Последний сезон дождей

И неожиданное понимание — он же меня любит! Любит давно, с тех самых пор. Почему же он... и сразу ответ — сама виновата, отгородилась... Сколько раз спасал, не давал скатиться в отчаяние, не давал перерезать вены, каждый год, каждый октябрь. А я?.. И ответ — и я спасала, спасала ответственность за меня. Не стало бы его — не стало бы меня, было ради чего жить, ради меня. Страх потери... потерять Макса? Нет! Лучше я... И новое открытие — я ведь тоже люблю его! Люблю! Общие мысли, общие чувства... и общее одиночество после работы, что заставляет расходиться по домам и часами медитировать, выгоняя из себя чужие проблемы, вместо получаса здорового секса со случайными знакомыми из бара...

Макс оторвался от губ девушки, едва заметно усмехнулся, прижался щекой к щеке.

— Сними перчатки, сними эти чертовы перчатки, — тихий шепот у самого уха окончательно вскружил голову. Сашка с непонятной злостью содрала черную кожу с рук, зашвырнула куда-то за заднее сиденье и с незнакомым удовольствием зарылась пальцами в волосы Макса, впитывая его в себя.

Говорить не хотелось — они позже все обсудят, позже. На мгновение открыла глаза. Бросила короткий взгляд в окно и вдруг замерла...

Сине-серое ночное марево. Знакомый грохочущий звук, вплетающийся в размеренный шорох дождя — неровный, но монотонный как дыхание, то приближающийся, накатыващий волной, то затихающий, уходящий вдаль, спадающий... мокрый шум с призвуком разбивающейся волны, уходящей морской пены и звоном брызг. И желтая извивающаяся лента дороги — отблески фонарей и фар расходятся по бардюрам и ограждениям, образуя четкие волнистые линии, а между ними... желтые круги фар... и полосатые разводы на стекле, размазывающие свет, добавляя шерстинки огромной изогнутой... мурене? Вспышка — и другая картинка перед глазами. Южная развязка. Множество мурен-дорог... не в море, а в темно-синем мареве дождливой ночи. И не прибой это шумит, а мокрый отзвук проезжающих машин...

Сашка вздрогнула от неожиданного понимания. Двусторонний контакт — мгновением позже ее мысль настигла Макса. Теперь многое вставало на свои места. Не было у Тани никакого моря. И прибоя не было. И мурен. Зато была ночь, дождь, дорога. И авария — та самая авария, где погибли ее родители и сестра Сашки. Как она могла ее запомнить?..

— Я думаю, она инициированный псионик, — тихо отозвался Макс. — Ты же знаешь, иногда такое случается... при очень сильных потрясениях. Видимо, она считала картинку из мыслей матери... И инициировалась еще до рождения. Поэтому и тесты ничего не определяли...

— Вези меня обратно. Я в больнице переночую, — мысленно, без слов попросила Сашки. Макс медленно отнял от нее руки, согласно кивнул и развернул машину.

— ктября. День 5.

— Это не море... и не мурены...

— А что? — в шелест голоса вплетается нотка любопытства.

— Дорога... я покажу тебе.

И мысленный образ ночи, наполненной желтыми вспышками фар, мокрыми разводами дождя и шумом машин, так похожим на прибой...

— Да, наверное... очень похоже... А я думала — море...

— Откуда у тебя эта картинка?

— Не знаю, она сама пришла...

И снова образ — пересекающиеся дороги Южной развязки накладываются на поток плывущих мурен, практически совпадая, огибая главный мост, уходя вверх к центральному узлу магистрали, опадая полукольцами вниз...

— Таня, ты видишь? Это оно. Это место у нас в городе. Южная развязка. Откуда ты о ней знаешь? Неужели помнишь?

— Я... не помню... я... мне... — голос медленно затих. Ушла, так и не оформившись, мысль...

Таня медленно поднимает руку, двигает ею, словно стирает с мокрого стекла капли... Силуэты людей за стеной дождя становятся немного четче. Сашка внимательно всматривается в их размытые лица, вспоминая фотографии из личного дела и пытаясь рассмотреть, нет ли там родителей девочки. Мокрые разводы не оставляют никаких шансов на узнавание.

— Скажи, ты родителей спасаешь?.. Прости, но...

— Нет! Ты не понимаешь!

Впервые монотонный шум, окружающий девочку, прорезает нотка боли. Таня поднимает глаза и встречается взглядом с Сашкой.

— Я знаю, родители погибли... давно... не говори глупостей... их уже не спасти... Уходи... Не волнуйся за меня. Мне пора работать. Все будет хорошо. Уходи.

— Постой! Как ты не понимаешь... Это все-лишь фантазии...

— Уходи... уходи скорее. Ты слишком задержалась. Он зовет тебя...

* * *

— Очнись же! — голова дернулась от резкой пощечины, затем снова. Сашка открыла один глаз, движением руки остановила опять замахнувшегося напарника и услышала напоследок эмоциональное "Дура!"

Макс в два шага пересек палату, настежь открыл окно, впуская в палату влажную уличную сырость, и, наплевав на правила больницы, нервно закурил.

— Нечего на меня кричать! — вспылила в ответ Сашка. Проводила взглядом тонкий светящийся кончик сигареты, дрожащей искоркой вспыхнувшей на фоне темного неба. Темного неба? Господи, сколько же она была в трансе?..

— Нечего кричать?! Ты четыре часа в Контакте провела! Четыре часа! Дура ты! Сама хоть понимаешь, что это значит? Понимаешь, что я только что пережил, думая, что ты уже не вернешься? Если тебя не пугает передозировка, обо мне подумай!

Только сейчас Сашка заметила, как сильно дрожат руки Макса, каким бледным и осунувшимся кажется его лицо... Ей стало стыдно.

— Я отлично себя чувствую! — преувеличенно бодро соврала девушка, делая попытку встать. И тут же накрыл откат от Контакта... Тихо выругавшись, Макс швырнул недокуренную сигарету в окно и подхватил девушку.

— Ш-ш-ш... тихо-тихо... Прости, тебе и так плохо, еще я кричу. Не волнуйся, сейчас помогу. Первый раз что-ли. Я и так себя крестной феей чувствую, — попытался пошутить он.

Легко поднял Сашку на руки, ногой открыл дверь. Быстро прошел по коридору в поисках свободной палаты. Наконец нашел одну, уложил девушку поверх серенького застиранного покрывала.

— Вот так... Не волнуйся, я заберу лишнее. Ты крепкая, уж я то знаю, — Макс быстро зубами стащил перчатки, положил одну руку девушке на живот , другую на лоб. Сел рядом, поджав ноги. — Расслабься...

— Нет! Не так... Прошу тебя, — Сашка на мгновение умоляюще взглянула на Макса, схватила его за воротник рубашки и потащила к себе, ища губами губы.

— Ты уверена? Ты не будешь жалеть? — едва слышно прошептал Макс, глядя в глаза девушке. Дождался легкого кивка и с тихим стоном опустился рядом. — Сашка, как долго я этого ждал...

* * *

Спустя два часа псионики сидели в кабинете Алексея Петровича Скрябина. Старый хирург читал монотонную нотацию о правилах больницы, моральных принципах человечества и нравах современной молодежи. Макс внимательно слушал и в ответ объяснял суть дара псиоников, основы трансов, передозировки и методов ее лечения. Закутанная в плед Сашка не слышала ни одного из них, а лишь сидела в уголке, обхватив руками толстую чашку с чаем, по-дурацки счастливо улыбаясь. Доктор уже не казался злым, а просто усталым и обеспокоенным. Непривычно растрепанный Макс выглядел милым и домашним. И даже шум дождя за окном гармонично вплетался в мироощущение, не доставляя привычных неудобств.

Наконец мужчины закончили. С уважением чуть склонили головы на прощание.

— Забирайте своего специалиста, — пробурчал на прощание завотделением, — и в следующий раз либо не доводите до передозировки, либо снимайте стресс в другом месте.

— Мы так и не доехали вчера до кино... — начала Сашка, едва они вышли из кабинета, но не договорила — Макс приложил палец к ее губам.

— Поехали ко мне... Ничего такого, просто переночуешь. Тебе надо хорошо выспаться, а я прослежу, чтобы ты вовремя легла, — Макс слегка улыбнулся. Девушка очередной раз счастливо вздохнула.

— Поехали, — неожиданно легко согласилась она, хотя раньше к Максу старалась не ездить. Сашка стащила с руки перчатку, медленно провела голыми пальцами по щеке Макса, словно пытаясь распробовать это странное болезненное удовольствие от касания к другому псионику. — Ты будешь со мной? Будешь рядом?

— Конечно. Если захочешь.

23 октября. День 6.

Утром Сашка непозволительно долго валялась в постели, наслаждаясь внезапным покоем. Затем еще на час засела в душе, с довольным мурлыканием подставляя лицо под острые струи теплой воды, получая удовольствие от простых радостей. Когда же последний раз она сумела заставить себя принять душ?.. Не ванную. А именно душ... Давно...

"Какая же я глупая. Это так приятно... И почему же мне казалось. Что душ похож на дождь?.. А даже если похож"... И Сашка довольно потянулась, делая напор посильнее.

— Дождик-дождик, кап-кап-кап... Водичка-водичка, умой мое личико, — принялась она негромко напевать, смешивая разные песни и бестолково перескакивая с одной на другую. Затем внезапно рассмеялась.

Макс обеспокоенно прислушивался к звукам льющейся воды, но услышав беззаботное пение, расслабился. Усмехнулся про себя, думая, что жизнь таки очередной раз налаживается, и отправился на кухню. Сварил кофе, надеясь, что он не успеет остыть, налил в жестяную чашку побольше сливок. Намазал джемом пару кусков хлеба. По привычке сразу же убрал нож в кухонный ящик и машинально его запер. Затем оглядел накрытый стол, улыбнулся... достал нож обратно и положил его на стол. Вытащил нормальную бьющуюся посуду — перелил кофе в изящную чашечку из тонкого фарфора, переложил тосты на блюдце...

На выходе из ванной Сашку встретила одуряющая смесь вкусных запахов — кофе, сливки, сладкая щепотка какао, поджаренный хлеб с душистым вареньем... "Это все было и раньше, надо только уметь замечать"... Повинуясь внезапному порыву, Сашка подскочила к окну и распахнула его настежь, добавляя в смесь влажную свежесть осеннего утра.

— Как хорошо... Смотри, небо совсем ясное. И высокое. Оно больше не давит... И светло. Так светло.

Макс посмотрел в окно. Затяжной ливень сменился неторопливым легким дождиком. Небо и правда казалось посветлевшим. А сквозь рваные серо-синие тучи местами даже проблескивали бирюзовые просветы.

— Поедем в больницу?

— Нет, — уверенно ответила Сашка. — Успеем. Давай сначала в парикмахерскую. Постричься, накраситься, привести в порядок руки... Хочу снова быть похожей на человека. А еще... — Сашка стащила через голову старый темно-коричневый свитер, в котором она пряталась от окружающих последние дни, скомкала и прицельным броском отправила его в мусорное ведро. — ... еще надо купить нормальную кофточку.

* * *

У Сашки словно крылья за спиной выросли. Хорошее настроение омрачилось лишь однажды — сегодня, накануне годовщины трагедии, вдоль дороги выставили памятные траурные щиты. "Скорбим, помним..."

— Скорблю, помню... — тихо повторяла за ними Сашка. — Инночка... завтра годовщина.

В больницу псионики попали лишь во второй половине дня. Наткнувшийся на них в коридоре Алексей Петрович не сразу признал в красивой молодой женщине ту самую "специалистку" с немытыми волосами, в затасканном бесформенном свитере, сгорбившуюся и неприветливую. Протянул Максу тонкую папку, и лишь затем повернулся к девушке, с удивлением рассматривая Сашку.

— Александра... м-м-м... Николаевна? — переспросил он, поправляя очки. Поймал взгляд Макса, в котором читалась невысказанная фраза "А я вам что говорил?". Одобрительно покивал головой и зашагал дальше к своему кабинету, так и не прокомментировав чудесное преображение девушки.

Сашка сразу отправилась к девочке. Несмотря на приближающееся 24 октября, в душе царила гармония и уверенность, что скоро все решится. Где-то далеко внутри еще грыз червячок сомнения и страха, но почему-то уверенность Тани, что все будет хорошо, заразила и Сашку.

— У нас появилась новая информация. Из детского дома прислали. У Тани мог бы родиться брат-близнец. Ее мать ждала двойню. Второй ребенок погиб вместе с родителями.

— И наверняка он тоже был псиоником, — задумчиво произнесла Сашка. — Поздняя стадия беременности. Дети не могли не чувствовать друг друга. И скорее всего не смерть родителей инициировала дар, а смерть брата. Связь между близнецами-псиониками очень сильная. Уж я точно знаю.

* * *

И снова море, мурены и безликие люди... Картинка из видений девочки оставалась практически той же. Но... что-то неуловимо изменилось. То ли дождь не шумел так пронзительно. То ли темная синева моря посветлела и не давила на нервы.

— Тут стало светлее...

— Нет, не стало. Тут все по-прежнему. Это ты меняешься.

— Я меняюсь?

— Конечно. Я же полечила тебя...

Сашка прислушивается к себе. В душе и впрямь намного легче. Она даже почти счастлива. Разве только... сестра... Таня должна ее понять.

— У тебя был брат-близнец?

— Да, — грустно сквозь дождь шелестит голос девочки. Таня поднимает печальные глаза. — Был. Ванечка... Он спас меня. Он отдал силы, чтобы я выжила... У тебя тоже была сестра...

Сашка присматривается. Замечает невидимую обычному взору нить, что тянется от Тани — сиротливо оборванную, незаконченную.

— Отпусти ее...

— Что? Кого?

— Сестру... она тебя любит. Она не может уйти. Не может встретиться с мужем и ребенком. Не может родиться заново.

— Инна погибла!

— Да, погибла. Но ее душа жива. И беспокоится о тебе. Ты ее держишь. Ты же псионик. Ты не хочешь отпускать. Она боится оставить тебя одну. Посмотри на свою нить. Разорви ее... Когда-нибудь твоя сестра вернется в этот мир, и, возможно, ты даже сумеешь встретить ее и узнать.

На глаза наворачиваются невидимые слезы. Их нет, слез не может быть в трансе, это мираж, однако Сашка ощущает на губах их соленую влагу, чувствует спазм, сдавивший горло и мешающий дышать...

— Правильно, поплачь... А потом отпусти... Так будет лучше. Вам обеим.

Таня протягивает руку, и прохладная детская ладошка ласково гладит Сашку по щеке.

— Я... постараюсь...

Сашка присматривается снова. У нее тоже есть нить, только, в отличие от Тани, у нее она крепко натянута. Натянута в никуда.

— Инна... Инночка... что же я делаю. Прости, прости меня... прости, пожалуйста...

Девушка мысленно натягивает нить сильнее, на секунду замирает, колеблясь, затем резко рвет ее. На секунду разум охватывает легкость. Чудится затихающий смех Инны. "Я тоже тебя люблю!"

И пустота... После смерти Инны Сашке казалось, будто отрезали часть ее самой. Это не так. То тосковала ее земная оболочка. Только сейчас Сашка поняла, что такое пустота на самом деле. А Таня? Как она с этим живет?..

— Не грусти. Теперь у нее все хорошо... Хочешь быть моей сестрой?

— Что?

— Моей сестрой... давай поможем друг другу.

Таня берет руками обрывки двух нитей. Складывает вместе, завязывает бантиком.