Третья линия

Пока Дари размышляла о тайнах двух островов и их названий, она чинила старую рваную охотничью сеть, аккуратно отсекая титарритовой бритвой отдельные волосы из своей роскошной шевелюры. Из-за холма приближались Ока и Порк, парочка из соседней пещеры. У Оки было 14 детей, Порк был её третий мужчина, молодой, 19 лет от роду. С ними ещё жили две сестры Порка, 15 и 14 лет, старые девственницы. Обычно женщины начинали рожать с 11 лет. Но эти были какие-то странные. Мужчин к себе не подпускали, выжидали что ли чего? Одна, правда, младшая, поговаривали, была влюблена в Косу, и Дари это не очень нравилось...

— Отведи дождь! — выкрикнул приветствие приближающийся Порк.

— Отведёт! — сухо откликнулась Дари и оторвалась от занятия. Дети резвились на берегу, у самой воды. За них можно было не волноваться, в воду не полезут, разломов тут не бывает, дождь ещё не скоро. Наконец приковыляла и Ока, чуть располневшая в последнее время — ждала очередного приплода.

— Отведи! — буркнула она и плюхнулась на площадку. Дари только кивнула. — Слушай-ка, девица, мой маскунёк-то, — она ласково посмотрела на Порка, — на Кольцо собрался. Люди говорят, твой-то до оранжей дошёл! И этот туда же собрался.

— Ему-то зачем?

— Пора, говорит, взрослый уже, дитёнка вон сделал одного, — Ока погладила по животу, — и считает, что право получил на смерть идти. Он, видишь ли, фильм кой-какой запомнил.

Дари напряглась, Ока чуть заметно стушевалась, а Порк будто ничего не слышал, пошёл к детям, окликнув на ходу: "Зина! Отведи дождь, дядя Порк идёт к вам! Ну-ка, мальчики, покажитесь-ка мне".

— Какой? — перешла почти на шёпот Дари. Женщины одновременно чуть подались навстречу друг к другу.

— Он бы мне не признался никогда, но вот весть недавняя о смерти твоего Дарса... Точнее, друга его, Жинки. В разломе.

Видно было, что женщина колебалась. Дари начала злиться: ну раз пришла, так не тяни жилы, выкладывай, что знаешь.

— Да я бы и не поверила, только... сама этот фильм помню. Стыд-то какой... — Ока закрыла лицо ладонями, собираясь с духом.

Дари понимала состояние этой, в общем-то, еще не старой женщины (всего-то 67 лет), обладающей твёрдыми жизненными принципами и высокой нравственностью. Признаваться постороннему не просто в том, что учебные фильмы помнишь, а ещё и содержание излагать!

— Ладно, только скажи честно, может, облегчишь мне задачу. Сама ты не помнишь случайно такой фильм под названием "Раздел XXIX. Аквазона. Терраоты и простейшие тубо-симбионты. Часть 2."?

— Нет, — протяжно выдохнула заинтригованная и одновременно сконфуженная Дари. Ока закатила глаза, то ли сосредоточенно вспоминая что-то, то ли стыдясь смотреть в глаза собеседнице, и заговорила чужими фразами, почти на одной ноте:

— ...Опыты по выведению адаптированных к титаново-ферритовой среде одноклеточных дали к концу третьего тысячелетия первые положительные результаты. Колонии микроорганизмов нескольких штаммов, в частности, CF-17, CF-18 не оправдали первоначальных надежд. Основа колоний подвергалась медленному разрушению, а сами колонии вырождались и распадались на отдельные особи с первоначальным генным набором. Благодаря инкубатору Герштольца-Бригга в лаборатории "Губернатор-майор" получен амёбоидный штамм MF-101 гигантских простейших. Длина особи достигала в потомстве с порядковым номером 1089 тридцати пяти метров, ширины 12 метров при толщине 1,5 метра. Протоплазма одноклеточного существа полностью соответствовала требуемым параметрам. Функции ряда органелл адаптированы к новым условиям обитания. Титаново-ферритовая основа являлась идеальной для развития и роста организма, при этом оставаясь стабильной по своей кристаллической решётке и волновым характеристикам. Форма простейшего полностью повторяла по мере роста форму предложенной ей основы. Обволакивая субстрат и заключая его в себя, мембранный аппарат не разрывался на всей площади примыкания к субстрату. Напротив, место примыкания искусственной и биологической сред представляло собой симбиотически усиленный вариант муфты, устойчивой к агрессивной среде. Внешние, не примыкающие к титаново-ферритовой основе оболочки особи образовывали экзоскелет за счет извлекаемых из жидкой среды солей и минералов... MF-101 является фотосинтезирующим простейшим и дальним потомком морских форм эукариотов с тонкостенным панцирем... Последующие генные модификации позволили локально усилить именно внешние оболочки за счёт перестройки биохимических процессов клетки. После адаптации симбиотического комплекса к агрессивной жидкой среде, соответствующей предполагаемым изменениям мирового океана, MF-101 может создавать непроницаемую муфту за счет притягивания ионов металлов, устойчивых к коррозии...

Ока внезапно замолчала и закрыла глаза. Некоторое время обе женщины молчали. Дари ничего не поняла из сказанного, хотя многие слова и понятия были знакомы. Возможно, по другим фильмам.

— Послушай, Ока, а почему бы самому Порку не попробовать пересказать фильм? Он, наверное, лучше помнит?

— Нет, Дари, что ты! Он стесняется. Молодой ещё. Я, видишь, и то не могу, да и помню не всё. Но скажу своими словами. Я много наблюдала за нашим островом, прислушивалась к разговорам... И название острова — Муфт-Опой. Мы, Дари, на Муфте живём — это такой гигантский организм. Живое существо, обросшее камнем, костями и металлами. Оно обнимает основание Тубы от самого океанического дна и до того места, куда не доходят волны. Оно живёт на Тубе и защищает её от воды. А ещё оно даёт нам кров и пищу. Вакуольный нектар, который мы все пьём — это его кровь.

Дари слушала заворожённо, словно опять, уже наяву, видела очередной фильм и узнавала его.

— А расколы в острове на северной стороне, — продолжала Ока, — это дыхание муфты. Она вздыхает, панцирь её лопается, организм выбрасывает лишние, отработанные газы, и она вновь засыпает. А панцирь срастается. Это всё предки придумали, чтобы мы жить тут смогли. Только вот для чего, я всё думаю? И Порк думает. Он с детства только об этом и думает. И знает, где ответ найти. То ли фильмы другие помнит, то ли узнал что. Мне ничего не рассказывает. Мы даже фильм "Раздел XXIX. Аквазона. Терраоты и простейшие тубо-симбионты. Часть 2." друг другу не пересказывали, только название он произнёс, как я всё поняла. Так вот он точно знает, что в Тубе ответ искать надо. И нечего на Кольцо лезть, нет там никаких оранжей, там другие живут люди. А если не через Кольцо, то как!? Когда он рассказал мне свой план, я чуть не умерла...

Ока помолчала, переводя дух. Дари ещё больше напряглась, вспомнив, с чего их разговор начался, — с того, как погиб Жинка в разломе. Ей самой сделалось плохо, она схватилась за грудь...

Глава 8

Дари не спала всю ночь, дети тоже беспокойно ворочались. Ей виделся Коса. Как он там? Кого встретил, что узнал? Наверняка ему открылась великая тайна предков. Вернётся ли он сегодня ночью? Она чувствовала, что нет. Одновременно с этим её наполняла абсолютная уверенность, что он жив и здоров. Любовь, которую она к нему испытывала, делала женщину более чуткой, более слышащей и видящей.

Много лет назад, когда погибла в океане его фема Лолия, Дари прониклась к Косе огромной симпатией и нежностью. Лолия была красивая девушка, светленькая, веснушчатая, доброжелательно улыбающаяся всем. Очень гостеприимная (они жили тогда на северо-восточном берегу, в пещере у Глазничного ущелья). Только-только они выбрали друг друга и тут же зачали своего первого ребенка. Ей было 14, ему — 16. Он безумно любил её. Это стало понятно, когда она погибла, и он оплакивал потерю почти год, не подпуская к себе других женщин, став даже агрессивным к ним. Только к Дари он оставался нежен. Он прижимался к ней, когда она жалела его и успокаивала, а он как единственному родному человеку признавался, что любит до сих пор свою Лолию.

...Был тёплый летний день. Океан безмолвствовал. Лолия и Коса резвились в воде. Он нырял, прикасаясь губами к её уже заметному животику. Гладил и ласкал любимое тело. Счастливая девушка хохотала, визжала от восторга и щекотки.

Увлёкшись, они заплыли несколько дальше, чем можно.

Возле самого берега, стены которого уходили под воду совершенно отвесно, купаться было безопасно. Здесь в изобилии росли зелёные нитевидные водоросли, длиной не больше двух пальцев, в них плавали маленькие стайки асцидий и ихтиостегов, совсем безопасных океанических животных, очень пугливых и бесполезных (мясо их не было питательным). Можно даже было погружаться глубоко под воду вдоль стены острова. Многие смельчаки, пытаясь достичь дна океана, заплывали так далеко, что начинало давить на уши и кружилась голова. Многие тонули, не успев вынырнуть и захлёбываясь водой. В идеально прозрачной воде было видно далеко, очень далеко, но в глубине — только чёрная бездна, и если даже солнце светило отвесно, бездна оставалась непроглядной. Некоторые люди считали, что дна нет вообще. Но большинство было уверено в обратном. Иногда из воды поднимались большие пузыри воздуха, очень зловонного, и несли с собой кучи чёрной грязи. Они долго плавали большими кляксами на поверхности воды. Если ветер подгонял их к берегу, люди острова могли тщательно изучить содержимое. И порой в них находились интересные вещи: полупрозрачные мелкие косточки людей, почти растворившиеся за долгие годы, копны волос, черепки крокусов, такие же, изъеденные солью, длинные извивающиеся червячки...

А однажды всплыл совсем уж непонятный предмет. Кто-то назвал его бутылкой, якобы видел такую в одном из своих детских фильмов. Это была прозрачная короткая трубочка с витым выступающим ободком вокруг (туда с трудом просовывался большой палец). Края более тонкой части были изъедены временем. Если предмет перевернуть вниз узкой трубочкой (или горлышком, как назвал её тот же человек, что вспомнил про бутылку), получалась идеально ровная воронка. Кто-то забрал эту бутылку себе, ровно обрезал края и использовал в хозяйстве именно как воронку, пристроив, кажется, в конденсаторной камере.

Подальше от берега, на расстоянии пяти-десяти ростов, начинались всякие опасности. Под водой было хорошо видно, что из глубины океана почти к самой поверхности воды тянулись тонкие извивающиеся разноцветные ленточки или трубки. Если проплывать над ними аккуратно, то ничего особенного не происходило. Но стоило опустить ноги поглубже, как что-то обвивало тебя за лодыжки и тянуло вниз. Вырваться удавалось довольно легко, но ощущение было неприятным.

У людей острова было правило: отправлять умерших в океан. Если труп оставался у берега, он не тонул, а мог плавать, издавая зловоние очень долго. Поэтому мёртвого забрасывали подальше, привязывая к ногам несколько пластинок титаррита. Они не топили тело, голова всё равно выступала над водой. Но потом она начинала покачиваться верх-вниз, и внезапно мертвец стремительно и с бульканьем уходил под воду уже безвозвратно. Словно кто-то хватал его за ноги и быстро утаскивал в бездну. Конечно, это проделывали те самые ленточки или что-то ещё.

Когда Лолия и Коса, потеряв бдительность, заплыли на запретное расстояние, люди с берега — в тот день все местные семьи наслаждались тёплой водой и солнцем между его морганиями — закричали им, предупреждая об опасности. И в тот же миг Лолию что-то потащило на дно, она вскрикнула и исчезла. Коса кинулся за ней под воду, хватая возлюбленную за руки, чтобы вытянуть к берегу. Несколько мужчин одновременно бросились в океан и, не сговариваясь (так уже бывало), выстроились в цепочку, крепко держа друг друга за ноги. Группа оставшихся на берегу продолжила эту цепочку на суше. Когда самый первый поймал под водой уже глубоко погрузившегося и не отпускающего Лолию Косу, оба влюблённых к тому моменту захлебнулись и были почти полностью обвиты смертоносной дрянью.

Косу вытащили на берег. Откачивали сразу двоих. Его и того храброго парня, который держал Косу мёртвой хваткой. Он тоже наглотался воды. А Лолия осталась жертвой бездны.

Когда ребят привели в чувство, рассмотрели и то, что их обвивало. Это были цветные, в основном бледно-красного и темно-зелёного цвета, плоские, как ленты, и круглые, толщиной с мизинец, черви. Они ещё шевелились, сочась кишками и кровавой слизью из оборванных концов...

Коса, очнувшись, хрипло кричал, пытался вновь кинуться в океан, но его крепко держали, пока он не успокоился и не осознал бессмысленность своего порыва.

Потом он рассказывал Дари, как Лолия смотрела на него под водой широко открытыми в испуге и недоумении глазами, как промелькнуло на её лице осознание конца. Как она пыталась, насколько хватало воздуха в лёгких, вырваться из цепких рук своего возлюбленного, чтобы он не погиб вместе с нею...

...Дари встала. Потолки в их пещере, как и в большинстве других, были высокими. Только подняв руку и встав на цыпочки, можно было дотянуться до него, да и то если ты достаточного роста. Только крупные и сильные мужчины нескольких поколений, неустанно строгая и полируя естественные пещеры острова, добивались таких идеальных форм: ровные полы, сводчатые потолки, овальные лазы, спальные ложа...

В дальнем конце пещеры слабо светился узкий проход, куда была вхожа только Дари. Сейчас её потянуло туда. Протиснувшись на корточках внутрь, она медленно сползла на дно и присела на краю воронкообразного углубления в центре вакуольной камеры, где стояла, еле заметно колышась, жидкость, вакуольный нектар. Гирлянда из десятка глаз элис висела под потолком и освещала камеру.

— Значит, ты живая, — с трепетом тихо произнесла Дари и испугалась собственного голоса. Никогда она здесь не произносила ни единого слова. И голос звучал не так — акустические свойства камеры были совершенно отличны от привычной жилой части пещеры. А присутствие совсем рядом гигантского живого существа ощущалось теперь слишком явственно. — Но ведь ты добрая, раз кормишь нас? Ты заботишься о нас? Или твоя основная забота — Туба, чтобы её не подточил океан и она не упала? А что случится, если она упадёт? Я никогда не слышала, чтобы Тубы падали.

Жидкость на дне воронки слабо покачивалась, то прибывая, то несколько убывая.

Дари не удержалась, взяла в руку лежащий рядом на высеченном в стене выступе перевёрнутый черепок, зачерпнула им нектара и выпила. Жадно, с наслаждением.

Тщательно вылизала черепок, протерла краем повязки. Потом прядью своих волос. Провела пальцами, чтоб смахнуть случайно прилипшие волоски. Аккуратно положила черепок на место. Прислушалась. Низко наклонилась, одним ухом почти прильнув к воронке. Затаила дыхание. Да, определённо. Ей и раньше мерещились всякие звуки, но за свою жизнь, с самого детства, она настолько привыкла к ним, что попросту не замечала. И вот сейчас, узнав величайшую тайну (а сколько их ещё!), Дари явно услышала живые звуки из необъятной утробы этого существа по имени Муфта, одноклеточного простейшего организма. А настолько ли уж он простейший?

...Глухой рокот, будто перекатывание огромных пузырей газа в вязкой жидкости. Урчание, словно в кишках исполинского животного. Далекая трель, стрекот, и чуть ли не музыка из учебных фильмов детства.