Сын своего отца

Господин Донито с подозрением глянул на колдуна, но тот твёрдо выдержал взгляд старосты.

— Он — рыцарь и потомок рыцарей. Значит, как и все люди его круга, обязан уметь читать и писать. А умение врачевать ещё не вредило ни одному воину...

Крупный, мощный воин так надёжно сидел в седле своего скакуна, что создавалось впечатление, будто он родился конным. Его оружие и снаряжение отличались какой-то неуловимой добротностью, основательностью. Как и конь, всё его имущество казалось продолжением рук, ног и головы рыцаря, всё было подогнано, отделано, сбалансировано и притёрто для удобства владельца. Выбивающиеся из-под забрала седые волосы и рубец на правой щеке говорили, что мужчина немало повидал на своём веку, так что его спутнику, юноше с белым щитом, можно было положиться на своего попутчика.

Молодой человек, почти мальчик, кажется, едва вступил в возраст, позволяющий ему обучаться рыцарскому делу. И белый щит, притороченный к седлу, показывал, что в Рассе, по дороге в который ехали путники, эти двое попадут в известную своими Мастерами Школу Рыцарского Мастерства. Их выбор не удивлял никого из встречных или попутчиков: каждый достойный рыцарского звания волен выбирать место обучения. И в восточные земли нередко заезжали подобные гости изо всех краёв королевства.

Путь был дальним и долгим, коротали утомительные переходы чаще всего разговорами. Обычно юноша, что-то завидев, спрашивал, а его наставник обстоятельно, не торопясь отвечал, ссылаясь больше на свой опыт и практику. Если же речь шла о малоизвестном, в ход шли и слухи.

— Странно. Такие богатые земли, такие огромные пространства там, за горами, так много людей хочет туда попасть, а дорога лишь одна.

— Чего же ты хочешь? Рассы стали герцогами полторы сотни лет назад. Была тогда известна, в лучшем случае, десятая часть их нынешних владений. И никаких гарантий, что за горами опять не придётся столкнуться с нордийцами. Да и сейчас-то нет уверенности, что эти негодяи не встретятся нашим первопроходцам. Вот и выходит, что проще охранять одну дорогу вглубь страны. Так было, когда Парн построили для защиты от Диких из-за пролива. Так было, когда Кло ставили на тропе в Нордию. Так и Дор возвели, тогда — столицу герцогства. Это уже после сам Расс строить начали. Наверное, пока не убедятся, что с востока нордийцев можно не ждать, другой дороги в Расс не будет.

— А с севера?

— Э-э-э... В Северных горах проходов нет, кроме как через Кло.

— Я думаю, Чёрные Рыцари прошли бы...

Старик добродушно рассмеялся:

— Ты до сих пор веришь в сказки?

— Это не сказки, Хлодвиг! Мне рассказывали, что в Кло именно Чёрные Рыцари открыли замковые ворота и держались, пока не подошла подмога. Многие видели, как они сражались с мятежниками и нордийцами.

— Издалека, говорят, многие видели, а вот близко — никто. Даже мёртвых.

— Говорят, их нордийцы на куски порубили за то, что они половину их гарнизона положили.

— Это тебе не отец рассказывал?

Парень насупился:

— Ты же знаешь, что отец не любит вспоминать о том времени. И уж, не дай Всевышний, про герцога Парна помянуть... И не только он его ненавидит...

Воин сочувственно покачал головой.

— Понимаю. Я тоже Парна хороша знал.

Он улыбнулся, вспоминая минувшие годы.

— Он моим главным противником на турнирах был. Сильный боец. Я бы даже сказал — непревзойдённый. Я до сих пор не пойму его поведения, хоть столько лет прошло. Лучший друг короля, причём, не мнимый. И вдруг пытается его убить. У него в герцогстве — огромное войско, горные перевалы закрыть или в стенах отсидеться — проще некуда, а он, пальцем не шевельнув, бежит из своего замка, будто трус.

— А может, он и правда был трусом? Все говорят...

Хлодвиг недовольно оборвал:

— Сейчас всё, что угодно можно говорить. Не был он трусом! И честь у него была. Не испугался бы он умереть, даже проиграв, если бы его честь затронули. А он бежит, будто не хочет руки поднимать на вчерашнего друга. И это после того, как он его чуть собственноручно не зарубил. А потом оказывается в Кло и бьётся с нами, пока его израненного не схватили и в наш лагерь не поволокли. Я сам видел, как его тащили. Да тут откуда-то десятка два мятежников вывернулись. Пока я к нашим ребятам пробивался, они его так же на руках к Северным воротам унесли. Не много их тогда уцелело, но Парна всё-таки уберегли.

Старик несколько секунд помолчал, покачиваясь в такт шагам своего коня.

— Наверное, год прошёл после той драки. У меня уже вот эта памятка заросла.

Он коснулся пальцем шрама на щеке.

— И тут опять весть: не пришёлся наш герцог по нраву нордийцам. Захотели они его дом в Шипе спалить, да вместе с домом спалили свои верфи и флот, что стоял уже готовый к нападению на наши северные земли. После этого нордийцам и пришлось заключить с нами договор о посольствах, чтобы нельзя было незаметно войну подготовить.

Молодой человек усмехнулся:

— Хоть какая-то от него польза. Только из-за чего им убить его захотелось?

— Да в том-то, Кор, и загвоздка. С чего было убивать первого претендента на геммский престол перед самым нападением? Тем более, свою преданность нордийцам и враждебность дому Хайков он уже доказал. Не мог же он вдруг снова стать сторонником Геммы. Я знал Парна как твёрдого человека: сказал — значит сделал. А здесь такие метания. Не в характере герцога они. Чисто по-человечески жаль его. Столько хорошего мог совершить, а вместо этого развязал междоусобицу похлеще, чем Дарк во времена короля Артура.

— Ну, парень, не поминай меня лихом!

Седоватый лохматый кузнец припечатал свою лапищу к спине юноши, широко улыбаясь в курчавую бороду. Ради проводов он на полчасика ушёл из кузницы, оставив там следить за горном нового подмастерья. Порывшись в карманах, он вытащил что-то завёрнутое в тряпицу.

— Вот. Думал, думал, что тебе подарить... Ты хоть и сам себе всё отковал, но запас тоже не помешает. В сапог, если что, сунешь, может, когда и пригодится.

Мастер развернул, наконец, тряпицу, в которой лежал добротно сработанный метательный нож.

— Да что ты благодаришь? — расхохотался он басом. — Я же его по твоим рецептам ковал. Учился! Это я тебя благодарить должен, что меня на старости лет кое-чему надоумил.

Работать в кузнице было тяжеловато для шестнадцатилетнего паренька. Спустя неделю после того, как Эрг попал в полутёмное жаркое помещение, кузнец удивлённо высказал старосте, зашедшему проверить дела:

— Я думал, он через час работы ноги протянет, а он ничего, жилистый оказался. Постучит кувалдой-то, а как передохнуть — пот вытрет и бегом руки над огнём греть. Надо же, от такой работы мёрзнет! — загоготал он, ничуть не смущаясь Эрга.

— Ты не умори его, — ревниво предупредил Донито.

— Да я же говорю: он жилистый.

— Всё равно. И жилистого с непривычки надорвать можно.

Ещё через месяц довольный кузнец похвастался подмастерьем.

— Ну и чутьё у него на нагрев! Скажет: пора — так оно и есть. Я сперва проверял на разных сталях. Не-е! Надёжно! Я уж и проверять бросил.

— Смотри, если что не так, я не с него за то, что он ошибся, шкуру снимать буду, а с тебя, что проглядел! — пугал Хозяин.

А Эргу нравилась работать в кузне с её мелодичным перезвоном металла, яркими отблесками горна, звёздами раскалённой окалины. Его манил к себе огонь, а работа с железом доставляла истинное удовольствие. Он чувствовал себя при этом творцом, немного волшебником, который своими руками превращает бесформенный кусок металла во что-то полезное людям. Но самую большую радость доставляла работа, когда вещь получалась не только полезной, но и красивой. Он готов был возиться над каждой безделушкой часами, лишь бы она, выйдя из рук, радовала глаза. Именно таким подходом к делу юноша заслужил уважение не только местных жителей, но и старого кузнеца.

За два года тяжёлой работы он окреп, возмужал, раздался в плечах. Сохранив гибкость тела, поддерживаемую ежедневными занятиями, как приучил его Исповедник, Эрг приобрёл мощь настоящего богатыря. Сила кузнеца вместе с острым умом, отточенным стараниями Исповедника Пита, сделали его первым среди сверстников, которые предпочитали советоваться с ним вместо того, чтобы задирать молчаливого и незлобивого товарища. Тем более, в нём неожиданно для всех (кроме Исповедника) открылся настоящий талант.

Как-то кузнец отлучился по делу, оставив Эрга за себя. Тот от нечего делать выковывал гвозди, когда к кузнице подъехал один из стражников господина Донито. Ему требовалось сварить сломавшийся меч. Повертев в руках обломки, Эрг долго качал головой. Сталь оказалась твёрдой, но очень уж хрупкой.

— Верно, хрупкая, — поддакнул стражник. — Но если мягкую взять, меч, конечно, не сломается, но гнуться начнёт и затупится быстро. Вот если бы сделать так, чтобы он одновременно был и твёрдым, и мягким...

В голове Эрга что-то вспыхнуло, зазвенело в ушах, и перед глазами поплыли разноцветные круги. Так, что он от неожиданности схватился за наковальню. И в памяти тут же всплыли какие-то неведомые ранее слова: 'Япония', 'самурай', 'катана'... Они не говорили ему ничего, кроме того, что он ЗНАЕТ их, и знает давно, задолго до своего рождения, знает, что ему сейчас нужно сделать.

'Завтра схожу к Учителю', — промелькнуло в голове, и молодой человек уверенно сунул обломки в горн.

Стражник скептически поглядывал, как Эрг вытянул обломок с рукоятью в длинную ленту, раза в три тоньше первоначальной, а потом принялся сваривать её с двумя накладками из мягкого железа.

— Ты уверен, что этим можно будет сражаться? — усмехнулся он, когда юноша приступил к закалке.

— Поживём — увидим, — отрезал тот и, остудив клинок, рубанул им для проверки по толстенному железному пруту, лежавшему на соседней наковальне.

Стражник только крякнул от неожиданности. А после заточки меч смог рассечь и волос.

Исповедник внимательно выслушал Эрга и улыбнулся одними глазами.

— Ты прав, сынок. Это те знания, о которых я говорил тебе. Знания твоих родителей, что они передали тебе перед самой смертью. Они будут всплывать в твоей памяти ещё долго, может быть, всю жизнь, но всегда в тот момент, когда ты в них нуждаешься. Только позволь предупредить тебя: не насилуй свой мозг бесполезными попытками вспомнить что-то специально. Всё придёт само собой. Не торопись узнать то, что тебе ещё не нужно. Такое легко забудется.

— Но почему, Учитель? Почему я вспомнил опыт, знания оружейников древности, что меня не очень-то и волновало, а того, кем были мои родители, вспомнить не могу? Ведь мне это не даёт покоя всю жизнь. И почему мне нельзя даже спрашивать об этом?

Старик сокрушённо покачал головой:

-А я-то считал, что ты умеешь терпеть...

— Поймите, Учитель, я не хочу многого. Если мне объяснят почему, мне не так трудно будет томиться в неизвестности.

Колдун пристально поглядел в глаза своего ученика, и тот не выдержал пронзительного взгляда, опустил голову.

— Верно, я не всё рассказал вам. Я вспомнил... Нет, я ЗНАЮ, что от моего отца осталось рыцарское снаряжение. И что он хотел видеть во мне свою смену... Это всё, если не считать того, каким должно быть это оружие и снаряжение...

Исповедник удовлетворённо кивнул.

— Ищи ответы на свои вопросы сам. И вовсе не потому, что твоя память, — это ещё и память твоих родителей, а потому что ты не хочешь помнить истин, усвоенных ранее.

— Но, Учи...

— Ищи ответы на свои вопросы в себе и не торопись, — оборвал гостя старик.

— Какое оружие? Что за фантазии? — попытался отмахнуться Марс Донито, но не смог выдержать пристального взгляда приёмыша и, торопясь, словно опасаясь не успеть, он рассказал Эргу, вытащившему на белый свет своё наследство, всю краткую историй явления в деревню и смерти его родителей.

Глядя на задумчивого юношу, обложившегося вещами, староста с опаской поинтересовался:

— Что ты теперь будешь делать?

А услужливая память уже вынула из своих недр слова Исповедника: 'Он сам найдёт свой путь'.

Эрг пожал плечами:

— Для начала примерю и посмотрю, что нужно привести в порядок.

Старик Донито сам привёл парня к своим стражникам и дал им указание обучить Эрга основам владения оружием.

— Что, тебя тоже Хозяин решил в стражи определить? — покровительственно похлопал его по плечу Джафар, давний товарищ по играм, отец которого, прослуживший в страже всю жизнь, с согласия старосты готовил сына себе на замену.

Кроме Джафара у стражников обучались ещё двое ребят примерно одного с Эргом возраста, уже почти год готовившихся к вступлению в стражу прииска.

Вакансии на службу появлялись редко, и молодёжь трудилась в поте лица, чтобы при случае иметь как можно больше шансов. Наставник, выставивший Эрга на пробный бой с Джафаром, лишь кратко объяснив приёмы владения мечом, ожидал, что новенький получит хорошую трёпку. Так оно и шло первые две-три минуты. Но потом что-то неуловимо изменилось, и Джафар, неожиданно для себя, из лениво нападающего эксперта превратился в усиленно обороняющегося дилетанта.

— Это талант, — коротко констатировал стражник. — Он нутром меч чует. Если подучить, неплохой боец выйдет.

Эрг не спешил с ремонтом снаряжения. И не потому, что день занимала работа в кузнице, а вечер — занятия у стражников. Даже не из-за необычности доставшегося ему имущества. У него было какое-то чувство, что чем тщательнее он подготовится, тем обильнее будут плоды его грядущего успеха. Юноша ещё раз удивился, поняв, что меч отца выкован не совсем тем же способом, что изготовленный по наитию для стражника: слои металла в нём множество раз переплетались, перекручивались друг с другом. Он с трудом разбирался во множестве открывающихся ему тонкостей, не помешавших ему, в конце концов, довести дело восстановления отцовского оружия и снаряжения до конца.

Как всегда тщательно, он заново перетянул ножны; привёл в порядок арбалет, отковал к нему три десятка болтов. Наковал кучу каких-то непонятных мелких деталей и странных приспособлений, закалив их неведанным раньше способом. Перебрал каждую пластину панциря, поправляя по ходу повреждения. Строгой ревизии подверглись поручи, наколенники, перчатки, шлем и щит. К удивлению, значительная часть снаряжения оказалась из дорогой пластокерамики, с которой Эргу ещё не доводилось сталкиваться, а тем более — ремонтировать. Натренировавшись на прочих предметах, он надолго застрял с кольчугой, свитой из лёгкой и прочной керамики, становящейся пластичной при нагреве.

Покончив с кольчугой. Эрг, немного поразмыслив, выковал себе ещё один меч, по форме — точную копию отцовского, изрядно потрудившись над многочисленным свиванием проковкой заготовки. Лишь спустя пару недель утомительных перековок он подошёл к работе над отделкой лезвия и балансировкой оружия.

Кузнец, уже привыкший к странностям бывшего ученика, перешедшего на самостоятельную работу, тем не менее, не одобрил нововведения:

— Сколько стали зря в окалину перевёл! Как этой самой игрушкой сражаться-то?