Университет вредной магии. Книга вторая

Университет Вредной Магии

Книга вторая

Говорят, в день, когда я родилась, пошел снег. Мелочь, по идее, но проблема в том, что день моего рождения приходится на середину лета, а снег летом, это как-то... неправильно. Не должно так быть.

Вот и в моей жизни, говоря откровенно, такого быть не должно.

— Стась, а что, тряпка для мытья пола и для мытья стола она не одна и та же должна быть? — спросил кто-то.

Открыла глаза зареванные, из-под одеяла высунулась — передо мной стоял черт. Классический такой черт, из тех, что я как самая стандартная ведьма вообще терпеть не могу, расизм у нас, ведьм, в крови. Черт держал в руках ведро и кисточку, на конце которой имелась краска, и внимательно смотрел на меня.

— Разные, — садясь на постели, сказала ему. — По полу грязными ногами ходят, что же ты хочешь потом этой грязью стол вытирать?

— А со стола грязными руками едят, — возразил черт.

— Руки надо мыть, — наставительно сообщила я.

— Зачем? — черт смешно пяточком засопел.

— Я сказала!

Чем не аргумент?!

— А, ну тогда ладно, — сник мой собеседник.

И взялся писать на ведре 'Для стола'. Коряво у него это получалось. Вылезла из-под одеяла, потребовала:

— Дай сюда.

Затем сидела, подписывала ведра — 'для пола', 'для мыльного раствора', 'для окон'. Потом пришел еще один черт, подождал, пока довыведу последнюю букву, и только тогда, протянув два куска ткани — черный и красный, спросил:

— Какие занавески шить?

— Шить?! — переспросила, разглядывая меховые штаны рогатого.

Они у него оказались креативные, с двумя шовчиками впереди и манжетами над копытами.

— Симпатично, — заметила, кивнув на одежду.

— Фейки, — гордо вскинув пятачок, пояснил черт.

А подметив, что я вообще ничего не поняла, добавил:

— Так Герак им намекнул, чё за мусор в их общаге появился, и спросил, хотят ли они еще. Теперь фейки нам занавески шьют, а мне вот штанцы сварганили модные.

Ушам своим не верю.

Надо глазами глянуть. Поднялась, прошла к двери, выглянула... Глазам не поверила! Потому что в коридоре чертового общежития стояли три фейки. Зеленые платьица, золотые коронки, прозрачные крылышки в наличии, — две чего-то чертили в блокнотах, одна слушала речь Герака. А черт им важно вещал:

— Вот как Стасенок решит, такой цвет и будет, Стаська, она... — черт важно поднял вверх указательный палец и, судя по морщинам под рогами, начал думать чего собственно я.

— Но дизайн занавесей в стиле 'крылья бабочки' — последний писк сезона, — возразила фея.

— Крылья бабочки?! — вопрос сорвался сам.

Фейки разом издали 'Ой' и ко мне повернулись. Одна оказалась очкастая, и вот эти свои золотые очечки поправила, и с намеком так:

— А вас Владлен Азаэрович разыскивает, а вы...

— Ее тут нет, — мрачно отрезал Герак.

Фейки покосились на меня, на черта, на окна. Я тоже посмотрела в окно... впечатлилась: в черном ночном небе огнем горело 'Григорьева, найду — придушу!'.

Так обидно стало. Вот просто до слез.

— Стась, ты это, иди спать, — сказал Герак, беря за плечи, и разворачивая опять по направлению к комнате. — Утро вечера мудренее, а мы в обиду не дадим и декану не сдадим тебя.

Дожилась, у чертей хоронюсь. И главное с чего бы? Потом вспомнила, чего в спальне у Владлена Азаэровича произошло, и молча вернулась в комнату Герака — нет, с деканом чертового факультета я сейчас встречаться не хочу. И потом. И вообще. И...

— А цвет-то какой? — вопросил все тот же черт в модных брюках, который с кусками ткани стоял.

— Черный, — буркнула, залезая обратно под одеяло. — И будет у вас свой собственный модный дизайн — крылья летучих мышей.

Хвостатый аж подпрыгнул и умчался. Из коридора донеслось восторженное 'Ах!' и 'Гениально!'. Потом все стихло, только всхлипы послышались.

Мои.

Потом приходил Герак, посидел на моей кровати, погладил по плечу... перестала плакать.

Потом кто-то открыл дверь и раздалось пискляво-фейское:

— Герак, там вампиры заявились, требуют снять плагиат с окон.

Черт вышел.

Двери он прикрыл не плотно, поэтому я услышала весь диалог в матерной форме на тему:

Вампир с присвистыванием и пришепетыванием: 'Уважаемый сударь, мать вашу, не соблаговолите ли объяснить, чтоб вас разорвало, по какой причине ваши занавески копируют разработанный нашими студентами стиль штор?'.

Герак басом: 'А не летел бы ты отсюдава, клыкастый?! И почему сразу плагиат, спрашивается?'.

Вампир с присвистыванием и пришепетыванием: 'Но позвольте, уважаемый, чтоб вас тролли скопом и по отдельности, неужели вы не замечаете сходства ваших занавесок с символом нашего общежития, чтоб вас на куски растерзало?'.

Герак басом: 'В упор не вижу, чтоб вам хренова было даже и без чеснока, никакогосходства!'.

Вампир с присвистыванием и пришепетыванием: 'Но разве вот эти строгие и четкие линии не повторяют очертания крыла летучей мыши, сами чеснок жрите, что испокон веков является нашим символом?!'

Голос фейки пафосно: 'Это крыло бабочки, чеснока вам в клык!'

Вампир с присвистыванием и пришепетыванием: 'Да где вы, чеснока вам в место, где не бывает солнечного света, видели таких бабочек?!'

Герак зло: 'В гробу! И не сметь мне обижать феек'.

Вампир с присвистыванием и пришепетыванием: 'Вампирском гробу?! Да они сами кого хочешь обидят'

Герак: 'Не, в самом обыкновенном. Они обидят, а я-то добавлю! Продемонстрировать?!'

Вампир с присвистыванием и истерично: 'Вы мне угрожаете?! Я бессмертен!'.

Герак: 'Идем, выйдем?'.

Вампир истерично подвывая: 'На этом ваши аргументы исчерпаны? Я, сам князь Акминский, снизошел до вас, безродного, надеясь на разумный диалог, а вы мне чесноком грозите!'.

Герак: 'И че?'

Фейки на два голоса: 'Это наша оригинальная идея!'.

Вампир угрожающе: 'Я к Владлену Азаэровичу пойду!'.

Гогот Герака подхваченный истерическим хихиканьем фей.

Вампир, судя по всему ушел, Герак притопал ко мне. Снова сел на край постели, от чего кровать заскрипела жалобно. Протянул платок.

— Спасибо, — я села, вытерла мордочку зареванную, — а чего там вампир хотел?

— Да фейки у них занавески потырили, — честно ответил черт.

— Чего? — изумилась я.

— Стась, так быстро даже фейки не шьют, уж поверь мне. Скорее всего, чертям штанов наделали, те и рады стараться отплатить чем, вот крылатые и подговорили нашего брата грабануть вампирюг, ну чтобы не шить самим, а перед домовыми твоим именем прикрылись. Теперь у вампиров пустые склады, клыкастые об этом пока не в курсе, а у нас занавески ихние, с которых летучих мышей пообдирали.

— Ик!

— Ага, — Герак пятачком посопел. — Сказал фейкам места с которых мышей оборвали, белыми кружками заклеить, будут крылья бабочки в горошек.

— Ааа... а может вампирам вернете? — мы ведьмы народ честный.

— Не-а, их староста меня безродным обозвал, мне обидно.

Смотрю на Герака — косая сажень в плечах, морда наглая, пятачок мускулистый, рога внушительные и надо же, обиделся.

— И вообще, пусть докажут, — заявил черт.

— Так склады-то пустые,— напомнила я.

— А кто их полными видел? Я не видел, — хмыкнул Герак.

— Воровство, — решила честная ведьма.

— Плагиат и тот недоказуемый, в конце концов, у нас горошек, у них мыши, видишь разницу?

Вижу наглого черта и коварных феек. Спелись два криминальных элемента...

— Да не переживай, Стась, мы им на склад свои старые занавески засунули.

— Теперь у них в общаге воняет так, как будто кто-то умер? — предположила я.

— Ага, воняет так, что вампирюги из гробов повылазили, — подтвердил Герак.

Потом почесал волосатую грудь, и задумчиво произнес:

— Вообще, Азаэрыч бы быстро разобрался, но ему не до вампиров счас, тебя ищет. Слушай, а чего у вас вообще случилось-то?

Молча накрылась одеялом с головой.

И тут произошло то, чего не ждали!

— Герак! — раздался рык Владлена Азаэровича.

Черт подскочил с моей кровати, после одним движением копыта задвинул мою обувь под кровать, я же накрылась посильнее, и вообще дышать перестала.

Распахнулась дверь, и голос декана прозвучал уже в комнате:

— Что у вас здесь?

Вот сейчас меня и сдадут, подумала печально.

Но Герак ответил вопросом на вопрос:

— А чего?

Пауза и с ноткой удивления:

— Чисто...

— Ну, дык, Стася, она такая Стася, — глубокомысленно заявил Герак.

Пауза. Потом разъяренное от декана:

— Дьявол!

И дверь хлопнула.

Осторожно высунув нос из-под одеяла, глянула на черта. Герак задумчиво почесал грудь, затем хмыкнул и сказал:

— А я понял.

— Чего понял? — интересно даже стало.

— Азаэрыч в тебя... ну это... — на лице черта засияла широкая ухмылка.

— Чего 'это'? — я села.

Черт почесал и живот, потом пожал саженными плечами, подвигал пятачком и протянул:

— Ну эта, до гроба которая... Или там до сеновала. Сеновал у нас знаешь где?

— Где? — начиная злиться, спросила у вредного черта.

— У кентавров в общежитии, — ничуть не смущаясь моего пристального ничего доброго не обещающего взгляда, пояснил Герак.

Взяв подушку, запустила в рогатого со всех ведьминских сил.

Герак поймал в полете, швырнул обратно, не в меня, а так чтобы на место упала, и уже серьезно спросил:

— Так чего у вас случилось-то?

Уже рассказала! Все, в подробностях!

С размаху легла обратно, накрылась одеялом с головой.

— Стась, я ж помру в расцвете сил от любопытства,— посмеиваясь, пообещал черт.

— Герак, я ведьма, мне тебя жаль не будет, — пробурчала из-под одеяла.

И тут дверь снова открылась.

Я затаила дыхание, и вообще постаралась не шевелиться, но раздавшиеся шаги не оставляли сомнений — вошедший направился ко мне. А потом одеяло с меня сдернули, и даже зажмурившись, я точно знала кто.

— Герррак, — прозвучал нехороший, тихий голос Владлена Азаэровича.

Лежу, не дышу.

— Ой, это же Стаська! — подчеркнуто удивленно воскликнул черт. — А я-то думал, где она, где, а она вся тут!

— Хорошо, что вся, а не по частям. На этом хорошее заканчивается!

В конце фразы отчетливо прозвучала угроза.

— Дык, я это, Владлен Азаэрович, я... э... Наряд в не очереди, да? — сник Герак.

— Просто шкуру сдеру, — мрачно пообещал декан чертового факультета.

Без угрозы произнес, исключительно с обещанием. Даже я поежилась. А потом как-то совсем несвойственно для ведьмы, тихо, и все так же с закрытыми глазами, попросила:

— Не надо с Герака шкуру сдирать... пожалуйста.

— Сдеру, — повторил Владлен Азаэрович. И мстительно добавил: — Исключительно порядку ради.

Издевается! Но даже смотреть на декана не буду, вот.

Некоторое время в комнате было тихо, потом Владлен Азаэрович тихо произнес:

— Пошел вон.

По полу прогрохотали копыта Герака, потом дверь закрылась и снова стало тихо.

Но тишина стала какая-то напряженная, и захотелось снова под одеялом спрятаться, или под десятью сразу.

Владлен Азаэрович медленно, почти бесшумно подошел, сел рядом и тишина. А затем теплая рука легла на мое плечо, провела вниз по спине, и декан тихо позвал:

— Стася?

Сжалась и уткнулась лицом в подушку. Не хочу его видеть, и слышать, и тем более разговаривать. Ничего не хочу.

— Стася, а что я, по-твоему, должен был сделать? До конца пойти?

И вконец на душе погано стало.

— А давайте вы сейчас просто уйдете? — попросила я, уткнувшись в подушку посильнее.

И на что надеялась-то?!

— Я не уйду, — негромко, но уверенно произнес Владлен Азаэрович.

А мне бы провалиться со стыда. И в то же время душу обида жжет и больно как-то. И Декан чертового факультета даже попытки оставить меня одну не предпринимает! Хуже того — теплая ладонь снова осторожно по спине погладила и тишина.

— Не надо меня трогать, — попросила, едва слышно.

Руку убрал. На мгновение всего, после по щеке костяшками пальцев провел, затем всей ладонью по волосам спутанным, и опять по спине, нежно, успокаивающе, а мне от этого вконец стыдно стало. И злость такая.

— Ты так себя ведешь, что у меня закрадываются смутные подозрения на счет выражения 'вы не в моем вкусе', — неожиданно задумчиво произнес Владлен Азаэрович.

— Зря, — я дернулась, и отодвинулась на самый край кровати, избегая прикосновения.

— Выходит не зря...

Я напряглась, а он замолчал. И тишина. И вот что он имел ввиду? И почему молчит? И не уходит. И не касается даже больше, просто сидит, но это присутствие я ощущаю всем телом и...

Распахнулась дверь.

Послышался перестук копыт, замерший неуверенно, после вопрос:

— Стась, а Стась, у тебя тут написано "Все постельное белье и скатерти должны стираться раз в неделю, для ковров и занавесей допустимо два раза в месяц". То есть их всех по отдельности стирать?

Приподнявшись, обернулась к двери, увидела одного из чертей, и даже раздражения с брезгливостью не ощутила, черт он и есть черт. Присмотрелась к этому с рожками, пятачком и хвостиком, заметила, что конец хвостика влажный и в косу заплетенный, прищурилась и спросила:

— Русалок припахали?

— А, ну да, — чертик расплылся в улыбке, — только они не по плану стирать хотят, а у тебя тут четко написано, что...

— Постельное белье стирается отдельно, скатерти отдельно, занавески отдельно, ковры естественно тоже, — сказала я, и завалилась обратно на подушку.

— А салфетки? — стремительно записывая в тетрадочку осведомился чертик.

— Со скатертями.

— Угу, премного благодарен.

Стук копыт, звук закрывшейся двери, тишина...

— Ты что с чертями сотворила?— после недолгого молчания, удивленно спросил Владлен Азаэрович.

— Это не я, это национальная черта обдурить остальные расы, — плакать хотелось неимоверно. Но пересилив себя, продолжила: — Русалки тоже к вам второй женой хотят.

— В смысле? — не понял декан чертового факультета.

Отвернувшись, уткнулась в подушку. Не понимает он! Я, может, тоже не все понимаю, но мысль о том, что за декана чертового факультета все хотят замуж меня... до слез расстраивает.

— Русалки в качестве жены не устраивают?— поинтересовалась враждебно.

Зломордушечка хмыкнул, и неожиданно ответил:

— Ну почему же, красивые, фигуристые, покладистые.

Даже не подумав, схватила подушку и швырнула в некоторых!

Недочерт, получив перьевым изделием по наглой харе сильно удивился, сплюнул перья, и, психанув, взревел:

— Григорьева, это что еще за выходки?!

Швырнула в него еще и одеялом, и на душе как-то легче стало, когда пронаблюдала за тем, как оно медленно сползло по декану. Приятствено. Весьма.

Одеяло сползло по некоторым, свалилось на пол. Карие глаза декана чертового факультета сузились, ноздри гневно затрепетали, черты лица... заострились как-то.

А я все равно люблю, когда мне приятственно! Схватила еще и туфель. Свой.

— Только попробуй! — прошипел Владлен Азаэрович.

Открылась дверь. Сидящая на кровати с туфлей в руке я повернулась, увидела заглянувшего Герака. У массивного черта слегка глаза округлились, но спросил вполне бодро:

— Помощь нужна?

— Разберусь сама! — решила ведьмочка, то есть я.

— Не у тебя спрашивал, — парировал Герак. И с самым солидарническим видом: — Азаэрыч, у нее это, удар метлой слева самое опасное.

Недочерт медленно повернул голову и вопросил:

— Ты видишь здесь метлу?!

Чертяка фыркнул пятачком, и убрался за дверь.

Но когда она закрывалась, мы с деканом услышали:

— На сеновал не пойдут, это я вам точно говорю, так что ночуем в другом ме...

После дверь закрылась, оставляя одну пунцовую ведьмочку и одного разъяренного декана чертового факультета.

Ведьмочка осторожно опустила туфлю на пол и сделала вид, что вообще ничего никогда в некоторых русалколюбивых не бросала. Но вспомнив про русалок...

— Положи туфлю на место, — прошипел Владлен Азаэрович.

— А вы мне не указывайте, — перехватывая снаряд удобнее, потребовала я.

Лицо декана несколько побагровело и мне уже угрожающе прорычали:

— Положила туфлю на место!

А я не люблю, когда мне указывают! И туфель полетел прямо в чей-то нерогатый лоб и... рука недочерта метнулась, перехватив снаряд до столкновения, после чего моя туфля приказала долго жить, а сама почила в Бозе. Действительно почила, потому что одним сжатием Владлен Азаэрович превратил мою обувку в нечто смятое, со сломанной подметкой и с хрустом сломанным каблуком.

И остались я, гневомордушечка и последняя туфля. Что ж ей одной век доживать?

Туфля полетела к декану чертового факультета на героическую гибель.

Погибла.

— Все, Стаська, достала! — прошипел, отшвыривая и эту несчастную уже рухлядь.

"И он метнулся к ней как голодный тигр, сжал в объятиях, прижимая мускулистым телом к стене, и накрывая ее губы жадным поцелуем, словно путник в пустыне приник к живительному источнику. Ее грудь сладко затрепетала и..."

Мы с Владленом Азаэровичем удивленно посмотрели друг на друга. Он, не дошедший до меня примерно с полшага, и я, вполне успешно и сама прижавшаяся к стене от страха. Стена мускулистой не была...

"И его рука накрыла ее трепещущие грудья..."

Невольно посмотрела на собственную грудь. Грудь не то чтобы не трепетала, она и грудьями не была...

"Его естество вздыбилось..." — продолжил странный голос.

— Сатиры! — мрачно сообщил декан чертового факультета.

— Живые? — удивилась я.

— Ненадолго, — с мрачным обещанием в голосе произнес Владлен Азаэрович.

Странное дело комментарии прекратились и наступила тишина.

— Почему ненадолго? — перестав прижиматься к стене, спросила я.

— Я голос узнал, — еще более мрачно сообщил декан чертового факультета.

За окном раздался дробный удаляющийся стук копыт и едва слышный звон удаляющейся же арфы. Мы с недочертом переглянулись.

— Собственно именно поэтому, преподаватели и не заводят отношений в стенах университета, — уведомил меня Владлен Азаэрович. — Рано или поздно, эти рогато-копытные с арфами появляются.

Недочерт шепотом выругался.

— А студенты? — почему-то спросила я.

— Студенты текста надиктовываемого арфе не слышат, — проявил неслыханную разговорчивость декан чертового факультета.

— А... зззачем это сатирам? — ну должна же быть хоть какая-то логика.

— Графоманят потихоньку. — Недочерт едва не плевался.

— Зззачем?

— Мечтают о славе, издании на бересте и авторских гонорарах, — Владлен Азаэрович сел на край кровати, тяжело вздохнул. — Хорошо хоть без нефритового жезла обошлось и поджимающихся на ногах пальчиков.

— А что это такое, жезл? — подходя и осторожно присаживаясь рядышком, спросила я.

Просто, что такое пальцы-то я знала.

Недочерт удостоил меня мрачным взглядом и не стал отвечать. Затем еще более мрачно посмотрел на дверь. И та почему-то даже открылась, впуская двух... навов.

— Скиртос с псевдонимом Шедеврос, поймать, рога обломать, арфу уничтожить. Обломки мне принести.

Навы поклонились, развернулись и вышли.

Владлен Азаэрович повернул голову, посмотрел на меня и медленно встал...

— В общем так, Григорьева, — декан чертового факультета тяжело вздохнул, — пришло время выяснить наши отношения.

Сказано было очень торжественно, и как-то так... решительно. Я, осознавая торжественность момента встала, потупив глазки посмотрела в пол и жалобно попросила:

— А может не надо?

— Надо, Стася, — безапелляционно произнес недочерт.

В двери постучали, затем дверь открылась впуская... тех же навов. Те сурово вошли, не менее сурово сгрузили на пол перед Владленом Азаэровичем рога и сломанную арфу. Поклонились, вышли.

— А может... — начала было, едва навы нас покинули.

— Нет, — отрезал декан.

Тяжело вздохнув, я милостиво разрешила:

— Ладно, так и быть, начинайте извиняться.

Повисла пауза.

А я все жду, жду... Не дождалась, взгляд вопросительный на зломордушечку подняла, а он — стоит на меня глядит и рот то открывается, то закрывается, то...

— Что?! — вопль вышел на славу, я даже отступила на шаг от декана.

Но не от своих слов.

— Извиняйтесь, — говорю.

Так и сказала. А этот перестал рот открывать, побагровел и вопросил:

— За что?!

Нет, зря он так.

— За то, что вы на мне женились, — начала я пальцы загибать, — за честь мою в семейных разборках пострадавшую, за гордость попранную, за...

За русалок, двести семьдесят желающих попасть к нему в жены, за то что "Азаэрыч мужик ого-го", и вообще... Но этого я, конечно, не сказала. Но было обидно.

Я же еще не знала, что дальше будет только обиднее.

— В общем, так, Григорьева, — начал декан чертового факультета, и тут же закончил,— с меня хватит.

Это был неожиданный поворот.

— То есть как? — уточнила я.

— Совершенно и абсолютно, — отчеканил декан.

Я с размаху села обратно на кровать, недочерт же продолжил:

— За то, что женился, извиняться не буду, поступим проще — я развожусь с тобой, Григорьева.

Хорошо, что я уже сижу.

— Что? — голос стал сиплым.

— Ты же этого хотела, — произнес Владлен Азаэрович.

Сказать мне было нечего.

— Счастлива? — мрачно поинтересовался декан чертового факультета.

Молча кивнула.

— Вот и замечательно, — от чего-то совсем зло произнес недочерт.

После чего развернулся и вышел.

А я осталась. Одна. Совсем.

Совсем.

Медленно легла на кровать, обняла подушку, подогнула ноги и...

— Занавесссссски верните-ссс, сссволочи! — раздалось за дверью.

Судя по всему, вампир какой-то залетный.

— Ты чего-то сейчас вякнул? — раздалось басовитое и явно чертячье.

После чего Герак открыл дверь и вошел. Я продолжала лежать и прижимать подушку.

— И чего? — спросил черт.

— Он меня бросил, — сообщила совершенно раздавленная случившимся ведьмочка.

— Чего? — не понял черт.

Вот и я мало чего поняла, но до слез обидно и еще сердце побаливает. И грустно очень.

— А знаешь, — черт присел на край кровати, от чего она жалобно скрипнула, — не удивлен я. Ты же это...

Наморщил пятачок, задумчиво на меня глядя. И продолжил:

— Одна сплошная проблема, Стась, а нам, мужикам...

— Чертям, — зло поправила я.

— Ну да без разницы, — пожал могучими плечами Герак, — нам мужикам проблем и так хватает, чтобы еще одну такую масштабную как целая неспокойная ведьма себе на шею сажать. Азаэрыч мужик ого-го, но и умный тоже. Так что... Сеновал-то у вас был?

— Сеновала не было, — зло прошипела я.

— Тогда тем более мужик тебе ничем не обязан, — последовало серьезное.

Скривившись, зло ответила:

— А я ведьмочка гордая, с кем попало на сеновал не хожу!

Герак задумался, потом удивленно так:

— Это Азаэрыч у тебя "кто попало"?

— Нет, у меня он "как попала?!".

— Куда попала? — совсем запутался Герак.

— Замуж попала, — грустно было до слез.

— А как попала? — не унимался черт.

Ничего не отвечая, накрылась одеялом. Некоторое время лежала, глотая слезы и думая о некоторых, а потом...

Оно появилось, словно радужный водоворот, закружилось перед глазами, утягивая куда-то, лишая возможности пошевелиться, заставляя утратить связь с реальностью... И настолько утянуло, что перенесло в высокий замок на скале. Откуда знаю что скала? Так внизу плескалось море, а позади виднелись огоньки деревень и какого-то города... очень знакомого города.

— И как ты там, Стась? — раздался безумно знакомый мягкий баритон.

— Фил! — оборачиваясь, радостно воскликнула я.

Световой дракон, весь сверкающий в темноте глубокой ночи, раскинул руки приглашая в объятия. Естественно я тут же бросилась к нему. Светляк подхватил, закружил и прижал крепко-крепко. А дальше началось:

— Так, похудела. Напилась. Рыдала. Сердце разбили моей ведьмочке. И... — он отодвинул меня и держа на вытянутых руках, сурово вгляделся в глаза, — и корнем золотым тебя, Стаська опоили. Только действовать он лишь с одним будет, с тем, кто сердце разбил. Рассказывай, давай.

И ну его к лешему, скромность и стеснительность — дракону я рассказала все. Вот абсолютно все. И про университет, и про боевых фей озабоченных, и про Тиаранга, и про малинку волшебную, и про смородинку, и даже про... Владлена Азаэровича. Филимон где-то слушал внимательно, где-то хмыкал, местами покатывался от смеха, но в итоге — сидел и внимательно смотрел на меня своими фосфорецирующими в сумраке глазами и улыбался так загадочно.

— И в общем все, — закончила я свой рассказ.

— Не скучно тебе было точно, — резюмировал Фил.

— Ага, — тяжело вздохнула,— совсем.

— Семейные разборки чудо, только Светке про них не рассказывай, у меня и так жизнь в браке не скучная, — очень серьезно попросил он.

Кивнула, криво улыбнувшись.

— Теперь давай подведем итог, — Фил, сидевший в кресле напротив меня, подался вперед упираясь локтями в колени, и началось: — С первой любовью тебя, Стасенок.

— Это с какой такой любовью? — оторопела ведьмочка, то есть я.

— Вза... — начал было дракон и тут же исправился, — безответной.

Кто-то всхлипнул.

— Бывает, — поспешил утешить меня светляк. — С вами, ведьмами, такое часто бывает. Вы у нас из серии "У вас проблемы раньше бывали? Нет? Теперь будут."

Треснуть бы его чем-нибудь поувесистее.

— Хотя нет, вру, — Фил задумчиво потер переносицу. — Ты у нас ведьма особенная, ты у нас "У вас с мужественностью проблемы бывали? Нет?! Теперь бу...".

— Фил, я же стукну чем-нибудь, и не посмотрю что ты редкое магическое существо! — пообещала грозно.

Дракон рассмеялся, весело посмотрел на меня и наставительно сообщил:

— Проекции не способны на физическое воздействие, Стась.

Ну да, я тут только мысленно, а фактически там сплю в общежитии у чертей.

— Как тебе черти кстати? — поинтересовался не разделяющий ведьминского расизма Фил.

— Жить можно, — пробурчала недовольная я.

Дракон вновь загадочно улыбнулся, и протянул:

— Чего делать будем, Стась?

Хороший вопрос... Завтра проснусь, метнусь в ведьминское общежитие, переоденусь, на тренировку слетаю, потом лекции, явно будет что-то интересное, на диверсионном факультете не интересного не бывает, потом... Кто мне скажет, от чего горько так на душе?

— Влюбилась ты, малыш, — мягко сообщил Фил. — Сильно влюбилась и отчаянно.

— Да было бы в кого, — нахмурилась я. — Он... он... он...

Слова закончились.

— Бедный мужик, не повезло ему, — добавил к моему онемению Фил.

— Это ты сейчас про что? — мрачно спросила я.

— А напои его приворотным зельем, — предложил Филимон, — они у тебя знатные выходят, вон половину ректоров и директоров до сих пор колбасит. Правда, переход на деканов оно как-то... деградация, Стасик.

— Хватит, а?

Улыбается. Нагло. Вот ведь гад светоностный. Но улыбка у дракона такая, что волей неволей в ответ улыбнешься.

— Итого, — вновь заговорил светляк, — чертей построила, декана построила, кикиморе дорогу перешла, наплевав что теперь точно плюнет, половину женского пола охотой на недочерта заразила, Тиаранга до белого каления довела, а мужик между прочим на четверть демон, а значит мстителен собака. И да — практически развелась.

Хитрый взгляд на меня, и протяжное:

— И влюбилась.

— Я не влюбилась, — ответила зло.

— Полюбила?

— Нет!

— Ммм... запала?

— Выпала!

— Втемяшилась?

— Фил, прекращай общаться с Горычем, он тебя плохому научил!

Светляк вскинул бровь, задумался и загадочно улыбнулся, произнеся:

— А это мысль.

— Какая мысль?

— Как заставить твоего любимого пере...

— Фил, он не мой любимый, — грозно напомнила я, сложив руки на груди.

Дракон укоризненно на меня посмотрел, хмыкнул, и провокационно поинтересовался:

— Ты ему жизнь испортить хочешь или как?

Задумалась. Испортить жизнь некоторым очень хотелось, но...

— Нет, Филимон, — грустно так стало. — Владлен Азаэрович он не плохой... недочерт, — теперь грустно стало до слез, — и он...

Продолжать не стала, вспоминая, что я ему устроила под малинкой экспериментальной, и когда с разборками явилась и... А еще тот поцелуй, когда декан чертового факультета продемонстрировал, что такое вообще поцелуй, а я... я точно знаю, что все не так должно быть, а мягче, нежнее и чтобы было приятственно, а не горько.

— Как все сложно-то, — протянул самый лучший в мире дракон.

Я всхлипнула, и откровенно позавидовала Светлане — повезло ей с любимым. А уж как Фил свою ведьму завоевывал, так это вообще сказка, которую юные ведьмочки друг другу пересказывали сидя у первых летних костров. Еще бы не сказка — Светлана на Купальскую ночь к родне приехала в Ставрюки. Лет ей было двадцать два — для ставрюцких, в смысле деревенских, девка-перестарок, там же к шестнадцати уж и замужем, и дитятко под сердцем бьется. Говорят волхв ей белую рубаху святить не хотел, мол где это видано, чтоб в таком возрасте, да с девками у костра в русалочьем одеянии. Но Светлана не зря в Керимской ведической школе младшим преподавателем была, то есть ведьминскую науку в совершенстве знала, то есть — треснула его метлой так, что волхв поперед всех девок кружить умчался, помутившись болезным разумом. К утру отошел, вроде как. Надеюсь, не в иной мир... А ведьма пошла плясать меж костров, да так зажигательно, что пролетавший мимо дракон завис. В прямом смысле. Прямо над деревней завис. Повисел-повисел, да и спрыгнул на земь бравым парубком — косая сажень в плечах, русые волосы до плеч, улыбка широкая, подбородок квадратный, глаза голубые простецкие. И это деревенские смекнули, что парень пришлый, а ведьма-то местных не знала, вот из вредности и ушла с "первым парнем на деревне" гулять до рассвета. И уж загуляли они... На заре проснулась Светлана в собственной кровати, в отчем доме, и не девушкой. Утром то и узнала, что сего парубка в деревне никто никогда и не видывал, и откуда он такой взялся леший его знает. Солгали — лешего Светлана и пошла пытать в первую очередь, оказалось мужик не в курсе, но чем черт не шутит... Местный черт, Грыздей Якимович вообще не шутил, ну не было у него врожденного чувства юмора, посему в глухомань и переехал. И тем более черт не шутил, когда жалобно шмыгал пятачком и утирался хвостиком, пытался доказать разъяренной ведьме что к делу этому не причастен, и да — он тоже ничего не знал. Злющая ведьма была вынуждена вернуться на рабочее место, в смысле в Керимскую школу, несолоно хлебавши. Просто такая злая была, что кусок в горло не лез. Так вот на рабочее место вернулась, с ведьмами с горя напилась, а проснулась на горе кудыкиной, в смысле в пещере у Фила. Злая проснулась и с похмельного бодуна, так что дракону долго объяснять пришлось, кто таков, зачем украл, и почему хочет жить... с ведьмой в смысле жить, а так то он бессмертный. Эх, вот она любовь...

— Стась, хорош мечтать, полетели к знающему человеку, будем решать, что дальше делать, — вернул меня в реальность светляк.

Что мне оставалось делать?

— Полетели, — грустно согласилась я.

* * *

Ночь. Темнота. Кто-то храпит так, что трясется пол, трясуться окна, ходуном ходит мебель. Мне страшно.

— Свет, а ты тоже проекция?

— Угу.

— Тогда не так страшно.

— А тебе страшно? — удивился Фил.

Храп перешел на новый уровень, сотрясая даже наши призрачные проекции. Да, мне было страшно. И стало страшнее, когда заунывным голосом дракон взвыл:

— Вставай, Гена, беда пришла!

Не знаю как Гена, а я села. Прямо на пол. С перепугу.

— Стась, ты чего? — изумился Фил.

А Владлен Азаэрович так не орет, что уже говорит в его пользу.

— Вставай давай, — прошипел Свет.

— Благодарствуем, нам и тут хорошо, — гордо ответила я.

И тут храп прекратился.

— О, Генка проснулся, — обрадовался Фил.

Где-то в глубине комнаты заворочались, заскрипела натужно кровать... Мне захотелось перевернуться на живот и ползком-ползком...

Кто-то зевнул... С хрустом потянулся. Хруст вышел основательный.

А после:

— Фил, ты что ли? — негромкий такой вежливый мужской голос.

И не страшный ничуть, и даже слегка знакомый.

— Вставай уже, Ген, — нетерпеливо ответил дракон. — До рассвета времени кот наплакал, а ты храпеть изволишь.

— Я изволил спать, — гордо ответили с кровати, — а вы соизволили ко мне вторгнуться в самый момент самого сладкого сна. Филимон Светоносович, а вы у нас проекция?

— Так точно.

— Тогда позвольте мне выместить вполне обоснованный гнев! — рявкнул Гена и в нас что-то полетело.

Прилетело. Прошло сквозь призрачного Света, шлепнулось на пол. Оказалось — книга. Вглядевшись в название, прочла "Как спать сладко"... Да-да, и голос тоже оказался мне знаком, вот только размер...

— Он проклятый гоблин, — пояснил мне Фил, едва заметил как я таращусь в сторону кровати, — прокляла его местная шаманка, теперь днем он вежливый и воспитанный гоблин, а ночью... ночью он Гена.

С постели грузно поднялись. Свесили пудовые ноги, ступили на пол... пол затрясса.

— А ночью он тролль, — сходу догадалась я, глядя на появившееся в свете Света громадное каменное крючковатое тело.

— Аха, тролль! — и к дракону приблизилась каменная рожа с внушительным бородавчатым носом. — Тролль абынавенный, литературный, мерзопакостный, звать — Гена! — представился этот ночной кошмар.

— А днем кто? — отползая за Фила, поинтересовалась я.

— А, неважно, — махнул рукой дракон. — Генка мне больше нравится. Он попроще будет, к нему редкие магические существа от нечего делать тянутся. Так, поднимайся и пошли, нам помощь нужна или как?

Или как... Нет, говорить я этого не стала, честно сказать — боязно мне. Особенно рядом с троллем. Кстати, о тролле:

— В каком смысле от нечего делать? — робко спросила я.

— В прямом, — улыбнулся Фил. — Пойми, Стасенок, те кому есть чего делать, они ни с троллем не общаются, ни троллизмом не занимаются, у них на это времени и душевной грязи нет. Поднимайся, кому сказал.

Поднялась. И мы с Филом пошли за троллем, при каждом шаге которого тряслась спальня, трясся коридор, лестница не просто тряслась — с нее щепки сыпались, а потом мы вышли на улицу, свернули, опять свернули и оказались перед лавкой с вывеской "Книжная лавка Гендиора". И я вспомнила того самого гоблина, который продал мне краткий справочник на тему "Как выжить в магической академии".

Тролль грузно прошагал к двери, достал ключ, отпер дверь и вошел.

— Это все, — мне взгрустнулось, — сейчас мне вручат что-нибудь на тему "Как покорить магическую академию"...

— Что вы, девушка, — оскорбился тролль, — отходами литературной жизнедеятельности не торгую!

Прозвучало очень гордо. А затем, из темноты, потому как Свет задержался на улице, а тролль свет не включал, мне сунули книгу. Взяла, подождала пока зайдет дракон, в свете его сияния прочла "Хождение по аду". Открыла, вчиталась в аннотацию "Это реалистичная история о сиротке, с которой ничего хорошего в жизни не случилось, она все равно попала в ад, где ей тоже пришлось тяжко".

— Вот! — гордо начал вещать тролль. — Ярко, жизненно, великолепный литературный язык, а какие образы, какие строки!

Интересно, мне одной такое читать не хочется?! Судя по слою пыли, обнаружившемуся на переплете, не только мне...

— Э нет, Ген, давай что-нибудь жизнеутверждающее, у нас сердце разбитое, нам бы руководство....

— Про любовь?! — визгливо вскрикнул Гена. — Вам нужен этот шлак книгописательства?! Эти отбросы литературной деятельности? Этот плод разросшейся графомании? — патетики в словах тролля становилось все больше. — Если так, то вот! — в меня полетела книга в мягкой обложке. — Хит сезона от Скиртоса Шедевроса "Декан и студентка". Шаблонно, картонно, маняшно...

— Маняшно?— переспросила я.

Тролль явился из полумрака, сердито посопел и пояснил как недоразвитой:

— Маняшность — чрезмерная привлекательность героини, приводящая к табунам носящихся за ней главных героев мужеского полу. Чтение вот таких паразитов литературы и ведет к полной необразованности, девушка!

Недоуменно глянула на Света, дракон развел руками мол "Тролль и тролль, зато весело".

— Вот, — тролль швырнул мне книгу, и я ее естественно не поймала, — новый шадавр от Шедевроса. Пользуется бешенной популярностью, и там еще целая полка таких.

Мне указали на полку, над которой значилось "Самый популярный товар".

Мы с Филом подошли и... и я оторопело уставилась на это.

— "Адептка и ректор", — начал читать дракон, водя пальцем по обложкам с полуобнаженными красавцами и серыми замухрышками, — "Студентка и ректор", "Ведьма и ректор", "Учительница и ректор", "Практикантка и ректор", "Абитуриентка и ре...".

Остановился, задумался, глянул на меня и, посмеиваясь, произнес:

— Стасенька, ты моде явно не следуешь.

— У Вреднума сердце старое, — мрачнея все больше, сообщила я.

— Тут не только ректор, — тролль тяжело ступая подошел к нам, — вот, про декана.

Филимон ухватил книгу первым, и глянув на обложку, не стал ее открывать, так и застыл. Я удивленно посмотрела на дракона, а Свет уже совершенно серьезно тихо спросил:

— Стась, у вас в университете сатиров много?

Книгу я у него попыталась выхватить, но призрачными руками мало что сделаешь, а вот дракон, хоть и тоже был проекцией, почему-то ее держал. И даже открыл. И прочел вслух:

— "Новый шедевр от авторской группы Скиртоса Шедевроса, Куста Дурманителя и Метлы Музовны"...

Что?! Куст? Метла?

И припомнились мне неожиданно семейные разборки!

— Том десятый, "Первые семейные разборки и позор ведьминский"... — зачитал Фил.

Позор ведьминский?!

— Филечка, солнышко, а дай мне на эту книжечку ближе поглядеть, — рассвирепела я.

— Когда ты так просишь, Стасенька, ни в чем отказать не могу,— улыбнулся дракон, и протянул мне книгу.

Как у него это получилось я понятия не имею, но едва Свет мне книгу передал я ее смогла взять, и даже открыть и прочесть:

"Великий древний артефакт укоризненно посмотрел на ведьму с пятым размером, пухлыми губами, золотыми волосами до пояса, огромными зелеными глазами и подумала "И что он в ней нашел, дура ведь".

— На семейные разборки! — истерично вопила ведьма.

"Перевоспитывать и перевоспитывать, — вновь предалась печальным размышлениям метла."

— И сковородку мне!!! Огромную!!! Самую большую, но так чтобы мой идеальный маникюр не сломать!!!"

Потрясенно взглянула на стоящего за моим плечом и тоже внимательно читающего Фила, и пробормотала:

— Да не так все было...

— Я догадался.

— Правда? А как?

Фил протянул руку указал пальцем на строки " посмотрел на ведьму с пятым размером, пухлыми губами, золотыми волосами до пояса, огромными зелеными глазами", после чего произнес:

— Стасенька, ты ведьмочка очень привлекательная, но не до такой же степени.

Над нами нависла громада тролля, и Гена важно произнес:

— А это такой литературный прием, чтобы оправдать излишнюю маняшность.

— Что?— разом переспросили мы с Филом.

— Ну, чтобы толпы бегающих за ней ггмужеского полу были логичны, а то непонятно будет чего мужики в ней нашли, — как маленьким пояснил нам тролль.

— Ааа... — глубокомысленно протянул дракон, и сказал мне: — Страничку переверни.

Очень медленно подцепила ноготком, мрачно перевернула и...

Читала не по порядку, сразу вниз страницы посмотрела, и узрела:

"— О, Владимир Азриэлович, о-о-о...— шептала возбуждено ведьмочка.

— А ты горячая девочка, Светослава, моя девочка.

Пальцы ведьмочки поджались, бабочки в животе затрепыхались и дрогнули, едва его страстные губы..."

— Нет, вы видели, видели? — возбужденно прервал меня тролль, указывая огромным пальцем на эти строки. — Бабочки в животе! Нет, вы это видели?!

— Видим, — мрачнея еще сильнее, прошипела я.

— Бабочки в животе! Нет, ну "бабочки в животе"!!! То есть сначала там были гусеницы, то есть личинки, как я понимаю! Так почему же никто не пишет гусеницы в моем животе?! Или — личинки в моем животе?! Вот это аллегория, вот это находка! Вот он жизненный реализм!

С сомнением в его адекватности глянула на тролля. Фил хмыкнул, и объяснил:

— Если исходить из законов логики, то Гена прав.

— В смысле? — откровенно недоумеваю.

— В смысле, бабочки из ниоткуда не берутся, то есть сначала в животе обязаны были поселиться гусеницы.

"Логично, — подумала я. — Куст порежу, метлу пообломаю, Скиртоакису рога обломаю повторно. Подожду пока отрастут и пообламываю!".

И тут Свет забрал у меня книгу, открыл на второй странице и прочел:

"Все герои являются вымышленными, и любые совпадения с деканом и студенткой Университета вредной магии совершенно и абсолютно случайны".

У меня глаз задергался. И нога. И...

— Стась, ты ведь порядочная ведьмочка, ты ведь никого убивать не будешь? — отбирая книгу подальше, вопросил Фил.

— Я очччень порядочная, Филимон, — прошипела я, — и как порядочная, буду убивать всех по порядку.

И кстати, исключительно порядку ради, взялась просмотреть окончание истории. Но до окончания не дошло, взгляд зацепился за название главы "Как черти вампиров на предмет занавесей пограбили", и завис на фразе "Ты за мной еще побегаешь, ведьмочка".

Не поняла!

Вчиталась в написанное на странице и узрела:

"— Чем меньше ведьмочку мы любим, — пробормотал загадочно-довольно улыбающийся Владимир Азриэлович,— тем больше влюблена она. Ты за мной еще побегаешь, ведьмочка. И отношения у нас наконец будут, без всякого моего мозготрепательства!"

С этими словами декан четяцкого факультета радостно присвистывая, направился прочь, уже предвкушая новый день и домогательства со стороны любимой студентки".

— Ах, ты сволочь! — возмущено воскликнула я.

— И не говори, — поддакнул тролль, — такую крылатую фразу так бездарно испоганить!

— Но общий смысл сохранен идеально, — нехорошо как-то протянул Свет. — Стась, я конечно сторонник мужской солидарности и все такое, но когда мою любимую ведьмочку обижают, мне это как-то не приятственно совершено...

Хотела было поблагодарить моего любимого светового дракона за сочувствие, как вдруг перед глазами все закрутилось и завертелось, а книжная лавка Гендиора начала расплываться, и в момент, когда очертания окончательно потеряли четкость, я услышала крик Фила: "Горыныч утром залетит, что передаст — выпьешь!"

И на этом я проснулась!

— С похмельицем, — раздалось басовитое справа.

Медленно повернула голову — рыб, что примечательно в круглом аквариуме на прикроватной тумбочке, сидел и пересчитывал жемчужины. Их у него было видимо-невидимо — штук двадцать, все разноцветные, то есть и белые, и черные, и розовые и даже золотые. А слева раздавался храп, да такой, что вода в рыбовом аквариуме подрагивала, и сам рыб при этом тихонько ругался.

Посмотрела влево — там на соседней койке никто не спал. Но зато рядом с ней расположился гроб, старинный такой, с гербами, оббитый изнутри красным бархатом, и вот в нем раскинувшись спал Герак, а храп исходил из его черненького пятачка.

— Колобок... — потрясенно пробормотала я.

— Ну почему сразу "колобок"? — задумчиво вопросил рыб. — Наследственное лежбище графов Драклыковых, а ты колобок сразу же. Не колобок, а саркофаг.

То есть Гераку занавесок у вампиров потыренных было мало, он их койко-места воровать взялся!

— Колобок северный, — я была потрясена до глубины честной и явно не вороватой ведьминской души.

И тут Герак гнусаво выдал:

— Гроб южный.

— Почему южный? — переспросила удивленно.

— Драклыковые южный род, — зевнул черт, и, повернувшись на бок, раскатисто захрапел.

Я продолжала в ужасе смотреть на гроб. Нет, одиночный факт воровства меня не пугал, но зная чертей...

— А удобненько, должен признать, — перестав храпеть, пробормотал Герак. — Надо будет нашим сказать... Хрр...

И я поняла, что колобок пришел вампирам. И не важно северный или южный, потому что точно полный колобок. Всем вампирам.

И тут рыб задумчиво:

— Стаська, а ты чего такая злая проснулась?

И я вспомнила! Я все вспомнила! Вскочила, поозиралась в поисках туфель... вспомнила об их трагической гибели, насупилась.

— Есть мои ботинки, а есть вампирские, тебе какие?— раздалось из гроба.

В смысле саркофага, в смысле койко-места.

— Так ты же черт, вы ботинки не носите, — вспомнила вдруг я.

Герак высунулся из гроба, сморщил пятачок и как маленькой начал объяснять:

— Стаська, тот факт, что мы их не носим, не является препятствием к владению ботинками. Соответственно у меня есть восемь пар. И есть вампирс... пополнение моей коллекции. Тебе какие?

Черти, они одним словом черти — самый вороватый народ во всех землях.

Тяжело вздохнув, я сдалась и попросила:

— Давай вампир... новинки своей коллекции.

Герак высунул лапу из гроба, пошарил под своей кроватью, возле которой гроб и стоял, и протянул мне сапоги, в которых ноги мои не то что утопнут, а и не надуться. И я уже смирилась с горькой участью босоножки, как рыб хмуро поинтересовался:

— А никто не забыл, что тут как бы рыбка золотая обретается, м?

— О тебе забудешь, — фыркнул Герак и заворочался в гробу, — ты так храпел, что у меня голова к утру разболелась и уши вянут.

Рыб, до того беззаботно подсчитывающий свои жемчужины, выпучил глаза и пробасил:

— Это я вчера с оборотнями за здоровье вампирское издеваясь над клыкастыми пил? Или может я гроб... тьфу ты саркофаг на своих рогах у бледнорожих уволок?! А уши ежели и вянуть, то неча на зеркало пенять, коли рожа крива — сам и храпел рулады пятаком выводя!

Черт, дабы не демонстрировать муки совести, сделал вид, что вообще спит и ничего не слышал. Я топталась переступая босыми ногами и переводя взгляд с сапог здоровенного размера, на рыба. Рыю сжалился надо мной, плюнул и махнул хвостиком — в тот же миг передо мной появились... шлепанцы. Русалочьи особые — это внизу ракушка, сверху веревочка из водорослей, причем мерзких, зеленых и мокрых!

— Значит вампирские, — вздохнула я, и полезла натягивать на себя жутки черные, высокие и мужские сапоги.

Вот жизнь, а!

— Чего тебе не нравится?— возмутился басовитый наш. — Отличнейшие морские валенки причем совершенно даром!

Герак высунулся из гроба, глянул на мокрые русалочьи шлепанцы, опосля важно и нравоучительно произнес:

— Рыб, все что нам дается даром, мы совершенно не против взять деньгами. В смысле выдай Стаське два золотых.

— За что? — возмутился рыб.

— За обманутые ожидания, — хмыкнул черт.— Таки на выплату морального ущерба ты сам нарвался.

— Я нарвался?! — бас осип.— А касаемо ущерба морального, так ты вчера сам сапогами кованными сердце девичье топтал, про баб Азаэровских тута разглагольствуя!

— Гони деньги, рыб, — устраиваясь удобнее в гробу, не согласился с вышесказанным Герак. — Гони по-хорошему, а не то...

В этот момент я натянула громадные сапожищи, протопала к двери, собственно громко топая, распахнула оную и... а на пороге стояли матерчатые туфельки. Такие мягкие, лиловые под цвет моей ведьминской формы, легонькие как пушинка и с кожанной подошвой. И подозрения мгновенно лавиной накрыли меня. Даже не подозрения, а уверенность — это декан принес! Точно декан. Тут даже логически на тему, что такими туфельками в него не швырнешь, думать не надо. Тут все сразу ясно, как только вспомнишь где находишься — в чертовом общежитии тащут все, что плохо лежит. Эти лежали хорошо — в папирусной коробочке, с одним цветочком поверх и без какой либо поясняющей записки. Но суть не в этом — в данной общаге прут все, даже то что хорошо лежит, а туфельки не тронули... То есть вывод из всего этого один — Владлен Азаэрович!

А раз так, то как бы мне не хотелось бы переобуться, мы, ведьмы, народ гордый, а потому я гордо коробочку переступила. Чуть не грохнулась, правда, насилу равновесие удержала, но и дальше пошла гордо грохоча кованными каблуками по чистому выскобленному полу чертового общежития, которое до крайности стало напоминать вампирское обиталище. Нет, в обиталище конечно интерьер по мрачнее будет, мышки там летучие на занавесях, а тут дырочки в черном полотне, сквозь которые пробиваются лучи солнца, но в целом — и громадный крест в холле, и выставка явно ранее жилых гробов с надписью "Продаются удобные койки", и красные ковры по полу...

И я вполне обоснованно возмутилась.

Остановилась посреди холла, обозрела еще парочку черных посеребренных крестов на иных стенах навешанных и воскликнула:

— Не, ну это уже ни в какие ворота! Черти самая вороватая раса в мире!

К слову черти, сегодня все разодетые, подстриженные по последней моде и вообще с кисточками на хвостах завитыми, поостанавливались, смерили выразительными взглядами мои сапоги, и какой-то громила громко фыркнул:

— Кто бы говорил, а еще ведьма приличная.

Но тут же отвернулся и быстренько ушагал на улицу. Думала может стыдно ему стало, а тут на мое плечо легла большая волосатая лапа. Вторая молча вручила туфельки... потрясные, из посеребрянной кожи, с черной пряжкой и фиолетовой подошвой.

— Рыб решил отделаться туфлями, жмот, — сообщил Герак. — Сапоги снимай, велики тебе, еще убьешься.

— Спасибо, Герак, — шмыгнув носом, поблагодарила я.

Черт фыркнул, наклонился и доверительно так:

— Тебе благодарность великая, Стаська, эдак в общаге ж теперь дышать можно, и обстановочка приятственная.

— Потыренная, — не согласилась я.

— Пусть докажут, — хохотнул черт.

Молча и выразительно указала на присутствующие тут гробы.

Герак почесал затылок, потом грудь волосатую, потом посмотрел на меня и просительно так:

— Посоветуй, чем от вампиров отбрехаться?

Молча и возмущенно подняла бровь.

— Ну так, чтобы им не впадлу было нам гробы оставить, а то удобная я те скажу штука...

Нет, ну у него совесть имеется?! Я ведьма, между прочим, мы ведьмы честные и не воруем, более того — зло воспитываем, а он?! Еще раз посмотрела на черта, на гробы, снова на черта, и вполне себе честно сообщила:

— Герак, ничего удобственного в гробах нетучки!

— И не скажи, Стаська, очень даже удобственно и одеяло не падает, — не согласился черт.

А я взяла и добавила:

— Самому может и не плохо, да только бобылем всю жизнь не проходишь, Герак, а с девушкой в гробу сам понимаешь — неудобственно.

— Так а сеновал у кентавров на что? — искренне изумился черт.

Все, я сдаюсь.

— Хотя, — Герак призадумался, — а не плохая отмаза для вампиров. Спасибки, Стась.

Я ничего в этой жизни не понимаю!

Молча переобулась, вернула черту сапоги, сама туфельки надела, да и пошла от чертей подальше.

И вот вышла я на порог чертового общежития, а на встречу мне... Вообще с первого раза не врубилась кто, если честно. Потому что был он полугол, и бледный торс его покрытый кубиками определенно вызывал уважение, как и красивое лицо с тонкими аристократическими чертами, длинные черные волосы и красивые ровные обнаженные ноги, но... но черчатьи меховые короткие штанцы ему были явно не по размеру, от чего индивид благородной вампирской наружности и придерживал оные.

— Мадам, разрешите пройти, — галантно произнес обходящий меня вампир.

Я даже вежливо посторонилась и отвернулась так, на всякий случай, а то вдруг у него штанцы упадут. Просто в плечах индивид Гераку не уступал, зато в бедрах был узок, и меховые трусы явно геракского размера ему были крайне велики. Собственно мне вдруг подумалось, что и те здоровенные сапоги... в смысле у этого громильского вампирюги нога была ого-го, и сразу стало ясно кого Герак пограбить изволил и... И собственно я не была уверена, что черту сейчас хорошо станет. Скорее наоборот. Просто у этого здоровенного вампира очень уж вид был решительный.

Так и вышло.

Бабах! Хрямц.

— Да девки...

Бабах! Гудурух!

— Девки не...

Бааабах!

— Дефки, гофофю тефе, не офенят!

Это Герак вдруг шепелявить начал?!

Я развернулась, намереваясь спасти самого что ни наесть представителя враждебной всем ведьмам расы, как дверь распахнулась и вышел тот самый вампир — в вампирской одежде, с плащом на красной подкладке, решительно ступая ногами в сапогах мне знакомых, и без труда неся гроб. Посторонившись, пропустила мужика, и едва прошел испуганно заглянула в общагу чертову — там, криво сидел на полу раскрашенный синяками и ссадинами Арсан, тот самый которому подлый Топтыгин передал Машеньку, то есть меня. Избит чертяка был знатно, и теперь сидел зубами, словно семками, поплевывая и озираясь заплывающимся глазом вокруг... В смысле один глаз уже заплыл, теперича заплывал второй...

— Чего стоим, на кого глядим? — Герак плавно вышел из-за угла.

— Хух, Герак, ты жив, — с нескрываемым облегчением выдохнула я.

— Конечно, жив, — черт почесал за рогом, — а чего мне сделается-то?

— Ну так вампир же, тебя же, шел же убивать уже!— затараторила я. — А ты...ты получается вообще не дрался?

— А с чего бы мне драться? — тихо посмеиваясь поинтересовался Герак. — Мы, обыкновенные черти, люди маленькие, мы поперед панов боевых чертей в драку не лезем, — он хмыкнул, указав на помятого Арсана, — они-с вот боевые, им и карты... в смысле обозленные вампиры в руки. Так чего стоишь, Стась?

Ответить, что ли? Вместо ответа снова посмотрела на изметеленного боевого черта. Арсан разводил руками с ободранными рукавами и жаловался кому-то:

— А я ефу гофофю не офенят дефки гфофы, не офенят фе, на фефовал тофать прифется, а он "мой фроп, мой фроп", ифиот, фыфоты сфофей не офофнает.

Укоризненно посмотрела на Герака.

— Дааа, — протянул ничуть не устыдившийся он, — тяжела ноша боевых чертей, согласен.

— Тяжела ноша боевых чертей, когда рядом обыкновенные водятся! — не сдержалась я.

— А то!— хмыкнул Герак. — Мы народец хоть и простой, да продуманный.

— А боевые черти? — мне стало интересно.

— Им боевать по статусу положено, боевые же.

— А Владлен Азаэрович тоже боевой? — и понесло же меня.

— Боевой, — согласился Герак, с хитрым прищуром на меня поглядывая, — но очень умный, а уж продуманный... Кинул тебя, да?

Вспыхнув, подумала, что сейчас Герака чем-нибудь тресну!

— Кинул, — продолжил черт-самоубийца, — говорю же — умный мужик, сразу оценил степень неприятностей в ведьминском лице, и вообще — ты в курсе, что мы, черти, шовинисты?

— Чего?!

— Шовинисты, говорю, вас, ведьм, вообще терпеть не можем, — искренне поведал мне Герак.

— А мы, ведьмы, расистки, — выдала я в ответ.

Черт взял и обиделся. И кисточка хвоста поникла, и пятачок распрямился и без морщинок стал — мне же сразу стал понятен смысл выражения "нос повесил". Хотя нет, у чертей нос вешался сам.

— А у тебя нос самоубивец, — глядя на самую выдающуюся часть чертячьего лица, поведала задумчиво черту.

Шмыгнув носом, от чего тот вновь стал обычным чертячьим пятаком, Герах хмуро спросил:

— Чего хотела?

И как бы мне не хотелось промолчать, честно призналась:

— За тебя переживала, но раз ты живой я пошла на разборки.

— Какие? — удивился он.

— Литературные, — прошипела сбегая по ступеням вниз разъяренная ведьма, вспомнив о некоторых литературных гениях!

* * *

Как я врывалась в ведьминское общежитие история отдельная. Во-первых, я нагло проигнорила инструктора Смертову, когда она была в образе фейки, и теперь за мной, сотрясая землю, гналась двух метровая фея, на весь универ обещая содрать шкуру с моей ленивой... Ну в общем — серьезно побеседовать на воспитательные темы. Я не отвлекаясь, мчалась дальше. Во-вторых, я столкнулась со стайкой ведьмочек в черном — короче они с факультета Вредительства были, но заметив мчащуюся за мной Смертову, вспомнили, что ведьма ведьме друг, и прикрыли воплями "Инспектор, я кажется ногу растянула". Правда несколько несогласованно это было, ибо вопль издали все разом и все об одном же, а двадцать девиц разом потянувших лодыжку, это, согласитесь, подозрительно. Зато пока Смертова их подозревала, я ворвалась в ведьминскую башню, запыхаясь взбежала по винтовой лестнице, бесшумно промчалась по коридору и...

— "Ее пальчики поджались от удовольствия", — вещал кто-то в моей комнате, и от этого я застыла, держась за ручку двери. — Прекрасно, уважаемый куст, просто прекрасно! Какой стиль, какая подробность, как...

И я распахнула дверь!

Взору моему представилась дивная картина — на моем подоконнике стоял мой куст с пером в одной веточке и листком бумаги в другой! Напротив него, так же на подоконнике развалился сатир с перемотанными бинтами рогами — Скитакас Шедеврас, как я понимаю! А рядом с ними, с венцом лавровым на прутиках и самым возвышенным видом возвышалась моя метла! А на кровати, на моей кровати, имелась стопка листов с заголовком "Декан и студентка, книга десятая "Ночь страсти".

— Утро успокоения! — прошипела взбешенная я, входя в комнату.

Заговорщики литературные подскочили, перепуганно глядя на меня глазенками, листочками и прутиками! И да, им было от чего пугаться — ибо разъяренная ведьма бешенно озиралась в поисках того, чем бы треснуть!

— Мма... ма... мадам! — взвизгнул, подскакивая на копытцах сатир. — Мадам ведьма, держите себя в руках!

Держать себя в руках? Это он размечтался! Себя я бы на руки не подняла, тем более не удержала бы, а вот стул схватила с легкостью — я была так зла, что и стол хватанула бы без напряга. Метла, метла вообще предательница, она взяла и в обморок рухнула знала гадина что так по ней стулом трескать не особо удобно. Но ладно метла, мой куст стремительно перевернул лист и накорябал "Растительность в УВМ охраняется зелеными".

— Это какими "зелеными"?! — перехватывая стул поудобнее, вопросила я.

Куст призадумался, и дописал:

"Дриадами".

И я поняла, что хрен его треснешь — достаточно вспомнить, как умеет звереть профессор Куст. Но ничего, месть блюдо холодное — я этого растительного гада просто поливать "забуду"!

Однако столь печальным образом для мести, а не мстительного студня, мне оставался только сатир. Мужик ситуацию просек, взвизгнул и рухнув на колени, простер ко мне свои шедевросотворительные толстенькие ладони, чтобы взвыть:

— Пощади, о, прекраснейшая дева в университете!

И это стало его самой роковой ошибкой, потому как оттеснив меня, в комнату протиснулась двухметровая боевая фейка, злобно ощерилась клыками, которые сделали бы честь любому оборотню, и прошипела таким тоном, от которого с зависти повесилась бы самая ядовитая змея:

— Что ты сссссссказал, любимый-сссссс?

Молча передала фейке стул. После прошла к кусту, который шарахнулся от меня в сторону, и посвистывая с интересом понаблюдала за тем, как из Шедевроса делают котлетос. Котлетос визжал, молил о пощаде и клялся в верности — фигня, Смертову не проведешь, а воспитательный процесс не остановишь. И к слову — куда Владлену Азаэровичу с его "рога пообламываю", до злобной инструктора Смертовой, которая не болтала, а ответственно взяла и переломала сатиру все, до чего смогла дотянуться. Но вы же понимаете, что при ее двухметровом росте дотянуться она смогла везде.

И вот сижу я, ногами болтаю, процессом воспитания любуюсь, и тут мне в спину мокрым теплым чем-то ткнули. Чуть не завизжала! Обернулась — Горыч скалится довольно и крыльями машет активно, чтобы на одном уровне удерживаться, короче в воздухе завис.

— Здорово, Стаська, — пробасил он. — Гляжу — не скучаешь.

— Не жалуюсь, — улыбнулась я.

А потом не выдержала, обняла его морду и чуть не свалилась из-за этого. Точнее свалилась, но Горыч удержал. Обругал правда, и обратно в окно пихнул, но это он для порядку ругался, а так ему от встречи тоже было приятственно, потому как соскучился. А потому, вернув меня на место, лизнул в щеку шершавым языком и спросил:

— Ну как ты тут?

— Обижают, — шмыгнула носом.

— Метла? — почему-то сразу сообразил Горыч.

— Чего метла?— не поняла я.

— Метла явно в деле замешана, — пояснил он и указал головой в комнату.

Обернулась и узрела — Смертова перешла на личности, то есть добивала котлетоса... э, в смысле Шедевроса морально, куст к слову сделал вид, что он безмозглый и не трепыхался, а вот метла уползала, шкарябая веточками по полу и замерев, едва узрела что я ее демарш преотлично вижу.

— Стоять, предательница!

Куда там — шмыгнула за дверь и улетучилась, вот как есть улетучилась.

— Поймать? — поинтересовался Горыч.

— Прилетит, — и вот тогда все веточки пообламаю.

Горыч покивал, потом изогнув шею засунул голову себе под крыло, чего-то там поискал, и через мгновение мне на руки упала сума.

— Откройся сума, дай мне ума, — пробормотала, развязывая тесемки.

— Фил передал, — сообщил Горыч то, что я и так знала.

В суме имелась записка от Света со словами "Чем меньше мужика мы любим..." и пузырек с надписью "пофиги...(надпись была зачеркнута до практической нечитаемости и над ней красовалось почерком Филимона "Побарабанин").

— Выпить все одним махом, — передал инструкцию Горыч.

Сказано-сделано — пузырек открыла, нюхнула (пахло отвратительно) и махом все выхлебала. На вкус тоже мерзость вышла. А потом я узрела то, что еще на пузырьке было написано: "Принимать по три капли в день в случае необходимости", и мелким почерком от Фила "Следуй инструкции".

— Горыч! — воскликнула я, осознав, чего случилось.

— Гыгык, — ответил подлый драконозаврыч, — перепутал.

После чего снова шею изогнул, под другое кресло залез и вытащил красную холщевую сумку.

— От Ланки, — сообщил извиняясь.

Еще бы ему не извиняться — по его милости я капель сорок зараз выпила!

Во второй сумке была записка от Светланы, и в ней значилось: "Ты, Стаська, в себе разберись, прежде чем Фила слушать, потому как в любви этот гад светоностный ничего не смыслит, это я тебе честно и откровенно говорю. Не пей эту гадость от Снежной королевы, не стоит оно того. Лучше в себе разберись, Стасенка, и если ты этого декана (здоровские книжки про вас, всем ведьминским шабашом читаем) любишь, сходи к нему, поговори по-человечески да и наладится все."

И приписка ниже "А это тебе купила, точно, такое как в "Вечере страсти".

И бельишко белого цвета, красивое, нежненькое, кружевное.

Но мне уже как-то все равно стало, на меня находило странное чувство апатии и побарабанности...

— Слышь, Григорьева? — донеслось до меня сквозь пелену полного пофигения.

— Чего?— безразлично поинтересовалась.

Ответить боевая фейка мне не успела — посередь комнаты возникло серое дымчатое облако в мой рост и оттуда раздалось:

— Иди сюда.

Голосом Владлена Азаэровича раздалось.

И вот в другой раз точно не пошла бы, а так — с окна спрыгнула, ровной походкой к облаку направилась, по пути листы с "Ночью страсти" захватила с собой, даже не знаю почему, и шагнула к бывшему. Надо же, теперь мне было даже все равно, что он бывший.

Шагнула то я в облако серое, а оказалась в кабинете декана.

Владлен Азаэрович находился у стола, присев на его край и сложив руки на груди и снисходительно смотрел на меня. Мне было все равно, и поэтому я безразлично смотрела в ответ.

— Поговорим? — раздался его вопрос.

Безразлично пожала плечами.

Азаэрович несколько напрягся, налет самоуверенности слегка слетел с него, но все так же со снисходительным тоном мужик продолжил:

— Полагаю, за ночь ты успокоилась и новую информацию воспримешь спокойно, без этой твоей склонности к семейным разборкам "порядку заради" и "приятственным раздеваниям" перед нормальным здоровым мужчиной, который ко всему прочему оказался к тебе крайне неравнодушен.

Речь была странная и ощущалось в ней легкое раздражение. Мне же было непонятно с чего вообще такая речь, и потому я спросила:

— Это вы сейчас о чем?

Декан чертового факультета хотел было ответить, но в итоге умолк, сжав челюсти, от чего на скулах желваки задергались. Мне на его злость было как-то побарабану, и побубену, и потамтаму, и погонгу, и по...

— Станислава, — в голосе Владлена Азаэровича прозвучала сталь, — не стоит делать вид, что я совершенно тебе безразличен.

Нет, не совершенно, я бы скорее сказала, что абсолютно. Настолько абсолютно, что я взяла захваченные листы про ночь страсти и начала читать. Прочла:

"Ее алые губы молили о поцелуе и декан старательно удовлетворил мольбу".

Разочаровалась в кусте, метле и... ну с сатиром мы и так не были знакомы. Перевернула страницу, тут все было оригинальнее:

"Ее пальчики на ногах поджались, едва он добрался до самого сокровища..."

До кошелька, что ли?!

Листы у меня неожиданно отняли, и передо мной явился черт... Тьфу ты, в смысле недочерт, то есть Владлен Азаэрович, который был сейчас основательная зломордушечка. Зломордатый подцепил пальцем мой подбородок, приподнимая лицо, заглянул в глаза и зло поинтересовался:

— Безразличен?

— Более чем, — совершено искренне ответила студентка Григорьева, думая о том, что пора бы и на лекции, раз уж утреннюю гимнастику пропустила.

И тут глаза у недочерта полыхнули изумрудной зеленью и кое-кто прорычал:

— Издеваешься?!

Сказать, или сам поймет? Посмотрела на зломордатого и сразу врубилась — не поймет. У мужика явно нарисовались проблемы с пониманием, выражающиеся в сузившихся зеленючих глазищах, сжатых в кулаки ручищах и глухого, но отчетливого рычания из области грудины.

И я просто-таки не могла не сообщить:

— А вы рычите.

Рычание прекратилось и на меня воззрились с недоумением.

— Григорьева, ты снова у домовых была? — вопросил с какой-то затаенной надеждой Владлен Азаэрович.

Отрицательно покачала головой, затем безразлично спросила:

— Я могу идти?

Недочерт тоже покачал головой, и тоже отрицательно. Затем уставился на меня. Я на него. Он на меня. Я на него. Он на меня. Я... Он вдруг прошипел "Шагггрррраг!" и мрачно произнес:

— Ведьма, только не говори мне, что все это было "воспитания зла заради" и ты изначально ничего ко мне не испытывала!

И глаза у него стали такие ярко-ярко... красные. Достал уже — то карие, то зеленые, теперь вообще жуткие. Но что-то зацепило в фразе и я поинтересовалась:

— Таки а с чего вы взяли, что "воспитания зла заради"?

Красные глаза медленно темнели, как угли затухающие, но недочерт соизволил ответить:

— Как же, у вас добреньких идея фикс перевоспитать зло во вселенной.

Неприятно, что меня назвали добренькой.

Так и сказала:

— Я не добренькая.

— Да, ты вредненькая, — согласился декан чертового факультета.

А затем внезапно стремительно подошел ко мне, одна его рука скользнула на затылок, вторая обвила талию, рывком прижимая безразличную после побарабанина ведьму, и жаркие сухие губы прижались к моим, так, что даже под препаратом в голове помутилось. Почернело даже. И в этой теплой тьме срывающееся дыхание и глубокий, страстный, властный поцелуй, и ладонь сползающая с талии на... на...

— Руки! — холодно потребовала я.

Руки были убраны. Глаза декана сужены, желваки задвигались. И меня принялись сверлить злым взглядом. Мне по барабану. И даже сердце в момент страстного поцелуя стремительно забившееся, как-то успокоилось. И оглянулась я, скользнув взглядом по застывшему передо мной Владлену Азаэровичу, и по столу, и по кровати, и по...

— Стась, — вдруг как-то глухо произнес декан чертового факультета,— я надеялся, что ты одумаешься... Одумаешься, черт возьми, а не остынешь!

Зевнув, заметила, что все еще держу пошлую рукопись куста, метлы и сатира. Вспомнила, что это проблема. Посмотрела на Владлена Азаэровича — это тоже проблема. Минус на минус...

— Нате, — сунула ему листы. — Почитайте, ознакомьтесь, примите меры.

Недочерт, хотя какое мое дело черт он или не черт, мне в целом все равно, неловко взял стопку, обронив несколько первых листов, мазнул взглядом по тексту... замер, поднял глаза на верхние строки, вчитался... Побледнел. Затем побагровел. Снова стал бледен, а его глаза засветились ярким зеленым светом. Затем красным. И я поняла — красный, это значит "не влезай, убьет".

— Это что? — дочитав страницу до конца с уже пылающим багряным взором, прошипел Владлен Азаэрович.

— Книга, — безразлично ответила я.

— Книга... — протянул декан. Затем глянул на меня и с каким-то странным чувством спросил: — Ты читала?

— Нет, мне не интересно, — честно ответила я.

Вид у некоторых сделался какой-то больной, после чего Владлен Азаэрович швырнул книженцию на стол, шагнул ко мне, подцепил пальцем подбородок, вынуждая голову запрокинуть и срывающимся голосом произнес:

— Первое, чему учат в кланах боевых чертей — никогда не связывайся с ведьмами.

— Правда? — безразлично спросила я

— Да, — последовал ответ.

— Мы страшные? — снова я.

— Вы расистки, — глухо ответил зломордушечный. — Холодные, жестокие и расчетливые. Вы...

Он хотело было еще что-то сказать, но умолк. Я тоже молчала, равнодушно глядя на декана. Декан откровенно бесился, но старательно держал себя в руках. И меня заодно. Короче он держал нас и злился, заметно так злился. Затем поинтересовался:

— Ты одумываться будешь?

— Не, мне лень, — к стати действительно было лень почему-то.

— Издеваешься? — странный вопрос.

— Не.

— Тоже лень?

— Да.

Судорожно выдохнув, Владлен Азаэрович зло произнес:

— Я же сейчас просто придушу тебя, Григорьева.

— За что? — я не испугалась, нет, мне просто интересно вдруг стало, несмотря на состояние побарабанности.

— За что?! — заорал Владлен Азаэрович.

И вдруг меня отпустил. Не отошел сам и на милиметр, продолжая все так же давить на меня авторитетом, но руки его опустились, взгляд стал какой-то несчастный и недочерт устало как-то произнес:

— А действительно, за что?!

После чего обошел меня, прошел к столу своему, сел, устало лицо руками растер, и убитым голосом произнес:

— Ты права, Григорьева, не за что. Сам виноват. Сам себе отношения придумал, даже в жены взял тебя сам.

И он умолк. Я тоже молчала. Он молчал. Я...

— Могу идти?— безразлично поинтересовалась.

Декан не ответил. Сидел, смотрел в точку перед собой и молчал.

— Ну я пошла, — сказала негромко.

— Одного не могу понять, — проговорил так, словно сам с собой разговаривал Владлен Азаэрович, — за что?! За какие грехи и провинности?! Что и каким богам я сделал настолько плохого, что они мне тебя всучили?!

— Слушайте, я вообще даже не с вашего факультета, — заметила все так же безэмоционально.

И вдруг в душе шевельнулось что-то такое, что выдало "Это ты зря".

— Ты староста в общежитии моего факультета! — Владлен Азаэрович перестал взирать в невидимую точку и воззрился на меня.

Что-то опять в душе шевельнулось, и я как-то неожиданно поняла, что сие есть чувство здорового самосохранения.

— Ты!!! — внезапно рассвирепел декан. И неожиданно совершенно иным холодно-сдержанным тоном: — Пани староста, а вы в курсе, что ваши подопечные грабежом промышляют?

Мне мгновенно вспомнилась история с занавесками, которые черти у вампиров потырили, но признаваться в этом я не собиралась, а потому безразлично соврала:

— Плагиатом.

— Что?

— Черти у вампиров дизайн занавесок сплагиатили, — вру внаглую, прикрывая хвостатых, — фейки по дизайну все пошили, русалки постирали да погладили, кентавры сеновал одолжили.

А зачем я про кентавров сказанула?!

— Что? — как-то ошеломленно переспросил Владлен Азаэрович. — Причем тут сеновал?

Понятия не имею, если честно, зачем я про сеновал брякнула. Может потому что про гробы которые у вампиров воровали вспомнила?

— Стася! — злой оклик. — К чему про сеновал было?!

— Там с девушкой поудобнее будет, чем в гробу, — безразлично ответила я.

Потому что с парабанином даже страшно совершенно не было — замечательная штука, надо будет у Света еще попросить.

И в этот момент в кабинете Владлена Азаэровича словно от удара распахнулась дверь. А может и от удара, кто ее, эту дверь, знает, и в кабинет вплыл... вплыл! Он был весь в черном, но из-под сюртука торчал край белоснежной шелковой рубашки, из кармана край белоснежного платка, и изнанка плаща ослепляла красным атласом, а так весь в черном, бледный, с тонкими пальцами и чертами лица и глазенками алыми. Он был вампир! Таинственный, загадочный и опасный. И он был злой очень, и он, окинув меня злым взглядом, прошипел:

— Ваши черти, Владлен Азаэрович, перешли все границы!

На это я глубокомысленно заметила:

— Черти — раса без определенного места жительства, для них не существует границ и пределов, они везде живут.

Вампир медленно повернулся ко мне, вопросительно вскинув бровь.

— Угу, — подтвердила я, — как тараканы.

В красных глазенках кровососущего промелькнуло понимание, и он скорее уточнил, нежели вопросил:

— Вы ведьма?

— Угу, — безразлично подтвердила я.

Кивнув, вампир вновь повернулся к декану чертового факультета и продолжил:

— Ваши черти изгадили все занавески в общежитии моих вампиров.

На это декан чертового факультета возразил ранее мной сказанным, а именно:

— Сплагиатили.

— Изгваздали, уважаемый, — не согласился вампирский декан.

— Сплагиатили.

— Изгваздали.

— Сплагиатили.

— Изгваздали!

— Сплагиатили!

— Потырили, — вставила почему-то я.

Деканы умолкли, повернулись ко мне, воззрились возмущенно. Глянула на одного, на второго и приняла решение:

— Изгваздали.

Вампир величественно кивнул, Владлен Азаэрович взбешенно прищурился. Не то чтобы я испугалась, но почему-то поддержала и его точку зрения:

— Сплагиатили.

Теперь гнев продемонстрировал уже вампир.

— Ну, я пошла, — решила, отступая к двери,— у меня лекции и все такое.

И не дожидаясь пока выпустят, вышла и дверь прикрыла. А там за дверью стояли двое — Герак, при виде меня фыркнувший пятачком и тот самый вампир-громила в черном, который с утра вернул свою собственность и отметелил Арсана.

— О, Стасенок, — поприветствовал меня черт.

— Дарофчик, — отозвалась, почему-то окончательно забыв про расизм в отношении этого конкретного черта.

Вампир же, окинув меня пристальным взглядом с головы до ног, презрительно скривился и поинтересовался:

— Как главный черт... — пауза, затем ехидное, — в постели?

Развернулась к кровососу, голову запрокинула, чтобы в глазенки его наглые взглянуть, и так как мне сейчас было по барабану все, вовсе даже не обиделась, но сочла своим истинным долгом отомстить, а потому:

— В данный момент главный черт развлекается с главным вампиром, а меня как третьего лишнего они выставили.

Вампиреныш даже дышать от такого перестал. Герак фыркнул, стараясь скрыть смех, потому как утреннее отметеливание боевого черта Арсана на него видимо произвело впечатление и обычный черт в драку лезть вовсе не спешил. А этот вампирище с волосами до пояса, широкими плечами, бледной кожей и клыками обозначившимися под приподнятой от ярости губой, наклонился ко мне и прошипел:

— Шшш...

— Не шипи, денег не будет, — поучительно заявила я, вообще ни разу не устрашившись.

— И гробов, — словно ни к кому не обращаясь, вставил Герак.

— И занавесок, — поддержала я.

— И сапог, — вставил Герак.

— И рубашек, — снова я.

Просто у вампира была такая здоровская шелковая рубашка, которую хотелось потрогать и вообще стырить! Елки и палки, кажется я у чертей понабралась плохого, но рубашка действительно очень классная была.

— Вы! — вампир шарахнулся в сторону от нас и засопел возмущенно. — Вы!!! Да я тут за шесть лет, никогда таких на всю голову не видел!

И тут мы с Гераком зависли. Нет, я все понимаю, вот только...

— Обучение в универе всего пять лет длиться, — почесывая сильно волосатую грудь озвучил мои мысли черт. — А ты че, выходит, Ванька-дереванька?

Вампир изумлено вытаращился на черта, и мне пришлось пояснить:

— Он имел в виду Иван-дурак.

Теперь вампир уставился на меня.

— В смысле дуб-дерево, — пояснил уже Герак.

— Из которого гробы делают, — я.

— Одноместные, — тоскливо протянул черт.

Вампиру кажется стало плохо.

— Ребят, — простонал он, — вы о чем?

Мы с Гераком переглянулись.

— Сути не улавливает, — тяжело вздохнул черт.

— Чего и следовало ожидать, учитывая, что мужик явно как минимум второгодник, — так же тяжко вздохнула я.

И участливо посмотрев на вампира, протянула:

— Бедненький, тяжело тебе, болезному, учиться то, да?

И вот не знаю — то ли побарабанин так действовал, то ли что, но я вообще не поняла с чего это вампир взял и сильно обиделся. Но он действительно обиделся — оскалился весь, так что клыки в мизинец вымахали, позу угрожательную принял и ка-ак...

— Да аспирант я, — взвизгнул, демонстрируя завышенную оскорбленность. — Аспирант, а вы?!

А мы чего? Мы ничего. Мы к дверям оба повернулись и узрели как по ступеням ползет боевой черт Арсан, с физиономией столь же лиловой, как и его рубашка, и по заплывшим глазам сразу видно — жаловаться ползет. Мы с Гераком переглянулись и как-то сразу сообразили — если пожалуется, колобок нам. Причем полный и основательный. А потому:

— Ба, никак пан боевой черт заявився! — воскликнул Герак. — Панове упыр, вы ж поймить, мы, обычные черти люди маленькие, шо нам прикажуть, то и робымо. А ежели вы нас бить решите, то это не к нам, это вам к пану боевому черту. Вин приполз вже як раз.

Изумленный столь исковерканной (он же не бывал явно в отдаленных селениях) вампир повернулся к лестнице — там застыл и так уже отметеленный Арсан. Миг, в который взгляды боевого черта и вампира схлестнулись и...

— Аааа! — завопил бодро уползающий подельник Михаила Топтыгина.

"Упыр" растерянно поглядел ему вслед, обернулся, глянул поочередно в наши невинно-бестыжие глаза, и пробормотал:

— Сдается мне, что в первый раз я его побил совершенно напрасно.

— Что вы, — вспомнив про торговый обмен Машеньками между Арсаном и медведем, возразила я, — поверьте, совсем даже не напрасно, а очень даже за дело.

Демонстративно отступив от нас, вампир наморщил нос, поправил воротник рубашки и выдал:

— Не думал, что когда-либо скажу такое, но вы оба, когда вместе, то явно опасны для общества. Герак, ты бы меньше с ведьмами общался, что ли.

И с этими словами вампир-аспирант гордо развернулся и, опасливо оборачиваясь, видимо ждал, что мы чего-нибудь ему ляпнем в спину, нас покинул.

И вот тогда Герак, вдруг став очень серьезным, подошел ко мне, протянув волосатую лапу разместил ее на моем плече, тяжелая лапа, кстати, и встревожено спросил:

— Стаська, что с тобой?

Врать Гераку смысла не имело и потому я честно ответила:

— Побарабанин.

Черт изумленно на меня посмотрел, потом нахмурился, потом насупился, потом пятачок почесал, потом грудь волосатую, потом прямо сказал:

— Хреновая штука.

— Пил? — интересно стало.

— Было дело, — нехотя сознался черт, — когда меня девушка бро... — запнулся, фыркнул и гордо продолжил: — Когда я одну шмару бросил рыдать прямо там на бревне посреди болот!

И вот если бы ранее я сделала вид, что сочувствую, то сейчас мне было все по тамтаму, а потому:

— Долго ты на том бревне прорыдал?

Герак сник, кивнул и выдал:

— Я потом на нем еще и запил. Местная кикимора, которой все это надоело, побарабанин и принесла.

И даже не знаю, почему мне Мара Ядовитовна вспомнилась, может потому что она единственная кикимора из всех мне знакомых, но случилось как всегда — только черта... в смысле кикимору помянешь, она тут как тут! В сиреневой блузке, юбке обтянувшей от тонкой талии до щиколоток и в таких туфлях, что даже парабанин не стал препятствием приступу жуткой зависти. Я так и уставилась на лиловое произведение сапожного искусства с остреньким носком и запредельно высокой шпилькой! На таких можно ходить только если ты эльфийка, ну или ведьма при метле — в смысле ходить на них нереально! И вот как кикимора умудрялась это делать ума не приложу!

А Мара Ядовитовна продефилировала мимо нас с Гераком, причем я таращилась на туфли, а черт на... пусть будет юбку, взялась за ручку двери, грациозно обернулась, взглянула на нас и ядовито оскалившись пропела:

— А для вас, господа, расписание учебных занятий разве особое?

Точно, на лекции пора бежать было!

— Владлен Азаэрович на месте? — вопрос к Гераку.

— Ага, — старательно закивал тот.

— Замечательно, — повела плечом кикимора. — Чего встали? Марш на лекции немедленно!

Черт, кивнув, помчался прочь. И я уже развернулась, и к лестнице метнулась, чтобы значит к свету знаний, но Герак, который типа как рванул на учебу первым, схватил за плечо и придержал. Подержал так, пока Мара Ядовитовна победно дверь распахивала, и прежде чем она туда шагнула, шепнул:

— Смотри.

На что тут смотреть я не знала, но тут кикимора, которая уверилась, что мы умчались, завела руку за спину, чего-то потянула и...

— Оу, — только и сказала я, едва ткань соскользнула по точеным ножкам секретаря нашего ректора.

А под юбкой-то кружева имелись, да такие, каких Светке жене Света и видеть не доводилось — треугольничек в паутинку на всей... пусть будет бедрах Мары Ядовитовны. А потом она так руку вверх, шпильку вытащила, и волна черных волос скользнула по спине... И после, в таком срамном виде, текуче шагнула в кабинет Владлена Азаэровича, в котором воцарилось потрясенное молчание...

— Эм, там декан не один, — пробормотала я.

— Серьезно? — посмеиваясь, произнес Герак. — Ну, так нас о том не спрашивали.

В первый миг было тихо.

Во второй миг скромненько опустив взгляд долу кикимора медленно подняла голову...

И вот после этого почему-то раздался сдавленный вопль!

А следом глухое от вампирского декана:

— Злой день, Мара Ядовитовна.

— Аааа, — сипло выдала поганконосая.

— М-да, — продолжил вампир. — А мне значить назначить прием у Вреднума вы не смогли по причинам жуткой занятости. Что ж, теперь я знаю, чем вы предпочитаете заниматься в рабочее время.

Герак заржал. Тихо и уткнувшись в мое плечо, а мне просто даже весело не было. Так, по барабану в общем.

— Я...я... — Мара Ядовитовна явно не знала куда себя деть, и вообще стоит ли нагибаться и подхватывать юбку.

Решила не позориться, и вскинув гордо нос вместе с поганкой, взяв себя в руки холодно сообщила:

— Полагаю, я уже освободилась.

— Искренне рад,— произнес вампир.

Герак потянул меня, после подумал, подхватил под мышку и так, кулем бесправным потащил вниз. И вот с чего бы он так, а вышло по делу, потому что уносимая чертом я заметила, как Владлен Азаэрович к кикиморе в срамном подошел и ей, кикиморе, свой камзол отдал. Молча, и стараясь на Мару Ядовитовну не глядеть. Но жест был такой...

— Герак, а ты чего меня уносишь? — вопросила ведьма, то есть я.

— А потому что, Стаська, это ты сейчас под парабанином, а опосля пройдет и тебе тошно станет от воспитанности Азаэрыча.

— Чего это?

— Да потому что легче тебе было бы, если бы он Мару выставил.

Ничего не могу сказать, мне сейчас по барабану.

— Герак, стой, сама пойду, — неудобно просто, да и не куль я безмолвный.

— Да не, Стаська, поторапливаться треба, — возразил самый настоящий черт. — Азаэрыч он не только мужик ого-го, он еще не дурак, Стась.

— И? — безразлично спросила я.

— И...— начал было черт.

Да тут как гром с небес:

— Григорьева, а ну стоять! — раздался рык недочерта.

И, несмотря на весь парабанин я возопила:

— Беги, Герак, беги!

И он побежал, да только позади рык:

— Стоять!

— Стой, Герак, стой! — это уже я.

Он просто от вопля своего декана так припустил, что меня сжал до полной невозможности дышать. А тут как раз до садика уже добежали, то есть имеются кустики и деревья, так что:

— Ты меня бросай, и беги, — посоветовала я.

— В смысле "беги, спасайся"? — притормаживая вопросил черт.

— В смысле "беги, погоню за собой уводи", — сообщила правильный вариант.

Герак остановился, глянул на меня и выдал:

— Тьфу ты, ведьма.

— От черта слышу, — выворачиваясь из-под его руки, парировала собственно ведьма. Вывернулась, на земь-матушку встала и: — Все, давай беги, Герак, беги.

— Как беги? — нахмурил пятачок свой черт этот.

— Петляя, зигзагами, следы путая аки заяц и главное быстро, — ныряя под ближайший куст посоветовала я.

А там уже под кустом малиновым и засела, на малину плотоядно поглядывая — крупная она какая-то была и цвету фиолетового... странная в общем. И все бы ничего, но тут кусты затрещали, зашуршали и в мое укрытие вторгся Герак. Потревоженная в момент вторжения малина осыпалась на широкие плечи черта, и теперь вся шерсть некоторых рогатых оказалась в ягодках странной фиолетовой малины. Но это ничего, я бы ему еще и в пятак дала, потому что и пары секунд не прошло, как над нами раздалось:

— Герак, Григорьева с тобой?

Я дышать перестала, черт на меня глаз скосил, вздохнул тяжело и так бодро-фальшиво:

— Никак нет, Владлен Азаэрович, я ее сегодня и не видал даже.

Честно — даже будь я малиной и то бы не поверила, чего уж о недочерте говорить.

— Не видал, значит? — недобро прозвучало все так же над нами. — А кто ж тогда верещал тут ведьминским голосом "Беги, Герак, беги"?!

Засада. Черт опять на меня глянул, одну из малинок из шерсти сковырнул и недовольно так:

— Видеть не видеть, а слышать слышал. Как тут не услышишь — голосистая она, ваша Стаська. Да только еще и бегать горазда. Иду я тут, Владлен Азаэрович, а она бежит, ведьма ваша, да всем кого встретит и орет свое беги. Ей-преисподняя, так и орала — "Беги, Герак, беги", "Беги, инструктор Смертова, беги", "Беги, ты русалка приблудная, беги". Ну я так и понял, что стало быть, на пробежку всех приглашает.

Декан ответом не впечатлился и раздалось:

— Вылезай.

Герак застыл, но все еще надеясь на спасение продолжил:

— И стало быть умчалась ведьма вашенская аккурат к... к...

— К кому? — шепотом, так чтобы Владлен Азаэрович не услышал, спросила я.

Герак на меня посмотрел и прошипел тоже максимально беззвучно:

— Откуда я знаю к кому? Понятия не имею к кому его отправить, у меня и врагов то уже не осталось. Мы тут со вчера со всеми уж в дружеских отношениях — они нам все — мы довольны, нам приятно, лицо разглаживается.

— Какое лицо? — не поняла я.

— Морщинистое, — прошипел Герак.

— И? — я вообще логику потеряла. — У кого тут лицо морщинистое?

— У всей нашей расы, Стась! — рыкнул черт.

Изумленно взираю на Герака. Тот выругался и прошипел:

— Ну это из байки про лицо, Стаська! Там все просто — если у вас морщины, полагается сделать такую маску, в составе горилка, огурец, капустка квашенная листовая.

— Ну? — хлопая ресницами, спросила я.

— Ну и просто все — капустку положил, сверху огурец натер, водку в стакан налил.

— И?

— И водку выпил, капусткой с натертым на нее огурцом закусил!

— И?!

— И лицо довольное морщины разглаживаются! — заорал уже черт.

— У всей вашей расы? — не поняла я.

— Элементарно, Стаська, — возмущенно подтвердил Герак, — у нас, когда нам все всё дают, а мы ничего взамен, у нас всегда лицо довольное делается, соответственно морщины разглаживаются!

И тут кто-то аккуратным жестом куст малины вырвал с корнями. А там мы с чертом сидим, а над нами кто-то как завопит "Уаааааааааааааауаааааааааааааа". Поднимаем головы, смотрим на Владлена Азаэровича, который тоже голову удивленно поднял, да на дерево истерично вопящее и взирает. А самое главное — малинка в лучах солнечных такой яркой, спелой да сочной показалась, что мыс Гераком не утерпели, да съели по одной.

"Караууууууууууууул!"— еще громче заверещало дерево.

А малина оказалась сногсшибательно вкусной! Мыс Гераком, подзабив и на Азаэровича и на вопящее походу сторожевое дерево, принялись наворачивать ягоду за ягодой, под изумленным взглядом декана, и под истошный вопль стража:

— Хватит жрать!

И так он завопил, что мы с чертом притормозили даже.

И тут над всем универом раздалось позывное к завтраку:

"Жрааааааааааааааать!".

Естественно после такого тут же ускорились.

— Иииироды! — заорало сторожевое дерево.

Мне было побарабану. Герак и раньше относился с изрядной долей побарабанности ко всяческим приказаниям, а вот Владлен Азаэрович... Недочерт, пользуясь тем, что держал выдранный куст малины, сорвал одну ягодку, находящуюся вне нашей с Гераком досягаемости, принюхался и протянул:

— Странная какая-то малина...

Мы с Гераком покивали, одновременно умяв еще ягодок по пять.

— И запах странный...

Ничего не странный, очень даже приятный запах.

— И с каких пор в моем саду под кустами малина растет?

Тут мы с Гераком есть перестали и к малине присмотрелись — странная малина, если честно. Росла она не под кустом, а из куста. То есть вместо обычных веток в паре мест имелись ветки малины, что странно. Но странностями нас не запугаешь, а малинка оказалась очень вкусная, и я не завтракала, так что мы с чертом продолжали ее уминать.

А дерево сторожевое над нами опять как завопит:

— Заначку жрууууууууууут!

Закончилось все печально — меня кто-то хватанул и через плечо перекинул, а Герака схватили за ухо и таким образом тоже от малины отодрали. А потом нас взялись перемещать. Меня с выражением совершенной меланхолии на физиономии и черта под его "Ой, ой больно же, ой, Владлен Азаэрович, не так сильно тяните же!". В конце нашей процессии плелось охранное дерево, собственно держа в ветвях выдранный с корнем куст с порослью малины, да все сокрушалось по дороге:

— Надо ж как оно вышло-то... ведь самое что ни на есть безопасное место выбрали — в саду перед домиком Азаэрыча мышь и та лишний раз не проскочит, а тут всякие ведьмы заполошные да черти мордой страшные.

— Что??? Ой! — попытался возмутиться Герак.

— Поговори у меня!— рыкнул на него декан чертового факультета.

И тут у меня внутри что-то такое шевельнулось. Оно шевельнулось сначала слегка, но после все основательнее и основательнее, и оно там как-то разрасталось будто.

— Ох, — простонал неожидано Герак, — шось некомфортно мине сделалося...

Владлен Азаэрович остановился. На миг мир передо мной крутанулся, напоследок удивив испуганной мордой сторожевого дерева, а затем я оказалась лежащей на руках отпустившего черта декана. И надо мной высокие кроны деревьев, через них небо голубое виднеется, листва вся такая насыщенная зеленая, и на фоне всего этого гневное лицо злющего декана чертового факультета и из-за его плеча дерево сторожевое выглядывает.

— Стась, — севшим вмиг голосом позвал Владлен Азаэрович, — Стасенька, ты...

А дальше я не услышала, потому что разом и вмиг ух — и на меня обрушилось небо! Оно рушилось на меня синее-пресинее, а стало вдруг черным-пречерным. Темнота накатила, с какими-то силуэтами в багровой подсветке. Жутко было бы, но я продолжала вольготно лежать на руках у Владлена Азаэровича, и мне было по-барабану. Мне все было по барабану, даже вспыхнувший вдруг красным трон, на котором отчетливо увиделся чей-то силуэт. А затем я услышала:

— Темнейший, за эту ведьму я готов принести присягу Преисподней!

И голос показался мне очень знакомым.

— За ведьму?! — вопросительные интонации в до жути повелительном голосе.

Меня прямо таки дрожь прошибла, и жутко стало... ну как стало, секунд на пять, после опять парабанинно на все. И к тому же я слышала где-то там, словно далеко: "Стася! Станислава, какого-черта?!". И унылое кажется от дерева "Говорил же "не жрать", а эти... О, черт тоже вырубился..." И крик от Владлена Азаэровича "Станислава!!!".

А тут, в багровом сумраке снова знакомый голос отрывисто произнес:

— Да. За ведьму. За эту трижды проклятую ведьму, которую я втянул в... неважно.

— Продолжай, однорукий четвертьдемон, — повелительный до жути голос снизошел до едва заметной насмешки.

И я вдруг подумала, что, кажется, одного однорукого четвертьдемона знаю точно. Так и вышло.

— Лорд Тиаранг?! — казалось, что повелительный голос унижает ректора Академии Боевой магии каждым звуком.

Но мне все равно было по барабану.

И даже когда заговорил четвертьдемон, действительно спровоцировавший кардинальные перемены в моей ранее безмятежной жизни, тоже было как-то по барабану.

— Мне удалось выяснить, что вы прикрываете... — осекся, — покровительствуете преподавательскому составу знаменитого Университета Вредной магии.

— Мм, это не новость, — произнес силуэт на троне, — вредная магия относится к злу, я покровительствую злодеяниям в любой форме.

И тут появилась вспышка багрового огня и в этой вспышке я отчетливо увидела трансформировавшегося лорда Тиаранга — морда у него осталась прежная, а вот тело все стало черным и вокруг него пламя овалом по треснувшей земле. И вот это монстрочудище прорычало:

— "Покровительствуете"?! Речь идет не о покровительстве, ваше Темнейшество! Речь идет о вашем кровном родственнике!

Выглядел Тиаранг жутко и страшно, но мне было по-барабану и тому кто сидел на троне тоже. Поэтому он издевательски протянул:

— Какое смехотворное обвинение. Я бы посмеялся, но вы идемон слабенький, и шут из рук вон отвратительный.

Тиаранга передернуло, но он сдержался и прошипел:

— Да. Мне оторвали ладонь. И она не отросла. И мне известен лишь один род, способный отрывом конечности нарушить механизм регенерации у демонов. Ваш род, ваше Темнейшество. Соответственно речь идет не о покровительстве — мне оторвал руку ваш отпрыск!

Побарабанин продолжал действовать, и потому я лениво и отстраненно слушала, ощущая, как меня почему-то трясут, и очень далеко кричат: "Что это за малина, Лепесток Хренов?". Так же отрешенно мысленно поправила "Лепесток Фиалковна, фейку зовут Лепесток Фиалковна".

А в багровом сумраке раздалось насмешливое "хмм", а затем неожиданно все вспыхнуло огнем и огромный жуткий красноогненный демон как рявкнет с трона:

— ЧТО???

И главное никакой более отстраненности, спокойствия и повелительности. О, это был такой рык, и такие клыки с острие меча размером, что Тиаранга, теперь я его отчетливо видела, отшвырнуло от трона и проволокло по полу. А чудовищно огромный главный демон Преисподней цокая копытами сошел с трона, совершенно пофигистически отнесясь к тому, что порвавшаяся от его стремительного увеличения одежда опала лохмотьями на пол, где и сгорела (пол то огненный), прошествовал к пытающемуся подняться четверть демону, наступил копытом на его горло, чуть склонился и вежливо поинтересовался:

— Так что вы только что изволили промямлить, уважаемый?

Уважаемый вмиг растерял всю свою надменность, но отчаянно цеплясь за крохи самоуважения от слов своих отказываться не стал и чуть визгливо выкрикнул:

— Ваш сын Влад...

Договорить не смог — темнейший повелитель надавил копытом на горло и теперь из оного доносился лишь хриплый стон. Но мне было все равно, и даже не страшно, разве что... жалостливая я, четвертьдемона стало жаль. А затем вдруг жуткий властитель Преисподней копыто-то убрал, выпрямился, отошел на пару шагов, остановился так, стоя спиной к поверженному и авторитетом раздавленному противнику, постоял, заложив руки за спину и нервно дергая хвостом, затем холодно и отстраненно спросил:

— Что ты хочешь за свое молчание?

Огогошеньки. Тут даже порабанин не помог, мне до крайности любопытственно стало. Так любопытственно, что звучащее в отдалении писклявое фейкино "Помогите, убивают" оказалось вовсе даже не интересно. А между тем тут демонический Тиаранг пошатываясь поднялся и гордо прохрипел:

— Ведьму.

Властитель Преисподней обернулся через плечо, жуткими огненными глазами взглянул на четвертьдемона и клыкасто усмехнувшись вопросил:

— Ту самую, из-за которой тебе оторвали конечность?

И почему-то прозвучало так, словно темнейший спросил "хочешь, чтобы я оторвал тебе голову?". Даже не знаю, почему мне так оно услышалось, но похоже не одной мне — Тиаранг отступил на шаг, отрицательно мотнул головой, и вдруг как-то зло произнес:

— Это моя ведьма!

Несмотря на побарабанное состояние, мне стало обидно. И я даже возразить хотела, но тут темнейший произнес:

— Что ж, я пришлю тебе ее труп.

Демонический Тиаранг дрогнул и обратился лордом Тиарангом в лохмотьях оставшейся после его превращения одежды, меня и вовсе почему-то пот прошиб. А главный демон продолжил, все так же стоя спиной к посетителю и задумчиво глядя в закат:

— Ведьма и высший демон — это смешно. И несовместимо с жизнью для ведьмы. Свободен, Тиаранг.

Четвертьдемон хотел было что-то сказать, но главдемон все так же не оборачиваясь, добавил:

— И да — ты получишь ее труп. Можешь не благодарить. А раскроешь пасть — вырву язык. Свободен.

Взметнувшийся язык пламени слизнул Тиаранга так, словно его тут никогда и не было. А я лежала, теперь похоже на чем-то мягком и где-то мне слышался слаженный вой феек на тему "Простите нас, Владлен Азаэрович".

А затем произошло что-то вконец странное, потому как этот темнейший вдруг устало выдохнул и произнес:

— Вы очень не вовремя.

И как-то я сразу поняла, что это он мне. Даже не знаю, почему поняла, но на всякий случай спросила:

— Я не вовремя?

А это чудище картинно вскинуло руки, два раза прихлопнуло и...

И как-то враз все поменялось!

Сразу вокруг свечи замерцали пластичными огоньками на фитильках, а сам демон вдруг снова мирный практически человеческий облик принял, и фрак на нем черный появился, и волосы в элегантный хвост собрались, на пальцах сверкнуло два перстня, а затем этот гад грациозно повернулся и обольстительно улыбнулся. И уж не знаю, кого он тут обольщать собрался, но мне было по барабану, а еще я чуток злилась за то, этот тут моим трупом неосмотрительно разбрасывается. Обидно. За труп. Но так как я жива, то мне как-то побарабану.

А темнейший тем временем, совершенно утратив логику происходящего (оделся ведь только что) начал вдруг раздеваться, полностью повернувшись ко мне. Медленно расстегнул одну пуговицу, вторую, третью... картинно позволил фраку соскользнуть по его телу. Затем вскинул руки, и начал медленно расстегивать запонки, глядя, казалось бы словно мне в душу...

В то же время я вдруг ощутила, что меня куда-то положили, и прикосновение теплых сухих губ к моим губам и взволнованный шепот: "Закрой глаза там, где бы ты сейчас ни была, подумай обо мне и ты вернешься. Слышишь? Давай, Стасенька, ты сможешь".

Я бы вернулась, но мне просто непонятно было — к чему темнейший еще и пуговицы на рубашке расстегивать начал. Я и спросила:

— Простите, а что это вы делаете?

Властитель Преисподней остановился на пуговицах в районе живота, и холодно переспросил:

— Что?

— Говорю, делаете чего?

На лице главдемона отразилось недоумение смешанное с удивлением, но тут, где-то из-за трона раздалось басом Герака:

— Стаська, не мешай мужику злость срывать, ты меня слышишь?

Нет, это определенно хорошо, что я где-то лежала, хотя меня там где-то еще и ощутимо тряслись.

— Слышу, — ответила я черту. — Только Герак, он не злость, он одежду срывает, — сообщила я.

У главного демона слегка округлились глаза, когда он на меня смотрел. И вот смотрит он на меня, я на него, и мы оба очень удивленные.

— Стаська, — снова раздалось из-за трона, — только ты ему в глаза не смотри, не то он нас засечет и разговор услышит.

А ничего, что мы уже вполне даже с моим труподарителем друг на друга в гляделки играемся?!

— Короче я это, я все понял, — продолжил Герак, все так же где-то от трона, — наши темные фейки они фанатки темнейшего, они от него млеют и на него слюни пускают. И там у нас в универе половина фейпреподавательниц это сосланные из Преисподней за вуайеризм.

— Это как? — не поняла я.

— Это в смысле — они за мной тайно подглядывали, — тихо сообщил мне темнейший, дыхнув на собственные когти и начав полировать их о свою рубашку.

Типа в общем он весь вся такая невозмутимость сплошная, но ушки на макушке.

Герак его не услышал и мне такой:

— Не перебивай, у меня тут дедуктивным методом мотив преступления выискивается.

— А заодно умысел и вымысел, — едва слышно издевательски подытожил темнейший.

А Герак весь такой воодушевленный:

— Я так думаю, фейки эту малину вывели путем магической селекции, чтобы астральным телом перемещаться в покои темнейшего и собственно пускать слюни от восторга его наблюдаючи.

Темнейший от такого предположения скривился.

— Точка перехода была в спальню, — продолжил Герак. — Я тут сбегал проверил — как раз получается что в спальню, а мы с тобой в иное место потому как нас на поляне вырубило.

Теперь властитель преисподней взирал на меня приподняв левую бровь и явно недоумевая.

— Но тебя перенесли дальше, так что я пока тебя нашел, все тут оббегал.

Я после таких слов подумала, что Герак настоящий друг, даром что черт, он меня не бросил и даже нашел.

— И еще, — продолжил мой героический черт,— я че те сказал ему в глаза не смотреть — это ж сам темнейший, он демон ого-го какой, силен в смысле. Он этих вуайеристок в течение минуты ощущать начинает. Так вот фейки об том в курсе, и я так думаю одна малина, это одна минутка тут. А мы с тобой сколько малин сожрали?

Дохрена!

— От того и не смотри на него, — продолжил Герак. — Темнейший он как феек убирал — он им эмоциональный всплеск своим раздеванием, по этому всплеску их находит и щелчком астральное тело контузит.

— Как контузит? — не поняла я.

— Вусмерть, — обрадовал Герак. — Он же темнейший.

Темнейший глядя на меня, величественно покивал, мол — да контузю, и да — вусмерть, чем собственно и горжусь.

— Ой... — жутенько стало.

— Угу, — подтвердил Герак. — Но ты у нас под парабанином, от того хрен ему, а не всплеск эмоциональный, так что если в глазенки темнейшие смотреть не будешь, то и не найдет.

Смотрю на главдемона, главдемон на меня. И улыбается, плотоядненько так. Типа счас меня будут убивать, причем мучительно.

— А еще я понял, от чего они эту малину под кустом перед хатой Азаэровича посадили, — вернулся к построению картины преступления Герак.

— От чего? — интересно мне стало, ага.

— Так домовые у них вечно ягоды тырят, а Владлен Азаэрович он такой, что ух, в его сад домовые ни-ни, да и остальные тоже, вот фейки и подсуетились.

При словах "Владлен Азаэрович" темнейший неожиданно перестал плотоядно скалиться, более того — взмах рукой и из-за его трона вынесло что-то темное, что стало призрачной копией моего Герака. И вот при появлении громадного черта с косой саженью в плечах, владыка Преисподней несколько недоуменно произнес:

— Не фея.

Черт, почесав рог, осторожно поинтересовался:

— Как здоровице?

Но утратив к нему интерес, темнейший повернулся ко мне и вопросил:

— А ты фея?

— Нет, — ответила спокойно.

Побарабанин он такой — сплошное спокойствие.

— А кто? — темнея лицом и алея глазищами вопросил главдемон.

И тут дверь грани субреальности определенной текущей вдали лавой раздвинулись, явилось нечто темное тощее и очень почему-то родное, оглядело все пустыми глазницами и вопросило:

— Темнейший, ты тут ведьму не видел?

И тут бах и с тихим хлопком исчез Герак. А я вдруг вспомнила, что самые ягодные веточки черт мне подсовывал — настоящий друг. Но теперь получается, что он меньше малины съел, а я больше, раз все еще тут.

— Отец? — в голосе явившейся тоще-темной субстанции нетерпение послышалось.

И тогда темнейший, черты которого подрагивали и я так понимаю, что от ярости, развернулся к явившемуся и сухо произнес:

— Влад, ты завел себе ведьму?

Он бы еще сказал "Влад, ты завел себе собачку?!". Я нахмурилась, для меня темнейший стремительно терял очки — и трупами торгует, и к ведьмам как к собакам относится. Неприятственный тип. Крайне.

И тут произошли две вещи — я вдруг в одночасье поняла, что этот жуткий темно-призрачный тощенький Влад, и известный мне высокий массивный Владлен Азаэрович — одно лицо. Ну не лицо, но одна сущность! Одно и то же! То есть недочерт и вот это пренепреятное темнейшество они родственники! Причем близкие! Декан его только что "папулей" назвал!!!

А второй вещью было то, то тощее и темное внезапно сделалось заметно колючим (колючки из него повылазили черные и призрачные) и холодно, так холодно, что лава подзастыла, произнесло:

— Ведьма — моя жена. Станислава.

И тут темнейший взял и грохнулся! Полностью грохнулся, и я вниз с интересом поглядела, а он там сверкающей лужицей лавы до трона проплыл, на трон вполз, обратился скорбным демонякой огненным, подбородок кулаком подпер, посидел так секунды три. А затем весь трон вспыхнул огнем, в языках пламени нарисовалась взбешенная рожа властителя Преисподней и тот холодно, так что огонь и тот повторно подзамерз, произнес:

— Нет.

Я от чего-то нахмурилась, а тощенькое и темненькое вдруг стало помассивнее, и Владлен Азаэрович переспросил:

— Что?

— Я. Сказал. Нет!!! — прорычал взбешенный главдемон. — В моей семье ведьмы не будет!

И так он это сказал, что я с ходу поверила, что не будет. И даже Владлен Азаэрович поверил, иначе как объяснить, что он пожал призрачно-колючими плечами и ответил:

— Я уже уходил из этой семьи. Клан Харг за несколько лет стал для меня домом, твой дворец домом мне так и не стал.

Главдемон повернул голову, взглянул мне словно не только в глаза, но и в душу, и вдруг очи его нехорошо так сверкнули, и он открыл рот, но меня как черт дернул:

— В семейные разборки не втягивайте, мне и так чертей хватает в этой жизни, чтобы еще с вашим недочертом разбираться.

И властитель Преисподней пасть закрыл, во взгляде его читалось явное удивление. Но мне было все равно, побарабанин и все такое. Кстати о всем таком:

— Между прочим, ваш сын меня бросил вчера вечером.

Что там удивление — теперь на главдемонической роже появилось нечто ошеломленное, но у меня все равно побарабанин.

— И в добавок развелся со мной, — от чего-то даже порабанин не помог, мне вдруг очень грустно стало.

Властитель Преисподней перевел взгляд на шипастое черное прозрачное — сына короче, тяжело вздохнул и произнес:

— Ведьму твою не видел. А вот брошенная, одинокая и разведенная тут болтается в эфире.

— Стаська! — страдальчески взвыл Влад.

В единый миг принимая формы и очертания Владлена Азаэровича.

Поздно, я уже все видела. И мне конечно по барабану, но:

— Передайте вашему сыну, что ведьмы у вас в семье не будет, — гордо заявила я, оскорбленная тем, что кое-кто мне перспективы первоженной позиции в клане Харг расписывал, а сам между прочим гораздо хуже, чем черт.

И тут где-то далече, видимо у тела моего, бас знакомый пророкотал: "Да не могу я, коли это Стаськино желание было бы, тогда бы...". И Герака рев: "Это ее желание, рыб! Самое жгучее вообще из всех желаний! Вытаскивай давай!"

И как-то разом все перед моими глазами померкло, а опосля обнаружила я себя лежащей на узком диване и разглядывающей стеклянный потолок увитый зеленым плющом, в котором... даже не поверила сначала, моргнула раза три, но пять темных фей никуда не делись, так и болтались там, овеянные этим же плющом.

— О, а вот и Стаська! — обрадовался Герак.

Повернув голову, узрела его и рыба в чертячьих лапах. Рыб, к слову, уже задыхался и глаза навыкат. А аквариум его на земле острыми осколками весь валялся, видать Герак слегка перестарался, и оставил рыба без дома. Раньше мне его стало бы жалко, а теперь просто:

— Желаю аквариум на три ведра морской воды, с камешками, водорослями и удобственный.

Затребованная вещь рухнула на пол, но не разбилась. Герак глянул на меня, осторожно опустился, рыба в воду отпустил, и кинулся прочь со словами:

— Бежим, Стаська, бежим!

Села на диване, скептически глядя вслед черту. Черт усовестился, вернулся. Постоял, копытом пол каменный ковыряя, после чего сообщил:

— Азаэрыч скоро вернется.

Посмотрел на феек, плющом овеянных, и добавил:

— Жутко злой.

Фейки сверху разом издали "Ага". Рыб снизу басом "Угу", и на феек глянул очень осудительно. Фейки мигом все покраснели, и побарабану, что фейки собственно темные, то есть смуглые почти до черноты, но, несмотря на цвет кожи, румянец явился во все лицо.

А я, садясь удобнее на этом диванчике узком вспомнила все! Вот как-то разом все вспомнила! Про мать свою непутевую, и отца тоже заблуденца, и про школу ведьминскую, и даже про Тиаранга, коему труп мой Темнейшим обещан был.

— Ну, Стаська! — гаркнул Герак.

— Угу, — задумчиво поддакнула я, — бежим, Герак, бежим...

— Ну так бежим уже! — потребовал черт.

— Угу, прогулочным шагом, — вставил рыб.

Я посмотрела на рыба, потом посмотрела на черта... выразительно посмотрела на черта, указав взглядом на рыба, рыб не менее выразительно глянул и... И Герак сдался.

— Черт с вами, — заявил, возвращаясь и подхватывая аквариум черт.

Я поднялась, отряхнула юбчонку, и под заунывное уже "Бежим, Стаська, бежим" от улепетывающего черта, уныло двинулась к выходу, да так и застыла. Потому что в кресле, стоящем у стола главной фейки, которая Лепесток Фиалковна и уже была поймана на разведении запрещенной малинке, сидел бессознательный Владлен Азаэрович. Сидел, поникнув головой и не двигаясь. И вот такой, бессознательный, он очень уж был беззащитный. И как-то жалко стало этого недодемона одного оставлять, он хоть и зломордушечка, да свой же. Да, странное действие у парабанина — мне сейчас было по тамтаму на все обиды, а вот на то что Владлен Азаэрович беззащитный как-то нет. Не все равно.

Подошла, на краешек стола присела, пристально на этого самого недочерта глядя. Надо же, клан Харг ему родным домом стал. Это на сколько же отцовский нелюбить надо было, чтобы у чертей -то пригреться?! Видать сильно. Я исследовала взглядом высокий лоб декана, тени, залегшие под длинными ресницами, складочки меж бровей, сурово сжатые губы зломордушечки...

И тут ресницы дрогнули, губы сжались сильнее, а в следующее мгновение глаза недочерта распахнулись. И такими зелеными-презелеными омутами на меня глянули, что едва на месте удержалась — словно толкнуло что-то в объятия Владлена Азаэровича, но я удержалась, и глядела сурово да неприветливо.

— Ты здесь, — констатировал декан чертового факультета и сын главдемона по совместительству.

Но сам-то вроде не демон, нет. И в плечах излишне широк, и торс по боевочертинскому основательный, и характер взрывной, чертяцкий и... И что я это все о нем, да о нем, о себе подумать пора.

— Пошла я, — от стола отлепилась, — лекции у меня, ведьмы и все такое.

Но стоило сделать шаг, как меня ухватили на месте, затем рывком на место вернули. И возмутиться, бы, но под взглядом этих двух зеленющих омутов дар речи на миг отказал, чем Владлен Азаэрович и воспользовался, сообщив:

— Не было никакого развода.

Угу, так просто один сплошной развод. Обман в смысле.

И так меня это возмутило, что даже под парабанином злость взяла. От того, гневно глядя на декана чертового факультета, я и выпалила в сердцах:

— Знаете что, Владлен Азаэрович, вы не черт, вы одно сплошное издевательство. В конце концов, я вам что, собачка приблудная — захотели вышли меня замуж, захотели развели, а в общем и целом что хотите, то и делаете?!

На это недочерт и недодемон в одном лице, скрипнув зубами попытался возразить, но:

— С меня хватит! — уверенно заявила я, вырывая запястье из декановского захвата. — Зачем вы вообще на мне женились?!

И тут Владлен Азаэрович сжал мое запястье сильнее и глядя на меня своими зеленющими глазами хрипло произнес:

— Я не знаю.

Тут даже порабанин не помог — я в осадок выпала. В смысле ноги не выдержали и оседать начала. Осела на стол. Посидела, на то-ли-черта, то-ли-демоняку посмотрела возмущательно и уже хотела продолжить скандал, да только... все желание ругаться от чего-то пропало. Сама не знаю от чего.

— Мне никогда ведьмы не нравились, — продолжил Влад, коснувшись моей безвольной ладони, после чего сжал ее и продолжил. — Самый сумасшедший роман в моей жизни, но... — он поднял взгляд на меня, заглянул казалось в самую душу, и едва слышно сказал, — лучше так, чем без тебя.

В моей залитой побарабанином сущности что-то шевельнулось. Потом задергалось, но никак не думала, что это будет самая банальная обида:

— Вы на мне женились, чтобы я вам бумаженку на заселение подписала!— напомнила зло я.

У зломордушечки щека дернулась, сам он вскочил, и, нависнув надо мной так, что я чуть на стол не легла, как прорычит:

— Учитывая твои знания в области гражданского кодекса преисподней, мне достаточно было бы просто соврать, а не жениться!

И рык такой в конце фразы, что мне как-то даже... грустно стало.

От того и произнесла:

— Уж больно гневливый ты, зломордушечка. Да непонятный — то женился, то развелся, то понарошку, то не было такого. Нет, мне, конечно, по барабану, но ты уж определился бы как-нибудь.

И я бы может еще много чего сказала, но неожидананно в павильон к феям влетела предательница. Метла в смысле. Паразитка литературная подлетела ближе и оказалось, что на ней, прямо на веточках, вольготно устроилась моя карта. И вот она, вдруг как заорет:

"Общий сбор факультета! Всем прибыть! Срочно! Немедленно!"

А потом возьми да и добавь:

"Змей Горыныч кланяться велел, вечером заскочит антидот от парабанина принесет. Сказал держаться".

— За что держаться? — заинтересованно спросила я.

Сверху одна из феек возьми да и ответь:

— За мужика держись, Григорьева, такие мужики на дороге не валяются!

Я посмотрела на Владлена Азаэровича. Задумчивый Владлен Азаэрович смущенно-сомнительно на меня. Я на него. Он уже вопросительно на меня. Я на феек, в смысле голову запрокинула и на феек, у них и спросила:

— А где валяются?!

— Чего? — вопросили разом крылатые.

— Где, говорю, валяются, если не на дороге?

Они не ответили. А Владлен Азаэрович молча отодвинулся, высвобождая меня. А затем вдруг подхватил и одним движением на метлу усадил. А та взлетела да и была такова.

* * *

"Общий сбор факультета" — это они так пошутить изволили. Это я сразу поняла, как только увидела, что присутствуют всего лишь Эльвира Жутковна, которая сидела за столом у окна и перебирала какие-то бумажки ругательные, в смысле те ругались нечеловеческими голосами и затыкались только после того как ведьма их припечатывала внушительной печатью с черепом крысы на рукояти; все наши девчонки да еще жуткая косматая образина в фиолетовой мантии!

— Григорьева! — радостно возопила образина, узрев меня.

Кларисса, Агата, Светлана, Ханна и Райса сидели, вжав головы в плечи, строча чего-то усиленно в тетрадях и даже не взглянули на меня, подчеркнуто боясь образину.

— Лиходина Злодеюковна, — отозвалась от окна Эльвира Жутковна, в руках которой особенно истошно вопила очередная бумаженция, — вы зачем на прошлой неделе двух студентов с вампирского факультета превратили в пиявок?

Жуткая косматая седая с огромным острым носом и бородавкой над губой ведьма демонстративно задумалась. Сдвинув остроконечную шапку набок, почесала макушку... не вспомнила. Почесала нос — вспомнила. На жуткой морде лица промелькнуло осознанное выражение и ведьма выдала:

— А за дело!

Не поведя и бровью, Эльвира Жутковна вопросила:

— За какое?

Косматая ведьма вскинула крючковатый палец и провозгласила:

— Шевелились во время лекции!

Мне неожиданно стало понятно, почему девчонки даже дышать бояться.

— А, — безразлично отозвалась Эльвира Жутковна и припечатала орущую бумаженцию.

Затем подняла голову, посмотрела на меня и вопросила сурово:

— Григорьева, почему задерживаемся?

Ответить мне не дала Лиходина Злодеюковна, рявкнув:

— К ноге!

Я едва к ноге ее то и не метнулась. Метла удержала. Хоть и предательница, но в данный момент я ей благодарна была. А к ноге Лиходины Злодеюковны метнулся свин. Свин был мелким, черным, с клыками изогнутыми и злющими маленькими глазенками.

— Разберись! — последовала еще одна команда от ведьмы.

Свин помчался ко мне, похрюкивая и шумно втягивая носом воздух. Остановился шагах в трех, и вдруг как молвит человеческим голосом:

— Побарабанин запрещенный в империи пила дозой немерянной. Экспериментальную малинку феями для своих собственных нужд выведенную — жрала немерянно. Не завтракала ничем иным, особливо названных мной зелья и ягод. Невменяема, хрю.

И вот пока я потрясенно на свина говорящего взираю, из указательной карты что на столе перед Эльвирой Жутковной лежала вылетела еще одна бумажка и как заорет:

"Это что такое! Мой сын! Наследник рода! Голубая кровь! Белая кость!"

— Тьма, зачем столько интимных подробностей? — печально протянула Эльвира Жутковна.

Затем повернулась ко мне и грозно спросила:

— Грабеж вампиров чертями твоя работа?

Пожав плечами, равнодушно ответила:

— В вашем вопросе нет места моей работе, ведь очень четко прозвучало "грабеж вампиров чертями".

Эльвира Жутковна вскинула обе брови, оторвалась от бумаг, медленно повернула голову и воззрилась на меня. Я, ничуть не испугавшись на нее. Лиходина Злодеюковна ехидно напомнила:

— Побарабанин.

— И где только достала, — тяжело вздохнула Эльвира Жутковна.

А я возьми и скажи:

— Горыч принес.

— Гоорыыыч, — протянула преподавательница. — Григорьева, я могу понять твой брак с Владленом Азаэровичем — ну умеет мужик мстить, этого у него не отнять, а ты ему знатно с чертями насолила, но вот объясни мне, во имя какого лешего у тебя имеются связи, позволившие сам побарабанин достать?

Что-то меня во всем этом цапануло. Находясь под порабанином сразу поняла что — если уж такая уважаемая ведьма сразу просекла для чего декан чертового факультета на мне женился, значит... значит правда все это. Плюс "Влад" отцу честно признался, что клан Харг ему дом родной, а значит в соответствии с традициями боевых чертей я та самая страшная и никому не нужная первая жена и женились на мне из мести. Обидно!

— Отвечать будем? — устав от моего молчания вопросила декан диверсионного факультета.

Я отрицательно покачала головой, мрачно раздумывая над своим незавидным положением. Кстати о положении:

— Есть шанс отказаться от трижды произнесенного "да"?

— Есть, — серьезно ответила Эльвира Жутковна. И тут же ядовито улыбнулась и пояснила: — Темнейший своей волей отменить может, исключительно по доброте душевной.

— Хух, — я уж боялась, что дело совсем плохо.

— Григорьева, — улыбаться ведьма перестала. — Это фактически означает "нет", "нельзя", "ни коим образом"!

— Это еще почему? — не поняла я.

Ведьма руками развела, мол сама догадайся, а Лиходина Злодеюковна как рявкнет:

— Какая у Темнейшего доброта душевная, Григорьева?!

— Да ладно, — я плечами пожала, — мужик свойский, в смысле моим трупом как своим разбрасывается, так что договоримся.

На это Эльвира Жутковна просто сказала:

— Сядь на место.

Пошла села возле Светланы, метла в конец кабинета метнулась к стене, рядом с другими прислонилась, свин в угол ухрюкал, там улегся, помахивая хвостом-завитушкой, наша главная ведьма скомандовала заместителю:

— Продолжайте.

Лиходина Злодеюковна, тряхнув космами, подалась к нам, вытянув шею, и пропела:

— Это что же деется, девоньки?

"Девоньки" разом шеи в плечи втянули.

Косматое чудище злобно-ласково продолжило:

— Это как вообще понимать, диверсионный факультет? За неделю, за цельную как есть неделю, одна мало-мальски достойная выходка с фейками и все! И все, девоньки! — и вдруг рыком: — Факультет, мать вашу, позорите!

И все бы ничего, но тут дернул кого-то черт сказануть:

— Факультет, он не мать, он сто процентов отец.

И кому спокойно не сиделось? Правильно — мне. И поняла я это, едва зенки Лиходины Злодеюковны на меня уставились. Недобро так. И оно все ничего, да только:

— Побарабанин, — напомнила я. И даже позволила себе выдать: — Вы остановились на моменте "Факультет, отца вашего, позорите!". Вы продолжайте, мы все очень внимательно слушаем.

У ведьмы неожиданно дернулся глаз.

Но, прошипев самой себе под крючковатый нос заветное "Побарабанин", Лиходина Злодеюковна продолжила неожиданно монотонно:

— На этой неделе жду от вас выполнения практикумов "Общая университетская тревога", "Всефакультетный бой", и не забываем о различных мелких диверсиях на территории врага!

И тут опять у кого-то с молчанием трудности:

— Кто враг? — поинтересовалась я.

Ханна, которая втихую под партой, так чтобы ведьмы не видели, нервно поигрывала с ножам, пригнулась к столешнице и обреченным шепотом сообщила:

— На этой неделе кикиморы.

И тут даже мне как-то нехорошо стало, невзирая на побарабанин.

— Кикиморы, — отозвалась от окна сосредоточенно перебирающая бумаженции Эльвира Жутковна.

Все ведьмочки сидели понурившись — с кикиморами воевать себе дороже. Ко всему прочему выяснилось, что:

— С деканом факультета кикимор мы еще не переговорили, Мара Ядовитовна сама не своя в последнее время, — задумчиво изучая все те же бумаженции, пробормотала наша главная ведьма, — но, полагаю, так даже веселее — и фактор внезапности опять же.

Веселее?! Декан кикиморовского факультета сама Мара Ядовитовна?!

— Она же плюнет! — обреченно воскликнула я.

— Плюнет, — безразлично согласилась Эльвира Жутковна. — Но, учебный процесс вещь суровая, вы знали, на что шли, а на диверсионном факультете без диверсий никак, так что...

Из путеводной карты ведьмы вылетело очередное послание, с истерическим: "У сыночка моего фамильный гроб уволокли! Ироды!"

— А вот это уже не к нам! — возмутилась Эльвира Жутковна. — Наши девочки гробов не воруют!

Но следующее послание с ней не согласилось, выдав:

"Это ваши, ведьминские черти постарались!"

Эльвира Жутковна повернулась и очень внимательно на меня поглядела. Мол, твои черти, ты и разбирайся. Ну я подошла и... разобралась, накатав на ругательном листке собственно резолюцию "Бить морду — это к панам боевым чертям". Главная ведьма хмыкнула, кивнула, соглашаясь с моим решением и уже было отпустила, как на бумаженции появилась фраза: "Я к самому темнейшему пойду!". Ой я так сразу испугалась, просто даже слов нет. Хотя вру — парочка нашлась и я весело приписала: "Поздно, темнейший моим трупом уже распорядился по собственному желанию". Пару секунд на бумаженции было пусто, потом робко легли строки:

"Искренне сочувствую. Легкой вам смерти".

"И вам того же," — приписала обалдевшая, но вежливая я.

— Иди на место, — посерьезнела Эльвира Жутковна. — А на счет Темнейшего... я поговорю с Владленом Азаэровичем, у него, помнится, есть какие-то связи при дворе.

То есть ведьма не в курсе? А затем я неожиданно поняла, что никто не в курсе кем Владлен Азаэрович приходится темнейшему владыке. Ну кроме разве что Вреднума, который мне на нечертовость декана явственно намекал. В общем, я вернулась на место вся задумчивая и молчаливая — потому как тайну некоторых недодемонов раскрывать не собиралась, не моя тайна, не мне и раскрывать. Интересно, а фейки вообще в курсе, что куст с телепортационной малинкой ведущей к отцу, в садочке у сына Темнейшего выращивали?

Лиходина Злодеюковна же продолжала:

— Диверсий жду сегодня же! Отчет по диверсиям можно в конце года. Попадетесь — пеняйте на себя. И да, спец задание...

Она допустила драмматическую паузу и оглядела притихших нас, чтобы вскинув вверх крючковатый палец трагическим шепотом возвестить:

— Добыть схему болотного транспортера!

Молчаливые до того момента ведьмочки взвыли разом, демонстрируя такие глубины отчаяния, куда не скатывались даже сатиры, а они известные философы.

— Э, а в чем проблема? — искренне удивилась я.

Ханна повернулась ко мне, цыкнула, что на воровском жаргоне означало нечто вроде "Дело труба", и пояснила:

— Лиходина Злодеюковна изволит иметь хобби, а нам отдувайся.

Косматая ведьма оскалилась, демонстрируя жуткие кривые зубы, и как рявкнет:

— К завтрему жду! Выметайтесь!

Я лично не вымелась. Я гордо встала, в отличии от ринувшихся в коридор девчонок гордо прошла к стене, спокойно взяла свою метлу, и неспешно направилась на выход.

— Бесит она меня, — задумчиво сказала Лиходина Злодеюковна.

— Побарабанин, — мелонхалично напомнила Эльвира Жутковна, прочитывая очередной пытающийся возмущаться лист бумаги.

— Хрю! — подтвердил раскинувшийся в углу свин.

На этом я вышла.

Наши ведьмочки стояли в коридоре, кто нервно черенок метлы покусывая, кто киндалом поигрывая, кто на бахрому юбку раздирая, а кому-то было вообще все равно. Мне.

— Так что за хобби у этого косматого чудища?— поинтересовалась я.

Негромко поинтересовалась, но из-за плотно закрытой двери как рявкнут:

— На себя посмотри, хамка нечесанная!

Даже я вздрогнула и от двери подальше отошла, чтобы шепоточком так:

— Так что за хобби у этой крючконо...

Договорить не успела, так как в кабинете громыхнуло разъяренное:

— Григорьева!

Оглянулась на таки запертую дверь, основательную, дубовую, на заулыбавшихся ведьмочек. Демонстративно еще на пятнадцать шагов отошла, ладошкой рот прикрыла и:

— Так каким хобби эта ушастая увлекается?

Дверь с грохотом распахнулась, являя на пороге взбешенную Лиходину Злодеюковну. Жуткая ведьма, направив на меня загнутый указательный палец, возопила:

— Ты!!! — неожиданно улыбнулась и протянула: — А вот как раз уши-то у меня и нормальные, Григорьева, в отличие от твоих, лапоухих.

И тут я ощутила, как горят мои ушные раковины. Мало того что горят — увеличиваются основательно! Даже шляпка приподнялась.

— Да, так гораздо лучше, — ехидно возвестила старая ведьма, развернулась и была такова.

А я, мои уши и перепуганные ведьмочки остались стоять.

Подняв руку, ощупала новое приобретение, и глубокомысленно заметила:

— Теперь места для серег немеряно.

Побарабанин он такой, ага.

— Стась, — Кларисска печально взирала на меня, — Стась, под такие локаторы в шляпке прорези делать нужно.

— Могу отрезать, — Ханна перестала поигрывать кинжалом и уставилась оценивающе на мои уши.

— Может их волосами прикрыть? — предложила Светлана.

— Волос не хватит, — утешила Агата.

— А давайте старую каргу прирежем! — неожиданно предложила Райса.

Старая карга мгновенно нарисовалась в дверном проеме, направила крючковатый указательный палец на Райсу и... И тут вспомнился мне бабкин наговор, коим она деревенским всем рты закрывала. Звучало так:

— Из твоего рта да тебе же в пазуху, — и произнесла я это почему-то вслух, глядя на Лиходину Злодеюковну.

Та рот как открыла, так и закрыла. На меня поглядела, да и не стала ничего говорить, кроме разве что:

— Бабка научила?

Я кивнула.

— Ладно, ушастая, считай сберегла подругу, а вот себя не успела, хих, так и броди теперь — с локаторами. А сейчас МАРШ ПАКОСТИТЬ!

Мы развернулись и пошли куда послали. На моем лице имелась решимость вернуться оттудова с победой и сувенирами, одногруппницы имели куда как более несчастный вид.

— Кикиморы, твой мухомор, это же кикиморы! — сокрушалась Кларисска, волоча метлу за собой.

— Ну кикиморы и кикиморы, в чем проблема? — спросила я, на ходу ощупывая свое ушастое величие.

Ушей у меня теперь было много, соответственно и ушастого величия так же.

— Видишь ли, — Ханна, запихнув метлу за спину движением, более достойным запихивания в ножны двуручного меча, пробормотала, — кикиморы все поголовно по расовому признаку сразу на факультет вредительства попадают. И это, скажу я тебе, не наша узконаправленная диверсионная деятельность, это полномасштабное обучение вредительствам различного масштаба — да с кикиморами черти и те не связываются, Стась!

Истерику я не оценила, побарабанин он штука такая, истериконедооценятельная.

— Да если мы только к ним на болото сунемся, эти с поганками на носах нас в лучшем случае заплюют! — истерика накрыла Светлану.

— А в худшем? — поинтересовалась я.

— Это факультет вредительства, Стася, — раздраженно напомнила Агата. — В их арсенале от спотыкаек до проклятий всеобщего невезения всего хватает. Мы не выживем.

Надо бы испугаться, да? Я и испугалась... собственного изображения в зеркале, к которому мы как раз подошли. Зеркало отразило шестерых ведьмочек в фиолетовой форме — пятерых понурых и предчувствующих грядущие неприятности и одну счастливую ушастую меня. Уши впечатляли. Уши успешно конкурировали размером с тролльими локаторами! Уши вызывали уважение. Даже не так — они явно требовали и внимания и уважения. И серег. Такие уши требовали много серег, а мои едва приметные фиолетовые капельки теперь и вовсе терялись на их фоне. Уши...

— Странно, что ты не бьешься в истерике, — задумчиво произнесла Кларисска.

Я безразлично пожала плечами.

Райса посмотрела в зеркало, на меня, в зеркало и ответила Кларисске:

— Она просто еще не в курсе, что колдовство Лиходины Злодеюковны неснимаемое.

Все ведьмочки сочувственно на меня поглядели. Искренне так. А мне по барабану, если честно.

И тут я смотрю в отражение, а там из-за угла заворачивают к нам Герак с Рыбом. Ну как заворачивают — ногами то черт идет, Рыб он в аквариуме, который черт несет. И тут оба останавливаются и Рыб басом выдает:

— Черт.

— Не, это Стаська, — не согласился с ним Герак.

— Да я вижу, что Стаська, но уши у нее — черт!

— Не, черт это я, — продолжал пререкаться Герак, — а у Стаськи не черт, у Стаськи уши... черт.

— Вот и я говорю — черт, — Рыб высунулся из воды до самого хвоста, взмахнул плавником и выдал: — Уши-уши, станьте прежними!

В следующее мгновение я лишилась самой выдающейся части тела. Шляпка от таких изменений в собственной опоре чуть не слетела, но я ее придержала. А вот Райсу не успела, и та от удивления рухнула на пол. Остальные просто стояли потрясенные.

— О-ба-на! — выговорила Агата.

— Оно ж не снимаемое, Лиходина проклинает навечно! — пробормотала Светлана.

— Лиходина сдохнет от злости! — торжествующе воскликнула Кларисска.

— Да? — удивилась я. — Надо пойти проверить.

Мне даже страшно не было, побарабанин же.

— Стася, стой! — заорали все и разом, когда я бодро направилась в кабинет, из которого мы только что вышли.

Особенно выделялся бас Рыба, но когда меня кто останавливал.

Я ворвалась в кабинет безразличным вихрем, и гордо посмотрела на Лиходину Злодеюковну, которая усевшись напротив Эльвиры Жутковны помогала ей с разбором визжащей, орущей, недовольной и лаконично-официальной почты. Ворвалась и остановилась, гордо приосанившись. Ведьма, сидевшая ко мне спиной, обернулась, хмыкнула и возвестила:

— Ушастая.

Я просто не успела ничего сделать, как локаторы выросли здоровее прежних. Ведьма ядовито мне улыбнулась и протянула:

— Нашла с кем розумом меряться, Григорьева.

Ну да, нашла.

Развернулась, вышла, двери осторожно прикрыла. Повернулась к настигнувшей меня компании. Герак выдал:"Ну ты и дура", Рыб сокрушенно шлепнул себя плавником по морде, после чего снова взмахнул конечностью и произнес:

— Уши-уши, станьте прежними!

Они жглись, неприятно скукоживались, но таки да — стали прежними.

Я ощупала ухи, развернулась и под общее "Стаська, не дури!", влетела в кабинет, где, сидя в пол оборота меня уже ждала Лиходина Злодеюковна. И собственно я опять ничего не успела сделать, как она ядовито сообщила:

— Ушастая.

Ой, чешется же, тут уж никакой побарабанин не поможет.

Развернулась, чеканя шаг вышла. Закрыла дверь. Посмотрела на всех. Все посмотрели на Рыба. Рыб страдальчески вздохнул, взмахнул плавником и:

— Уши-уши, станьте прежними!

Я стремительно развернулась, распахнула дверь и:

— Ааа, — Лиходина ждала же, — уша... — начала было она.

Но я! Я! Я в этот момент и сказанула:

— Из твоего рта тебе же в пазуху!

— ...стая, — договорила с увеличивающимися глазами замдекана и...

И у нее стремительно выросли уши. И какие это были уши! Куда там до них моим локаторам — Лиходина Злодеюковна на сей раз постаралась, и уши были ого-го. Просто ого-го-го!

— Хи-хи! — торжественно выдала я.

— Твою мать... — выдала ведьма, сильно мрачнея лицом.

— Один:ноль в пользу Григорьевой, — меланхолично заключила Эльвира Жутковна. Подняла взгляд на меня и все так же меланхолично: — Марш к кикиморам!

Кивнув я с победительным видом вышла и закрыла дверь. Хотела было открыть рот, но вспомнив размер лиходеюкиных локаторов передумала, и поманив всех за собой, пошла от кабинета подальше.

Короче совещание наше произошло все у того же зеркала в полстены, ну и в присутствии Герака с Рыбом, на которого все ведьмочки взирали восторженно и он весь пыжился от осознания своей всемогучести, так как Кларисска проболталась, что до сего дня чары замдеканши снять было нереально. И в общем в таком нестандартном составе мы все разом и приняли решение:

— Теперь к кикиморам!— громко озвучила я решение.

Рыб сильно удивился, Герак молча передал аквариум Агате и сказал:

— Извини, Стаська, я и так сегодня из-за тебя две пары пропустил уже, а у нас по преступной логистике скоро зачет.

— Преступной логистике? — удивилась Кларисска. — Это там про что?

— Да знамо дело про что, — Герак почесал пятачок, после основание рога. — Как тропы путать, карты править в свою пользу... Да много там про что. Так что к кикиморам это без меня, я этих болотистых терпеть не могу, к тому же там пиявки. Не, девки, и не просите.

Тут уж мы все как-то сникли, даже я, а Светлана грустно спросила:

— Много пиявок?

И вид у нее до того жалобный стал, что Герак плюнул, отобрал у Агаты аквариум и выдал:

— Но потом так же строем пойдете меня у Азаэрыча отмазывать!

Все девчонки разом закивали. Кроме меня. Мне все еще обидно было очень.

— Так, а к кикиморам вам зачем? — уточнил Рыб.

Девчонки разом ответили, причем понизив голос, в смысле шепотом:

— Совершить диверсию и украсть схему болотного транспортера.

Герак чуть аквариум с Рыбом не выронил, от чего Рыб подлетел вверх, и снова в воду плюхнулся. Нас всех обрызгало, а сам Рыб басом выругался и почему-то приказал:

— Не утирайтесь!

И вот с чего бы, да? Но тут в зеркале случилось нечто странное — мы исчезли. Причем все это заметили, стоим переглядываемся, а в зеркале нас нет как нет! Вообще нет!

— Вода — невидимка, — важно объяснил Рыб.

— А ты просто кладезь всяческой магической дребедени, — протянул уважительно Герак.

— За дребедень и ответить можно, — набычился Рыб.

Герак все понял, и вежливо напомнил:

— Пора бы.

И мы все пошли, ведьмы с метлами на изготовку, Герак с аквариумом и задумчивым Рыбом, который все бормотал:

-Транспортер, транспортер, транспортер...

— Что "транспортер"? — подстраиваясь под шаг Герака, спросила я у золотого.

— Что-то есть в этом знакомое, — Рыб был все так же задумчив. — Не помню что.

В общем и целом идем мы. Гордо вышагивая миновали площадь перед ведьминской башней, с некоторой завистью посмотрели на боевое занятие черных ведьм — они там повторяя за тренером-демоном такие выпады метлами делали, и вообще у них такие черные крутые комбинезоны и шляпы черные и метлы окованные и макияж здоровский — глаза по кошачьи черным подведенные... На мой взгляд проигрывал диверсионный факультет им внешне и сильно проигрывал. С другой стороны — нас сейчас видно не было. И Герак этим коварно воспользовался, подошел, встал позади демона и когда тот делал выпад своим шестом, аккуратно пнул его.

Демон полетел носом в каменную плитку!

Ведьмочки, которые автоматически повторяли все движения за тренером, тоже совершили выпад вперед и бухнулись носами в ту же каменную плитку. Заругался первым демон, ведьмочки уже за ним, с теми же интонациями и теми же фразами.

— Выдрессировал на свою голову, — пробормотал поднимающийся препод.

Герак в этот момент на кончиках копыт тикал прочь с места преступления, ведьмочки угорали, мне было побарабану.

Идем дальше.

Перед нами занятие ведьм с яговского факультета — то есть это все будущие лесные ведьмы, те самые у которых избушки на курьих ножках. И вот если честно сейчас впервые увидела, откуда собственно яги эти избушки и берут себе.

— Высиживание яйца ответственная работа! — вещала здоровенная баба Яга с крючковатым носом и помахивая при этом крючковатым пальцем.

Если честно я сразу подумала, что она с Лиходиной Злодеюковной явно родственницы, просто сходство было на лицо.

— Ваши яйца должны быть в полной безопасности! — продолжала преподша.

Ягуськи все сидели на ковричках, ноги кренделем, на лодыжках из соломы гнездо, в гнезде яйцо, на яйцах умные курицы, которые тоже сидели и записывали. Потому что высидеть яге дом это ответственное мероприятие, поэтому половина куриц была в очках.

Мы если честно все остановились, ну потому что нас не видно, и нам интересно, мы же умных куриц с важным видом в блокнотики все записывающих первый раз видели, но в целом сделали мы это зря. Потому что это мы нормальные ведьмы, а Герак он черт! Ну и Рыб он не черт, но тожене вариант.

— Варгань фантомный омлет на... — чертяка быстренько всех яг пересчитал, — на двадцать яиц.

И главное Рыб он сразу все сообразил, и басовитым шепотом вопросил:

— Подставлять кого будем?

Герак хотел было ответить, но как-то не придумал — черти же теперь со всеми дружили. А потом внезапно черчачья мордочка расплылась в широкой улыбке и Герак выдал:

— Вампирюгу давай, аспиранта ихнего, он у нас с утра пана боевого черта изметелил.

Рыб важно кивнул, после чего они с Гераком, вообще наплевав на нас и наши активно подаваемые знаки "Не надо!" ринулись пакостить! Да еще и как — Герак бесшумно помчался меж ягами, внаглую воруя у тех яйца, и первая же курица, от неожиданности брякнувшись хвостом не на родимое высиживаемое яйцо, а в гнездо, недоуменно возопила:

— Куда... куда... куд-куда?!

Ее вопль поддержали товарки с блокнотиками, Ягуси впали в ступор, а над поляной с будущими хранительницами леса вдруг разнесся умопомрочительный аромат поджаривающейся яичницы. И мы все голову поворачиваем, а там, под деревцем, полуголый, но в забавном ажурном фартучке с сердечками, тот самый огроменный вампир, что набил морду боевому черту Арсану, насвистывая, жарил эту самую яишенку офонаренного размера сковородке.

— И шо это деется?! — заорала обалдевшая главная Яга.

— Моя дипломная работа!!! — втрое громче издала вопль одна из студенток.

Громыхнул гром. Вампир, до сего момента самозобвенно готовивший свой титанический завтрак, будто бы от удивления выронил сковородку... Ягуси взвыли, растеряв разом всю свою милоту и очаровательность и превратившись в тех самых легендарных защитниц леса которых и нечисть побаивается, ринулись на обидчика и вора. Умные курицы, даром что умные, с блокнотами наперевес кинулись следом... Бесшумно ржущий Герак быстренько расставил все яйца обратно по гнездам, подошел к нам, широко улыбнулся и спросил:

— Чего стоите? Между прочим у вас практическая работа, а вы тут расстоялись с открытыми ртами, нехорошо, девочки.

И мы пошли, а что нам? У нас там практическая работа и все такое, а с ягами связываться себе дороже, к тому же Герак вроде как мой черт теперь, то есть мне же в итоге и влетит и...

"Вампирский факультет в той стороне!" — послышался разъяренный крик в лесу, а следом и топот многочисленных удаляющихся ног.

Мне стало жаль вампиров. Нет, вот честно, от всей души жаль — ночью их внаглую ограбили, теперь вот это.

— Герак, так нельзя, — строго сказала я.

— А неча нас было в плагиате обвинять!— гордо заявил черт, ударяя себя волосатым кулаком в еще более волосатую грудь.

— Да, Герак, вы ж у них занавески и украли! — возмутилась я, и даже парабанин не помог.

— Не мы, а фейки, — не согласился черт.

— Да?! А гробы у них тоже фейки стащили?

На это Герак почесал затылок, наморщил пятачок и грустно спросил:

— Стаська, вот скажи, тебе чего, одного завалящего гроба для лучшего друга жаль, а?

Колобок северный — вот она чертячья логика в действии! И ведь возразить нечем, мне для лучшего друга реально совсем не жалко гроба было. Одна проблема:

— Герак, это ж не мой гроб был!

— Что и радует!— возвестил Рыб. — И на той радостной ноте, что гроб тебе, Стаська, не нужон, предлагаю спор завершить и топать дальше. Между прочим у водицы невидимый эффект не вечен, а часики тикают. В смысле пошли быстрее, ведьмочки.

И мы пошли к кикиморам — на болота.

Болотом завоняло еще издали, а потом мы все едва не спалились, потому что по дорожке, ведущей к зеленому вместилищу тины, тряски и орущих во все горло лягушек, стелился зеленоватый туман — и вот в нем наши силуэты стали превосходно видны, а навстречу как раз шли две обалденные кикиморы в белых рубашках с кружевными манжетами и солидным галстуком, строгих обтягивающих юбках, с высокими прическами, и с темно-фиолетовыми поганками — эти если плюнут, то плюнут.

— На метлы, — скомандовал единственный не растерявшийся Рыб.

Это, наверное, потому, что Рыб существо магическое, ему кикимориный яд не страшен. Но об этом похоже только я задумалась, потому как остальные шустро на метлы повскочили и вверх взмыли, а я осталась, потому что смотрела на силуэт растерявшегося Герака.

— Ах, да, — вспомнил про своего носителя Рыб.

В следующий миг перед чертом зависла метла. Большая такая, с мощным толстым древком и седлом, то есть под мужскую особь сотворенную.

— Я бы сказал, что ты издеваешься, да времени нет, — мрачно произнес черт, после чего запрыгнул на сидение и тоже взмыл вверх.

Я взлетала последняя, а потому невольно услышала, о чем говорили приближающиеся кикиморы.

— Мара Ядовитовна эту дуреху со свету теперь точно сживет, — сказала первая в серо-синей юбке, которая обтягивала кикимору от талии до колен.

— Определенно, — согласилась вторая в серо-фиолетовой юбке, что тоже обтягивала кикимору от талии, перехваченной черным пояском до колена, а после завершалась элегантным воланом.

А еще у обеих кикимор каблучки по каменной тропинке цокали.

— Это уметь надо было влюбить в себя Владлена Азаэровича, — снова первая, недовольно наморщив нос, от чего чуть накренилась поганка.

— И главное я понять не могу — как?! — возмутилась вторая. — Мы целую стратегию же разработали!

— И не говори, обидно до слез!— подхватила первая. — Все варианты завязки романтических отношений использовали. Романтическая встреча по типу "герой спасает героиню" — было. От ненависти до любви — было! Соперничество — было! Лучшие друзья — было! Да чего вообще этому черту еще надо?! Он обязан, просто обязан был влюбиться!

— Ненормальный какой-то, — вторая смачно плюнула на прыгающую мимо лягушку, та скорчилась, высунув язык и повалилась в болото замертво.

Ничего не заметившая вторая кикимора продолжила:

— Ведь действовали строго по науке! Четко, по плану! А эта Григорьева заявилась и похерила работу всего факультета! Мне же теперь дипломную хоть бери да выбрасывай!

— Знаешь, в глубине души я все еще надеюсь, что Владлен Азаэрович вовсе не влюблен, ведь он ее первой женой взял! Первой. У боевых чертей первая жена что-то вроде узаконенной прислужницы рода, так что...

— Ха! — хмыкнула вторая и поправила идеальную прическу. — А бегает он за ней, из дворца Темнейшего вытаскивает и надышаться на нее не может исключительно из чувства долга? Окстись, Велинда, ты в группе первая по Неистовой страсти, уж ты то вдоль и поперек все признаки знаешь!

А затем вторая мрачно и пророческим тоном произнесла:

— Не жилец эта Григорьева.

Я чуть с метлы не сверзласть, даже попарабанин не помог.

— Думаешь? — безразлично спросила первая.

— Не для того я дипломную по завоеванию этого черта писала, чтобы теперь какая-то ведьма мне всю научную работу похерила!

Что?!

— Мара Ядовитовна не поддержит, — безразлично к моей судьбе предположила первая.

— После сегодняшнего фиаско? Еще и поможет! — вторая была настроена решительно.

Это вообще как называется?!

Ко мне подлетел Герак, жестами изобразил, что мол меня там между прочим ждут все, и эффект водички волшебной не вечен и вообще. Но я горела желанием дослушать кикимор до конца, что и продемонстрировала черту. Герак недоумевал ровно до тех пор, как заговорила первая кикимора:

— И как будем убирать Григорьеву?

— Плюнем, — решительно произнесла вторая.

И это не было предложением забить на проблему, это было... это...

Герак взял мою метлу за черенок и уволок за собой в место скопления потрясенных ведьмочек. Я тоже потряслась, причем искренне и до глубины души. В общем, когда-то это может и являлось болотом, но сейчас... Изгибистые ленты выложенных белыми квадратами мрамора дорожек на глубине метров двух от поверхности, заключенное в стекла бесконечных аквариумов болото, обалдевшие от такого лягушки, цветущие в вазонах кувшинки, переплетенные в диковинные экибаны побеги идеально подрезанных кустарников, грустный водяной в круглом аквариуме на входе. Мужик поднял на нас печальные водянистые глаза и грустно спросил:

— По записи?

Мы все стушевались, мы вообще не рассчитывали, что нас увидят, но тут Рыб гордо ответил:

— Диверсионное вторжение.

Покивав, водяной пошевелил хвостом и еще печальнее:

— Санкционированное?

— Нет, — ответили мы все и разом.

И печальный привратник оживился, вынырнул, на руках подтянулся к краю, высунулся наполовину и восхищенно спросил:

— Пакостничать?

— Именно так! — заверил его Рыб.