|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
ОСИНСКАЯ ОЛЕСЯ
ПОСЛЕДНИЙ СЕЗОН ДОЖДЕЙ
Вступление:Рассказ писался для конкурса, однако не попал туда, потому что я сроки затянула, и по размеру в заданные рамки не влезла. Задание было — написать рассказ по заданной картинке. Поэтому советую ее посмотреть сначала: http://samlib.ru/img/o/osinskaja_o/posledhiy_sezon_dozhdey/55.jpg
18 октября. День 1.
Непрерывный ливень, длящийся уже неделю, будто живой то мягко ластился к оконному стеклу, то с силой бил мощными струями по раме, то обманчиво отступал, чтобы вернуться через несколько секунд...
"А ведь только середина дня", — раздраженно подумала Сашка, глядя из серого полумрака своей комнаты на полосатую серо-синюю мглу за окном. Темноту комнаты на мгновение прорезали тяжелые лучи света, ослепляя девушку — во дворе разворачивалась машина. — "Неужели Макс?"
На стекле повисли мокрые разводы с желтоватыми отблесками. Девушка зябко повела плечами, медленно и бездумно провела пальцем по холодному стеклу, будто пытаясь остановить бегущие дорожки, и едва слышно выдохнула:
— Ненавижу сезон дождей...
* * *
Сашка быстро выскочила в коридор. Посомневавшись немного, заставила таки себя включить свет, на всякий случай натянула длинные до локтей рабочие перчатки и пошла открывать дверь. Помогла гостю снять плащ, забрала мокрый зонтик, приглашающе махнула рукой в сторону полутемной кухни.
— Ты так рано...
— Да, хотел тебя увидеть, — просто ответил Макс, усаживаясь за стол. — И не только...
Мужчина открыл портфель, достал тоненькую папку и чуть подвинул ее в сторону Сашки.
Девушка отшатнулась. Вернулась глазами к дорогому кожаному портфелю, затем прошлась по фигуре, затянутой в черную форму, остановилась на руках в таких же как у нее перчатках... папка... работа... С силой сжала губы, пытаясь не сорваться на грубость. Сашку раздражало все — и его ухоженность, и уверенный взгляд, и даже аккуратно причесанные волосы. Девушка глубоко вдохнула, заставляя себя успокоиться, принесла две небьющиеся жестяные чашки, прямо туда бросила по ложке заварки, залила кипятком и подвинула одну своему гостю. "А Макс бы наверняка заварил его в чайнике. Макс все делает лучше, все делает правильно!", — вдруг подумалось, и приступ непонятной злости на себя и гостя вспыхнул с новой силой.
Сашка отошла к окну, полминуты бездумно смотрела сквозь серую рваную пелену, затем не выдержала и на мгновение бросила взгляд на папку. И снова уставилась в окно.
— Не могу. Сам знаешь, мне сейчас нельзя работать, — выдохнула Сашка, с болезненным упорством глядя из полумрака кухни на мокрые разводы серо-синей вечерней мглы. — Только хуже сделаю...
— Девочка сирота... "Новая жизнь".
"Новая жизнь?.." — Сашка обернулась, на мгновение встретилась глазами с Максом. Редкое заболевание... неосознанный способ самоубийства. Человек засыпает, уходя в собственный выдуманный мир, где нет проблем, живы близкие и царит счастье... и не просыпается. Сколько бы в больнице не поддерживали пациента, он тихо угасает, по каплям теряя жизнь. Взрослые умирают за месяц. Дети быстрее... Умирают счастливыми...
— Нет, — оборвала гостя на полуслове девушка, резко отворачиваясь к синему провалу окна. Опустила голову, пряча глаза от собственного отражения. — Не надо. Ты же знаешь... у меня... — "критические дни" чуть не вырвалась дежурная дурацкая шутка. Сашка замолчала. Уж лучше бы и правда критические дни.
— Да, знаю. У тебя "сезон дождей".
— Вот именно! — внезапно сорвался голос на визгливую, истеричную ноту. — Ненавижу сезон дождей...
Захотелось вдруг выбежать из комнаты, грохнув дверью. Грохнув так, чтобы тоненько и противно зазвенели стекла, хлопнули в ответ форточки, впуская холод и уличную сырость, затаилась очередная нелепая обида на весь мир в целом и на Макса за компанию... и чтобы кто-то глубоко внутри с болезненным удовлетворением признал, что всегда может быть еще хуже. Сашка медленно вдохнула и выдохнула. "Не надо. Пожалуйста. Не лезь ко мне", — мысленно попросила она, поднимая глаза и встречаясь в окне с отражением гостя. — "Нет, лучше говори! Говори о чем угодно. Не уходи. Не оставляй меня одну".
Гулко и назойливо, словно капли за стеклом, продолжали стучать слова.
— ...Танечке почти восемь. Родилась в 20ХХ... 24 октября... Живет в детском доме. С рождения. Родители погибли, — Макс запнулся, пытаясь увидеть реакцию подруги. — Понимаешь, что это значит? Вряд ли совпадение...
Сашка глубоко вздохнула, подавив желание заткнуть уши. Поежилась, обняла себя за плечи и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Зачем он напоминает? Зачем? Перестань!
В мозгу мелькнула неясная надежда — а вдруг... — и тут же мысль погасла, оставшись лишь болезненным напоминанием. Так не бывает. Слишком маленький срок, всего два месяца, никакие чудеса современной медицины не спасли бы ребенка Инны.
— Замолчи! Замолчи же!
Повисла тягостная тишина. Зато бесконечный монотонный дождь будто почуял передышку в разговоре и припустил с новой силой. Ничего... Она извинится. Потом. Она это знает. И он знает. Осталось всего две недели. Сезон дождей пройдет. Пройдет и эта ежегодная депрессия. И пацанка Сашка снова превратится в Александру Николаевну, обновит стрижку, сделает маникюр и наденет платье. Заварит чай как положено, купит торт, или даже испечет сама и позовет Макса в гости. И будет смеяться над шутками... А Макс вернет ей ножи, вилки и нормальные стеклянные чашки. Потом.
— ... я не смог установить Контакт...
Девушка медленно, словно нехотя, отошла от окна и села обратно за стол. Холодные пальцы робко обхватили жестяные бока кружки, нос забил горький запах.
— Ты. Лучший. Псионик. Города, — чеканя слова, произнесла она. — И ты не установил Контакт?
— Не смог. Она не пустила меня, — Макс поймал взгляд Сашки. — Поэтому и нужна твоя помощь. Она сирота. Какие мечты у нее могут быть? О семье, доме? О маме? Ты — женщина. Может, она пустит тебя.
Макс знал, куда бить. Девушка снова вздохнула, мысленно признавая, что проиграла. Вскочила со стула, чуть не бегом направилась к двери, на ходу подбирая валяющуюся на стуле помятую курточку.
— Поехали. Поехали прямо сейчас...
* * *
Визгливо пискнув тормозами на мокром асфальте, машина притормозила возле ворот больницы. Из сторожевой будки высунулся плотный краснощекий охранник, рявкнул что-то насчет пропуска. Затем разглядел знак на дверце и мигом отшатнулся.
— Ты еще перекрестись, придурок, — едко бросила Сашка, отворачиваясь.
Предлагая пройти инициацию потенциальным псионикам, красивые белозубые дамы и серьезные мужчины в дорогих костюмах прекрасно дурят подросткам головы, рассказывая о спасении человеческих жизней, о благородных целях, о любви и уважении со стороны окружающих, из-за которых можно пожертвовать такой мелочью как личное счастье. Не будет семьи и детей? Право — какая ерунда для спасителей человечества.
И чем на деле оборачивается почет и людская любовь? Презрением? Завистью к деньгам, молодости и положению? Бесконечным страхом? Почему-то агитаторы забывают упомянуть, что половина инициированных псиоников в первые два-три года работы либо заканчивают жизнь самоубийством, либо сходят с ума от передозировки, не научившись останавливаться вовремя, разделять свои и чужие проблемы.
Никто не понимал, что происходит с телом инициированных. Почему у абсолютно здоровых людей не бывает детей, почему замедляются процессы старения. Толку от такой молодости. Псионики медленно стареют физически, но быстро устают от жизни. Слишком быстро. Мало кто переживает тридцатник. Сама Сашка умерла бы еще тогда — восемь лет назад... 24 октября... Если бы не повезло встретить Макса. Если бы не началась их странная дружба. Сам Макс в свои тридцать три был и вовсе непозволительно стар для псионика. "Ты меня держишь", — как-то признался он. — "Ответственность — страшная штука. Иной раз хочется взять нож и одним движением решить все свои проблемы... но понимаю — ты тогда проживешь в лучшем случае до первого сезона дождей. А я хочу чтобы ты жила... Есть же что-то хорошее и в нашей дерьмовой жизни".
Загромыхали разъезжающиеся створки ворот. Охранник поспешно скрылся в сторожке. Сашка обиженно посмотрела вслед. Ну и что такого я могла бы узнать, уникальный ты наш? Что втихаря от жены смотришь порно в интернете? Тоже мне новости. Да у тебя на все грехи на морде написаны, достаточно в глаза посмотреть... Так нет же — каждый считает, что псионику радости больше нет, чем коснуться его — словно своего дерьма в жизни мало. Прячут глаза, одергивают руки. Сначала это бесит, потом привыкаешь, потом снова бесит.
— Сильно ты мне нужен, кретин! — Сашка в сердцах выругалась.
— Успокойся, — тихо, но твердо произнес Макс, — тебе с ребенком работать. Перестань злиться.
Девушка молча кивнула, глядя напарнику в глаза и делая глубокий вдох.
* * *
Сашка быстро пожалела о своем опрометчивом согласии. Больница давила на без того расшатанную психику. Гулкое эхо шагов, разносящееся по пустому вечернему коридору, въедливо ввинчивалось в голову. Белоснежные стены реанимации действовали на нервы. Сашка впитывала обрывки чужих страданий, боли, переживаний, испытывая непреодолимое желание развернуться и сбежать. Вернуться в свою неопрятную, но надежную конурку и не выбираться из нее как минимум до конца месяца, до конца сезона дождей...
Алексей Петрович Скрябин, пожилой врач, заведующий отделением, с неодобрением посмотрел на Максима, притащившего в его кабинет странную взъерошенную девицу. Растянутый свитер неопределенного бурого цвета, серые домашние штаны с протертыми коленями, растрепанные немытые волосы... Только характерные перчатки из тонкой черной кожи да криво прицепленный значок выдавали в посетительнице псионика.
— Нам нужен пропуск еще для одного специалиста, — вместо приветствия кратко сказал Макс.
На несколько минут воцарилась тишина. Алексей Петрович, внимательно изучив внешний вид Сашки, так и не высказал вслух своего мнения, что "специалиста" следовало бы продезинфицировать, прежде чем пускать к пациентам. Не говоря уже о том, что старый хирург вообще о подобных специалистах думает. Сашка в ответ не сообщила, что ей плевать и на свой внешний вид, и на мнение доктора, и на его больницу с ее правилами.
И только Макс мог бы объяснить девушке, что Алексей Петрович на самом деле хороший человек и опытный хирург. Доктор старой закалки, считающий всех экстрасенсов шарлатанами и полагающий, что все на свете лечится таблетками и уколами, а в крайнем случае успешно оперируется. Что в дешевой государственной клинике это первый случай "новой жизни", и что Скрябину приходится ломать себя, сотрудничая с псиониками.
Макс мог бы объяснить и доктору, что Сашка отличный специалист. И вообще на работе не Сашка, а Александра Николаевна. Но у девушки сейчас депрессия, и что он мог бы затащить ее в ванную, а потом заставить переодеться, но боялся, что она передумает ехать в клинику, поэтому забрал, в чем была. Но Макс тоже промолчал. В напряженной тишине дождался, пока врач выпишет пропуск, и направился к двери кабинета.
— Александра, не забудьте про халат и бахилы. Свою одежду в раздевалке оставите. Максим Сергеевич покажет, где это, — сухо бросил Алексей Петрович вслед уходящим псионикам.
* * *
— Впусти меня...
Легкий образ нежного счастья, тихой бархатной радости, наполненный мягким вкрадчивым шорохом книжных страниц... привкус сладкой карамели, плюшевая ласка любимых игрушек... призвук кошки, царапающей дверь...
— Я своя... впусти... нам будет лучше вместе...Таня?..
— Уходи. Ты мне мешаешь. Я очень занята.
— А что ты делаешь? Давай делать вместе... я помогу тебе...
Переплетаются слова, сказанные шепотом, смешиваются чужие образы... истончается стена недоверия... С той стороны в тонкие трещинки робко вливаются первые звуки дождя, растворенные в синеве ночи и отблесках мокрого света...
Глаза... Контакт... Разделяющая стена разлетается тысячей невидимых осколков.
* * *
— Пробилась! — Сашка слетела с кровати, босиком по холодному полу в два прыжка преодолела скупое пространство больничной палаты. Вопросы потом. Стоит отвлечься и все — воспоминания мгновенно сотрутся из памяти, будто чужой подсмотренный сон.
Схватив с тумбочки цветные мелки и блокнот, Сашка принялась быстро зарисовывать подсмотренную картинку, пытаясь вспомнить мельчайшие детали. Бескрайняя синева, разбавленная невнятными желтыми пятнами, изгибы светящихся линий, темный силуэт с зонтиком в центре. Макс молча сидел на подоконнике, понимая, что отвлекать псионика после Контакта крайне нежелательно.
Наконец, девушка последний раз оценивающие посмотрела на свое творение, добавила пару заключительных штрихов и протянула листок напарнику.
— И это мир маленькой девочки? Я ожидал чего-то более... позитивного... — скупо прокомментировал он. — Пока ничего не понятно. Завтра попробуем детализировать...
Макс подождал, пока Сашка оденет халат и натянет перчатки, затем позволил себе подойти и слегка приобнять за плечи. На мгновение заглянул в глаза, улыбнулся, ободряюще сжал затянутыми в кожу пальцами локоть девушки.
— Молодец! Ты это сделала. Я горжусь тобой.
19 октября. День 2.
Синяя непрозрачная дымка в непостоянных росчерках дождя, смешанных с желтыми отблесками света. Темная детская фигурка в невзрачном балахонистом плаще с таким же блеклым бурым зонтиком. То ли ребенок, то ли подросток. Девочка или мальчик — не разобрать. Сыро, холодно, неуютно... Прямо в воздухе золотые волнистые очертания мурен со светящимися шариками внутри. Странный шум, похожий на прибой, мерно накатывающий с приближением очередной мурены. Сашка внимательно рассматривала мельчайшие детали. Прав Макс — разве таким должен быть мир "новой жизни" у маленькой девочки? Где дом, о котором мечтают все сироты, любящая мама? На худой конец яркие цветы, свежие вкусно-пахнущие булочки и скрип качелей... Не обращая внимания на гостью, девочка общалась с муренами. Свободной рукой касалась их, направляла, упорядочивала, выстраивала в ровные шеренги...
Робкий мысленный вопрос-образ:
— Тебе здесь нравится?
— Нет.
— Тогда почему ты здесь?
— Надо. Не мешай, я работаю.
— А что ты делаешь?
— Ты разве не видишь?
* * *
Визуально картина детализировалась, но более понятной не стала. В этот раз девочка почти сразу пустила Сашку, но... пообщаться толком не удалось. Таня действительно казалась сильно занятой, отвечала неохотно и при первом удобном случае разорвала Контакт. Сама. Без какой-либо помощи псионика.
Сашка недовольно фыркнула. Быстро набросала новый рисунок, отдала напарнику. Затем уселась рядом с Максом на подоконник, тоскливым взглядом обвела мокрый серый больничный двор с неопрятным бетонным забором, сфокусировалась на оконном стекле, по привычке повела пальцем вдоль стекающих капель.
— Мурены... или толстые зубастые змеи... нет, все-таки мурены... Ты уверена? Какие-то они странные, — прокомментировал Макс, тыкая пальцем в ровный ряд золотистых шариков внутри одной из мурен. Сашка, не поворачивая головы, кивнула. — Мне они что-то напоминают...
— Надо составить свой портрет. Данных медицинской истории явно недостаточно, — вполголоса проговорил Макс, добавляя новый рисунок в тоненькую папку личного дела Тани. — Поехали в детский дом.
* * *
Огромный черный Коверс плавно летел над дорогой, по широкой кольцевой дороге огибая город. Долго, напрямик было бы быстрее. Но... Там вдали осталась знаменитая Южная развязка, при приближении к которой Сашка каждый раз впадала в неконтролируемую истерику.
Южная развязка... гордость Города... Множество переплетающихся магнитных дорог, с двусторонним — верхним и нижним — движением, создавали на удивление гармоничный техногенный цветок, шедевр архитектурной и инженерной мысли, странно красивый и величественный. Гигантский многоуровневый автоузел. Место, запечатленное на миллионах открыток и фотоснимков туристов. А с недавних пор еще и место крупнейшей в истории автокатастрофы. 24 октября 20ХХ года... черная страница в истории Города.
Никто не мог с точностью сказать, из-за чего случилась трагедия. Почему банальная автомобильная авария переросла в катастрофу подобного масштаба.
Возможно первопричиной явилась плохая видимость, объяснявшаяся темным временем суток и бесконечным октябрьским дождем. Или огромная, без ограничений, скорость автомобилей. Или старые, давно не менявшиеся заграждения магнитных узлов...
Изначально столкнулось два автомобиля. Случай нередкий. Не сработало экстренное внутридорожное торможение, машины занесло, по пути они задели еще парочку. Затем общей массой снесли хлипкое защитное заграждение и сбили магистральный магнитный узел. И тогда начался ад. На двух секциях дороги отключилось магнитное сопровождение. Если в верхнем потоке машины выпускали колеса и приземлялись на поверхность дороги, продолжая по инерции двигаться, сталкивая и тараня друг друга, то автомобили нижнего потока, едущие под магистралью, просто срывались вниз. Водители не сразу понимали, что происходит, и на огромной скорости продолжали напирать сзади. Машины летели в пропасть, вниз, на другие ярусы, падая прямо на едущие там автомобили, устраивая новые аварии и заторы, увеличивая и без того немаленькую свалку.
В той катастрофе погибла сестра Сашки Инна, вместе с мужем и нерожденным ребенком, погибли родители Танечки. Именно с того дня девушка стала ненавидеть и октябрь с его неизбежным сезоном дождей и автомобильные дороги...
* * *
Детский дом вполне оправдал ожидания Сашки — бедненько, но чистенько. На стенах развешаны рисунки детей с яркими осенними пейзажами, рядом на столиках поделки из шишек и желудей — похоже, конкурс проходил. Из бокового коридора вкусно пахло выпечкой, мимо воли девушка повела носом в ту стороны, вызвав улыбку напарника. Издали доносилось приглушенное эхо визга, сопровождаемое глухими ударами мяча. И запах... неповторимый детский запах, какой бывает только в детских садах и школах.
У Сашки невольно защипало в носу. Когда-то и у нее был шанс на счастье. Ее сестра-близнец, ее Инночка, ее половинка. Обе с даром пси, с детства жили в постоянном Контакте, чувствуя друг друга как никто другой. Даже смерть родителей девушки пережили легко — им хватило поддержки друг друга. Затем Саша решила пройти инициацию, а Инна отказалась. "Я буду твоей семьей", — заявила она. Вышла замуж за их общего друга детства, забеременела. "У ребенка будет две мамы", — шутили сестры, вместе бегая к врачу... Давно это было...
Девушка задержала взгляд на светло-оранжевых линялых шторах, затем на еще крепком, но далеко не новом столе вахтерши...
— Откуда у детского дома деньги на псионика?
— Страховка, — неожиданно отозвался сбоку низкий женский голос. — Государству наплевать, как живут сироты, но ему не плевать, когда они умирают. Детская смертность портит статистику и негативно отражается на репутации правительства, — без тени шутки произнесла крупная женщина в тяжелых круглых очках — по-видимому заведующая, что должна была их встретить. — Поэтому у всех детей есть страховка. И каждый знает десяток способов, как сломать себе руку или ногу, чтобы не ходить на уроки. Или подольше задержаться в больнице, где тепло, сытно и есть телевизор. Такова жизнь.
Макс внимательно посмотрел на Сашку, пытаясь понять не нужна ли той поддержка, но девушка лишь отвернулась. И так все плохо. Начни она думать о судьбах сирот, и из плохого все станет совсем ужасным.
Алла Алексеевна, так звали заведующую, встретила гостей с умеренным дружелюбием. Руки, понятное дело, не подала — наоборот, бесцеремонно оглядела форму визитеров. Убедилась, что все наглухо застегнуто и руки в перчатках, и лишь тогда пригласила пройти за собой. Но вместе с тем не было и едкого, еле скрываемого страха, к которому привыкли псионики. Сашка и Макс послушно последовали в кабинет заведующей.
О родителях Алла Алексеевна ничего толком сказать не могла.
— У нас нет таких данных. Мы не должны выделять никого из детей. Нельзя кого-то жалеть больше или меньше. Но поскольку речь идет о жизни или смерти Танечки, думаю, можно послать запрос в Управление. Я перезвоню вам, как только появится хоть какая-то информация. Хотя... судя по дате рождения... наверняка ее родители погибли. А близких родственников либо не нашлось, либо те не захотели лишней обузы. Нередкая история.
— Расскажите нам о Тане. Все что угодно — любые мелочи, — вежливо попросил Макс. — Должен же у нее быть характер, любимые книги или занятия, мечты?
— Таня... как вам сказать... очень странная девочка, — женщина со вздохом поправила очки. — Почти ни с кем не дружит. Ничего не просит, не ластится к воспитателям, как другие. Молчалива. До трех лет мы вообще думали, то она немая. Иногда кажется, что ей и слова не нужны. Посмотрит внимательно, и ты уже знаешь, что суп не ест, потому что горячий, а не потому что не нравится...
Звучало очень знакомо. Сашка с Максом понимающе переглянулись.
— А вы не пробовали проверить ее на эстрасенсорные способности?
— Конечно пробовали! У нас всех детей проверяют. А уж Таню и подавно. Не прошла ни одного теста. Мы уж думали, вдруг ошибка. Несколько раз втихаря перепроверяли. А нам отвечают, мол, быть такого не может. Если способности есть, находятся со стопроцентной вероятностью, никакой погрешности.
— А отношения с воспитателями? Другими детьми?
— Не то, чтобы ее здесь не любили... Я бы сказала — уважают, но побаиваются. К примеру, собираюсь я как-то домой, а она мне говорит: "Не едьте сегодня на автобусе". Сказала и дальше пошла. Я, понятно, не послушала — не пешком же идти. Еду, а у самой душа не на месте. За три остановки до дома не утерпела — вышла. А за квартал до моего дома автобус столкнулся с легковушкой. Никто не пострадал, но машина врезалась точнехонько туда, где я сидела. А вот не вышла бы? Кто знает...
Женщина тихо вздохнула и украдкой перекрестилась. Сашка обернулась к своему спутнику.
— Похоже на предвидение... — чуть шевельнулись губы девушки.
— Интересы... не знаю. Читать научилась рано. Книги из библиотеки все подряд таскает — нельзя сказать, что выделяет что-то особое. Иногда рисует. Но в остальном чаще просто делает то, что нужно. Надо петь — поет, лепить из пластилина — лепит, зарядку делать — делает. Послушная... даже слишком...
— А это вам не знакомо? — вместе с вопросом Сашка протянула Алле Алексеевне свой рисунок последнего Контакта. Дождливая полосатая синева с яркими светящимися муренами в горошек.
— Море... Да, знакомо. Когда-то мы смотрели обучающий фильм о подводном мире. Чем-то он привлек Танечку. Целый день ходила непривычно возбужденная. Постоянно говорила о море, о муренах, о морских змеях, просила показать еще что-нибудь. И начала рисовать.
Вместо объяснений женщина ненадолго вышла и вернулась с толстой папкой.
— Вот — это ее рисунки и аппликации. В основном по заданным сюжетам. Можете выбрать те, что рисовались на свободную тему. Надеюсь, они помогут.
Сашка с Максом склонились над рисунками. Действительно... темное, сине-черное море, волны, то мурены, то змеи — почему-то всегда с желтыми светящимися шариками внутри... и неизменные косые линии дождя.
— А дождь то в море откуда?
Заведующая пожала плечами.
— Мне тоже интересно. Таня всегда отвечала просто — "так надо", или "потому что там идет дождь".
— А друзья у нее есть? Можно поговорить?
— Есть один друг. Зорик Славецкий. Вот в больнице и поговорите с ним, — голос воспитательницы со стажем мгновенно утратил сентиментальность. — Ногу сломал, балбес!
"Жестко", — только и подумала Сашка, — "могла бы и пожалеть". Затем встретила насмешливый взгляд напарника и вспомнила: "И каждый знает десяток способов сломать руку или ногу, чтобы подольше побыть в больнице".
— Специально? — невольно вырвалось у девушки, с трудом понимающей, как можно сломать себе ногу. Заведующая совершенно правильно расшифровала ее взгляд.
— Конечно. Стащил к кухни лед, обмотал ногу, потом две табуретки... — женщина запнулась, глядя на расширяющиеся глаза Сашки, — извините, не нужно вам это. Даже сердиться на Зорьку не выходит. Не в его это характере. Просто за Таню беспокоится — вот... нашел способ, как за ней в больницу отправиться. Поговорите с ним.
Макс открыл блокнот и быстро черкнул имя мальчишки.
Прозвенел звонок. За дверью кабинета сразу же стало шумно — дети радовались перемене, с удовольствием пищали и бегали по коридору. Заведующая попрощалась с псиониками, передав их Елене Витальевне — молоденькой девушке, воспитательнице Тани. Тоненькая фигурка, бледное личико... "Как она только с детьми справляется?" — думала Сашка, следуя за новой проводницей. Та сначала сводила их в крыло, где находились совсем маленькие дети, где Таня провела первые шесть лет жизни. Показала группу, кроватку, которую девочка раньше занимала. Затем та же процедура повторилась, только теперь они шли по интернату для старших детей. Псионики внимательно рассмотрели место, где жила девочка, посмотрели игрушки и книги... Ничего нового им это не дало.
Поговорив еще немного в воспитательницей, псионики засобирались обратно в больницу. Уже на пороге их снова остановила заведующая.
— Есть еще кое-то. Таня несколько раз говорила, что когда ей будет восемь, у нее начнется новая жизнь... Знаете, мы всегда думали, что это просто фантазии. Все дети говорят подобное, ожидая, что их усыновят. Никто бы и не подумал, речь может идти о болезни... Выходит она заранее знала?.. Но... ведь восемь ей еще не исполнилось?..
* * *
Больничная палата — белая, холодная, стерильно чистая — действовала на нервы. На общем фоне размеренно пикающие приборы казались почти живыми. Пришедшей с шумной дождливой улицы Сашке вдруг захотелось сделать что-нибудь дерзкое — разбить стеклянный шкаф, затоптать грязными ботинками весь пол или хотя бы громко хлопнуть дверью. "Что простительно Сашке, не простительно Александре Николаевне", — одернула она саму себя. Набросила халат, такой же белый и чистый, осторожно на цыпочках прошла внутрь. Дежурная медсестра мгновенно покинула помещение, оставляя псиоников наедине с пациенткой — бледной худенькой девочкой, укрытой до подбородка простыней. Макс привычно запрыгнул на подоконник, сливаясь с темным фоном окна. Сашка разделась и легла к девочке.
* * *
Бескрайняя колышущаяся синева, прохладное влажное прикосновение воздуха к горячей коже, размеренный стук капель...
— Что это? Море?
— Наверное... не знаю... наверное, море.
— А видела море раньше?
— Да, по телевизору — очень похоже.
— А почему здесь идет дождь?
— Потому что идет дождь. Сейчас же сезон дождей?
— Да, но внутри моря дождя не бывает. Он только сверху.
Сашка послала мысленный образ моря — наверху частые шумные капли выбивают с поверхности воды маленькие хлюпающие фонтанчики, зато в глубине тихо, спокойно и умиротворенно — нет ни шума дождя, ни прибоя.
— Правда? Странно... А в моем море бывает. Наверное, у меня неправильное море.
* * *
— Давай что-ли снова Зорика поищем? — предложила Сашка, не зная, чем еще себя занять. Выходить под дождь и бежать в соседнее здание страшно не хотелось, но сидеть рядом с Таней, не имея возможности что-либо сделать, было в сто раз хуже. Сейчас Сашка тянула время, выжидая положенные три часа перерыва до нового Контакта.
Псионики уже дважды по возвращению из детского дома пытались навестить мальчика. Однако... один раз он был на процедурах, второй — пошел навестить какого-то новоявленного друга из неизвестно какой палаты. В этот раз Зорика снова не оказалось на месте. Сашка внимательно осмотрела палату. Довольно большая, на шесть коек. Светлая. Половина мест пустует.
— Давай тут немного подождем? — тихо попросила девушка. Макс кивнул. Да, здесь ждать лучше, гораздо лучше. Тут не было тягучей-гнетущей атмосферы, присущей реанимации. Не ощущались боль и страх пациентов, отчаяние бродящих по коридорам родственников, привычный цинизм привыкших ко всему медработников. Напротив, дети свое пребывание в больнице воспринимали как приключение. На псиоников смотрели с любопытством, а самые смелые даже втихаря пытались дотронуться. Заметив это, Сашка даже позволила себе слегка улыбнуться. Дети... пусть иногда по-своему злые и жестокие, но все же милые и неиспорченные... За полчаса Зорик не вернулся. Зато псиоников ждал сюрприз по возвращению в реанимацию. Оказалось, мальчишка умудрился пробраться сюда и последние полчаса как раз сидел возле Тани, рассказывая ей последние новости. Медсестра пыталась выгнать... "Да вы что? Она же все слышит и понимает!" — только отмахнулся в ответ Зорик. А теперь вот обратно к себе побежал. На процедуры пора...
— Что-то он слишком резво бегает со сломанной то ногой, — недовольно пробурчала Сашка, глядя вслед уходящей медсестре.
* * *
Конец дня вышел и вовсе неутешительным. Контакт хоть и удался, но... разговаривать Таня не хотела, на вопросы не отвечала, заметив лишь, что если Сашка будет мешать, то ее сюда больше не пустят. Пришлось умолкнуть...
Сашка, немного растормошенная последними двумя днями, снова ушла в себя. Рисовать после контакта было нечего, разговаривать не хотелось. Увидев очередной раз в коридоре чьих-то рыдающих родственников, девушка вдруг отчаянно позавидовала пациентам реанимации. У них есть близкие, их кто-то любит, они кому-то нужны. Острое чувство одиночества снова укололо в сердце. Можно ли к этому привыкнуть?..
— Давай ты у меня переночуешь? Или я у тебя? — предложил Макс, обеспокоенно глядя на подругу. Сашке стало стыдно. О ней тоже беспокоятся. Пусть и немного по-другому.
— Не надо. Правда, — девушка заставила себя посмотреть в глаза напарнику. — Я в порядке. Честно. Таня... знаешь, как бы я себя не чувствовала, у меня сейчас есть стимул жить. Я хочу ее спасти. Я очень хочу ее спасти! Я не могу дать ей умереть... Еще и ей... Это желание сильнее депрессии, сильнее апатии, сильнее всего сейчас. Я не наделаю глупостей. Только не сейчас...
— Хорошо, — коротко, понимающе, без улыбки ответил Макс, взял Сашку под руку и повел наружу. — Идем, заброшу тебя домой.
20 октября. День 3.
— Ты помнишь детский дом? — звуки бегающих по коридорам маленьких ножек, запах булочек из столовой, бронзовый цвет осенних венков и ласковый голос Елены Валерьевны... — Ты говорила им, что будет новая жизнь? Расскажи о ней...
Девочка медленно оборачивается, на Сашку смотрят огромные удивленные синие глаза.
— Ты ведь сама все понимаешь. Вот она... Не волнуйся за меня. Лучше о себе подумай...
— А Зорик. Ты помнишь Зорика?
— Конечно. Зорик — мой лучший друг.
— Он ждет тебя и волнуется. Не хочешь вернуться?
— Нельзя, рано. Передайте Зорику, что все будет хорошо. Он знает.
— Почему рано? А когда будет можно?
— Не знаю. Потом. Потом будет можно. Еще рано.
* * *
— Сходим снова к Зорику?
На этот раз псионикам повезло. Неуловимый друг Тани оказался на месте. Невысокий худенький паренек со светлыми вихрами, торчащими во все стороны. Как и остальные пациенты этой палаты первым дело посмотрел в руки посетителей — что вкусного принесли. И разочарованно вздохнул. Сашка ощутила легкий укол совести. "В следующий раз обязательно фруктов захвачу. Нет, не фруктов — дети больше конфеты любят. И пирожков".
— Да не волнуйтесь вы за Таню! — вместо приветствия выпалил Зорик. — Она же сказала ,что все хорошо будет, значит, так и будет.
Сашка замерла.
— Когда она тебе такое сказала?
— Да хоть вчера. Ну... она, конечно, не сказала... Она же спит... Но как будто сказала. Я почувствовал. Она хочет, чтобы я знал, что все будет хорошо. И я ей верю, — продолжал сбивчиво бормотать мальчик.
— А ты не знаешь, кого она спасает? И эти мурены?
— Не-а, не знаю. Но раз спасает, значит, так нужно! — важно сообщил он и добавил. — А про мурен она и сама не знает. Говорит, что похожи, но, может, и не мурены...
— Кто похож?
— А я почем знаю, если она сама не знает?
У Сашки совсем голова кругом пошла — знаю, не знаю...
— А где она их видела? — задал вопрос Макс.
— Простите, не знаю. И она не знает. Вот видела где-то и все. И это очень-очень важно! Так важно, что она даже в больницу попала.
— М-да...
* * *
— Ты снова работаешь?
— Да.
— Расскажи мне про свою работу...
— Я их спасаю.
— Кого? Мурен? Они твои друзья?
Девочка поднимает глаза и смотрит с укоризной.
— Ну что за глупости. Я вон их спасаю, — взмах рукой. Сашка присмотрелась — на заднем плане проступили едва видные силуэты людей.
— А кто там? Ты их знаешь?
— Нет. Но их надо спасти.
* * *
— Может, она живет прошлым, — сделал предположение Макс, рассматривая обновленный рисунок. — Может там, в этой толпе ее родители?
Сашка пожала плечами.
— Таня сказала, что она их не знает... Ничего не понимаю, все так запутанно, — устало пробормотала девушка, откидываясь спиной на холодное оконное стекло. Унылым взглядом обвела больничную палату. — И Контакт устанавливается, и Таня на него охотно идет. И ничего не получается...
Грудь сдавила тоска. Сашка и сама не могла бы сказать, в какой момент ей так стала дорога это девчонка. На уровне подсознания она успела связать Таню с собой — возможно, из-за того, что их объединяло общее горе. Сашке очень хотелось, чтобы девочка пришла в себя, но каждая новая неудача уменьшала шансы на успех... Может и правда она создает придуманный мир, где катастрофа может не произойти? Где можно спасти родителей?
И тут же новая мысль:
— Осталось всего три дня! Господи, осталось всего четыре дня...
— Каких еще три... — начал Макс и осекся, сам понял... 24е октября — годовщина катастрофы, день рождения Тани.
— Ей исполнится восемь лет! Она сама говорила, что новая жизнь начнется, когда ей будет восемь! У меня есть только три дня... — в голосе прорезалась истеричная нотка. Сашка чуть слышно всхлипнула, но сумела взять себя в руки.
Макс прекрасно уловил недосказанность Сашки. Девушка боялась, отчаянно боялась этой даты, будучи уверенной, что дольше девочка не проживет...
* * *
С Максом они познакомились в ту самую ночь восемь лет назад...
В тот день Сашке не пришлось ждать звонка из полиции, чтобы узнать, что случилось. Она как свои почувствовала страх, боль, отчаяние последних мгновений жизни сестры. Связь между близнецами, к тому же близнецами-псиониками легко поддерживалась даже на большом расстоянии.
Не веря в то, что произошло, девушка рванула к месту катастрофы. Чутье смерти вело лучше любого маяка. Доехала до оцепления, прорвалась сквозь заслон полиции... И лишь увидев груды покореженных машин и ряды тел, укрытых черной клеенкой, полностью осознала... Их. Больше. Нет.
Не помня себя, потерявшаяся в пространстве, Сашка бродила среди выживших, впитывая их боль, их слезы, их потери. Бездумно стащила перчатки и принялась касаться людей руками. Всех, до кого могла дотянуться, забирая себе чужое горе, облегчая страдания, не боясь перегореть, сойти с ума.
Сашка не помнила, как и когда выбралась с места катастрофы, не помнила как очутилась в кабаке, расположенном на другом конце города. С ходу бросила на стойку деньги, требуя что-нибудь поубойнее, залпом вылила коктейль в рот и потянулась за следующим.
— Идиотка, — прошипел ей в ухо сердитый мужской голос, локоть сжали сильные пальцы, обтянутые тонкой кожей перчатки. Сашка покосилась на незнакомца.
— А-а-а... коллега. Давай выпьем что-ли...
Вместо этого "коллега" вытащил вяло сопротивляющееся тело на улице, дал пару несильных пощещин.
— Ты что творишь? Не знаю, что у тебя за горе, но фонишь ты так, что все, у кого есть хоть какие-то проблемы, сейчас вешаться побегут, — с легкой издевкой процедил он.
Сначала Макс принял Сашку за одну из новеньких, только инициированных пси — не умеющих держать себя в руках и пытающихся покончить с собой после первой же пары серьезных дел. Затем закралось подозрение о передозировке. Проверить? "Ей бы под мужика сейчас какого подсунуть — покрепче да покрупнее. И пусть сама решает свои проблемы", — мысленно отругал себя за мягкосердечность молодой человек, обнажая руку и легко касаясь щеки девушки.
— Черт! — он тут же одернул пальцы, испытывая странное желание подуть на них. Ожог был совсем другого рода. Да, мужиком тут, похоже, не обойдешься. Поспешно стянул перчатку с Сашкиной руки и крепко ухватил за пальцы, на этот раз готовый к контакту. И тут же заковыристо выругался. — Вот дура! Что ж ты наделала? Как ты вообще до сих пор живая? Не дергайся! Подумаешь, за руку взяли... тобой отравиться можно.
Макс вытащил полувменяемую девушку на улицу, затолкал в машину и рванул домой. Одной рукой поддерживал руль, второй держал свою спутницу. Та слабо трепыхалась, пытаясь освободиться.
— На, выпей! — коротко приказал парень, силой вкладывая бутылку коньяка в пальцы Сашки. "Черт с тобой, алкогольное отравление вылечить легче, зато сопротивляться не будешь".
Дома с ходу бросил девчонку на кровать, одним рывком расстегнул ее рубашку. Сел рядом, сложив под собой ноги, положил одну руку на голый девичий живот, вторую на лоб и глубоко задышал, проваливаясь в транс. Десятки смертей, сотни покалеченных тел, плач, стоны — чужое, все чужое — вынести, выбросить, очистить. Зачем ты туда полезла? Ага... вот зачем... разорванные связи... личные потери... нежность, любовь... сестра-близнец... ребенок... странные чувства для псионика... будто из детства, когда тебя любят, а ты знать ничего не знаешь о чужих проблемах... это трогать нельзя — личные вопросы будешь решать сама. Спустя два часа Макс очнулся и по-новому посмотрел на девушку.
— Ладно, спи уж, спасительница человечества. Вот же идиотка... — тихо произнес он, укрывая гостью одеялом. Ударом по раме распахнул окно, подставляя лицо мокрому ветру, сел на подоконник и дрожащей рукой достал сигарету. С удовольствием затянулся. — Теперь и мне надо решить, куда твой негатив девать.
Подумав, молодой человек щелчком запустил окурок в окно и достал телефон. Шлюхи ко всему привычны. Поболит неделю голова, зато работать не надо, а клиент хорошо платит. Еще неизвестно, у кого более дрянная работа.
— Привет, Алина. Да, как обычно...
Так началась эта странная и нелогичная псионическая дружба. Именно Макс не дал Сашке погрузиться в пучину отчаяния, наложить на себя руки. Именно он поддерживал ее во время ежегодных сезонов дождей...
* * *
Прохладный влажный воздух. С нотками преющих листьев и мокрой древесины, размытой глины и ржавчины, с нотками осени... такими знакомыми...
— Море не так пахнет, оно соленое...
— Да? — в голосе сквозит удивление.
— Да, оно пахнет солью, йодом и водорослями.
Девочка оборачивается к Сашке и едва заметно морщит носик.
— Наверное, это ужасно...
— Нет, море очень красивое. Особенно летом... Ты могла бы его увидеть. Я летом поеду на море. Хочешь со мной? Выходи отсюда...
— Не сейчас, я же занята. Я потом скажу, когда можно. Сначала надо спасти их.
— ... море... да, наверное, надо будет на него посмотреть...
21 октября. День 4.
Сашка нервничала. Таня целый день не давала возможности войти в Контакт. При каждой попытке псионика пробиться, ее мягко, но настойчиво выставляли обратно.
— Ничего не понимаю, как она это делает?..
Обняв себя за плечи, Сашка беспокойно мерила шагами стерильное пространство палаты, поминутно поглядывая на часы. Непрерывно тикающая секундная стрелка раз за разом откусывала крохи времени.
— Осталось чуть больше двух дней! Так мало! А она меня не пускает!
Сашка в отчаянии стукнула кулаком по стене и тут же ойкнула от боли. Макс молча наблюдал за девушкой.
— Перестань себя накручивать. Попробуй еще раз.
* * *
И снова дождь — сырой и холодный.
И золотистые отблески на блеклой фигурке.
И мурены.
И размытые контуры людей на заднем фоне...
— Ты снова их спасаешь?
— Да.
— Я тоже могу их спасать. Вдвоем мы спасем их быстрее, и ты сможешь уйти.
Сашка протягивает руку и пытается прикоснуться к мурене. И сразу резкий окрик:
— Не трогай! Это опасно!
Девочка едва заметно улыбается.
— Ты хорошая. Хочешь я тебе тоже помогу? Могу тебя вылечить.
Мягкий детский голос раздается прямо в голове, не смешиваясь с бесконечным монотонным шумом дождя и прибоя.
— Я не больна.
— Больна.
Девочка легко отбросила зонтик и протянула руки к Сашке. На секунду заглянула в глаза. И тут же вернулась к своим муренам.
— Все. Полечила.
— Спасибо. А что ты полечила?
— Все полечила. Теперь все будет хорошо. И еще... отпусти ее... ты знаешь. Она чувствует твою боль. Даже там. Она не может быть счастливой, пока ты страдаешь...
* * *
Бесшумно разъехались больничные двери, выпуская посетителей в сырую ночную мглу.
— Машина далековато, — обеспокоенно взглянул Макс сначала на свою спутницу, затем на стену дождя перед глазами. — Побежали?
— Нет, подожди, — Сашка вышла наружу, остановилась под козырьком и застыла, рассеянно озираясь. Вместо того, чтобы по привычке скукожиться и, ища защиты, поглубже забиться в плащ, девушка вдруг неуверенно расправила плечи и вдохнула полной грудью, — надо же, как хорошо. Какой воздух свежий... прохладно...
Мужчина с легким недоумением посмотрел на довольное лицо девушки. Хорошо? Свежий воздух? Обычно она использовала куда менее приятные эпитеты. Макс едва заметно усмехнулся.
— Поверить не могу. Ты сказала "хорошо"? Хорошо под дождем?
— Да... — чуть слышный выдох. — Так свободно... Она меня полечила. Таня. Она сказала, что полечила меня.
Макс неверяще смотрел, как, заливаясь звонким смехом, его депрессивная Сашка выбежала под дождь и, раскинув руки, принялась носиться по двору, подставляя лицо дождю. Затем широко улыбнулся и тоже выскочил под дождь. Схватил под мышки легкую девичью фигурку и закружил вокруг себя. Через пять минут остановились...
— Мы мокрые до нотки. Поехали домой?
— Нет! Не надо... Не хочу домой. Поехали... — Сашка на секунду задумалась. — В кино! Да, я сто лет не была в кино! Найдем вечерний сеанс.
— Поехали, — неожиданно легко согласился Макс, подталкивая девушку к машине.
Уже в дороге Макса догнала логичная мысль. Псиоников от депрессии не лечат. Даже другие псионики... И если Таня смогла — то не забрала ли она себе переживания Сашки?
— Не станет ли девочке хуже? — озвучил он свои переживания.
— Нет, не станет. Она смеялась. Она сказала, что полечила меня. Что теперь у меня все будет хорошо. И у нее тоже все будет хорошо. Знаешь, я ей верю, — поспешно зашептала Сашка, развернувшись к водителю. — Она знает про Инну. Она понимает, что леча меня ценой своей жизни, не сделает лучше. И она смеялась. Понимаешь? Смеялась. Я никогда не смеюсь после работы! А она выглядела счастливой!
— Хорошо, — мягко согласился Макс, успокаивающе пожимая ей пальцы и в который раз жалея, что руки разделяет плотная ткань перчаток, — если ты веришь, то я тоже.
* * *
Свернувшись на сиденье, Сашка дремала, укачиваемая плавными движениями машины. Черный Коверс Макса плавно летел в верхнем потоке магнитной дороги. Засветился знак съезда. Авто, мелко задрожав, выехало на асфальт. И тут же последовал толчок. Водитель едущей позади машины поздно выпустил колеса, заскользил по мокрой дороге, задел крыло.
Девушка мгновенно очнулась и вцепилась в приборную панель. Завизжали шины, скользящие по мокрому асфальту, побелели костяшки пальцев Макса, выкручивающего руль.Коверс съехал на обочину и резко остановился.
От мгновенно сдавившего горло страха Сашка не могла вдохнуть. Широко раскрытыми глазами уставилась в одну точку, с трудом понимая, что они едва не попали в аварию. По темному фону ночи пробегала одинокая светящаяся дорога. На щеке заблестела тонкая мокрая дорожка. Ненавижу дождь! Ненавижу аварии!
-... Сашка... Саш... Да очнись ты!.. Отпусти руки. Все в порядке... Подумаешь, пнули нас слегка...
Не зная, как вывести подругу из ступора, Макс стянул с руки перчатку и прикоснулся в щеке девушки. Ладонь обожгло болезненным ощущением чужого присутствия, чужой воли, чужого сознания... Сжав пальцы на затылке Сашки, мужчина нагнулся, притянул к себе девушку и накрыл ее губы поцелуем. Жестким, властным. Девушка дернулась, пытаясь оттолкнуть от себя мужчину, но в следующую секунду сама потянулась к нему, обнимая за шею.
Удовольствие, приправленное острой долей мазохизма... не свои мысли в голове, столь близкое присутствие... Чувства партнера — желание защитить, утешить, заботиться... такое знакомое одиночество... страх обидеть, страх потерять...
И неожиданное понимание — он же меня любит! Любит давно, с тех самых пор. Почему же он... и сразу ответ — сама виновата, отгородилась... Сколько раз спасал, не давал скатиться в отчаяние, не давал перерезать вены, каждый год, каждый октябрь. А я?.. И ответ — и я спасала, спасала ответственность за меня. Не стало бы его — не стало бы меня, было ради чего жить, ради меня. Страх потери... потерять Макса? Нет! Лучше я... И новое открытие — я ведь тоже люблю его! Люблю! Общие мысли, общие чувства... и общее одиночество после работы, что заставляет расходиться по домам и часами медитировать, выгоняя из себя чужие проблемы, вместо получаса здорового секса со случайными знакомыми из бара...
Макс оторвался от губ девушки, едва заметно усмехнулся, прижался щекой к щеке.
— Сними перчатки, сними эти чертовы перчатки, — тихий шепот у самого уха окончательно вскружил голову. Сашка с непонятной злостью содрала черную кожу с рук, зашвырнула куда-то за заднее сиденье и с незнакомым удовольствием зарылась пальцами в волосы Макса, впитывая его в себя.
Говорить не хотелось — они позже все обсудят, позже. На мгновение открыла глаза. Бросила короткий взгляд в окно и вдруг замерла...
Сине-серое ночное марево. Знакомый грохочущий звук, вплетающийся в размеренный шорох дождя — неровный, но монотонный как дыхание, то приближающийся, накатыващий волной, то затихающий, уходящий вдаль, спадающий... мокрый шум с призвуком разбивающейся волны, уходящей морской пены и звоном брызг. И желтая извивающаяся лента дороги — отблески фонарей и фар расходятся по бардюрам и ограждениям, образуя четкие волнистые линии, а между ними... желтые круги фар... и полосатые разводы на стекле, размазывающие свет, добавляя шерстинки огромной изогнутой... мурене? Вспышка — и другая картинка перед глазами. Южная развязка. Множество мурен-дорог... не в море, а в темно-синем мареве дождливой ночи. И не прибой это шумит, а мокрый отзвук проезжающих машин...
Сашка вздрогнула от неожиданного понимания. Двусторонний контакт — мгновением позже ее мысль настигла Макса. Теперь многое вставало на свои места. Не было у Тани никакого моря. И прибоя не было. И мурен. Зато была ночь, дождь, дорога. И авария — та самая авария, где погибли ее родители и сестра Сашки. Как она могла ее запомнить?..
— Я думаю, она инициированный псионик, — тихо отозвался Макс. — Ты же знаешь, иногда такое случается... при очень сильных потрясениях. Видимо, она считала картинку из мыслей матери... И инициировалась еще до рождения. Поэтому и тесты ничего не определяли...
— Вези меня обратно. Я в больнице переночую, — мысленно, без слов попросила Сашки. Макс медленно отнял от нее руки, согласно кивнул и развернул машину.
— ктября. День 5.
— Это не море... и не мурены...
— А что? — в шелест голоса вплетается нотка любопытства.
— Дорога... я покажу тебе.
И мысленный образ ночи, наполненной желтыми вспышками фар, мокрыми разводами дождя и шумом машин, так похожим на прибой...
— Да, наверное... очень похоже... А я думала — море...
— Откуда у тебя эта картинка?
— Не знаю, она сама пришла...
И снова образ — пересекающиеся дороги Южной развязки накладываются на поток плывущих мурен, практически совпадая, огибая главный мост, уходя вверх к центральному узлу магистрали, опадая полукольцами вниз...
— Таня, ты видишь? Это оно. Это место у нас в городе. Южная развязка. Откуда ты о ней знаешь? Неужели помнишь?
— Я... не помню... я... мне... — голос медленно затих. Ушла, так и не оформившись, мысль...
Таня медленно поднимает руку, двигает ею, словно стирает с мокрого стекла капли... Силуэты людей за стеной дождя становятся немного четче. Сашка внимательно всматривается в их размытые лица, вспоминая фотографии из личного дела и пытаясь рассмотреть, нет ли там родителей девочки. Мокрые разводы не оставляют никаких шансов на узнавание.
— Скажи, ты родителей спасаешь?.. Прости, но...
— Нет! Ты не понимаешь!
Впервые монотонный шум, окружающий девочку, прорезает нотка боли. Таня поднимает глаза и встречается взглядом с Сашкой.
— Я знаю, родители погибли... давно... не говори глупостей... их уже не спасти... Уходи... Не волнуйся за меня. Мне пора работать. Все будет хорошо. Уходи.
— Постой! Как ты не понимаешь... Это все-лишь фантазии...
— Уходи... уходи скорее. Ты слишком задержалась. Он зовет тебя...
* * *
— Очнись же! — голова дернулась от резкой пощечины, затем снова. Сашка открыла один глаз, движением руки остановила опять замахнувшегося напарника и услышала напоследок эмоциональное "Дура!"
Макс в два шага пересек палату, настежь открыл окно, впуская в палату влажную уличную сырость, и, наплевав на правила больницы, нервно закурил.
— Нечего на меня кричать! — вспылила в ответ Сашка. Проводила взглядом тонкий светящийся кончик сигареты, дрожащей искоркой вспыхнувшей на фоне темного неба. Темного неба? Господи, сколько же она была в трансе?..
— Нечего кричать?! Ты четыре часа в Контакте провела! Четыре часа! Дура ты! Сама хоть понимаешь, что это значит? Понимаешь, что я только что пережил, думая, что ты уже не вернешься? Если тебя не пугает передозировка, обо мне подумай!
Только сейчас Сашка заметила, как сильно дрожат руки Макса, каким бледным и осунувшимся кажется его лицо... Ей стало стыдно.
— Я отлично себя чувствую! — преувеличенно бодро соврала девушка, делая попытку встать. И тут же накрыл откат от Контакта... Тихо выругавшись, Макс швырнул недокуренную сигарету в окно и подхватил девушку.
— Ш-ш-ш... тихо-тихо... Прости, тебе и так плохо, еще я кричу. Не волнуйся, сейчас помогу. Первый раз что-ли. Я и так себя крестной феей чувствую, — попытался пошутить он.
Легко поднял Сашку на руки, ногой открыл дверь. Быстро прошел по коридору в поисках свободной палаты. Наконец нашел одну, уложил девушку поверх серенького застиранного покрывала.
— Вот так... Не волнуйся, я заберу лишнее. Ты крепкая, уж я то знаю, — Макс быстро зубами стащил перчатки, положил одну руку девушке на живот , другую на лоб. Сел рядом, поджав ноги. — Расслабься...
— Нет! Не так... Прошу тебя, — Сашка на мгновение умоляюще взглянула на Макса, схватила его за воротник рубашки и потащила к себе, ища губами губы.
— Ты уверена? Ты не будешь жалеть? — едва слышно прошептал Макс, глядя в глаза девушке. Дождался легкого кивка и с тихим стоном опустился рядом. — Сашка, как долго я этого ждал...
* * *
Спустя два часа псионики сидели в кабинете Алексея Петровича Скрябина. Старый хирург читал монотонную нотацию о правилах больницы, моральных принципах человечества и нравах современной молодежи. Макс внимательно слушал и в ответ объяснял суть дара псиоников, основы трансов, передозировки и методов ее лечения. Закутанная в плед Сашка не слышала ни одного из них, а лишь сидела в уголке, обхватив руками толстую чашку с чаем, по-дурацки счастливо улыбаясь. Доктор уже не казался злым, а просто усталым и обеспокоенным. Непривычно растрепанный Макс выглядел милым и домашним. И даже шум дождя за окном гармонично вплетался в мироощущение, не доставляя привычных неудобств.
Наконец мужчины закончили. С уважением чуть склонили головы на прощание.
— Забирайте своего специалиста, — пробурчал на прощание завотделением, — и в следующий раз либо не доводите до передозировки, либо снимайте стресс в другом месте.
— Мы так и не доехали вчера до кино... — начала Сашка, едва они вышли из кабинета, но не договорила — Макс приложил палец к ее губам.
— Поехали ко мне... Ничего такого, просто переночуешь. Тебе надо хорошо выспаться, а я прослежу, чтобы ты вовремя легла, — Макс слегка улыбнулся. Девушка очередной раз счастливо вздохнула.
— Поехали, — неожиданно легко согласилась она, хотя раньше к Максу старалась не ездить. Сашка стащила с руки перчатку, медленно провела голыми пальцами по щеке Макса, словно пытаясь распробовать это странное болезненное удовольствие от касания к другому псионику. — Ты будешь со мной? Будешь рядом?
— Конечно. Если захочешь.
23 октября. День 6.
Утром Сашка непозволительно долго валялась в постели, наслаждаясь внезапным покоем. Затем еще на час засела в душе, с довольным мурлыканием подставляя лицо под острые струи теплой воды, получая удовольствие от простых радостей. Когда же последний раз она сумела заставить себя принять душ?.. Не ванную. А именно душ... Давно...
"Какая же я глупая. Это так приятно... И почему же мне казалось. Что душ похож на дождь?.. А даже если похож"... И Сашка довольно потянулась, делая напор посильнее.
— Дождик-дождик, кап-кап-кап... Водичка-водичка, умой мое личико, — принялась она негромко напевать, смешивая разные песни и бестолково перескакивая с одной на другую. Затем внезапно рассмеялась.
Макс обеспокоенно прислушивался к звукам льющейся воды, но услышав беззаботное пение, расслабился. Усмехнулся про себя, думая, что жизнь таки очередной раз налаживается, и отправился на кухню. Сварил кофе, надеясь, что он не успеет остыть, налил в жестяную чашку побольше сливок. Намазал джемом пару кусков хлеба. По привычке сразу же убрал нож в кухонный ящик и машинально его запер. Затем оглядел накрытый стол, улыбнулся... достал нож обратно и положил его на стол. Вытащил нормальную бьющуюся посуду — перелил кофе в изящную чашечку из тонкого фарфора, переложил тосты на блюдце...
На выходе из ванной Сашку встретила одуряющая смесь вкусных запахов — кофе, сливки, сладкая щепотка какао, поджаренный хлеб с душистым вареньем... "Это все было и раньше, надо только уметь замечать"... Повинуясь внезапному порыву, Сашка подскочила к окну и распахнула его настежь, добавляя в смесь влажную свежесть осеннего утра.
— Как хорошо... Смотри, небо совсем ясное. И высокое. Оно больше не давит... И светло. Так светло.
Макс посмотрел в окно. Затяжной ливень сменился неторопливым легким дождиком. Небо и правда казалось посветлевшим. А сквозь рваные серо-синие тучи местами даже проблескивали бирюзовые просветы.
— Поедем в больницу?
— Нет, — уверенно ответила Сашка. — Успеем. Давай сначала в парикмахерскую. Постричься, накраситься, привести в порядок руки... Хочу снова быть похожей на человека. А еще... — Сашка стащила через голову старый темно-коричневый свитер, в котором она пряталась от окружающих последние дни, скомкала и прицельным броском отправила его в мусорное ведро. — ... еще надо купить нормальную кофточку.
* * *
У Сашки словно крылья за спиной выросли. Хорошее настроение омрачилось лишь однажды — сегодня, накануне годовщины трагедии, вдоль дороги выставили памятные траурные щиты. "Скорбим, помним..."
— Скорблю, помню... — тихо повторяла за ними Сашка. — Инночка... завтра годовщина.
В больницу псионики попали лишь во второй половине дня. Наткнувшийся на них в коридоре Алексей Петрович не сразу признал в красивой молодой женщине ту самую "специалистку" с немытыми волосами, в затасканном бесформенном свитере, сгорбившуюся и неприветливую. Протянул Максу тонкую папку, и лишь затем повернулся к девушке, с удивлением рассматривая Сашку.
— Александра... м-м-м... Николаевна? — переспросил он, поправляя очки. Поймал взгляд Макса, в котором читалась невысказанная фраза "А я вам что говорил?". Одобрительно покивал головой и зашагал дальше к своему кабинету, так и не прокомментировав чудесное преображение девушки.
Сашка сразу отправилась к девочке. Несмотря на приближающееся 24 октября, в душе царила гармония и уверенность, что скоро все решится. Где-то далеко внутри еще грыз червячок сомнения и страха, но почему-то уверенность Тани, что все будет хорошо, заразила и Сашку.
— У нас появилась новая информация. Из детского дома прислали. У Тани мог бы родиться брат-близнец. Ее мать ждала двойню. Второй ребенок погиб вместе с родителями.
— И наверняка он тоже был псиоником, — задумчиво произнесла Сашка. — Поздняя стадия беременности. Дети не могли не чувствовать друг друга. И скорее всего не смерть родителей инициировала дар, а смерть брата. Связь между близнецами-псиониками очень сильная. Уж я точно знаю.
* * *
И снова море, мурены и безликие люди... Картинка из видений девочки оставалась практически той же. Но... что-то неуловимо изменилось. То ли дождь не шумел так пронзительно. То ли темная синева моря посветлела и не давила на нервы.
— Тут стало светлее...
— Нет, не стало. Тут все по-прежнему. Это ты меняешься.
— Я меняюсь?
— Конечно. Я же полечила тебя...
Сашка прислушивается к себе. В душе и впрямь намного легче. Она даже почти счастлива. Разве только... сестра... Таня должна ее понять.
— У тебя был брат-близнец?
— Да, — грустно сквозь дождь шелестит голос девочки. Таня поднимает печальные глаза. — Был. Ванечка... Он спас меня. Он отдал силы, чтобы я выжила... У тебя тоже была сестра...
Сашка присматривается. Замечает невидимую обычному взору нить, что тянется от Тани — сиротливо оборванную, незаконченную.
— Отпусти ее...
— Что? Кого?
— Сестру... она тебя любит. Она не может уйти. Не может встретиться с мужем и ребенком. Не может родиться заново.
— Инна погибла!
— Да, погибла. Но ее душа жива. И беспокоится о тебе. Ты ее держишь. Ты же псионик. Ты не хочешь отпускать. Она боится оставить тебя одну. Посмотри на свою нить. Разорви ее... Когда-нибудь твоя сестра вернется в этот мир, и, возможно, ты даже сумеешь встретить ее и узнать.
На глаза наворачиваются невидимые слезы. Их нет, слез не может быть в трансе, это мираж, однако Сашка ощущает на губах их соленую влагу, чувствует спазм, сдавивший горло и мешающий дышать...
— Правильно, поплачь... А потом отпусти... Так будет лучше. Вам обеим.
Таня протягивает руку, и прохладная детская ладошка ласково гладит Сашку по щеке.
— Я... постараюсь...
Сашка присматривается снова. У нее тоже есть нить, только, в отличие от Тани, у нее она крепко натянута. Натянута в никуда.
— Инна... Инночка... что же я делаю. Прости, прости меня... прости, пожалуйста...
Девушка мысленно натягивает нить сильнее, на секунду замирает, колеблясь, затем резко рвет ее. На секунду разум охватывает легкость. Чудится затихающий смех Инны. "Я тоже тебя люблю!"
И пустота... После смерти Инны Сашке казалось, будто отрезали часть ее самой. Это не так. То тосковала ее земная оболочка. Только сейчас Сашка поняла, что такое пустота на самом деле. А Таня? Как она с этим живет?..
— Не грусти. Теперь у нее все хорошо... Хочешь быть моей сестрой?
— Что?
— Моей сестрой... давай поможем друг другу.
Таня берет руками обрывки двух нитей. Складывает вместе, завязывает бантиком.
— Это, конечно, не совсем по-настоящему, но все же...
В груди растет теплое чувство любви и благодарности. Пустота заполняется. Сашка чувствует, как недалеко от нее бьет сердце ее новой сестры, живое, горячее...
— А Инна... ты сказала, что она может снова родиться?
— Может...
— А твой брат? Он родился заново?
— Ванечка? Еще нет, но скоро родится. Я точно знаю. И он знает. Мы будем играть вместе...
* * *
Макс обеспокоенно взглянул в лицо подруги. Он знал, что Сашка сама себе поставила дату на 24 октября. День катастрофы. День рождения Тани. До этого дня девочка либо очнется, либо... Не то, чтобы Макс не беспокоился за Таню, но... если все же девочку спасти не получится, то... что будет с Сашкой, Макс предсказать не мог.
— Ну что?
Девушка подняла на него безмятежно-счастливые глаза.
— У меня есть новая сестра!
— Какая сестра? Что с Таней?
— Таня моя сестра! Я ее чувствую. Я чувствую, что с ней все в порядке. И со мной тоже.
Сашка счастливо рассмеялась. Макс подозрительно посмотрел, однако тоже не удержался от улыбки.
— Останемся здесь до вечера ночевать или поедем?
— Поехали! Я узнаю, если что-то случится.
24 октября. День 7.
Полночь Сашка встретила, дремая в машине. После больницы неестественно бодрая девушка сначала потащила Макса в кино, затем в ресторан ужинать. Коверс Макса бесшумно скользил над магнитной дорогой. Тихо пропищали часы, сообщая, что начался новый день. Практически одновременно с ними зашуршали по земле выпускаемые колеса — машина съезжала с окружной на обычную дорогу. От встряски Сашка проснулась, с трудом открыла сонные глаза... прислушалась к себе. И тут же подскочила.
— Поехали обратно, у меня сердце не на месте, — неожиданно выпалила она. — Поехали! Пожалуйста! Я чувствую, это важно. Быстрее!
Сашка сама не могла объяснить, с чего вдруг разволновалась. На мгновение ей показалось, что тонкая ниточка, связывающая ее с Таней, неестественно натянулась. Макс, не раздумывая, развернул машину.
— Нет, по окружной долго. Поехали напрямик, через Южную.
Еще недавно Сашка и представить не смогла бы, что когда-нибудь добровольно такое скажет. Макс задумчиво посмотрел на соседку и, не говоря ни слова, свернул на главную дорогу, вливаясь в верхний поток магнитной магистрали.
Сашка зажмурилась и посильнее вжалась в кресло, уцепившись руками в сиденье. Движение вниз, поворот, вверх... Открыла глаза. Непрерывная лавина машин двигалась синхронно, как единый механизм. И вдруг... Сашка въяве представила, как одна из них врезается в другую, по инерции их заносит, Макс с трудом успевает увернуться... а оставшийся сзади неконтролируемый комок машин несется к хлипенькому заграждению магистрального магнитного узла. Сашка в панике проморгалась — видение прошло. Померещится же... И одновременное понимание — не померещилось. Это образ, присланный... Таней? Когда сталкиваются автомобили — это просто авария. Но именно из-за выведенного из строя магнитного узла восемь лет назад авария обернулась настоящей катастрофой. Автомобили этого участка дороги резко встали, продолжая двигаться лишь по инерции, врезаясь друг в друга. Машины нижнего потока срывались вниз, падая на машины с других колец дороги... Что это? Картинка восьмилетней давности или предвидение?.. Конечно, предвидение...
— Не бойся, — шепчет в голове знакомый детский голос, — мы справимся. Все будет хорошо... Помоги мне...
В мозгу встает четкая модель дороги, словно вид сверху — полная картина происходящего. Длинные желтые полосы на темном фоне — не совсем море, не совсем дорога. Сашка огляделась, добавляя в неясную картину с муренами деталей. Вон там впереди красное авто, похожее на машину из видения. Справа и слева ряды легковушек. Далеко впереди возвышается грузовая фура. А сзади, сразу за Коверсом, виляет тонкий длинный рекламный грузовичок, таскающий бигборд на огромном металлическом каркасе.
— Я знаю как...
Потянуться к чужому сознанию. Вступить в контакт без прикосновения. Не считать информацию, а навязать свою... Разве это возможно?
"Я помогу. Я знаю как. Доверься мне"...
Водитель рекламной машины так и не понял, отчего вдруг нога вдавила педаль газа, а руки вывернули руль, рванув наперерез соседних полос. Каким чудом передние машины ускорились, а задние замедлились, дав ему секунду, чтобы проскочить и вырваться вперед. А затем так же резко затормозил, одновременно выпуская колеса, на ходу впечатываясь в заградительную линию, перекрывая бигбордом нишу магистрального узла, намертво зацепившись скобами за защитную сетку.
И тут же начала разворачиваться виденная ранее картина. Неуклюже вильнула красная машина впереди, зацепила другую...
"Только бы выдержал..." — вцепившись в поручни, не глядя наружу, молилась мысленно Сашка, — "только бы выдержал". Плевать на себя, но вокруг столько людей. Машина резко вильнула, кто-то зацепил их сбоку... Сашка не открыла глаз. "Только бы щит выдержал"...
Все вокруг завертелось. Две машины, столкнувшись, замедлили ход. В них тут же впечатались новые авто и разъехались от ударов, вертясь по инерции и снося все больше машин. Более опытные водители сразу же выпускали колеса и пытались тормозить, остальных носило по дороге, словно бильярдные шарики. Несколько автомобилей, сбитых в единый комок, понесло движением в к нише магистрального узла, закрытого двойной металлической конструкцией мобильного бигборда. Рекламный щит прогнулся от удара, но устоял. Девушка устало прикрыла глаза, не замечая, как напряжен Макс, пытающийся справиться с управлением собственного автомобиля.
— Не бойся. Теперь все будет хорошо. Мы их спасли. Всех-всех. И тебя тоже, и Макса, и Ванечку...
— Какого Ванечку?
— Вашего с Максом Ванечку. Моего Ванечку. Я уже столько раз говорила, что полечила тебя.
— У меня что ребенок будет?! Ты меня полечила?.. А Макс?.. У псиоников детей не бывает. Ты и его лечила?
— Нет, с ним и так все в порядке. Он себе голову ерундой не забивает... Мне пора... — тихий детский смех растворился в тишине.
— Таня?! Танечка!
Макс, с трудом лавирующий между взбесившихся машин, сам не понял, почему в очередное мгновение он, желая притормозить, вместо этого рванул в другую сторону, каким-то чудом проскочил параллельную полосу и влетел в защитный тупик.
— Сашка ты в порядке? У тебя кровь под носом, — мужчина стащил перчатки и мгновенно прижал ладони к ее щекам. Касание скажет больше, чем любые слова.
— Надорвалась немного, — хрипло кашлянула Сашка, слизывая соленую каплю.
— Немного?! Ну что за... — Сашка потеряла сознание, а Макс запнулся, таки не высказав девушке, какая она дура. Вместо этого принялся усиленно забирать себе ее усталость. Затем, пошатываясь, вылез из машины и пошел по крупицам раздавать эмоции и без того шокированным людям. Ничего. Пара дней головной боли — ничтожная плата за спасенную жизнь.
А сверху уже слышался гул вертолетов — то ли полиция, то ли журналисты. Неизвестно еще, кто из них раньше успеет.
В тупике псионики простояли до утра. На информационной панели по всем каналам крутили сенсационную новость — чудом удалось избежать повторения катастрофы. Репортеры, захлебываясь, наперебой расписывали все потенциальные ужасы, сокрушались доколе власти будут смотреть на проблему сквозь пальцы, во всевозможных ракурсах показывали место происшествия вперемешку с видеозаписями восьмилетней давности. Водитель рекламного щита, в миг ставший героем, запинаясь и млея от удовольствия, сотый раз вещал в камеру о божественном вмешательстве...
Сашку новости интересовали мало. Она беспрерывно звонила в больницу, но в ответ получала неизменное "сеть перегружена". Временами она легонько тянулась вдоль тонкой ниточки связи. Девочка не отвечала, но и нить не обрывалась.
— Ведь я бы почувствовала, если бы что-то случилось... — который раз твердила она, с надеждой гдядя на Макса.
Южную развязку они покинули едва не в полдень и сразу помчались в больницу. Всю дорогу Сашка сидела как на иголках и выскочила из машины еще на подъезде к главному корпусу, не дожидаясь, пока Макс припаркуется. С бешено колотящимся сердцем залетела на третий этаж и, тяжело дыша, остановилась. Сквозь стеклянную стену и полуоткрытые жалюзи была видна знакомая до мелочей палата. Белоснежные стены, металлические шкафчики, подоконник, на котором постоянно сидел Макс и кровать — ровная, идеально застеленная.
— Нет! Танечка!
Не чувствуя ног, Сашка прислонилась к стене. Чувствуя, что сейчас упадет.
— Ну что же вы, Александра Николаевна, — послышался за спиной голос Алексея Петровича. — Ничего не случилось. Перевели вашу Танечку в детское отделение.
— Перевели? Когда?
— Да вот только-только. Она ночью очнулась. Бодрая и абсолютно здоровая. Разве что похудела сильно — но оно и понятно, на капельницах-то... До утра подержали в реанимации, а потом перевели.
— Доктор, миленький, — от радости Сашка не сдержалась, быстро обняла доктора и чмокнула его в щеку. И лишь потом сообразила, что делает. Не положено псионикам касаться людей без необходимости. Сашка мгновенно отстранилась. — Простите. Простите, пожалуйста. Я просто...
— Да понимаю я, — добродушно усмехнулся Алексей Петрович. — Бегите уж. Она вас тоже ждет.
Сашка медленно на ватных ногах спустилась в детское отделение. Быстро нашла нужную палату, заглянула в приоткрытую дверь. Таня сидела на кровати. Рядом пристроился вихрастый конопатый мальчишка — тот самый неуловимый Зорик — и девочка увлеченно что-то рисовала на его загипсованной ноге. А по палате прыгали веселые солнечные зайчики — впервые с начала сезона дождей показалось солнце.
У Сашки подозрительно защипало в носу и мгновением позже из глаз полились неконтролируемые счастливые слезы. Сзади подошел Макс, бережно обнял девушку за плечи. Не в силах сдержаться, Сашка зарыдала в полный голос. И в тот же миг Таня подняла глаза, обернулась к ним и солнечно улыбнулась, словно говоря: "Ну что же ты плачешь, глупая... Я ведь говорила, что все у нас будет хорошо".
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
