— А Вы говорите, Михаил Петрович, что это Вам не по силам — мягко укорил меня Кузнецов — сами видите, Вы сделали вполне приличный первоначальный набросок сил и средств, необходимых для этих операций.
— Кстати, Николай Герасимович, я тут подумал — может быть, имеет смысл заказать нашим инженерам проектирование управляемых по проводам бомб ФАБ-500, ФАБ-1000 и ФАБ-2000? — спросил я.
— Наверняка ведь нам придется договариваться и с Новиковым, и с Головановым — возможно, проще это будет сделать в том случае, когда мы сможем предложить им что-то полезное и для фронтовой, и для дальней авиации.
Кузнецов внимательно посмотрел на меня и медленно кивнул.
— Простите, Михаил Петрович, а как Вы вообще видите этот комплекс операций, разумеется, в первом приближении?
— Северные Курилы надо будет брать группировкой, базирующейся на Петропавловск-Камчатский — задумчиво ответил я — десант в Корсаков я пока не знаю, откуда лучше будет высаживать; дальше надо будет действовать по американской методике 'шаг за шагом', продвигаясь на юг по цепочке Курил, высаживаясь на один курильский остров за другим, отстоящий друг от друга на 100-150 миль, и быстро строя там аэродромы, чтобы десантное соединение и эскадра прикрытия все время находились под 'зонтиком' базовой авиации, раз у нас пока нет авианосного соединения.
— После захвата северных островов и южного Сахалина, и, сосредоточения там нашей группировки можно будет и начинать штурм Южных Курил, и готовить десант на Хоккайдо.
— Очень хорошая идея — подбодрил меня Кузнецов — конечно, прорабатывать ее надо будет по окончании войны в Европе, когда прояснится вопрос с трофеями, но вариант рабочий, Михаил Петрович, не сомневайтесь.
— У меня к Вам остался один вопрос, Михаил Петрович — Вы беретесь?
— Да — ответил я, глядя в глаза Николаю Герасимовичу.
Кузнецов резко встал, подошел к книжному шкафу, достал с полки бутылку коньяка, две рюмки и плитку шоколада, поставил все это на стол, точными движениями разлил коньяк по рюмкам, разломал шоколад — и произнес тост: 'За Флот!'
— За Флот — повторил я, чокаясь с создателем советского флота, скрепляя тем самым вступление в его команду — команду, членом которой я был с того момента — и на всю оставшуюся жизнь.
Сталин — размышления о прошлом, настоящем и будущем.
Ближняя дача, через неделю после разговора Кузнецова с Лазаревым.
Сталин закончил прослушивать запись беседы Кузнецова с Лазаревым — и, удовлетворенно улыбнувшись, подумал, как же эффективно можно манипулировать людьми, если есть соответствующий навык.
Собственно, он, давая Кузнецову это поручение, неявно подвел его к мысли взять Лазарева в свою команду — этим выстрелом он разом убивал нескольких зайцев: во-первых, Лазарев обеспечивался работой, соответствующей его настоящим талантам, во-вторых, аккуратно ослаблялся Берия, за годы войны набравший действительно колоссальную власть — Император не питал иллюзий по поводу своего ближайшего сподвижника, прекрасно понимая, что летом 1953 года военные просто опередили Лаврентия; в-третьих, Лазарев на посту первого заместителя Кузнецова куда больше устраивал и армейцев, и Берию, нежели любая другая кандидатура, по одной простой причине — да, он был патриотом флота, но, в отличие от многих других, он был готов учитывать интересы и сухопутчиков, и чекистов, так что с ним вполне реально было найти разумный компромисс; в-четвертых, самого Сталина Лазарев устраивал в очень большой степени — и в силу его профессионализма, и благодаря его несклонности лезть в политику, и благодаря его несомненному стремлению договариваться, а не писать доносы.
Сталину очень понравилась идея Лазарева создать ударное авианосно-линейное соединение под прикрытием замысла Исландской операции. Конечно, это была наивная, легко просчитываемая хитрость — но прав был и Кузнецов, часть армейской элиты могла поддержать этот замысел, если подать этот замысел в доработанном виде, а не в том, очень 'сыром', который предложил Лазарев.
Император понимал, что одно дело продавливать солидарное неприятие этому плану всей армейской элиты, и, совсем другое, если план Лазарева поддержат, пусть и с некоторыми оговорками, Василевский, Рокоссовский и Малиновский, займут нейтральную позицию Говоров и Толбухин, с оговорками выступит против Конев, и, резко против Жуков; в этой ситуации, ситуации раскола военной элиты, негромко сказанные слова 'Есть мнение, товарищи, что план товарища Лазарева следует принять за основу' будут не давлением главы государства на армейцев, а просто принятием им одной из сторон конфликта, с совершенно иным восприятием данного действия. Заодно можно будет начать изоляцию Жукова — уж очень товарищ любит быть самым главным.
Судостроителей тоже можно будет поставить на место, не восстанавливая их ни против себя, ни против Кузнецова с Лазаревым — кое-какие мысли на этот счет у Сталина уже появились.
Прошедшие год с небольшим Император вкалывал, как проклятый, поначалу пытаясь понять, что же после его смерти пошло не так, почему дело всей его жизни рухнуло — даже не потерпело поражение, а именно рухнуло, преданное большинством элиты при равнодушии или одобрении народа.
Возможностей для этого было достаточно — многие члены экипажа 'Воронежа' искренне пытались понять, почему рухнул СССР, собирая в Интернете разнообразные статьи, как публицистические, так и аналитические, экономические обзоры, имелись даже некоторые университетские учебники и серьезная статистика.
Постепенно стало ясно, что все не так просто — дело далеко не исчерпывается предательством и равнодушием, все намного сложнее и хуже.
Летом 1943 года Сталин был вынужден признать, что правило марксизма 'Господствующий класс всегда выращивает своего могильщика' следует толковать куда шире, чем это принято в советской практике; во всяком случае, были основания считать, что фундамент будущего краха СССР заложил Иосиф Виссарионович Джугашвили, известный также под псевдонимами Коба и Иванов, Салин и Сталин, отчего ему было особенно горько, подобно тому, как семена гибели некогда могущественной Испанской Империи посеяли ее создатели, Фердинанд и Изабелла.
Была, конечно, и существенная разница между королевской парой Испании и ним — у него изначально не было альтернативы, кроме гибели СССР, строительству предельно милитаризированной, очень жестко централизованной и идеологизированной Империи — тогда же, когда в начале 50-х появилась возможность для постепенной трансформации СССР в мировую торговую империю, со своей зоной свободной торговли и превращением советского рубля, напрямую обеспеченного золотом, в одну из мировых резервных валют, он просто не успел; тогда как испанская королевская чета, помешанная на католицизме, в принципе отвергала вариант строительства мировой торговой империи, последовательно и беспощадно строя мировую католическую империю — и их потомки продолжали методично идти этим путем, погубившим испанскую Империю, над которой некогда никогда не заходило солнце.
Само собой разумеется, о прямой аналогии речи не было, поскольку глупо сравнивать империю мануфактурного периода и империю индустриальной эпохи — но общие черты просматривались — с одной стороны, Испания некогда первой вступила в мануфактурный период, первой создала торговый флот и построила колониальную империю, так что шансы стать европейским и мировым гегемоном мануфактурного периода у нее были более чем хорошие — но она же сама, своими руками спустила эти шансы в известное сантехническое устройство, поставив своей целью строительство мировой католической империи любой ценой и любыми средствами; разумеется, результаты не заставили себя долго ждать — поскольку опора католицизма того времени, духовенство и дворянство, любовно консервировали средневековые порядки, охранявшие их господство, то производство неуклонно уменьшалось количественно и ухудшалось качественно, соответственно, экономика Испании держалась только на потоке драгоценных металлов и сырья из американских колоний, причем, значительная часть этих золота и серебра в Испании была проездом, немедленно отправляясь к злейшим врагам, протестантам Англии и Голландии, ведь товарный голод надо было как-то удовлетворять; качество испанских судов и орудий в условиях, когда распределение заказов все больше определялось 'конкуренцией' взяток чиновникам, почему-то все больше уступало англичанам и голландцам; жестокость подавления инакомыслящих множила не ряды лояльных подданных короны, но тайных врагов, ждущих лишь удобного случая, чтобы ударить в спину, и т.д., и т.п.; американское золото и серебро раздавалось феодальным владыкам, в виде безвозвратных субсидий, воевавшим против протестантов; с другой стороны, Советский Союз, ставший родиной уникальных социальных технологий, обеспечивших ему взрывной экономический рост в 30-е — 50-е годы, благодаря каковому росту и стали возможны и Победа, и послевоенное восстановление, и, в значительной степени, была заложена основа благополучия 60-х — 80-х, сам отказался от них — и это при том, что эти социальные технологии стали одной из основ японского 'экономического чуда', видимо, попав в страну Восходящего Солнца через японских военнопленных; далее, вместо ставки на интенсивное развитие была примитивная торговля сырьем, с дальнейшим проеданием и раздариванием полученных денег, банальная милитаризация экономики, совмещенная с фактическим запретом на экономическую инициативу снизу, процветавшую при Императоре в виде артельного сектора, дававшего 6% ВНП (это не фантастика; сейчас легальный малый производственный бизнес, если не ошибаюсь, дает меньше. В.Т.).
Как это ни парадоксально прозвучит, но, фактически, элиты Запада, всегда придерживавшиеся правила 'Экономика определяет политику' оказались более последовательными марксистами, чем советские лидеры, то дарившие сталелитейный комбинат в Бхопале индусам, то бесплатно строившие Асуанскую плотину египтянам, то просто дарившие советское оружие любому негритянскому вождю, догадавшемуся заявить, что он придерживается социалистической ориентации — и это вместо того, чтобы в обмен на наше оружие и экономическую помощь брать концессии на месторождения полезных ископаемых, плантации и транспортные узлы, получая прибыль в 100-300%, как это делали американцы; да им не приходила в голову мысль попросту закрепить за собой контрольные пакеты акций в построенных объектах; таким образом, политика диктовала растрату ресурсов советской экономикой, что весьма поспособствовало краху СССР.
Это происходило после того, как он потратил немалый кусок своей жизни на то, чтобы сломать систему, при которой деятели Коминтерна сладко жрали и мягко спали за счет нищей Советской России, под прикрытием лозунгов о пролетарской солидарности и мировой революции, выраженных восторженным дурачком с поэтическими наклонностями в таких строчках:
Нам снились папуасы на тачанках,
В буденовках зулусы, и в кожанках (эту глупость написал Евтушенко в поэме 'Братская ГЭС', но, настроения коминтерновцев всех мастей она прекрасно иллюстрирует В.Т.).
Не успело истлеть его тело — и все началось снова, быстро набрав такой размах, о котором даже не смели мечтать дармоеды, поставленные к стенке в 1937-1938 гг.
При этом он осознавал собственную вину — он не успел демонтировать созданную им систему 'военного времени', с ее безусловным подчинением первому лицу; он даже не успел заложить основы системы 'мирного времени', с коллективным руководством, ориентированным на экономику, как основу всего, базис, интересы которого обслуживает политика и охраняет военная мощь, имеющие, разумеется, свои 'куски пирога'.
Мысленно Император еще раз проклял Никиту, Леньку и прочую компанию деятелей со Старой площади — ну какие же фантастические неучи, знать не знавшие не только экономики и истории, но и не удосужившиеся уяснить для себя разницу между базисом и надстройкой, с бараньим упорством 'ставившие телегу впереди лошади'.
— Нет, хрен вам в глотку по самые помидоры, а не развал страны — яростно поклялся он сам себе — если Бог, Сатана, законы природы, инопланетяне, нас..ть, кто, это не важно, дали мне вторую попытку — не надейтесь отделаться новой чисткой, это слишком малая для вас цена; я не позволю себе сдохнуть до того, как создам и налажу новую систему власти, в которой у вашей проклятой касты не то, что не будет монополии на власть — вы будете сидеть, как мыши под веником, раскрывая свои поганые плевательницы только тогда, когда вам это разрешат.
Взяв себя в руки, Сталин начал неторопливо анализировать ситуацию.
Действительно, расклады внутри элит СССР продолжали оставаться очень непростыми, несмотря на все достижения и, видимую уже невооруженным взглядом Победу.
Была могущественная промышленная элита, осознавшая свою силу, неплохо организовавшаяся, готовая защищать свое положение — и сформировалась новая военная элита, не политизированная, в отличие от 'соколов Троцкого', пущенных в расход в 1937-1938 гг., но, куда более сильная, высокопрофессиональная, за время войны наработавшая неформальные связи; и, самое главное, эти элиты нашли общий язык, осознав общность интересов по комплексу вопросов, затрагивающих милитаризацию страны.
Император невесело улыбнулся, припомнив классическое высказывание Эйзенхауэра, сделанное в 50-е, в бытность его президентом, о военно-промышленном комплексе, имеющем опасно большое влияние на политику США — в СССР этот комплекс начал формироваться еще в конце 20-х — начале 30-х годов, и, хотя удалось пресечь его претензии на абсолютную власть в стране, выраженные в 'красном милитаризме' Тухачевского, к концу 30-х советский ВПК полностью сформировался, и, более того, обрел не только завидный аппетит, но и достаточные возможности для его удовлетворения.
Расклады были более чем неоднозначные — да, Сталин мог поставить к стенке любого отдельного представителя элиты ВПК, но воевать со сложившейся системой в целом было и крайне опасно для него, и, в любом случае, сулило огромные неприятности стране.
Предстояло в очередной раз пройти по лезвию бритвы — необходимо было сохранять и развивать ВПК ради обеспечения обороноспособности страны, и, в то же время, не дать ему надорвать экономику, как это произошло в мире 'Рассвета'.
Как ни странно, принципиальное решение этой проблемы Император нашел в опыте позднего СССР — а, методы реализации в опыте американского ВПК, в частности, фирмы 'Боинг'.
В свое время его до глубины души потряс доклад ЦРУ, составленный в 1991 году — в этом докладе рыночная стоимость неиспользуемого ресурса высоких технологий, имевшегося в СССР по состоянию на 1991 год, оценивалась в 11 триллионов долларов (и доклад, и цифра реальные — и это самая скромная оценка В.Т.).
Нехитрые расчеты показали, что считая период устаревания высоких технологий не более, чем в 20 лет, по минимуму, в СССР, в период с 1971 по 1991 годы, в среднем за год создавали высокие технологии стоимостью в 550 млрд. долларов — и это только технологии, и это в еще тех, не обесценившихся вконец долларах. Проще говоря, в советском научно-техническом комплексе, одном из мощнейших в мире, ежегодно омертвлялся основной капитал на такую сумму, под предлогом сохранения секретности — видимо, советское руководство не было знакомо с классической формулой марксизма 'товар — деньги — товар'.
