Год ворона, книга первая

Ушастый, кажется,даже всхлипнул.

В общем так, мистерАлан, — подытожил Плотный. — Пока насникто не увидел, нужно отсюда тикать.Видишь вон тот кирпичный домик? — онпоказал на чернеющие в стороне развалинынебольшой газораспределительнойподстанции. — Давай-ка тело туда оттащим.Найдут его вряд ли раньше утра. Покаразберутся, не меньше суток пройдет.Здесь бомжей по пьянке лапти сплетаетбольше, чем детей за год рождается...

Не дожидаясьответа, Плотный взялся за одну ногупокойника и кивнул спутнику на другую.Ушастый, позабыв уточнить, какое отношениеко всему происходящему имеет плетениелаптей, со страхом и нескрываемойбрезгливостью вцепился в штанину. Ониповолокли тело к чернеющему прямоугольнику,как муравьи зерно, мешая друг другу, новполне целеустремленно. Управилисьдостаточно быстро. Когда же, завершивдело, вернулись под фонарь, оказалось,что у машины объявилось новое действующеелицо.

Со стороныцентральной площади городка от столбак столбу противолодочным зигзагом,громко ругаясь и спотыкаясь на колдобинах,двигался высокий широкоплечий парень.Траектория его движений была столь жекриволинейной, как у предыдущегообитателя этих недобрых мест, но вотпричина оказалась совсем иной. Прохожийбыл не то пьян в дым, не то, по новой моде,укурен или обколот. Правда, в отличиеот своего предшественника, он отнюдьне производил впечатления умирающего.

Плотный дернулУшастого за рукав, оба замерли на границесветлого пятна, которое тусклый фонарьотбрасывал на бугристый асфальт.

— Это Витек, контролерс базара, — прошептал Плотный. — Пустьпройдет, он как нажрется — буйный. Невидит нихрена, но вломить может посильнее,чем пятеро трезвых.

Пьяный, продолжаяупорно продвигаться к неведомой цели,наткнулся на стоящую поперек улицымашину. Остановленный неожиданнымпрепятствием, он долго и недоумевающесмотрел на странный предмет, неведомокак оказавшийся у него на пути. Затемвдруг быстро принял грамотную стойкуи почти без размаха нанес один за другимдва поразительно точных и быстрых дляего нынешнего состояния удара: левой вбоковое окно, правой в крыло.

Противоударноестекло «Тойоты» выдержало неожиданноеиспытание, но корпусу пришлось тяжелее.Экономные японцы давно пересталиштамповать "избыточно" крепкиедетали, и на крыле появилась глубокаявмятина. “Витек с базара” громко,энергично и очень выразительно выругался,потряс кулаками. Каким чудом он непереломал пальцы, осталось неизвестным.

— Моя машина! -трагически застонал Ушастый и попыталсяшагнуть вперед. Плотный остановил егопорыв одним движением руки, как шлагбаумопустил.

— Тихо, господинначальник! — прорычал он. — Видишь, какойлось? Если сейчас с ним завяжемся, тобудет драка, шуму не оберешься, народсбежится. — Что такое «лос»?

— Ну, этот, какего... Moose, по-вашему.

Сравнение буйногопарня с лесным гигантом произвело наушастого должное впечатление. Он засопел,окинул критическим взглядом фигурувандала, стиснул зубы от обиды и бессилияи остался стоять на месте.

Парень еще постоял,тупо уставившись на изувеченную машину,затем, что-то неразборчиво ворча,продолжил движение, время от временивновь встряхивая разбитой рукой.

После того, какшатающаяся тень растворилась в ночныхтенях, Ушастый наконец подбежал к машинеи начал охать, ощупывая крыло. Плотныйпрервал пароксизм страданий и чуть непинками затолкал его в салон.

Изнутри, с мягкихкресел, под чуть слышное урчание мотораи мигание лампочек приборной панели,улица за окном казалась декорациейтелеспектакля, где роль экрана выполнялолобовое стекло. Ушастый опасливо скосилсяна своего напарника, решительнымдвижением включил габариты и фары, нажална газ. Плотный, уже не требуясветомаскировки, включил радио. Салонзаполнили гитарные аккорды ихрипло-надрывный голос.

Душу сбитую дастертую утратами

Душу сбитуюперекатами

Если до кровилоскут истончал ...

Ушастый, скривившись,протянул руку, чтобы переключитьпрограмму, но Плотный его остановил.

— Подожди. Хорошаяпесня. Закончится, тогда и ставь чтохочешь.

Машина покрутиласьпо коротким улицам и покинула городок.

Залатаю золотымия заплатами

Чтобы чаще Господьзамечал ...

Минула пара часов,ночь подходила к концу. В далекойВирджинии американские офицеры, напрочьпозабыв о прерванном развлечении,готовились к сдаче дежурства. В Русе,на втором этаже добротного частногодома спал Плотный, не видя снов.Пострадавшая «Тойота», соблюдаядозволенный скоростной режим, мчаласьпо трассе в сторону Киева. Из салоназвучал уже не страстный бардовскийманифест, а нахрапистый белый рэп.

Собаки, все этовремя терпеливо ждавшие у забора, началиосторожно приближаться к неподвижномутелу, небрежно брошенному в кустах рядомс подстанцией.

2.Его звали Алан

Киевский“Биг Бен” — цифровые часы на башенкеотремонтированного Дома Профсоюзов— показывали семь ноль пять утра.Ярко-красная «Тойота» со свежей вмятинойна правом крыле съехала вниз по брусчаткеВладимирского спуска, пересекла Почтовуюплощадь, прошла по улице гетманаСагайдачного, вечно забитой припаркованнымимашинами и, не доехав до Киево-Могилянскойакадемии, завернула направо.

Боковой проездвыводил в лабиринт тихих улиц содносторонним движением. Подол, низиннаячасть старого Киева, район сам по себенесуетливый. Кварталы, расположенныев треугольнике меж Контрактовой площадью,Набережно-Крещатицкой и Верхним Валом,застроены невысокими домами и постоличным меркам практически безлюдны.Постороннему сложно обнаружить здесьнужный дом. Вывесок почти нет, так чтотрудно понять, где обосновался нужныйофис, чьи хозяева предпочитают здешнююреспектабельную неброскость базарнойпрестижности шумных и показушныхцентральных улиц. Или жилой особняк,стоимость которого ненамного уступаетмосковским ценам.

“Тойота”затормозила в трех метрах от крыльцадвухэтажного дома. На фоне сквернооштукатуренной грязно-серой стенысветлым прямоугольником выделяласьаккуратная дверь с табличкой на английскоми украинском языках: «Неправительственнаяорганизация. Американская лига социальныхисследований».

Чем занимаютсятихие американцы за дверью из белогопластика, скрывавшего двухдюймовыйбронированный лист, на Подоле зналидаже бомжи. Резидентура Центральногоразведывательного управления США имелаполулегальный статус и особо неконспирировалась. Однако попасть дальшетесной прихожей мог далеко не каждый,даже если он являлся счастливымобладателем синей паспортины с вытесненнымна обложке белоголовым орланом…

Улица была неширокой,места для нормальной парковки здесь нехватало, поэтому Алан втиснулся междудвумя огромными каштанами и закатилправые колеса на тротуар, что в Вирджинииобошлось бы ему в сорок долларов штрафа.Он поставил машину на стояночный тормоз,заблокировал ключом «Малтилока» коробкупередач и, прихватив сумку, выбрался измашины.

Парковаться вовнутреннем дворе ему как сотрудникурегионального представительства покачто не полагалось. “Ключевое словопока!” — подумал Алан, стискивая в карманедиктофон-флешку с бесценной фонограммой.Именно эта запись в самом скором временидолжна была обеспечить ему лучшиепарковочные места не только в этойзахолустной стране, но и дома, в самомЛенгли!

Пока же… Аланпокосился на изуродованное крыло, вкоторый уже раз скривился, как от зубнойболи, и, обреченно вздохнув, активировалавтосигнализацию. Убедившись, что машинапопадает в зону камеры наружногонаблюдения, он поднялся на крыльцо инадавил хромированную кнопку звонка.Внутри загудело, стукнуло. Дверь медленноотворилась.

Вдохнув полнойгрудью прохладный отфильтрованныйвоздух (Америка, Америка!), Алан вставилв щель карту пропуска и, дождавшисьподтверждающего кивка охранника запуленепробиваемым стеклом, свернул клестнице. По ней спустился в подвал, гдеза тяжелой металлической дверьюразмещались технические службы, архивыи складские помещения. Поприветствовавотставного сержанта «морских котиков»,что заведовал здешним хозяйством, гостьвыложил на стойку прихваченный из машинычерный полиэтиленовый пакет.

Сержант протянулв ответ чистый бланк. Пока Алан вписывалпечатными буквами в разграфленныеквадратики данные, обозначенные как«место», «время» и «особые условия»,охранник натянул резиновые перчатки,раскрыл пакет и вытащил из него тяжелыекожаные ботинки на толстой рифленойподошве. Сверив номера, нанесенные сбокуна рант, он осторожно отправил ботинкиобратно в пакет, а затем снял и бросилтуда же свои перчатки. В завершениепроцедуры хозяйственник взял заполненныйформуляр, сунул его в сканер, распечаталнаклейку, налепил на пакет и отнес вглубину хранилища. Обратно он возвратилсяс коробкой, в которой лежали совершенноновые ботинки точно такого же цвета иразмера.

Странная на первыйвзгляд церемония обмена обуви проводиласьдля всех, кто посещал военные городкии служила одновременно двум целям.Разовое использование снижало риск отвозможных радиационных и химическихзагрязнений, а налепленная на них пыльи грязь подвергалась анализу в лабораторияхЦРУ, что позволяло без особых затратполучать море ценной информации осостоянии контролируемых объектов.Щепотка обычной пыли зачастую можетрассказать больше иного лазутчика.

Аланпокинул склад и перешел к следующемуэтапу обязательной программы посещенияцентрального офиса, на этот раз сугуболичному — посетил уборную. Жители Украины,по его мнению, не придавали ни малейшегозначения вопросам элементарной гигиены.Алан работал в двухстах километрах отКиева, и ему казалось, что каждый километрот столицы относит по шкале времени нагод назад. В районных центрах примитивнымивыгребными ямами пользовались не толькорабочие и менеджеры, но даже многие региональные чиновники, что уж говоритьо поселках, в которых приходилосьпроводить большую часть времени. Поэтомусияющие белизной кафельные стены, мягкиебумажные полотенца, выдраенные до блескахромированные краны, безупречные зеркалаи благоухающие ароматизаторы, как ничтодругое, напоминали об Америке. “— Ясмотрела все ваши фильмы. — Я ходила вовсе ваши туалеты!”5…

Рабочий кабинетдля приезжающих регионалов был теснойкомнатой, всю обстановку которойсоставлял письменный стол и три кресла.Алан включил систему электронной защиты,выложил на стол ноутбук и подключилсяко внутренней сети офиса.

С рабочего столана работника смотрела фотография впростой рамке. Алану улыбался Том Клэнси,снятый на фоне книжных стеллажей, гдеможно было различить разноцветныекорешки его романов, коробки с фильмамии играми. Человек, придумавший ДжекаРайна, был для Алана путеводной звездой,а улыбка писателя даже в самые тяжелыевремена помогала прийти в хорошеерасположение духа. Алан вздохнул,представил себе, каким станет лицо шефапосле того, как скромный агент принесетсногсшибательные сведения, добытые согромным риском в результате сложнойоперативной комбинации, достойной статьсюжетом очередной книги Т.К. И углубилсяв работу.

Шеф прибывал вдесять, а по распорядку резидентурывоскресенье было рабочим днем.

3.Как отвратительно в России по утрам!

...Какупоительны в России вечера!...

Как же мне плохо…И на душе, и в душе, и вообще везде, гдетолько можно.

Где-то играетмузыка, то ли у соседей с широко открытымокном, то ли на улице. Дурацкая песеннаястрочка с занудным постоянствомповторяется вновь и вновь, сверлит мозгразболтанной дрелью. Один в один какмолитвы, что недавно показывали впередаче про буддистов. Только тебормотания пусть и нудные, зато в тяжкийпохмельный сон не лезут. Без мыла, затос ржавым сверлом. Вот ведь глупость же!Что по утрам отвратительно — каждыйзнает, кого не спроси. И вытья этого ненадо совсем!

Ах,лето красное, забавы и прогулки...

Как упоительныв России вечера!...

Надрываетсяголосишко, умножает мои страдания.

И вообще, с какогоперепуга “В России”? Я же на Украинеживу, самой обыкновенной. Или мы втихаряночью пограничные столбы перенесли?Смешно, ага. С бодуна и не такое приглючитьсяможет.

Так, надо прекращатьмозг напрягать. А то извилины ворочаются,черепную коробку расшатывают. Голова,соответственно, не болит даже, араскалывается. К горлу подползаеттошнота. С трудом сглатываю пересохшейглоткой. Фу, блин, во рту ощущение, будтоцелый караван верблюдов прошагал. Ониже ведь, суки плюшевые, не только плеватьсямастаки, но и гадить…

И глаза неоткрываются. Опухли и закисли, слизьсклеила веки. Пакость какая... Кое-какпротираю. Пока боролся со слепотой, слухобострился. Или организм просыпатьсяначал? На самом деле, неизвестный гундоситсовсем не то, что моя тушка расслышала:

Любовь,шампанское, закаты, переулки...

И снова проупоительные вечера. То ли песня на второйкруг пошла, то ли припев такой …циклический.

Вечера, ага, и ночитоже. Упоительны, лучше никак не скажешь...Кое-как, стараясь не дергать больнойголовой, поворачиваюсь на звук. Ага, воти источник. Не соседи, не окно, это всемой транзистор со встроенными часами,что временно исполняет обязанностибудильника, расхреначенного кем-то изкорешей-собутыльников. Из хрипатогодинамика голосит “Белый Орел”. Битыймолью, погрызанный крысами и воняющийнафталином.

Ох ... Сам дурак,зачем последнее слово подумал? От слова“нафталин” в нос бьет знакомым с детствазапахом. Тошнота, заблудившись в пустомжелудке, вырывается на свободу мерзкойикотой, пробегает по глотке противнойкислой волной.

Желудок трясет.Блевать нечем, даже желчь не идет. Ладно,прорвемся, хоть и не трубы. Если нельзяпревозмочь хворобу, надо хотя бы устранитьисточник зловредного шума. Героическитянусь к возмутителю спокойствия. Онстоит на казарменной тумбочке сполуоторванной дверцей. На одной петледверца висит, все никак не оторветсяполностью... Починить бы, но снова точнозабуду.

Пока дотянулся -столкнул по дороге переполненную бычкамикофейную банку. “Нескафе” — ведущийпроизводитель пепельниц!”. Фу ты нахер,какая чушь в голову лезет, нет бы чтополезное…

Полезное! Точно,ведь под радейкой, что надрывается про"упоительные вечера", двадцаткапоследняя лежит. Вчера, еще до отключки,заначил двадцать гривен на опохмел.Рука ощупывает всю поверхность тумбочки,но находит лишь пивную пробку. Забыв обосточертевшем “Белом Курице”, проверяюеще раз. Пусто.

Что сказать — уроды.Кто-то из вчерашних гостей спионерил,падло такое...

Так, теперь невздыхать, себя не жалеть, давешних гостейсуками не называть. Сам в дом пустил.Пытаюсь напрячь мозг. Болт. Моя “думалка”и в такой день насухую, без привычнойдозы, не работает, а уж после вчерашнегои вовсе ушла в глухой отказ. Вероятностьвспомнить все — ноль целых хрен десятых.

Вот только естьтакое слово “Надо!”. Денег не будет -ста грамм не будет. Так что, хоть яловая,а телись, вспоминай. А точнее, отвечайна три простых, но очень важных вопроса.Кто виноват, что делать и куды бечь? Неиначе как с будуна великие русские умыэти вопросы придумали. Под напором стольубедительных аргументов серое веществоначинает оживать. Со скрипом, конечно,но то херня — смажем.