Приведение лица в порядок проходило быстро и со сноровкой, указывающей на приобретенные навыки по уходу за ранеными. И я подумал, что вот такие люди как сидящая на кровати, рядом со мной Жульен, делают очень большую работу по излечению телесных ран, и не только их, душевные травмы воинов требуют не меньшего участия и усилий. Именно эти вот сестрички лечат их своей заботой, вниманием. Где лаской, где строгим окриком помогают вновь приобрести уверенность, что и ты на этом свете не лишний.
А вот моему соседу слева уже ничего не нужно. Пришедшие санитары неторопливо укладывают тело на носилки. Умер..., солдат! Кто-то не дождется родного человека, кому-то он долго будет сниться в его живом облике. А может, как и мне, ему предстоит переселиться в другое тело...? Кто знает? Неизвестно нам наше предназначение после смерти. Мне вот можно сказать повезло, только не знаю, кого благодарить за вторую жизнь? Да и надо ли это делать? Неизвестно что лучше — сгинуть безвозвратно или еще раз пройти по дороге жизни, гадая, чем отплатить за предоставленную возможность. Вопрос еще тот....
— Не смог доктор его вытащить — прошептала Жульен, вытирая слезы со своего прекрасного лица, и все так же шепотом произнесла напутственную молитву:
— Sainte Marie, MХre de Dieu, priez pour nous, pauvres pИcheurs, maintenant ET Ю l'heure de notre mort. Amen.
Перекрестившись, она продолжила приводить меня в порядок, одновременно поясняя причину смерти человека: — Ногу отрезали, но гангрена уже пошла по телу. Жалко солдатика. Мир праху его.
Мне стало грустно, и весь мой задор куда-то испарился. Непонятное явление все-таки — жизнь. Рождаемся, надеемся, что не просто так нас вытащили на свет, а кто-то, не успев понять, что же это за штука — жизнь, умирает. И следа не останется, хорошо, если наследника бог дал. И ведь ничего не поделаешь. Карма у всех разная. Кто-то считает, так Господь распорядился, понадобился якобы ему в его небесном войске. Но мне, кажется, все более прозаично. Не Всевышний призвал на небеса человека, а людская глупость и жадность закопали в землю. Желание кто-то потешит поиграть в солдатиков, за счет чужих жизней возвеличит значимость своего суперэго. И этот кто-то даже не подумает, что он грешит, выполняя свои похотливые вожделения, ему глубоко на...ть на возможное попадание в ад, он живет только своими ощущениями, и устремлениями. И на людей ему начхать, они для такого человека — пыль под сапогами.
— Все Крис, я привела вас в порядок. Смотрите — Жульен поднесла к моему лицу зеркальце. И хоть оно было маленькое, наверняка из ее сумочки, но я смог увидеть в кого я так нахально вселился. Ну что сказать? Я всегда считал себя немного мужиковатым внешне и грубоватым внутри человеком. Ну не красавец я, и не "мачо", правда, жена моя была другого мнения, и нередко говорила своим подружкам, что я — Мужчина, причем именно так и подчеркивала, с большой буквы. Вот и сейчас разглядывая себя в зеркало, видел в нем большелобого с четко очерченными губами, Жульен зачем-то оставила еще и усы, лишь немного их подравняла, отчего нос казался несколько крупноватым, правда, вполне себе греческого профиля, подбородок тоже немного..., тяжеловат. Вероятно, из-за ямочки на нем. А так ничего личико, смотрится, слегка напоминает меня в молодом возрасте. Даже глаза мои, они под почти сросшимися бровями кажутся серыми, с едва заметными коричневатыми вкраплениями. Лицо, как лицо, русское, даже впечатление наивности, и какой-то разухабистости, свойственной всем русским людям, особенно рязанским или самарским коренным жителям присутствует. Ну а я, судя по внешнему сходству физиономий, попал в тело своего родственника, и оба мы родом из-под Самары, а если еще точнее, местом рождения и проживания, было: — село Балаково, Николаевского уезда, Самарской губернии. Уезжал поступать в военное училище уже из города, Саратовской области. Почему я это помню? Так я же оттуда родом, и все мои родственники тамошние, живут и поныне. Вот будет потеха, когда я вернусь на свою Родину. Хотя почему это потеха? Вернется же Христофор, а не я. Если, конечно, уцелеет. Я знал со слов деда, его брат сгинул на фронтах империалистической войны, но он не знал где тот погиб и когда. Тут, как говорится, "бабка надвое сказала", возвратится Христофор домой или нет. Вполне вероятно, именно здесь, во французском госпитале он и умер. И не вернулся в свое Балаково.
Я еще знал, что в этом же селе проживал герой Гражданской войны Василий Иванович Чапаев. Дед его хорошо помнил, вместе воевали на гражданской. Каким-то образом родственник поначалу окунулся в "чапанное" восстание крестьян самарской губернии, оказавшись в числе солдат, затеявших смуту против большевиков. Все они были за Советы, но без коммунистов. За что и поплатились. Деду удалось тогда выжить, вступив в армию красных, и это спасло ему жизнь. Чепаевцем закончил боевой путь. Тогда многое было непонятным, порой за три года гражданской войны человек мог побывать и у красных, и у белых, и у зеленых, и бунтовщиком прослыть. Чехарда еще та была. Смутное время, и понять тому же крестьянину за кого воевать, порой представлялось сложным вопросом, вот и переходили люди от одних к другим. А иначе и нельзя было, расстрелять в это лихое время человека, что два пальца об... асфальт, особо никто и не заморачивался с разбирательством, почему ты за зеленых, а не за красных воюешь, а то, что тебя силком призвали никому не интересно. Я это от очевидца слышал, от деда, а не только при изучении истории КПСС.
— Крис, о чем мечтаешь? — Напомнила о себе Жульен. — Давай зеркальце, я должна идти к следующему моему подопечному. У меня еще пятеро таких, кого кормить приходится, самостоятельно сходить, позавтракать, не в состоянии.
Я с сожалением проводил свою кормилицу взглядом, отметив, что она видит мой заинтересованный взор. И не удивительно. Походка ее была не только деловой, но еще и с неуловимо — интуитивной грацией, в которой большую роль играют покачивающие в такт бедра и которую женщины любят демонстрировать перед возбужденными от такой картины мужчинами. Она отлично понимала, почему молодой человек так пристально смотрит ей вслед, а мне даже мешковатое платье на ее фигуре не мешало представлять соблазнительные, стройные ножки.
— Ну, ты дед даешь! — Сделал себе замечание. — Вот уж никогда бы не подумал, что я буду так неравнодушен к первой встречной женщине. Мне бы тут в истерике биться, или в обалдении находиться от всего произошедшего, а я вместо этого фигней страдаю. И в тоже время, если вдуматься: — а что я теряю, мне что же вновь свою жизнь, которую непонятно зачем подарили, потратить на всякие научные разработки? Что-то не тянет. Тем более мне в последние годы той жизни не всегда нравилось, чем я занимаюсь. Секрета нет, изделия, придуманные мной, служили для убийства людей, и если еще и тут подобным делом займусь, то точно в ад попаду. Это же не трактор и даже не машина создавались коллективом отдела. Мы изобретали оружие, и оно применялось по назначению, служило средством уничтожения противника, то есть тех же людей. И выходит я такой же убийца, как и те, кто замыслил эту вот войну. Нет, я, конечно, понимаю, не ребенок, все что создавал, шло на пользу моей Родине, делая ее сильной и могучей державой. Но вот сейчас нет желания вновь заниматься чем-то подобным. Во всяком случае, вначале следует разобраться, с какого такого бодуна залетел в прошлое время, а уж потом думать, чем заниматься следует. Тем более не надо забывать я сегодня солдат и мое место в окопах. Ну и тот момент, что я сюда попал из будущего. Зная, какой путь предстоит людям пройти, и не попытаться его улучшить, хоть как-то сгладить шероховатости, тоже неправильно будет. Я ведь могу каким-то образом повлиять на ход истории, изменить или хотя бы не допустить повторения трагедий связанных с массовым убийством людей. И совесть в таком случае не будет зудеть о неправедной жизни. И не важно, будет это война или землетрясение, боевой вирус или атомное оружие, главное, что я могу помочь человечеству миновать страшные испытания, выпавшие на будущее поколение.
Многое из пришедших в голову мыслей явно исходило от желания понять свои возможности, причем желательно безо всякой эйфории от осознания случившегося переноса в тело родственника. Находясь на краю географии от России, мечтать о том, как я развернусь со своим знанием будущего, было сродни чему-то навроде фантазий Мюнхгаузена. Обдумав сложившуюся ситуацию, пришел к решению: нужно быть более приземленным, и реально смотреть на свое пребывание в теле другого человека. Наметить хоть какой-то план внедрения в эту жизнь, а уж потом что-то предпринимать. Тут бы думать, как в живых остаться, и каким образом домой попасть. Вот это главное в моем положении, а не то чтобы с мировым злом бороться. Реалистом нужно быть господин Трифонов — подытожил я свои размышления.
Глава 5.
Пока я тут вопросами и ответами занимался, время шло минута за минутой, причем только вперед. Призыв доктора подготовиться к встрече с военными руководителями не остался без внимания. Сестрички привели в порядок все воинство, кому требовалось — сменили повязки, у кого-то заменили белье, заросших волосатиков побрили и причесали. Потратив время и усилия, мы с нетерпением окунулись в ожидание. Оживление и шум в коридоре сами по себе сказали — спектакль "Явление начальства перед очами больных и страждущих героев войны" начался. Подошло и наше время встречать "артистов".
Такое необычное сравнение мне пришло на ум при виде многочисленной пестрой толпы, моментально заполняющей "подмостки". Появление разодетых в яркие костюмы господ, с цветущими лицами и глазами, полными нескромного любопытства, с заранее подготовленными выступлениями, иначе, как спектаклем и не назовешь. Люди в военных мундирах всех расцветок и покроев были выше похвал, особенно два генерала. Свита, среди которой выделялись своими нарядами женщины, тоже впечатляла. Двустворчатая дверь в палату оставалась открытой, желающих отметиться, и зафиксировать присутствие на таком мероприятии явно больше, чем свободного пространства, вследствие чего образовалась давка и соответственно заминка, непредусмотренная режиссером. Этого бедлама могло и не быть, не будь тут фотографа. Первым выступил французский генерал. Прежде чем заговорить он вдоволь попозировал перед объективом. Зато потом его красноречие всех нас удивило и что мне показалось странным, явно вдохновило лежавших до этого в полной прострации раненых солдат.
Оживились еще больше, когда после слов генерала: "Ваши раны, полученные на поле сражения, по праву считаются неоспоримым признаком доблести и геройства, и самое малое, что мы можем для вас сделать сегодня — это всех наградить "медалью Раненых", после чего какие-то юркие офицеры кинулись их раздавать. Вот тогда меня и удивила восторженная импульсивность раненых французов, лежавших на кроватях. Мне показалось, они готовы хоть сейчас подниматься с коек и идти воевать. Для меня такое рвение выглядело несколько странным. Я никак не мог понять, за что раненые благодарят генералов, неужели еще не дошло до них, ведь именно в результате бездарного командования при проведении боевых операций такими вот "павлинами" они и получили раны. А эти "медали Раненых" — своего рода всего лишь знак, обозначающий, что солдат уже побывал в боях. Ко всему этому еще не понятно, каким "героем" он показал себя на поле боя, лежат-то в палате люди, как с ранами, так и с обычной простудой. Им-то за что? За какие такие боевые заслуги? Может, я что-то не понимаю, или просто время и место не мои? Во всяком случае смотрится мероприятие именно как спектакль, я угадал, причем все это не только странно, но и унизительно для тех, кто действительно был ранен на поле боя. Хотя..., мне ли судить, я это время знаю только по документам, ну еще чуть-чуть по рассказам деда и обсуждать существующие порядки мне вроде, как и не по чину.
Между тем восторженность от этого действа явно зашкаливает. Осталось только кинуть клич: "Все на баррикады!" Не хватает лишь Жанны Д'Арк, чтобы было кому вести столь импульсивных вояк в бой против ненавистных бошей. Утрирую, конечно, придумываю, бог знает что, уж больно все происходящее напоминало плохо сделанную рекламу по телевидению, а она всегда раздражала именно своей глупостью, мешая смотреть новости. Помирили меня со всей этой клоунадой слова генерала, отметившего героизм русского воинства. Говоря со всей возможной искренностью и уважением к проявленной русскими солдатами воинской доблести, тот отметил: — "Именно русские воины сумели в ходе проведения апрельской военной операции выполнить поставленные перед ними задачи и заняли под городом Курси опорные пункты врага. За отличное выполнение воинского долга, французское командование пожаловало на знамена 1-го и 2-го Особых полков 1-ой Особой бригады "Военный крест с пальмовыми ветвями". А когда еще к тому же наградили четверых русских солдат, лежавших в нашей палате Георгиевской медалью, в том числе и меня, я, честно говоря, тоже слегка воодушевился и порадовался за своего родственника. После речи француза и ее перевода на английский язык присутствующим на встрече переводчиком, с кратким словом выступил и русский генерал, но он в основном благодарил французов и клялся от имени всех русских, что они, не щадя живота своего, будут и впредь воевать за правое дело. Мне его речь не понравилась, может, потому что и он говорил на французском языке. А мог бы и по-русски поблагодарить своих солдат, или хотя бы спасибо сказать.
Скрасил мое недоумение полковник, который ходил от одной койки к другой и по подсказке медсестры вручал награды русским солдатам, произнося при этом: — "Живи и здравствуй во славу России". Я внимательно стал разглядывать подошедшего офицера, кого-то он мне напоминал, а тот в свою очередь удивленно уставился на меня. Моя знакомая Жульен, сопровождавшая полковника прошептала:
— Vierge Marie! Pour ce que vous aimez! йtes-vous liИ??
Явное сходство наших лиц вызвала удивление не только у Жульен. Легкая оторопь и заинтересованность наблюдалась и у полковника. А я в замешательстве пробормотал:
— Incroyable ....
Полковник слегка смутился и добавил: — Тут явно Божий промысел проглядывается. Редко, но встречаются двойники, не обязательно быть родственниками. Тут надо разобраться, поговорить, узнать родословную, в конце концов. Не исключается возможность наличия общих предков.
Для меня это действо, в столь необычной мизансцене, виделась как продолжение чертовщины, происходящей со мной. Что-то подобное, наверное, испытывают и мои собеседники, в их глазах я вижу и удивление, и непонимание вместе с вопросом: — Как такое может быть? Я, продолжая рассматривать офицера, так же, как и он был поражен нашим сходством. Внешне один в один, и даже рост тот же самый. Когда стоял в обнимку с Жульен, заметил, возвышаюсь над ней, и полковник так же выше на голову. Блин, усы и те похожи. Вот разве только прическа была другой.
— Разрешите представиться: — при этом он чуть-чуть наклонил голову — военный агент, полковник Игнатьев. Затем торопливо достал из фуражки, служившей в настоящий момент в виде своеобразной емкости, две медали и, протягивая их мне, проговорил:
