Гарри Поттер и Сила Крови

Пролог

Старик стоял у окна.

Когда-то это было красивое, классическое немецкое окно, с благородным бронзовым переплётом, и прозрачнейшими стёклами производства лучших стеклодувов. Теперь же бронза скрутилась и почернела от невыносимого жара, а кое-где сохранившиеся остатки стёкол таращились старой, уродливой, и при этом голодной пастью.

Именно так должна выглядеть война, — подумал старик, осторожно касаясь дрожащим пальцем острого стекольного зубца. — Гнусная пасть, которая пожирает всех! Сначала она пожирает беззащитных, потом невиновных, за ними и непричастных, но в конце-концов очередь доходит и до защищённых, причастных и виноватых. До нас. До таких, как я.

В ультрамариново-синем небе плыли лёгкие перинки облаков. Солнечные лучи играли в них, бросая отсветы на окружающий мир. Тёплый ветерок доносил запах свежей пашни, юной листвы и растёртого в руках листа дуба. Это был запах надежды. Запах жизни.

Старик вздохнул. Он не обманывал себя — для него эта весна была последней. Возмездие неотвратимо надвигалось — ветерок доносил отдалённый гул канонады, помимо весенних запахов, и даже среди них чуткий нюх старика отличал резкий запах пороха и сладковатый смрад горелой плоти и горелого железа. Или это воображение разыгралось, играя с хозяином злую шутку из-за осознания неотвратимо надвигающегося будущего? Старик понимал — в лучшем случае, его ждёт тюрьма — надолго, на десятилетия. Сырой каменный мешок, страшная и неподкупная охрана, высасывающая силы и лишающая надежды, ещё до того, как успеешь её испытать. Там не получится стоять у окна высокой башни своего родового Зелёного замка, наслаждаясь весенним теплом, и замирая от обжигающе-острого осознания — эти невинные удовольствия в его жизни последние. Дальше будет только страх, лишь холод и сплошное отчаяние.

Может, покончить разом со всем этим? — рука выхватила волшебную палочку, а глаза блеснули былым огнём, и стало ясно — не такой уж он и старик, несмотря на седину, сгорбленную спину и дрожащие пальцы. Лет пятьдесят, не больше. — Как там говорил тот русский: "Лучше ужасный конец, чем ужас без конца"? Одно короткое заклинание, энергии наверняка хватит, должно хватить — это ведь не отклонять снаряды и не взрывать полутонные бомбы на подлёте, это попроще и совсем не больно, так говорят — одно движение, два слова, и...

Рука бессильно опустилась. Рукав утёр вспотевший лоб, вздрогнув от холода — пот был ледяным (как у мертвеца, — мелькнула мысль), и игла страха вновь пронзила сердце. Чем больше старик думал о том, что ждёт его там, за чертой, тем сильнее его это пугало.

"За всё приходится платить", — вспомнились спокойные слова того проклятого русского. — "И лучше расплатиться здесь, в этой жизни, пока есть шанс хоть что-то исправить. Потому что там — нет милосердия. Там — справедливость. И каждое мгновение боли, испытанной человеком здесь по твоей вине — там вернётся тебе, и покажется вечностью. А уж после того, что твои натворили здесь — вечность вечностей мук тебе гарантирована. За всё надо платить. За силу — тем более".

Позади раздался шорох, и старик неожиданно мягким и плавным движением скользнул в сторону, разворачиваясь и поднимая палочку. Но это оказался один из своих. Чёрный мундир, серебристые молнии, стилизованные под готические руны, в петлице. Усталое лицо, оловянные, ничего не выражающие глаза (это плохо, это признак, что заклинание Империо заканчивается — промелькнула мысль) заканчивается. Это был свой. Один из четырнадцати, которых старик ещё мог контролировать, привязав к себе заклинанием. Остальные давно разбежались.

— Что тебе, Курт? — деловито осведомился старик. — Русские начали новую атаку? Где остальные?

— Спят, — безжизненно проронил Курт, глядя прямо перед собой. — К вам пришёл посетитель. Мы попытались его задержать, но все заснули. А меня он отправил к вам, предупредить. Вот я и...

Курт широко зевнул и мягко осел наземь. А за его спиной...

— Привет, дружище! — радостно всплеснул руками входящий в комнату бородач в мантии, странно выглядящей здесь, среди копоти, обломков мебели осколков битого стекла. Словно век шестнадцатый заглянул в гости к двадцатому. — Или как это по-вашему: Гутен морген? "Зиг хайль" говорить не буду, оно уже неактуально. Как поживаешь, Грюн? Что-то неважно выглядишь!

— Привет, Альбус, — растянул губы в подобии саркастической усмешки Грюн-де-Вальд. — И давно это... неактуально?

— Со вчерашнего дня! — радостно провозгласил Альбус Дамблдор, движением палочки создавая себе кресло и присаживаясь в него — без приглашения. — Неактуально со вчерашнего дня, то есть с тех пор, как Адольф ласты склеил. Но главное — мой портрет он дорисовать успел! Так что буду теперь гордиться, вспоминать и всем показывать. А все мне будут завидовать — потому что такого нет ни у кого больше!

— И от чего ж он врезал дуба? Апоплексический удар табакеркой в висок?

— Фи, ну отчего же так грубо? — оживлённо вскричал Дамблдор. — Небольшое заклинаньице, начинается на "авада", а заканчивается на "кедавра", а после короткое "пиро" — и от него не осталось даже пепла. Зато теперь пусть историки гадают — а куда ж это он делся из секретного бункера? Пусть выдумывают разные концепции и спорят до хрипоты, а я полюбуюсь со стороны на схватку.

— Да, это тебе свойственно, — у Грюн-де-Вальда дёрнулся уголок рта. — Разжечь пожар — и пусть другие в нём сгорают, убивая и калеча друг друга. А ты полюбуешься со стороны... и заодно загребёшь жар их руками!

— Мы придумали этот план вместе! — попробовал возразить Альбус.

— Да, верно. Но я не представлял себе, что всё это получится так. Так мерзко, так гадко, так страшно и холодно — зачем, Альбус? Реки крови, горы трупов, искалеченные тела и души, незаживающие шрамы, подрубленные под корень целые народы — и ради чего? Ради примитивной силы, которую потом пришлось и ухнуть полностью на защиту себя, любимого?

— Сила не бывает примитивной, — назидательно поднял палец вверх Дамблдор. — Сила — это сила. Кто силён — тот и прав. А кто её бездарно растратил, тот оказался её недостоин, и вскоре лишится — вместе с головой!

— Смотришь на меня, Дамблдор? Решил отомстить! Так вот ради чего это всё...

— Фу, ну нет, конечно же, — поморщился Альбус. — Это слишком просто и примитивно. Тебе всегда недоставало утончённости, Грюн. Одной пулей я убиваю сразу нескольких лис. Ты бывал на лисьей охоте, кстати? Там очень красиво: гарцуют кони, псы рвутся с поводков, гремят рога...

— Я и сейчас на ней, — криво усмехнулся Грюн-де-Вальд. — Только, похоже, в качестве лисы.

— Ну, не обижайся! Быть лисой тоже почётно. Особенно если из твоего хвоста сошьют воротник, а шкуру повесят у камина. Кстати, всё могло бы сложиться иначе, если бы ты тогда не сказал мне "нет"...

— Значит, ты лишь из-за моего отказа твоим гнусным домогательствам устроил эту бойню?! Из-за своей извращённой похоти обрёк десятки миллионов людей на смерть?

— Ну почему же? — Дамблдор с удовольствием потянулся в кресле. — Не только из-за этого. У меня далеко идущие планы по поводу этой войны, и целых три причины её начать. Шоколадушку хочешь?

— Да засунь свою шоколадушку себе в...!!! Ты хоть понимаешь, что ты наделал?

— Нет? Ну, тогда я сам съем. А что я такого наделал? Тебе что — жаль людишек? Зря. Бабы новых нарожают... Кстати, хорошая фраза, надо будет напрячь историков, чтоб приписали её какому-нибудь русскому герою войны, чтоб не сильно задавался...

— Да плевать на людей! Ты о нас подумал, о магах?! Да в Германии их почти не осталось, кто погиб под Москвой, кто в Сталинграде, кто на Курской дуге. Но большинство — от ваших бомб, вы почему-то бомбили не военные объекты, а жилые районы и больницы, у нас не осталось ни одного целителя...

— Так безопаснее, — невозмутимо изрёк Дамблдор. — Над жилыми районами отсутствовала ПВО, бомбить можно было совершенно безнаказанно!

— Да, мочить беззащитных — вы, англичане, это любите...

— Вы, немцы, не отстаёте! Это ж одна из наших европейских ценностей — важна лишь моя жизнь, в крайнем случае — моих сородичей, но врагов-то чего жалеть?

— Ну хорошо, на наших тебе наплевать... так подумай о своих! — сверкнул глазами Грюн-де-Вальд. — Мы ведь лупили по вам чем только можем, от бомб до ракет Фау-2, а они не разбирают, маг ты или не маг, и от ударной волны и разлетающихся осколков защититься непросто! Тем более что ваши не отсиживались...

— Умные — отсиделись, — пригладил бороду Дамблдор. — А дураки действительно прыгали по крышам, гася зажигалки, отклоняя бомбы, останавливая осколки... Теперь их нет, почти всех, а я — есть. И между мной и моей целью никто не стоит!

— В министры метишь?

— Нет. — серьёзно ответил Дамблдор. — Министр слишком на виду, чересчур неудобный пост. Я предпочту занять высокий пост, но в стороне от политических дрязг, и дёргать за ниточки. Например, стать директором Хогвартса, лет через десять сподоблюсь...

— И будешь взращивать преданных тебе сторонников с детства? Умно, умно...

— А то! Вот поэтому-то война мне и понадобилась. Не себя ради, но вящей пользы Хогвартса для!

— Ага! Конкуренты...

— Ну разумеется! Маги не хотят отдавать к нам своих детей, утверждая, что мы их учим какой-то ерунде. Предпочитают посылать детей в немецкий Визенберг, болгарский Дурмстранг или русский Китеж. Ещё немного, и мне пришлось бы править не школой, а музеем! Это мне, одному из самых могучих волшебников мира! Пока что одному из...

— Чего ты так уставился на мою палочку? Ах ты ж... ты догадался!

— Ну разумеется! У нас хорошая библиотека, сохранилось подробное описание... Это, кстати, вторая причина.

— Так почему бы просто не вызвать меня на дуэль? Безо всяких этих сложностей?

— Вероятность победы невысока, — скривил губы Дамблдор. — Против тебя, да с такой палочкой тяжело пришлось бы... а вот сейчас, когда ты изнурён атаками, исчерпал свой резерв до предела, не спал несколько дней... я угадал? Ну конечно же угадал, ты вон едва на ногах держишься. Теперь шансов нет у тебя! Можешь посопротивляться для виду, и тебе, возможно, не будет больно. Ну что, приступим? Я даже предоставлю тебе право первого удара, вот такой я сегодня добрый!

— А какая третья причина? — полюбопытствовал Грюн-де-Вальд.

— Желаешь потянуть время? Ладно, тяни, только не слишком усердствуй, пару минут я тебе дам... но не больше! А пока расскажу про третью причину, — Дамблдор прикрыл глаза. — Она наиболее веская изо всех. Ты никогда не задумывался, к чему идёт человечество, в глобальном масштабе? Что будет и чем всё закончится?

— А то непонятно? У нас ничего не изменится. Будем рождаться, жить, колдовать и умирать, изучая и произнося одни и те же заклинания, которые учили наши прадеды и будут учить наши правнуки. Вечный бег — по вечнозамкнутому кругу времён.

— Я не о нас. Я о магглах... о людях.

— А они тут при чём? С тех пор, как они перестали охотиться за нами со своими кострами и святой водой, и увлеклись своей наукой — пусть живут как хотят, у них своя жизнь, у нас — своя. Мы друг друга не касаемся и даже не интересуем.

— В том-то и беда, что наукой... Ты никогда не задумывался о том месте, которое мы, маги, занимаем по отношению к людям? И как менялось это место со временем? Начиная с древнейших времён, когда наши способности настолько превосходили возможности среднего человека, что нас нередко принимали за богов? А теперь даже сильнейший маг со старшей палочкой не может отразить их бомбы и снаряды!

— Положим, я их отразил...

— Но они вымотали тебя до предела! И это при том, что тут по сути второстепенный участок фронта, а был бы ты в Берлине во время штурма, когда от разрывов их тяжёлых снарядов дрожала земля, и мнилось — вот он, конец света... — Дамблдор резко сменил тон с мечтательного на деловой. — Видел бы ты, как магглорождённые первокурсники морщат носы и кривят губы, увидев наши бытовые условия! Им, привыкшим к электрическому свету и авторучкам, приходится царапать гусиными перьями по пергаменту в тусклом свете канделябров! Ты понимаешь, что это значит?

— Ну ещё бы! Люди стали вровень с магами, и тебе это не по нутру.

— А ты подумай, что будет завтра?

— О! — Грюн-де-Вальд прикрыл глаза. — Кажется, я понял. Магглорождённые не придут к тебе в школу, если у людей условия жизни будут качественнее, а достижения — масштабнее, причём опираться они будут не на силу древних заклинаний, а лишь на разум самого человека... Это конец вам всем!

— Нам! Нам всем, магам. Потери оказались серьёзнее, чем я рассчитывал, мы не выживем, сочетаясь браком только друг с другом — нас слишком мало осталось, все родовитые семейства уже давно породнились, а близкородственное скрещивание — не та вещь, которую я пожелал бы своим детям...

— Нет, вам! Тем, кто держится за замшелые традиции, никак не позволяя им сдохнуть. Которые предпочитают прятаться от людей, а не сотрудничать с ними!

— Хочешь сказать "Повелевать ими"? Ты ведь никогда не примешь людей как равных — о, я хорошо тебя изучил!

— Это всегда было и всегда будет: одни повелевают, а другие — подчиняются! Иначе не будет! Мы не равны, и потому никакое равенство меж нами невозможно! А если они, за счёт своей науки, окажутся сильнее — что ж, они победили! Сильный должен править, слабый должен уступить!

— Знакомый базар...

— Да, это из речей нашего фюрера... покойного фюрера!

— Но вот в этом вы с фюрером очень сильно ошиблись, — Дамблдор победно улыбнулся. — Я всех сравняю. Белых и черных, больных и здоровых, мужчин и женщин...

— Ещё скажи: умных и глупых!

— Именно! Это убьёт их научно-технический прогресс, и вместо стремления к звёздам они будут стричь тех, кто высовывается, как делал Прокруст. И трёхмерная спираль Истории утеряет вертикальную составляющую и опадёт в замкнутый цикл: минуют века и тысячелетия, но меняться будут лишь имена правителей да названия выигранных ими битв. А люди... люди навсегда останутся жалкими, ущербными существами, занятыми исключительно погоней за какими-то побрякушками пятой модели, и не замечающими владык Мира — магов! Это будет называться — политкорректность. Ещё лет 50 — и так будет! А вот что будет с тобой — вопрос открытый. Пора решать. Ну?

— Знаешь, я не ангел и никогда им не был. Я творил многое: миллионы погибших — тяжкий груз, но... я никогда не преступал некую грань. Погубить людей, организовать геноцид, строить концлагеря и печи для людей — это ужасно, но то, что ты предлагаешь — во сто крат хуже! Даже я никогда не собирался загнать в стойло для скота всех немагов в целом! Может, я и фашист, но ты и твои идеи — куда отвратительнее!... Не делай этого! Одумайся!

— Ты не понял, — спина Дамблдора напряглась. — Я не раздумываю и не советуюсь с тобой. Я тебя информирую. Так будет. Будет так, как я сказал. Кто меня остановит?

Установилась тишина. Двое мужчин: один замерший у выбитого окна, другой напряжённо застывший на самом краешке кресла — сверлили друг друга взглядами, и было понятно, как никогда — они ровесники.

— Ты упускаешь из виду одно обстоятельство, — проскрипел Грюн-де-Вальд. — мы в этом мире не главные. Над нами существует... Некто. И он ужасно не любит полных побед и всякого рода "окончательных решений", и выказать эту свою неприязнь он может самыми невероятными способами. Ты готов помериться силами с Ним?

— Тьфу ты, поповские сказочки, — Дамблдор заметно расслабился. — Этот некто себя не проявляет уже очень, очень давно. Я-то надеялся, что у тебя хватит смелости попытаться остановить меня лично, а не надеяться на высшие силы...

— Чтобы ты потом мог поклясться, что я на тебя напал, а ты лишь защищался?

— Не буду отрицать. Кстати, я забыл тебе сказать: можешь порадоваться, России, сокрушившей твой рейх — скоро конец. Я разработал план "Дропшот", так что скоро атомные бомбы обрушаться на их города. Ты видел когда-нибудь взрыв атомной бомбы? Восхитительное зрелище! Тем более что от проникающей радиации не смогут спастись даже маги, просто не умеют пока от высокоэнергетических частиц защищаться...

— Но... почему именно русских?

— Почему? — Дамблдор прикрыл глаза. — Потому что они мешают мне. Просто одним фактом своего существования. Я тут стараюсь, из кожи вон лезу, превращаю магглов в стадо потребителей — а русские пытаются воспитывать творцов и лететь к звёздам! Нет, мне такое не нужно. Я решил — они умрут!

— Ах ты сво...

Сверкнула вспышка.

Это Грюн-де-Вальд взмахнул палочкой, и к Дамблдору метнулся вращающийся ослепительно белый крест. Но Дамблдор оказался непрост — быстрым рывком отскочив в сторону, взмахнул палочкой — и в сторону немца метнулись целых три сгустка энергии. Крест ударил в опустевшее кресло, и оно взорвалось мириадом щепок, заставив Дамблдора на миг прикрыться локтем. Этого мига опытному Грюн-де-Вальду оказалось достаточно, чтобы перехватить контроль над сгустками заклинаний.

— Два парализующих, одно смертельное, — промелькнула мысль, при взгляде на замершие на миг сгустки. — Альбус больше хочет меня обезвредить, чем убить.... Хорошо.

Палочка Грюн-де-Вальда взметнулась подобно диаграмме осциллографа, и два сгустка рухнули на пол, а третий метнулся к бывшему владельцу. Дамблдор напрягся, палочка мелькнула — и воздух перед ним замерцал и уплотнился, по нему словно пробежали радужные волны. Заклинание ударило в этот щит и исчезло.

— Свасти... — Грюн-де-Вальд начал произносить заклинание, но не смог его закончить — он побледнел, горло перехватило, и ноги отказались держать вес тела. Старик припал на одно колено и замер.

— Энергии не хватает? Ну наконец-то!

Довольная улыбка озарила лицо Дамблдора, а палочка продолжила движение, ещё миг — и от Дамблдора к Грюн-де-Вальду понёсся расширяющийся полукруг переливающегося всеми цветами радуги пламени высотой в два человеческих роста, охватывая весь пол, не давая возможности уклониться или увернуться...

Грюн-де-Вальд и не стал уклоняться или уворачиваться. Он взмахнул палочкой и поднялся почти к самому потолку. Пламя ударило в стену — брызнули капли раскаленной магмы. И всё исчезло.

— А я всё думал: зачем в ваших немецких замках столь высокие потолки? — пробормотал Дамблдор. — Теперь понятно.

Грюн-де-Вальд раскинул руки и откинул голову назад, собирая энергию отовсюду, и Дамблдору на миг почудился могучий поток, вливающий магию в его сильную, но опустошённую оболочку. Ещё пара секунд — и ему хватит энергии закончить заклинание, и тогда...

Когда было очень нужно, Дамблдор становился предельно быстр. Вот и сейчас он, без раздумий и колебаний, совершил палочкой короткое движение. И его радужный щит метнулся к Грюн-де-Вальду, облепил его тело и вжав в стену почти под потолком. Немец рванулся, но щит держал крепко.

— Ну вот и всё, — Дамблдор довольно подбросил и поймал палочку лихим ребяческим жестом. — Это оказалось куда проще, чем я думал. Ты всегда был слабаком, Грюн. Недаром тебя победили какие-то русские. Несмотря на твою волшебную мощь, равной которой не было!

— Равной — не было. — язык Грюн-де-Вальда едва шевелился, но говорить он мог. — Но превосходящая — была. Мы упустили сущую мелочь — любовь. Любовь к Родине, к родным и близким, к домашнему очагу... Это такая защита, против которой бесполезны любые заклинания!

— Но эта любовь бесполезна против снарядов и пушек. Ты на момент начала войны превосходил их во всём! По людским резервам — в полтора раза, по войскам первой линии — в три раза, а по количеству грузовиков — в 20 раз! Неужели сложно было убить их всех вместе с их любовью? Чтобы мне не мараться!

— Мы убивали их миллионами, Альбус... Не щадили никого — ни стариков, ни женщин, ни детишек. Казалось, ещё чуть-чуть, ещё пара усилий, и они дрогнут и разбегутся. Но вышло всё не так. Чем больше мы убивали, тем большее их количество становилось в строй, чем большую жестокость мы проявляли — тем ожесточённее они сопротивлялись. Чем сильнее мы их ненавидели — тем больше они любили Родину и друг друга. И они сломили нас — любовь одолела силу.

— Не силу, а твою слабость! — громыхнул Дамблдор. — А силу, настоящую силу — они скоро увидят. Когда армады наших летающих крепостей с атомными бомбами на борту окажутся над их городами, и уже десятки миллионов людей обратятся в щепоть радиоактивного пепла...

— Ты профан, — вздохнул Грюн-де-Вальд. — Извини, но в иных областях ты до сих пор полный профан, несмотря на длину твоей бороды... Те, что погибнут — умрут не зря, и даже когда быстрые нейтроны твоих бомб будут рвать на клочки их клетки и хромосомы, они успеют выкрикнуть проклятье тебе — проклятье такой силы, против которого не помогут даже твои радужные щиты. — Грюн-де-Вальд презрительно оглядел сковавшую его тело плёнку. — Да, ты можешь убить десятки миллионов, не сомневаюсь — но десятки миллионов останутся. И они придут. Они придут за тобой!!!

Дамблдор вздрогнул и поспешно отвёл глаза. Его беспомощный противник, намертво пришпиленный к стене, возвышался над ним — и, как ощущал Альбус, не только в буквальном смысле. По плёнке катились радужные волны, но старик улыбался — спокойно и насмешливо, уголками губ, но от этой улыбки хотелось бежать без оглядки.

— Ты просто трус! — безо всякой уверенности в голосе воскликнул Дамблдор. — Русские победили тебя, и ты их боишься!

— Да, боюсь, — легко признался Грюн-де-Вальд. — Воспоминания до сих пор бросают меня в дрожь, и я просыпаюсь с криком. — Палочка в его руке шевельнулась, и от виска к ней поползли туманные нити, обволакивая её, становясь гуще, плотнее... — И если бы ты видел то же, что и я — кричал бы ещё громче.

— Я гриффиндорец! Наш факультет не приемлет трусов! Я ничего не боюсь!

— Тогда лови.

Туманный кокон отделился от палочки Грюн-де-Вальда и метнулся к его противнику.

Дамблдор — опытный боец — отреагировал мгновенно. Палочка в его руках метнулась из стороны в сторону, расплылась туманным полукругом, человеческий глаз не успевал уследить за её движением — воздух сгустился радужными волнами, сверкнул паутиной мириадов звёзд, изогнулся от тяжести иридиевой плёнки — надёжнейшая защита, способная удержать любое физическое или магическое воздействие, практически любой силы...

Но сгусток воспоминаний не был ни тем, ни другим.

Он легко преодолел защиту и врезался Дамблдору в грудь.

Перед тем, как свет померк, Альбус успел закричать.

Глава 1.

— Гарри, Гарри! Очнись, пожалуйста! — девичий голосок чуть ли не разрывался в плаче. — Приди в себя! Ребята сделайте же что-нибудь!

— Он виноват, он пусть и исправляет! — обиженно возразил мальчишеский голос.

— Попробую, — отозвался третий голос, спокойный и уверенный.

Прикосновение холодной ладони к пылающему лбу оказалось неожиданно приятным. Оно словно высасывало из головы всю боль и ненависть, ужас и отчаяние — чужие чувства, дотянувшиеся сквозь десятилетия, и взамен наполняя умиротворением и покоем. Теперь наконец-то удалось открыть глаза, увидев рядом с собой три мутные фигуры. Рука привычным движением потянулась в сторону, нащупала очки, водрузив их на нос — и фигуры обрели чёткость.

— Где я? Кто вы? И кто... я?

Одна из фигур, оказавшаяся девушкой с роскошными волосами, неожиданно всхлипнула.

— Гарри, ты совсем ничего не помнишь? — с ужасом выпучил глаза представитель второй фигуры — рыжий веснушчатый паренёк.

— Помню Грюн-де-Вальда, потом там был Дамблдор, они говорили о политкорректности и убийстве людей, а потом они дрались, и Грюн швырнул что-то такое белое, пушистое... Что это было?

— Сконцентрированные воспоминания, — сказал третий, высокий темноволосый парень с короткой стрижкой. — У тебя оказался очень низкий... как бы его назвать-то... порог восприятия.

— Восприятия чего?

— Мыслей и чувств. Чужих мыслей и чувств! — уточнила девушка. — Кстати, он называется "окклюменационный порог", и если бы вы прочли книгу...

— Да, это он. — продолжил темноволосый парень. — И воспоминания второго уровня — память внутри памяти — сумели проникнуть в твоё сознание и завладеть им, так что я едва тебя вытащил из этого водоворота.

— Не из водоворота, а чуть ли не с порога самого Лимба... — снова вставила ремарку девушка. — Как можно этого не знать?

— Я ничего не понял, — честно признался Гарри.

Парень вздохнул.

— Сегодня четверг, 31 августа 1981 года. Тебя зовут Гарри Поттер. Мы едем в Хогвардс-экспрессе в школу чародейства и волшебства, чтобы поступить туда учиться. Это — Гермиона Грейнджер, это Рон Уизли, — девушка и рыжий парень синхронно кивнули. — Меня же зовут Эрик. Эрик Гриффин.

— Мы случайно оказались в одном купе, поели как следует, — рыжий мечтательно погладил живот. — После чего стали разглядывать вкладыши.

— И прочитали на одном из них, что Вторая Мировая война закончилась потому, что Дамблдор победил злобного тёмного мага Грюн-де-Вальда, — строго сказала Гермиона. — Но кое-кто усомнился!

— Кое-кто просто знает, что нацизм победили русские солдаты, а не смешной бородач с палочкой, — бросил Эрик.

— Но ведь он величайший...

— Подождите! — поднял руку Гарри. — И что было дальше?

— Дальше, слово за слово, кулаком по столу — чуть не дошло до драки, — обиженно вставил рыжий Рон.

— Но всё же не дошло, и мы решили проверить экспериментально, — добавила Гермиона.

— Да я не об этом! Что было дальше с Дамблдором и Грюн-де-Вальдом? Я же не досмотрел до конца, интересно же!

— Ну, судя по тому, что Дамблдор возглавляет волшебную школу, куда мы направляемся, — протянула Гермиона.

— А именем Грюн-де-Вальда пугают детей, — вставил Рон.

— То можно сделать вывод, что старина Дамби как-то его сделал. Ну и объявил исчадьем ада, свалив на него всю вину за все беды, — констатировал Эрик.

— А посмотреть, как именно? Можно? — жадно полюбопытствовал Гарри.

— Нельзя, хватит уж! — возмутилась Гермиона. — Я чуть не поседела, не хочу испытать этот ужас вновь. Хотя кое-кто, — Эрику достался уничижительный взгляд, — назвал эксперимент абсолютно безопасным!

— Я умею проникать в суть вещей, — пояснил Эрик. — Достаточно лишь прикоснуться к изображению, и можно увидеть прошлое изображённого объекта.

— Это называется астральный слепок, и его проходят на шестом курсе!

— А я это делал десятки раз, со всеми картинками, которые мог в своём приюте достать — и всё было в порядке. Кто же знал!

— В приюте? — Рон распахнул глаза и постарался отодвинуться. Ты из приюта, равно как и сам Тот, Кого Нельзя...

— Кого-кого?

— Ты что, не знаешь? — распахнула глаза Гермиона. — Об этом же написано на первой же странице "Истории Хогвардса"! Ты что, не читал её?

— Я не в курсе всех этих заморочек, — отрезал Эрик. — О самом существовании магического сообщества узнал лишь вчера. Во второй половине дня, если быть точным. Потому я ничего не читал из рекомендованных книг — у меня их нет.

— А почему такая спешка, откуда? — заинтересовался Гарри. — Меня тоже предупредили совсем недавно, но дали возможность купить всё необходимое.

— Выбора не было, — вздохнул Эрик. — Не считать же колдовскую тюрьму выбором, верно?

— Что ты натворил? Если не секрет, конечно?

— Да какие секреты? Приют в Англии — это, друзья, совсем не сахар. Но хуже всего то, что тебя пытаются время от времени всучить в какую-нибудь семью...

Гарри вздрогнул. Воспоминания вернулись к нему, нахлынув полноводной рекой — тётя Петуния, дядя Вернон, крохотная каморка под лестницей, голод и холод, презрения и унижения — сплошной чередой...

— Я знаю, каково это, — твёрдо сказал Гарри. — Очень погано, когда тебя заводят, как какую-то игрушку, быстро надоедающую к тому же, и тобой начинают тяготиться...

— Игры бывают разные, — вздохнул Эрик. — Вот последний раз меня усыновила так называемая "семья", из парочки мужиков. И игры у них на уме были самые нехорошие, я умею их видеть. Потому я не стал дожидаться, пока они начнут воплощать свои мысли в реальность, и не удержался.

— И что произошло? — в один голос спросили Гарри, Рон и Гермиона.

— Произошёл несчастный случай — на этих голубков внезапно обрушился потолок.

— И они...

— Живы. Но друг от друга им уже, по сути, ничего и не понадобится. Разве что марки вместе собирать, или покемонов. Но я не учёл одного — столь мощный выброс магической энергии засекли, и вскоре в дом вломились толпы мужиков с палочками наперевес...

— А подробнее узнать можно? — выдохнул Гарри.

Эрик вздохнул.

— Давайте руки.

— Что, опять? — попыталась возмутиться Гермиона.

— Это совсем другое, личные воспоминания абсолютно безопасны, — пояснил Эрик. — Так будете смотреть или нет?

Гермиона попыталась отшатнуться, но не успела: Гарри схватил её за запястье, и припечатал её рукой кисть Рона. Мгновением спустя сверху опустилась горячая ладонь Эрика.

* * *

Цок, цок, цок.

Каблучки стучали по полу, как выстрелы из пистолета — столь же пугающие, и столь же опасные. Обитатели детского дома наверняка чувствовали эту воплощенную смертоносность, вот почему коридор пред обладательницей опасной обуви пустел с немыслимой быстротой. Только несколько человек не обращали на неё внимания — недавно прибывшие, люди-овощи, лишённые даже зачатков мышления о чём-то ином, кроме косяка или дозы — они тупо слонялись по коридору, не обращая внимания ни на что. Но даже они боязливо отшатнулись, давая дорогу даме, не удостоившей их даже взгляда, и лишь её губы дрогнули в презрительной усмешке.

Не они волновали даму, дама искала кое-кого другого. Вот, наконец, нужная спальня. Дама замерла у двери — и голос, читавший внутри книгу, вслух и с выражением, испуганно притих. Дама собралась с духом, коротко выдохнула и вошла.

На царящую внутри идиллическую картину её появление произвело эффект разорвавшейся бомбы — мальчишки, рассевшиеся вокруг женщины средних лет с книгой в руках, вскочили на ноги, а сама женщина резко побледнела и уронила книгу.

— Марта, нет! — хрипло выдохнула она.

— Красная Папка... — шёпот множества голосов пролетел по спальне, отчаянно ударился в окна и затих, не в силах вырваться на волю. И папка в руках дамы — не совсем красная, скорее цвета запёкшейся крови — хищно приоткрылась.

— Да, Луиза. Боюсь, у меня нет выбора. Ни у кого из нас его нет, — Марта цокнула каблучками ещё несколько раз, подходя к упавшей книге и переворачивая её носочком изящной туфельки. — Что ты им читаешь?

— Неважно, — Луиза вздрогнула и быстро подобрала книгу. — Это один древнегреческий философ, ты его не знаешь.

— Платон, "Пещера", — вновь пролетел по комнате тайный шепоток.

— Лучше скажи, кого ты снова решила продать? — пошла в атаку Луиза. — Кто на этот раз?

Марта попыталась усмехнуться, но лицо исказила лишь злая гримаса. Она огляделась вокруг, вглядываясь в лица, но нужного не обнаружила — и гримаса обратилась в оскал.

— Его здесь нет. Где он? Где Эрик?

— Эрик, ей нужен Эрик, Эрик... — шёпот разлетелся по комнате мириадами бусинок из порванного ожерелья, и стекла звякнули в отчаянии.

Луиза вскочила.

— Нет, ты этого не сделаешь! Только не он, нет!

— Почему же? — Марта вздела бровь в притворном изумлении. — Чем он лучше других?

— Ты знаешь, чем! Он особенный! Вспомни, сколько раз он выручал нас, он помогал нам, он вытаскивал безнадёжных, он был, был... он как солнце, согревающее всех. А ты согласна продать его? Отказаться от солнца, от света отказаться? Влачить жизнь во тьме, в пещере, в аду, отказавшись от радости и света, от жизни и счастья — от всего того, что и составляет жизнь...

— Поменьше пафоса, — потребовала Марта. — У меня нет выбора. Понимаешь — нет его!

— Надо бороться! У меня есть знакомый депутат, я пойду, я попрошу, я добьюсь...

— Луиза, перестань пожалуйста, — тихо попросила Марта, и впервые в её облике прорезались человеческие чувства — усталость и отчаяние. — Раз уж я говорю, что ничего нельзя сделать — значит, так оно и есть. Если бы ты знала, с каких высот пришёл запрос... Депутат, ха! Да перед этими людьми даже наш премьер-министр — и тот скачет на задних лапках, как кролик Сюсюкалка!

— Какой ещё кролик?...

— Неважно! Мы для них никто — насекомые, бактерии, плесень под ногами — раздавят и не заметят, после чего всё равно возьмут, всё что им захочется! — Красная Папка в руках Марты алчно щёлкнула застёжками, как будто предвкушая добычу. — Где он?!

Воцарилось молчание. По насупленным взорам ребят и горящему взгляду коллеги Марта поняла — ей не ответят. Не смогут ответить.

Это предательство, — подумала она. — То, что я делаю — предательство. Да, я предаю ребёнка, я жертвую им, чтобы спасти других детей, чтобы их всех, сидящих сейчас вокруг, и читающих Платона (с ума сойти!) — не вышвырнули на улицу, отобрав у приюта лакомую лондонскую недвижимость. И тогда эти веселые, любознательные ребятишки, и не очень веселые, и даже те, пришедшие недавно, отнятые у Улицы, у этого чудовища, Молоха, пожирающего своих жертв — вернутся обратно к своему мучителю, и больше никогда не поднимутся. Умрут в канавах, зарезанные, одурманенные, ограбленные и запытанные. Я предаю ради них, я старательно леплю добро из зла — но я не вправе забывать, что лежит в основе. Никогда не вправе. Они помнят, а я забыла.

— Не хотите, — вздохнула Марта. — Ну и хорошо. Я не буду настаивать. Я продаю его, я его предаю — мне и ответ держать. Это моя ноша, мой крест, моя боль. Я опять загребу грязь обеими руками ради вас. А вы оставайтесь чистенькими!

Марта встала и зашагала к двери.

— Детская площадка... — шепот мириадов незримых голосов ударил ей в спину, заставив покачнуться. — Качели, девочка упала, он помчался... Спасёт.

— Спасибо. — Марта остановилась, не оборачиваясь. — Я не забуду.

И её побледневшая рука смяла толстый картон Красной Папки, как газетный листок.

* * *

— Долго ещё? — капризно поинтересовалась девочка лет четырёх.

— Потерпи, милая, — Эрик склонился над ней в три погибели, прижимая обе руки к её лодыжке, и не двигался — но вся его поза выдавала колоссальное напряжение, а лицо оросили крупные капли пота. — Ты же хочешь быть красивой в будущем? Вот я и...

— Но я устала! Отпусти меня, немедленно!

— Эрик, вот ты где! — Марта подбежала к ним. — Что ты делаешь?

— Уже ничего. — Эрик отпустил девочку, и она подскочила на ноги, и поскакала вдаль, не забыв на пятом прыжке обернуться и показать язык.

Эрик попытался распрямиться, но не смог, и с коротким стоном рухнул наземь.

— Что тут случилось? — поинтересовалась Марта. — Девочка... она... ты... что?

Марта стиснула зубы. На кончике языка вертелся сакраментальный вопрос "ты в порядке?", но она положила в своё время массу усилий, чтобы не допустить употребления подобных американских жаргонизмов учениками.

— Всё хоро... — Эрик закашлялся, судорожно прижав ладонь ко рту. Сквозь пальцы капала кровь.

— Что ты творишь?! — с негодованием воскликнула Марта. — Ты же убиваешь себя!

— Плевать. — коротко отрезал Эрик и в доказательство выплюнул сгусток крови. — Так было надо. Перелом непростой, а страховки у неё очевидно же нет. И чтобы она не хромала до конца жизни...

— И ты решил отдать свою жизнь ради этого? — возмутилась Марта.

Эрик поднялся с земли и выпрямился. Серьёзно взглянул в глаза учительнице.

— Ничего не отдано, пока не отдано всё. — отчеканил он. — Уж вам-то это должно быть хорошо известно. Как ваша нога?

Марту шатнуло. Ужасные воспоминания, которые она так долго пыталась изгнать из памяти, вновь сгустились перед внутренним взором, и она снова ощутила себя лежащей на льду, в каше из воды и подтаявшего снега. Холодная вода пропитывала юбку и блузку, но не могла погасить разгорающийся в теле адский жар, говорящий о серьёзном повреждении конечности, раздроблении, а может и...

Марта не хотела плакать, но слёзы катились из глаз помимо её воли, слёзы о бесцельно загубленной жизни, теперь эта истина вставала пред глазами со всей очевидностью. С уст срывались тихие проклятия, Мата проклинала всех — от дворника Махмуда, который приехал откуда-то из Средней Азии и отвратительно убирал улицы, и правительство, которое везёт в страну эшелонами подобных работяг с руками из неположенного места, и саму себя, за то что так неловко поскользнулась, а ещё за желание сэкономить, взяв самую дешёвую страховку, которая явно не покроет сложную операцию на ноге, не покроет!

Марта в сердцах ударила кулаком по воде — вокруг полетели ледяные брызги. Дура! Хотела сэкономить, чтобы быстрее скопить денег на квартиру — чтобы маяться по съёмным углам не до самой пенсии, а хотя бы лет до 60-ти. И вот, доэкономилась.

Марта глухо застонала.

Денег на операцию взять негде, страховка поможет разве что вылечить насморк, с работы её попрут за прогулы, бойфренд сбежит со всеми сбережениями — всё, жизнь кончена, теперь остаётся лишь жизнь под мостом и драка за объедки с такими же бедолагами, которых судьба выбросила на обочину жизни!

— Не судьба, — произнёс чей-то голос рядом. — Не судьба виновата.

Марта попыталась извернуться (в ноге стрельнула невыносимая боль, от которой она чуть не потеряла сознание), но сумела увидеть сказавшего. Тот, кого она вскоре узнала как Эрика, сидел на корточках, и тянул руку к её пострадавшей ноге.

— Не вертитесь, — сказал он и улыбнулся. — Сейчас станет легче. Времени прошло всего ничего, я успею.

Приятно-прохладная рука коснулась ноги — и жар исчез, будто залитый ведром ледяной воды, а боль... боль тоже начала уходить, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее.

— Нет судьбы, — говорил Эрик, сосредоточено водя ладонью по пострадавшей конечности. — No fate. Есть лишь мы, люди. И тот мир, который мы создаём. И если этот мир безжалостен к оступившимся — то в этом никто не виноват. Никто, кроме нас!

Эрика выгнуло дугой, он коротко вскрикнул, а в ноге послышался щелчок, отозвавшийся звоном в ушах — и боль исчезла.

— Да ты философ, — Марта осторожно попыталась пошевелить ногой. Нога шевелилась как ни в чём не бывало. Марта попыталась подняться, опираясь на руки.

— Позвольте помочь, — парень подставил плечо и помог ей усесться на переднее сидение её автомобильчика, из которого она пару минут назад выскользнула и столь неосторожно поскользнулась.

Марта выхватила из бардачка пачку сигарет и зажигалку, и судорожно затянулась горьким дымом. Руки дрожали, её начал бить запоздалый озноб от осознания того ужаса, которого она едва избежала. Она осторожно, словно не веря возможностям своего тела, согнула ногу в колене и разогнула её. Всё было в порядке.

— Пару дней я бы не советовал опираться на ногу, — сказал Эрик, наблюдая за ней. — Сейчас я вызову медицинскую помощь.

— Н-нет! — воскликнула Марта и закашлялась от неудачного вдоха. — Не уходи. Мне страшно одной. Посиди со мною, пожалуйста!

— Ладно. — Эрик аккуратно обошёл машину и взгромоздился на соседнее сидение. — Включите печку, вы вся промокли и дрожите.

Марта щёлкнула тумблером на передней панели, а потом, спохватившись, повернула ключ зажигания. Мотор негромко заурчал — и холод, охвативший всё тело, начал отступать.

— Ты кто такой? И как ты сделал... то, что сделал?

— Я воспитанник вашего детдома, — Эрик улыбнулся. — И я умею... кое-что.

— Но почему я тебя раньше не...

— Раньше вам было безразлично. Вы не смотрели на людей, вы не думали о тех, кто вокруг — вам на всех было наплевать, кроме самой себя.

— А теперь? — с тревогой спросила Марта.

— От вас зависит, — вздохнул Эрик. — Вам дан шанс, и никто не знает, как вы им воспользуетесь. Никто, кроме вас.

* * *

Марта встряхнула головой, отгоняя непрошенные воспоминания. По щекам текли слёзы, а сердце щемило от боли.

— Эрик, я... — неловко начала она. — Ты дал мне шанс, а я...

— А вы решили от меня избавиться. — Эрик указал на Красную Папку в её руке.

— Пойми...

— Да я всё прекрасно понимаю, — скривился он. — Жизнь жестока, люди подлы и бесчестны — а недвижимость дорога. И никто бы не позволил детдому существовать в таких условиях, с горячей водой и отоплением, в неплохом доме — если бы за это не приходилось расплачиваться. А расплатиться нечем, кроме нас самих... Вот и пришел мой черед, да?

— Нет! — воскликнула Марта, нервно комкая Папку. — Нет очерёдности, иногда они выбирают, но.... Но в этот раз всё иначе. Нам пришел заказ именно на тебя, понимаешь? Пришёл с таких высот, что ты себе даже представить не можешь!

— Вот как? — Эрик поднял бровь. — Отлично. Тем лучше.

— Я не могла отказаться! Они, эти люди (впрочем, люди ли?) — для них нет невозможного, они не признают отказов, они раздавят меня, размажут как букашку, если я попробую воспротивиться, а потом всё равно придут и возьмут всё что захотят!

— Пусть попробуют. — Эрик хрустнул пальцами. — Их ждет пара сюрпризов.

— Непременно попробуют. — на плечо мальчика опустилась тяжёлая рука. — И сюрприз ждёт тебя. Но приятным он вряд ли будет.

Эрик обернулся, Марта шагнула вперёд — и отшатнулась под тяжёлым взором здоровенного мужика в чёрном костюме и солнцезащитных очках.

— Что вы себе?... — Марта осеклась перед неприятным взглядом из-под чёрных очков.

— Хозяева заждались. Пошли. — рука, ухватившая парня за плечо, взбугрилась мышцами, и казалось — нет сил, чтобы вырваться из её хватки.

— Нет. — Эрик даже не обернулся. — Я пойду с вами, но попозже. Мне надо собрать вещи...

— Вещи? — хохотнул здоровяк. — Будь уверен, малыш — вещи тебе уже не понадобятся.

— Даже не скрываетесь? Молодцы. — хмыкнул Эрик. — Что ж это за хозяева такие? Неужели лорды?

— Бери выше, — вскинулся здоровяк. — Племянник самого премь...

— Тем не менее придётся подождать. — холодно сказал Эрик, и поднял руку к захваченному плечу, но остановил её в паре дюймов от лапы мужика.

— И как ты заставишь меня ждать? — притворно удивился здоровяк. — Что мне помешает увести тебя прямо сейчас?

— Простое соображение, — Эрик коснулся руки здоровяка, и тот отдернул её с криком боли. — Заставляя меня, вы можете подпортить.... товар. Вы ведь называете таких как я товаром? А что с тобой сделают за порчу товара — сам знаешь? Или подсказать?

— Ну что ж, — гаденько улыбнулся здоровяк. — Я подожду. Жди и ты, того что тебя ожидает. А ожидает тебя вот что, — он наклонился к уху Эрика и прошептал: — Первые пару дней такие как ты кричат. Да так, что даже сквозь мощнейшую изоляцию всё слышно. А потом лишь хрипят — тише, но всё равно бьёт по ушам. И только потом замолкают, а под конец я увожу и выбрасываю в сточную канаву... то, что осталось. Но обычно остаётся немногое. Приятных сборов! — громко закончил он. — Жду вас тут через 20 минут!

— Но это мало! — возмутилась Марта. — Мне ещё надо оформить документы, собрать подписи, завизировать...

— Да кто ж вам мешает? — удивился здоровяк. — Оформляйте и визируйте, у вас целых 20 минут для этого. Но если через 20 минут вас не будет — я войду внутрь. И если кроме товара я прихвачу ещё парочку малышей, сворочу пару челюстей или проломлю несколько черепов — вам некого будет винить в этом, кроме самой себя.

— Мы будем здесь, — кивнул Эрик, и, схватив Марту за руку, потащил ко входу в здание приюта.

Марта держалась, шагая как сомнамбула, буквально кожей чувствуя взгляд здоровяка, направленный ей в спину. Но как только за ними захлопнулась дверь приюта, выдержка ей изменила — Марта бросилась перед Эриком на колени, обняла меня и разрыдалась.

— Прости... Прости меня! — простонала она. — Я предала тебя, но я не могу! Я не отдам тебя им!

— Они возьмут. — напомнил Эрик. — Они придут и возьмут. Нет выбора.

— Пусть возьмут не тебя! Только не тебя, нет!

Эрик отстранился, и его взгляд похолодел.

— А кого? — негромко спросил он. — Кем вы готовы пожертвовать? Кого готовы отдать им в жертву, чтобы спасти меня? Чью жизнь продать, отдать на муки и смерть, чтобы выкупить мою? Заплатить за себя чьей-то жизнью — слишком высокая цена. Я не пойду на это!

— Но нельзя же... так! — простонала Марта. — Сдаться без боя, без сопротивления!

— Ну почему же без сопротивления? — прищурился Эрик. — Если кто и способен оказать им сопротивление, то только я. Я кое-что умею, не забыли?

— Они тоже умеют! — выкрикнула Марта в отчаянии. — И побольше, чем ты! Я знаю, о чём говорю!

— О! — Эрик кивнул своим мыслям. — Ну наконец-то. Уважаемая госпожа заместитель директора...

— Для тебя — просто Марта.

— Марта, если хотите мне чем-то помочь — расскажите то, что знаете. Пожалуйста! Я должен знать!

Марта заколебалась, но не выдержала требовательного взгляда синих глаз. Она воровато оглянулась, и хотя вокруг не было ни души, это её не удовлетворило — она схватила Эрика за руку и затащила в подсобку со старыми мётлами, после чего с силой задвинула засов и опёрлась спиной на дверь.

— Спрашивай, — выдохнула она. — Что ты хотел бы знать?

— Я хочу знать, кто я. Откуда я взялся, кто мои родители. И хочу ещё узнать про тех людей, которые умеют. Это крайне важно!

— Но ты же умеешь видеть...

— Себя — нет. — вздохнул Эрик. — Когда я пытаюсь заглянуть в своё прошлое, я лишь слышу леденящие душу крики, а затем — вижу яркую зеленую вспышку. И всё.

— Я не знаю, кто ты и откуда. Тебя подбросили нам на крыльцо однажды ночью, и никто не видел кто и как! Пелёнки и всё прочее было совершенно обычным, даже без меток прачечных, так что узнать нам ничего не удалось, и даже полиция оказалась бессильной. Впрочем, ради одинокого сироты никто и не старался. Единственное, что было необычным...

— Да? — жадно спросил Эрик и подался вперед.

— Медальон. Простой серебряный кружок, с выгравированной на нём...

— Чем? — простонал Эрик. — Чем же?

— Старым готическим шрифтом там была выгравирована литера "h".

— "H"? — недоумённо спросил Эрик. — Почему именно она?

— Нет, "h", маленькая буква "эйч". Или же цифра "?".

— Или даже русская буква "Ч", — наморщил лоб Эрик. — Но что это значит?

— Никто не знает, — печально вздохнула Марта.

— Но есть ещё одна зацепка! — воскликнул Эрик. — Люди! Те, которые умеют! Они дали заказ на меня, а значит — они знают, кто я! Кто они, что вы о них слышали?

Марта вжалась в дверь и испуганно огляделась, но вокруг всё было тихо.

— Однажды я соприкоснулась с этим миром, — её шёпот был пронзительней крика. — Соприкоснулась опосредованно и краешком, и лишь поэтому я ещё жива. Я тогда пила в баре — мой так называемый бойфренд был в командировке — далеко, в Штатах, и я знала, что он сейчас крутит роман с какой-то вертихвосткой. Мне хотелось кого-то, и я зашла в бар, чтобы найти... или хотя бы напиться, чтобы заглушить своё желание. И там я подцепила, совершенно случайно — его.

— Он — умел? — в упор спросил Эрик.

— Нет, что ты! — усмехнулась Марта. — Он был секретарем нашего любимого премьер-министра, и с ним случилась личная неприятность — его бросила невеста.

— Такое случается, — непроницаемо обронил Эрик. — Даже с секретарями высокопоставленных шишек.

— Он быль пьян, — продолжала Марта, словно не слыша его. — Сильно пьян, достаточно сильно, чтобы забыть про осторожность, но недостаточно, чтобы речь стала нечленораздельной. Я ему даже не нравилась, судя по всему — он просто уцепился за меня, как за спасательный круг, как за кого-то, кому можно изложить свою беду, выговориться, выплеснуть свою боль. И он действительно её любил, судя по всему, а она... её забрали эти.

— Как — забрали? Соблазнили? Уговорили? Пригрозили?

— Он рыдал и говорил, рассказывая о людях, которые выходят из старых картин, и строят его начальника, премьер-министра Англии, как какого-то нашкодившего мальчишку! Они отдают приказы, помеченные красной литерой "М", и они к исполнению обязательны! А в противном случае, или даже если им просто что-то не понравится — смерть для всех причастных, смерть очень жуткая, которая подкрадывается откуда угодно, и от неё не спасёт ничто — ни лучшая в мире охрана, ни бункер с толстыми стенами, ни пластическая операция и попытка затеряться в толпе. И вот однажды к нему заглянула невеста, чтобы обговорить какую-то важную деталь назначенной на следующие выходные свадьбы. Форму свадебного букета обсуждали, или количество ленточек на машине... Неважно. А тут во внеурочное время картина ожила, и здоровенный негр, выпрыгнувший из неё, изрек "какая цыпочка", навёл на неё какую-то палочку и что-то шепнул. И невеста, беззаветно влюблённая в своего избранника, которая только что светилась от счастья, обсуждая милые свадебные пустяки — вдруг дернулась, и глаза её остекленели... Она сдёрнула с пальца и равнодушно бросила на пол кольцо, врученное ей на помолвке, потом подошла к негру и страстно поцеловала его в губы. А негр швырнул на пол несколько разлетевшихся бумаг, ухмыльнулся и сказал: "Исполнить до завтра, рогоносец", после чего схватил девушку за талию и растворился с ней среди пейзажа Вермеера.

— И что секретарь?

— Он словно обезумел, он сорвал со стены картину и изорвал её в клочья — ничего, впрочем, не обнаружив, никакого секретного прохода или чего-то в этом духе. Потом он схватил принесённые негром документы и поплелся в бар — чтобы хоть с помощью алкоголя выровнять накренившийся набок мир. Он показывал мне их — там речь шла о каком-то мировом финансовом кризисе, и дата почему-то стояла — 2008-й год. Но самое главное, тогда я в первый раз увидела эту букву! Может конечно я была слишком пьяна и мне померещилось, но литера "М" в углу каждого листочка выглядела как рана, налившаяся свежей кровью, и на неё было страшно смотреть!

— В первый раз? Значит, был и второй?

— Да. Сегодня. Когда ко мне прибыл чиновник министерства и отдал подписанный министром приказ — передать тебя на усыновление семейке неких господ. И вручая приказ, открыл папку — и известная тебе литера горела в уголке лежащей там бумаги, как знак судьбы.

— Понятно... А что было дальше с секретарём?

— Мы поехали ко мне, выпили ещё... Он наконец уснул, но метался и бредил всю ночь, у него поднялась температура, он выкрикивал что-то бессвязное, про какую-то империю, какого-то Круцио (итальянец, что ли?) и поминутно поминал непонятного кадавра... Я меняла ему холодные повязки на лбу, пыталась успокоить как могла, пела колыбельные, которые могла вспомнить, и он затихал... Но под утро сон сморил меня, а когда я проснулась — в квартире уже не было ни его, ни бумаг. Тогда я поехала на работу, сюда, неудачно выскочила из машины, сломала ногу... Дальше ты знаешь.

— А больше ты ничего не слышала о нём?

— Слышала, в тот же день, по радио. Оказывается, секретарь премьер-министра ехал с невестой на машине, но не справился с управлением, машина перевернулась и загорелась. Не сразу разгорелась и горела неохотно — шёл дождь, но сгорела тем не менее дотла, вместе с людьми. По дороге ехали машины, но никто ничего не видел, никто не помог! Понимаешь?

— Ещё бы. Чисто сработано.

— С тех пор я боюсь включать радио, потому что всё время гадаю — какая часть несчастных случаев, аварий и катастроф, случающихся ежедневно — их рук дело?

— Скоро я это узнаю, — Эрик сжал зубы и шагнул к двери. — Мне пора. Спасибо за рассказ.

— Эрик, я... — я чувствую, что должна тебе ещё что-то сказать, что-то очень важное! Но не знаю, что именно, — растерянно закончила она.

— Вы всё сказали, — Эрик обернулся и оделил её прощальной улыбкой. — Я отвечу на ваш невысказанный вопрос. Ответ: да. Вы воспользовались предоставленным вам шансом. Воспользовались правильно. По-человечески.

— Прости меня, прости, прости. — тихо повторяла Марта, молча глядя на его спину. Эрик шёл по коридору так, как жил — прямой и несломленный.

* * *

— Что ж так долго? — капризно поинтересовался здоровяк, переминаясь у огромного чёрного "Кадиллака". — Я уже хотел вломиться внутрь и всё разнести!

— Ты куда-то спешишь? — Эрик открыл дверь и положил внутрь рюкзачок с пожитками и шестиструнную гитару. — Или, скорее, боишься опоздать?

— Я ничего не боюсь! — взревел здоровяк.

— Боишься, — уверенно констатировал Эрик. — Боишься, очень боишься, что твои хозяева накажут тебя за опоздание.

— Я их помощник...

— Ты их раб! Или, хочешь, сказать, тебе нравится слышать детские крики? Или хоронить истерзанные трупы? Я же вижу — тебе это отвратительно!

— Я понимаю, чего ты добиваешься, — прошипел здоровяк, неспешно приближаясь. — Ты не дурак и правильно понял, что тебя ждет. Потому решил меня спровоцировать, чтобы я убил тебя — быстро и по возможности безболезненно. Так?

— Ну конечно. — равнодушно ответил Эрик. — Я тем самым убиваю двух зайцев — и себя избавляю от мучений, и приют вывожу из-под удара. Плюс тебя, пособника этих психов, накажут, может даже убьют — мелочь, а приятно.

— Т.е. одной пулей трех зайцев, да?

— Нет. Потому что ты не заяц. Двух зайцев убиваю, и давлю одного таракана. Вот так. — Эрик метко плюнул здоровяку на ботинок.

Здоровяк взревел и принялся изо всех сил топать пострадавшим ботинком, пытаясь его очистить.

— Да, именно так и давлю, — повторил Эрик.

— Но ты забыл одну мелочь, — здоровяк внезапно успокоился и вновь начал приближаться к пареньку, неспешным плавным шагом, выдававшим, впрочем, многолетнюю выучку. — Можно сделать человеку очень больно, не оставляя следов — и я это умею. Давай, доведи меня — и испробуешь моё умение на себе.

Эрик ухмыльнулся и принялся встряхивать ладони и разминать пальцы.

— На что ты рассчитываешь, глупыш? — Здоровяк остановился в шаге и медленно протянул руку к шее парня. — Намерен драться со мной, что ли? Какой-нибудь морпех или десантник, возможно, и смогли бы... нет, не победить, но не даться мне в руки живыми, чтобы мне пришлось бы не скрутить их, а убить. Но ты посмотри на себя, ты ведь ещё ребёнок! У тебя шансов просто нет, никаких! Ты ведь даже драться не умеешь!

— Зато умею кое-что другое, — Эрик дотронулся до правой руки здоровяка, и тот внезапно отшатнулся и взвыл, хватаясь за покрасневшую ладонь.

— Что это? — здоровяк непонимающе смотрел на расползающееся по руке красное пятно.

— Оса укусила, судя по всему, — предположил Эрик. — Это же Лондон, тут дым, смог, туман, плохая экология — вот насекомые с ума и сходят, на людей кидаются. Впрочем, не только насекомые.

— Ах ты мелкий... — левая рука здоровяка схватила Эрика за шиворот, начала поднимать — и последовало новое прикосновение, и за ним — новый крик боли.

Наступила пауза. Эрик привалился спиной к черному боку "Кадиллака" и пытался отдышаться, а здоровяк приплясывал от боли и тихо ругался, глядя на опухающие ладони.

— Продолжим? — предложил Эрик, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Нет уж! — здоровяк отпрянул. — Чего ты хочешь, объясни мне? Сбежать? Не выйдет, они найдут тебя, а предварительно — раскатают весь твой любимый приют по брёвнышку, и позабавятся с каждым из его воспитанников! Ты этого хочешь?

— Как тебя зовут? — внезапно спросил Эрик.

— Микаэль... Можно просто Мик.

— Хорошо, Мик. Поехали, посмотрим на твоих... работодателей.

Не дожидаясь ответа, Эрик нырнул в машину. Мик пожал плечами и последовал за ним, распухшими руками едва сумев открыть дверцу. Мотор заурчал и Кадиллак плавно двинулся с места, вливаясь в плотный поток машин, текущий по лондонским улицам.

— Дай руку, — предложил Эрик. — Станет легче.

Мик с опаской протянул руку. Чуткие пальцы коснулись его ладони, чуть сжали, надавили, скользнули...

— Всё, — безжизненным голосом пробормотал Эрик. А Мик радостно наблюдал, как рука обретает прежний — нормальный — цвет и вид.

— Ни фига себе, — присвистнул он. — Это ты так и убить можешь, да?

— Нет.

— Силёнок не хватит?

— Не смогу, потому что я не похож на твоих работодателей, вот почему! — внезапно рявкнул Эрик. — Я человек, а не... не...

— Ну? Договаривай!

— Да я и слов-то таких не подберу!

— Да, конечно, — горько сказал водитель. — Тебе легко судить. Тебя жизнь не била наотмашь мордой об стену, когда нет выбора, нет выхода, кроме как предать... или предать, и ты вынужден лишь выбирать — кого именно?

— А, то, что меня ждёт — это не мордой об стену? — тихо спросил Эрик.

— Твоя взяла, — столь же негромко буркнул водитель. — Ты меня ненавидишь, осуждаешь, проклинаешь, я знаю — все предыдущие тоже ненавидели и проклинали. Но никто не дал себе труда попытаться меня понять. Одна сплошная ненависть — о, если бы эти проклятия имели материальную силу — страшно даже представить, что со мной было бы!

— А они и так материальны, — ответил Эрик. — И ты узнаешь это, со временем. Наш мир не добр, он — справедлив. Прощения не будет, но расплата — неминуема. Отольются кошке мышкины слёзки — поверь, ты пожалеешь о каждой секунде своей работы на этих. Но будет поздно!

— С чего бы это? Где проявления этих проклятий? Я молод, здоров и силён, я радуюсь жизни, каждый вечер гуляю в дорогих клубах, пью допьяна, швыряю деньгами, которых у меня полные карманы! Скажешь, это проклятье?

— Конечно, — сдержанно ответил Эрик. — Ты думаешь, я тебя не понимаю... ты ошибаешься. Я понимаю тебя лучше, чем ты сам себя! Эти загулы — они ведь не от хорошей жизни у тебя происходят. Ты отчаянно пытаешься забыть...

— Что забыть? — грубо спросил Мик, ожесточенно крутя баранку. — Что мне забывать?

— Крики. Те самые детские крики, о которых ты говорил там, у детской площадки — думаешь, не видно, как тебе больно из-за них? Ты пытаешься их забыть, засыпать деньгами, залить алкоголем, задуть кокаином — но облегчение кратковременно, а потом они возвращаются, стократ сильнее. И ты ничего не можешь с этим поделать!

— Да, чёрт возьми! — Мик резко нажал на тормоза и развернулся всем телом к Эрику. Глаза его были налиты кровью, и лик — ужасен. — Да, не могу! Я уже попал сюда, в эту ловушку, в этот ад, именуемый нашим миром — и устроился слугой самого дьявола! Мне нет прощения и нет избавленья, есть только возможность забыться, хоть иногда, это уже так много!

— Но чем дольше ты им служишь, те тяжелее твой груз на сердце, тем глубже раны на душе! Это путь в бездну, это дорога в саму преисподнюю. И ты идёшь по ней, погружаясь всё глубже и глубже!

— А что ты мне предлагаешь? Отказаться? Остаться без денег на выпивку и наркотики? Без возможности забыться хоть ненадолго? И как мне жить, видя каждую ночь их лица? Они не кричат во сне, они молча стоят и смотрят на меня — а кричу я, каждую ночь, когда я недостаточно пьян, чтобы уснуть без сновидений!

— Но их не прибавится...

— Но уже убитые — никуда не денутся! Я ведь принадлежу моим хозяевам — о, они меня крепко держат, не сорвусь и никуда не денусь!

— Не совсем.

— Что?

— Ты принадлежишь им телом, да и только. Да, ты выполняешь их волю, но душа твоя — нет, душа ещё не пропиталась серой, она ещё возмущается, болит и кровоточит, вся израненная твоими поступками. А значит, есть шанс — и есть надежда.

— Какая надежда, на что?

— На покой. Душевный покой. Разве ты не этого хочешь больше всего на свете?

— Но как? Скажи, как мне быть?

Эрик взял гитару. Чуткие пальцы пробежали по струнам, мелодия пронзила воздух огненной птицей.

— Слушай, — шепнули губы.

Рыцарь чувствует, сражаясь,

Что он ранен в грудь смертельно,

Прижимает панцирь к сердцу,

Чтобы кровь остановилась.

А прекрасной даме видно -

Побледнел её любимый,

Он рукою грудь сжимает.

Дама шлёт слугу поспешно:

" — Господин, вас просит дама

Хоть на миг покинуть битву,

Чтобы ваши раны, рыцарь,

В башне мы перевязали.

Там у нас бальзам целебный,

Там и мягкие повязки,

Там давно для господина

Белая постель готова".

Мик замер, совершенно зачарованный. Снаружи машины слышался рёв гудков, доносились крики и проклятья — кадиллак, перегородивший дорогу, мешал движению. Но Мик этого не замечал — он уже был там, в высокой воображаемой башне, отдаваясь любящим и заботливым рукам, отдыхая от мерзостей кровавой битвы, в которую он оказался втянут.

" — Друг слуга, скажи спасибо

Даме, что тебя послала -

Мне воспользоваться трудно

Предложением любезным.

Если бы хоть на минуту

Снял с себя я этот панцирь -

Кровь бы хлынула потоком,

Жизнь моя оборвалась бы!

В мире есть такие раны,

Для которых нет бальзама,

Для которых нет повязки

Кроме панциря стального".

" — Господин, такие речи

Могут ранить даме сердце!"

" — Если есть у дамы сердце —

Пусть сожмёт его покрепче".

— Жестоко, — выдохнул Мик. — Жестокий финал.

— Жизнь ещё более жестокая, — в тон ему отозвался Эрик. — Поехали.

Мик развернулся на сидении, завёл двигатель... и несколько раз в сердцах стукнул руками по баранке.

— Будь ты проклят! — выдохнул он. — Я не могу тебя везти туда, я не могу больше! Вставай и уходи, и чтобы я тебя больше не видел!

— Нет.

— С приютом ничего не будет, я всё возьму на себя, скажу что ты удрал от меня, что я облажался — ну накажут меня, ну изобьют — потреплю! Меня вот, оса укусила, — Мик потряс неизлеченной ладонью, — и пока я бегал в аптеку... Давай!

— Нет.

— Дурацкий ответ! Ну почему нет?

— Во-первых, тебя убьют. Это точно. Ведь вспомни — обычно тебе как давали задание? Как это звучало?

— Ну как, обычно: "привези симпатичного мальчишку", иногда ещё цвет волос и глаз указывали!

— А в этот раз?

— Будь я проклят! — Мик снова стукнул кулаком по многострадальной баранке. — Как же я сразу не сообразил?

— Именно. В этот раз был персональный заказ. И мне очень интересно: почему я? Кто меня знает, зачем от меня избавляться?

— Но тебя убьют, понимаешь? Ты хоть представляешь, каково это — когда голосовые связки рвутся из-за крика от невыносимой боли, и доносится хрип, который хуже всех колоколов ада, вместе взятых!

— А эта вторая причина, по которой я должен ехать. Я не могу оставить всё как есть. Потому что эти деятели, если их не остановить — скольких ещё убьют? Сколько жизней искалечат? Сколько ещё продолжат идти через изломанные тела и искорёженные судьбы, по колено в крови?

— До самой старости, очевидно. — горько усмехнулся Мик. Племянник премьера — это ещё полбеды, а вот второй — член... в смысле член королевской семьи. Как он любит повторять, "я принц — а значит я неприкасаем в принципе!" Его никто не остановит, не посмеет!

— Это не совсем так. Просто однажды эти ребята зарвутся, и похитят не того ребёнка. И тогда им конец.

— "Не того" — это какого? Ребёнка богатея, человека с деньгами? Поверь — против королевской семьи никакие деньги не пляшут, даже все состояния миллиардеров — пыль на ветру. Они грабили половину планеты веками, нет никого богаче их!

— Деньги тут ни при чём. Похитят не ягненка, а волчонка — и конец им.

— А кто это — волчонок?

— Это у кого отец — волк. И мать — волчица. Которые не будут покорно, как бараны, смотреть, как их детёныша убивают. А которые одним прекрасным вечером возьмут ружьё, и войдут в один шикарный особняк на Льюин-роуд.

— Вообще-то он на Мэйпл-роуд...

— Неважно. Они войдут туда, а потом выйдут, оставив несколько гильз, остывающие трупы и разгорающийся пожар. И никакая выучка, никакие приёмчики и знание кунг-фу тебе не помогут, поверь. Потому что идея мести порою становится материальной силой, и всё сметает на своём пути. А сильнее родительской любви нет ничего в этом грешнейшем из миров.

— Так их несколько, миров?

— Скоро я это узнаю. Мы ведь уже приехали?

— Почти, — подавленно заметил Мик.

Кадиллак миновал ажурные ворота и остановился у входа в изящный двухэтажный особняк, построенный с такой подчеркнутой неброскостью, что становилось очевидно — его создание обошлось в сумму, сравнимую с годовым бюджетом страны.

— Этот дом строили параноики, — словно угадав его мысли, сказал Мик. — Представляешь, его рассчитывали на способность выдержать шестибальное землетрясение — в Англии, где отродясь не бывало никаких землетрясений!

— Я не большой спец в болезнях психики, — заметил Эрик, пристраивая рюкзак за спину и гитару на боку. — Но целый ряд авторитетных врачей считает, и я с ними полностью согласен, что заниматься подробными "развлечениями" — это признаки шизофрении.

Дом изнутри отнюдь не поражал убранством. Мебель поражала дороговизной и безвкусностью, а ковры индийских и персидских расцветок давненько не видели щётки пылесоса.

— Микки, почему вы так долго? — послышался капризный голосок. — Мы уже все истомились!

Обладатель голоска не заставил себя долго ждать — он впорхнул в комнату с грацией носорога, внезапно решившего заняться балетом. На первый взгляд ничего ужасного в его облике не было — обычный низкорослый полноватый мужичонка, абсолютно ничем не примечательный, встретишь такого в толпе — не заметишь. Но Эрик взглянул на него — и негромко застонал, обхватив голову руками.

— Что с тобой? — Мик вовремя поддержал его за плечо, не давая упасть. — Что случилось?

— Такая гнусь, — прошептал Эрик, совершенно похожий в этот миг на ребёнка. — Такая гадость... Внутри него, у него в голове — хаос, распад какой-то... Не хочу видеть, но не могу не видеть!

— Ты кого привёл? — визгливо разорался мужичонка, рассмотрев своих гостей. — Я тебя спрашиваю, Мик Теодор Макс, кого ты притащил? Гитариста? Я что, музыку заказывал? Почему тогда ты не привёл ещё и цыганский хор, а? — и хозяин дома внезапно заржал, довольный своей шуткой.

— Вас что-то не устраивает? — внезапно ощерился Мик. — Ну тогда я его уведу.

— Стоять! — опешивший было мужичонка, не привыкший к такому поведению всегда покорного слуги, быстро взял себя в руки. — Ты начал забываться, Мик? Я быстро приведу тебя в чувство! Тебе напомнить, кто живёт в Хэтфилде? На Третьей улице, в доме N25? Или хочешь прочитать об этом в прессе, в разделе криминальной хроники? Так я это живо могу устроить — один звонок, и всё — пишите письма, читайте газеты!

— Хозяин, — пробасил Мик, делая шаг вперёд. — Прошу вас: отдайте мне этого мальчугана. Я привезу вам другого, ничуть не хуже!

— Вижу, ты всё-таки решил приобщиться к нашим забавам? — довольно ухмыльнулся мужичонка. — Но извини — именно его тебе отдать никак нельзя. Он нужен мёртвым!

— Кому? — нервно спросил Мик.

— Им. — мужичонка показал пальцем вверх и многозначительно пошевелил бровями. — Большим людям, очень важным! Нельзя перечить, иначе — бум! Будет плохо, очень плохо!

— Неужели есть кто-то важнее вас? — притворно удивился Мик. — Я-то думал, вы... — Мик демонстративно посмотрел вверх. — А оказывается, вы... — Мик опустил взгляд вниз.

— Не твоего ума дело! — мужичонка снова впал в нервное неистовство. — Считай, что нас просто наняли! Мы — благородные разбойники, мы киллеры, мы наёмные убийцы и наёмные потрошители, вот! — мужичонка вновь рассмеялся.

— А кроме того, — внезапно оборвав смех, почти нормальным голосом добавил он. — Я всего лишь оказываю услугу своему любимому дядюшке. Разве это плохо — помочь своему родственнику? — снова заорал он, подскочив к Мику и вцепившись в лацканы его пиджака. — Ты разве отказался бы помочь родному человеку, а? — мужичонка отскочил от Мика и потряс телефоном. — Так помоги им, сделай милость — помолчи! Только это спасёт их от моего звонка! И от того, что за ним воспоследует!

Водитель сник и отошёл на несколько коротеньких шажков назад.

— Прости, — тихо-тихо шепнул Мик, или даже подумал. — Однажды я их ослушался, он позвонил, и... То избиение, как потом сказал он, было лишь предупреждением, а вот после следующего звонка будут трупы. Я не могу ничего сделать, они держат меня крепко-накрепко!

Мик поклонился, осторожно попятился и исчез. Лицо Эрика пронзила гримаса досады, но затем на нём воцарилась злая усмешка. Усмешка зверя, готового к бою.

— Так значит, это ты племянничек? — поинтересовался он. — Я-то думал, что ты принц, а ты, оказывается — тьфу! — ничтожество!

— Я буду принцем! — заорал племянник, вращая глазами. — Как только разрешат однополые браки, мы тут же поженимся!

— Тогда уж ты принцессой будешь, не иначе, — через силу усмехнулся Эрик.

— Неправда!!!

— Это видно по тяге к подчинению, вплоть до каких-то вымышленных "больших людей"...

— Они есть! Я их видел!!!

— Фантазии, — равнодушным тоном изрёк Эрик и даже отвернулся, краем глаза продолжая следить за собеседником.

— Я докажу! — племянник совершенно взбеленился, и подбежав к картине, отшвырнул её в сторону, открыв панель небольшого сейфа, и быстро защёлкал кнопками. — Я говорю правду! Вот!

На ладони племянника лежал большой прозрачный кристалл величиной с кулак, внутри которого сверкали багровые искры, находящиеся в постоянном движении.

— Ух ты, какой светильник, — восхитился Эрик и шагнул к племяннику. — Он на каких батарейках? Дай взглянуть!

— Нельзя, — племянник испуганно спрятал кристалл за спину. — Его нужно разбить, когда дело будет сделано, и тогда они прибудут...

— Не прибудут они, картину-то ты порвал, — Эрик кивнул на неаккуратно отброшенное полотно. — Значит, пути нет.

— Не все пути идут сквозь картины, — начал возражать племянник и застыл, глядя поверх головы Эрика.

— Пацан, ты слишком много знаешь, — Эрика за плечо ухватила чья-то сильная рука, заставив зашипеть от боли. — Даже для будущего покойника — слишком много. — Рука сдернула с плеча гитару и рюкзак, пинок ноги отправил их под диван. — А у стен тоже есть уши... так что пора приступать! Идём!

— Ну что ж, приступим, — Эрик встряхнул руками, и ухватился за ладонь, сжимающую плечо, посылая туда всё доступную силу...

— Я же сказал — идём! — сильный рывок потащил Эрика по коридору.

Его уколол приступ страха — противник должен был кататься по полу от боли, а он даже не заметил попытки нанести удар по нервной системе! Неужели разучился? — мелькнула паническая мысль. — Но ведь с Миком только что всё работало...

И только сейчас Эрик ощутил, что ладонь, ухватившая его, облачена в чёрную кожаную перчатку.

— Эй, ты принц, что ли? — вскричал Эрик, пытаясь вырваться, но рука держала крепко.

— Я карающий ангел, — обронил явно не склонный к разговорам хозяин кожаной перчатки.

А семенивший позади племянничек, сжимающий в руке мерцающий кристалл, ехидно добавил:

— Да, принц он, принц. Обращайся к нему только "ваше высочество"! А то, если не будешь достаточно подобострастен, плохо тебе будет!

— Плохо ему будет в любом случае, — пробасил принц.

Когда процессия остановилась у двери в подвал и принялись отодвигать засов, Эрик сумел извернуться и поглядеть на тащившего его человека. Нужна была лишь полоска голой кожи, всего лишь! Но человек был весь разодет в кожаный наряд, и даже на лице красовалась резиновая маска.

— Ну вот и всё, — дверь скрипнула, пропуская их внутрь. Эрик сглотнул — хотя антураж напоминал какую-то аляповатую камеру пыток из дешёвого фильма ужасов, изнутри веяло каким-то холодным, безнадёжным отчаянием. Пахло плохо затёртой кровью и смертью, особенно от оббитого железом стола в центре подвала, на который было страшно даже смотреть. Здесь умирали часто и во множестве. Здесь всё было всерьёз.

— Сюда иди! — кожаный принц потащил Эрика в угол, где тускло блестел металл вбитых в стену кандалов.

Принц остановился, протянул руку, подтягивая кандалы ближе — и на миг между перчаткой и рукавом мелькнула полоска белой кожи! И этого мига хватило Эрику, чтобы встать на цыпочки и дотянуться до неё, ударив остатками сил.

Принц взвыл, выпуская мальчика и хватаясь за руку, и Эрик ловко защёлкнул у него на руке призывно распахнутые полукольца кандалов.

— Ах ты ж... — принц слишком быстро пришёл в себя, он рванулся к мальчику — но поздно — тот уже был вне досягаемости.

Выражение недоумения на лице племянника сменилось выражением крайней ярости — не помня себя, он выхватил из лотка у стены никелированный скальпель, выглядевший очень острым. И вот так — со скальпелем в одной руке и кристаллом в другой — двинулся в сторону Эрика. Принц тоже не терял времени даром — выудив свободной рукой небольшой ключик из кармана, он пихал его в замок на кандалах.

Эрик сосредоточился. Сейчас понадобится вся энергия, и если её не хватит — всё, конец! — мелькнула непрошенная мысль. — Но я хотя бы попытаюсь!

Резкий взмах руками — и принц неаккуратно дёрнул пальцами, переломив ключ прямо в замке. Перед глазами плывут красные круги, но ещё один враг близко, он вооружён и опасен, значит нужно...

Ещё один взмах.

Кристалл внезапно начал выскальзывать из неловко разжавшейся ладони, племянник подхватил его другой рукой, роняя скальпель... который и вонзился ему прямо в ступню.

Два мужских голоса слились в один тоскливый вой.

— Освободи меня, идиот! — принц растерял всю свою невозмутимость, явно представляя себе последствия. — И не выдёргивай, не надо!

Поздно. Племянник выдернул скальпель, и вокруг ноги начала расплываться красная лужа, а на его побледневшем лице проступило безграничное удивление.

— Ну вот и всё, — сказал Эрик, заставляя непослушное тело двигаться, и остановиться как раз напротив двери в подвал, держась за неприятно морозящий руку стол. — Племянничек, ты с раненой ногой, ты меня не догонишь. Принц вообще прикован. Так что сейчас я запру вас и уйду. Игра окончена. Один из вас вскоре истечёт кровью, а второму придётся помучаться чуть дольше, умирая от жажды.

— Нас спасут! — выкрикнул племянник, но без особой уверенности в голосе.

— Вряд ли, — покачал головой Эрик. — Вы ведь наверняка предупредили всех, что будете заняты своими развлечениями? Вот и развлечётесь теперь, на все деньги.

— Мы будем кричать! — племянник бледнел всё сильнее.

— Кричите, — равнодушно пожал плечами Эрик. — Здесь хорошая звукоизоляция, как мне говорили... А если вдруг кто-то вас и услышит — так ведь крики отсюда уже привычны, никого не насторожит!

Эрик тянул время. Перед глазами всё плыло, и руку оторвать от стола не получалось — это привело бы к неминуемому падению. Оставалось тянуть время, в надежде, что ему полегчает раньше, чем кто-то из маньяков всё поймёт.

— Давай договоримся, — принц прекратил дёргать цепь кандалов и внимательно уставился на Эрика. — Мы можем дать денег...

— Лучше дайте мне ответы! Кто приказал меня убить?

Принц и племянник переглянулись с ужасом в глазах.

— Лучше умереть от жажды, — облизал губы принц. — Это не так больно и страшно.

— Да, это лучше, — утёр пот племянник. — Мы ничего тебе не скажем.

— Ну что ж, вы решили.

Эрик уже собрался с силами и, оторвав руку от стола, шагнул назад — как вдруг в уши ворвался стон множества голосов: плачущих, стонущих, причитающих. Эрик рухнул на колени, вновь ухватившись за стол — и над головой, едва не чиркнув его по макушке, пролетел окровавленный скальпель. Голоса взвыли громче, в их гуле появилось некое подобие ритма — казалось, они повторяют какое-то слово, и казалось предельно важным понять — какое?

Словно в замедленно съёмке, Эрик наблюдал, как племянник тянется к железной коробке с палаческим инструментом. Сейчас он дотянется, схватит ещё что-нибудь острое, швырнёт, и...

Мышцы окончательно отказались повиноваться, руки и ноги были как ватные. При этом сквозь тело струился мощный поток энергии, но эта энергия была чужой, и уходила куда-то по своим делам, не получалось её освоить или даже перенаправить. Не в силах даже стоять на коленях, Эрик рухнул наземь, и очередная железяка высекала искры из края стола, над которым мгновение назад возвышалась его голова. Из-под стола было видно, как хромающие ноги племянника несут его вокруг стола, оставалось всего несколько шагов до встречи. Эрик лёг на спину, не желая видеть приближающуюся смерть, и уставился в покрытый трещинами потолок. Трещинами? Откуда? Ведь потолок был абсолютно гладким, когда они сюда вошли!

Шаги племянника мерно стучали в такт кричащим голосам: Месть! Месть! Месть! — твердили они. Месть? Но ведь это значит, что...

Повинуясь безотчётному наитию, Эрик перекатился под стол, голоса слились в торжествующий хор, и в этот момент с потолка посыпались куски бетона, заорал племянник, выронивший нож и кристалл, завыл от ужаса и загремел цепью принц, по оббитой железом столешнице забарабанили камни. Последнее, что увидел Эрик — на кристалл упала каменюка, и он разлетелся сгустком ярко-багровых искр. После чего сознание затуманила милосердная тьма.

* * *

— Проклятье! Он ещё жив! — это первое, что услышал Эрик, придя в себя.

Эрик с большим трудом разлепил глаза и увидел несущийся ему прямо в лицо тупой носок тяжёлого ботинка. Разум не успел осознать происходящее, но инстинкты оказались быстрее — рука шевельнулась, и опорная нога бившего неаккуратно скользнула в сторону, так что её хозяин рухнул наземь с громким треском. Правда, самого напавшего Эрик так и не увидел — всё заслоняли его подошвы — хорошие, рифлёные, наверняка дорогие.

Но смотреть на них не хотелось совершенно. Так что Эрик повернулся на спину (почему я лежал на боку? — мелькнула мысль) и уставился вверх.

Незнакомый потолок. — очередная мысль пришла откуда-то извне, и Эрик вгляделся в узор из трещин на этом самом потолке. Но внезапно их заслонила голова здоровенного негра, который всматривался в лежащего подростка с явным недовольством на лице.

— Точно, он жив, — с отвращением произнёс негр. — И умирать не собирается. Тех двоих — в лепешку, а у него даже переломов нет!

— И что теперь делать? — спросил голос сбоку.

— Не знаю! — чернокожий скривился ещё сильнее. — Всё пошло наперекосяк!

— Может, мы сами... — поступило предложение из угла гостиной. — Точно, это же та самая гостиная, где нас встретил племянничек, — сообразил наконец Эрик.

— Не вздумай! — резко обернулся негр. — Если останутся следы, то нам всем не поздоровится!

— Ситуация критическая. — обладатель ботинок поднялся на ноги, но нападать больше не спешил. Повернув голову, Эрик сумел его разглядеть: он оказался лысеющим длинноносым карликом в странной мантии. — Я обязан уведомить Дамблдора, пусть он решает.

— Нет!!! — взвыл негр, и метнулся наперерез карлику, но поздно — тот швырнул что-то непонятное в камин, и языки пламени стали тёмно-бордовыми.

Несколько секунд ничего не происходило, и негр шумно выдохнул:

— Повезло, никого нет. Если бы он увидел происходящее, мы бы так огребли!

— Но времени мало, — уточнил карлик. — Вызов висит, и как только он зайдёт в кабинет, глянет сюда и увидит, что здесь происходит!

— А что здесь, собственно, происходит? — поинтересовался Эрик, поднимаясь с пола. Голова кружилась, но в общем-то терпимо — Эрик боялся, что будет хуже.

— У нас есть проблема, — хмуро сообщил ему негр. — И эта проблема — ты. Если бы не этот сволочной охранник... Зачем ему понадобилось лезть под завал и вытаскивать тебя, рискуя жизнью? Что ему за дело до какого-то мальчишки?

— Охранник? — Эрик огляделся. Кроме него, в комнате стояли трое — негр, карлик и ещё один молодой парень в углу, сжимающий в руке странную палочку. Но за диваном, наполовину скрытый им...

— Мик! — Эрик ринулся к нему, обхватил, переворачивая на спину... Пиджак спереди был обуглен и окровавлен, но Мик дышал, и это внушало надежду. Эрик сосредоточился, посылая в тело энергию, отголоски которой всё ещё бурлили в жилах — и Мик заворочался и закашлялся.

— Так я решу эту проблему! — вдруг рявкнул молодой, наводя свою палочку на Эрика. — Авада кедавра!

Эрик не ожидал ничего хорошего, и потому во время произнесения фразы успел двинуть пальцами. Рука молодого дёрнулась, палочка отвернула в сторону, и сгусток зелёного огня полетел прямиком в карлика.

Но тот оказался не лыком шит и проявил невиданную прыть, рванувшись вбок. Сгусток, ударивший в камин и исчезнувший там без следа, задел карлика лишь краешком, но этого схватило, чтобы тот с проклятиями сдёрнул с себя мантию, истлевающую и рассыпающуюся пеплом на глазах.

— Что ты натворил? — заорал карлик, потрясая кулаками. — Я отдал за неё 20 золотых!

— Это из-за пацана, — растерянно попытался оправдаться молодой.

— Ах, из-за пацана! — в руках карлика словно по волшебству возникла палочка. — Ну тогда получай, пацан!

Карлик взмахнул палочкой, и молодой, судорожно пытавшийся отмахнуться, вдруг замер, глаза его остекленели. Он с деревянным стуком рухнул на пол.

— Вот так-то, — удовлетворенно отметил карлик и обернулся к Эрику. — Теперь твоя очередь, мальчик.

Эрик шевельнул пальцами, пытаясь заставить карлика уронить палочку, или хотя бы отвернуть её в сторону — безрезультатно. Палочка даже не дрогнула.

— Что, не получается? — с издевательским сочувствием протянул карлик. — Здесь ты не на того напал! Неожиданная атака ещё может получиться, но второй раз номер не пройдёт! Лишь магглы беззащитны перед этими приёмчиками.

— Кто-кто беззащитен? — не понял Эрик.

— Магглы. Ну, простецы. Обычные люди, если кратко. А я — не просто человек, мы все — нечто большее! Потому конец тебе, паренёк!

— Но почему? Если я такой же, как вы?

— Ты мешаешь кое-кому. Просто одним фактом своего существования мешаешь! Так что придётся тебя убрать. Извини, мальчик, ничего личного — просто бизнес.

Карлик взмахнул палочкой, и грянул гром.

Эрик раскрыл глаза. Удивительно, но он был жив и даже невредим. А вот по белой тунике карлика, в которой тот остался, лишившись мантии, расплывалось красное пятно. На левой половине груди. Там, где сердце.

— Не может быыыы... — прохрипел карлик, роняя палочку и грузно оседая наземь.

— Держись, прорвёмся! — Мик пружинисто вскочил на ноги и завертел во все стороны опустевшей комнаты небольшим, но грозно выглядящим воронёным пистолетом. — Где остальные?

— Входная дверь! — крикнул Эрик, то ли услышав, то ли, скорее, ощутив за нею какое-то движение.

Мгновением спустя дверь разлетелась мириадами щепок, и в гостиную ворвались двое — в мантиях, с палочками наперевес. К счастью, Мик успел среагировать, и нападавших встретил град пуль. Тело одного из них задёргалось от попаданий и окрасилось кровью, а вот воздух пред другим сгустился и замерцал молочно-белым, и пули завязли в этом туманном мареве. Боёк сухо щёлкнул — патроны кончились.

— А-а-а! — взревел Мик, швыряя пистолет в колдуна и мчась длинными прыжками следом за своим оружием. Пистолет как ни в чём не бывало пролетел сквозь ряд пуль, замерших в воздухе, как мухи в янтаре, и ударил колдуна прямо в лоб. Тот дёрнулся, и зелёная вспышка ушла в сторону, заставив стену вспучиться обломками кирпичей. Вторая попытка швырнуть заклинание тоже не удалась — Эрик вовремя встряхнул руками, и палочка замерла в середине пируэта, и сияние, начавшее было разгораться на её конце, погасло. Третий раз взмахнуть палочкой колдун не успел — Мик в длинном пряжке сшиб его наземь, и два тела покатились по полу, осыпая друг друга ударами. Пара мгновений — и Мик пружинисто вскочил на ноги, оставив колдуна валяться на полу куклой с неестественно извёрнутой шеей.

— Осторожно, — крикнул Эрик. — Здесь должен быть ещё...

Мик внезапно замер — из его груди высунулся кончик длинного и острого лезвия, окрашенного кровью. Высунулся — и пропал. Кровь хлынула потоком, Мик попытался что-то сказать, но не смог. Он лишь посмотрел на мальчика, улыбнулся краешком губ — и рухнул лицом вперёд. А за его спиной обнаружился туманный силуэт с острой саблей в руке. Силуэт расправил плечи — наземь упала серебристо-серая мантия, под которой обнаружился тот самый рослый негр. Взмах руки — и сабля укоротилась, превращаясь в ту самую палочку. Которая недвусмысленно уставилась на Эрика.

— Что здесь происходит? Кто посмел швыряться в кабинете директора запрещёнными заклятиями, кому жить надоело?! — послышался возмущённый голос.

Эрик завертел головой. Голос явно шёл из камина.

— Извините, — голос негра стал чуть ли не подобострастным. — Это произошло случайно! Ситуация под контролем!

— Непохоже что-то, — прогудел голос. — Сейчас я посмотрю лично!

Камин полыхнул зелёным, и из него кубарем выкатился человек, моментально вставший в стойку, явно боевую — с палочкой наперевес. И на его безымянном пальце синей звездой сверкнул перстень — крупный сапфир, искусно вправленный в серебро, с загадочной руной, высеченной прямо на камне. Эрик вспомнил рассказ Марты, вгляделся в руну до рези в глазах, но увы — она скорее походила на какое-то вставшее на дыбы насекомое, и меньше всего на свете походила на букву "h".

— А, это ты, Северус, — чуть ли не с облегчением выдохнул негр. — А я думал, что Дамблдор...

— Дамблдор отсутствует. — отрезал Северус. — Я за него. Вот, решил посмотреть, как тут у вас всё в порядке.

Северус несколько раз взмахнул палочкой и крутнулся по комнате, длинный плащ и чёрные волосы до плеч взвились водопадом. Глаза его сузились.

— Кингсли, ты рехнулся? — опасным шёпотом произнёс Северус, сверля взором несчастного негра. — Трое пострадавших магглов — двоих искалечило магическим землетрясением, один вообще убит преобразованным клинком! Три погибших колдуна, ещё один без сознания, шум на всю округу — и это ты называешь "всё под контролем"? Да сейчас сюда все маггловские службы спасения мчатся на всех парах, а ты, вместо ликвидации последствий — целишься в подростка? Раз уж тебе так захотелось повоевать с детьми — ты не мог поискать другое время и место для этого, более подходящее?

— Но я не знаю... Что мне с ним делать? — растерянно пробормотал Кингсли.

— Сейчас посмотрим. Как тебя зовут? — вопрос прозвучал нетерпеливо и требовательно.

— Эрик. Эрик Гриффин! — с вызовом ответил мальчик.

Северус прищурился, глядя на Эрика — и тот вздрогнул, ощутив, что его словно просветили насквозь.

— Да он же маг! — воскликнул Северус. — И неслабый. Это упрощает дело. Тем более что Дамблдор просил, ему понравится...

Северус взмахом руки достал из ниоткуда свиток, перо и чернильницу, и несколькими взмахами что-то размашисто написал, после чего протянул свиток Эрику.

— Приложи палец вот здесь, внизу, — потребовал он.

— Зачем это? — Эрик спрятал руки за спину и исподлобья уставился на Северуса.

— Затем, — терпеливо объяснил тот, — что у тебя отныне есть два выхода. Либо ты отвечаешь за свои магические действия, либо нет. Если нет, то придётся записаться в школу магических искусств, попасть под опеку — но и получить защиту. Либо отказаться, принимая ответственность на себя — и тогда тебя будут судить за магическое нападение на людей. А колдовская тюрьма — очень неприятное место, твой приют по сравнению с ним — райский уголок!

— Откуда вы знаете про приют?...

— Неважно! Время на исходе, да или нет?

— Да! — Эрик приложил измазанный кровью палец к свитку, и тот вспыхнул ярким огнём, растворяясь в воздухе.

— Поздравляю с поступлением, — сквозь зубы процедил Северус. — А теперь пора уходить...

— Одну минуту! — возмутился Кингсли, до которого вдруг дошло всё произошедшее. Что ж это получается — мои парни погибли, а он просто уйдёт? Не бывать этому!

Кингсли выхватил палочку, взмахнул ею — и его подбросило и впечатало в стену.

— Не надо этого делать, — холодно произнёс Северус, опуская руку с медленно гаснущим сапфировым кольцом. — Нападать на учеников Хогвардса в присутствии профессора — не лучшая затея.

— Но он погубил!...

— Обращайся в министерство, подавай жалобу — она будет рассмотрена в порядке, определённом законом. И его, скорее всего, оправдают.

— Я не позволю!

— Ты хочешь дуэли, Кингсли? — вкрадчиво поинтересовался Северус. — Всё не можешь забыть Белфаст? Так давай продолжим. Тут, конечно, не позиции боевиков ИРА, но места для поединка нам хватит.

Кингсли какое-то время колебался, но потом осторожность взяла верх — он взмахнул палочкой и растворился в воздухе. Северус презрительно усмехнулся, подошёл к мирно пылающему камину и в несколько взмахов палочкой заставил языки пламени позеленеть.

— Сэр, простите, — Эрик подергал его за рукав. — Но что мне теперь делать?

— Вот, — Северус вынул из кармана смятую бумажку и бросил её новоявленному ученику. — Там всё написано. А теперь я бы на твоём месте поторопился — скоро тут будет маггловская полиция, и если ты не хочешь попасть ей в лапы...

Северус прохладно кивнул на прощание и кувырком прыгнул в камин. Эрик сунул бумажку в карман, подхватил свой рюкзак, повесил на плечо чудом уцелевшую гитару, направился к дверям — и, повинуясь безотчётному порыву, подхватил сброшенную негром серебристо-серую мантию, свернул её и запихнул в рюкзак. После чего поспешил к выходу — полицейские сирены завывали всё громче.

Глава 2.

— Вот это да! — восторженно протянула Гермиона, отходя от увиденного. — Это куда круче, чем кино!

— А что такое кино? — поинтересовался Рон.

— Ну вы даете, — удивлённо протянул Эрик. — Неужели магический мир так сильно отстал от человеческого?

— От магглловского... — попытался было поправить Рон.

— Нет, человеческого! Мне не нравится это гнусное слово "маггл", у меня много друзей неволшебников, и мне оно кажется оскорбительным для них! Потому при мне попрошу не выражаться! — взъярился Эрик.

— Да что в нём такого? — попытался сопротивляться Рон.

— Слово "muggle" означает марихуану, если ты не в курсе. Называть людей какими-то наркоманами, прокурившими разум, только потому что они не умеют колдовать — свинство!

— В принципе, я согласна с Эриком, — сказала Гермиона. — Мне не нравится, что моих родителей называют таким гадким словом. А ты, Гарри, что думаешь?

Гарри застонал, прижимая руки ко лбу.

— Тебе плохо? — всполошилась Гермиона, и тут же обрушилась на Эрика. — Это всё твои глупые эксперименты!

— Дело не в этом, — признался Гарри. — Со мной всё в порядке, просто мне стыдно! Я-то считал себя самым несчастным, полагал, что самые жуткие испытания выпали именно на мою долю, а оказалось, что я жил практически как у Христа за пазухой!

— Не сказал бы, — неожиданно заявил Эрик. — Мои родители, или другие родственники — я не вижу их, никогда не видел и не знаю! Я могу вообразить их любыми. В том числе и нежными, любящими. А узнать, что на самом деле я им безразличен — было бы для меня страшным ударом! Хотя, — добавил Эрик после паузы, — я всё равно постарался бы наладить с ними хорошие отношения. Это же родственники, это же родная кровь! Недооценивать силу крови нельзя!

Гарри задумался.

— Наладить отношения? — он потёр переносицу. — Не знаю... В любом случае, я их увижу не скоро! Теперь нас ждёт Хогвардс, и налаживать отношения придётся с его обитателями.

— Да, кстати, а что нас ждёт? — простодушно спросил Эрик. — Вы ж вроде как в курсе, что это за учебное заведение и с чем его едят?

Возмущённая Гермиона красноречиво кивнула в сторону "Истории Хогвардса", одиноко лежащей на краю столика.

— Вместо того, чтобы долго читать скучные толстые книги, — не моргнув глазом, ответил Эрик, — лучше послушать знающих людей. Вкратце. Ну?

— В Хогвардсе, — менторским тоном принялась излагать Гермиона, — есть четыре факультета. Гриффиндор, Равенкло, Пуффендуй и Слизерин...

— О, да там и специализация есть! Это отлично, — потёр руки Эрик. — И чему учат на каждом из них? В чём разница?

— Э-э-э... — Гермиона растерянно замолчала. — Одному и тому же!

— Отличия между ними — в качествах человека! — пояснил Рон, надуваясь от важности. — Вот например все мои братья учатся в Гриффиндоре, где требуется такое качество, как смелость!

— Так что ж это получается — на всех остальных факультетах трусы учатся?

— Да! То есть нет! На других факультетах доминируют иные качества, — пояснила Гермиона. — Например, знания в Равенкло, трудолюбие в Пуффендуе...

— Бред какой-то. — Эрик пожал плечами. — Это же две стороны одной медали — не приложив трудолюбия, никаких знаний не обретёшь!

— Но ведь качества...

— Да при чём тут качества? Можно подумать, качества на обучаемость как-то влияют. Давайте зайдём с другой стороны: кто возглавляет тот или иной факультет?

— Декан Гриффиндора — профессор Макгонагалл, — пояснила Гермиона.

— Спасибо, конечно, — саркастически отозвался Эрик. — И что преподаёт эта Мак-канарейкл?

— Трансфигурацию! Это превращение одних предметов в другие! Очень интересная наука, между прочим. Самым известным трансфигуратором был...

— А, я его знаю, — авторитетно встрял Рон. — Царь Мидас, который всё в золото превращал. От чего и умер.

Гермиона возмущённо вскрикнула, не сводя негодующего взора с Рона.

— Хм... Прикольно, конечно, — скептически протянул Эрик. — Но превращать навоз в золото, или наоборот — меня не прельщает. Что там дальше?

— Дальше идёт Равенкло и его декан — профессор Флитвик. Он преподаёт заклинания...

— Какие именно? — неожиданно спросил Эрик.

— Что значит "какие именно"? — опешила Гермиона. — Просто... э-э-э... заклинания, как таковые.

— Как я понимаю, заклинания должны что-то делать, — пояснил Эрик. — Вот например заклинания вышеупомянутой трансфигурации — превращает предметы из одного в другое. Это заклинание тоже будем учить на "уроках заклинаний"? Так зачем тогда отдельная трансфигурация нужна?

— Магия стихий, — неожиданно для самого себя изрёк Гарри. И, проведя взглядом по трём парам удивлённых глаз, добавил: — Нас будут учить магии стихий.

— Но... — растерянно пробормотал Рон. — Стихии — это же огонь, вода, пламя...

— Огонь и пламя — это одно и то же, — важно пояснила Гермиона. — Основных стихий четыре, а дополнительных — десятки. Но с чего ты взял про магию стихий?

— Не знаю, — Гарри растерянно развёл руками. — Мне так кажется. Предчувствие. Хотя это глупо, я понимаю, но...

— Ничуть не глупо! — вскинулась Гермиона. — Это же магия! Она проявляется себя не только в виде огненных шаров и прочих спецэффектов. Это прежде всего ощущение — предчувствия, озарения, таинство смутных откровений... Вы что, вообще ничего не прочли ещё по учебной программе?

Ребята переглянулись.

— Учебный год длинный, успеем как-нибудь, — наконец произнёс Гарри. — Давай лучше продолжим рассказ. Кто там следующий?

— Пуффендуй и его декан — профессор Спраут. Преподаёт травологию...

— Спрут или спрайт? Но неважно, всё равно отпадает! — безапелляционно заявил Эрик. — Никуда не годится.

— Уверен? — прищурилась Гермиона. — Это же растения, травы, корешки всякие для лечения...

— Навоз для подкормки, прополка, посадка, — безжалостно продолжил Эрик. — Навоз, прополка, навоз, ещё прополка, уборка, вспашка, навоз... если бы я хотел этим заниматься, стал бы фермером... точнее, каким-нибудь рабочим на ферме, эмигрантом из нищих стран типа Польши — лишь бы всю жизнь в говне ковыряться. Отпадает! Следующий!

— Слизерин, — с отвращением произнесла Гермиона, и Рон сделал вид, что его вот-вот вырвет.

— О как! — восхитился Эрик. — Судя по вашей реакции, это воплощение мирового зла?

— Примерно так, — мрачно изрёк Рон. — Ведь именно там учился Тот-Кого-Нельзя-Называть...

— И что? — Эрик удивлённо поднял бровь. — Там учился, насколько я понимаю, каждый четвёртый маг Британии. Все они злодеи?

— Но... ведь... — Рон окончательно растерялся и сник.

— Между прочим, — Гермиона опять попыталась скопировать учительницу, — доля сторонников Того-Кого-Нельзя-Называть среди выпускников Слизерина куда выше, чем среди остальных факультетов!

— Ну естественно, он же там учился, этот ваш Тот-Кот... Логично, что там у него было больше всего друзей, а впоследствии — соратников.

— Но факультет выпускает чёрных магов! — топнула тонкой ножкой Гермиона.

— Так почему его не закрыли? — неожиданно спросил Эрик.

— Что? — хором воскликнули Гарри, Рон и Гермиона.

— Ну если оттуда выходят одни злодеи, почему бы не прикрыть факультет? Чтобы злодеев было поменьше? Неужели в магическом министерстве никто не додумался? Или не счёл нужным, а?

— Не знаю, наверное были причины... — пробормотала Гермиона.

— Тогда рассказывай о факультете, не томи!

— Деканом у них некто Северус Снейп... — начала Гермиона.

— О, это такой высокий, длинноволосый! Так я ж его видел, мы все его видели, — улыбнулся Эрик. — Он мне жизнь спас, это плюс Слизерину. Дальше?

— Преподаёт он зельеварение...

— То, что надо! — довольно потёр руки Эрик. — Умение создавать лекарства — крайне необходимо для моей будущей профессии. Я уже говорил вам, что всю жизнь мечтал стать врачом?

— У магов нет врачей, тут только целители, или лекари, — поправила Гермиона.

— Да хоть знахари, — отмахнулся Эрик. — Название неважно — важна суть. А суть в том, чтобы лечить людей. Я об этом мечтал с самого рождения, наверное, когда увидел, что нет рядом ни мамы ни папы — может, они заболели, может, пострадали в катастрофе, а рядом не оказалось толкового эскулапа, чтобы... чтобы... — Эрик проглотил комок в горле и закончил: — чтобы их спасти!

В купе воцарилось молчание. Гарри прикрыл глаза, напряжённо размышляя. До этого всё казалось таким простым и ясным, теперь же всё запуталось, белое внезапно тускнело и темнело, зато сквозь черноту прорывался ослепительно-яркий свет. К кому примкнуть? Кого выбрать? Откуда он взялся, этот Эрик, неправильный пацан с его странными, неправильными вопросами?

Дверца купе внезапно распахнулась, и внутрь шагнул большеголовый мальчик с растерянным и виноватым выражением лица.

— Извините, вы мою жабу не видели? — обратился он к присутствующим таким тоном, что казалось — он вот-вот заплачет.

— Не видели, — сочувственно ответила Гермиона. — Может, она ускакала в туалет, или ещё какое-то сырое место.

— Я всё же поищу — мальчик двинулся было к полке, с явным намерением под неё залезть.

— Жабу? — переспросил Эрик, и его глаза потемнели. — Ты пришёл искать жабу сюда? По-твоему это купе похоже на болото? А мы сами — на Дуремаров похожи? Или на клуб любителей французской кухни? Я не понял, пацан — это наезд такой? Ты ничего не попутал?

— Извините... Я, пожалуй, пойду, — мальчик вздрогнул и попятился к выходу, но грозный окрик Эрика пригвоздил его к месту не хуже заклинания.

— Стоять! — повторил Эрик. — Ты кто вообще такой? Представься, для начала. Воспитанные люди именно так и делают, заходя в помещение с незнакомцами. В какой дыре ты был воспитан пьяным клоуном, что этого не знаешь?

— Перестань! — возмутилась Гермиона. Гарри собрался её поддержать, уж больно странными выглядели эти претензии к пареньку на ровном месте.

— Я Невилл... Невилл Лонгботтом, — уставясь в пол, пробормотал мальчишка.

— Отличная фамилия, — фыркнул Эрик. — Вот у нас в детдоме у одного паренька, сынульки какого-то еврейского беглеца из СССР, была фамилия Shyster — так папашку его героического на почве патологической лживости в дурдом отправили, а паренька — к нам в детдом. Тяжело ему пришлось у нас с такой фамилией...

— Почему тяжело? — не поняла Гермиона.

— Потому что "shy" в английском языке имеет вполне определённое, хоть и не вполне цензурное значение, — охотно пояснил Эрик. — Так что его чморили все кому не лень, разок даже из петли пришлось вытаскивать... — Эрик заметно помрачнел, скривившись от неприятных воспоминаний.

Гарри понимал, что так поступать не надо. Что дурно так поступать, копаться в чужих воспоминаниях, словно подсматривать в замочную скважину. Но поделать с собой ничего не мог — любопытство оказалось сильнее. Он протянул руку, осторожно касаясь ладони Эрика, представил, как их пальцы оплетают невидимые языки пламени...

Мир дрогнул и исчез.

* * *

В туалете нестерпимо воняло. Человек непривычный уже давно бежал бы оттуда без оглядки, зажимая нос, а привычный просто не стал бы заходить в подобное место. Но двое мальчишек внутри, казалось, совершенно не замечали запахов — хотя так оно и было, ибо их волновали дела поважнее:

— Пусти!

— Не пущу!

— Убери руки, сволочь! Дай хоть помереть спокойно!

— Не дам! Живи, сволочь!

Если бы туалет посетил кто-то посторонний, сюрреалистическая картина открылась бы его взору: скульптурная композиция, напоминавшая творения Сальвадора Дали в самый разгар его творчества (Гарри однажды посмотрел передачу, посвящённую безумному гению, и оказался впечатлён на всю жизнь). С ржавой трубы, проходившей над потолком, свисала крепкая бельевая верёвка с петлёй на конце, в которой застряла голова пухлого подростка. Он бы уже давно отдал богу душу (или не богу, но отдал бы непременно), если бы не второй участник композиции — подросток с искажённым от сверхусилий лицом, в котором Гарри без удивления узнал Эрика, лишь несколькими годами младше. Эрик, закусив губу, вцепился в ноги толстяка и поддерживал того на весу, не позволяя петле окончательно его удушить. Но сил оставалось всё меньше, верёвка всё сильнее врезалась в шею, и толстяк уже должен был задохнуться. Но Гарри, присмотревшись, увидел исходящее от рук Эрика призрачное сияние — тот вливал жизненную энергию в тело несостоявшегося самоубийцы, компенсируя ею недостаток кислорода.

— Ты что, другого места не мог найти? — пробормотал Эрик сквозь стиснутые зубы. — Где больше народу ходит... или хотя бы приятнее пахнет? Неужели охота помереть, последним впечатлением от жизни оставив всё это? — Эрик мотнул головой, указывая на ободранные стены, ржавые трубы, и кучи мусора на полу. — Это ж счастье, что я зашел сюда и тебя увидел... случайно.

— Зачем ты зашёл? Зачем меня спасаешь? — гневно возопил толстяк (вернее, попытался возопить — но из-за передавленного горла получилось лишь прошипеть). — По какому праву? Я думал, Англия — свободная страна!

— Так оно и есть, — проворчал Эрик, не разжимая рук.

— Так почему ты тогда вмешиваешься?

— Я ж свободный человек, — Гарри показалось, что в уставшем голосе Эрика скользнула насмешка. — Что хочу, то и делаю. Хочу вмешаться — и вмешиваюсь.

— Но свобода твоего кулака должна заканчиваться у моего носа! — патетически проговорил толстяк явно заученную фразу.

— По носу я дам тебе позже, — пообещал Эрик. — Когда всё закончится.

— Все вы такие, англичашки! — психанул толстяк. — Так и норовите меня избить и поиздеваться надо мной! А что я вам сделал?!

— А ты что думал — в сказку попал? Это обычное выяснение отношений, кто сильнее. Выстраивание иерархии, борьба за доминирование, как в любой животной стае. Если ты зарекомендовал себя омегой, так кто ж тебе виноват?

— Я думал, что попал в цивилизованную страну! Жители которой далеко ушли от павианов! Я ехал сюда с надеждой, что хоть тут-то меня перестанут чморить, а здесь только хуже стало! В России меня ненавидели и обзывали евреем...

— Негодяи какие, — усмехнулся Эрик. — Разве ж так можно — говорить правду прямо в лоб?

— А тут гораздо сильнее ненавидят за то, что я русский!

— Нет в жизни счастья, да? Ты бы подумал, почему так получается, что тебе плохо везде? В чём причина? Уж не в тебе ли самом?

— Это проклятая Россия виновата! — толстяк сжал кулаки. — Это она наложила на меня печать проклятья! Это она сделала меня изгоем, чуть ли не прокажённым!

— Чушь! — в голосе Эрика сверкнула злость. — Будь даже ты чистокровным англичанином и коренным лондонцем в пятом поколении, это ничего бы не изменило. Над тобой бы издевались из-за того, что ты жирный, или потому что дурак, или ещё дюжину причин нашли бы...

— Я не жирный, у меня просто, просто... кость широкая!

— Ага, настолько широкая кость, что весь череп занимает. Что это за манера — во всех своих бедах обвинять страну, судьбу и окружающих — но только не себя? Это же безумие!

— Это нормально! Вот на некоторых окраинах моей бывшей необъятной родины, — толстяк произнёс эти слова с невыразимой иронией, подчёркивая интонацией малую величину буквы "р", — очень многие винят во всех бедах одну только Россию. Что, целые народности сошли с ума?

— Массовый психоз — в медицине явление известное, — отрезал Эрик. — Скорее всего, это самые дотационные окраины, которых Россия содержит за свой счёт. Ненависть к благодетелю — вещь известная.

— Но они хотят освободиться...

— Давно пора бы их освободить, пинком под зад, — одобрил Эрик. — Только их одних, без нормальных, работящих областей. Лечебное голодание и холод помогают от психоза избавиться. Впрочем, шансов на это мало. Насколько я успел понять Россию, русские их не отпустят.

— Русские их не отпустят на свободу? Я так и знал!

— Не отпустят с голым задом на мороз, — поправил Эрик. — Будут продолжать содержать за свой счёт, поставляя товары за бесценок, льготы всякие предоставляя... Потому ненависть к России будет только усиливаться, равно как и списывание на них всех проблем. Скоро дойдёт до того, что даже последний алкаш будет уверен — это проклятые русские вторглись к нему в дом, и именно поэтому он гонялся за ними по квартире с топором, рубя мебель и собственных детей в капусту. А тем временем злокозненные русские заставили его пропить всё имущество, набросали ему пустых бутылок под кровать и даже в портки ему нагадили. И ему ясно, кто во всём виноват. Не себя ж винить!

— А они, по-твоему, невиновны ни в чём? Ангелы с крылышками? — попытался съехидничать толстяк.

— Доля вины, безусловно, на них есть, — задумчиво произнёс Эрик. — Хотя бы за поощрение иждивенчества. Русские — странные люди, они зачем-то содержат за свой счёт дармоедов, которые Россию ненавидят, и постоянно норовят воткнуть нож в спину, или хотя бы в суп плюнуть.

— А ты чем занят сейчас? Держишь меня, а я тебя ненавижу за это! — толстяк попытался пнуть Эрика ногой, но тот чуть ослабил хватку, петля сильнее впилась в шею, и толстяк издал полузадушенное шипение и обмяк.

— Тем же самым, — вздохнул Эрик, усиливая хватку. — Просто порою приходится выбирать между разумом и человечностью, и я выбираю второе.

— Ты такой де, как эти русские! Лезешь спасать, когда не просят! У тебя русских в роду не было?

— Не знаю, — грустно ответил Эрик. — Я в детдоме с младенчества, не помню родителей.

— Вот в чём причина — ты наверняка русский! Вот кто виноват! Я отомщу, я буду мстить России всю жизнь!

— Да сколько у тебя той жизни-то осталось? — холодным тоном поинтересовался Эрик, и толстяка внезапно передёрнуло от страха. — Знаешь, я пожалуй пойду.

— Куда? — пискнул толстяк.

— Время поить моего медведя водкой из самовара, а то он мой ядерный реактор плохо раскочегарит. Прощай, мистер Shyster, прощай, злобный дурачок. Умирать ты будешь долгонько...

— Но почему? — в ужасе возопил толстяк.

— Толстый жировой слой мешает петле как следует передавить шею, так что полчаса подёргаешься, не меньше. И каждая секунда тебе покажется мучительной вечностью. Но нет худа без добра — ад, в который ты попадёшь, будет намного ужаснее. Так что наслаждайся этой половиной часа, это будут самые приятные ощущения в твоей оставшейся жизни. — Эрик отпустил толстяка и отступил на шаг.

— Пощади...

— Хотя мараться об тебя — тоже не резон, — Эрик задумчиво рассматривал трубу с перекинутой через неё верёвкой. — Есть шанс, что тебе повезёт.

Эрик внезапно подпрыгнул, и его руки сомкнулись на верёвке над головой толстяка. Верёвка протестующе заскрипела под весом двух тел, труба издала басовитый гул, скрежетнула и лопнула, обрушивая на упавшие на пол тела потоки ржавой воды.

* * *

Гарри с трудом проморгался. Яркий свет и свежий воздух Хогвардс-экспресса напоминали райский нектар после впечатлений от украденного кусочка воспоминаний. Эрик же, ничего, не заметив, продолжал наседать на Невилла:

— Вы уже надоели со своим Тем-Кого-Нельзя-Того! Да сколько можно свои беды спихивать на него! Сегодня с утра я услышал более дюжины жалоб — экспресс опаздывает, кружная сеть глючит, у портшлюзов сбивается ориентация, вместо старых добрых заклинаний получаются новые недобрые, подорожало виски — и во всём виноват Тот-Кот! В теперь он ещё и жабу твою похитил для своих бесчеловечных экспериментов!

— Но кому ещё могла понадобиться жаба? — захлопал глазами Невилл. — Тут без магии не обошлось!

— Скажи-ка, друг, — голос Эрика внезапно обрёл вкрадчивые нотки. — А зачем тебе жаба?

— Как это зачем? — удивился Невилл. — Это моё... животное.

— Я вижу, что не растение. Животное-то тебе зачем? Что ты с ним делаешь?

— Живу... — если бы Невилл мог провалиться сквозь пол, он бы давно это сделал.

— Хватит глупых вопросов! — возмутилась Гермиона. — Зачем люди держат собак и кошек? Потому что людям нужны друзья!

— Ага, если с людьми не складывается, — подхватил Эрик, — то приходится дружить с собаками. А если и с собаками не выходит, то ты вынужден дружить с жабой, иного выхода нет.

— Животные верны, — внезапно сказал Гарри. — Даже самый лучший друг из числа людей может предать. Собаки не предают никогда.

— А жабы? Жабы тоже не предают? — Эрик тонко ухмыльнулся. — Почему ж тогда она сбежала?

— Это магия! — чуть не плакал Невилл. — Я видел её следы: тяжёлые, тёмные заклинания. Это Тот-Которого-Нельзя, я уверен! Чёрная магия — это по его части!

— Чёрной магии не бывает, — с непроницаемым выражением лица обронил Эрик.

В купе воцарилось гнетущее молчание. Поначалу Гарри показалось, что все напряжённо размышляют над неожиданными словами, пытаясь найти в шелухе обыденных представлений рациональное зерно. Но всё оказалось намного хуже. Слов не было из-за возмущения.

— Да как ты смеешь! — возопила Гермиона.

— Чушь! — вторил ей Рон.

— Ты просто... просто чудовище! — в голосе Невилла прорезалась злость. — Ты ничего не знаешь!

— Ведь можно разглядеть следы магии, — Гермиона опять взяла академический тон. — Для этого нужно... нужно... — Гермиона покраснела, выхватила книгу и зашелестела страницами.

— Да всё просто, я это не раз делал, — Рон широко улыбнулся, ощутив наконец свое превосходство над присутствующими. — Надо лишь закрыть глаза, а потом открыть их особым образом, подняв не физические, а астральные веки...

Гарри попробовал. И примерно с пятой попытки — получилось. Купе приобрело сумеречный вид, окружающие предметы едва можно разглядеть, зато людей окутывало разноцветное сияние, переливающееся яркими красками. "Это ауры" — догадался Гарри. Ярким огнём горело блюдо с недоеденными шоколадками, вызывая полное отвращение к продукции магических кондитеров. Россыпью крохотных точек тлели вкладыши от шоколадушек, рассыпанные на столе. И неярко, но отчетливо светилась волшебная палочка Гермионы, неосторожно забытая на краю стола.

— Видел? Видел? — Рон схватил Гари за руку, заставляя распахнуть глаза, и оба мира — физический и магический — в яркой вспышке слились воедино. — Ты увидел!

— Да, я вижу, — медленно произнёс Гарри. — Но что именно тебя так шокировало, Невилл? Тут следы магии буквально везде!

— Это были не просто следы... — Невилл снизил свой голос до трагического шепота. — Это были такие отвратительные чёрные пятна! Ясно, это наследил Он! Ведь что это, если не зловещая чёрная магия?

— А если пятна белые — это что значит? — самым наивным тоном, на который он был способен, поинтересовался Эрик.

— Что? — Невилл захлопал глазами.

— Ну если эти твои отвратительные пятна не чёрные, а белые — то что это за следы? Зловещей белой магии?

— Э-э-э...

— Кстати, а если твои чёрные пятна симпатичные, а не отвратительные — то это следы доброй чёрной магии? — добил его Эрик.

— Да как у тебя язык повернулся?... — возмутился Невилл. — Да ты хоть знаешь, что чёрная магия способна сделать с человеком?!

— Я даже знаю, что люди способны сделать с человеком безо всякой магии, хоть чёрной, хоть белой, хоть фиолетовой в крапинку! — горько ответил Эрик. — Дело не в цвете магии — дело в самом человеке...

— Ты! Ты защищаешь тёмных! Ты оправдываешь Зло! — Невилл вопил во всю глотку.

— Да неужели? — Эрик продолжал улыбаться. — Каким образом?

— Э-э-э...

— Обыкновенным образом, — сурово высказалась Гермиона, выступая на защиту готового разрыдаться Невилла. — Ты, отрицая разницу между чёрной и белой магией, тем самым по сути размываешь границу между Добром и Злом!

— И что? — Эрик перестал улыбаться — резко, будто повернули выключатель.

— И то! Я не сомневаюсь, что после уничтожения этой границы начнётся всеобщая резня. Если можно, если... — Гермиона запнулась, но продолжила, — если морально можно, то что остановит? То каждый скажет себе: "а почему бы и нет?" И убьёт!

— Гермиона, — устало попросил Эрик. — Разуй, пожалуйста, глаза. Разуй глаза и посмотри вокруг! Что ты слышишь, включая новости? Там убили, там взорвали, тут город разбомбили, там школу обстреляли, здесь людей сожгли заживо. И что?! Кого из убийц остановили моральные нормы, кого удержало представление о добре и зле? Никого! — Эрик перешёл на крик. — Никого, понимаешь? Даже наоборот, вот такие, как этот тип, — указательный пёрст обвиняюще упёрся в Невилла, — все злодейства моментально оправдают. Дескать, они же чёрную магию используют, они "зло" — значит, и убивать их можно пачками, можно пытать, что хочешь можно делать — руки-то развязаны! Мы же "добро" — а значит, нам всё позволено!

— По-твоему, зла и добра нет? — тихо спросил Гарри. — Тогда как отличить правильное от ложного? Как понять, что можно, а что недопустимо?

— По делам их, только лишь. — Эрик покатал желваками. — Не по цвету магии, или знамён, или повязок на рукавах. Только исходя из того, что под этими знамёнами творят люди. Смотри на поступки — и увидишь цвет души. И если даже, прикрываясь красивыми цветами неба и солнца, людей забивают насмерть палками, беременных душат проводами, а полсотни человек загоняют в дом и поджигают его, не давая выбраться... то души творящих подобное чернее не только сажи — они черны, как самые глубокие закоулки ада. Вот это — реальное зло, против которого каждый порядочный человек ополчаться должен, а не глупые чёрные пятнышки!!!

— Такое и правда было? — недоверчиво произнёс Невилл. — Я не верю!

— В реальном мире бывает и не такое, — последовал быстрый ответ. — Такое было, такое есть, и такое, к сожалению, будет — ибо всегда найдутся люди... вернее, нелюди, желающие совершить подобное, а вот люди, готовые их остановить — находятся не всегда. Вы, маги, не замечаете его — вы не смотрите вокруг, вы не знаете, чем живут люди. Отгородились себе от реального мира волшебной, сказочной стеной, и прозябаете в своём крохотном мирке, решая игрушечные проблемки и лелея свои детские обидки.

— Не "вы", а "мы"! — вставила замечание Гермиона. Ты ведь тоже маг!

— Я не собираюсь отгораживаться, — серьёзно ответил Эрик. — Я собираюсь тряхнуть этот мир, да как следует!

— Тебе не дадут этого сделать, — возразил Рон. Основные принципы жизни магического сообщества — это скрытность от магг... людей, отсутствие интереса к жизни людей и невмешательство в дела людей.

— Принципы не человека, а устрицы, которая прячется в раковину при малейшем шорохе, — фыркнул Эрик. — Это кто ж такое придумал?

— А кто его знает... — Рон наморщил лоб.

— Это и так все знают! — выпалил Невилл. — Так просто есть, и всё!

— Я как раз об этом, — Эрик позволил себе саркастически улыбнуться. — Вы в плену иллюзий, вы уверены в незыблемости и правильности своего мирка, как в известной платоновской притче о пещере — сидите в тёмной и сырой яме, рассматриваете отблески пламени на камне... И сопротивляетесь попыткам вытащить вас на свежий воздух, где светит солнце и травы в поле — как волна, из края в край...

— Ты... — Невилл медленно багровел, — Ты ничего не знаешь ни о нас, ни о нашем мире! Ты просто решил взять нас за шкирку и потащить куда тебе хочется, не спрашивая нашего согласия?!

— Да вас и так тащат, опомнись, — даже с некоторой жалостью произнёс Эрик. — Ведь кто-то же придумал эти правила, кто-то внедрил, кто-то следит за исполнением и наказывает оступившихся... Только бы вы не выбрались из своего игрушечного мира... точнее, мирка.

— Это не игрушки! — Невилл готов был взорваться. — Здесь идут бои, льётся кровь, гибнут, гибнут, гибнут...

— Вас и в бой ведут — точнее, ведут, как баранов на бойню! А вы не задумываетесь, нужна ли она вообще — вы покорно плетётесь, мечтая о том, чего нет — и попирая ногами то, что есть, гоняясь за ненужным — и равнодушно проходя мимо необходимого, вспоминая тех, кто ушёл — и не помня о тех, кто рядом. Вы веками сидите в своей пещере — и нет у вас перемен. Нет выбора. Нет шансов. Нет судьбы.

— Ах, на бойню??? — Невилл пошёл вразнос. — Значит, мои... Значит, моих... на бойню? Бараны?! Ты ответишь за это!

Невилл выхватил волшебную палочку и направил её прямо в лицо Эрику. Тот в ответ лишь ухмыльнулся и демонстративно скрестил руки на груди. И уставился Невиллу прямо в глаза.

Пауза затягивалась.

— Ну, давай же, — обронил Эрик. — Заставь меня ответить.

— Ты! Защищайся! — рука Невилла, явно непривычная к подобного рода физическим упражнениям, начала подрагивать. — А не то...

— А не то — что? — поинтересовался Эрик, не меняя позы. — Метнёшь в меня заклинаньицем? Ну давай.

— Ме-метну!

— Так чего ждёшь? Давно бы уж метнул. Соберись уже!

— Сейчас метну!

— Да я состарюсь раньше, — Эрик демонстративно зевнул. — Или тебе помочь? Как там в учебнике: сосредоточьтесь, пропустите энергию сквозь себя... Ты сосредоточился уже? Ах, нет? Так сосредоточься, кому говорят!!!

Невилл опустил палочку и затравленно оглянулся, на ресницах набухали слёзы, грозящие ринуться водопадом.

— Не расстраивайся, — Эрик шагнул к нему, Невилл испуганно попятился. — Ты просто не боец. Иди уже.

— К-куда?

— Жабу свою искать, — фыркнул Эрик. И негромко добавил: — Или ты хочешь, чтобы все увидели?

Невилл испуганно кивнул и ринулся к двери купе, распахнул её, и не глядя бросился к выходу, но врезался в объёмные животы стоящих у двери мальчуганов плотного телосложения. Невилл заметался, попытался вскинуть палочку, но тут же его руки оказались намертво зажаты в тисках сильной хватки парней, ухвативших его быстрым, как бросок кобры, движением.

— Кто вы такие? — возмущённо вскрикнула Гермиона. — Вы подсматривали?

— Эй, вы, Труляля и Траляля, — видя, что парни не отреагировали на слова девушки, в диалог вступил Эрик. — А ну отпустили его, быстро. Или вам помочь?

— Что с ним делать, босс? — поинтересовался один из парней, чуть повернув голову на толстой шее.

— Вышвырните его вон, — из-за спин здоровяков прозвучал тонкий, но уверенный голосок, явно привыкший командовать, и не просто командовать — повелевать. — Этот тип мне не нужен.

Здоровяки исполнили приказ буквально — слитным движением могучих рук отправили верещащего Невилла в полёт вдоль коридора. Глухой удар и воцарившаяся тишина вскоре возвестили, что полёт завершился успешно, и судя по всему, в виде объятий с дверцей тамбура.

— Можете мне ничего не рассказывать. Я подслушивал. — Меж здоровяками ловким движением ввинтился худосочный блондинчик с застывшим на его породистом лице выражением презрительного высокомерия. И тотчас же гордо возвестил: — Я — Малфой!

— Вижу, что ты малой, — Эрик демонстративно смерил глазами фигуры здоровяков и показательно опустил глаза на блондинчика. — А имя у тебя есть, малой?

— Я Драко, Драко Малфой, — угрожающе процедил блондин. — С кем имею честь? Хотя тебя, Гарри, я знаю, про этого рыжего тоже слышал — судя по убелённости рыжиной и наряду бомжа, довелось нам поручкаться с представителем славного семейства Уизли, где больше детей, чем они могут себе позволить.

— Заткнись! — подпрыгнул Рон. — А не то пожалеешь!

— Ой, боюсь-боюсь, — блондинчик издевательски улыбнулся. — Хотя из-за этого типа я и правда могу без денег остаться. Про семейку Уизли все знают, что в их присутствии пропадает мелочь из карманов, так что поневоле приходится быть осторожнее...

— Воруют, что ли? — удивился Эрик.

— Нет, у них аура плохая, — доброжелательным тоном объяснил Малфой. — Деньгоотталкивающая она ещё называется. Потому они вечно бедны, как церковные мыши. Злые языки конечно говорят, что папахен это семейки — просто лох, который достиг карьерного потолка на должности мелкого клерка в Министерстве, и потому неспособный заработать на содержание своей семьи, что усугубляется стремлением мамаши пропить все сбережения — но мы-то знаем, что во всём виновата плохая аура! Уизли не виноваты, не они такие — судьба такая!

— Ах ты ж... — Рон пулей сорвался со своего сидения и ринулся на блондинчика. Но тот привычным движением юркнул за спины здоровяков, которые сомкнули плечи и встретили рыжеволосого паренька слаженными действиями. Удар Рона увяз в блоке, пинок в живот заставил согнуться, а последовавший за ним тычок в челюсть отшвырнул Уизли обратно на сиденье.

— И так будет с каждым, — гордо возвестил Малфой, вновь просочившись вперёд.

— Ты пожалеешь, — прохрипел Рон и выхватил волшебную палочку. За коротким шёпотом последовал порыв ветра, несущегося к Малфою, который прекратился так же внезапно, как и начался, стоило лишь блондину совершить своей палочкой неторопливое движение.

— Слабак, — бросил Малфой Рону. — Дохляк. Вырожденец. Позор благородной крови.

Рон дёрнулся, вскочил, вскинул палочку — но заклинание Малфоя врезалось ему в грудь, отшвыривая рыжего паренька к стенке.

— Хорошо учёба начинается. Чувствую, мне понравится в Хогвардсе, будет множество развлечений, — Малфой самодовольно покрутил палочку в гибких пальцах. — Как удачно, что я зашёл сюда!

— А зачем ты зашёл, кстати? — вежливо поинтересовался Эрик. — Показать свою крутость, поиздевавшись над слабыми?

— Чтобы показать, кто есть кто, — палочка Малфоя постоянно вращалась, испуская голубоватые искры. — Чтобы кое-кто понял, кто чего стоит. И с кем имеет смысл дружить, а с кем будет не дружба, а сплошной позор. Итак, Гарри? Время принимать решение.

Гарри затравленно огляделся. Насупленный Рон съёжился в углу, потирая ушибленную грудь, лицо Гермионы пошло красными пятнами от едва сдерживаемой ярости, но она трезво оценивала свои шансы и потому не вмешивалась. Лишь Эрик был абсолютно невозмутим, лишь на краю его тонких губ играла лёгкая улыбка.

— Я... — Гарри замялся, не зная, что сказать или сделать. Драться — неминуемо позорное поражение, согласиться — ещё более позорно.

— Я бы не советовал тебе соглашаться, Гарри, — беспечно произнёс Эрик. — Согласишься — значит, ты прогнулся, а потому тебя будут гнуть и дальше. Это не дружба, дружба подразумевает равенство. А это иначе называется.

— И как же? — Малфой начинал злиться.

— Рабство, — тем же тоном легко ответил Эрик. — Вот посмотри на эту парочку громил — неужто похоже, что этот Дурако Малой их воспринимает как равных? Нет, он им приказывает и ими помыкает. Потому что они — его рабы.

— Как ты нас назвал? — возопили крепыши.

— Как ты меня назвал? — шёпот Малфоя казался острее отточенного клинка.

— Малой, я тебя назвал "Малой", — пояснил Эрик. — Что-то не так, Малой?

Дальше всё произошло очень быстро. Миг — и с палочки Драко сорвалась тоненькая искра — прародительница молнии, ударившая в кожаное сидение, на котором миг назад сидел Эрик. Только тот уже стоял напротив Малфоя, размахиваясь для нанесения удара. Малфой в панике отпрыгнул за спины своих верных телохранителей, и удар пришёлся в спешно выставленный блок одного из них. Второй попытался ударить в ответ, но Эрик успел отпрянуть, разрывая дистанцию.

Вжиу! Это палочка Малфоя породила огненный светящийся шар размером с шарик для пинг-понга, ринувшийся прямо в лицо Эрику. Тот моментально рухнул наземь, и шарик врезался в вагонное стекло, разукрасив его паутиной причудливых трещин.

Аах! Это оба здоровяка синхронно закатили глаза и осели наземь, потому что Эрик змеёй скользнул по полу и прикоснулся к их выглядывающим из-под мантии щиколоткам.

Эрик вскочил, разминая пальцы — и увидел палочку Малфоя, замершую прямо у его носа.

— Я ведь убью тебя, — прошипел Малфой.

— Не думаю, — Эрик по-прежнему улыбался. — Нет, не убьёшь.

— Это почему ещё?!

— По целому ряду причин, — охотно объяснил Эрик. — Во-первых, у тебя смелости не хватит. Во-вторых, не хватит сил для убийственного заклинания — если уж ты даже на пике ярости выпустил файербол размером всего лишь с горошинку...

— Он был как шарик для пинг-понга! — взвыл Малфой.

— В-третьих, — Эрик просто проигнорировал возражение, — ты ж не дурак и прекрасно понимаешь, что начинать учёбу с убийства — не лучший выход. Даже если увернёшься от наказания, карьера будет подорвана, многие двери для тебя будут закрыты, иные — навсегда. А теперь подумай — нужно ли тебе это? И ради чего?

— Это всё? — напряжённым тоном поинтересовался Малфой, и его палочка дрогнула.

— Не всё, — Эрик широко улыбнулся противнику. — Есть ещё один пункт, самый важный. Он состоит в том, что... — Эрик сделал молниеносное движение — и палочка Малфоя оказалась зажата в его кулаке. — В том, что у тебя просто не получится меня убить. Ибо ты — слабее.

— Ах ты ж... — Малфой ринулся на Эрика, намереваясь вернуть свою палочку, но Эрик отдёрнул руку, и пальцы Малфоя ухватили лишь воздух. Затем со стороны Эрика последовал аккуратный тычок в челюсть, от которого Драко отлетел назад и врезался в дверь. Дверь затрещала.

— Да кто ты такой, чёрт возьми? — прошипел Малфой. — Представься! Чтобы я знал, кто стал врагом... — Драко вытер рукавом лицо, окрасив его кровью из разбитой губы. — ...кровным врагом семьи Малфоев!

— Я Эрик Гриффин. Не прошу любить и жаловать, но вот бояться — пожалуй, следует.

— Не слышал такой фамилии, — презрительно бросил Малфой. — Очередной грязнокровка на нашу голову? Да сколько ж вас в Хогвардс понаехало — не продохнуть!

— Фамилия, как ты понимаешь, вымышленная. — Эрик ухмыльнулся. — Её мне придумали в приюте, куда меня подбросили. Кто мои родители — никто не знает, они могут оказаться кем угодно. У вас тут лет двенадцать назад, или около того, сильные маги не пропадали?

Малфой открыл рот... и тут же закрыл его. Глаза округлились от внезапно возникшего понимания.

— Ты не можешь быть Его сыном, — прошептал он. — Только не ты, я бы знал... нет!

— Не понимаю, о чём ты, — Эрик хитро улыбнулся. — Но раз мы уладили наш маленький конфликт, может нам...

— Не уладили! — Рон взвился с места, и направил палочку на Малфоя. — Вот сейчас я с тобой рассчитаюсь за всё!

— Стоять, мурзик! — Эрик резко обернулся к Рону. — Прекрати немедленно. Успокойся. Сядь. Не стоит этого делать. И знаешь почему? Во-первых...

— Да мне плевать! — заорал Рон и прошептал заклинание, взмахнув палочкой.

Эрик рванулся наперерез летящей в Малфоя красной точке, и успел поставить волшебную палочку на её пути. Бум! Эрика отшвырнуло в сторону, в аккурат на одного из здоровяков, палочка вылетела из его руки и закатилась под сидение. Тогда Рон метнул в бледного Малфоя ещё одно заклинание.

Хрусть! Малфой резко бросился на пол, прикрываясь телом другого здоровяка — и заклинание врезалось в многострадальную дверь, буквально чудом уцелевшую.

— Тебе конец! — Рон с искажённым лицом метнул красную точку в Малфоя третий раз.

— Это тебе — конец. — Драко со здоровяком на миг окутала туманная сфера, от которой заклинание отрикошетило и врезалось в багажную полку, расшвыряв чемоданы по всему купе. Здоровенный баул рухнул прямо на Эрика. Гарри чудом удержался на ногах, когда чемодан ударил его в бок. Рядом тонко вскрикнула Гермиона, прижимая ладони к лицу. Малфой пружинисто вскочил на ноги, сжимая в руках палочку, ловко выуженную им из кармана своего верного телохранителя.

— Вам всем — конец, — уточнил Малфой, и победоносно глянул на бледного Рона. — Что, исчерпался? И это всё? Всего три жалких, слабеньких заклинания? Мельчает порода, особенно у любителей беспородных... Уж не эта ли любовь вас довела до такой убогости?.. Экспеллиармус максима форте!

Рон, Гарри и Гермиона разом лишились своих палочек. Малфой, выдавая недюжинную ловкость, ухватил их быстрыми движениями свободной руки.

— А теперь — развлечёмся. — Малфой ухмылялся, искреннее наслаждаясь ситуацией. — Ну-ка стали на колени. Я сказал, на колени! Быстро! — длинная искра, сорвавшаяся с волшебной палочки, подтвердила, что он не шутит. — Теперь ты, девка, быстро ползи ко мне.

Гермиона в ужасе быстро замотала головой. В глазах блеснули слёзы.

— Иначе мне придётся тебя наказать! — Малфой явно подражал кому-то из взрослых, играя роль, о которой давно мечтал. Его палочка строго уставилась на Гермиону. — Я воспитаю в тебе уважение к господину!

Бах! Красная искра ударила Малфоя в живот, отшвыривая его назад. Драко врезался спиной в дышащую на ладан вагонную дверь, которая не выдержала такого издевательства и разлетелась на куски.

— Гляди-ка, получилось! — Эрик с трудом поднялся на ноги, восхищённо взирая на палочку, выуженную им из кармана второго здоровяка.

Малфой яростно заорал, расшвыривая обломки, и пытаясь встать на ноги. На лбу у него набухала кровью длинная царапина.

— Дуэль! — кричал Малфой. — Немедленно! Прямо здесь и прямо сейчас!

— Хорошо, — покладисто согласился Эрик. — Дуэль так дуэль. Кто-нибудь мне объяснит правила?

Вместо ответа в Эрика полетела длинная искра. Эрик не успел среагировать должным образом, но на расстоянии ладони от его груди искра изогнулась и устремилась к волшебной палочке в его судорожно сжатой руке. Палочка её и поглотила без остатка.

— Проклятье! — выругался Малфой. — Палочка Крэбба узнала палочку Гойла. Что же де... Ага! Ассио палочка!

Из-под сидения вынырнула палочка Малфоя и привычно легла в его руку. Заняло это ничтожную долю секунды, но этого времени хватило Эрику, чтобы оказаться на расстоянии вытянутой руки от белобрысого мальчишки. Быстрый удар кулаком отправил Малфоя в полёт вдоль вагона.

Эрик взмахнул палочкой, и красная искра вновь ринулась к Малфою — но на расстоянии ладони до него бесследно исчезла. Эрик нахмурился и послал в Драко ещё несколько искр — которых постигла та же судьба. Испуг на лице Малфоя сменился выражением крайнего самодовольства.

— Знаешь, почему не получается? — светским тоном поинтересовался Драко. — Да потому, что палочка Гойла узнала мою палочку, а против меня она просто не сможет ничего сделать, были приняты меры — магами высочайшего уровня, не чета нам! Так что готовься!

Удар заклинания Малфоя был страшен. Эрика отшвырнуло наземь, бесполезная палочка вылетела из рук. От второго заклинания Эрик сумел увернуться, откатившись в сторону; после чего поднялся на ноги, держась за металлический поручень в стене. После этого Эрик быстро отступил вбок, и очередное заклинание врезалось в поручень, загремела по полу металлическая трубка. Эрик моментально схватил её и направил на Малфоя. Тот широко улыбнулся и продолжил метать заклинания. Но на пути каждого из них встречалась трубка — и заклинания бессильно от неё рикошетили. Конец трубки нагрелся, с него капал расплавленный металл. Эрик, ругаясь, обмотал конец трубки сперва носовым платком, а потом и собственным поясом — но ладонь жгло даже сквозь толстую кожу.

Первым не выдержал Малфой. После очередного взмаха палочкой вместо заклинания из неё вырвалась лишь струйка дыма. Эрик ухмыльнулся и зашагал к Малфою, уверенно описывая восьмёрки своим раскалённым оружием. Но Драко не испугался, а скопировал ухмылку и тоже направился к Эрику, что-то шепча — и за несколько шагов его палочка удлинилась, превращаясь в длинную и острую шпагу. Малфой стал в стойку и уверенно крутнул шпагой сложнейшую комбинацию.

— Я занимаюсь фехтованием с трёхлетнего возраста, — зачем-то сообщил он. — У тебя нет шансов. Сдавайся.

— Вот тебе, — Эрик неприличным жестом направил на Малфоя своё оружие. — Рискни.

— Хочешь умереть? Ради какой-то грязнокровки — жизнь готов отдать?

— Ничего не отдано, пока не отдано всё. — отрезал Эрик.

— Что ж, ты выбрал, — пожал плечами Малфой и пошёл в атаку.

Схватка получилась яростной, но короткой. Металлическая труба в руках Эрика описала быстрый зигзаг и врезалась в стенку на уровне головы Малфоя, но Драко успел пригнуться, разминувшись с раскалённым орудием, и вонзил свою шпагу Эрику в грудь. Но от удара о стену с раскалённой трубы сорвались металлические капли, щедро оросившие спину Малфоя. Эрик со стоном осел наземь, Малфой с воем откатился в сторону. И тут в вагоне появились новые действующие лица.

— А что здесь, собственно, происходит? — поинтересовалась строгая девица в очках, внешним обликом больше всего напоминавшая мышь. — Кто вам позволил разносить вагон на куски?

— Нифига себе! — присвистнул вихрастый парень, чем-то похожий на кота. — Тут же всё укреплено десятым уровнем, а вы дверь разнесли, да и окно чуть не выбили! Монстры! — в его голосе слышалось больше восторга, чем осуждения.

— Как вы умудрились разломать дверь? — строго вопросила девица.

— Да, действительно, как? — с жадным любопытством спросил парень. -Меня научите?

— Не смей их хвалить! — рассердилась девица.

— Да ты сама посмотри, насколько крутое пополнение приходит нам на смену! Разве это не здорово?

— Прекрати немедленно одобрять их гнусный поступок!

— Я и не одобряю!

— Одобряешь!

— А вот и нет!

— А вот и да!

— Прекратите немедленно! — пронзительно завопила Гермиона. — Помогите ему, он же ранен! — Она бросилась к Эрику, но парень оказался быстрее — ловко оттёр её плечом и, сосредоточенно нахмурившись, водрузил руку Эрику на лоб.

— Серьёзная кровопотеря, несколько ушибов, но в целом — ничего страшного, — вскоре выдал он вердикт. — До смерти заживёт.

— Тут пара царапин и небольшие ожоги второй-третьей степени, — девица хлопотала над Малфоем, накладывая обезболивающее заклинание. — Ничего опасного, но болезненно. В лазарет его.

— Этих двоих — тоже. — парень кивнул в сторону Крэбба с Гойлом, так и не пришедших в сознание. — Поражение ЦНС.

— А Эрик? — взвилась Гермиона.

— Пусть отоспится, с ним всё нормально, — махнул рукой парень. — Ну что, раз-два — взяли! — он взвалил на себя немаленькие тела малфоевых телохранителей.

— Но помните — мы вернёмся и всё выясним! — девица подхватила Малфоя на руки и покинула вагон.

— А у вас пока есть время придумать правдоподобное объяснение, — подмигнул парень и тоже удалился, пошатываясь под тяжестью своей ноши.

Гарри и Рон осторожно подняли и водрузили Эрика на вагонное сидение. Он был бледен и без сознания, дыхание с хрипом вырывалось из его лёгких — но он был, без сомнения, жив. Гермиона присела на краешек сидения и осторожно попыталась разгладить пробитую ударом шпаги и залитую кровью футболку.

— Вот это нас угораздило, — взъерошил свою шевелюру Рон. — Ещё учёба не началась, а мы уже попали. Всё из-за этого Эрика!

— Почему из-за него? — не понял Гарри.

— Он полез в силовую конфронтацию! Если бы не он — ну похамил бы нам белобрысик, ну пооскорблял бы — на том бы дело и закончилось! А теперь — что снами будет? Если меня выгонят, мама меня убьёт!

— Ты полагаешь, что этот наглец пришёл к нам в сопровождении двух громил, просто чтобы почесать языком?! — взорвалась Гермиона. — Да ты ж видел его глаза — он наслаждался! Ему ведь нравится унижать слабых! И шанса поглумиться над тобой, как следует поглумиться — он точно не упустил бы!

— Над тобой — тоже, — огрызнулся Рон. — Даже в первую очередь — именно над тобой! Потому что ты... — Рон осёкся.

— Договаривай уже, — буркнула Гермиона. — Не бойся, я привычная. Над теми, кто выделяется — все глумятся и всегда! То ли из-за принадлежности к женскому полу, то ли потому что ты много знаешь, то ли от зависти к твоим оценкам или от презрения к недостаткам внешности! Я думала, — горько продолжила девочка, — что хоть тут-то всё будет иначе! Что магия открывает предо мной новый мир, где подобное невозможно! Но увы — никакое умение крутить волшебной палочкой не делает человека добрее и моральнее. Люди везде одинаковы, что в мире магии, что в мире людей!

— Тяжело тебе пришлось? — осторожно поинтересовался Гарри.

— Ты даже не представляешь, насколько, — вздохнула Гермиона. — Родители позаботились о том, чтобы дать мне лучшее образование — да вот только лучшее не означает приятное. Дорогая частная школа — где все отпрыски аристократов смотрели на меня даже не как на Золушку — её-то по крайней мере считали человеком! А тут всё было хуже, и намного!

— Но неужели среди них не нашлось порядочных людей?

— Нашлись, конечно, — печально хмыкнула Гермиона. — Порядочные просто не обращали на меня внимания, смотрели как на пустое место. То ли им было меня жалко, но против своих они идти боялись, то ли просто не снисходили со своих высот до того, чтобы меня третировать. Как же, они ведь цвет аристократии, элита английского общества в дорогущей частной школе — где учатся дети лишь нужных людей, с малолетства заводя знакомства и связи, без которых тебе путь на высокие должности просто заказан, закрыт абсолютно непроницаемым барьером, будь ты хоть величайшим гением!

— Поганая бриташка катится в полный отстой, — Гарри вспомнил фразу, которую он часто слышал в общественном транспорте, особенно в часы пик от добирающихся домой рабочих.

— Но это ещё не самое страшное, — продолжила Гермиона. — Страшнее — притом намного! — были те, кто до меня всё-таки снисходили. Они вели себя так... в общем, нынешнее поведение белобрысика на их фоне выглядело вполне невинным поступком настоящего джентльмена.

— А взрослые? Учителя, воспитатели, да хотя бы родители? — поражённо воскликнул Гарри. — Они что, закрывали глаза?

— А они, видишь ли, во всем этом активно участвовали, — пояснила Гермиона. — Им надо воспитать детишек в определённом духе — как властителей мира, относящихся к прочим людям как к пыли под ногами. Только из таких и получаются хорошие бизнесмены, которые ради увеличения своего капитала готовы на всё — вплоть до того, чтобы разжечь войну и утюжить из пушек города...

— И что, никто за тебя не вступился?

— А ты сам-то часто впрягался за совершенно постороннего человека? Не за члена твоей семьи, не за друга, не за единомышленника — а за человека, которого видишь впервые в жизни? — Гермиона разошлась, её глаза горели. — Причём имея ввиду, что помощь может тебе очень дорого обойтись? Рискнуть ради незнакомки всем — перспективами, карьерой, благосостоянием, здоровьем, а то и самой жизнью — сможешь?

Гарри опустил голову. Крыть было нечем.

— Вот видишь, — тихо сказала Гермиона, аккуратно разглаживая складки на залитой кровью футболке. — Ты бы не смог, и никто бы не смог. И не стал бы! Потому что вы слишком разумны, чересчур рациональны. "Это того не стоит" — говорите вы себе, если не видите явной выгоды от вмешательства. И спокойно смотрите, как люди страдают и гибнут.

— Но всё же не настолько серьёзно! Детские ссоры — это всего лишь детские ссоры!

— Дети вырастают, — неуклонно продолжила гнуть своё Гермиона. — И остаются точно такими же. А потом миллиард человек в Африке голодает — и всем плевать. Потому что где вы, а где Африка? Да её каждый второй британец и на карте-то не отыщет!

— А правительство? А наши адвокаты, правозащитники, борцы за права людей всех мастей и оттенков? — поражённо воскликнул Гарри. — Они что, закрывали глаза?

— Правозащитникам — наплевать, им деньги платят не за это. А правительство, видишь ли, в этом активно участвует, — вновь пояснила Гермиона. — Это ведь выгодно — когда можно например добывать алмазы за бесценок. А не вкладываться в построение современной цивилизации — от которой богатеть будут африканцы, а не английские корпорации...

— А что же маги? — подал голос Рон. — Куда смотрят волшебники? Почему не пресекут подобное безобразие?

— Потому что маги ничуть не лучше людей, — ответил Гарри. — Точно такие же — кому-то выгодно, кому-то наплевать, кто-то слаб и боится, а кто-то просто спрятался в ракушке и ничего не видит, ибо не желает видеть!

— Но, оказалось, не все такие. — Гермиона поглаживала футболку с величайшей нежностью. — Нашелся всё-таки один человек... то есть волшебник... но всё равно — человек. Который был готов отдать за меня — всё. Страшно подумать, что случилось бы, не окажись его с нами.

— Страшно подумать, что будет с нами теперь! — воскликнул Рон. — Нападение на Малфоя — а именно так его всем представят — это вам не мелкое хулиганство. Это не спустят на тормозах. Небось, малфоюшка уже вовсю строчит жалобу своему папаше. Как бы не пришлось нам с позором возвращаться назад этим же экспрессом...

— Что, его папаша — настолько большая шишка? — поинтересовался Гарри.

— Более чем. Член попечительского совета Хогвардса. А с учётом того, что большая часть членов совета у него давно в кармане — и его фактический глава. Личный друг министра. Да и просто очень богатый и влиятельный. Если происходит какое-то волнение, катаклизм или политические перестановки в Министерстве Магии — можно уверенно утверждать, что Люциус Малфой здорово погрел на этом руки. Да и прочие части тела — тоже. Этот своего не упустит нигде!

— В мире людей, пожалуй, тоже, — нахмурилась Гермиона. — Наверняка ведь заметная часть бед, терзающих человечество — это деяния вот таких, ловко греющих руки.

— Или тех, кто за ними стоит, — добавил Гарри.

— Будь моя воля, я бы их просто испепелила на месте! Жизни бы не пожалела, души своей — но чтобы было так!!!

И один из вкладышей с портретами магов, в изобилии рассыпанных на столе, внезапно вспыхнул ярким оранжевым пламенем.