Три Заряницы

День только занимался и утренняя прохлада приятно освежала, телеги мерно скрипели. Время от времени навстречу нам попадались редкие путники, как и мы едущие в Княжий град из своих хуторов. Поначалу, увидав нас, люди радовались и, подстегивая своих лошадок, спешили к нам, желая присоединиться к нашему обозу, но лишь только различали ведьмачьи плащи, делали охранные знаки и сворачивали с тракта на обочину, пережидая пока мы не скроемся за поворотом.

В полдень нам раздали по куску хлеба с сыром, но привала не сделали, ведьмаки спешили и не жалели ни нас, ни лошадей. К вечеру кони едва брели, и нам приходилось все больше плестись рядом с возами, жалея измученную скотину. И главное, ладно мы, но ведьмаки и сами были измотаны, а все равно упрямо шли вперед. Уже почти на закате было еще что-то на подобии привала, правда снова без остановки, нам просто разрешили отлучиться в придорожные кусты, а потом опять раздали по куску все того же хлеба с сыром.

Уставшая, полуголодная, злая и раздраженная, со сбитыми ногами я плелась в конце обоза, держась одной рукой за телегу с ненавистью глядя то на ведьмаков то на Красаву, которая почти не слазила с телеги, если только не хотела размяться. Глупо конечно, я же сама могла ехать так же, но дурная гордость во мне протестовала против такого проявления слабости. Сказывалось мое сельское воспитание, скотина впереди всего.

Только в густых сумерках мы распрягли лошадей для ночного привала. Мне казалось, я засну, как только рухну на землю, но предстояло еще развести костер, нарубить валежника и соорудить из него, хоть поганую лежаночку. Когда же я, наконец, свалилась на засланные рядном ветки, я еще долго ворочалась из последних сил сдерживаясь, чтобы не расплакаться от жалости к себе, прежде чем провалилась в тягучую пустоту.

А утром, с трудом очнувшись и разлепив тяжелые веки, я с удивлением увидела ведьмаков уже собранными у загруженных телег, абсолютно готовыми к новому переходу.

— Уууу! — простонала я чуть не плача, — гады! Все равно не встану.

Ехали мы второй день, а ведьмаков я уже ненавидела крепко. Особенно после того, как, не особо церемонясь, один из них быстро уговорил меня подняться пинком под зад.

Под вечер выехали мы на берег реки и ведьмаки велели нам слезть с телег. Берег высокий и скалистый, неровными обрывами спускался к блестящей водной глади, позади которой расстилался пологой равниной, уходящей в сизую дымку леса. Склон, опасный и обрывистый, лишь в одном месте был достаточно пологий, чтобы спуститься, не разгружая телег. У самой воды лежало несколько больших валунов, обозначавших брод. Телеги соединенные толстой пеньковой веревкой выстроили в ряд. Наперед поставили лошадей, что покрепче и ведьмаки велели Матвею переправляться первым из нас, аккурат за ведьмаком на головной телеге. Следом шла телега с Востриком. За ним была очередь Красавы, с той только разницей, что лошадь вел еще один ведьмак, а Красава восседала королевишной на возу.

Когда настала моя очередь переправляться, я только повыше подтянула подол и сунула в котомку свою обувку, чтобы ненароком не замочить. А потом, молча, побрела в воду, держась одной рукой за телегу и даже не глядя на ведьмака, который теперь управлял лошадью. Холодная вода просто обжигала ноги, но я терпела, и упрямо брела вперед, пока на середине реки не споткнулась о речной камень. Непослушные от холода ноги свело судорогой, я вскрикнула от боли, и колени у меня подкосились. Невольно дернувшись, я слишком сильно потянула край телеги. А в следующую секунду на меня уже летели мыслимые и немыслимые тюки и узлы с разной всячиной. Меня больно ударило чем-то по рукам, я выпустила подол, и он мгновенно скользнул в воду. За одну секунду он намертво обмотался вокруг оси колеса, все еще едущей телеги. Пытаясь схватиться за какую-нибудь опору, я неуклюже взмахнула руками, одновременно соскальзывая вниз. Меня затягивало под воду. Лопатками я уже чувствовала илистое дно, в рот, и в ноздри хлынула муть со дна реки, и я испугалась, что сама уже не выплыву.

— Тону! Ей же богу тону! — мысленно кричала я от ужаса. Страшней всего было еще то, что ноги мои перетянула натянутая осью колеса одежда, буквально привязав меня нему. Я барахталась под водой, пыталась грести руками, пиналась разъезжающимися ногами в илистое дно, пыталась вытащить наглухо затянутый подол, еще сильнее баламутя воду, пыталась схватиться за край телеги, но ничего не получалось, я уже ничего не видела и не слышала, я вообще уже ничего не чувствовала и прощалась с жизнью, когда какая-то сила оторвала меня от проклятого колеса и выволокла на поверхность, подняв телегу с моего бока и оборвав с оси подол моего сарафана.

Разжав глаза, и отплевываясь от воды, я, наконец, увидела, что это тот самый ведьмак в дорогом плаще, который теперь стоял рядом со мной такой же мокрый как и я, и удерживал одной рукой почти опрокинувшуюся телегу. Лицо его по-прежнему было закрыто низко надвинутым капюшоном, но я видела бьющуюся от напряжения жилку на шее, и уже не сомневалась, что это человек.

— Владыка, — услышала я, — прости нас, не доглядели мы, — оправдывались только что подоспевшие на помощь остальные ведьмаки, и принялись выравнивать телегу. Один из них, не церемонясь, потащил меня к берегу как куль с мукой.

— Живая! — пронеслось у меня в голове, когда я, наконец, выползла на берег и, согнувшись прямо у воды, прощалась с остатками съеденных еще в обед хлеба и сыра, даже не пытаясь сдерживаться от рвотных позывов.

Ведьмаки наконец остановились на привал, да и не удивительно, после такого купания. Поклажу нужно было просушить. К тому же, вечерние сумерки быстро ложились на землю, и ехать дальше в ночи было небезопасно. Они быстро развернули довольно большой шатер, где и скрылся их Владыка.

Владыка! Ну, надо же, вот угораздило! Я до сих пор не могла прийти в себя от того, что произошло и от того, что я еще живая.

Я сидела на берегу и, дрожа от холода, пыталась отжать свой изодранный и насквозь промокший сарафан. Переодеться мне было просто не во что, вся моя одежда пропала вместе с котомкой на дне реки, там же почили и совсем новые сапоги, так что очень скоро меня начала бить дрожь от холода, плюс ко всему, ссадины на ногах немилосердно жгли и кровили.

Матвей, добрая душа, наивно попросил Красаву поделиться со мной сухой одеждой.

— Ага, разбежалась, еще и одежду новую отдавай. Обойдется. У костра обсушится, царевна лягушачья. Обносочки ейные как раз к утру просохнут, — Красава явно не собиралась расставаться со своими нарядами.

Я как раз рассматривала свои разодранные колени, когда под ноги мне полетел узел с одеждой.

— Прикройся. Смотреть срамно.

Услышала я голос спасшего меня ведьмака. Красава прыснула со смеху. Я оцепенела на мгновение, обернулась на голос, но увидела только спину в черном плаще. Через секунду полы шатра за ним закрылись.

— И на том спасибо, — скривилась я, и, с трудом поднявшись, переваливаясь и, кривясь от боли, побрела к ивняку, росшему у самой воды, чтобы наконец переодеться в сухое.

Одежда была мужская, да и откуда женской-то взяться. Добротная рубаха с мелкой вышивкой по вороту, и темно синие штаны, плащ и мягкие кожаные башмаки. Не скажу, что на меня шито, но подвернув рукава и штаны, выходило все-таки лучше, чем мое тряпье. Все чистое и опрятное, хоть и не совсем новое. Недолго думая, я стянула с себя ошмётки мокрого сарафана, и натянула на себя сухие вещи, собрав все еще влажные волосы в подобие узла на затылке. К счастью, материна памятка, зашитая в сарафан, не утонула с остальными вещами.

Наконец отогревшись, я подняла свою бывшую одёжду, ставшую теперь мокрой тряпкой. Я хотела вытащить материн оберег. А не тут-то было. Зашила-то я его новыми, крепкими нитками, и они никак не хотели поддаваться, а намокшая ткань, хоть убей, не рвалась. Сил от усталости у меня уже не было, и я махнула рукой.

— Ладно, придется просушить и с собой забрать, главное, чтобы не потерять камушек. Выпорю в другой раз. — Решила я, и побрела обратно в лагерь, волоча за собой по траве хлюпающие полы сарафана. Ребята, спасибо им, уже наломали валежника и устроили что-то вроде лежанки, заслав его несколькими ряднами. На костре закипала вода, для которой Красава уже перебрала крупу и порезала лук с салом и кореньями.

— Явилась, пропажа. О, Господи, зачем ты это шмотье приволокла, хоть бы сухое было, спалили бы, а так. От уж несчастье сплошное, а не девка. Это ж надо такой дурой уродиться, — как бы между делом журила она меня, — и откуда ты только такая взялась?

Я только молча сопела, расстилая свой бывший сарафан на просушку. Мне не хотелось сейчас препираться, слишком уж я устала за сегодня, да и переволновалась порядочно.

— Ты ложись к костру поближе, — предложил Матвей, — а то, простудишься еще, после такого купания.

— А ты за нее не переживай. Её, ежели что, ведьмаки живо отогреют, — усусила меня Красава. Я молча уставилась на нее, не понимая о чем она.

— Как он кинулся-то? Я охнуть не успела, как он уже в воде был, можно подумать, эта дурища сама бы не выплыла, — она презрительно зыркнула на меня, — старый это фокус, подруга. Так и скажи, нарочно все придумала. Я еще до переправы приметила, как ты на него пялилась. А еще телушкой неопытной прикидывалась.

— С ума ты сдурела, Красава? Окстись! — я даже рукой на нее махнула. — Да я на том свете сегодня побывала, в ты...

— Угу! Как же! Знаем мы таких, святых да божьих. Слышали и даже видали, как это начинается. Вот уже и рубаху свою не пожалел.

— Да чему ты завидуешь?

— Вот только дуру из меня делать не надо.

Дурой себя скорее чувствовала я. Побожиться могу, что у меня и в мыслях ничего подобного не было.

— Ну и Бог с тобой, думай что хочешь. — Не выдержала я, и резко присела на приготовленную постель. — Я сплю, а вы как хотите. — Я свернулась клубком на рядне.

— Да ты че, Лукерья? Поела бы. Красава чего ты к ней пристала? — заступился за меня Матвей.

— О, вот еще один защитник выискался, — она раздраженно бросила нож и отвернулась.

Сон не шел. Обида на несправедливые слова не давала уснуть, и я полночи проворочалась, прежде чем всё случившееся отпустило меня, и глаза начали слипаться.

В итоге поспала всего ничего и под утро, когда ведьмаки пришли будить нас, была как вареная. Наскоро позавтракали и нам дали пять минут на сборы.

Я с трудом поднялась на негнущиеся после вчерашнего дня ноги и побрела к кустам, умыться и хоть немного привести себя в порядок. Вышла, шлепая большими на меня башмаками, когда телеги опять стояли собранные, и Красава уже сидела на возу, который вчера вел Владыка. Она победно усмехнулась, довольная моим неказистым видом и пренебрежительно пожала плечами.

— Страхолюдина.

Я молча обошла ее и уже хотела пройти дальше, когда меня окликнули.

— Стой.

Обернулась на голос и увидела вышедшего их шатра Владыку.

— Слезай, девка, — приказал он Красаве, — твое место, через две телеги впереди нас, как вчера ехали.

Красаву бросило в краску и, задохнувшись от обиды, она хмыкнула.

— Вот ещё! Там вещи не просохли. Что ж мне на мокром сидеть?

— Посидишь, не велика барыня, а не хочешь сидеть, пройдёшься.

Он подошёл к телеге и легко поднял ее с одного края, стряхивая Красаву. Та как куль с мукой скатилась на землю, и, громко визжа и ругаясь, ухватилась за борт телеги. Рука Владыки легла ей на плечо. Красава на миг замерла и испуганно оглянулась.

— Успокоилась? — она затравленно кивнула, — пошла вон, — оттолкнул ее ведьмак. Красава глухо вскрикнула, с трудом устояв на ногах, и, сверкнув на меня полными слез глазами, быстро побежала к впереди стоящему возу.

— Подойди, — велел мне Владыка, и я с опаской шагнула ближе. Меня легко забросили на телегу.

— С телеги не слазить, — прозвучал короткий приказ, и мы тронулись в путь.

Сегодня предстояло добраться до Княжьего града, и вскоре дорога опять повернула в сторону виднеющегося на горизонте леса.

Я сидела на возу, не смея шелохнуться, и с грустью смотрела на шедшего позади Матвея. Мне не хотелось сидеть рядом с хмурым ведьмаком. В отличии от Красавы, я не считала эту сомнительную привилегию преимуществом. Но меня никто не спрашивал, и тем более не собирался со мной считаться.

Одно было хорошо, ноги отдыхали, и наконец перестали так ныть и дрожать. Я взглянула на отдаляющуюся полоску реки и грустно вздохнула, не зная, вернусь ли я когда-нибудь домой.

— Болят? — спросил ведьмак, кивая на мои ноги, которые я невольно растирала всю дорогу. — Возьми, — в руки ткнули маленькую баночку из темно-красного стекла, — там бальзам специальный, вотрешь в раны, когда привал будет, полегчает.

Держала небрежно протянутутый сосуд, и не знала, что и думать.

— Спасибо, дяденька, уже почти не болит, — с трудом выдавила слова благодарности.

Он хмыкнул и отвернулся к лошадям, а я осторожно сунула драгоценный дар в свернутый в узелок оборванный сарафан. Стекло у нас стоило очень дорого и я боялась ненароком разбить хрупкую баночку.

— Вещей у тебя совсем не осталось? — снова обернулся ведьмак и я, молча, покачала головой.

— Сейчас лес проедем и на тракт повернём. А к вечеру в городе будем. Если рынок еще не закроется, купи себе пару рубах и что там надо, — на колени упал кожаный мешочек.

Я во все глаза уставилась на деньги и замотала головой.

— Не надо, — протянула ему обратно мешочек. — Я обойдусь.

— Интересно как? Мои вещи донашивать будешь? — насмешливо спросил он. Я покраснела и низко опустила голову.

— Я верну потом.

— Ты смотри, эти не потеряй. — Ведьмак отвернулся и подстегнул лошадь, а я с силой зажала мешочек в руке, боясь ненароком выронить деньги.

К полудню въехали в лес и на одной из полян неподалеку от лесного ручья остановились на короткий привал. Я слезла с телеги и, высмотрев у ручья место посуше, спряталась в тени разросшихся кустов, и начала втирать в ссадины подаренный бальзам. Открытые раны немного щипало, но спустя несколько секунд приятный холодок окутал израненные ноги и стало действительно легче. Вернулась на поляну уже не так хромая, и сама смогла забраться на телегу.

Глава 4

Солнце пошло на закат, и мы выехали из лесу и повернули к показавшемуся на горизонте городу. Княжий Град — наша столица и самый большой город в княжестве, славился далеко за своими пределами и привлекал много разного люда. Сразу за лесом тракт сошелся еще с двумя дорогами и стал намного оживленнее. То и дело приходилось уступать дорогу несущимся всадникам, диковинным крытым повозкам и просто телегам, едущим налегке.

Около стоящей у городских ворот корчмы нас обогнало несколько всадников и один, которому дорога оказалась недостаточно широкой, выхватил кнут и стегнул нашу лошадь, заставляя свернуть на сторону. Ведьмак, едва успел натянуть вожжи, удерживая испугавшихся лошадей, а всадник горделиво подняв бровь, проехал мимо и даже не посмотрел в нашу сторону. Правда, далеко уехать у него не получилось. Ведьмак коротко бросил какое-то заклятие и конь под ним вдруг споткнулся. Всадник не удержался в седле и, кувыркнувшись через голову, скатился в придорожную канаву.