Гарри Поттер и Сила Крови

— Но нельзя же... так! — простонала Марта. — Сдаться без боя, без сопротивления!

— Ну почему же без сопротивления? — прищурился Эрик. — Если кто и способен оказать им сопротивление, то только я. Я кое-что умею, не забыли?

— Они тоже умеют! — выкрикнула Марта в отчаянии. — И побольше, чем ты! Я знаю, о чём говорю!

— О! — Эрик кивнул своим мыслям. — Ну наконец-то. Уважаемая госпожа заместитель директора...

— Для тебя — просто Марта.

— Марта, если хотите мне чем-то помочь — расскажите то, что знаете. Пожалуйста! Я должен знать!

Марта заколебалась, но не выдержала требовательного взгляда синих глаз. Она воровато оглянулась, и хотя вокруг не было ни души, это её не удовлетворило — она схватила Эрика за руку и затащила в подсобку со старыми мётлами, после чего с силой задвинула засов и опёрлась спиной на дверь.

— Спрашивай, — выдохнула она. — Что ты хотел бы знать?

— Я хочу знать, кто я. Откуда я взялся, кто мои родители. И хочу ещё узнать про тех людей, которые умеют. Это крайне важно!

— Но ты же умеешь видеть...

— Себя — нет. — вздохнул Эрик. — Когда я пытаюсь заглянуть в своё прошлое, я лишь слышу леденящие душу крики, а затем — вижу яркую зеленую вспышку. И всё.

— Я не знаю, кто ты и откуда. Тебя подбросили нам на крыльцо однажды ночью, и никто не видел кто и как! Пелёнки и всё прочее было совершенно обычным, даже без меток прачечных, так что узнать нам ничего не удалось, и даже полиция оказалась бессильной. Впрочем, ради одинокого сироты никто и не старался. Единственное, что было необычным...

— Да? — жадно спросил Эрик и подался вперед.

— Медальон. Простой серебряный кружок, с выгравированной на нём...

— Чем? — простонал Эрик. — Чем же?

— Старым готическим шрифтом там была выгравирована литера "h".

— "H"? — недоумённо спросил Эрик. — Почему именно она?

— Нет, "h", маленькая буква "эйч". Или же цифра "?".

— Или даже русская буква "Ч", — наморщил лоб Эрик. — Но что это значит?

— Никто не знает, — печально вздохнула Марта.

— Но есть ещё одна зацепка! — воскликнул Эрик. — Люди! Те, которые умеют! Они дали заказ на меня, а значит — они знают, кто я! Кто они, что вы о них слышали?

Марта вжалась в дверь и испуганно огляделась, но вокруг всё было тихо.

— Однажды я соприкоснулась с этим миром, — её шёпот был пронзительней крика. — Соприкоснулась опосредованно и краешком, и лишь поэтому я ещё жива. Я тогда пила в баре — мой так называемый бойфренд был в командировке — далеко, в Штатах, и я знала, что он сейчас крутит роман с какой-то вертихвосткой. Мне хотелось кого-то, и я зашла в бар, чтобы найти... или хотя бы напиться, чтобы заглушить своё желание. И там я подцепила, совершенно случайно — его.

— Он — умел? — в упор спросил Эрик.

— Нет, что ты! — усмехнулась Марта. — Он был секретарем нашего любимого премьер-министра, и с ним случилась личная неприятность — его бросила невеста.

— Такое случается, — непроницаемо обронил Эрик. — Даже с секретарями высокопоставленных шишек.

— Он быль пьян, — продолжала Марта, словно не слыша его. — Сильно пьян, достаточно сильно, чтобы забыть про осторожность, но недостаточно, чтобы речь стала нечленораздельной. Я ему даже не нравилась, судя по всему — он просто уцепился за меня, как за спасательный круг, как за кого-то, кому можно изложить свою беду, выговориться, выплеснуть свою боль. И он действительно её любил, судя по всему, а она... её забрали эти.

— Как — забрали? Соблазнили? Уговорили? Пригрозили?

— Он рыдал и говорил, рассказывая о людях, которые выходят из старых картин, и строят его начальника, премьер-министра Англии, как какого-то нашкодившего мальчишку! Они отдают приказы, помеченные красной литерой "М", и они к исполнению обязательны! А в противном случае, или даже если им просто что-то не понравится — смерть для всех причастных, смерть очень жуткая, которая подкрадывается откуда угодно, и от неё не спасёт ничто — ни лучшая в мире охрана, ни бункер с толстыми стенами, ни пластическая операция и попытка затеряться в толпе. И вот однажды к нему заглянула невеста, чтобы обговорить какую-то важную деталь назначенной на следующие выходные свадьбы. Форму свадебного букета обсуждали, или количество ленточек на машине... Неважно. А тут во внеурочное время картина ожила, и здоровенный негр, выпрыгнувший из неё, изрек "какая цыпочка", навёл на неё какую-то палочку и что-то шепнул. И невеста, беззаветно влюблённая в своего избранника, которая только что светилась от счастья, обсуждая милые свадебные пустяки — вдруг дернулась, и глаза её остекленели... Она сдёрнула с пальца и равнодушно бросила на пол кольцо, врученное ей на помолвке, потом подошла к негру и страстно поцеловала его в губы. А негр швырнул на пол несколько разлетевшихся бумаг, ухмыльнулся и сказал: "Исполнить до завтра, рогоносец", после чего схватил девушку за талию и растворился с ней среди пейзажа Вермеера.

— И что секретарь?

— Он словно обезумел, он сорвал со стены картину и изорвал её в клочья — ничего, впрочем, не обнаружив, никакого секретного прохода или чего-то в этом духе. Потом он схватил принесённые негром документы и поплелся в бар — чтобы хоть с помощью алкоголя выровнять накренившийся набок мир. Он показывал мне их — там речь шла о каком-то мировом финансовом кризисе, и дата почему-то стояла — 2008-й год. Но самое главное, тогда я в первый раз увидела эту букву! Может конечно я была слишком пьяна и мне померещилось, но литера "М" в углу каждого листочка выглядела как рана, налившаяся свежей кровью, и на неё было страшно смотреть!

— В первый раз? Значит, был и второй?

— Да. Сегодня. Когда ко мне прибыл чиновник министерства и отдал подписанный министром приказ — передать тебя на усыновление семейке неких господ. И вручая приказ, открыл папку — и известная тебе литера горела в уголке лежащей там бумаги, как знак судьбы.

— Понятно... А что было дальше с секретарём?

— Мы поехали ко мне, выпили ещё... Он наконец уснул, но метался и бредил всю ночь, у него поднялась температура, он выкрикивал что-то бессвязное, про какую-то империю, какого-то Круцио (итальянец, что ли?) и поминутно поминал непонятного кадавра... Я меняла ему холодные повязки на лбу, пыталась успокоить как могла, пела колыбельные, которые могла вспомнить, и он затихал... Но под утро сон сморил меня, а когда я проснулась — в квартире уже не было ни его, ни бумаг. Тогда я поехала на работу, сюда, неудачно выскочила из машины, сломала ногу... Дальше ты знаешь.

— А больше ты ничего не слышала о нём?

— Слышала, в тот же день, по радио. Оказывается, секретарь премьер-министра ехал с невестой на машине, но не справился с управлением, машина перевернулась и загорелась. Не сразу разгорелась и горела неохотно — шёл дождь, но сгорела тем не менее дотла, вместе с людьми. По дороге ехали машины, но никто ничего не видел, никто не помог! Понимаешь?

— Ещё бы. Чисто сработано.

— С тех пор я боюсь включать радио, потому что всё время гадаю — какая часть несчастных случаев, аварий и катастроф, случающихся ежедневно — их рук дело?

— Скоро я это узнаю, — Эрик сжал зубы и шагнул к двери. — Мне пора. Спасибо за рассказ.

— Эрик, я... — я чувствую, что должна тебе ещё что-то сказать, что-то очень важное! Но не знаю, что именно, — растерянно закончила она.

— Вы всё сказали, — Эрик обернулся и оделил её прощальной улыбкой. — Я отвечу на ваш невысказанный вопрос. Ответ: да. Вы воспользовались предоставленным вам шансом. Воспользовались правильно. По-человечески.

— Прости меня, прости, прости. — тихо повторяла Марта, молча глядя на его спину. Эрик шёл по коридору так, как жил — прямой и несломленный.

— Что ж так долго? — капризно поинтересовался здоровяк, переминаясь у огромного чёрного "Кадиллака". — Я уже хотел вломиться внутрь и всё разнести!

— Ты куда-то спешишь? — Эрик открыл дверь и положил внутрь рюкзачок с пожитками и шестиструнную гитару. — Или, скорее, боишься опоздать?

— Я ничего не боюсь! — взревел здоровяк.

— Боишься, — уверенно констатировал Эрик. — Боишься, очень боишься, что твои хозяева накажут тебя за опоздание.

— Я их помощник...

— Ты их раб! Или, хочешь, сказать, тебе нравится слышать детские крики? Или хоронить истерзанные трупы? Я же вижу — тебе это отвратительно!

— Я понимаю, чего ты добиваешься, — прошипел здоровяк, неспешно приближаясь. — Ты не дурак и правильно понял, что тебя ждет. Потому решил меня спровоцировать, чтобы я убил тебя — быстро и по возможности безболезненно. Так?

— Ну конечно. — равнодушно ответил Эрик. — Я тем самым убиваю двух зайцев — и себя избавляю от мучений, и приют вывожу из-под удара. Плюс тебя, пособника этих психов, накажут, может даже убьют — мелочь, а приятно.

— Т.е. одной пулей трех зайцев, да?

— Нет. Потому что ты не заяц. Двух зайцев убиваю, и давлю одного таракана. Вот так. — Эрик метко плюнул здоровяку на ботинок.

Здоровяк взревел и принялся изо всех сил топать пострадавшим ботинком, пытаясь его очистить.

— Да, именно так и давлю, — повторил Эрик.

— Но ты забыл одну мелочь, — здоровяк внезапно успокоился и вновь начал приближаться к пареньку, неспешным плавным шагом, выдававшим, впрочем, многолетнюю выучку. — Можно сделать человеку очень больно, не оставляя следов — и я это умею. Давай, доведи меня — и испробуешь моё умение на себе.

Эрик ухмыльнулся и принялся встряхивать ладони и разминать пальцы.

— На что ты рассчитываешь, глупыш? — Здоровяк остановился в шаге и медленно протянул руку к шее парня. — Намерен драться со мной, что ли? Какой-нибудь морпех или десантник, возможно, и смогли бы... нет, не победить, но не даться мне в руки живыми, чтобы мне пришлось бы не скрутить их, а убить. Но ты посмотри на себя, ты ведь ещё ребёнок! У тебя шансов просто нет, никаких! Ты ведь даже драться не умеешь!

— Зато умею кое-что другое, — Эрик дотронулся до правой руки здоровяка, и тот внезапно отшатнулся и взвыл, хватаясь за покрасневшую ладонь.

— Что это? — здоровяк непонимающе смотрел на расползающееся по руке красное пятно.

— Оса укусила, судя по всему, — предположил Эрик. — Это же Лондон, тут дым, смог, туман, плохая экология — вот насекомые с ума и сходят, на людей кидаются. Впрочем, не только насекомые.

— Ах ты мелкий... — левая рука здоровяка схватила Эрика за шиворот, начала поднимать — и последовало новое прикосновение, и за ним — новый крик боли.

Наступила пауза. Эрик привалился спиной к черному боку "Кадиллака" и пытался отдышаться, а здоровяк приплясывал от боли и тихо ругался, глядя на опухающие ладони.

— Продолжим? — предложил Эрик, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Нет уж! — здоровяк отпрянул. — Чего ты хочешь, объясни мне? Сбежать? Не выйдет, они найдут тебя, а предварительно — раскатают весь твой любимый приют по брёвнышку, и позабавятся с каждым из его воспитанников! Ты этого хочешь?

— Как тебя зовут? — внезапно спросил Эрик.

— Микаэль... Можно просто Мик.

— Хорошо, Мик. Поехали, посмотрим на твоих... работодателей.

Не дожидаясь ответа, Эрик нырнул в машину. Мик пожал плечами и последовал за ним, распухшими руками едва сумев открыть дверцу. Мотор заурчал и Кадиллак плавно двинулся с места, вливаясь в плотный поток машин, текущий по лондонским улицам.

— Дай руку, — предложил Эрик. — Станет легче.

Мик с опаской протянул руку. Чуткие пальцы коснулись его ладони, чуть сжали, надавили, скользнули...

— Всё, — безжизненным голосом пробормотал Эрик. А Мик радостно наблюдал, как рука обретает прежний — нормальный — цвет и вид.

— Ни фига себе, — присвистнул он. — Это ты так и убить можешь, да?

— Нет.

— Силёнок не хватит?

— Не смогу, потому что я не похож на твоих работодателей, вот почему! — внезапно рявкнул Эрик. — Я человек, а не... не...

— Ну? Договаривай!

— Да я и слов-то таких не подберу!

— Да, конечно, — горько сказал водитель. — Тебе легко судить. Тебя жизнь не била наотмашь мордой об стену, когда нет выбора, нет выхода, кроме как предать... или предать, и ты вынужден лишь выбирать — кого именно?

— А, то, что меня ждёт — это не мордой об стену? — тихо спросил Эрик.

— Твоя взяла, — столь же негромко буркнул водитель. — Ты меня ненавидишь, осуждаешь, проклинаешь, я знаю — все предыдущие тоже ненавидели и проклинали. Но никто не дал себе труда попытаться меня понять. Одна сплошная ненависть — о, если бы эти проклятия имели материальную силу — страшно даже представить, что со мной было бы!

— А они и так материальны, — ответил Эрик. — И ты узнаешь это, со временем. Наш мир не добр, он — справедлив. Прощения не будет, но расплата — неминуема. Отольются кошке мышкины слёзки — поверь, ты пожалеешь о каждой секунде своей работы на этих. Но будет поздно!

— С чего бы это? Где проявления этих проклятий? Я молод, здоров и силён, я радуюсь жизни, каждый вечер гуляю в дорогих клубах, пью допьяна, швыряю деньгами, которых у меня полные карманы! Скажешь, это проклятье?

— Конечно, — сдержанно ответил Эрик. — Ты думаешь, я тебя не понимаю... ты ошибаешься. Я понимаю тебя лучше, чем ты сам себя! Эти загулы — они ведь не от хорошей жизни у тебя происходят. Ты отчаянно пытаешься забыть...

— Что забыть? — грубо спросил Мик, ожесточенно крутя баранку. — Что мне забывать?

— Крики. Те самые детские крики, о которых ты говорил там, у детской площадки — думаешь, не видно, как тебе больно из-за них? Ты пытаешься их забыть, засыпать деньгами, залить алкоголем, задуть кокаином — но облегчение кратковременно, а потом они возвращаются, стократ сильнее. И ты ничего не можешь с этим поделать!

— Да, чёрт возьми! — Мик резко нажал на тормоза и развернулся всем телом к Эрику. Глаза его были налиты кровью, и лик — ужасен. — Да, не могу! Я уже попал сюда, в эту ловушку, в этот ад, именуемый нашим миром — и устроился слугой самого дьявола! Мне нет прощения и нет избавленья, есть только возможность забыться, хоть иногда, это уже так много!

— Но чем дольше ты им служишь, те тяжелее твой груз на сердце, тем глубже раны на душе! Это путь в бездну, это дорога в саму преисподнюю. И ты идёшь по ней, погружаясь всё глубже и глубже!

— А что ты мне предлагаешь? Отказаться? Остаться без денег на выпивку и наркотики? Без возможности забыться хоть ненадолго? И как мне жить, видя каждую ночь их лица? Они не кричат во сне, они молча стоят и смотрят на меня — а кричу я, каждую ночь, когда я недостаточно пьян, чтобы уснуть без сновидений!

— Но их не прибавится...

— Но уже убитые — никуда не денутся! Я ведь принадлежу моим хозяевам — о, они меня крепко держат, не сорвусь и никуда не денусь!