляют.

Ив придерживалась того же мнения. Но Хайленд была не настолько честна и прямолинейна, как полагала Ив.

Наследница смотрела на обстановку вокруг рыцарей с совершенно другой точки зрения.

— Но в известном смысле их поведение можно было бы назвать их протестом. Они показывают, какой благосклонностью они пользуются у людей.

Показывают кому?

Королю.

— Если бы их отряд распался, новость об этом разлетелась бы по всему королевству и встретила бы серьёзный отклик в обществе. Полагаю, многие тогда могли бы усомниться в решениях короля и всех, кто встал на его сторону. Но самая большая опасность не в сиюминутных последствиях этого известия, — Хайленд видела нечто большее. — Например, нельзя предсказать, будет когда-либо новое большое восстание язычников или война с еретиками. Если это произойдёт, без собственного отряда королевство было бы единственной страной, неспособной отправить своих рыцарей в ряды рыцарей Святого Крузы, и мы остались бы изгоями в войне за веру. Наше имя исчезнет из истории мира. Поворотный момент, в котором мы сейчас находимся, вполне может повлиять на будущее королевской семьи.

Даже начавшаяся война королевства с Церковью не смогла бы полностью разорвать их связи, так же как было бы невозможно полностью удалить саму Церковь из страны, и сам Коул не думал, что это был правильный выбор. И если война с язычниками снова вспыхнет, нетрудно представить, что ему скажет будущий король: Не вы ли те нечестивцы, что тогда избавились от рыцарей?

— Пожертвования рыцарям были остановлены в самом начале противостояния, первоначально, чтобы показать могущественной знати, что мы серьёзно относимся к вызову Церкви. Король, должно быть, искренне предполагал, что перерыв продлится недолго... Как и само противостояние.

Уже три года королевство и Церковь ведут свою борьбу. Они, конечно, изначально рассчитывали довольно быстро прийти к примирению.

— Король наверняка примет это предложение, чтобы утвердить свою долю влияния королевства Уинфилд на орден рыцарей Святого Крузы. Проблема в том, — Хайленд посмотрела на Коула, — это означало бы заставить тебя солгать.

— Я... — начал Коул, но больше ничего не произнёс.

Хотя он не стал бы называть это ложью, но на самом деле какой-то запашок в этом роде был.

Но если согласиться с предложением Уинтшира, благоприятные условия, созданные отношением народа к рыцарям, действительно могут придать им ценность в глазах Папы, как и предполагалось.

И на самом деле единственным человеком, фигурировавшим в этом замысле, был не Коул. А сам Уинтшир.

— Я хотел бы спросить твоё мнение кое о чём, наследница Хайленд.

— О чём же?

Хайленд была членом королевской семьи, положение её и Коула разнилось, как небо и земля. Если она прикажет прыгнуть с горы, у него не будет другого выбора, кроме как прыгнуть, прикажет свернуть горы, он должен хотя бы попробовать сделать это. Но она разговаривала с ним как с равным. И поэтому он спросил:

— Если всё пройдёт хорошо, досточтимый Уинтшир и дальше будет рыцарем?

Предчувствие Коула подсказывало, что не будет. Хайленд поджала губы. Похоже, это было ответом.

Звук колоколов собора снова влился в окна, прорезанные в каменных стенах.

Весь мир продвинется вперёд ценой одного. Может быть, это правильный выбор для воина, но это не прибавляло уверенности Коулу.

— Пожалуйста, дай мне немного времени.

Хайленд молча кивнула.

Уинтшир обратился с невероятной просьбой, всё ещё пытаясь спасти своё воинство. Если его просьба будет выполнена, его рыцари без пререканий подчинятся его решению в силу иерархической природы их организации, хотя многие могут ощутить беспокойство. И раз это спасёт его людей, большинство не станет распространяться о своих сомнениях. Но это не означает, что они не почувствуют себя обманутыми, и правда наверняка вырвется, разойдясь слухами. Ведь, задумавшись хорошенько на мгновение, можно увидеть всю неестественность происходящего.

Большинство людей, впрочем, не станут беспокоиться о деталях, главное заключалось в том, что этот замысел приносил пользу как королевству, так и Папе. А раз польза будет обеим сторонам, в конечном итоге, так или иначе, всё пройдёт хорошо.

Раздумывая об этом, Коул легко представлял, какая тяжесть зародилась в этой комнате. И этот старый рыцарь собирался взять её всю на свои плечи.

— Ты не можешь чем-нибудь помочь? — спросила Миюри, когда они возвращались из собора.

Уинтшир обращался с ней как с настоящей дамой, отчего её лицо даже раскраснелось.

Ей довелось увидеть рыцарей, перед которыми она преклонялась, и узнать изнанку их действительности. Благородные рыцари, с верой в сердце и мечом в руке, по прихоти грубых обстоятельств настоящего мира оказались на самом деле людьми, отчаянно пытавшимися ухватиться за действительность. Их блестящая игра была наподобие сверкающих блёстками бумажных доспехов, расползавшихся под холодным дождём мира.

— Кому из них помочь?

Уинтширу или его людям? Миюри схватила Коула за руку, и он сжал её ладонь.

— И ему, и им.

Себялюбивая надежда, которую мог лелеять только ребёнок. Но каждый в душе надеялся именно на это.

Было бы легко перечислить причины, по которым такое было невозможно, причём они ещё не оказались в ситуации, требующей использования последних средств.

Хаскинс сказал Коулу идти широкими шагами, потому что те, кто рядом, следовали его шагам.

— Мы продумаем всё, что сможем предпринять для этого.

Возможно, Миюри ожидала более безнадёжного ответа. Она подняла глаза и удивлённо моргнула широко раскрытыми глазами.

— Они не сделали ничего плохого. Я уверен, что Бог откроет им путь.

Главное же, чего Коул никак не мог принять за справедливый исход, это то, что Уинтшир примет на себя весь удар, а его рыцари продолжат жить, прикрываясь фальшивым предлогом. Примерно так же ему говорили про его с Миюри герб.

У каждого есть что-то своё, что он считает драгоценным, и поэтому не должен примешивать ложь или притворство. Что в особой мере относится именно к этим людям. Название ордена рыцарей Святого Крузы определило жизнь Родоса и Уинтшира, как и всех остальных, ставших его частью.

— Давай спасём рыцарей, — с воодушевлением ответила Миюри, сияя заблестевшими глазами.

Вообще-то рыцарям, кроме основания к существованию их отряда, не хватало ещё, откровенно говоря, денег. Они приплыли в Раусборн как для выполнения своей задачи, так и для того, чтобы на некоторое время получить еду, одежду и кров у собора, ворота которого теперь были открыты. Теперь, пока они были как-то обеспечены, они могли заняться поиском иных путей к спасению, не полагаясь на своё влияние.

Следовательно, им нужно было поговорить с одним определённым человеком.

— Рассчитывать на их благодарность будет не особо выгодно, — коротко ответила Ив, следившая за поместьем Хайленд во время её отсутствия, и продолжила своё занятие.

Она писала письмо Илении, предлагая ей закупить шерсть в аббатстве Брондел. Коул украдкой заглянул в письмо и заметил вопрос, почему Иления не закупала такую качественную шерсть прежде. Сочтя, что причиной тому были плохие отношения между ней и Хаскинсом, он подумал, что с её стороны было довольно плохо не делать этого.

— У аббатства Брондел давным-давно тоже были проблемы, помнишь? Тогда торговцы пришли закупить у аббатства всё, что можно, притворяясь, что протягивают руку помощи по доброте своей.

— Да, помню.

— Это потому, что у аббатства было что купить, а потом перепродать, а также их привилегии, которые можно было с выгодой использовать. Но у рыцарей этого нет. Они полезны только как инструменты.

Торговец должен держаться хладнокровно, взвешивать порывы своего сердца на одной чаше весов и золото на другой, и потому в её словах не было ни капли милосердия.

— Они получат пожертвования, если привлекут какого-нибудь филантропа. В конце концов, грязные богатые торговцы верят, что могут своим золотом купить веру или спасение. Но в этом случае снова возникнет проблема, равнозначная той, к которой привела бы твоя помощь.

— Под каким предлогом, да?

— Предлог всегда найдётся, но совсем другое дело, если всё, что им нужно, — это деньги на поддержание жизни.

Родос сказал, что бедность рассматривается как недостаток веры.

Королевство не заботилось о рыцарях, Папа им не доверял. И поэтому они шли к толпе за деньгами на поддержание их отряда на плаву. Они собирали средства, покупали еду и чистили мечи. Но что дальше?

— Я сказала тебе, они инструменты. Беда в том, что они инструменты, которые никому не нужны. Уинтшир в этом смысле особенный. У него нет абсолютно никаких надежд, связанных с ним самим и его людьми. Он лишь делает всё, что может, чтобы повысить их ценность как инструментов, и только. Это почти благородно — то, как он попросил тебя о помощи.

Миюри пристально посмотрела на Ив, задетая её хладнокровием, но взглядом трудно сбить торговца с пути.

— Но если сказанное им правда... — Ив завершила письмо и посыпала его песком, чтобы высушить чернила, затем она взяла у девушки с зонтиком ещё лист бумаги, — ...значит, у нас есть охотничьи собаки без поводка. Большая проблема.

Ив предполагала, что Папа использовал Уинтшира и его рыцарей для какого-то замысла. Что, конечно, усложняло ситуацию, но и без замысла Папы её сравнение наводило на мысль об одной проблеме.

— Говоришь о наследнике Клевенде?

— Хайленд поместила меня сюда — вполне разумно. Инстинкты торговца состоят в покупке и продаже инструментов.

— Пожалуйста, не говори так, — попытался пресечь её утрированный тон Коул, но улыбка Ив от этого стала только более картинной.

— Собаке нужен хозяин.

— Что?

— Всё, о чём сейчас думают рыцари, это о том, как их привечают горожане. Их прославляют, и это тёплым вином согревает их холодные, ожесточённые сердца. Но этот восторг не продлится вечно. Когда с тобой нянчатся, это доставит удовольствие лишь первые дни. Скоро это напрочь надоест, тогда они проснутся. Именно тогда они снова осознают свою ситуацию, вспомнят, что хозяин, которому они служили всё время, бросил их, и их мечи стали ненужными. Нельзя относиться к пустоте легкомысленно, она как дыра, глубину которой не измерить.

Ив указала пером на Коула, а затем на Миюри.

— Если бы тебя сбила повозка, ты упал бы и умер, что тогда сделает эта волчица?

Она пристально смотрела на Миюри.

Коул в тот же миг вспомнил, как его выбросило в холодное штормовое море зимней ночью. Миюри, не задумываясь, прыгнула в море, чтобы последовать за ним и в смерти.

— Когда рыцари поймут, что им незачем жить, как думаешь, чем они займутся? Я боюсь это себе представить. Ненужный беспорядок мешает торговле.

Отряд рыцарей собрал доблестных воинов силой в тысячу человек каждый, теперь они оказались в безвыходном положении. При их славе среди людей, наверняка найдутся те, кто предложит их накормить. Так зарождаются армии смутьянов, часто встречающиеся в рассказах о трагических событиях.

— Вот почему я думаю, как бы осознано продать их второму наследнику.

Коул собрался выразить своё неодобрение, но тут вмешалась Миюри:

— Мне это как-то сомнительно.

Ив движением подбородка предложила продолжить.

— Разве второй принц не предатель королевской семьи? — спросила Миюри.

— Конечно — в том смысле, что он пытается захватить трон.

— Я не знаю, примут ли благородные рыцари его сторону так легко. Убить своего сеньора — тяжкое преступление. Единственный случай, когда что-то подобное можно счесть справедливым, — это когда король становится тираном.

Голова Миюри была полна эпосов о войнах, но в них нередко встречалась и правда.

— Хорошая позиция. Съешь винограда, — и Ив на пустынном языке отдала распоряжение девушке с зонтиком. Та кивнула, улыбнулась Миюри и вышла. — Это неестественно. Вот почему мне придётся их уговаривать.

— Имеешь в виду, есть вероятность, что это станет естественным? — предположила Миюри.

— Положи ключ и замок в ящик и встряхни — вряд ли ключ что-нибудь откроет, но если всё поместить на свои места, это станет возможным.

Девушка с зонтиком принесла миску, наполненную светлым виноградом. Ив, потянувшись к миске, произнесла:

— Я говорила, что приглашаю тебя в свой следующий план. Как смотришь на это?

Миюри, уже протянувшая за виноградом руку, замерла. Ив была торговцем до мозга костей.

— Миюри, — обратился Коул.

Миюри специально высвободила уши и хвост и несколько раз дёрнула ими вперёд-назад. Затем протянула руку и схватила самую большую гроздь винограда.

— Как бы то ни было, сейчас я возьму то, о чём мы говорили.

Хватая виноград ртом, Миюри открыла его пошире, словно хвастаясь своими острыми клыками.

— Я почти хочу, чтобы ты работала на меня, — радостно улыбнулась Ив. — Я не собираюсь действовать сама, не получив твоего одобрения. Мне невыносима мысль, что ты снова разрушишь мои планы.

Ив умела сражаться в тени. Но теперь, когда Хайленд нашла её и вытащила на свет, Ив следовало считаться с тем, что неправильные шаги могут принести ей убытки.

— И всё же, я не думаю, что у вас есть много вариантов, — сказала женщина-торговец, изо дня в день занимавшаяся сделками, стоившими в золоте больше жизни человека, и махнула пером, давая понять, что её отрывают от работы.

Миюри взяла последнюю гроздь винограда из миски и вышла из комнаты.

Коул с Миюри вернулись в свою комнату. Миюри легла на кровать и принялась рисовать гербы, а Коул сел за стол и бездумно уставился в окно.

Щенок, которого они оставили в столовой, отправляясь в аббатство Брондел, был вне себя от счастья, снова увидев Миюри, но сама девушка восприняла щенячью радость почти равнодушно. Рисунок герба также выходил вялым и неопределённым.

— Полагаю, это означает, что госпожа Ив что-то знает, — сказала она, намекая на метафору ключа и замка.

Ив знала, какой предлог соединит всё воедино.

— Праведные рыцари никогда не будут заодно со злом.

Коул посмотрел на Миюри и заодно увидел на её восковой дощечке криво нацарапанного рыцаря.

— Она сказала, что их нужно будет убедить, — произнёс он.

Миюри недовольно фыркнула и ткнула пяткой щенка, пытавшегося поиграть с её серебристым хвостом.

— Но меня впечатлило то, что она продумывала, что произойдёт, когда рыцари ощутят пустоту посреди всех восхвалений.

То есть старалась просчитать их будущие шаги, но, что ещё важнее, Ив обычно рассматривала всё холодным взглядом. Коул сомневался, что есть кто-то ещё, более подходящий для выражения "ибо жизнь твою ты устроил в мудрости и рассудительность назвал твоею матерью". [цитата заменена, в английском оригинале использовано "прах к праху, земля к земле" — прим. переводчика]

— Как думаешь, — заговорила Миюри, отложив стило и перевернувшись грудью на подушку, обняв и крепко прижав её к себе. — Рыцари всё же были бы счастливы работать на этого плохого принца?

Коул замешкался с ответом, неуместный ответ наверняка её бы расстроил.

— Думаю, это зависит от того, насколько твёрдо они верят в своё дело, — заговорил он, держа в голове слова Ив о рыцарском ордене как инструменте. — Если Папа дёргает за ниточки из-за занавеса и тайно сотрудничает со вторым наследником, то я чувствую, что досточтимый Уинтшир, возможно, мог бы почувствовать себя свободней и в некотором смысле стать ближе к тому, чего он хотел бы как рыцарь.

Уинтшир должен был бы обладать достаточно широким взглядом, чтобы поднять меч на своё королевство, ставшее врагом Церкви. Он наверняка придумал бы предлог для этого. В конце концов, все они были рыцарями и с радостью ползали бы в грязи, если бы хозяин это им приказал. Но действовать без поддержки Папы, следовать приказам второго принца просто, чтобы продержаться на плаву, — это выставило бы ситуацию в совершенно ином свете. Пусть они делали бы при этом то же самое, изменилась бы сама природа снадобья, став отравой для исполнителей.

Репутация и результаты. Люди страдают, если что-то не согласуется с тем или иным.

— Значит, госпожа Ив полагает, что может подготовить для них повод.

— Я просто не могу представить. Мы даже не знаем, что за злодей этот король, — надувшись, сказала Миюри, и она была права в этом.

Король, конечно, не был совершенством, но правил он не так плохо, чтобы разозлить людей настолько, чтобы они захотели повесить его. Целью борьбы с церковью среди прочих была и отмена несправедливых налогов, поэтому он пользовался устойчивой поддержкой своего народа. Было почти невозможно представить, чтобы рыцари на что-то обиделись и встали на сторону второго принца, считая такое положение дел более справедливым.

Садясь на стул, Коул вдруг набрёл на одну мысль.

— Всё это должно означать, что те, кто встал на сторону второго принца, должны во что-то верить.

— Хах? — отозвалась Миюри, переворачиваясь на спину, она схватила щенка, играючи теребившего её хвост, подняла его над собой, не сводя с него глаз. — Разве они не такие же, как эта злая лиса?

— Ты про огромное вознаграждение за успешное вступление на престол?

Ив наверняка поддержала бы второго принца за привилегии и другие выгоды в торговле.

— Или, может быть, наследник просто встал на сторону других аристократов, ненавидящих короля.

— Значит... тогда она извлечёт выгоду из ситуации, если будет помогать ему.

Коулу показалось, что это слишком просто. Второй наследник переходил через ненадёжный мост, трудно было предсказать, когда его могут отправить на эшафот за подстрекательство к восстанию, но для знати подобные действия были наверняка опаснее. И это было действительно так, пусть разговоры об узурпации всё ещё оставались не более чем слухами и не находилось доказательств, явно указывавших на то, чего наследник добивался.

Коул пока не находил в подобном смысла, Миюри же продолжала обдумывать, обшаривая комнату глазами. Потом она поднесла щенка к лицу, и тот начал вылизывать ей подбородок.

— С того момента как расчётливая лиса будет на их стороне у них будут хорошие шансы на победу.

Она перехватила за шиворот щенка, попытавшегося ткнуться носом ей в губы.

— Есть ли у них шансы на победу? — задала она себе этот крайне важный вопрос и сразу же дала ответ. — Уверена, что они должны это сделать. Я имею в виду, что если они добавят рыцарей в эту мешанину, у них будет ещё больше шансов на победу.

Она села, и щенок скатился на кровать. Приняв её движение за игру, он, виляя хвостом, куснул её запястье.

— Брат? — обратилась Миюри, потом отвлеклась на щенка — схватила его за шею, подтянула к лицу и зарычала — и снова продолжила. — Разве Бог не сказал: познай своего врага, и ты выиграешь все свои битвы?

— Сомневаюсь, чтобы Бог когда-либо говорил что-то столь жестокое.

Однако в её словах была доля правды.

— Я на самом деле думаю, что лиса предугадает, что мы решим делать, а затем подтолкнёт нас в нужном направлении, и это меня раздражает.

Миюри опустила щенка на кровать, он лёг рядом с ней, не переставая вилять хвостом.

— Ты присмотришь за нашими спинами?

Вполне возможно, что частью планов Ив могло быть что-то опасное для них самих, а потому следовало всегда очень осторожно относиться ко всему, происходившему вокруг.

Миюри усмехнулась в ответ, подтянула ноги и, скрестив их, села.

— Я буду следить, чтобы ты не наступил на хвост ни одной бродячей собаке.

Криво улыбнувшись в ответ, Коул всё же решил, что настало время сделать первый шаг. Он встал, и Миюри последовала его примеру.

Они сказали Ив, что собираются выйти, и было трудно понять, понравилось ли ей это, но спрашивать, куда они собрались, она не стала.

— По крайней мере, я могу сказать, не идёт ли кто за нами.

В лесной охоте опыта у Миюри было не меньше, чем у заправского охотника. Она могла даже обойти оленя и отрезать ему отход, как бы он ни следил за тем, что происходит за его хвостом. Уже этого хватало, чтобы Коул чувствовал себя спокойней, но она к тому же могла похвастаться огромной силой, рождённой волчьей кровью.

— Городские бродяги на моей стороне.

Подружиться с животными, которые бродили по городу, было старым приёмом не-людей, которому она научилась у девушки-овцы Илении. Ив не могла купить бездомных животных, тут преимущество было за Миюри.

— А как сейчас?

— Ничего. То ли они нас уже нашли, то ли уже знают, куда мы идем.

И то и другое было вероятным.

Коул с Миюри направились к ветхому зданию в тихой группе домов в конце одного из подобных лабиринту переулков Раусборна.

— Ку-ри-ца-а-а! — позвала Миюри, и птица, сидящая на крыше, чирикнув, нырнула в щель.

Коул ткнул Миюри в голову, и в этот момент смотровое окошко в двери яростно распахнули.

— Сходи на рынок, если хочешь угощения, собака.

— Гррр!

Такой обмен любезностями заставил бы усомниться, являлись ли они близкими друзьями, но по его завершении смотровое окошко было закрыто, засов отодвинут, а дверь распахнута.

— Хорошие новости или плохие?

— Сами хотели бы это знать.

Шарон фыркнула и дёрнула подбородком, приглашая войти.

Детский приют, который содержали Шарон и Кларк, был наполнен особым запахом детей, напоминавшим пролитое молоко. Но сейчас внутри было пусто, потому что Кларк и дети работали в другом месте.

— В это время года мы получаем одну партию шерсти за другой. Каждой гильдии нужны руки, чтобы прясть шерсть, так что именно тогда у детей появляется шанс подзаработать.

Кто не работает, не должен есть. Здесь не тот дом, куда приносят обильные пожертвования.

— Итак? Не иначе, насчёт рыцарей святого Крузы?

— В основном, да, — ответил Коул, заставив Шарон нахмуриться. — Хотим расспросить о втором наследнике.

Интерес к этой теме, казалось, немного сбил с толку Шарон, поэтому они рассказали ей про Ив и про предложение, сделанное Уинтширом в соборе.

— Госпожа Шарон, когда ты управляла гильдией сборщиков налогов, разрешения на сбор, оправдывающие ваши действия, выдал второй наследник, верно?

— Угу. Но я сама не знаю этого типа.

— В самом деле? — спросила Миюри, тыкая пальцем в куклу из шерсти, которую смастерил кто-то из детей.

— А зачем мне вообще встречаться с ним? Он не из тех, к кому можно запросто подойти. Даже твоей блондинке.

— А, ладно. Я имела в виду, что у нас дома всё время бывает много важных людей, приезжающих в нашу купальню, так что вот так, — сказала Миюри заносчиво и сдержано.

Шарон посмотрела на неё с сомнением.

— Однако мы не против того, чтобы ты поделилась слухами о нём, теми слухами, что могли дойти до тебя, — с этими словами Коул схватил за шиворот Миюри, выглядевшей самодовольной после нанесённого ею олицетворению орлицы укола. — Про его характер или что-то в этом роде.

— Его характер? В лучшем случае у меня только слухи.

— Мы вообще ничего об этом не знаем. Мы озадачены предположением госпожи Ив, что рыцари святого Крузы могут работать на второго наследника, вот ведь как.

Шарон недовольно сузила глаза, затем посмотрела в небо, будто увидела вдали добычу.

— Рыцари пришли сюда по приказу Папы? — спросила она.

Если их подозрение справедливо, именно это пришло бы в голову первым.

— Когда мы встретились во время полуденной мессы, у меня сложилось впечатление, что Папа вообще не участвует — к лучшему или к худшему.

Коул прямо не сказал, что рыцари стали отверженными, но Шарон, похоже, это понимала.

— Это означало бы, что рыцари сотрудничали бы с ним по своей воле, — сказала она недоверчиво. — Второй принц с его людьми — мятежники, которые с точки зрения рыцарей топчут принципы отношений господина и слуги. Я сильно сомневаюсь, что они будут действовать вместе.

— Значит, ты думаешь то же самое.

Шарон пожала плечами.

— Значит, вот почему вы присматриваетесь ко второму наследнику, да? Чтобы увидеть, на чём всё завязано.

— Получается, ты ничего не знаешь, курица? — с разочарованным видом произнесла Миюри.

Шарон скривила рот, было похоже, что она сейчас щёлкнет языком. Но вместо этого вздохнула и расправила плечи, словно решив, что продолжать развлекаться этой игрой становится глупо.

— Даже тутошние дети знают слухи и сплетни. В конце концов, его имя на слуху. Из этих слухов у меня сложилось впечатление, что он не из тех субъектов, на которых рыцари хотели бы работать.

— Я был бы не против тоже узнать о подобных слухах.

Шарон скрестила руки на груди и сухо сказала:

— Он всегда славился своей распущенностью.

Из того немногого, что рассказывала Хайленд, наследник представлялся демагогом — непостоянным, ненадёжным типом.

— Верно, что он развлекался с детьми своих благородных последователей. Я подмечала их то тут, то там, когда набирала народ в гильдию сборщиков налогов. Их повара несли большую лодку с закусками, а они шли процессией и пили, как рыбы. У них это называлось путешествием по винному морю.

Коул был не в состоянии это понять, но ему было ясно, что они творили нечто непозволительное.

Миюри, сидевшая рядом с ним, любила всё праздничное, у неё засверкали глаза.

— Но они не похожи на других выродков-аристократов, о которых ты часто можешь слышать, они не оскорбляют людей, и народ не ненавидит и не сторонится их.

— Вот, значит, как?

Аристократ, который не работает и при этом шумно веселится, сам по себе вызывал у людей неприязнь.

— Думаю, людям нравится, как они празднуют... Как-то я видела, что они закончили шествие тем, что принесли эту свою лодку в богадельню и стояли там плечом к плечу, с людьми, которым уже нечего ждать от жизни, людьми, которые сдались, стояли и вместе праздновали. Понимаете, о чём я, верно?

Трудно назвать такое поведение проявлением высокой морали, но в данном случае эти люди выглядели искренними и добрыми по своей сути.

— Ещё им нравится дразнить Церковь. Я слышала, что они собирались окружить церковь каменными печами и с раннего утра начать жарить баранину, чтобы выкуривать церковников. Похоже на то, что они даже делали это.

Миюри выпустила уши и хвост от удовольствия, которое ей доставила эта история, и Шарон, похоже, это понравилось.

— Помню, что жарить баранину они затеяли из-за того, что Церковь не хотела давать милостыню бедным. Из того, что я по большей части слышала, принц всегда был на стороне кое-кого.

— Баран всегда с народом... Ты это имеешь в виду?

— Ты так бы завершила эти истории, да. Люди оправдывают его распущенность вовсе не потому, что он из королевской семьи, а потому, что он всегда держится на стороне народа. Слышала, история с жареной бараниной закончилась тем, что они принесли извинения за свои поступки, а затем передали Церковным агнцам колбасу.

Коул подумал насчёт уместности подобных извинений, меж тем Шарон весело продолжила:

— Но колбасы были набиты всякими отбросами, туда даже добавили немного мыла. Принц таким образом давал понять, что такой кучке интриганов, никогда не перестававшей есть мясо, подойдёт именно это. Типичная история о том, как священники от жадности буквально исходят пеной изо рта. Когда ты познаешь всё высокомерие Церкви, эта история заставит тебя почувствовать себя по-настоящему хорошо.

Миюри от смеха схватилась за живот.

У Коула, однако, постепенно складывалось более ясное представление о личности второго принца.

Бунтарь, трудный ребёнок, от природы переполненный мятежным духом в отношении власть предержащих.

— Значит, те, кто встал на сторону второго наследника, похоже, потянулись к такой личности.

Истории, осуждавшие высокомерие и разоблачавшие сильных мира сего, всегда находили отклик у народа. Люди поддержат восшествие второго наследника на престол, исходя из его непоседливости, родственной по сути непоседливости паяца из комедии.

При этой мысли Коула сразу охватило ужасное чувство неловкости. Неужели действительно будут поддерживать такое кровавое преступление, как узурпация, лишь из-за этого? В случае неудачи всех этих людей ждала плаха. Слишком высокая цена, её нельзя платить за, по сути, розыгрыш.

— То, что делает его стремление к трону настолько правдоподобным с виду, является и причиной устраиваемых им празднеств, но это не их следствие.

— Что?

Второй принц смеялся в лицо власти, поэтому, конечно, он бросил вызов королю, носителю величайшей власти в стране. Это казалось разумным и возможным, но ещё не всё укладывалось в мозаику.

Первое: Коул не был уверен, мог ли кто-то планировать измену с такой небрежностью.

Про второе Миюри упомянула ещё в поместье. В этом не было справедливости.

— Большинство людей, следующих за наследником Клевендом, — это мелкие аристократы и дети благородных родов, которым больше некуда податься, — сказала Шарон, взяв в руку несуразную куклу, сделанную кем-то из детей.

Редкая нежная улыбка появилась на её лице, вероятно, она подумала о ребёнке, сделавшем её.

— Знаете систему наследования, первородство, принятое у аристократов, верно? Младших сыновей, которым не достанется родовое владение, выставляют из дома с незначительными средствами, если им не посчастливится родиться в действительно милосердной семье. У некоторых из них проявляются способности к торговле, другим удаётся выучиться и стать государственными чиновниками, но большинство из них просто бродят по свету, им некуда себя деть. Наследника Клевенда в народе называют главой недовольных. Он король в забаве повергать в уныние всех тех, кто высокомерно почивает на лаврах. С ним обращаются, как с запасом для его старшего брата в очерёдности наследования трона. Одно время я слышала, что они собираются отправить его в рыцари, чтобы... он... постойте-ка...

Шарон остановилась, даже не закрыв рта. Коул и Миюри уставились на неё, широко раскрыв глаза.

— Рыцари такие же, — заметил Коул.

Шарон лишь теперь закрыла рот.

— Люди, ставшие рыцарями, больше не были нужны своим семьям, и они увидели свой путь с мечом в руке, — произнесла Миюри.

— Имеешь в виду, что здесь всё взаимосвязано?

Этот принц-выродок смеялся в лицо установленному порядку и власти, безжалостно осуждая их. Благородные рыцари жили этим порядком и верой, храня справедливость в своих доспехах. Будучи на противоположных концах устройства общества, они имели общее происхождение, единственное, что их, видимо, отличало, — выбор разных путей.

— Я почти уверена, что слышала, что одна из причин, по которой король и старший принц не подавляют распущенность второго наследника, заключается в их чувстве вины перед ним, — сказала Шарон. — Они защищают позиции своего рода, изгоняя младших сыновей подобно птицам, выбрасывающим из гнезда маленьких и слабых птенцов. Часто говорят, что желание обеспечить своим братьям и сёстрам яркую жизнь, — это просто себялюбивая попытка сильных мира сего почувствовать, что они тем самым искупали свою вину.

Сборщики налогов, собранные Шарон, были брошенными незаконнорожденными детьми духовенства.

Рыцари были теми, которых изгнали из своих семей, потому что они не имели прав на свои дома, они нашли своё место в качестве рыцарей, как те дети место в гильдии сборщиков налогов. А сейчас они могли это место потерять. Именно в тот момент к ним обратится второй наследник.

Почему бы нам не попугать всех тех, кому досталась лёгкая жизнь, когда они вышвырнули нас?

— Если они будут действовать заодно со вторым наследником, они станут силой, противостоящей королю, — пробормотала Шарон, вернув Коула из мрачных мыслей. — С позиции Папы тогда рыцари получат изысканную боевую мощь для борьбы с королём. Весьма хорошая возможность изменить его мнение по отношению к рыцарям королевства.

Ив назвала рыцарей инструментами. Ненужными инструментами, инструментами без использования.

— По моему ощущению есть возможность, что рыцари уцепятся за эту надежду. Хотя, на мой взгляд, предложенный вами путь лучше этого. Лучшие части спектакля я буду смотреть с улыбкой, но это даст мне больше сил улыбаться.

Уинтшир, должно быть, подумал о втором наследнике и предложил свой план. Сотрудничество со вторым наследником давало увидеть в будущем проблески полномасштабной войны. Как сказал старый рыцарь на встрече в соборе, рыцари были не только правой рукой Папы и защитниками веры, но и подданными королевства Уинфилд.

Уинтшир сказал, что ему пришлось бы обратить свой меч против людей своей родины, но, возможно, он искренне опасался такой возможности. В конце концов, рыцари прятали всё тёмное, что касалось королевства Уинфилд, в самые глубокие уголки своих сердец. Их выгнали из домов, потому что они не были нужны для продолжения их родов, пожертвования в их адрес были приостановлены из-за изменений в политике страны. И поверх всего противостояние королевства и Церкви заставляло других усомниться в искренности их веры. Если бы они обнажили мечи против своей родины, масло ненависти наверняка заставило бы их мечи скользить лучше в бою.

Но они были рыцарями именно потому, что владели своими мечами во имя веры, они больше не были бы рыцарями, если бы использовали оружие во имя ненависти.

Ненависть, которую Коул ясно видел в мрачных огнях, загоравшихся в глазах Миюри, когда она говорила о Медведе-Лунобивце. Но она была, по сути, другим существом, ему было трудно видеть кого-то столь ему дорогого с подобным огнём во взоре. Желательно, чтобы их замысел использовать Предрассветного кардинала оказался лишь лицедейством.

— Эти люди никогда не имели для себя места, что все считали само собой разумеющимся. Или они, возможно, его, наконец, получили, но оно теперь под угрозой, — произнесла Шарон, создавшая дом для детей, которым прежде некуда было податься, она глубоко вздохнула и скрестила руки на груди. — Вот честно, я бы хотела, чтобы эти рыцари святого Крузы просто покинули Раусборн. Если в стране начнут сеять ненужные волнения, наш монастырь будет сложнее содержать, и если разразится война, несчастных детей станет ещё больше. Но... — воплощение орлицы, выглядевшая сейчас хладнокровным хищником, положила нескладную куклу обратно на полку. — Я понимаю и ход мысли людей, избавляющихся от слабых. У меня это звенит голове: мы ничего не можем сделать, пожалуйста, просто поймите.

Мир несправедлив, он не создан быть добрым к каждому. Бога, который должен был создать весы, чтобы уравнять слабых и сильных, нигде не было видно, поэтому слабые должны были создать весы сами, но сильные всё равно получат преимущество.

Вот второй принц, который дразнит Церковь в компании знатных детей, которым некуда идти и которые делали хлебные лодки и отправляли их в богадельни, а вот рыцари, которые не могли получить в наследство свои рода и тратили всё своё время и неустанное рвение на веру и обучение. Они были полными противоположностями, но их объединяло то, что их сбросили с чаши весов исключительно из-за порядка рождения.

Если бы они сошлись вместе, то это произошло бы на наихудших основаниях.

— Брат, — потянула Коула за рукав Миюри, и он смог, наконец, выдохнуть.

Из глубины приюта Шарон донёсся плач ребёнка. Шарон посмотрела в ту сторону и снова на Коула:

— Жду, не дождусь, когда ты прилюдно станешь говорить про рыцарей.

Уинтшир попросил Коула как-то похвалить его рыцарей, бывших ему врагами.

Прилюдно обсуждать пути достижения равновесия в королевстве было бы глупо, но Коул мог представить себе результат. Большинству рыцарей может не понравиться похвала, исходящая от врага, но, несомненно, это будет мирное общение. Важнее то, что, даже вызвав в их глазах неловкую досаду, обсуждение не зажжёт пламя ненависти. Рыцари останутся рыцарями. Это, безусловно, было бы предпочтительнее их перехода на сторону второго наследника.

— Что ж, прости, но там ребёнок проснулся.

— Всё в порядке... Пожалуйста, передай Кларку от нас привет.

Шарон пожала плечами и быстро зашагала прочь.

В этом приюте стоял запах детей, напоминавший пролитое молоко.

Как прожил свою жизнь Родос после того, как его выгнали из дома? — вдруг подумал Коул.

На обратном пути Миюри молчала. Её любимые рыцари могли пойти только двумя путями. Был не слишком достойный путь, и был путь мрака. Коул надеялся, что они не выберут путь, который приведёт их ко второму наследнику, именно это послужит искрой для войны. Ни один из путей не был совершенным, но он знал, какой приведёт в пропасть.

— Миюри, — позвал он.

Обычно она держалась рядом с ним, но теперь шла по дорожке из каменных плит на несколько шагов впереди. Девушка сразу остановилась и оглянулась на него.

— Уверен, мы должны принять предложение, прозвучавшее в часовне, — Коул догнал её и осторожно положил руку ей на спину, они снова пошли, уже рядом. — Уверен, это будет трудный выбор для досточтимого Уинтшира, но он сохранит свой отряд.

Он скажет доброе слово о рыцарях с согласия короля, так будет намного проще выделить рыцарям денег в знак благоволения короля. Честные люди заслуживает добрых слов, враги они или нет. Тогда рыцари сохранят лицо, получат содержание на некоторое время и при этом всё же не сдадутся королевству. Когда Папа узнает, что рыцари борются с отвратительным Предрассветным кардиналом на равных, узнает, насколько восторженно их принимает народ королевства Уинфилд, он укрепится во мнении, что рыцари будут отличным бастионом, способном дестабилизировать положение королевства.

Конечно, найдутся и те, кто увидит в столь удобном исходе умышленное введение в заблуждение, и Коул предвидел, что истина просочится в виде слухов. Но старый рыцарь примет на себя улаживание всех несоответствий. Все претензии будут к Коулу, тому, кто обеспечит наименее болезненное решение.

И таким образом отряд продолжит своё существование. Вполне практичное завершение проблемы.

— Хотя для тебя это может быть не слишком радостный выбор.

— Нет, совсем нет, — сказала она и, подняв голову, храбро улыбнулась ему, стараясь не дать ему увязнуть в переживаниях, но Коул видел её насквозь.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы изобразить врага рыцарей Святого Крузы должным образом, — сказал он, и Миюри потрясли его слова. — Ты меня немало хвалила, но я собираюсь дать людям понять, что рыцари мне не уступают.

Миюри глубоко уважала Коула, наверняка ему удалось бы приглушить её боль, показав её любимых рыцарей достойными не меньшего уважения. Потому что она считала их столь же "потрясными", сколь и его.

Коул положил ей руки на плечи, надеясь её подбодрить, но Миюри, чуть пожав плечами, отстранилась.

— Брат?

— Да?

— Я только лишь очень тебя люблю. Но я никоим образом не хвалила тебя.

— Что?

— Это блондинка и разные горожане, которых я не знаю, всегда рассыпаются в похвалах тебе.

Молча порывшись в памяти, Коул ощутил, что она могла быть права, и сразу смутился от своей самоуверенности. Как только он начинал воображать, что получил хорошую возможность добиться большого успеха, так сразу и спотыкался. Но рядом был кто-то, чтобы взять его за руку и поддержать, и это была именно Миюри.

— Но я знаю, на чём ты остановился, брат, — произнесла она с мягкой улыбкой, выглядевшей совсем иначе по сравнению с её обычной улыбкой — весёлой и временами ехидной.

Девушка потянула Коула за руку, смутив его ещё больше, и встала на цыпочки, подставив щеку для его губ.

— Это то, что я люблю в тебе больше всего.

Коулу было неловко, что ей удавалось застать его врасплох дважды, но он сказал себе, что, по крайней мере, в первый раз он сделал это сам. И вообще у него не было возражений против того, чтобы его чувства дошли до неё.

Он вздохнул, избавляясь от остатков всевозможных мыслей и тревог, и вдохнул полной грудью свежий весенний воздух.

— Теперь, когда мы приняли решение, давайте поскорее пойдём. Весть о прибытии рыцарей, должно быть, уже достигла окружения второго принца. Мы должны уладить всё до того, как они явятся с их недостойными заговорами. Мы не должны допустить, чтобы решимость досточтимого Уинтшира пропала даром.

Красные глаза Миюри расширились, из-за губы показались клыки.

— Отлично! — она обняла его плечо с такой силой, словно хотела остановить движение крови в его руке, и, когда они пошли дальше, добавила ещё кое-что. — Хе-хе. Ты будешь лицедействовать? Я немного опасаюсь, что не удержусь от смеха.

Коул нахмурился и получил в ответ озорную ухмылку. Его поразило, насколько игривой волчицей она была, но ему всё же стало легче от того, что к ней в какой-то мере вернулась её живость.

В итоге у них складывалось впечатление, что Ив действительно никого не посылала для переговоров. Когда они вернулись в поместье, Миюри откровенно поведала свою догадку этой зрелой женщине, воспринявшей её замечание с явным раздражением.

— Ты думаешь, я постоянно занимаюсь интригами?

— А разве нет?

Ив потянулась рукой за корзинкой с виноградом, и её движение показалось на удивление детским.

— Ситуация изменится не особенно кардинально, если рыцарство присоединится ко второму принцу. Вот почему я просто занимаюсь более безопасной торговлей.

— Что?

И тут разыгралась забавная сценка, когда Миюри потянулась через стол взять корзинку с виноградом из рук Ив, а та отстранила её назад. Тогда девушка с зонтиком, улыбнувшись, сходила за второй корзинкой.

— Переговорив с вами, я немедленно отправила сообщение в собор для Ягине. Я получила от него обещание, что закупка товаров, необходимых рыцарям, и операции с любыми пожертвованиями, которые они получат, когда ваше представление закончится, попадут в мои руки. Король, так или иначе, сумеет предложить деньги рыцарям, поэтому мы, скорее всего, будем полагаться на это.

Ив всегда была на шаг впереди и всегда работала быстро.

Коул восхищённо вздохнул, а Миюри, получив собственную корзинку, занялась виноградом.

— Значит, это получится определённая доля.

— Не определённая доля. А всё.

— Жадина!

Коул сухо улыбался их перепалке, они вели себя как старшая и младшая сёстры.

— А, точно, — вдруг заговорила Ив. — Позволь мне сказать это для твоего же блага.

— Что именно? — спросил Коул и заметил злой проблеск в глазах Ив.

— Ты объявишь, что признаёшь их как своих врагов. Скажешь это, когда люди будут смотреть на рыцарей.

— Всё верно...

— Не думай, что этим всё закончится.

Его голова разом опустела.

— Что?

— Что они смогут взять обе корзины с виноградом! — и Миюри снова потянулась через стол за корзинкой Ив.

Но Ив бережно отстранила её руку.

— Обе? Ты о чём? — спросил сбитый с толка Коул.

— Просто когда ты признаешь рыцарей как тех, против кого ты борешься, ты этим придашь им движение, которое даст им пойти вперёд и вступить в переговоры с плохим принцем. Ну же, подумай сам! — воскликнула Миюри.

— Выше престиж — выгодней сделка, — уточнила Ив.

В пылу стычки за корзинку винограда Миюри выпустила хвост с ушами, а когда с ней так легко справились, она с досадой легла грудью на стол. Девушка с зонтиком рассмеялась и, продолжая смеяться, стала гладить Миюри по голове.

— Ладно, если заранее составить надёжный план, сомневаюсь, что возникнут какие-либо проблемы, — Ив бросила в рот виноградину из отвоёванной корзинки. — Хорошо это или плохо, но рыцари — просто стадо. Покажи им путь к победе, и они с пути не никуда не денутся.

Она говорила о них, как о скоте, но в её словах был некоторый смысл. Значительная часть храбрости рыцарей имела своим источником их честь.

— Было бы досадно, если бы они умерли, — сказала Ив, откинувшись на спинку стула. — Я бы сказала, что мне тоже нравится воинская эпичность.

Гербом рыцарей было изображение скрещённых мечей на фоне символа Церкви.

Что бы ни говорила Ив, её сердце всё ещё принадлежало королевству Уинфилд.

— Я сделаю всё, что в моих силах, но... — Коул сделал паузу.

— Хмм? — повернулась к нему Ив.

— Но не будь слишком алчной до нечестной прибыли.

Плечи Ив, пойманной на шаге не с той ноги, затряслись от смеха.

Переписываться по важным вопросам недостаточно надёжно, и Коул связался с Хайленд посредством её охранников, размещённых в поместье. И поэтому ответ последовал быстро, наследница сообщила, что, пока рыцарей не было в соборе, они могли бы встретиться без промедления. Рыцари, вероятно, отправились в ту часть города, где собрались оружейные и ремесленные мастерские, собираясь участвовать в празднике покровителя гильдий оружейников и кузнецов.

— Ой, я хочу пойти! — сердито заныла Миюри, услышав от одного из мальчиков-слуг поместья, что там будут также показывать мечи.

Коул, конечно, не стал ей потакать. Вытащив продолжавшую ворчать девушку в город, он просто чувствовал, что вся толпа течёт в одном направлении. Может, потому, что Миюри продолжала смотреть туда, где находились жилища ремесленников.

— Все идут на праздник, — с изрядным привкусом сарказма сказала она.

Но когда они подошли к собору, Коул опешил от того, что постоянная толпа, собиравшаяся здесь, никуда не делась, хотя и была не такой плотной, как во время полуденной мессы. Он подумал, что в ближайшие часы ситуация лишь усугубится, когда люди, заканчивая работу, будут присоединяться к вечерней мессе.

Он спросил об этом Хайленд, когда они встретились, и та лишь пожала плечами.

— Всё больше и больше людей собиралось ещё до рыцарей. Похоже, люди из соседних городов всеми силами стараются пожаловать в гости. Думаю, дело не в рыцарях, скорее, в том, что почти все часовни и церкви по всему королевству по-прежнему закрыты.

Если подсчитать, сколько дней прошло после недавних волнений в Раусборне, сейчас подошло время, когда страждущие верующие из близлежащих поселений, узнав об открытии собора, собрались и начали прибывать сюда.

— Хотя было бы лучше, если бы открыли свои двери и церкви в других городах.

— Папа, конечно, опасается возможности этого, но что ты скажешь о ситуации на самом деле? — спросил Коул.

Король со своими советниками решил, что время на стороне королевства.

— Возможно, что... Может, не хватает последней соломинки верблюду на спину, но пока ничего нового. До сих пор церкви открывались лишь в тех городах, в которых побывал ты. Понимаешь, почему сейчас тебе уделяют так много внимания? — немного поддразнила наследница. — Если всё зайдёт слишком далеко, то и этого хватит, чтобы Церковь стала укреплять свои позиции. Для нас было бы хорошо найти способ возобновить религиозные службы здесь, в королевстве, не слишком раздражая Церковь.

Три года — слишком много. Люди сами крестили младенцев, старейшины на местах путались, читая венчальные клятвы, родственники хоронили умерших и произносили слова молитвы, превозмогая слёзы и плохую память. А в это время двери церквей были закрыты, доходы их обитателям были отсечены, духовенство жило прежними запасами или покидало остров в поисках нового места, где можно было рассчитывать на бенефиции. Испытание терпением сродни осаде — ни одна из сторон не получала от этого никакого удовольствия.

— И я считаю, что истиной для многих этих церквей стало то, что внутри слишком пахнет гнилью, чтобы просто открыть двери. Это действительно прискорбно.

Даже аббатство Брондел, где Коул и Миюри побывали не так давно, было далеким от благой и честной жизни. Коул полагал, что монахи не доверяли ему и Миюри в большей степени, чем Хаскинс. И их ворота наверняка держались закрытыми не только из-за приказа Папы, но и из боязни разоблачения чего-либо из того, что эти двери таили. Когда-то им действительно пришлось продать что-то из накопленных богатств, потому что их недобросовестные деловые операции однажды привлекли внимание других лиц.

При этом ясно, что, если король напрямую обратится к закрытым церквям, он наверняка вызовет гнев папы. Что приведёт к более бурному развитию событий, чем вызвало разрешение на сбор налогов, выданное вторым наследником.

Коул думал, как было бы хорошо, если бы Церковь смогла очиститься, когда у него в голове появилось предчувствие чего-то. Он попытался определить, что это, в тот момент, когда заговорила Хайленд:

— И в то же время заставить папу сверкать мечом тоже было бы опасным, — вздохнула наследница. — Нет, давай завершим на хорошем, — улыбнулась она. — То, что ты сделал, действительно помогло в разрешении ситуации здесь.

— О, конечно, — без запинки ответил Коул и, скользнув по пришедшей в его головы мысли, продолжил. — Принимая во внимание возможность установления связи между вторым наследником и рыцарями, этот план значительно менее вреден возможными побочными последствиями.

— Мы не могли говорить об этом при Уинтшире, но... ставлю на то, что ты удивился, увидев Ив в поместье, не так ли?

Улыбка Хайленд показалась ему чуть виноватой, и Коул улыбнулся в ответ:

— Госпожу Ив, кажется, заметно раздражало, что мы, по её предположению, подозреваем её в интриганстве, но я считаю, что это было правильное решение.

— Кстати, она действительно не устраивает заговор ради того, чтобы рыцари работали на второго наследника?

— Она сказала, что связалась с архиепископом Ягине и оговорила с ним прибыль на условиях, соответствующих нашему плану. Она рассчитывает заработать на товарах, которые понадобятся рыцарям в будущем, а также на обмене денег из пожертвований, которые они могут получить.

На лице Хайленд отобразились смешанные чувства — отчасти удивление, отчасти облегчение.

— Думаю, ей всё подойдёт, если только это будет набивать ей карманы.

— Именно в этом смысле она надёжна.

Хайленд покачала головой в знак того, что ей трудно понять подобное.

— Но мы никак заранее не узнаем, когда и где мы можем столкнуться с помехами. Я бы хотел поскорее разобраться с переговорами.

Дело было в отношении к названию, а не к тому, к кому название относилось. Необходимо закрепить отношение как истину, пока горожане ещё без ума от рыцарей и пока рыцарей не начнут отвлекать излишние вопросы.

— Трудность в том, что с Уинтширом всегда кто-то рядом. Завтра с самого утра и весь день он будет занят с множеством людей, поэтому очень трудно что-то организовать скрытно.

— А если ночью? — спросила Миюри.

— Я недооценивала рыцарей, они чрезвычайно выучены, — ответила Хайленд устало. — При нём всегда, каждую ночь состоит страж. Хочу похвалить рыцарей Святого Крузы — они оправдывают своё звание, но сейчас это доставляет мне немало неприятностей.

Миюри искренне и простодушно пришла в восторг, услышав, насколько поразительными оказались рыцари.

— И днём рядом с ним везде охранник.

— Такие предосторожности... Может, Папа действительно собирается подослать убийц? — предположила влюблённая во всё авантюрное Миюри, но Хайленд улыбнулась почти прохладно.

— Может, они и это имеют в виду. Но если бы Папа действительно собирался сделать такое, то сомневаюсь, что рыцари вообще смогли бы покинуть остров и свободно отплыть. И он мог настичь их, пока они были в море.

— Может, король собирается подослать убийцу?

Улыбка Хайленд прокисла от слов Миюри. Сами рыцари считались с возможностью отправки убийц. Никто не обрадуется, если узнает, что сам по себе не имеет никакого значения.

— Как бы то ни было, сегодня рыцари весь день проведут на улице на празднике кузнецов и ремесленников. Завтра мы тоже не сможем поговорить. В действительности я рассчитываю, что смогу как-нибудь найти время послезавтра.

— Это долго.

Им очень повезло с той встречей во время полуденной мессы.

— Конечно. Посыльный от второго наследника уже может быть в пути прямо сейчас, когда мы говорим. Но рыцари ценят обещания больше, чем торговцы. Если мы обменяемся обещаниями, то, думаю, всё пройдёт хорошо.

Учитывая надёжность рыцарей, трудно представить, что Уинтшир так легко отменил бы уже принятое решение, даже если бы второй принц попытался переманить его на свою сторону.

— И всё же теперь всё, что мы можем сделать, это подождать, пока у Уинтшира не найдётся для нас времени. Я не хочу поторопить события и выдать наш план другим рыцарям. И я немедленно пошлю к королю вестового на быстрой лошади. Рыцари не друзья и не враги, поэтому я уверена, что его очень беспокоит их появление. Он наверняка будет рад услышать хорошие новости.

Даже если с военной точки зрения тридцать воинов немного значили, они могли послужить в роли символа. Как сказала раньше Миюри, рыцарь обладал силой тысячи солдат — в представлении людей. Король мог даже надеяться, что рыцари покинут королевство без лишней суеты, просто позволив кому-то другому взять на себя достижение этой цели.

Глядя в будущее, необходимо также учитывать отношения королевства с Церковью, о чём уже говорила Хайленд.

— Но ждать не означает сидеть без дела. Нам ещё надо выполнить некоторые процедуры по новому монастырю. У нас есть много дел, хорошо ли это или плохо, — Хайленд уважительно улыбнулась Коулу и повернулась к Миюри. — Ты купила всю мебель?

— Мм. Всё сделано, и я уже передала счёт госпоже Ив.

— Ты, в самом деле, дочь умелого торговца, верно?

— Верно ли? Да я чуть ли не решила сама стать торговцем.

Лоуренс был бы вне себя от счастья, услышь он такое.

— Всё же я слышал, что место, отведённое под строительство монастыря, запущено куда сильнее, чем мы предполагали...

И Коул рассказал Хайленд, что им поведала Шарон. Хайленд скривилась, будто попробовала кислого.

— Я слышала, что хотя место пустовало довольно давно, за ним должным образом ухаживали. Как только Шарон и Кларк передадут мне отчёт, посмотрю, не смогу ли я нанять работников.

Коул склонил голову в благодарность за всё, что она делала.

— Между прочим, — быстро произнесла Хайленд с драматическим оттенком в голосе, что наводило на некоторые размышления. — Как дела с гербом? Узнали что-нибудь интересное?

Она казалась не менее, а, может, и более заинтересованной в этом, чем они.

Коулу было приятно, что Хайленд так интересовалась их делами, но Миюри посмотрела на него с таким огнём в глазах, что ему стало не по себе.

— Я могу ей рассказать?

Он понял, что речь идёт о невероятных обстоятельствах, связанных с медведем. Он не думал, что Миюри допустит просчёт и раскроет свой и Хаскинса секрет, но ей хватило бы безрассудства рассказать о выводе, к которому она пришла.

— Только осторожней, не беспокой её слишком сильно.

Миюри восприняла это как разрешение говорить всё, что ей заблагорассудится, и пожаловалась Хайленд, как мало гербов с волками, затем перешла к медведям на гербах и даже добавила к этому предположение, что баран на гербе королевства мог иметь слишком короткую шерсть.

Хайленд слушала с удовольствием, то ли ей было интересно это узнать, то ли ей было приятно поговорить с Миюри.

Наблюдая за столь умиротворяющей беседой между ними, Коул повернулся к висящему на стене символу церкви и помолился за то, чтобы их совместный со старым рыцарем план удался.

В конечном счёте, Миюри всё же отправилась смотреть праздник святых покровителей, проводимый гильдиями, связанными с изготовлением мечей. Их план мог быть поставлен под угрозу, если какой-нибудь рыцарь увидел Коула и узнал его, потому ему не следовало рисковать с появлением на празднике, но к Миюри это не относилось. Коулу нечего было возразить, когда Миюри надавила на него этими доводами, он мог лишь с горечью смотреть, как она радостно отправляется на праздник. Уже после захода солнца Коул увидел её возвращение — с довольным лицом и с деревянным мечом на боку — и мог разве что вздохнуть.

На следующий день рыцарей позвали на празднование завершения ремонта огромного корабля крупной торговой гильдии. Миюри, конечно, хотела посмотреть на большой корабль и, само собой, возжелала пойти и туда. Коул, конечно, проиграл её молчаливому давлению, но зато в отсутствие Миюри он смог продолжить свой перевод Священного Писания в тихой комнате. Подумав, как их интересы дополняют друг друга, он без помех приступил к работе.

Вечером пришло письмо от Хайленд, она, наконец, разузнала о планах Уинтшира на следующий день.

Пройдёт специальное богослужение для духовенства из соседних приходов, и Уинтшир будет присутствовать как представитель рыцарей. Рядовые рыцари придут на обычную мессу, значит, выпадет время, когда Уинтшир, как и в прошлый раз, отделится от других рыцарей. В письме говорилось, что именно тогда они с Уинтширом завершат свою тайную договорённость, которая даст ход их действиям, и установят приблизительный план этих действий. Коул вкратце ознакомился с намётками — сначала предполагалось провести катехизис [форма обучения, в которой чередуются вопросы с ответами на них — прим. перев.] в присутствии народа и произвести впечатление на народ последующим обсуждением. По любопытному совпадению Шарон говорила про то же самое. В житиях святых часто можно было встретить подобные события, и Коула сильно смущала мысль, что ему придётся играть такую роль.

Он сидел и перечитывал письмо, когда вдруг текст на бумаге заслонила голова Миюри.

— Что ты читаешь, брат?

— Ой!

Девушка умудрилась незаметно проскользнуть практически в его объятия. Его лицо тут же скривилось от запаха, перебив вопрос, когда она успела вернуться.

— Ох, Миюри, почему от тебя так несёт рыбой?

— Что? От меня? — выпустив уши и хвост, Миюри принюхалась к своей одежде. — Наверное, это потому, что меня кормили жареной рыбой по всей гавани. Это было просто восхитительно.

— Вечная беда...

Сверх того Миюри промокла, вероятно, из-за солёного и влажного морского ветра, находясь под которым, она весь день провела на берегу.

— Сходи, попроси воды для купания и вымойся.

— Ла-адно.

— Уши и хвост!

Выходя из комнаты, она демонстративно покачала головой и повиляла бёдрами, скрывая свои волчьи части — сама знаю. Коул вздохнул из-за её выходки и начал писать письмо Хайленд.

Поскольку рыцари Святого Крузы и Предрассветный кардинал должны были проводить катехизис при народе, значит, им было нужно выбрать тему, понятную горожанам. Он просматривал Священное Писание, подбирая и записывая отрывки, которые подойдут лучше всего. У Уинтшира наверняка возникнут вопросы, связанные с верой, с которыми он хотел бы обратиться к людям, чтобы прояснить позицию рыцарей, поэтому Коул старался это учесть. Он снова открыл один из отрывков, практически выученный наизусть в процессе работы над переводом. Он старался вложить всё, что знал в своё письмо, а тем временем Миюри с шумом выливала горячую воду в большой чан, и ему требовалось немало усилий, чтобы не потерять нить рассуждений. Затем его чернила стали растекаться из-за густого пара.

— Брат, вымой мне волосы!

Миюри уже освободилась от одежды и была готова к купанию. Она совершенно не стеснялась, и Коул никак не мог прямо здесь рядом с ней заниматься богословскими катехизисами. Сдавшись, он отложил перо и закатал рукава:

— Э-хе-хе!

Коул взял кусок изысканного ароматизированного мыла, намылил достаточно пены и приступил к волосам Миюри. Она щекотливо извивалась, её волчий хвост крутился во все стороны, разбрызгивая воду.

Щенок, который никогда не отходил от Миюри, лежал в нескольких шагах от неё, вероятно, опасаясь воды в чане.

— А, да. Я отправила курицу присматривать за собором, чтобы убедиться, не ходят ли туда подозрительные люди.

— Что? — удивился Коул.

Миюри повернулась и посмотрела на него через отмытое горячей водой плечо.

— Брат, ты думал, я всё время только развлекалась?

Ответом ей послужило его молчание. Её хвост нарочно выплеснул воду ему на ногу.

— Я и сама искала подозрительных людей во время праздника, но ничего такого не заметила. Если бы плохой принц кого-то туда послал, я всё равно смогла бы распознать их в толпе.

Это могло показаться хвастовством юной девушки, но на самом деле Миюри была очень опытным охотником. А если она сказала, что ещё и попросила Шарон помочь, то это так и было на самом деле.

— Всё должно пройти хорошо, если ты всё не испортишь.

— Может, я не упомню слова из других представлений, но в катехизисах я силён.

Он изрядно волновался, что его могут втянуть во что-то слишком глубоко.

— О да, ты ещё дома набеседовался со старыми бородатыми типами.

— Ты всегда считала это пустой тратой времени, но, видишь, как это сейчас нам поможет?

Коул смыл пену с её волос, и она тут прижала волчьи уши к голове и заткнула свои человеческие уши, давая понять, что она больше его не слышит.

Ополоснув горячей водой её волосы ещё пару раз, он легонько похлопал её по худенькой спине — хоть рёбра пересчитывай.

— Так, остальное вымой сама.

— Аауу...

— Мне нужно дописать письмо. Мойся быстрее, пока вода не остыла.

Если открыть окно, воздух в комнате снова станет сухим. И Коул сможет сосредоточиться на письме.

Он вернулся к письму, стараясь не слышать жалоб Миюри, продолжавшей плескаться в чане.

— Эй, брат? — позвала она.

Он поднял голову и, обернувшись, увидел, что Миюри дразнит щенка, брызгая на него водой.

— Все рыцари выглядели так, будто им очень весело. Надеюсь, мальчик скоро вернётся к ним.

Она говорила о Родосе, парнишке, которому поручили доставить письмо с просьбой о помощи в аббатство Брондел. Коулу определённо хотелось бы, чтобы он ощутил восторженный приём, оказанный рыцарям жителями города.

— Я надеюсь, что все они выдержат всё и в итоге смогут улыбнуться, — сказала Миюри и показала щенку свои клыки.

— Верно, — ответил Коул, от аромата мыла у него щекотало в носу.

Глава пятая

Гимн, вырываясь из множества ртов, эхом разносился по собору, мешаясь со сладким запахом ладана.

Не только горожане оказались погружёнными во мрак, лишённые возможности посещать мессу в течение длительного времени, когда двери церквей были для них закрыты. Священники и прочие священнослужители из соседних областей немного напоминали гостей, возвращавшихся в Ньоххиру понежиться в его водах после перерыва в целый год, когда они вступали в здание и глубоко вдыхали его воздух.

Архиепископ Ягине принимал этих священников в специальной часовне и заботился об их безопасности. Духовенство было чрезвычайно тронуто присутствием Уинтшира, их встреча сопровождалась крепкими объятиями. Священники, прятавшиеся по церквям королевства, сами пребывали в положении, близком к положению старого рыцаря.

Коул и его спутники наблюдали за всем издали, ожидая в коридоре и притворяясь торговцами, поддерживавшими хорошие отношения с собором. Через щели в двери они могли видеть высокопоставленных священнослужителей, стоявших на коленях на полу часовни, их длинные одежды шуршали при каждом движении. Ягине взял в руки писание и скользнул взглядом по двери, через несколько мгновений, когда архиепископ начал молиться, Уинтшир вышел в коридор, а молодой священник тихонько прикрыл за ним дверь.

Старый рыцарь повернулся к запертой двери и произнёс:

— Для них это оазис веры в пустыне.

Не так давно эти люди в плащах не могли открыто ступать по улицам города Раусборн. Даже самого Коула гильдия сборщиков налогов сняла с корабля на входе в порт.

— Разве ты не мог бы сказать что-нибудь, чтобы королевство открыло больше церквей? — спросил рыцарь.

— Пожалуйста, прости меня, потому что я отвечу, что когда-то думал то же самое. Однако если подумать, как Папа мог бы это воспринять...

Коул прервал себя, из глубины горла Уинтшира послышалось ворчание.

В то же время Коул вспомнил то ощущение во время разговора с Хайленд, когда ему показалось, что что-то в нём уже готово прорваться. Он щупал в уме, пытаясь понять, что это. Но Уинтшир прервал его попытку:

— Он воспринял бы это как нападение со стороны королевства, но если бы духовенство открыло двери по собственной воле, они отвернулись бы от распоряжения Папы приостановить деятельность. Ты уже открыл двери двух святилищ, но я боюсь, это предел, — старый рыцарь вздохнул и покачал головой. — Нет, я не должен останавливаться на "невозможно". У нас очень мало времени.

— Наследница Хайленд ждёт нас в другой комнате, — сказал Коул и двинулся с места, охранники зашли вперёд открыли дверь в другую комнату.

— Досточтимый Уинтшир.

— Извини, что заставил тебя ждать.

Хайленд и Уинтшир обменялись рукопожатием и заняли места за круглым столом.

— Если я могу перейти прямо к сути, нам остаётся только собрать воедино основные пункты предложения.

Хайленд взглядом подала сигнал, и другой охранник, стоявший наготове, положил стопку бумаг перед Уинтширом.

— По сути, мы хотим привлечь внимание людей с помощью принародного катехизиса, проводимого вами, рыцарями и преподобным Коулом, а затем перевести его в обсуждение при участии падре Ягине в роли посредника. Мы также собираемся пригласить местных аристократов через городской совет, чтобы придать этому мероприятию большую значимость.

Уинтшир посмотрел на бумаги Хайленд на столе и спросил:

— Вы не пригласите их принять участие? — он указал на стену, имея в виду духовенство из соседних мест. — Мы, рыцари, не хотим, чтобы с нашей стороны было больше людей. Эти люди тоже выживали с трудом, сражаясь в одиночку, без чьей-либо помощи. Я хочу поделиться с ними радостью от того, что я смог присоединиться к битве.

Само существование рыцарей было поставлено под вопрос, но они по-прежнему были внимательны к окружающим.

Хайленд кивнула, находясь под впечатлением его предложения.

— Чем больше присоединится, тем достойнее мероприятие. Как ты думаешь, преподобный Коул?

Некоторая игривость промелькнула в её голосе.

— Меня это устраивает. В конце концов, победителя в катехизисе определяет не громкость голоса.

Глаза Хайленд и Уинтшира расширились, и они оба неловко улыбнулись.

— Был бы ты нашим союзником... — пробормотал рыцарь.

Коул чуть не ответил, что он и есть, но остановился. Он никогда не смог бы стать их союзником в прямом смысле этого слова и даже был главной причиной их тяжёлого положения. Прежде чем его молчание стало слишком красноречивым, Хайленд заговорила вместо него.

— Что касается катехизисов, мы надеемся выбрать темы, которые вполне понятны горожанам.

— Я вижу это. Вы нашли хорошую тему — меч и весы, полученные ангелом от Господа. Считаю, это идеально подходит для города с таким большим количеством торговцев. Было бы легко воззвать к народу с тем, что мы являемся защитниками справедливости, вооружёнными мечами и нейтральными перед лицом Божьей веры.

Они не были ни друзьями, ни врагами королевства — просто защитниками веры.

— Какие вопросы ты собираешься задавать мне?

Это не будет дружественным собранием, посвящённым толкованию Священного Писания. Коул был одним из тех, кто сплотился вокруг Хайленд, знаменосца реформации, противостоявшей Церкви.

— Королевство изначально выступало против взимания Церковью десятины. Потому что налог, взимаемый для войны с язычниками, должен быть временным, — сказал Коул, и Уинтшир понял его.

— Мы в действительности являемся клинками, существующими на этот налог. Болезненное место.

Рыцари представляли собой военную мощь, олицетворение сражений. Когда война закончилась, они стали не более, чем инструментами, которыми больше не пользовались. Папа так хладнокровно бросил Уинтшира и его людей из-за того, что война с язычниками уже закончилась.

— У горожан может появиться отвращение. Становится противно, когда представишь себе, какие споры они начнут вести в тавернах, но они, по крайней мере, будут в восторге от этого.

Горожане искренне хотели поддержать рыцарей, но при этом они обозлены на Церковь, продолжающую требовать необоснованный налог.

Уинтшир провёл рукой по своим серебристым волосам, не того цвета, как у волос Миюри, это цвет волосы у людей приобретают только с годами.

— О-хо-хо. Мне нужно будет постараться изо всех сил, иначе мы можем проиграть.

Коул не мог сказать рыцарю, что тот ошибается. Как бы самонадеянно это ни звучало, он был уверен в победе. Потому что и справедливость, и весь ход жизни были на его стороне. Он подумал, что это было бы очень жестоко.

Стоя перед Уинтширом, Коул прикинул разницу в возрасте между ними — лет тридцать или даже сорок. Пожилой мужчина с кривой улыбкой на лице наверняка в молодости пережил сражения с настоящими язычниками, он был истинным рыцарем, защищавшим веру Церкви, не щадившим своей жизни и выжившим. Он утвердился в своей вере без посредничества книг в отличие от самого Коула. В своей жизни он наверняка потерял многих товарищей и сталкивался с неисчислимыми бедами. И вышел победителем в битве с язычниками.

Что ж, со временем ситуация наладилась, язычники были изгнаны. Когда Коул был ребёнком, от войны осталась одна видимость — просто ежегодное событие, именуемое многими северной экспедицией. Которой, в свою очередь, тоже пришёл конец лет пятнадцать назад, после чего везде воцарился мир.

Мог ли представить Уинтшир, что подобное произойдёт в те времена, когда язычники ещё являлись настоящей угрозой? Не должен был он думать, что именно рыцарям достанется основная слава, когда язычники будут побеждены и воцарится мир?

Несомненно, он не мог вообразить, что однажды он и его рыцари станут не нужны.

— Но самые интересные сражения начинаются с невыгодных позиций. Так мои люди будут лучше работать вместе.

Уинтшир сказал это, словно покорялся неизбежному, почти с облегчением.

Ив говорила о старом рыцаре, что у него нет надежд, связанных с положением рыцарей. Может, потому он сказал "мои люди", а не "мы". Уинтшир считал себя предателем, подыгрывавшем врагу, то есть тем, кто больше не являлся частью ордена рыцарей Святого Крузы.

— Предрассветный кардинал, — Уинтшир посмотрел на Коула, его глаза ярко сверкнули, заставив собеседника замереть на месте. — Я очень надеюсь, что ты не будешь сдерживать свои удары при нашем разговоре. Мы можем приложить все усилия и дать отпор, отстаивая свою позицию в меру наших возможностей. Мои люди чувствуют, что опора у них под ногами неустойчива, как песок. Небо затянуто тучами, и мы больше не знаем пути вперёд. Но пока у нас есть враг, есть и точное направление, это позволит им работать вместе. Они могут сохранить своё единство в этой буре.

Пусть это было не более чем фальшью, так будет лучше, чем распускать весь отряд.

— Я благодарю тебя от всего сердца за первое сражение за много лет.

Беспечная улыбка старого мужчины жгла Коулу глаза.

Катехизис состоится послезавтра. Было договорено, что король не будет мстить, Хайленд заверила, что ничего подобного не произойдёт.

— Но послезавтра, хмм... — вдруг произнёс Уинтшир, когда они уже прощались.

— Это чем-то неудобно? — спросила Хайленд, и Уинтшир беспокойно покачал головой.

— Нет. Сказать по правде, когда мы прибыли в королевство, я разослал гонцов в поисках места, которое могло бы нас принять. Понимаете, не было никакой уверенности, что собор здесь примет нас. Один из них ещё не вернулся.

— Это... действительно беспокоит. Я поскорее пошлю кого-нибудь на поиски.

— О, нет... — начал говорить Уинтшир.

Коул с Миюри обменялись взглядами.

— Ты говоришь о Родосе? — перебила рыцаря Миюри.

Уинтшир изумлённо посмотрел на неё.

— Мы нашли его, когда направлялись в аббатство Брондел. Он обессилил и упал лицом в грязь, но всё же добрался до места благополучно.

Уинтшир прикрыл глаза рукой, услышав про "лицом в грязь", похоже, он испытывал привязанность к этому юноше.

— Какая неловкая ситуация для рыцаря... Но это очень похоже на него — упасть, двигаясь вперёд, глядя в будущее, — сказал он, затем, улыбнувшись, вздохнул. — Он ученик, чьё мнение о пути рыцаря столь велико, что это даже приводит меня в смущение. Однако в случае битвы он будет без остатка на нашей стороне.

Так мог говорить старик о своём внуке. Спор между Коулом и рыцарями, несомненно, станет большим событием, которое останется в истории Раусборна. И если это было бы возможностью для рыцарей снова оказаться в центре внимания, было бы, конечно, жаль, если бы Родос не присоединился к ним.

— Я немедленно вышлю быстрого гонца. Но я не уверен, успеет ли он.

— О, нет, о... Какой стыд с моей стороны беспокоить тебя таким вопросом.

— Это вообще не составит труда.

Похоже, Хайленд, была глубоко тронута добротой Уинтшира.

Рыцари, присоединившись к религиозному ордену, становились частью единого целого и клялись сражаться друг за друга, не щадя жизни. Говорили, что их узы были подобны семейным, и теперь Коул почувствовал, что это не преувеличение. С этой, свежей для него мыслью, он снова сказал себе, что должен сделать всё, что в его силах, чтобы эти узы сохранились и в будущем.

Но когда Коул задумался, будет ли Уинтширу место в этой картине, словно чёрная змея впилась в его грудь. Она обвила его сердце и вонзила в него жало, причинив боль. И все же он твёрдо стоял на ногах, зная, что не должен позволить устремлённости рыцарю пропасть даром.

Потом Уинтшир ушёл, чтобы присоединиться к остальным рыцарям, а Коул с Миюри встретились с Ягине вкратце узнать, как пройдёт день катехизиса, и потом покинули собор.

Это был ещё один оживлённый, мирный день в Раусборне.

— Брат, — потянула Коула за рукав Миюри по пути обратно в поместье. — Можем ли мы съесть что-нибудь вкусненькое пока мы не ушли отсюда?

Коул мог точно сказать, что она сейчас не просто выклянчивала по обыкновению еду. И это должно было отразиться на его лице.

— Что бы ты хотела съесть?

— Позволяешь выбрать?

Всё, что Миюри сочтёт самым вкусным, наверняка таким и будет. Тем не менее Коул быстро добавил:

— Что-нибудь, кроме жареных рыбных хребтов.

— Ауу, но они были хороши.

Один взгляд на них вызывал у него изжогу.

В конце концов, Миюри сделала очень разумный выбор — яичница и вяленое мясо двумя кусками хлеба.

Но хлеб, очевидно, выпекал лучший пекарь Раусборна, пришлось потрудиться, чтобы купить его в борьбе с толпой других нетерпеливых покупателей. Впрочем, оно того стоило — его мягкость прекрасно оттеняла солёность мяса. И конечно, было вкусно.

— Ты такой замечательный, брат, — сказала Миюри, когда они устроились на ящики, стоявшие в углу шумного порта, и принялись есть. — Итак, этого хватило, чтобы ты продолжал бороться?

В её голосе прозвучали обвинительные нотки, что было странно, ведь лишь её единственную расстроил план Уинтшира, когда она его услышала. Коул указал ей на это, девушка скривилась и обнажила клыки, напомнив ему тот давний случай из её детства, когда он выговаривал ей за намоченную постель.

— Теперь я понимаю, что это единственный хороший вариант. Я не могла не волноваться из-за этого. Худшее, что ты можешь сделать в битве, — это... — Миюри откусила кусок, и правая щека раздулась, как у белки, — сомневаться. Не дай сомнению войти в твой клинок. Это не только даст противнику возможность воспользоваться этим. Это ещё и причинит врагу ненужную боль.

Врага следует сразить на одном дыхании.

— Твоя решительность меня иногда пугает.

Девушка-волчица с пепельными с серебром волосами просияла чарующей улыбкой.

— Главный рыцарь, похоже, хотел высказать своё мнение в конце, так что и ты должен говорить всё, что хочешь, брат, — сказала Миюри и бесцеремонно полезла пальцами в рот, чтобы вытащить застрявший меж зубов кусочек мяса. — Красные лица, брызжет слюна, много крика. Ручаюсь, это будет действительно интересно.

Она немного ссутулилась и, усмехнувшись, вытянула ноги, чтобы положить их на ящик. Выглядела она при этом в точности, как нахальный посыльный мальчишка из какого-то торгового дома.

— Думаю, это прекрасно. Тихое поле — это не для настоящей битвы, верно?

Скорее всего, это будет последняя битва Уинтшира. Они должны сделать её как можно более живым, чтобы даже Коул забыл, что всё это — лицедейство. Он представил себе предстоящее сражение, на его лице появилась улыбка, наполненная беспокойством и грустью. Он наверняка будет вне себя от волнения лишь оттого, что ему надо громко говорить среди толпы в тот момент, когда перед ним предстанет настоящий рыцарь, закалённый в боях, а за его спиной выстроятся ряды грозных воинов.

Рыцари Святого Крузы, верные традициям и своей истории, полные горячей гордостью.

Кто-нибудь вроде него, выступив против них, точно ощутил бы себя дровосеком, столкнувшимся в горах с охотником на медведей. Но Коулу не нужно поддаваться своим страхам. А нужно просто сохранять спокойствие и продолжать смотреть по сторонам. Потому что рядом с ним наверняка будет серебристая волчица, на которую он сможет положиться когда угодно и где угодно.

Миюри заметила, что Коул снова погрузился в раздумья, и воспользовалась возможностью вытащить кусок вяленого мяса из его хлеба.

— Если бы только...

— Хм? — подняла она глаза.

— Если бы только мы сделали наш герб вовремя.

Когда она вытащила мясо, выскользнул и кусок яичницы, Хлопнув глазами от неожиданности, она сумела извернуться и поймать его ртом, её позу при этом описать словами было невозможно.

— Это было бы хорошее место, чтобы явить миру наш герб.

Миюри проглотила яйцо, слизала с пальцев остатки желтка и жира, потом весело улыбнулась.

— Ты ещё больший мечтатель, чем я, брат.

Коул слабо улыбнулся её словам. Пока он был с ней, он верил, что им по силам противостоять любому врагу. Их герб должен был выражать их отношения, поэтому он считал, что подходящий повод представить герб необходим.

Он представил, что герб будет висеть не где-нибудь незаметно на стене, он будет всегда с ними, на каждом из них. Прямо сцена из приключенческой истории, и он почти улыбнулся.

В этот момент вдруг обрели очертание слова, описывающие отношения его и Миюри. Но тут же улетели прочь, подобно снежинке, ускользающей из ладони, когда её пытаются схватить рукой. Он отчаянно погнался за этим, но лишь невольно вернулся к действительности.

— Брат? — с любопытством спросила Миюри, и Коул, сдавшись, вздохнул.

— Извини, мне показалось, что я только что наткнулся на слово, описывающее наши отношения...

— Жена.

— Нет.

Пока они препирались, то, что ускользнуло, окончательно растаяло в его голове.

— О, теперь совсем исчезло.

Миюри вскочила с ящика и восторженно сказала:

— Это не имеет значения. Всё в порядке, — она упёрла руки в бока и посмотрела на море. — Даже выйдя из ордена, этот старый рыцарь всё равно останется рыцарем, — ветерок играл её серебристыми волосами. — Так же, как тот мальчик был похож на рыцаря больше, чем кто-либо, кого я знаю, хотя он всё ещё ученик.

Миюри была доброй и сильной. Только поначалу ему бывало неловко, когда его словами загоняла в угол молодая девушка, которую он воспитал как свою младшую сестру.

Коул почти сказал — "Как и ты", ей, полной такой отваги, но его язык словно примёрз. Ответ, который, как он думал, исчез, слишком легко вернулся. Его отношения с Миюри. Слово идеально подходило.

— Что такое? — подозрительно обернулась Миюри.

Коул медленно закрыл замёрзший рот и невольно растянул его в улыбке.

— Ничего.

— Что? Вот уж нет, у тебя на лбу написано, что ты что-то скрываешь!

Коул решил, что расскажет ей, когда всё уляжется. Она точно будет этому рада.

— Гррр!

Они возвращались в поместье, чтобы подготовиться к событию следующего дня, Коул успешно управился с Миюри. Какое-то время она упиралась и била его по руке, но, в конце концов, сдалась, надулась и взялась за его руку.

Он не мог достичь совершенства, но старался следовать за своим идеалом, насколько это удавалось.

Ему нелегко придётся в ближайшие дни с участием в этом обсуждении. Он словно освежил свои ощущение по этому поводу, пока шёл с Миюри по улицам города.

— Хм? — вдруг остановилась Миюри и стала оглядываться.

— Что такое? — спросил Кол, тоже остановившись.

Через несколько мгновений к ним подошла бездомная собака и посмотрела на Миюри. А потом уткнулась носом ей в бок.

-Эй-эй, щекотно. В чём дело?

— Ваф, — негромко ответила бродяжка и потрусила прочь.

Пробежав немного, она остановилась и посмотрела на них.

— Кажется, она хочет, чтобы мы пошли за ней, — пожала плечами Миюри и направилась к собаке.

Та, будто того и ждала, свернула с большой улицы в переулок, пройдя который, вывела их на другую большую улицу. Миюри посмотрела на Коула, пригнула голову и побежала за собакой, уже свернувшей в другой переулок рядом с каким-то торговым домом, а затем залаявшей на что-то в глубине переулка.

— Если ты просто спрятала несколько костей, я обдеру тебе хвост, — сказала Миюри и проскользнула в проход между наваленными ящиками.

Коул увидел, как она внезапно застыла на месте.

— Что ты здесь делаешь?

Там сидел Родос с опухшим, заплаканным лицом.

Бродяга сообразила, что рыцарский герб, пришитый к поясу Миюри, пахнет Родосом, и потому привела её сюда, теперь она смотрела на Миюри, выпрашивая награду. Девушка погладила бродяжку по голове, та завиляла хвостом.

Коул переглянулся с озадаченной девушкой.

— Кто вы такие? Вы знаете этого ребёнка? — послышался голос сзади.

Это был дородный торговец с растрёпанной жёсткой бородой, и выглядел он, откровенно говоря, не особо добрым. Но в руках он держал полотенце, от которого шёл пар, и деревянную тарелку с куском хлеба.

— Дайте пройти.

— О. Конечно.

Коул и Миюри отошли в сторону и пропустили мужчину, нёсшего всё это действительно для Родоса. Торговец положил тарелку рядом с парнишкой и не очень деликатно вытер ему лицо полотенцем.

— Парень, не говорил я тебе, что мужчине не пристало реветь так запросто?

Вытерев Родосу лицо, он сунул кусок хлеба ему в руки.

— Мм... что с ним случилось?

Мужчина не без труда поднялся и вздохнул.

— Я нашёл его, когда ездил за шерстью. Мы не так давно вернулись, но я не мог привести его в торговый дом, его плач так раздражал, что я не смог бы продать свой товар!

— Ты ездил в аббатство Брондел? — спросила Миюри.

Торговец удивился, но тут же пожал плечами. Коул тоже был одет как торговец, и, возможно, мужчина подумал, что они покупали одну и ту же шерсть, но разминулись в пути.

— Не знаю, что случилось, но из того, что я слышал, охранник в Бронделе буквально вышвырнул его. Я спросил мальчика, и он сказал, что хочет вернуться в Раусборн, поэтому я посадил его на свою повозку и привёз сюда. На обратном пути он разревелся. Безо всякого повода. Если ты его знаешь, пожалуйста, забери его и доставь домой, а?

Как бы устало ни выглядел торговец, он несколько дней вёз Родоса обратно в Раусборн и даже принёс ему еду и смоченное в горячей воде полотенце, чтобы вытереть лицо. О книге нельзя судить по обложке.

Мужчина раздражённо повернулся и направился к дому, и тогда Родос внезапно вскочил.

— Сп-спасибо!

Мужчина оглянулся через плечо, фыркнул и ушёл. Слёзы снова залили свежевытертое лицо Родоса, и он стал тереть глаза кулаком, в котором был зажат хлеб.

— Фухх. Что случилось? — спросила Миюри.

Родос, кажется, наконец, осознал присутствие Миюри, и его глаза расширились от удивления. Затем он снова расплакался.

— Рыцарям...

— Ммм?

— Рыцарям конец.

Потребовалось некоторое время, чтобы, наконец, успокоить плакавшего Родоса.

Лишь в первый день в аббатстве к нему относились вежливо, как рассказал юноша. Эти предатели, — всхлипывал он, утоляя голод нечаянно раздавленным в руке хлебом.

— Потом они разговаривали вежливо, но допрашивали меня один за другим. Они выпытывали каждую мелочь, касавшуюся рыцарей, даже узнавали, что за еду мы ели на острове.

Пусть они и могли так подтвердить, что рыцари действительно обнищали, похоже, что у Родоса были и другие причины испытывать гнев по отношению к ним.

— Что ты имел в виду, назвав их предателями? — спросила Миюри.

Родос вытер глаза рукавом и ответил:

— Я думал, они помогут, поэтому рассказал им о бедственном положении, в котором мы находимся. Однако когда я им всё рассказал, они спросили: "Означает ли это, что рыцари и Предрассветный кардинал действуют сообща?" Такого никогда не могло случиться! — выплюнул Родос, и собака, дремавшая рядом с Миюри, проснулась от его крика.

Но и Коул был удивлён.

— Они сказали... Предрассветный кардинал?

— Да. Я не могу понять почему. Сколько бы раз я им ни говорил, они меня не слушали... вместо этого они снова и снова допытывались у меня, нет ли при мне припрятанного письма, они даже раздели меня. Зачем им такое делать?!

Миюри украдкой взглянула на Коула.

Пожалуй, не стоило заходить слишком далеко, признавая письмо Хайленд для аббатства ошибкой, но, возможно, им было бы лучше задержаться и приехать в аббатство существенно позже Родоса. Монахи аббатства, как и Хаскинс, явно опасались тех, кто имел при себе письмо от Хайленд. Даже если они не сочли Коула самим Предрассветным кардиналом, для них было естественно предположить, что кто-то из его приближённых явился в аббатство проверить, нет ли там злоупотреблений. Понятно тогда, почему к Родосу поначалу отнеслись приветливо. Они тепло приняли посланца от рыцарей Святого Крузы, но вслед ему появились люди с письмом от Хайленд. Слишком странное совпадение. Легко заподозрить какую-то связь между пришельцами, тем более что Родос, вероятно, успел рассказать об оказанной ему в дороге помощи.

— После такого грубого допроса они сунули мне письмо с просьбой о помощи обратно. И сказали, что выслушают мою историю ещё раз, если я докажу, что не связан с королевством. Я-я... стыдно признать, я был охвачен гневом и бросился на них. Охранники тут же надвинулись все разом и удержали меня. Потом эти предатели-монахи издевались надо мной. Они сказали, что отряд из Уинфилда скоро будет распущен, что мы — те, которые больше не нужны.

А когда его выбросили из аббатства, как животное, рядом оказался торговец. Возможно, Хаскинс нашептал ему кое-что, передавая шерсть, но так или иначе, торговец взял мальчика и привёз сюда. Но всю дорогу парнишка вспоминал слова монахов о предстоящем роспуске его отряда из рыцарского ордена.

— Мне ненавистна сама возможность признать это, но... все это знали.

От острова Круза до королевства путь долгий. По пути они должны были останавливаться во многих портах и разговаривать со многими торговцами и горожанами. Хотя их, возможно, привечали всюду, куда бы они ни пришли, но им должно было быть известно и ещё кое о чём. Лучше кого бы то ни было они понимали, что, сколько бы они ни упражнялись с мечами, у них больше не было врага, которого можно было бы победить.

— Не только наш отряд испытывал трудности, — отрешёно говорил Родос. — У всех на острове Круза они были. Все стали получать из своих стран меньше пожертвований. Даже пособие от Папы уменьшилось. Они не ждут войны, так что это вполне понятно, — уже высохшие глаза Родоса не отрывались от земли. — Если людей будет меньше, тогда, по крайней мере, каждому из нас достанется больше от Папы. Ну, это они так думали. Вражда с теми, кого преследовали — открыто или тайно — не прекращалась, и мы не могли считать остров местом, которому могли бы доверять. Мы решили, что лучше уйдём, чем будем просто гнить там.

Ещё было возможно, что прекращение пожертвований из королевства отразилась на решимости дать отпор прочим.

— Люди так хорошо относились к нам по пути, и мы держали себя как рыцари, покинув остров, — Родос, наконец, улыбнулся, словно вернувшись в те моменты. — Но всякий раз, когда мы покидали гостеприимные остановки и выходили в море, меня всегда окружала беспросветная тревога. Когда мы плыли по бескрайнему морю, я чувствовал, что нас держат на плаву лишь наши сердца. Каждый задавался вопросом, что с нами будет. Трудно представить, что король ждёт нас с распростёртыми объятиями. Даже если бы мы все разошлись по домам — многие из нас даже не помнят, как выглядят наши родители.

Сам он не знал даже, какая погода бывает в его родном крае.

— На этом корабле, под этим огромным, раздражающе голубым небом, я подумал: единственные люди, на которых я могу положиться, — это те, что плывут сейчас со мной.

Они стали его семьей.

Ужасающе легко одетый, он шёл по грязной от тающего снега дороге, отчаянно продвигаясь вперёд, несмотря на дыхание приближавшейся смерти, всё это ради своих братьев-рыцарей. А Уинтшир, отправивший его, волновался, что мальчик опоздает и не сможет участвовать в том, что произойдёт послезавтра.

Они были связаны не только верой, крепкие узы держали вместе и их сердца.

Не только внутри ордена рыцарей, но и во всей Церкви люди обращались друг к другу:

Мои братья и сестры.

Когда Родос сказал Миюри об этом, её глаза расширились, она застыла на месте и даже, казалось, забыла дышать. Она была умной девушкой и наверняка понимала, о чём речь. По сути то же должен был заключать в себе герб, который могли бы носить только двое, по сути именно так наиболее точно определялись бы их отношения.

Они не были ни братом и сестрой, ни любовниками, ни даже учителем и учеником. И всё же их связи были столь крепки, чтобы один рисковал жизнью ради другого. И он был Братом.

Следом шёл ещё один трудный вопрос, относящийся к описанию их странных отношений. Всё это время он оставался прямо перед Коулом. Надёжный товарищ, бывший всегда рядом с ним, всегда настороженно вглядывавшийся в то, что происходит вокруг, иногда полагавшийся на него, время от времени тянувший его вперёд и прокладывавший обоим путь.

Рыцарь.

Есть ли какое-нибудь другое слово, которое лучше описывало бы благородную и прекрасную девушку-волчицу, покрытую шерстью одного цвета с доспехами?

Но когда Миюри уже собиралась прижаться к нему, он вздохнул и остановил её. Не потому, что рядом был Родос. А потому, что, используя слово "рыцарь" в своих отношениях с Миюри, он уже не может бросить мальчика, бывшего перед ним.

Даже юный рыцарь-ученик Родос был обеспокоен будущим своего отряда, а Уинтшир, потерпев частичное поражение, не оставил людей, которыми командовал, и привёл их в Раусборн. Он тщательно исследовал ситуацию в городе, поработал своим умом и нашёл слабые возможности, способные дать выжить их отряду.

План старого рыцаря основывался на использовании своего врага, Предрассветного кардинала, в качестве рычага, который вернёт их отряд в центр внимания. Он должен был подумать и о более лёгком выборе — присоединиться ко второму принцу, подведя черту под их обидами. Возможно, этот выбор удовлетворил бы рыцарей в большей степени. Но Уинтшир выбрал то, что позволило бы его рыцарям оставаться настоящими рыцарями. Он решил, что только он будет лицедействовать и любезничать со своим врагом, что шло вразрез с путём рыцарей.

Коул выбрал план Уинтшира, найдя его лучшим по сравнению со своими собственными предложениями. Уинтшир, вероятно, чувствовал то же самое. Коул принял спокойное и разумное решение, впечатлившее даже Ив.

Однако этот выбор не был лучшим. Он не заставит всех улыбаться и смеяться, когда занавес будет опущен. Коул, несомненно, мог успокоить Родоса сейчас, увидеть его, как ни в чём не бывало, послезавтра и принять участие в катехизисе с серьёзным лицом.

Но, приложив руку к такому обману, сможет ли он просить Миюри стать его рыцарем? Можно ли ввести такой обман в герб и все его особые смыслы, что он готовил для девушки, плакавшей от своего одиночества на этом свете?

Хайленд сказала бы, что это неправильно, и он был готов согласиться.

Коул покинул Ньоххиру, веря в свои принципы. Если он не сможет помочь Родосу, то, как ему казалось, его путешествие может на этом и закончиться. Но он не мог выбрать завершение путешествия с Миюри, и раз их собственный герб осветит им путь, ему следует доверять этому свету. Он должен был верить, что выход есть.

И, самое главное, Коул никак не мог согласиться с тем, что рыцари — бесполезный инструмент. Может, язычники и исчезли, но это не значит, что исчезли и те, кто развращает веру, и он мог видеть в рыцарях силу, возвращающую людей к вере, когда они начали её терять. Ему следовало лишь вспомнить, как Уинтшир обнимал священников в соборе. Рыцари, несомненно, были прочной опорой их ослабших сердец.

Как и в аббатстве Брондел, в котором издевались над мальчиком, было множество священнослужителей, думавших только о своей выгоде, отодвигая веру на задний план. Они забыли об истинной вере и поклонялись золоту — разве они не стали тем самым язычниками?

Именно с ними должны сражаться рыцари, защитники веры.

— Должны... сражаться? — его мысли обрели форму слов, и его глаза широко распахнулись. — А!

В этот момент он услышал звон соборных колоколов, ему показалось, что ключ до упора вставлен в замочную скважину. То, что мелькнуло в его голове во время беседы с Хайленд и Уинтширом, внезапно обрело форму.

Был враг. Бесчисленный легион врагов, с которыми могли сражаться только рыцари!

— Брат?

Коул посмотрел на Миюри и встретил её обеспокоенный взгляд, затем его глаза остановились на Родосе.

Рыцарь-ученик был сбит с толку не меньше Миюри.

— Карл Родос, не так ли? — назвал он имя мальчика, и тот робко кивнул. — Меня зовут Тот Коул.

— Что? Брат?!

Коул не стал отвлекаться на ошарашенную Миюри.

— Ты мог ещё слышать обо мне как о Предрассветном кардинале.

Родос улыбнулся, приняв это сначала за шутку, но потом он осознал выражение глаз Коула, и его улыбка исчезла. Он должен был, по крайней мере, по слухам знать, как выглядит Предрассветный кардинал. Взгляд юноши метался между Коулом и Миюри, казалось, что его стриженые светлые волосы встали дыбом.

Уинтшир рассмеялся, когда ему рассказали, как парнишка упал лицом в грязь на дороге, и обратил внимание на сходство Коула и Родоса. Родосу больше всего подходила стезя рыцарей. Дух рыцаря в нём был сильнее, чем в ком-либо ещё.

— Это твоя вина, что мы... — вскипев, прокричал парнишка, кровь прилила к его лицу.

— Я хочу, чтобы ты спас рыцарей, — оборвал его Коул.

Юноша был непоколебимо предвзят, может, даже больше, его упорство опиралось на веру.

Коул смотрел прямо на Родоса, рванувшегося вперёд так резко, что Миюри чуть не бросилась его останавливать, но сам не сдвинулся с места. Он был уверен, что не отвернулся бы, если бы юноша ударил его кулаком.

— Я хочу, чтобы ты их спас. Мне это затруднительно. Но ты сможешь это сделать.

— Ч-что ты себе... ты... ты Пред...

Он чуть не рыдал от того что тот, кто спас его, оказался злейшим врагом. А может, его эмоции первыми ответили на призыв спасти рыцарей, быстрее, чем разум.

— Да, я Предрассветный кардинал. Меня стали называть знаменосцем реформации Церкви. Но есть кое-что, о чём слышал бы даже такой юный рыцарь, как ты, не так ли?

— Ч-что ты хо?.. — попытался спросить юноша, по его озадаченному лицу читалась его неуверенность, он был готов то ли плакать, то ли злиться, но он пытался храбриться.

Коул сказал силе, таившейся в юноше:

— Ещё до основания королевства Уинфилд рыцари сражались с язычниками здесь, на этом острове, чтобы утвердить свою веру.

Недоумение всё сильней овладевало мальчиком, меж тем Коул продолжал:

— Вы гораздо больше подходите для изгнания искажений веры из этой страны, чем я. Я хочу, чтобы ты и твой отряд выполнили эту утраченную миссию рыцарей.

— Как я мо...

— Ты можешь, — заявил Коул и выпрямился.

Он посмотрел на плачущего юношу, сидевшего на корточках в этом пустынном переулке, и протянул ему руку.

— Встань, святой рыцарь. Вы будете теми, кто искоренит зло и спасёт и веру, и это королевство!

Родос, по-прежнему сбитый с толку, смотрел на его руку.

Тогда Миюри сама схватила Родоса за руку и сказала:

— Рыцари не плачут!

Родос расправил плечи и с силой вытер глаза.

Он был упрям, невозможно честен, снова и снова он поднимался на ноги, не ведая, что такое сдаваться. Юноша, обладавший всеми качествами рыцаря, демонстративно взял руку Коула и встал.

— Мы, рыцари, никогда не станем прислуживать врагу.

Перед глазами Коула проплыло лицо Уинтшира.

— Но рыцарь должен и проявлять снисхождение к врагу.

Очень немногие молодые люди столь же хорошо были способны впитать рыцарские убеждения.

Миюри улыбалась Родосу: этот юноша мог посрамить даже Уинтшира.

— Я выслушаю, что ты скажешь, Предрассветный кардинал.

Скрещённые мечи перед гербом Церкви. Идеальный символ для этого юноши.

У рыцарей нашёлся путь, идя которым, они могли активно действовать. Враг, которого им нужно победить, существовал здесь уже много лет.

Конечно, была причина, по которой до сих пор никто не дерзнул коснуться врага, и для того, чтобы преодолеть эту причину, был совершенно необходим точный довод, перед которым отступил бы любой. И не было никого, кто мог бы использовать этот довод в качестве щита, кроме ордена рыцарей Святого Крузы.

Когда Коул рассказал Родосу о своих планах, лицо Родоса скривилось, будто при виде жабы, декламировавшей строки Священного Писания. Вместе с тем юноша злился, что такое не пришло в голову ему самому.

Здравый смысл и узы обязательств всегда затуманивали взор людей. Нужна смелость, чтобы использовать разумную возможность всякий раз, когда кто-то сурово говорит: Это разумно, да, однако...

Но Родос сказал, что этот план идеально подходит ему и рыцарям. Было то, что можно было сделать именно вследствие неопределённости положения рыцарей, никому не являвшихся союзниками, носимых волнами, как корабль без якоря. Им нужно было кое-что сделать.

— Тогда мне надо рассказать об этом плане командиру?

Родос был нетерпелив, но Коул, как старший, должен был сдерживать его нетерпеливость.

Реализация больших планов требовала тайных переговоров, и для начала нужно было выяснить, насколько уместен их план. И поэтому они решили спросить того человека, кому наверняка найдётся сказать то или это по поводу коварных планов, утихомиривающих людей во имя разума, и направились они к тому человеку в поместье Хайленд.

Ив и Миюри спорили в одной из комнат поместья Хайленда.

— Твой брат иногда очень напоминает мне твоего отца, — сообщила первая.

— В самом деле? Однако я не думаю, что брат и папа похожи друг на друга, — оспорила вторая.

— Какими бы пустоголовыми они не казались, на самом деле они видят гораздо больше, чем ты ожидаешь. А приняв решение, они не сворачивают с пути. Ну, чисто бараны.

Родос, тоже присутствовавший в комнате, в нетерпении повернулся к ним:

— Итак, что мы делаем? Я не думаю, что с планом вообще есть какие-то проблемы.

Он так отчаянно пытался добиться правосудия, что Ив язвительно хмыкнула в ответ.

— Вы, рыцари, как быки. Дальше носа не видите.

Родос, смутившись, стал искать слова для ответа.

— Госпожа Ив как-то рассказала нам о поставках винограда, и это натолкнуло меня на мысль. Полагаю, она весьма искусна в такого рода ситуациях, — произнёс Коул.

План, который он придумал, превращал праведный довод в оружие, причём весьма неприятное. Настолько честным, что можно было бы, назвать нечестным его использование. В подобных ситуациях никто не превзойдёт Ив.

Она вздохнула и пояснила:

— Эта про то, как большая сила использует некоторую меньшую в качестве пешки, чтобы затянуть противника в неизбежность переговоров. То, что ты сейчас рассказал мне, как раз про то, как небольшая сила тянет за кольцо в носу большую. Не думаю, что когда-нибудь уступлю тебе в таких грязных затеях.

Ив нарочито пожала плечами.

— И вся твоя прибыль тоже обратится в ничто, — сказала Миюри.

Ив, прищурив глаза, повернулась к Коулу:

— Точно. Все мои наработки с Ягине пойдут прахом. Как я и думала, в итоге я получу немного лёгких денег.

— Думаю, ты получила денег более чем достаточно.

— Ха! — рявкнула Ив и перевела взгляд на Родоса. — Ты ведь ученик рыцарей, верно?

— Да, именно, — ответил юноша, выпрямляясь, несмотря на ошеломлённый вид.

— Тем, кто выставил вас дурнями, непременно дайте быстрый удар под зад, — проговорила Ив.

Все поняли, что она имела в виду — даже она верила, что этот замысел сработает.

— Не будет ударов под зад. Но пора кое-что отплатить на-зад, — ответил Родос.

Ив приподняла брови, Миюри рассмеялась, Коулу шутка тоже доставила удовольствие.

— Так и сделаю. Где свет, там и тьма — отличное изречение. Бьюсь об заклад, Хайленд это будет сложно принять, — решила Ив.

— Ты не станешь рассказывать о нас королю, правильно? — уточнила Миюри.

И король Уинфил, и Папа поморщились бы, узнав об этом плане. Лишь Уинтшир и его рыцари хотели позаботиться о правосудии. И потому нужно было создать впечатление, что придумал всё Родос. Если бы король узнал, что за этим стоит Коул, он наверняка возненавидел бы его и объявил Предрассветного кардинала врагом королевства.

— Вот почему говорят, что лучшее лекарство на вкус горькое. Хоть оно вылечит болезнь, но оставит после себя некоторое недовольство послевкусием. Безопаснее всего оставаться в тени, — сказала Ив.

Родос недоверчиво посмотрел на неё:

— Это то, чего я не понимаю. Мы будем изгонять источник болезни королевства, что доставило бы чести Папе в результате. Почему ты говоришь об этом так, будто это плохо? Это же не что иное как справедливость?

Родос задал этот вопрос в силу своей прямолинейности, а не потому, что ещё был просто ребёнком и не имел достаточного опыта. Он считал правильным делать то, что правильно. И короли и папы, ставившие под сомнение эту простую истину, были неправы.

— Быки вроде тебя, которые прут прямо к справедливости, — мои естественные враги, — сказала Ив и встала. — Уйду без промедления. Мне надо подсчитать моё золото в этом всём.

Девушка с зонтиком последовала за Ив, улыбнувшись в дверях.

Родос выглядел недовольным тем, что Ив уклонилась от вопроса, но когда Миюри взялась его успокаивать, он неохотно сложил руки. А то, что Родос считал этот план действенным, не подлежало сомнению с самого начала. Выбора не было, делать или не делать, и, что было крайне важно, Ив не воспротивилась этому.

— Это избавит тебя от беспокойства? — спросил Родос, сам переживавший за то, чтобы как можно скорее рассказать Уинтширу об этом плане.

— Да, — ответил Коул. — Мне лишь нужно ещё немного обговорить всё и твоё содействие.

— Сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь своему отряду. Скажи, что тебе нужно.

Ив назвала Коула бараном, а Родоса — быком. Коулу, как ни странно, это сравнение понравилось: сравнение не только подходило, но и многое обещало.

— Ладно, когда мы подойдём к собору, я хочу, чтобы ты сделал вот что...

Родос подтвердил каждую деталь своей предстоящей роли и завершил утверждением, что он всё понял. И уже собираясь уходить, приосанился и посмотрел на Коула.

— Ты можешь быть врагом Папы, но я не думаю, что ты враг веры.

Коул не знал, что ответить, впрочем, он и не думал, что нужны какие-то слова, а потому только улыбнулся в ответ, и Родос учтиво опустил взгляд, прежде чем повернуться.

Его плащ развевался на ветру, когда они смотрели, как он шёл к собору — раньше них, чтобы приступить к осуществлению плана. На лице Миюри появилась лёгкая улыбка.

— Он настоящий рыцарь. Почти что во всём, — похвалила его она на свой манер.

— Он тебе нравится? — поинтересовался Коул.

— Я подумаю, — сказала Миюри, ударив его в бок.

Затем они вдвоём направились к собору и подошли к боковым дверям. Коул сказал, что у них срочные дела с Хайленд, и им разрешили войти. Когда они шли по залу, заключённому в холодные каменные стены, Коул несколько раз глубоко вдохнул.

— Не думаю, что блондинка вообще рассердится, — заявила Миюри, заметив его беспокойство.

Их замысел ставил под сомнение всю нелёгкую работу, проделанную Хайленд, включая то, что она сделала для выполнения плана Уинтшира. Не говоря о том, что король мог остаться недовольным ею и даже сделать ей выговор.

Король наверняка думал, что если ему удастся ловко управиться с рыцарями, то развитие событий принесёт королевству наибольшую пользу. А значит, Хайленд позволила прекрасной возможности продвинуть интересы королевства ускользнуть из-под её носа. Хайленд, несомненно, сразу сообразит, что её ждёт.

— Ладно, рассердится она или нет, мы с тобой попросим прощения, — добавила Миюри, словно речь шла о каком-нибудь розыгрыше.

Коул чуть не рассмеялся.

Миюри была той, кто предполагал, что Бог на самом деле был медведем, так что, возможно, всё происходившее сейчас, казалось ей недостаточно значительным.

— Всё хорошо. Наследница Хайленд не из тех, кто станет сердиться по такому поводу, — постарался заступиться за принцессу Коул, и Миюри сразу нахмурилась. — В итоге досточтимый Уинтшир и его люди наверняка будут вести себя как храбрые рыцари. Будет просто замечательно, если кто-нибудь захочет выпустить свой гнев, не так ли?

Миюри, выглядевшая так, словно чуть не пропустила ступеньку на лестнице, выдала ему сердитую улыбку.

— Да. Ты прав.

Она, должно быть, представила, как Уинтшир с рыцарями блистательно разыгрывают представление, потом облегчённо вздохнула и фыркнула. Коул чуть улыбнулся такому ответу и сразу удостоился щипка в бок.

Они направились к комнате Хайленд и, когда она с недоумением посмотрела на них, рассказали ей, что произошло. Наследница невольно выпустила из руки письмо с ответом короля.

— Невозможно... — сразу же пробормотала она и приложила руку ко лбу с такой резкостью, будто била себя по голове. — Невозможно... О, почему я не подумала.

Она обхватила голову руками. Миюри почему-то выглядела гордой.

— Подумать, что может случиться что-то столь ироничное. На чём, проклятье, мне надо сосредоточиться?

Хайленд опустила свои руки на стол и несколько мгновений помолчала. Как человек с её положением, она, должно быть, пробежала по бесчисленному множеству возможностей.

— Как вассал короля я обязана двигать этот план в направлении пользы для королевства, если это правда, — объявила она, как только подняла голову.

Такая возможность действительно существовала. Они могли вселить страх в сердце Папы, нанеся невероятно выгодный упреждающий удар. Но положение Уинтшира и его рыцарей осталось бы неопределённым.

А вот, предложенный план был единственным и, скорее всего, последним, который Уинтшир и его люди могли осуществить, чтобы занять прочное положение среди соперничающих частей ордена рыцарей Святого Крузы.

— Но я слуга Бога прежде, чем вассал короля, — произнесла Хайленд, вставая так резко, что чуть не опрокинула стул, и с отважным видом подошла к Коулу и взяла его руку обеими ладонями. — Я с радостью приму любые упрёки короля. Я не хочу, чтобы кого-то столь же замечательного, как Уинтшир, оклеветали как предателя.

— Тогда мы будем действовать по этому плану.

— Воистину будете! — воскликнула Хайленд. — Рыцари святого Крузы вошли в королевство. И стали стучать в двери прогнивших церквей, чтобы привести их к покаянию. Я бы не смогла придумать лучше!

В этом и состоял план, придуманный Коулом.

Хотя королевство и Церковь противостояли друг другу, внутри королевства, конечно, сохранялись части церковной организации. Среди них были те, чья история была длиннее, чем у самого королевства, или те, кто обладал огромными богатствами, как, например, аббатство Брондел. Изначально Коул хотел, чтобы неправедные действия их были разоблачены и выявлены, но это вынудило бы Папу выступить в защиту своей организации.

И королевство по этой причине просто наблюдало со стороны, как второй наследник продавал разрешения на сбор налогов, атакуя богатства церквей обходным путём. Что, конечно, углубляло раздор между королевством и Церковью, ставя их на грань войны.

Затем пришли рыцари святого Крузы.

Рыцари этого ордена изначально были клинком в правой руке Папы, обычно их вторжение в какую-либо землю означало войну. Но все те, кто пришли в Уинфилд, родились в этом королевстве, и пришли они потому, что утратили своё место в рыцарском ордене. И всё же они пришли не для того, чтобы сдаться королю, и следовало ли их считать друзьями или врагами, оставалось неясным.

Коул был уверен, что эту неопределённость рыцарей можно было бы использовать с пользой. Он предложил, чтобы их отряд, то ли друг, то ли враг и королю и Папе занялся злоупотреблениями церквей королевства, составлявших силу, занимавшую неоднозначную позицию в большом противостоянии.

Власть предержащие наверняка зададутся вопросом: на чьей стороне рыцари, под чьим знаменем чего они действуют? Бессмысленно указывать одну из двух сторон, но был ответ, который заставил бы замолчать обе стороны.

За веру!

Ни король Уинфилда, ни Папа не могли быть в претензии на это.

— Это точно было бы неоднозначным благословением для Папы. Если рыцари продолжат исправлять ошибки Церкви, люди наверняка будут восхвалять их, и Папа, предоставивших этих рыцарей самим себе, наверняка найдёт, что это правильно. У Папы есть должок перед рыцарями за прохладное к ним отношение, а если их действий хватит, чтобы открыть двери церквей королевства, приказ о приостановке богослужений, лишавший нас веры, также потерпит крах, — весёлым голосом сказала Хайленд, но тут же вздохнула. — Это может доставить головной боли королю. Прекрасно, если рыцари разоблачат злоупотребления в церквях на его земле и заставят церкви открывать свои двери, но для него не будет приятным, если у народа вместе с восторженным отношением к рыцарям будет расти и одобрительное отношение к Папе. Что будет несколько обидно, учитывая, что мы должны были сами исправлять злоупотребления церквей королевства.

Для обеих сторон были как хорошие, так и плохие моменты.

Сверх того Уинтшир и его рыцари никогда не пытались разъяснить, друзья они или враги.

Вот почему и король, и Папа сомневались, следует ли им ради собственных интересов сдерживать или поощрять рыцарей, или просто ждать и наблюдать. Они, без сомнений, поддержали бы Уинтшира, окажись он другом, но эта поддержка нанесла бы непоправимый ущерб, окажись рыцари врагами.

Неоднозначность положения принесла много страданий Уинтширу и его рыцарям. Возможно, было бы справедливо, если бы они использовали эту неоднозначность, чтобы доставить неприятности обоим хозяевам.

— Таким образом, рыцари будут изгонять злоупотребления из церквей королевства как посланники Бога. Народ королевства снова сможет ходить в наши церкви и получать благословенье Божье. Это дало бы королю возможность жёстче подойти к Церкви, — Хайленд на пальцах просчитывала последствия действий рыцарей. — И тогда рыцари прославятся как носители истинной веры. Папе не останется ничего другого, как восхвалить их достижения. Ведь они сами вошли во вражеский лагерь, возвысили репутацию Церкви и добились своей цели, вызвав восхищение народа! — воскликнула она, сжимая кулак, словно пытаясь схватить результат своего рассмотрения.

Она прервалась и глубоко вдохнула, может быть, из-за ощущения приятной горечи, пришедшей с таким ироничным планом.

— Вот честно, — вздохнула она, — какой хитрый маленький поворот. Самому Богу в голову бы не пришло такое.

Её сердитая улыбка была Коулу похвалой. Но всё удастся только благодаря жизненным принципам рыцарей.

— Все верят, что сэр Уинтшир и его рыцари будут искренне следовать вере и поступать правильно. Этот план нельзя было бы реализовать без этого доверия к ним, — сказал Коул.

Рыцари не имели злого умысла. И потому никто не мог его упрекнуть.

Только самый благородный из рыцарей мог прямо сказать, что является правильным.

— Но если есть то, в чём я не уверена, — раскрасневшееся от волнения лицо Хайленд помрачнело, — то это — заслуживает ли доверия рыцарь-ученик, которому ты передал этот план.

План, уравновешивавший название и сущность в сложной ситуации. Любой мог напитать его злобой и повернуть в любую сторону. Если Родос задумает осудить Предрассветного кардинала или даже решиться на то, чтобы сокрушить королевство, он наверняка сможет действовать на благо Папы и во вред королевству.

— За него не беспокойся, — ответила Миюри.

— Какие у тебя основания? — спросила Хайленд.

— Я ему нравлюсь, — пожала плечами Миюри.

В мире найдётся немного фраз, обладавших такой убедительной силой.

— Я доверяю Родосу, но я доверяю и досточтимому Уинтширу, — сказал Коул.

Когда старый рыцарь услышит о плане от Родоса, он может заподозрить, что изначально это предложение пришло от Предрассветного кардинала. Он знал, что однажды пути юноши и этого врага Папы пересекались, и ему трудно было бы представить, что мальчику запросто пришло подобное в голову.

Но Коула это не волновало.

— Досточтимый Уинтшир — рыцарь среди рыцарей.

Он просто правильным образом делал то, что было правильным.

— А, верно. Ты прав. Я не должна относиться к этому с недоверием.

Коул и Хайленд переглянулись и кивнули, подтверждая друг другу, что в этом мире есть надёжные люди.

— Ладно, прекрасно, значит, решено! — вмешалась Миюри, толкая Коула в грудь, чтобы отодвинуть его от Хайленд. — Я дам тому мальчику знать, что мы приводим этот план в действие. Хорошо?

Родос ждал их сигнала в углу собора. Получив его, он пойдёт прямо к своим братьям-рыцарям.

— Он не тот мальчик, его зовут Родос.

— Тот мальчик — это справедливо. Он плакса, — спокойно пожала плечами Миюри.

Когда Коул и Хайленд обменялись кривыми улыбками, Миюри схватила Коула за руку и потащила его из комнаты, но внезапно повернулась и посмотрела на Хайленд.

— А, да.

— Хм? — рассеянно посмотрела на неё Хайленд.

— Мы с братом поговорили и решили, что за отношения будут у нас для герба, — выпалила Миюри.

— О! — просияло лицо Хайленд.

— Скажи им, что я его рыцарь, — гордо сказала девушка.

Лицо Хайленд разом застыло, причём настолько, что даже слов ведьма чихнула недостаточно для описания состояния наследницы. Не обращая на это внимания, Миюри открыла дверь, вытолкнула Коула и вышла сама, задержавшись лишь, чтобы сообщить в щель не до конца закрытой двери:

— Кроме того, ты тоже можешь использовать наш герб. Только ты! — и захлопнула дверь.

Каким стало лицо Хайленд после этого, Коул мог лишь вообразить, но он не забыл хлопнуть Миюри по голове.

— Это наследница Хайленд наградила нас привилегией на наш герб — и только наш. Ты знаешь это, правильно?

— Оуу... Дерьмо! Я знаю это!

— А что ты? Вот честно...

Они вернулись в потайной проход, выходивший к нефу. Миюри немедленно прижалась к зарешеченному окну и посмотрела на толпу внизу.

— Он здесь?

— Ммм. А, да.

Она отскочила от окна и, медленно сняв плащ, взялась руками за пояс.

— Мм... Эй, не получается!..

Они договаривались, что сигналом послужит герб, который Родос дал Миюри, но он, кажется, оказался слишком прочно пришит к её поясу. В итоге она сдалась и сняла весь пояс.

— Брат, поддержи меня под зад и подними.

— Что? Э... эй...

Не обратив внимания на его смущение, она обмотала руку поясом и просунула её сквозь решётку в окне.

Родос наверняка сразу это заметит. Потому он дал обещание встретиться девушке, спасшей его, когда он лежал на обочине дороги.

— Сомневаюсь, чтобы они когда-нибудь подумали, что я могу заниматься таким глупым делом, как то, что делаю за этой стеной... — пробормотал Коул, стараясь удержать на месте её штаны.

Не слушая его, Миюри дико замахала рукой. Словно дразнила быка.

— О, думаю, он заметил, — сказала девушка, наконец, и вытащила руку. — Хе-хе, он прям загорелся.

Со скрещёнными на груди руками она сказала это, будто была старшей сестрой.

Коул хотел бы, чтобы она вместо этого обратила внимание на свои штаны.

— Выглядит так, что всё в порядке? — спросил он, поскольку со своей позиции ему ничего не было видно.

Она, щурясь от солнечного света, струившегося через решётчатое окно, ответила:

— С ним всё будет в порядке. Он сильный мальчик.

Коулу осталось лишь заставить себя улыбнуться: в будущем с Родосом могло случиться что угодно.

— Эй, брат, ты знал это? — Миюри повернула к Колу своё озарённое сияющей улыбкой лицо. — Рыцари, они такие потрясные.

— Я знал это.

Продолжая придерживать её штаны одной рукой, другой он снял пояс с её руки. Затем он охватил её тонкую талию поясом и завязал его. Повязав, наконец, лишнюю ткань по бокам, он посмотрел в лицо Миюри, которая всё это время послушно стояла спокойно.

— И я слышал, что ты мой рыцарь.

Несмотря на ироничные интонации в его голосе, Миюри улыбалась, как от щекотки, и обняла его за шею.

— Да. Я клянусь тебе в верности.

Много лет назад он обнимал её, когда она плакала, теперь они словно поменялись местами.

Хотя она зримо росла, он воображал, что она просто стала хитрее, однако, так или иначе, несомненно, что она взрослела во многих отношениях.

Он вздохнул и несколько небрежно обнял её в ответ. Похоже, она осталась несколько недовольной этим, но Коул не преминул сообщить:

— Рыцарские принципы включают в себя ранний отход ко сну, ранний подъём, умеренность и усердие, знаешь ли.

— Что?

Если он сам положит знамя к ногам привыкшей к свободе девушке, то она широко улыбнётся, обежит его вокруг и исчезнет вдали. Он должен правильно держать поводья.

Миюри упёрлась в его грудь, стараясь отстраниться.

— Ты такой злой, брат!

Обнажив клыки, она зарычала на него, и тогда он ответил:

— Значит, вернёшься в Ньоххиру?

Её красноватые глаза расширились, но она сразу их сузила.

— Грр, — прорычала она и сердито отвернулась.

Коул улыбнулся, подумав, что действительно не найти лучшего изображения для герба, чем волк, смотрящий в сторону.

Пока они разговаривали, из нижнего нефа стал доноситься иного рода гул. Коул подошёл к окну, став рядом с Миюри, и посмотрел вниз. Там собрались рыцари Уинтшира, некоторые из них время от времени вздымали кулаки в воздух. Родос стоял рядом с Уинтширом, старый рыцарь держал руку на худом плече мальчика. Родос стоял в самом центре круга как важный член отряда рыцарей.

Всякий раз, когда Уинтшир что-то произносил, разгорался волной боевой дух рыцарей, похоже, в отряде создавалась единая воля. Лица рыцарей были серьёзны, губы напряжённо сжаты, казалось, на глазах некоторых из них наворачивались слёзы. Коул задумался, насколько он мог поддаться своему воображению.

— Они говорят про узы рыцарей, — сказала Миюри, схватив Коула за рукав.

Затем неф наполнился пронзительными скрежещущими звуками, когда рыцари, наконец, обнажили мечи, прикрепленные сбоку у каждого. Они подняли их над головами и свели вместе под воодушевляющее восклицание.

Миюри крепче сжала Коулу руку, увидев единство рыцарей. Возможно, угрюминка на её лице была вызвана чем-то вроде ревности.

— Разве мы не часть рыцарства, как и они? — спросил Коул, и Миюри повернулась, чтобы посмотреть на него и улыбнуться.

— Это очевидно!

Когда аромат ладана защекотал их носы, зазвонил колокол собора.

Рыцари, узревшие теперь свой путь вперёд, по команде Уинтшира пришли в движение. Коулу показалось, что он заметив взгляд Родоса, направленный в их сторону.

Благослови их Господь подобающе их вере.

Пока он тихо молился про себя, Родос и Уинтшир принялись что-то горячо обсуждать с другими рыцарями. Воистину наилучшие отношения для рыцарей Святого Крузы и Предрассветного Кардинала.

Коул взял Миюри за руку и, почувствовав, что она крепко сжала его руку, пошёл с ней по коридору. Вскоре они вместе покинули собор.

Эпилог

Узнав от Родоса суть плана, Уинтшир действовал очень точно. Он получил от Хайленд чёткое предложение отказаться от своей идеи и разъяснения касательно последующих действий.

Хайленд сообщила, что старый рыцарь будто бы знал, что Коул и Миюри приложили к этому руку, впрочем, наверняка это осталось невыясненным.

Как бы то ни было, Уинтшир и его рыцари стояли, сияя на весеннем солнце полным боевым облачением, и объявляли о своих намерениях. Они собирались привести церкви в порядок, рассматривая всё, что держало их двери закрытыми и что побуждало отказываться от исправления своих прегрешений. Народ не был согласен с Церковью, но понимал необходимость церквей в повседневной жизни. Вот почему люди встретили декларацию рыцарей бурными рукоплесканиями — рыцари могли изменить ситуацию в королевстве к лучшему.

Слухи о рыцарях распространялись, как лесной пожар, что означало явную необходимость для Папы изменить своё к ним отношение, и тогда все будут жить долго и счастливо...

Но Коул сидел и, поглощённый мрачным чувством, покачивал правой ногой.

— Я верю, что это необходимо, но...

— Ты всё ещё об этом? Ну же, подними подбородок! — сказала ему Миюри.

Он поднял голову, и Миюри повязала ему на шею шарф. Этот шарф указывал на чин духовенства, и раз Коул не был официально возведён в сан, шарф был белым. Впрочем, то можно было счесть и проявлением им критического отношения к церковной системе.

Ну, это ещё ладно, но Коула всё ещё не устраивало положение, в котором он оказался. Он сидел и переводил Писание, когда вдруг в комнату влетела Миюри, вытащила его и без объяснений затолкала в карету. Хайленд уже сидела внутри, и карета отъехала раньше, чем Коул успел сказать хоть слово.

Он решился спросить, что происходит, но тут Миюри бросила ему ворох одежды. Это была та самая обычная его одежда, в которой он покинул Ньоххиру, одежда священника, которую уже давно не надевал.

— Мы подумали, что ты откажешься, если тебе сообщили бы заранее, поэтому прости, что это должно было произойти так, — виновато сказала Хайленд, сидевшая напротив.

Затем она объяснила. Коул не знал, кто придумал этот план, но спрашивать не собирался.

Он знал, что должно было произойти.

Но он чувствовал себя подавленным, когда представлял себе, как это происходит, и поэтому обеими руками сжимал символ Церкви на груди.

— Но разве это не проще, чем участвовать в катехизисе при народе? Я знаю, что мне, вероятно, не стоило этого тебе говорить, но тебе просто нужно стоять там, — сказала Хайленд с неожиданным упорством, не уступавшем мрачности его настроения.

Миюри, закончив завязывать шарф, взяла гребень и начала расчёсывать ему волосы. Когда она приблизилась к нему, он понял, что от неё пахнет немного иначе, чем обычно — сладким, цветочным ароматом. Тут-то он и заметил, что она одета, хоть и не в то, в чём сбежала из Ньоххиры, но и не в одежду посыльного мальчишки.

— Ты тоже?..

Она ещё раз пробежалась гребнем по его волосам, нашла и разровняла очередную лохмушку, затем пожала плечами.

— Конечно. Потому что я твой рыцарь! — объявила она.

Её плащ напомнил ему странствующих монахинь. Но, в отличие от них, на ней был яркий пояс, расшитый золотой нитью и ножны для кинжала на боку. Он никогда раньше не видел такой самоуверенной монахини.

— Мне не удалось добыть меч, так что у меня только ножны. Мне понадобится меч, раз уж я буду твоим рыцарем. О, какой меч мне взять? Хе-хе!

Задавшись вопросом, не было ли ошибкой определять её в их отношениях как рыцаря, он поймал взгляд Хайленд, обращённый к ним. Она виновато улыбалась, и теперь ему оставалось лишь принять это.

— Я буду воздерживаться от чего-либо, кроме как стоять там. В конце концов, среди рыцарей должны быть те, кто до сих пор не думают обо мне с приязнью.

Идея возвращения рыцарей к жизни должна была принадлежать Родосу. Предрассветный кардинал всё ещё был врагом церкви и мишенью для рыцарей. И Хайленд предложила ему присоединиться к другим священнослужителям, которых провожали в церкви в соседних местах.

— Я совсем не против. Достаточно, если это породит слухи.

— Предрассветный кардинал увидел своего величайшего врага, рыцарей, и ушёл... Да, во имя веры! — сказала Миюри, хотя сама не верила, при этом она плотно увязывала Коулу волосы сзади, затем девушка гордо набрала воздуха. — Но я бы лучше закрепила тебе волосы яичным белком.

— Думаешь? Я думаю, лучше так, естественней. Так он будет казаться намного добрее и отважнее.

— Ты права. Давай, брат! Выпрямись!

Хайленд и Миюри оценивающе смотрели на него. Он распрямил спину, почти чувствуя себя их игрушкой.

— Уже скоро, должно быть. На улицах слишком много людей. Мы были правы, выйдя за городскую стену. В городе сделать это было бы невозможно.

В какой момент карета проехала городские ворота, Коул не осознал из-за огромного количества людей на улицах. Все, от мала до велика, пришли увидеть рыцарей, многие размахивали самодельными рыцарскими флагами.

— О Господи, пожалуйста, спаси и сохрани, — произнёс он молитву, которую редко произносил.

Миюри взяла его руку и невинно улыбнулась, будто говорила ему успокоиться. Она должна была быть рыцарем, тем, кто бросает вызов и переносит трудности, но её улыбка лучилась удовлетворением, будто она была довольна своей удавшейся шуткой.

— Никакого тебе обеда, если ты выкинешь какую-нибудь глупость.

Миюри пожала плечами, продолжая легко улыбаться, и помогла Хайленд открыть дверь. Городской шум тут же ворвался внутрь кареты, Коул почувствовал, как его сердце сжалось.

— Пошли.

Первой под весеннее солнце вышла Хайленд, за ней выпрыгнула и подала ему руку Миюри. На мгновенье он пожалел, что позволил ей покинуть Ньоххиру вместе с ним, но в следующий миг уже коснулся её руки. Она была маленькой, но сильной, как у взрослого.

— Вон там, они идут! — крикнула Хайленд, поддавшись волнению толпы.

Коул повернулся к городу и увидел рыцарей, направлявшихся прямо к ним.

— Слава рыцарям святого Крузы! Благословенна вера праведная!

Люди на обочинах дороги громко кричали и усыпали её лепестками цветов.

Впереди с бордовыми знамёнами, верхом на белых конях ехало два рыцаря, за ними следовало ещё несколько рыцарей на лошадях. Коул сразу увидел Уинтшира, а потом и Родоса — среди пеших рыцарей.

— Хе-хе, он выглядит таким гордым. Хотя и плакса.

— Не то говоришь, — Коул ткнул Миюри в голову и шагнул на небольшую подставку, приготовленную для них возницей.

Миюри последовала за ним, на ходу поправляя одежду.

— Что ты думаешь, брат? Я милая? — спросила она, наклонив голову.

Её поведение вместе с совсем другой, более женственной, одеждой определённо делали её красивой. Ему хотелось, чтобы на ней не было и пояса с кинжалом, но он передумал, решив, что без них она больше не была бы Миюри.

— Да, конечно. Очень милая, — сказал он почти пренебрежительно, и Миюри казалась недовольной этим полуответом, что не помешало ей уже через мгновение счастливо повести плечами.

Рукоплескания становились всё громче — рыцари приближались.

Коул взял у возницы большого размера том Священного Писания и прижал его правой рукой к телу, а левой сжал символ Церкви, висевший на шее. Вспомнив слова Миюри, он выкатил грудь больше обычного и выпрямил спину.

Сначала по толпе пробежалась странная рябь. Потом рябь сошлась воедино и превратилась в волну, некоторые люди стали указывать на Коула. Рыцари тоже поняли, что что-то происходит, и стали вглядываться в то место. Вскоре лошади со знаменосцами приблизились, мгновение спустя глаза Коула встретились с глазами Уинтшира. Коул увидел, как глаза старого рыцаря на мгновение расширились от удивления, но почти сразу их затопило добротой. Этого было достаточно, чтобы он понял: Уинтшир видел всё насквозь.

Хотя, возможно, его удивило то, что Коул решил проводить их.

Коул высоко поднял левой рукой символ Церкви в знак приветствия, а затем принял молитвенную позу.

Рыцари просто пройдут мимо него. Так он подумал.

— Ооо! — вдруг раздался громкий рёв военного приветствия.

Интересно, что же это, подумал он и, невольно подняв голову, обнаружил, что все рыцари, проходили мимо него, прижав правую руку к груди и глядя на него. Они отдали ему свой рыцарский салют.

Это означало, что они знали правду. Он не был уверен, проговорился ли рыцарям Родос или Уинтшир сам решил сказать им. Впрочем, может быть, они и не знали вовсе, но их справедливое благочестие побудило сделать это из уважения к тем, кто пришёл их проводить.

Каковой бы ни была истинная причина, это зрелище зажгло пламя в сердце Коула. Вскоре и Родос прошёл перед ними. Юноша смотрел на Миюри, и когда она несильно, одними пальчиками помахала ему, он густо покраснел. Рыцари, шедшие слева и справа от него, сдержанно улыбались.

Шествовали рыцари перед ними всего ничего, и вот уже они удалялись, и целая толпа людей спешила за ними, надеясь удостоиться рукопожатия, коснуться рыцарского плаща — целое событие для них.

Затем толпа исчезла, словно пролился дождь, и всё беспокойство, связанное с рыцарями, вдруг показалось таким далёким.

Удовлетворённо вздохнув, он вдруг ощутил тепло в правой руке.

— Думаю, всё пройдёт хорошо, — сказала Миюри, наблюдая, как вдали тают фигуры рыцарей.

Её рука сжимала его ладонь сильнее обычного.

— Думаю, король тоже сможет открыто поддержать их, — сказала Хайленд и посмотрела на Коула. — Ну, будем возвращаться. У меня заказан для нас столик в "Золотом папоротнике". Я тоже хочу отметить ваш новый герб.

— Мясо! — выкрикнула Миюри и заспешила обратно в карету.

Коул подумал, не стоит ли ему переодеться перед тем, как пойти в таверну, и повернулся, чтобы последовать за ней, но снова оглянулся на рыцарей.

Рыцарский герб, поднятый высоко в небо, отважно развевался на ветру.

Да благословит их Господь, — произнёс Коул про себя и сел рядом с Миюри, требовавшей от него поторопиться. Устроившись, он положил книгу себе на колени и закрыл глаза.

Зима кончилась, пришла весна, и это было всего лишь одно мгновение в череде предстоящих многих чудесных дней этого времени года.