11. Никогда не возвращайся

Черная башня Вихря торчала из воды, теперь изрядно перекошенная, а на ее верхушке чистейшей тьмой горел алтарь и, напоминанием о ступившем на эту землю зле, клубилась собственно чистейшая тьма. Контуры Вихря подрагивали — Заарней пытался от него избавиться. Теперь Вихрь служил перемычкой между мирами, и если его разорвут, то разорвут связь с нами.

Вода переливалась на солнце, плескалась до горизонта. Неглубоко, по колено; рябь бросала на дно золотую сеть. Камбала шустро зарылась в песок и рванула вдаль — вынашивать планы мести. Жизнь Первого Лорда стала сложнее, но определенно интереснее.

— Уха уплыла, — просто прокомментировал победу милосердия Шеннейр.

Мир казался застывшим, но вдали, в гладкой стеклянной поверхности, уже отражались синие тучи. Заарнею не хватало хорошей бури. Я представил, как обитатели плещутся на мелководье и греются на песчаных косах; мои будущие светлые маги вырастут быстро.

— Я пересоздам свою колонию заново, — Четвертый Лорд коснулся виска, и вдруг азартно сощурился, став полностью похожим на Тхиа.

Маленькая светлая искорка едва горела у него внутри. Норман стоял на месте, пока не превратился в одинокую черную точку.

Я не знал, правильно ли мы поступаем, доверяя ему. Нельзя знать заранее.

Врата развалились. Огромные костяные столбы лежали на земле, и длинные полотнища ткани полоскались в волнах. Надеюсь, мучениям существ, что были заточены внутри, теперь пришел конец. Энергии и координации, чтобы создать нового навигатора, у Хсаа'Р'Нэа теперь долго не будет. Хсаа'Р'Нэа научится жить самостоятельно: это единственное, что я, как светлый магистр, мог сделать для мира-паразита.

— Но гибели мира мы не увидим.

А я уже втянулся. Шеннейр сильно щурился от яркого света; он опустил руку в воду и прижал мокрую ладонь ко лбу и сразу подхватил:

— Обязанности мешают веселью. Но можно что-то придумать!

Таким, как Шеннейр, никогда не хватит крови. Я посмотрел на него и слабо улыбнулся.

Серебряный обруч оператора окутывал голову прохладой. С той стороны до меня пытались дозваться, и, кроме Гвендолин, это мог сделать только один человек.

— ...ни!

Этот человек достанет и в могиле.

Я вслушался, пытаясь понять, что, по мнению Миля, я забыл или не сделал — то ли забыл вместо защитных старых перчаток новые красивые белые, то ли не включил переговорный браслет — и горестно сообщил:

— Заарней побежден. Но он выпил из нашего мира слишком много крови. И теперь, чтобы выжить, мы должны отправиться на поиски мира-жертвы... — я сделал тщательно выверенную паузу, и быстро сообщил, предвосхищая бурю: — Да я невсерьез, Миль.

И отключился.

Жертвенник уже был перед нами. Тонкие розоватые стены и золотые витые колонны. Здание расширилось и устремилось ввысь. Шагнуть в темноту, где был едва подсвечен зеленоватый горизонт, а над землей поднимались ядовитые испарения, и огромный белый круг равнодушно висел над головой, было тревожно.

Я думал о том, что было бы, вернись я без Шеннейра. Никто не посмеет бросить обвинения мне в лицо. И Эршенгаль с его приятными вежливыми подручными для меня больше не страшен. Но часто ли станут задавать вопрос — почему светлый магистр вернулся, а темный нет?

Я протянул Шеннейру руку.

Заарней остался за спиной, и я забыл о нем, как только покинул.

...в лицо хлестнул ветер. Вокруг неслись рваные серые облака, подсвеченные электрическими вспышками; на камни лег косой дождь, и Шеннейр поднял щиты, прикрывая нас от дождя и от ветра. На верхней площадке Вихря было свежо и неуютно.

Я думал о том, как опишут наше путешествие те, кто остались снаружи. "И бились они три дня и три ночи; содрогалась земля, сверкали молнии над черной башней..." Найдутся десятки подходящих катренов. Но я светлый магистр, и я не умею сражаться.

Серебряный обруч, полностью выбравший свой ресурс, почернел и распался на нити. Вихрь ревел и свистел, прогоняя воздух через дыхательные шахты. Заарней тянул его и выкручивал, но Вихрь вцепился в него крепко, и корни Вихря прочно сидели в земле Аринди. Заарней был целым миром, и Вихрь растягивался, все сильнее. Нам надо успеть спуститься.

Но правда в том, что Заарней никогда не был важен.

Пелена облаков на мгновение разорвалась, открывая опустошенную землю Аринди, беспредельную, до самых хорских гор. Шеннейр коснулся воротника, как много раз до этого, чтобы достать цепочку с рыбкой-амулетом, и отдернул руку; отвернулся, потер переносицу и рассмеялся, смотря на распростертую под его ногами страну. Только что спасенную, может быть.

— Что может быть более великим...

Я выстрелил ему в затылок.

Заарней удобно попался мне под руку, но мое сражение было иным.

Я смотрел на тело под ногами. Время шло так тихо, так медленно, до головокружения невозможное. Крестик на прицеле погас, и стекло рассыпалось в крошево. Я опустил оружие и сказал:

— Благодарю за сотрудничество.

Так тихо. Так пусто.

Я всегда выполняю свою работу хорошо. Моей гильдии не в чем меня упрекнуть.

Вы неспособны на физическое насилие, как сказал Нэттэйдж.

Может быть.

Я светлый магистр, и вы будете думать так, как я пожелаю.

Конечно, они не могли бы меня упрекнуть. Они же мертвые.

"Весь мир крутится вокруг светлого магистра!", как однажды обвинил меня Миль.

Весь этот мир в моей голове.

Все эти чудовища, готовые сожрать мой разум.

Все эти мысли и идеи, которые борются между собой.

Я прикусил язык, чтобы не рассмеяться, а потом понял, что меня все равно некому услышать.

Ведь эмпатический мост работает в обе стороны. Эмоции Шеннейра передавались мне — кто мог сказать, что это хорошо? И мои эмоции передавались Шеннейру.

"Эмпатия — величайшая сила". Так говорил мне Мэвер.

Они все были правы. Мэвер был великолепным учителем.

Я видел войну. Я видел эти сражения, эти смерти темных, так дорого оплаченные, всю эту мерзость.

И тогда я понял — моя гильдия убивала темных так неэффективно!

Тени скользили внутри матовой поверхности стен, навсегда вплавленные в эти стены. Я скользил по ним ладонью.

Мне жаль, мне жаль, мне так жаль, что я не умер вместе с вами. Я ничего не придумал, чтобы вас спасти.

Я даже не знаю, как многие умерли. О чем они думали, что чувствовали. Меня не было рядом, и я ничего не могу изменить. Но, мой магистр Ишенга, вы развязали войну, которая уничтожила нас всех. Я не могу вас простить.

Моя тень скользила по стенам, и только она. Я так хотел не помнить. Я не хотел вас забывать, но ведь, в конце концов, я остался один.

Свет сияет над синим морем

Синее небо над синим морем...

Я понял, что ничего больше не могу сказать. Всему приходит пора умирать, и стихам тоже.

"Почему все твои стихи о волнах и о море?" — однажды спросил Матиас.

Что я мог ответить. Я так мечтал сбежать.

Моя камера осталась непотревоженной. Вихрь содрогался под моими ногами.

Война шла по миру. Я знал, что светлого и темного магистров, вместе спасающих мир, мало, чтобы ее остановить. Но если магистры вдруг случайно и одновременно погибнут, то это даст откат, который нарушит работу всех заклинаний. Нельзя воевать тем, чего нет. Недолго; но память Источников вскипит, и некоторые неконвенционные проклятия сотрутся.

Если светлый и темный магистр пожертвуют собой ради спасения мира, это даст великий символ для будущего. Мертвых любят больше. Они не могут испортить о себе впечатление.

Я считал, что это грандиозно. Темный магистр Шеннейр, вы мне благодарны? Теперь вы навсегда останетесь по-настоящему великим магистром. Но я — не ваша золотая ставка.

Браслет на руке потеплел. Меня пытался дозваться Миль; я снял браслет и катнул его по полу, и выстрелил на звук. Заклинание разбило браслет на осколки.

— Я же обещал, Миль, что вы будете жить.

Ведь у великого мага Миля великая роль.

А ведь клятва, которую я дал высшим, только что полностью перешла к Милю. Высшие были так самоуверенны и самодовольны, и клятва снизила их бдительность. Но мало обладать тайным оружием — надо успеть. Они протянули время и не успели.

Я раскрыл корпус оружия, отключил нервный центр, разобрал на части.

...И, в конце концов, я остался один, и все пошло не очень...

Не очень...

Я мог проиграть. Новый светлый магистр улыбнется таинственной улыбкой и скажет Так и было задумано и Светлые магистры не проигрывают. Некоторым светлым магистрам приходится сложнее, чем другим.

Я раскрыл корпус оружия, отключил нервный центр, разобрал на части, положил по обе стороны. И закрыл глаза.

Я так любил их всех и свою страну. Я так хотел вернуться.

Все мои действия, все поступки вели сюда. Поздно сожалеть и поздно думать о прошлом. Мир сделает оборот, и ничего не изменится. Волны будут биться о берег и стирать следы.

Один.

Два.

Три.

И гигантский механизм наконец замолчал.

.

.

.

.

.

.

.

.

.

Они не знали, кто создал их и зачем.

У них были разрушенные Врата. Тот, кто их создал, загадал сложную загадку. Но через мрак и фиолетовый хаос, через незримых ужасных несуществующих тварей, через тысячи длинных дней они найдут его, потому что он ждет их.