Мои воспоминания о днях гражданской войны с Адмиралом Колчаком и еже с ним

Входя в дверь, мой знакомый приказал жене поджарить рыбки, что и было минут через 25-30 исполнено.

Мы сели за стол, рыба была подана. Тогда хозяин кричит жене: "А ну-ка, жена, дай там, что было". И вскоре на столе появилось полбутылки самогона. Тогда мой знакомый, наливая чайную чашку, подаёт мне. Я сначала отказывался, но потом, когда он стал сильно настаивать, я согласился. Поднося к губам, я сам не верил себе, что сижу за обыкновенным столом и за горячим обедом. Понухав, выпил, тут и удостоверился, что действительно "да".

После этого я приступил к обеду, за каковым до того разогрелся, что с меня пошёл пот. Потом был подан самовар, и после двух выпитых мною чашек чаю я был совершенно мокрый.

Кончив стол, мы сели покурить, где я разсказал своему новому товарищу всю свою биографию и о том, как попал в тюрьму.

Потом мне хозяйка — жена знакомого дала ещё с собой кусок пирога. Хозяин дал мне валенки, шапку, поддёвку и 10 руб. денег, указав, где находятся мои товарищи, пришедшие из тюрьмы.

Поблагодарив за всё хозяина и хозяйку, я пошёл по направлению, куда указывал новый знакомый.

Пройдя два квартала, я нашёл постоялый двор, как и говорил мне товарищ, указывающий, куда нужно идти.

Сдесь действительно был все товарищи, бывшие в тюрьме, тут-же находились и ранее выпущенные с "вольчим билетом".

Данный мне кусок пирога я тут-же разделил человекам 3-м, [26об] а когда хозяин постоялаго двора попросил за квартиру, то я отдал рублей 6 ему, т-к у ребят денег не было не у кого.

Ночь прошла хорошо, утром проснувшись, я убедился по окнам, что нахожусь на свободе, а когда оглянулся кругом, все спали, за исключением одного товарища, который не спит, сидит и чешет затылок. Я спрашиваю: "Что, товарищ, не спишь?" Он отвечает, что: "Не кимарится — шамать охота", — так как с тюремнаго обеда больше не едал ни чего.

Поговорив ещё несколько с товарищем, я предложил ему: "Пойдём по городу просить хлеба". Сначала он не соглашался, а потом согласился и пошли.

Войдя в первый намеченный нами дом, мы сразу встретились с организующейся городской милицией, которая сегодняшней ночью была уже вся сдесь, но отдыхали, за исключением одного дежурнаго, который ввёл нас в канцелярию и предложил немного обождать. Сам-же пошёл сообщить о нас Начальству.

Скоро около нас собралось человек 6, которые стали нас спрашивать: "Откуда мы? Где сидели? За что сидели?" и т.д., а потом стали один за другим нам подавать денег, каковых мы сдесь набрали 330 руб.

Скоро мы с товарищем стояли уже у Столовой и ждали, когда её откроют, и первыми обедали из двух блюд по 45 руб. за обед.

Пообедав, мы до постоялаго двора ещё зашли в несколько домов и в результате на квартиру принесли хлеба фунтов 30 и денег разделили по 300 с лишним рублей. [27] хлеб сы сразу-же сдесь выложили на общий стол, а деньги разделили на две части.

Вскоре прошёл слух, что всех вышедших из тюрьмы политических товарищей приглашают в Обще-житие, организующееся в какой-то школе.

В Обще-житие побежали все, т-к жить в "постоялке" было не возможно, потому что тут была грязь, духота, всюду валялись друг на дружке больные, умирали сдесь тоже ежедневно по человеку, по два ежедневно, а не выносили их по двоим и более суток.

Особенно смертность была среди "морфянистов", которые дохли, как мухи, мучаясь в судорогах, а умирали с такими страшными физиономиями, с высунутым на волю языком, при стиснутых зубах, с покосившимся на бок рылом и т.д. Одним словом, при самых искажающих человека физиономиями.

Обще-житие мы нашли скоро, где нам выдали по паре белья и направили в баню.

Пищу стали сдесь давать хорошую, хлеб белый и до сыта, так что мы скоро стали поправлятся.

Сдесь я снова встретился с т. Комшиловым (Кокшиным) И.А., который был не похож на себя, ходил, как тень, так как только что вышел из тюремной больницы.

Прошла неделя, нам стали выдавать денег, и при выдаче был дан наказ "деньги расходовать". Но я не понял, в чём тут дело, а поимел в виду, что [27об] от дома нахожусь в 2000 верстах, а поэтому думал, деньги пригодятся на дорогу и их хранил, за исключением того, что издержал 25 руб. на сахар и крендели к чаю.

Утром проснувшись, я заметил сильную беготню товарищей, спрашиваю: "Что это значит?" Мне отвечают, что: "Деньги не где не берут".

Вскакивая, я, как сумасшедший, побежал в город. Вбегаю в первую попавшую лавчёнку, спрашиваю фунт колбасы, мне весят — подаю деньги — берут, отсчитывают сдачу. Как вдруг вбегает в лавку какая-то женщина, называет торговца по имени и отчеству, говорит: "Деньги-то ведь прихлопнули".

— Как прихлопнули?

— Да нейдут они не где.

Тогда мой старичёк спрашивает с меня колбасу обратно, а я, показывая её, говорю: "Смотри, старик, у меня колбасы-то только половина, да и всякому-то слуху и ты не верь, давай сдачу-то, да мне идти нужно".

Сколько мой старик не канителился, отдал сдачу, и я побежал дальше, а он за мной-же дверь лавки закрыл, как закрывает на ночь.

Прибегая на толчёк, там наших уже было много, и все торощатся с деньгами, но их не кто не берёт, за исключением одного Китайца, который продаёт по 100 руб. на керенские банку сигареток. [28] на эту прелесть я издержал 900 руб, купив 9 банок сигареток, побежал в обще-житие.

Таким образом у меня из полученных 1000 руб. осталось только 50 руб. неизрасходованных, которые как для коллекции мною были прихвачены домой.

Прошло после этого ещё дня 2 или 3, нам об"явили, что можно ехать на родину, только нужно взять справку, за что находился в тюрьме, после этого ждать не кого не пришлось, все были готовы.

На дорогу нам было дано по 250 руб. денег, снабдили хлебом и колбасой, выдали удостоверение на право выезда из города Томска и удостоверение от Военно-Революц. Комитета Юридическаго отдела на право временной личности, и числа 2 или 3-го Января 1920 года мы выехали из гор. Томска.

По дороге я был очевидцем всего хаоса, оставленнаго нам в наследство от Колчака, главным образом на путях железных дорог, где были и разобранные пути, сожжённые вагоны, а них так же сожжены люди, на станциях разбиты все окна, подняты в верх водокачки и помещения. Одним словом, смотря на всё это, можно было ожидать возстановления транспорта не ранее, как через десять лет.

27-го Января я прибыл в гор. Н-Тагил, а 28 вновь был на Врачебной комиссии в Военкомате и [28об] зачислен снова в ряды Кр. Армии, но только не на фронт, а в Тагильскую Карроту.

Сыроедин [29]

ЦДООСО.Ф.41.Оп.2.Д.184.Л.13-29.