Южная пристань

— Вы боитесь смерти?!

— Конечно!

— Почему?

От странности вопроса Истров даже забыл о гибели города. На мгновение.

— Потому что хочу жить!

— Почему?!

— У нас нет времени на философию. Город можно спасти?!

Палла́да нахмурилась, кивнула:

— Да, наверняка можно. Кто-нибудь из гостей должен знать, что делать. И надо рассказать всё Се́нге и доктору Арбузикову.

— Э... да. Давайте скажем. А вы знакомы с Се́нгой и доктором?

— Нет. Сегодня я увидела их впервые.

— Но откуда вы знаете их имена?

— У меня очень острый слух. Я слышала, как они разговаривали. Пойдемте.

Однако доктор, лавочник и Прасковья уже пили спирт. Зазывали остальных, даже Никодима. Все отказывались.

— Они уже пьяны, — едва слышно прошептала Палла́да. — Им нельзя говорить, — они могут сказать другим, а испуганные люди на улицах будут мешать. — Она заговорила по-разляля́йски, обращаясь к Се́нге. Естественно, разляля́ец тоже понял, но странно, что понял и Никодим, потому что воскликнул:

— Чиво?! Зеркало...

Палла́да развернулась и вышла, за ней — разляля́ец, Се́нга, Никодим. Замыкал Истров.

Се́нга побежала будить мужа. Не сказав ни слова, ушел куда-то разляля́ец.

— А я — с вами? — спросил Никодим.

— Безусловно! — кивнул Истров. — Из всех моих знакомых ты лучше всех разбираешься в гостях.

— А то! И куды мы?

— В Гранд Отель, — ответила Палла́да. — Там наверняка можно найти гостя, который знает, как остановить исчезновение города.

— А как его искать? — поинтересовался Истров. — Кто из гостей может...

— Кто угодно. Придется спрашивать.

— Надоть спервоначалу столповиков поспрошать, — подсказал Никодим.

Палла́да кивнула:

— Да, вы правы. Жители мира Тысяча Столбов очень внимательны и ничего не забывают.

Прохожих по дороге почти не встретилось.

— Заразы боятся, по домам сидят, — авторитетно заявил Никодим.

— Откуда ты знаешь разляля́йский язык? — поинтересовался Истров.

— Да не знаю я его, у меня от его рот болит.

— Но ведь понимаешь?

— А чего там понимать?

— Разляля́йский язык действительно очень прост, — сказала Палла́да.

Дошли до помпезного здания Гранд Отеля. В холле было много иномирян — переговаривались, переругивались, бесцельно расхаживали.

Столбовика нашли сразу: Никодим указал на старика-мороженщика в зеркальной одежде. Палла́да спросила:

— Кто разбирается в зеркалах?

Пожевав губами, столбовик ответил:

— Дилри. Из мира Великих Лесов.

— Где он? — задав этот вопрос, Истров стал непроизвольно оглядываться.

— Его здесь нет. Он никогда не покидает мир Великих Лесов.

— А... а из тех, кто в городе?

— Га́нри. Но он пошел в канцелярию градоначальника.

— Зачем?

— Хочет получить какое-то разрешение.

— Идем в канцелярию, — решил Истров.

— Что с Зеркалом? — спросил мороженщик.

Палла́да открыла было рот, но Истров ее перебил:

— Именно это мы и пытаемся выяснить.

А Никодим сказал:

— Я тут поспрошаю ище, ага?

— Поспрошай.

В канцелярии было пусто. Но из одной комнаты доносились голоса: ругались чиновник с иномирянином в обтягивающей красной одежде.

— Мне необходимо покинуть город! — настаивал иномирянин. — Я обязан присутствовать на великом собрании всех народов!

— Вы думаете, я не хочу покинуть город?! — отвечал чиновник.

— Но вы же сами объявили карантин! Никто не может покинуть город, если это запрещено!

— Неужели вы думаете, что это мы не выпускаем гостей в их миры?! И корабли в море?! Да мы бы с радостью!..

— Но, раз карантин объявлен, то...

— Да причем тут карантин!

— Как это, причем?! Да поймите же вы, что в ваших интересах, чтобы я увидел ваше Зеркало!

— Да ради бога, смотрите! — чиновник указал на зеркальные дверцы шкафа.

— Вы что, издеваетесь?!

— Это я-то издеваюсь?!

Вмешалась Палла́да:

— Жители мира Великих Лесов очень законопослушны. Выдайте этому господину разрешение покинуть город.

— Да зачем?!

— Чтобы он ушел.

— Что?! Да пожалуйста! Ради бога! Пишу: "Подателю сего разрешается покинуть Южную Пристань"! Вот, печать ставлю! Удовлетворены?!

— Да, благодарю вас, — недовольно пробормотал Га́нри.

А Истров добавил:

— Кстати, карантин можно снять, эпидемии нет. Это оказалась не болезнь, а... в общем, в карантине нет смысла.

Когда Истров, Палла́да и Га́нри уже уходили, чиновник вскинулся:

— Подождите! Вы действительно можете... покинуть город?!

— Не знаю, — ответил Га́нри. — Собираюсь выяснить. Но, поскольку объявлен карантин, я без этого разрешения не могу предпринять никаких действий, чтобы покинуть город, это будет считаться нарушением.

У чиновника отвисла челюсть. Видимо, он недавно в Южной Пристани.

На выходе их встретил запыхавшийся Никодим:

— Я тама такое вызнал! Сюда, как со змеиной напастью началось, считай, сразу аж пятеро с мира Пляшуших Мантикоров заявились! И оне в венках из листьев были, во!

— И что? — хором спросили Истров и Палла́да.

— Так оне себя загубить решили, раз в венках, у их — так!

— Смертники? — спросила Палла́да.

— Ага, смертыньки ищут! А вы ж сами гутарили тогда, что город наш изо всех миров сгинул, так эт можно ток прям из города смикитить, так? Стал быть, кто эт смикитит, так он и сам сгинет, так? Потому и в венках своих зеленых!

— Вы правы, — сказал Га́нри. — разрушивший Зеркало и сам погибнет.

— Вы уже знаете? — понял Истров

— Про зеркало-то? Неужели вы думаете, я мог не заметить его разрушение? Но если обезвредить разрушителя до утра, достаточно прочитать несколько простых заклинаний, и Зеркало восстановится.

Теперь еще и заклинания. Что-то мифы города Южная Пристань не развеиваются ни в какую, и даже наоборот.

— А что касается того, где искать этого разрушителя... — продолжал Га́нри, — то наиболее подходящим местом в городе мне кажется разрушенная башня. Это... символично.

— Точ! — воскликнул Никодим. — Тама мантекоровцы! Оне как башню углядели — враз туда! Знаю я их!

— Не сомневаюсь, — очень тихо сказал Истров. Но Палла́да услышала реплику и кивнула. У нее же очень острый слух.

Истров все же высказал сомнения:

— Может, есть еще подходящие места? Вряд ли можно быть уверенным наверняка, что...

Однако Никодим и Га́нри не слушали Истрова — они вопросительно смотрели на Палла́ду, которая сосредоточенно нахмурилась, а затем кивнула.

— Да, они в башне. Я слышу, как бьются их сердца.

У Истрова в который раз за день отвисла челюсть.

— Значит — в башню! — решил Га́нри, и зашагал. Остальные — за ним.

Едва пересекли площадь, встретили Се́нгу и её мужа Те́верда, который уверенно заявил:

— Вы что-то выяснили.

Истров скороговоркой объяснил:

— Зеркало разрушают пятеро смертников из мира Пляшущих Монтико́р, они в разрушенной башне, мы идем туда.

— А вы уверены, что справитесь с пятью монтико́ровцами в одиночку? — спросил Те́верд, глядя на Палла́ду.

Почему в одиночку? Никодим, конечно, ещё ребёнок, но как же он — Истров?

— А ить точ, — почесал затылок Никодим. — Из нас усех ток Палла́да и могет монтико́ровца сдюжить... Мазýнцы лихо бьются, ток одна мазýнка не управится с пятью.

Никодим, значит, тоже считает, что кроме Палла́ды — остальные не бойцы? И Се́нга с Палла́дой не возразила, и Га́нри. Обидно, однако.

— Действительно, — заговорил Га́нри, — чтобы разрушить Зеркало, достаточно одного человека, а их пятеро, по-видимому, для того, чтобы мы не могли им помешать.

— Нужно обратиться в полицию! — сказал Истров.

— Не, — тряхнул головой Никодим. — Уся наша полиция супротив одного монтико́рца, что ястреб супротив сокола. Надоть сызнова гостей просить.

— Сызнова, — пробормотал Истров. И направился в сторону Гранд Отеля.

В холле гостиницы — столпотворение: иномиряне сидели, стояли, ходили взад-вперед.

— Глупо собираться в толпу во время эпидемии, — пробормотал Истров.

Его услышал плешивый мужчина за ближайшим столиком, иномирянин, потому что его одежда могла сойти за женское подвенечное платье, если бы не черная. Он сказал:

— Да не было никакой эпидемии! Глупость это была, зря все перепугались!

И что теперь делать, как искать бойцов в этой толпе? Снова спрашивать столбовика? Его еще самого надо найти... Истров забрался на стол:

— Глубокоуважаемые гости! Вы, видимо, знаете, что Зеркало разрушается!

Они, видимо, не знали, потому что многие сидевшие встали. А некоторые стоявшие, наоборот, сели, причем кое-кто прямо на пол.

Истров продолжал:

— Нам удалось выяснить, что Зеркало разрушают прибывшие из мира Пляшущих Монтико́р смертники! — Тут уже сели почти все, кто стоял. Некоторые — упали. Когда падала одна из женщин, одетая в облако тумана, тот развеялся, а под туманом не было надето ничего, потому Истрову пришлось продолжать, глядя в сторону, что, вероятно, снизило эффект:

— Мы знаем, что монтико́ровцы в башне, и чтобы с ними управиться, нам нужны бойцы.

По холлу прошло шевеление. Несколько иномирян встали, направились к Истрову.

Выглядят внушительно, мощно. Хотя и не все, есть среди них сморщенный старичок, хрупкая женщина, необъятных размеров толстяк... внешность бывает обманчива, но не до такой же степени!

Когда собрались все "ополченцы", вперед выступил Никодим и распорядился:

— Берем его, их и ее, а с остальных монтико́ровцы котлетов наделают, неча им... Ничё, сдюжим.

Среди выбранных оказались Те́верд и Се́нга, которые, вообще-то, не вызывались, просто стояли себе рядом. Те́верд нахмурился:

— Но мы не умеем драться. Мы умеем только танцевать.

— Ну так и станцуете, — пожал плечами Никодим. — Чего вам, жаль?

Те́верд тоже пожал плечами, мол — не жаль.

Кроме каменнодеревцев, Никодим выбрал женщину, правда с мускулами, которыми многие мужчины позавидуют, и в кольчуге, и мужчину, похожего на ящерицу. Нет, внешность у мужчины была вполне человеческая, но ломаная манера двигаться, неподвижное лицо и немигающие глаза наводили на мысль о рептилии. И одежда — пятнисто-зеленая.

— Может, нам имеет смысл вооружиться? — предложил Истров.

— Нету смыслу, — возразил Никодим. — У нас ежели ружжа какие будут, а монтекоровцы колдовать зачнут, так усе патроны наши повзрываются.

— Пойдемте к крепости, — сказала Палла́да.

Они вышли, за ними — многие иномиряне. Целая толпа провожает.

— А мы взади пойдем, — сказал Никодим, имея ввиду себя и Га́нри. — Чтоб, ежели монтико́ровцы нападут, то чтоб не на нас. Оне раньшее напасть могут, до крепости ишо. Га́нри беречь надоть, ему зеркало расколдовывать, а я мал ишо.

Толпа провожающих смотрела вслед, пока Истров со товарищи не скрылись за поворотом.

Никодим и Га́нри шли шагах в пятидесяти позади остальных, о чем-то разговаривали — время от времени слышалось характерное "не!" Никодима. Неужели им не страшно? Истрову было страшно. Очень. Кроме того, накатывало ощущение нереальности происходящего. Идет Истров по городу, который существует только для себя самого, под неподвижным солнцем. Рядом с ним — иглоухая девица в мужской одежде, не понимающая, почему можно хотеть жить, способная поставить сложный диагноз, только взглянув на пациента, и не желающая выходить замуж, за что попала на каторгу, да еще и сбежала оттуда. Кроме того, рядом идет семейная пара из мира со странным названием Каменное Дерево, они время от времени впадают в спячку. Не умеют драться, зато так хорошо танцуют, что и драться уметь не надо, что бы это не значило. А еще — похожий на ящерицу мужчина и похожая на мужчину женщина в кольчуге. А сзади — нечеловечески законопослушный колдун и мальчик, знающий больше любого профессора.

Истров решил отвлечься разговором:

— Как вас зовут?

— Меня? — весело отозвалась женщина. — Бру́нха меня зовут.

— Хм... похоже на Бру́нхильду.

— А как же! Бру́нхильду в честь меня назвали.

Истров удивленно уставился на Бру́нху. Хотел расспросить подробнее, но отвлек человек-ящерица:

— А мое имя — Шка́сс.

А что, человеку-ящерице подходит.

Бру́нха задорно тряхнула головой:

— Чувствую, веселая будет драка!

— Вы деретесь ради удовольствия? — спросил Шка́сс. Непонятно было, осуждает он Бру́нху или одобряет.

— Мы деремся ради славы! И потому всегда выступаем на стороне справедливости!

— Ну что ж, можно и так.

— А за что деретесь вы?

— Сегодня я буду драться за город Южная Пристань. Этот город стоит того, чтобы за него драться. А тем, кто решил его уничтожить, придется держать ответ, чем бы ни закончилось сегодняшнее... недоразумение.

Слова Шка́сса неожиданно воодушевили Истрова.

А вот и развалины крепости, покосившаяся башня.

Никодим крикнул Истрову:

— Вы бы тоже лучшее не спе́реду шли, а то мало ли чего...

Он прав, лучше не высовываться, предоставить дело специалистам.

Но отступить не успел — их атаковали. Метнулись из кустов размытые серые тени, одна — прямо на Истрова, которого страшным ударом, пришедшимся, кажется, на все тело, швырнуло на кусты. Перед глазами появились две размытые фигуры, белая и серая: они как будто танцевали сложный, невероятно быстрый танец, пока белая фигура не коснулась верхней конечностью головы серой, и та не завалилась. Белая фигура оказалась Те́вердом, серая — человеком в маске, монтико́ровец, по всей видимости. А на заднем плане по земле стремительно, как бильярдный шар после карамболя, катался серо-синий клубок. Клубок замер, затрясся, раздался отчетливый хруст, и синее — Палла́да, — отделилось от серого — монтико́ровца. Палла́да, резко поднялась, рванулась в сторону, где Шка́сс на невероятной скорости сражался с еще одним серым — сходились, расходились, руки и ноги мелькали вихрем.

Истров попытался двинуться вперед, хотя бы, чтобы лечь на землю, но пронзила острейшая, оглушающая боль в груди. Истров закричал... попытался закричать — не вышло, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, и это оказалось даже мучительнее, чем боль. Рот наполнился соленой кровью.

Мир закружился, помутнел, опрокинулся. "Это всё", — отчетливо понял Истров.

Но тут над ним появилось перевернутое женское лицо. Бледное, с неярко-зелеными глазами, драгоценным камнем на щеке, иглами на ушах, оно было божественно-спокойно и божественно-прекрасно.

В груди щелкнуло... и все прошло! Ничего не болит, можно легко дышать... Никогда в жизни не чувствовал себя лучше! Только привкус крови во рту остался.

Истров сел, собираясь поблагодарить Палла́ду за излечение, но ее рядом не было.

Все пятеро монтико́ровцев лежали связанные, четверо — собственными поясами, пятый — чем-то черным. Все что-то бессвязно бормотали.