Налево от полярной звезды

Официант, словно бы случайно, кладет нам на столик счет. Боится, что не заплатим или просто домой уже хочет? Мы с Ронни единственные, кто еще сидит в баре. Ненавязчивый такой сервис. Дорогие гости, не надоели ли вам хозяева?

Ронен лезет за кошельком.

— Ронни, я сам могу заплатить, — смотрю на него почти с ненавистью, — Я не нищий! И уходить отсюда пока не собираюсь!

— Что ты злишься? Тут все дорого, разве ты не видишь сам?

Ну и что, не обеднею, сколько можно демонстрировать мне свое превосходство? А потом удивляться, что я раздражаюсь. Конечно, скорее всего, я не прав, просто Ронен добрый, шедрый, заботливый, любящий. Тьфу! Одни достоинства. Нет, есть недостаток — толстяк. Мне становится смешно. Национальный спорт израильтян — вкусно и много кушать. Даже есть такая поговорка, что в Израиле едят один раз в день — с утра и до вечера. Потом бегают по медицинским центрам и лечатся от ожирения. Или глотают всякую разную ерунду типа "Гербалайфа", от которой все равно никакого толку нет. В последнее время Ронни тоже поддался этой моде и накупил каких-то таблеток, чаев, книжек. Мужественно голодает весь день, а ночью лезет в холодильник за пиццей.

— Не могу я тебя понять, — со вздохом говорит мне Ронен, — То ты бесишься, то смеешься, то какие-то дикие выходки у тебя, как сегодня утром. И, главное, пьешь. Я тебе так противен, что ты не можешь быть со мной трезвым?

— Был бы противен — давно бы ушел. Не говори ерунды, — вот уж не думал, что мой милый рассуждает на такие темы. Мне казалось, что его просто раздражает мое пьянство постоянное.

— И куда бы ты ушел? Тебе очень удобно со мной жить, за квартиру платить не надо, на всем готовом, никаких проблем.

Ах, вот, значит, как. Значит, ты так думаешь? По-твоему, я сам себя обеспечить не смогу?

— Я к тебе жить не набивался. Между прочим, когда мы познакомились, я жил один и самостоятельно. Это ты за мной месяц ходил, упрашивал, а теперь сам упрекаешь? Я тебе не мальчик, работаю, и вполне могу обойтись без тебя.

Я встаю, кидаю деньги на блюдечко со счетом. Интересно, можно ли отсюда на автобусе добраться до Тель-Авива. Сейчас уже поздно, а завтра уеду. Провались он пропадом, этот Кинерет вместе с этим уикэндом. Обидно, конечно, тем более, что в словах Ронни достаточно много правды. Я, действительно, привык жить, не думая о деньгах. Значит, буду отвыкать, вот и все. Еще обиднее, что Ронни абсолютно не принимает в расчет, что он мне далеко не безразличен. И деньги тут никакой роли не играют. Я люблю просыпаться рядом с ним, люблю его теплые большие руки, которые умеют быть такими нежными и ласковыми. Люблю все те глупости, которые он мне шепчет по ночам.

Но вот встало что-то между нами, а мы даже не заметили, когда это произошло. А это "что-то" все растет, отдаляя нас друг от друга. Мы из разных стран, из разных поколений. Нас намного больше разделяет, чем связывает. И, хотя мы пытаемся бороться, внешние обстоятельства часто оказываются сильнее нас.

В невеселых рассуждениях я провожу большую часть ночи и возвращаюсь в коттедж только под утро. Ронен спит, одинокий и несчастный на большой двухспальной кровати. Я сажусь на край, долго смотрю на его лицо. Нет, никуда я не уеду. Кто-то же должен сделать шаг навстречу первым. Если мы хотим быть вместе, значит, надо перебороть в себе то, что многие считают гордостью, а на самом-то деле это обыкновенное самолюбие, неумение сказать "я люблю тебя" тогда, когда это необходимо для обоих. Нежелание отказаться от своего "хочу", даже ради любимого человека. Вот сейчас я потихоньку заварю кофе, сделаю тосты, возьму маленький подносик с завтраком и пойду будить моего толстяка.

Посмотри, милый, ночь кончилась. Какое яркое радостное солнце встает над горами. И небо — чистое, словно глаза ребенка. И у нас впереди целых два дня вместе, у теплого ласкового озера. Давай оставим за перевалом наши ссоры, наши заботы. Бог с ними. Открой глаза — видишь, я улыбаюсь тебе, трезвый, как ты и хотел. И мы будем кататься на катамаранах, на байдарке, если ты в нее поместишься, пусть себе смеются, да плевать нам на них на всех. А потом будет наша ночь — жаркая, влажная. Она спрячет нас от любопытных глаз, укроет черным покрывалом, заставит забыть о делах, важных и второстепенных. Будет только любовь. И нежность. И желание продлить эту ночь до бесконечности. И, может быть, рухнет та нелепая стена между нами, которую мы сами выстроили, когда, утомленные, мы уснем в объятиях друг друга.

Я касаюсь небритой щеки моего друга, сначала ладонью, потом губами. И наградой мне за бессонную ночь на берегу — его счастливые глаза.

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

В старом Яффо

Я сижу за столиком небольшого рыбного ресторанчика в Старом Яффо. Вечереет, небо темнеет, наливаясь синевой, в которой все ярче проявляются крупные южные звезды. Густо-красное солнце бросает из-за горизонта последние лучи, зажигая пожары в окнах высотных гостиниц на набережной Тель-Авива. С моря тянет прохладой и острым запахом рыбы и водорослей.

Порт Старого Яффо — крохотный заповедник ветхозаветной старины под боком у шумного современного города. Причудливая смесь современной жизни нон-стоп и древних стен, помнящих христианских апостолов. Днем здесь шумит рыбный базар, вверх-вниз проходят многочисленные группы туристов, вооруженных фотоаппаратами и видеокамерами. Вечером зажигают свои огни рестораны, кафе, пиццерии. Вдоль побережья плавают прогулочные катера, сидят на волнорезе мальчишки с удочками. Что они умудряются поймать в грязно-зеленой воде с размокшими окурками?

Через несколько столиков от меня одиноко сидит молодой мужчина, лет тридцати. Курит, пьет кофе, не отрывая глаз от брызг, взлетаюших над каменным молом. Мне тоже одиноко, но я жду Ронена, мы договорились встретиться здесь, на нашем любимом месте в Старом Яффо. Кого ждет этот молодой красавец, я не знаю, но мне забавно придумывать и примеривать на него разные ситуации. Да и время бежит быстрее.

Солнце окончательно проваливается в море, Яффо накрывает бархатный жаркий южный вечер. Моего плеча касается знакомая ладонь — Ронни, как всегда, подошел незамеченным.

— Привет, как дела?

Ох уж это "как дела". Аналог знаменитого "how do You do". Неприлично ответить, что плохо, все должно быть "бэсэдер, all right".

— Нормально, как ты?

— Отлично.

Краем глаза я вижу, как красавец, которого я так долго разглядывал, неожиданно поворачивается и в упор смотрит на Ронни. Губы его кривит усмешка, пальцы комкают пустую пачку из-под сигарет. Он встает и идет к нашему столику. Ронен углубился в меню, размышляя, что же можно заказать — чтобы быстро и вкусно, но, подняв глаза, замирает.

-Здравствуй, Ронен, — красавец отодвигает стул и бесцеремонно усаживается. — А ты не меняешься.

— Гиль? Как ты здесь очутился?— Ронни явно растерян, эта встреча, похоже, выбила его из колеи.

Красавец Гиль откидывается на стуле и потягивается:

-Да так, гулял, зашел, я же еще помню твои любимые места в этом городе.

Ах вот оно что, видимо, бывший любовник...

— Может быть, ты нас познакомишь? — Гиля, кажется, забавляет происходящее.

— Да, конечно, Гиль, это Геня. Геня, познакомься, это Гиль.

Ну я и так понял, что это Гиль, а знакомиться ближе мне совсем даже и не хочется.

— Ты перешел на русских мальчиков, милый? — Гиль, пришурившись, рассматривает меня.

Вот чего не люблю — так это деления на "русит", "мароккаи", "сабров". Какая разница, с кем спишь? Было бы хорошо и уютно, а в землю одну ляжем, да и Бог у всех один, только зовут его по-разному.

— Молчаливый у тебя друг, Ронен, даже не поздоровался.

— Здравствуй, Гиль, — ну поздоровался я с тобой, что-то изменилось? Ты мне не понравился, Гиль, хоть ты и высок, красив и строен. Слишком дерзкие у тебя глаза, слишком откровенно ты даешь мне понять, что я для тебя — человек второго сорта. Но я вот с Ронни, а ты сидел один.

— Как живешь, Гиль, как у тебя — все хорошо? — Ронни тяготится разговором, это заметно, но Гилю все равно, он наслаждается неловкой ситуацией.

— О, Ронен, я живу прекрасно. Ты в этом, я думаю, не сомневался? Закажи мне кофе, ты помнишь, какой я люблю?

Наглый ты, Гиль, как трактор. Я бы ни за что так себя не вел, впрочем, у меня европейское, а не восточное воспитание. Да и какое тебе дело до бывшего любовника, если у тебя "все прекрасно".

Пока я размышляю на тему о разницах вкусов, воспитания и взглядов на жизнь, Ронен и Гиль начинают разговаривать более раскованно. Впрочем, расслабился Ронни — Гиль и так не смущался, изначально. Я прислушиваюсь — они говорят на "академаим" — высоком иврите. Вот это уже хуже, разговорную речь я понимаю, а вот высокий штиль мне пока не по силам — да и где мне учиться, не на фабрике же.

Официант уже накрывает столик, на моей сигарете тлеет длинный столбик пепла. Гиль, накрыв своей ладонью руку Ронни, что-то нежно ему воркует. Я решаю, что эту милую беседу пора прервать, и аккуратно роняю горящий пепел на запястье отставного любовника. Гиль резко отдергивает руку, глядя на меня яростными глазами. Ронен опускает голову, скрывая усмешку.

— Извини, милый, не успел дотянуться до пепельницы, — я виновато улыбаюсь. — Надеюсь, я тебя не обжег?

— Ничего, все нормально, — Гиль ответчает сквозь зубы, он в бешенстве.

Посверкай, посверкай своими красивыми глазками. Чем больше ты будешь психовать, тем я буду спокойнее. Мне, конечно, совсем не нравится, что ты нарушаешь наш тет-а-тет, но уж своего места я тебе не уступлю.

— Ронен, твой русский мальчик, оказывается, ревнив, — Гиль опять насмешничает, но уже более натянуто.

— Ты ошибаешься, — я улыбаюсь, демонстрируя свое хорошее настроение, — мне не к кому ревновать, не так ли, дорогой?

— Ой ли, Геня? Не зарекайся, — а глаза-то у Гиля злые. — Появится на горизонте какой-нибудь смазливый эфиопчик, поплачешь.

Я пожимаю плечами:

— Я не умею плакать, Гиль, разойдемся так разойдемся. Надеюсь, это произойдет не скоро.

Что же ты молчишь, Ронни, тебя забавляет наша перепалка? Развлекаешься? Я бы ушел, но оставлять вас двоих рискованно, а пикироваться с Гилем мне неприятно. Однако, он приземлился за наш столик надолго, это очевидно. Надеется вернуть Ронни? Вообще это нехорошо, что я ничего не знаю о бывших пассиях моего любовника. По-крайней мере, было бы ясно, как себя вести. Ничего, кроме неловкости — и даже не за себя, а за этого несчастного Гиля — я не испытываю. Так он откровенно пытается меня обидеть, а я вот не обижаюсь, хоть режь. Как говорил персонаж одного хорошего сказочного фильма — "не стыди меня, я человек без гордости". Гордость у меня, может, и есть, а вот читать мне морали, как собрался сейчас делать Гиль, явно не стоит.

— Значит, Ронен, ты содержишь этого мальчика? И много ты на него тратишь?

— Геня работает, Гиль, так что за мой кошелек можешь не беспокоиться, — Ронен еще не злится, но его явно задевает упоминание о деньгах. Тратит он на меня немало, но это добровольные пожертвования, так сказать. Сам я у него ничего не прошу.

— И много он получает? Сомневаюсь, что достаточно, чтобы от тебя не зависеть.

— Гиль, а у тебя, что, денежные затруднения? Тебя так этот вопрос волнует, может, тебе одолжить? Потом отдашь, когда сможешь, — я сама любезность.

— Я могу троих таких, как ты, содержать, — Гиль пренебрежительно отмахивается. — Оставь себе, на сладкое.

— Терпеть не могу сладкое, милый, мне бы чего поострее, — Ну, у кого быстрее лопнет терпение,— Ронни, мы будем кушать или ты уже беседой сыт? Мы ведь еще много чем хотели заняться этим вечером.

— Геня, а почему бы нам не пригласить Гиля в гости?

Чего-чего? В гости этого нахала? Ронен, если это шутка, то неудачная. Я в твоем доме не хозяин, но третьих-лишних мне не надо.

— А, может, я погуляю, пока вы тут поворкуете? — Похоже, что мое терпение иссякло раньше. Гиль довольно улыбается, Ронен, кажется, не против ночи на троих, а мне что делать?

Ронни примиряюще берет меня за руку:

— Геня, ты сердишься? Мы очень старые друзья с Гилем, давно не виделись, нам хочется поговорить.

Вот и разговаривайте, на здоровье, сколько угодно. И не надо мне морочить голову рассказами о старых друзьях. Судя по физиономии этого красавчика, тут дружбой и не пахло.

Я встаю, оставляя нетронутой тарелку, и молча иду вверх по набережной. "Погода была прекрасная, принцесса была ужасная", и настроение у меня прескверное. Ну и оно мне было надо — ввязываться в словесные баталии с этим Гилем? Пусть бы сидел, выделывался. Зато теперь я один, а он — с Роненом.

Вечер уже не кажется мне хорошим, одолевают злобные мысли о страшной мести, полном разрыве всех отношений, немедленном собирании вещей и срочном переезде. В размыщлениях на тему "я докажу вам, я отомщу вам" дохожу до дома. Окна нашей квартиры темны. Поднимаюсь наверх, открываю дверь. Расхаживаю по комнате, пиная все, что попадается под ноги. Гложет подспудное желание напиться, но, как назло, ничего подходящего, кроме пива, нет. Раздеваюсь, расшвыривая одежду, и заваливаюсь в постель. Провалитесь вы все пропадом!

Меня будят нежные легкие поцелуи. Не открывая глаз, бормочу что-то про желание выспаться, хотя бы раз в неделю.

-Днем отоспишься, милый, — голос Ронена доносится почему-то издалека.

С трудом разлепляю глаза. Это не Ронни!!! Гиль склонился надо мной, держа мое лицо в ладонях и касаясь губами моих губ. В коридоре горит свет, и я вижу, что там раздевается Ронен, а Гиль уже обнажен, и, видит Бог, более прекрасного тела я не встречал. Я ненавижу, когда меня будят, сказывается хронический недосып, Ронни это знает. Но нет сил сопротивляться бесстыдным рукам, ласкающим мое тело, дерзкому языку, раздвигающему мои губы, жарким волнам, поднимающимся изнутри. Среди беспорядочных мыслей, мелькающих в моей голове, — одна, самая яркая, — "как хорошо, что у нас в спальне такая широкая, мягкая и крепкая постель".

Потом я перестаю о чем-то думать и только чувствую, чувствую, чувствую...

...Днем я шатаюсь по квартире, как неприкаянный. Ронни спит мертвым сном, Гиль исчез где-то под утро, я даже не услышал — когда и как. Воспоминания о безумствах прошедшей ночи заставляют мои щеки гореть, а руки — дрожать. И больше всего на свете мне хочется вернуть жаркий слепой мрак, напоенный страстью.

Торопясь и обжигаясь, глотаю крепкий несладкий кофе. Становится немного легче, потихоньку отпускает туго натянутая струна вожделения, которая заставляет меня метаться от стены к стене.

Шарю в шкафу, доставая свои тетради. Широко открываю окно и усаживаюсь на низкий подоконник. Щелкаю зажигалкой, глубоко затягиваюсь. Передо мной чистый лист, надо мной — ярко-синее небо.

"Я сижу за столиком небольшого рыбного ресторанчика в Старом Яффо...."

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Арабо-израильский конфликт