Фельдъегерь ведь не уехал сразу, поняла Лена. Господи, что же там происходит, в чертовых этих сферах, что уведомление от поискового отряда привозит спецкурьер?
— Даджава! Молодой грузин! — фрау Шшшс, по табличке у дверного звонка: "Клара Раутенгласс — 1 раз", распахнула неожиданно ясные глаза. Вчера еще белесые невыразительные глаза остзейской немки, сегодня оказавшиеся вдруг чудесно красивыми. Ну да, грузины и должны падать именно у ног таких вот ледяных принцесс, просто по контрасту.
— Но... — Лена только заикнулась, только попробовала выбить фрау из водоворота памяти, как женщина погрозила пальчиком:
— Не надо укорять, что мы немцы. Мы тоже пострадавш-шие, и, значит, обрусевш-шие. Кому без вести павш-шие, кому безвинно севш-шие.
Тик-так, сказал новенький никелированый будильник, ракета вокруг земного шара. Тик-так...
Вот так.
— И не надо ругать свой мужчина, девош-шка.
— Разве лучше потерять? — через силу выговорила Лена. — И спустя сто лет получить красивую бумажку?
— Лена! — тут уже и Аркадий не выдержал. — Зачем драматизировать обычную командировку? Что ты себе опять навоображала?
Ленка не ответила, а фрау Клара опустила руки. Сказала жалобно:
— Ведь он муштчина, кайн сопляк! Как он может не идти? Сможешь ты трус любить?
Выпрямилась и опять распахнула глаза:
— Ругаться не нужно. Это глупо. Я поеду к ним. В этом танцевала, в этом и поеду. Июль, тепло...
Клара обернулась вокруг себя посреди коричневой гостиной — Ленка бы поклялась, что свет из окна делался почему-то глинистого цвета — и пропела:
— Рио-рита, рио-рита, милый мой фокстрот... На плосчадка танцеффали сорок первый год...
Этого Ленка уже не выдержала и вместе с вошедшей Мариной Викторовной заревела в голос.
* * *
Голос тонул в грохоте вертолета, но что Борис радостно кричит, старший брат великолепно понял. В иллюминаторе проплывали стальные чаши, решетчатые громадные опоры комплекса дальней космической связи, легендарного "Плутона". Именно этот адрес значился на предписании, именно до в/ч с пятизначным номером им выдали билеты.
Билеты, кстати, Аркадий долго вертел в руках. Поскитавшись по Сибири — шутка ли, добраться от Камчатки до Москвы с женщиной и дитенком на руках — в билетах, литерах, предписаниях, требованиях, номерных, проездных, добавочных и плацкартных он поневоле разбирался.
Но фельдъегерь привез им сверхмодную новинку: "сквозной" билет-вездеход, от места до места, еще и с красной полосой воинского требования. Борис рассказывал, что маршруты этих билетов перечислены все в большом сервере МПС, и что за доставку по ним спрашивает с министра путей сообщения Хрущев лично. Не то, чтобы Аркадий в такое поверил, но самолет в Евпаторию нашелся мигом, а оттуда в недалекое совсем Витино их повезли даже не плоским симпатичным автобусом "Юность", а целым вертолетом с жутко серьезными пилотами.
Вертолет сел на площадку, турбины стихли. Дождавшись остановки лопастей, бортмеханик выбросил коротенький трап и показал рукой пригласительно, и тогда уже братья вылезли в крымский июльский полдень.
В крымский!
Июльский!!
Полдень!!!
Пот потек изо всех отверстий сразу.
— Ничего, — утешил внезапно оказавшийся рядом человек в штатском белом, полотняном, легоньком на зависть костюме. — Вам здесь только командировку отметить, а завтра вы летите дальше... Будем с вами жить. Я — Никодим.
Братья пожали руку — сухую, крепкую, не вызывающую гадливости.
— Пройдемте в корпус, бросите вещи. Сегодня у нас ознакомительная экскурсия по комплексу, несколько фото с местными сотрудниками. Интервью с местной многотиражкой. Концерт, потом вечер вопросов и ответов по вашим книгам в гарнизонном клубе.
— Но мы не взяли книги, — опешил Борис, — нас не предупредили.
— Недоработочка, — Никодим потер узкий породистый подбородок. — Найдем в библиотеке, сейчас пошлю человека в город, по книжным. Идемте, идемте, вы должны тут хорошо засветиться. Чтобы любая собака знала, что вы работаете сейчас в Крыму.
— Но...
— А...
— Пройдемте, товарищи, все расскажем и покажем, — человек сдвинул шляпу на затылок совершенно по-одесски, открыв роскошный пшеничный чуб, и лихо подмигнул, отчего братья переглянулись в совершенном изумлении.
Дальше закрутился тугой спиралью абсолютно "маяковский" день. В смысле: "Грудой дел, суматохой свершений". Под многотонными чашами антенн, в тени исполинского каркаса фотографировались и подписывали чьи-то книги, открытки, просто обрывки газеты, оставляя пятна пота на бумаге, выдирая карандашом или пером щепки из дешевых некаландрованых листов; наконец, Борис оценил размеры толпы, в которой старший брат буквально уже зашивался, вытребовал краску с кисточкой и оставил аккуратный общий автограф прямо на сизой стали поворотной опоры. Поставил точку и сказал громко, радостно:
— Счастья всем! Даром! И пусть никто не уйдет обиженным!
Спрыгнул и добавил неромантически:
— Пошли обедать, брат.
Обедали в местной столовой — тут задешево принесли такого судака и такое вино, что в Москве не всякий ресторан имел, да не всякий бы и подал всего лишь программисту с переводчиком, не лауреату, не академику — даже за деньги. Вечером на концерте к видному гусарственному Аркадию клеились скучающие офицерские жены, сообразно же тянулись бить морду ревнивые мужья. Бориса утащили в логово местные связисты-вычислители, и вечером всей толпой рванули к девчонкам посвежее: на танцы в поселок через известную любой собаке дыру в периметре. Но вот именно сегодня на охрану снизошло усиление, так что скандал с поимкой самовольщиков утих только к душному крымскому закату.
За всем этим никто не заметил, как день перещелкнулся в черную-черную крымскую ночь. И поутру в умывальной братья переглянулись с восхищенным удивлением: а ведь уже давненько они спали так мало, но узнавали и впитывали так много; и не только вина.
На крылечке ждал все тот же Никодим в штатском:
— Очень хорошо, программа выполнена и перевыполнена. Теперь настала пора поговорить о многом...
— О королях и капусте? — благодушно хмыкнул начитаный Аркадий.
— И о них тоже. Скажите, какой здешний слух вам показался самым смешным? Самым абсурдным? Вот с точки зрения авторов "Страны багровых туч" и "Пути на Амальтею"?
Братья переглянулись и отвечать выпало младшему:
— Наверное, слух о том, что эти антенны принимают информацию с Великого Кольца. И что мы, значит, пытаемся запустить космонавта, чтобы он ящик коньяку отвез. В благодарность, значит.
Никодим поперхнулся:
— Ну надо же, как ловко вышло. Наугад, а точно в цвет. Нарочно так никогда не угадать... Ну добро, собирайте вещи, пойдемте к вертолету.
— А завтрак?
— Вертолет летает потому, что трясется. Немного потерпите, — Никодим фамильярно похлопал обоих по животам. — Небось, не отощаете.
У вертолета братья снова переглянулись и снова не решили, верить ли. Но предписание им выдали уже новое, безо всяких грозных полос, просто командировочное удостоверение до: "Промежуточной базы Сосновые Склоны" и далее: "Город 0 — на усмотрение принимающей стороны", чтобы это ни значило.
Вертолет взлетел и пошел на Симферополь обратно. Довольно скоро оставил его слева по борту и почти четверть часа жег керосин в зоне ожидания: военные моряки не открывали небо. Наконец, тигриным прыжком обрушился на Ялту, скользнул чуть в сторону и притерся на простую грунтовую площадочку.
— Голову в плечи! Низко-низко пригнуться, и быстро-быстро бежать! — прокричал в самое ухо Никодим. — Глушиться ради нас никто не будет. Ясно?
— Так точно!
Бухнула лесенка; чувствуя себя почти десантурой, братья ссыпались по четырем ступенькам, поправили баулы с вещами, неосознано закрываясь ими от лопастей, и быстро-быстро побежали к машине на обычной же грунтовой дорожке, откуда им показывали в четыре руки: ниже голову! Еще ниже, не поднимайтесь!
Тут вертолет заревел и дал тягу. С одной стороны, мясорубка лопастей отдалилась в голубые выси; с другой — взлетевшая пыль забила нос и рот, и проплевались братья лишь через добрые двадцать минут.
Никодим, чистый и свежий, словно и не купался с ними в той же пылюке — а все потому, что успел добежать и нырнуть в машину раньше, чем вертолет взбаламутил пол-дороги — терпеливо дождался, когда все отряхнутся-прокашляются, и распахнул дверцу обычной прокатной "Волги", в большом багажнике которой поместились вещи.
Машина попетляла по проездам; гостивший в Ялте Аркадий сообразил, что их везут где-то в районе Нижней Ореанды. Наконец, "Волга" остановилась у ворот небольшого домика. За решетчатой калиткой росли вдоль забора вишни, за ягодами на нижних ветках смешно прыгал круглый лысый мужичок в полотняных штанах и вышивной хохляцкой рубашке.
Открыв калитку, Никодим козырнул мужичку:
— Доставлены.
— Ага! — мужичок повернулся; взгляд его, вовсе не смешной, прожег братьев жутким сочетанием звериной хитрости и нерушимой воли стального капкана. Через мгновение братья узнали Хрущева.
* * *
Никита Сергеевич вполне гостеприимно повел рукой над накрытым столом:
— Вы не стесняйтесь. Не завтракали, наверное, перелета боялись?
— Да, на вертолетах кишкотряс тот еще...
Никодим растворился в местном населении, а за столом, кроме братьев, оказался еще мужчина возраста Хрущева, но с военной жесткой спиной и резкими складками у привыкших распоряжаться губ. Одевался военный, несмотря на жару, в простой строгий костюм, имел при себе толстую кожаную папку с замочком, и прямо-таки излучал официальность. Голос его звучал глухо, как из-под земли:
— Я Серов Иван Александрович, председатель Комитета Государственной Безопасности.
Братья снова переглянулись. Такая оперетта с их доставкой из Питера прямо досюда. Тайная высадка с вертолета. Непробиваемый Никодим. Слухи.
— Завтракайте сначала, — вроде бы Серов и обычным тоном произнес, а прямо-таки захотелось козырнуть в ответ. Хрущев пока молчал. Улыбался, подсовывал маленькие рюмки с наливкой, придвигал блюдца с заливным. Изучал.
Наконец, высказался:
— Разговор у нас, товарищи, намечается долгий. По крайней мере, я надеюсь, что предлагаемое дело вас заинтересует и вы не откажетесь с порога.
— То есть, после всей этой... Спецоперации... Мы еще можем отказаться? — Аркадий повертел головой с откровенным недоверием.
— Вы представляете, да, — без улыбки отрезал Серов. — На ваши места конкурс больше, чем в Звездный Городок. Но я рекомендовал Никите Сергеевичу именно вас и не хотел бы перед ним краснеть за ошибочный выбор.
— Иван, ты не пугай хлопцев. Скажи уже, в чем дело.
Серов кивнул:
— Непременно. Только сперва давайте уточним некоторые протокольные вещи. Вы, Борис, работаете в Пулковской обсерватории, правильно?
— Так точно.
— Без чинов, — опять не удивился Серов, словно бы ждал подначки. — Работаете в вычислительном центре. На чем?
— БЭСМ— четыре эм -двенадцать — быстро ответил младший брат.
— Знаю, — сказал Серов. — Богатая машина, шифровальщики хвалят. И как она вам?
— Э-э... Собственно, ее еще не отладили.
Серов покивал:
— Ну ничего, ничего, по сравнению с пятьдесят пятым годом все же получше, верно?
Борис кивнул тоже, не понимая, какого ответа ждет высокое начальство.
— Вы же, Аркадий, проживаете в Москве и работаете в Институте научной информации, правильно?
Аркадий не стал выделываться, ответил кивком, как своему. И Серов с полной серьезностью поблагодарил его тем же.
— В редакцию "Реферативного журнала" вас еще не зачислили?
— Нет пока.
— Ну да, это, наверное, они на январь шестьдесят четвертого отложили. Мадридский двор, интриги, етить его...
Хрущев помотал головой:
— Не "Белые одежды", к счастью, но тоже... Внушает.
Серов отставил рюмочку, некоторое время погрел кирпичную морду на солнышке и, наконец, вздохнул:
— Простите за определенную бестактность, но вопрос этот я задать обязан. Аркадий, а отчего вы не женитесь на Елене Ильиничне? Вы вместе... — Серов даже для вида не раскрывал свою кожаную папку, — скоро дюжину лет. И других женщин у вас нет. И дочь общая. И соседи, и коллеги — все давно считают вас мужем и женой. В чем причина?
Аркадий снова вспотел. Если Серов не листает его дело, значит, изучил заранее. Старший брат служил военным переводчиком в Куйбышевской тюрьме, допрашивал японцев для подготовки к Токийскому процессу, и оттуда знал прекрасно, насколько тщательно может готовиться следователь, чтобы зажать, подавить допрашиваемого всесторонней осведомленностью и тем сломать его волю. Так это следователь, рабочая лошадка Системы. А тут председатель всемогущего КГБ. Читал дело каких-то двух интеллигентов. Готовился к разговору. Ага, верю. Два интеллигента — два раза верю. Вон и Хрущев сидит, жмурится. Станиславский бы не поверил, а мне куда деваться? Верю! Только по почкам не бейте!
Шутки в сторону.
Что.
Им.
От нас.
Нужно?!!
— Мне от вас нужно, чтобы вы помогли в некотором деле, связанном с поездкой по служебной надобности, — хмыкнул Серов, дожевав кусок заливного. Все колебания собеседников он видел не то, чтобы насквозь, а только ведь не первый такой разговор, и не десятый даже... Особенно в последние годы, как пришпорил Никита всю страну посылкой из будущего, от Веденеева. Так теперь с кем только разговаривать не приходится. И всех пойми, всякому посочувствуй, со всеми контакт установи...
— Вас же сопровождающий спрашивал про самый-самый евпаторийский слух?
— Да, — снова озадачился Аркадий. — Что антенны принимают Великое Кольцо, и что космонавт им ящик "Агдама" повезет, проставиться в благодарность.
— Ну вот, вышло так, что слух этот вранье только наполовину. Не "Агдам" надо передать, а хороший коньяк, грузинский.
Глядя в круглые-круглые глаза братьев Серов даже развел руки:
— Честно, так получилось. Мы, когда дезу запускали, сами не ожидали, кто на свист придет. И вот, значит, возникла производственная необходимость послать именно вас в командировку по служебной, значит, надобности. Союзу это важно, а вам будет, ха-ха, интересно и выгодно, если доберетесь до конца. Вы, Борис, вполне сможете умыть своего Чандрасекара. Одну диссертацию он вам подоср... Предвосхитил. А тут не выйдет. Нет у индусов методов супротив Кости Сапрыкина, хм...
Серов налил еще рюмочку, но пить не стал.
— В эту командировку лучше посылать холостого. Плакать некому, чтобы сразу все ясно. Это не умственная резидентура за границей, где жена должна местных...
— Блядей, — вежливо подсказал Хрущев. — Зла на них не хватает. Учишь человека, готовишь, а пришла такая, подолом круть...
— Ага, Мата Харей всяких там отгонять и отражать попытки вербовки через пиз... Нижний вход...
Серов опять налил маленькую рюмочку. Хорошо говорить за обедом, очень мудрый обычай. Не знаешь, что сказать — выпил, закусил. Ответ не придет, так хотя бы наешься...
— Вот, а там все иначе. Можно и в ящике назад приехать. Потому я к Ефремову с этим не лезу и не заикаюсь даже.
