Университет вредной магии. Книга вторая

— Значит вампирские, — вздохнула я, и полезла натягивать на себя жутки черные, высокие и мужские сапоги.

Вот жизнь, а!

— Чего тебе не нравится?— возмутился басовитый наш. — Отличнейшие морские валенки причем совершенно даром!

Герак высунулся из гроба, глянул на мокрые русалочьи шлепанцы, опосля важно и нравоучительно произнес:

— Рыб, все что нам дается даром, мы совершенно не против взять деньгами. В смысле выдай Стаське два золотых.

— За что? — возмутился рыб.

— За обманутые ожидания, — хмыкнул черт.— Таки на выплату морального ущерба ты сам нарвался.

— Я нарвался?! — бас осип.— А касаемо ущерба морального, так ты вчера сам сапогами кованными сердце девичье топтал, про баб Азаэровских тута разглагольствуя!

— Гони деньги, рыб, — устраиваясь удобнее в гробу, не согласился с вышесказанным Герак. — Гони по-хорошему, а не то...

В этот момент я натянула громадные сапожищи, протопала к двери, собственно громко топая, распахнула оную и... а на пороге стояли матерчатые туфельки. Такие мягкие, лиловые под цвет моей ведьминской формы, легонькие как пушинка и с кожанной подошвой. И подозрения мгновенно лавиной накрыли меня. Даже не подозрения, а уверенность — это декан принес! Точно декан. Тут даже логически на тему, что такими туфельками в него не швырнешь, думать не надо. Тут все сразу ясно, как только вспомнишь где находишься — в чертовом общежитии тащут все, что плохо лежит. Эти лежали хорошо — в папирусной коробочке, с одним цветочком поверх и без какой либо поясняющей записки. Но суть не в этом — в данной общаге прут все, даже то что хорошо лежит, а туфельки не тронули... То есть вывод из всего этого один — Владлен Азаэрович!

А раз так, то как бы мне не хотелось бы переобуться, мы, ведьмы, народ гордый, а потому я гордо коробочку переступила. Чуть не грохнулась, правда, насилу равновесие удержала, но и дальше пошла гордо грохоча кованными каблуками по чистому выскобленному полу чертового общежития, которое до крайности стало напоминать вампирское обиталище. Нет, в обиталище конечно интерьер по мрачнее будет, мышки там летучие на занавесях, а тут дырочки в черном полотне, сквозь которые пробиваются лучи солнца, но в целом — и громадный крест в холле, и выставка явно ранее жилых гробов с надписью "Продаются удобные койки", и красные ковры по полу...

И я вполне обоснованно возмутилась.

Остановилась посреди холла, обозрела еще парочку черных посеребренных крестов на иных стенах навешанных и воскликнула:

— Не, ну это уже ни в какие ворота! Черти самая вороватая раса в мире!

К слову черти, сегодня все разодетые, подстриженные по последней моде и вообще с кисточками на хвостах завитыми, поостанавливались, смерили выразительными взглядами мои сапоги, и какой-то громила громко фыркнул:

— Кто бы говорил, а еще ведьма приличная.

Но тут же отвернулся и быстренько ушагал на улицу. Думала может стыдно ему стало, а тут на мое плечо легла большая волосатая лапа. Вторая молча вручила туфельки... потрясные, из посеребрянной кожи, с черной пряжкой и фиолетовой подошвой.

— Рыб решил отделаться туфлями, жмот, — сообщил Герак. — Сапоги снимай, велики тебе, еще убьешься.

— Спасибо, Герак, — шмыгнув носом, поблагодарила я.

Черт фыркнул, наклонился и доверительно так:

— Тебе благодарность великая, Стаська, эдак в общаге ж теперь дышать можно, и обстановочка приятственная.

— Потыренная, — не согласилась я.

— Пусть докажут, — хохотнул черт.

Молча и выразительно указала на присутствующие тут гробы.

Герак почесал затылок, потом грудь волосатую, потом посмотрел на меня и просительно так:

— Посоветуй, чем от вампиров отбрехаться?

Молча и возмущенно подняла бровь.

— Ну так, чтобы им не впадлу было нам гробы оставить, а то удобная я те скажу штука...

Нет, ну у него совесть имеется?! Я ведьма, между прочим, мы ведьмы честные и не воруем, более того — зло воспитываем, а он?! Еще раз посмотрела на черта, на гробы, снова на черта, и вполне себе честно сообщила:

— Герак, ничего удобственного в гробах нетучки!

— И не скажи, Стаська, очень даже удобственно и одеяло не падает, — не согласился черт.

А я взяла и добавила:

— Самому может и не плохо, да только бобылем всю жизнь не проходишь, Герак, а с девушкой в гробу сам понимаешь — неудобственно.

— Так а сеновал у кентавров на что? — искренне изумился черт.

Все, я сдаюсь.

— Хотя, — Герак призадумался, — а не плохая отмаза для вампиров. Спасибки, Стась.

Я ничего в этой жизни не понимаю!

Молча переобулась, вернула черту сапоги, сама туфельки надела, да и пошла от чертей подальше.

И вот вышла я на порог чертового общежития, а на встречу мне... Вообще с первого раза не врубилась кто, если честно. Потому что был он полугол, и бледный торс его покрытый кубиками определенно вызывал уважение, как и красивое лицо с тонкими аристократическими чертами, длинные черные волосы и красивые ровные обнаженные ноги, но... но черчатьи меховые короткие штанцы ему были явно не по размеру, от чего индивид благородной вампирской наружности и придерживал оные.

— Мадам, разрешите пройти, — галантно произнес обходящий меня вампир.

Я даже вежливо посторонилась и отвернулась так, на всякий случай, а то вдруг у него штанцы упадут. Просто в плечах индивид Гераку не уступал, зато в бедрах был узок, и меховые трусы явно геракского размера ему были крайне велики. Собственно мне вдруг подумалось, что и те здоровенные сапоги... в смысле у этого громильского вампирюги нога была ого-го, и сразу стало ясно кого Герак пограбить изволил и... И собственно я не была уверена, что черту сейчас хорошо станет. Скорее наоборот. Просто у этого здоровенного вампира очень уж вид был решительный.

Так и вышло.

Бабах! Хрямц.

— Да девки...

Бабах! Гудурух!

— Девки не...

Бааабах!

— Дефки, гофофю тефе, не офенят!

Это Герак вдруг шепелявить начал?!

Я развернулась, намереваясь спасти самого что ни наесть представителя враждебной всем ведьмам расы, как дверь распахнулась и вышел тот самый вампир — в вампирской одежде, с плащом на красной подкладке, решительно ступая ногами в сапогах мне знакомых, и без труда неся гроб. Посторонившись, пропустила мужика, и едва прошел испуганно заглянула в общагу чертову — там, криво сидел на полу раскрашенный синяками и ссадинами Арсан, тот самый которому подлый Топтыгин передал Машеньку, то есть меня. Избит чертяка был знатно, и теперь сидел зубами, словно семками, поплевывая и озираясь заплывающимся глазом вокруг... В смысле один глаз уже заплыл, теперича заплывал второй...

— Чего стоим, на кого глядим? — Герак плавно вышел из-за угла.

— Хух, Герак, ты жив, — с нескрываемым облегчением выдохнула я.

— Конечно, жив, — черт почесал за рогом, — а чего мне сделается-то?

— Ну так вампир же, тебя же, шел же убивать уже!— затараторила я. — А ты...ты получается вообще не дрался?

— А с чего бы мне драться? — тихо посмеиваясь поинтересовался Герак. — Мы, обыкновенные черти, люди маленькие, мы поперед панов боевых чертей в драку не лезем, — он хмыкнул, указав на помятого Арсана, — они-с вот боевые, им и карты... в смысле обозленные вампиры в руки. Так чего стоишь, Стась?

Ответить, что ли? Вместо ответа снова посмотрела на изметеленного боевого черта. Арсан разводил руками с ободранными рукавами и жаловался кому-то:

— А я ефу гофофю не офенят дефки гфофы, не офенят фе, на фефовал тофать прифется, а он "мой фроп, мой фроп", ифиот, фыфоты сфофей не офофнает.

Укоризненно посмотрела на Герака.

— Дааа, — протянул ничуть не устыдившийся он, — тяжела ноша боевых чертей, согласен.

— Тяжела ноша боевых чертей, когда рядом обыкновенные водятся! — не сдержалась я.

— А то!— хмыкнул Герак. — Мы народец хоть и простой, да продуманный.

— А боевые черти? — мне стало интересно.

— Им боевать по статусу положено, боевые же.

— А Владлен Азаэрович тоже боевой? — и понесло же меня.

— Боевой, — согласился Герак, с хитрым прищуром на меня поглядывая, — но очень умный, а уж продуманный... Кинул тебя, да?

Вспыхнув, подумала, что сейчас Герака чем-нибудь тресну!

— Кинул, — продолжил черт-самоубийца, — говорю же — умный мужик, сразу оценил степень неприятностей в ведьминском лице, и вообще — ты в курсе, что мы, черти, шовинисты?

— Чего?!

— Шовинисты, говорю, вас, ведьм, вообще терпеть не можем, — искренне поведал мне Герак.

— А мы, ведьмы, расистки, — выдала я в ответ.

Черт взял и обиделся. И кисточка хвоста поникла, и пятачок распрямился и без морщинок стал — мне же сразу стал понятен смысл выражения "нос повесил". Хотя нет, у чертей нос вешался сам.

— А у тебя нос самоубивец, — глядя на самую выдающуюся часть чертячьего лица, поведала задумчиво черту.

Шмыгнув носом, от чего тот вновь стал обычным чертячьим пятаком, Герах хмуро спросил:

— Чего хотела?

И как бы мне не хотелось промолчать, честно призналась:

— За тебя переживала, но раз ты живой я пошла на разборки.

— Какие? — удивился он.

— Литературные, — прошипела сбегая по ступеням вниз разъяренная ведьма, вспомнив о некоторых литературных гениях!

* * *

Как я врывалась в ведьминское общежитие история отдельная. Во-первых, я нагло проигнорила инструктора Смертову, когда она была в образе фейки, и теперь за мной, сотрясая землю, гналась двух метровая фея, на весь универ обещая содрать шкуру с моей ленивой... Ну в общем — серьезно побеседовать на воспитательные темы. Я не отвлекаясь, мчалась дальше. Во-вторых, я столкнулась со стайкой ведьмочек в черном — короче они с факультета Вредительства были, но заметив мчащуюся за мной Смертову, вспомнили, что ведьма ведьме друг, и прикрыли воплями "Инспектор, я кажется ногу растянула". Правда несколько несогласованно это было, ибо вопль издали все разом и все об одном же, а двадцать девиц разом потянувших лодыжку, это, согласитесь, подозрительно. Зато пока Смертова их подозревала, я ворвалась в ведьминскую башню, запыхаясь взбежала по винтовой лестнице, бесшумно промчалась по коридору и...

— "Ее пальчики поджались от удовольствия", — вещал кто-то в моей комнате, и от этого я застыла, держась за ручку двери. — Прекрасно, уважаемый куст, просто прекрасно! Какой стиль, какая подробность, как...

И я распахнула дверь!

Взору моему представилась дивная картина — на моем подоконнике стоял мой куст с пером в одной веточке и листком бумаги в другой! Напротив него, так же на подоконнике развалился сатир с перемотанными бинтами рогами — Скитакас Шедеврас, как я понимаю! А рядом с ними, с венцом лавровым на прутиках и самым возвышенным видом возвышалась моя метла! А на кровати, на моей кровати, имелась стопка листов с заголовком "Декан и студентка, книга десятая "Ночь страсти".

— Утро успокоения! — прошипела взбешенная я, входя в комнату.

Заговорщики литературные подскочили, перепуганно глядя на меня глазенками, листочками и прутиками! И да, им было от чего пугаться — ибо разъяренная ведьма бешенно озиралась в поисках того, чем бы треснуть!

— Мма... ма... мадам! — взвизгнул, подскакивая на копытцах сатир. — Мадам ведьма, держите себя в руках!

Держать себя в руках? Это он размечтался! Себя я бы на руки не подняла, тем более не удержала бы, а вот стул схватила с легкостью — я была так зла, что и стол хватанула бы без напряга. Метла, метла вообще предательница, она взяла и в обморок рухнула знала гадина что так по ней стулом трескать не особо удобно. Но ладно метла, мой куст стремительно перевернул лист и накорябал "Растительность в УВМ охраняется зелеными".

— Это какими "зелеными"?! — перехватывая стул поудобнее, вопросила я.

Куст призадумался, и дописал:

"Дриадами".

И я поняла, что хрен его треснешь — достаточно вспомнить, как умеет звереть профессор Куст. Но ничего, месть блюдо холодное — я этого растительного гада просто поливать "забуду"!

Однако столь печальным образом для мести, а не мстительного студня, мне оставался только сатир. Мужик ситуацию просек, взвизгнул и рухнув на колени, простер ко мне свои шедевросотворительные толстенькие ладони, чтобы взвыть:

— Пощади, о, прекраснейшая дева в университете!

И это стало его самой роковой ошибкой, потому как оттеснив меня, в комнату протиснулась двухметровая боевая фейка, злобно ощерилась клыками, которые сделали бы честь любому оборотню, и прошипела таким тоном, от которого с зависти повесилась бы самая ядовитая змея:

— Что ты сссссссказал, любимый-сссссс?

Молча передала фейке стул. После прошла к кусту, который шарахнулся от меня в сторону, и посвистывая с интересом понаблюдала за тем, как из Шедевроса делают котлетос. Котлетос визжал, молил о пощаде и клялся в верности — фигня, Смертову не проведешь, а воспитательный процесс не остановишь. И к слову — куда Владлену Азаэровичу с его "рога пообламываю", до злобной инструктора Смертовой, которая не болтала, а ответственно взяла и переломала сатиру все, до чего смогла дотянуться. Но вы же понимаете, что при ее двухметровом росте дотянуться она смогла везде.

И вот сижу я, ногами болтаю, процессом воспитания любуюсь, и тут мне в спину мокрым теплым чем-то ткнули. Чуть не завизжала! Обернулась — Горыч скалится довольно и крыльями машет активно, чтобы на одном уровне удерживаться, короче в воздухе завис.

— Здорово, Стаська, — пробасил он. — Гляжу — не скучаешь.

— Не жалуюсь, — улыбнулась я.

А потом не выдержала, обняла его морду и чуть не свалилась из-за этого. Точнее свалилась, но Горыч удержал. Обругал правда, и обратно в окно пихнул, но это он для порядку ругался, а так ему от встречи тоже было приятственно, потому как соскучился. А потому, вернув меня на место, лизнул в щеку шершавым языком и спросил:

— Ну как ты тут?

— Обижают, — шмыгнула носом.

— Метла? — почему-то сразу сообразил Горыч.

— Чего метла?— не поняла я.

— Метла явно в деле замешана, — пояснил он и указал головой в комнату.

Обернулась и узрела — Смертова перешла на личности, то есть добивала котлетоса... э, в смысле Шедевроса морально, куст к слову сделал вид, что он безмозглый и не трепыхался, а вот метла уползала, шкарябая веточками по полу и замерев, едва узрела что я ее демарш преотлично вижу.

— Стоять, предательница!

Куда там — шмыгнула за дверь и улетучилась, вот как есть улетучилась.

— Поймать? — поинтересовался Горыч.

— Прилетит, — и вот тогда все веточки пообламаю.

Горыч покивал, потом изогнув шею засунул голову себе под крыло, чего-то там поискал, и через мгновение мне на руки упала сума.

— Откройся сума, дай мне ума, — пробормотала, развязывая тесемки.

— Фил передал, — сообщил Горыч то, что я и так знала.

В суме имелась записка от Света со словами "Чем меньше мужика мы любим..." и пузырек с надписью "пофиги...(надпись была зачеркнута до практической нечитаемости и над ней красовалось почерком Филимона "Побарабанин").

— Выпить все одним махом, — передал инструкцию Горыч.