Изменить детство

Доски, конечно, потом высохнут, и образуются щели в полсантиметра. Ну и что? Можно бы закрепить на саморезы, через месяц выкрутить, сплотить доски, добавить и закрутить заново, многие так и делали. Только не он. Оно того не стоило. Как ни сгоняй, щели между досками все равно образуются, на то оно и дерево. Тот самый жизненный опыт, оберегающий от лишних телодвижений и суеты.

В обед приехал муж старшей дочери, привез пару рулонов утеплителя. Походил вокруг, посмотрел молча. Из вежливости спросил, что новенького, как дела. Он чуть не ответил ему, что, вот, с инопланетянами во сне разговаривает. Сдержался в последний момент. Парень юмор не воспринимал в принципе, мог понять не так. Как с ним дочь уживается, непонятно. Человек без чувства юмора — хуже, чем инвалид, на его взгляд.

От предложенной помощи он вежливо отказался, и парень уехал. Городской товарищ, в деревенский дом его жить не заманишь, ну и незачем тогда привлекать к строительству. Здесь он как-нибудь сам, не спеша, за лето.

После обеда он всегда дремал пару часов. А куда ему спешить? Лето даже в Сибири длинное. Дом он соберет за неделю. За две недели подошьет потолок и поставит крышу. Что еще? Окна и двери — это потом, это осенью, когда просохнет сруб. Тогда же обошьет дом досками снаружи. А отопление еще позже можно делать, как раз денежки на него подкопятся. Так что времени — с избытком.

Он не спеша сварил супчик, пообедал. Забрался в палатку и блаженно смежил веки. Мышцы приятно расслабились, благодать! И побежали неторопливые мысли.

Инопланетяне. М-да. Задал он им задачку. Вернее, себе. Какой силой надо обладать, чтоб изменить людей, а? От воровства, например, при Сталине даже расстрелами не смогли отучить. И в Китае не смогли. А на Кубе и не пытались, их и так все устраивает... Как, чем бороться против наглости, против подлости человеческой, если они практически в каждом сидят? Поставить гипноизлучатели на орбите, как едко предлагали известные фантасты? Братья Стругацкие, да. Поначалу страстные певцы коммунистического будущего, впоследствии — вот чудо! — не менее страстные антисоветчики... В их книгах проблема решения не имела. Врали, сволочи. Наверно, потому что ученые. Особо противно их вранье, потому что они считались "своими". Они же писали о том, что волновало многих! Им верили, их таланту верили. Они утверждали — подлость человеческая истребится разве что за тысячи лет развития. Читатели ужасались, но верили им. А ведь это неправда. Да, государств с человечным правлением в истории не наблюдалось, это верно. Если не считать парагвайский эксперимент, но по нему слишком мало информации. Так что — не наблюдалось. Зато появлялись — и появляются — в значимых количествах различные коллективы с удивительной внутренней атмосферой единства. Удивительно дружные классы, курсы. Лаборатории. Научные коллективы, научные городки. Спортивные и театральные группы. И многие другие. Значит, коллективы с человечной формой правления возможны. Значит, существует определенный механизм их создания и функционирования. Здесь, на Земле, существует. В настоящее время. И он, само собой разумеется, наглухо засекречен, завален тоннами лживой информации. Инопланетяне поставили ограничивающим условием требований соответствие физическим законам данного мира. Никакой магии, никаких божественных способностей, никаких технологий сверхцивилизаций, что по сути та же магия. Ну, вот вам без магии: как-то же появляются удивительно дружные классы в школах? И он даже знал, как. То самое, за что посадили неосторожного товарища: на основе анализа массива открытых данных сделал определенные выводы, наверняка подпадающие под категорию государственной тайны. То есть — людям знать нельзя, а государству оно и не требуется. Интересно, и какую позицию займут инопланетяне? Скажут, что нет сил, способных изменить людей? Или все же сделают ему такой подарок? Почему-то они дорожат его участием в эксперименте... Да, за свою жизнь он кое о чем догадался. О некоторых движущих силах общества, да. Но была маленькая проблема. И заключалась она в том, что на уровне государства решения он не знал. Только на уровне малых коллективов. Тот самый недостаток информации, информационный вакуум, который так усердно создавали все власти без исключения. Засекречено, запрещено, нельзя, накажем! Все, что можно было вытянуть из личного жизненного опыта, не привлекая внимания властей, он вытянул. Но — не более.

К вечеру он уложил в стены восемь рядов бруса. Из требующихся двадцати. Поглядел на небо, на стройку... и решил: а идет она лесом! А у него завтра рыбалка! Когда еще выпадет такая чудесная для рыбалки погода, такая безветренная, устойчивая, теплая? Ага, и карась после икромета уже должен оклематься и начать клевать. Ну, хотя бы поклевывать. Ему много-то не надо, на пару сковородок наловить — и достаточно. А инопланетяне... а идут они лесом. Вместе со своими исследованиями.

5

Он достал из сумки рыбацкие принадлежности, начал их перебирать, проверять готовность... и задумался. Почему рыбалка, а не охота, оно понятно. Как любому деревенскому жителю, ему приходилось лишать жизни разнообразную живность. В юности оно воспринималось просто и понятно: вот мясо, его надо приготовить. Возможно, потому что держал птицу, максимум кроликов. Но под старость как-то пришлось резать дойных коз. Подошел с ножом — и поймал их доверчивые взгляды. Вспомнил, как выхаживал их, как приучал к доильному станку, как ругал за шкодливое поведение, как общался с ними на вполне осмысленном разумном уровне. Но главное — доверчивость в огромных глазах. Он же — хозяин, защитник... Дело свое он тогда все же сделал, полоснул по артерии. Сморщившись, выслушал жалобные крики... Он — мужчина, бить скот — его обязанность. Но после этого как отрезало. Больше высших животных не держал. Птицу — да, эти дуры больше чем на мясо и не тянут. Но не коз, не овец и тем более коров. Как вспомнятся доверчивые глаза — комок к горлу подкатывает. Словно подступает с ножом к собственным детям. Потому и не охота, а рыбалка. Возможно, в этом и кроется причина дурной жестокости, кровожадности кочевников и вообще всех мясоедов? Что, убивая со смехом почти разумных, опасно близко подошли к убийству со смехом себе подобных? Кто знает...

Рыбалка. Почему тянет на нее мужчин? Возможность урвать бесплатной свежей рыбки? Ну-ну, бесплатной. Червей, допустим, можно накопать, если живешь на земле, но универсальной наживкой все же являются опарыши. Пакетик — пятьдесят рэ. Пока ловишь, на зацепах потеряешь грузило, а то и два — еще пятьдесят. Да пару крючков. Еще стоимость билетов, если ехать на автобусе — семьдесят рэ. А килограмм карасей на рынке, причем немаленьких, с Чанов — восемьдесят. Плюс тратишь день вовсе не на отдых, на рыбалке тоже устаешь, и нехило. Вроде проще купить — а тянет. Почему? Возможность отдохнуть на природе, вдали от людей? Ну-ну. Вдали — это надо ехать километров за двести, а рядом с городом-миллионником одиночества не найти. И природа: комар-мошка, режущие глаз отблески от воды, грязь у берега, мусор по кустам, переменчивая погода... то есть в саду у дома гораздо приятней. Тогда почему?

Он вспомнил мощные рывки язя, неожиданную тяжесть карася на удочке, резкие бряканья колокольчика при поклевке и усмехнулся. Вот потому и тянет. Древний инстинкт добытчика. Подобрать правильную наживку, угадать с временем клева, выбрать удобное место, закинуть снасти точно на бровку, подсечь и вытащить на берег упрямо сопротивляющуюся рыбину. Пищу. Еду для семьи. В среднем в одну рыбалку из пяти так и получается, остальные впустую, но этого достаточно, чтоб тянуло к реке со страшной силой. Только нет ее рядом, реки, вот в чем проблема. Старые деревни, понятное дело, все стоят при водоемах, но коттеджные поселки — иное дело. Ближайшее место для рыбалки — Иртыш. Двадцать два км, если напрямую через поля. Вкруговую через город — пятьдесят. Вот и выбирай — или крутить педали туда и обратно, или спокойно ехать автобусом. Педалями нелегко, автобусом приезжаешь в девять, у реки соответственно в десять. А клев — с рассвета и до одиннадцати...

И еще вопрос: на старицу ехать или на реку? Старица — это спокойная вода, почти нет зацепов, это карась и с недавнего времени ротан. Но если не угадаешь с клевом, уедешь пустым. Река — это промышленный мусор на дне, течение и волна, страшные зацепы, потерянные грузила и крючки, невозможно ловить на поплавочную удочку, только фидер — но уж мелкорыбицы типа уклейки на подвес наловишь в любую погоду. Не себе, так хотя бы коту. И еще река — игра с удачей. Там может клюнуть и судак, и язь, и щучка, а по весне и налим. Так что же выбрать? Вкуснющего карася или никакого чебака с затаенной надеждой на крупную добычу?

Он хорошенько прикинул возможности. Хватит ли у него здоровья и сил выехать затемно? Спина неприятно ныла после работы, суставы ощутимо поскрипывали, но вроде ничего опасного. Тогда решено: выезжать затемно с расчетом успеть и на старицу, и на реку, если карась вдруг заупрямится. Две поплавочных удочки для старицы, два фидера для реки, комплект грузил, кормушек и крючков на случай обрывов, мешочек прикормки, баночка с червями, литр воды, пара бутербродов... все? Он подумал, усмехнулся и положил в сумку еще пару вещиц. Холодным оружием вроде не считаются, но вполне сойдут за него, если вдруг что. Реалии нового времени. Слишком часто стали встречаться на реке уроды, не гнушающиеся погонять старика. Впрочем, и раньше всякое бывало. Раньше... странное слово, если вслушаться.

Он еще сходил припрятать инструмент в потайной ящик за туалетом, забрался в палатку, лег, закинул руки за голову и долго лежал без сна. В памяти медленно и бессистемно крутились воспоминания из прожитой жизни. Раньше... да, раньше тоже бывало всякое. Не в капитализме причина, вовсе не в нем...

... а инопланетяне, оказывается, соврали. Не проживает он во сне день за днем. На этот раз его выкинуло в лето.

Солнце стояло высоко в небе слева, высвечивало на горке ветхое здание стеклозавода. Наверно, оно было ветхим сразу же, с года основания, еще до революции. Кто бы заботился о безопасности рабочих, что тогда, что сейчас? Сейчас, на сороковом году советской власти, на заводе обрушилась стена и убила двух рабочих. Возможно, кого-то наказали, по малолетству он не знал. Но точно знал, что завод продолжает работать, гонит бутылочную стеклотару. В старых прокопченных, дореволюционных цехах.

Пустырь, где он сейчас стоял, тоже относился к заводской территории. Две солидных горы угля под открытым небом, столько же шлака, гора разбитых бутылок — брак, вечный спутник социалистического производства. Зеленоватые стеклышки весело поблескивали повсюду, тропу натоптали прямо по отходам. Помнится, они с опаской пробовали пройти по тропе босиком — получилось. За годы осколки втоптались в землю, если идти осторожно, то не порежешься. Ага, но они-то лазили и на стеклоотвал, правда, в обуви. Наверно, мечтали найти на вершине что-то необычное. А что там может быть, кроме разбитых бутылок? Но самым притягательным местом являлись, несомненно, горы шлака. С них так здорово было съезжать в облаке пыли. С угольных горок они тоже ездили, но с оглядкой, понимали, что занимаются нехорошими делишками. И вот после таких покатушек возвращались домой, грязные, как черти. И ничего, лишь укоризненный взгляд от мамы. Почему не ругала? Тогда он считал, что по доброте, сейчас взрослым умом понимал, что родители подсознательно испытывали вину перед маленькими детьми, которых бросали в пустом доме на весь день. А что делать? Бабушки-дедушки далеко, а родители работают. Не работаешь — срок за тунеядство.

Он еще раз посмотрел на шлаковую гору и зашагал по тропе дальше. И тут же поморщился. Жесткий край новых сандалий безжалостно натирал костяшки на ноге. Пока обомнутся — половина лета пройдет. А на следующее лето — тоже новые, организм-то растет... Помнится, он все детство проходил, выворачивая ступню наружу, чтоб хоть немножко облегчить боль. Вывернутые стопы в результате остались с ним на всю жизнь.

Кожа на костяшках угрожающе багровела, до кровавых потертостей осталось совсем немножко. Он решительно снял сандалии и зашагал босиком. И решил, что обрежет внутренние боковины обуви к чертовой матери сразу, как вернется домой. Лучше изуродовать сандалии, а не ноги. Почему этого не сделал в свое время отец? А кто его знает. Может, не сообразил. Может, никто ему не жаловался. А скорее всего, на жалобы махнул рукой. Обувь есть, чего еще? В его военном детстве любая обувь была драгоценностью.

Тропа вела напрямую к Пожарному мосту. В прямом смысле пожарному — сгорел давным-давно. Но прочный железный, еще дореволюционный каркас остался. По нему проложили ненадежные досочные тропочки и ходили на другой берег реки, там на отшибе тоже имелась пара улочек. А машины ездили по другому мосту, бетонному, и назывался он, естественно, Новым. Сидеть под ним в детстве и слушать тяжелый гул машин над головой было страшновато. А вдруг обвалится? Что любопытно — действительно обвалился. Намного позже, когда он приехал сюда на день после армии, остатки моста валялись в мелкой воде, а машины ездили вброд. Машины, рейсовые автобусы, мотоциклы... Кача — река такая, что в половодье город смоет, но летом и курица перейдет.

Тропа к Пожарному мосту по дневному времени оказалась пустынной, все на работе. Только какая-то тетка в пестром платье вышагивала далеко впереди, возможно, спешила домой на обед. Делать ему за Пожарным мостом было нечего, и он решительно повернул налево. Если подняться слегка по пологому склону, можно выйти на поселковую улицу, с нее по крутой дорожке пойти еще выше, к коротенькой улочке на склоне сопки. Там в частном доме живет дядя Коля. Помнится, они с сестрой, когда нечего было делать, частенько туда ходили. Дядя Коля днем тоже работал, но у него была неработающая жена и собака во дворе, с которой можно было поиграть. И вообще, пока дойдешь до края поселка, пока вернешься — день и прошел, и вроде не скучно.

Дядя Коля. Никакой им не дядя, конечно, откуда у приезжих в таежном поселке может быть родня? Тем не менее, почти да. Каким чудом мама узнала, что дядя Коля ее земляк, что родился и вырос там же, где она, что у них куча общих знакомых по детству? Действительно, разве что чудом. Землячества оказалось достаточно для крепких, почти что родственных отношений. Они частенько ходили в гости к дяде Коле всей семьей. Он держал корову и иногда снабжал их дешевым молоком. Как он понимал сейчас, взрослым разумом — не дешевым, а бесплатным. Для своих дядя Коля был щедрым и отзывчивым человеком, особенно по пьяни. А так — ничего особенного, крепко выпивающий худой мужик без особых интересов или стремлений в жизни. Личного хозяйства и работы на стеклозаводе ему вполне хватало для жизненного благополучия. Дядя Коля погиб вместе со всей семьей уже после того, как они уехали. Рано прикрыли печную заслонку-вьюшку и отравились угарным газом. Скорее всего, после крепкой совместной выпивки. Такова смертельная особенность печей: отдавать тепло в дом, только если вовремя закроешь заслонку. Прозеваешь — и жар раскаленного нутра печи вылетит с тягой через трубу, печь еле нагреется. Поторопишься... ну, там имелись всякие варианты. От тягучей боли в голове до смерти, смотря сколько угарного газа глотнешь. В выпивающей семье смертельный вариант более чем вероятен, пьяный мало что соображает, когда прикрывает вьюшку.