Южная пристань

Александр Ромашихин, Алексей Дуров, я

Южная Пристань

Александр Ромашихин,

страница Александра: http://www.proza.ru/avtor/watson1

Пролог

В подвале Канцелярии Градоначальника всегда тихо и прохладно. Света одинокой тусклой лампочки, висящей под низким потолком, едва хватает, чтобы рассмотреть стоящие вдоль стен полки с картонными папками. Зато настольная лампа под зеленым абажуром ярко освещает заваленный бумагами стол. Худой старик с длинными, до плеч, волосами, одетый в поношенный мундир без погон склонился над столом, перебирая пожелтевшие и местами обгоревшие листы бумаги.

— Как мало достоверных документов сохранилось, — вздохнул он, откидываясь на высокую спинку жесткого стула.

Где-то в глубине помещения скрипнула дверь, и раздались твердые уверенные шаги, старик прищурился, пытаясь разглядеть, кто это нарушил его уединение. Высокий, хорошо сложенный молодой человек, лет тридцати остановился в паре шагов от стола и галантно кивнул:

— Здравствуйте. Позвольте представиться: Иван Семенович Истров, ассистент профессора Фангейма.

— Здравствуйте, очень приятно. А я — Архивариус, присаживайтесь.

— Да, я знаю. Но как вас зовут? — спросил молодой человек, усаживаясь на стул по другую сторону стола.

— А так и зовут: Архивариус, — старик усмехнулся в седые усы, — вполне приличное имя, вы не находите?

— Как-то необычно — я привык по имени-отчеству..., — смутился ассистент профессора.

— Ничего, скоро приспособитесь, — легкий взмах узкой кисти, словно закрывает тему имени. — Что вас привело ко мне, Иван Семенович?

— Мы прибыли в ваш город с целью исследовать происходящие здесь явления и развеять антинаучные мифы, распространяемые суеверными людьми. И я бы хотел получить от вас некоторые сведения об истории Южной Пристани.

— О, "антинаучные мифы" уже добрались до столицы, — Архивариус иронично усмехнулся, — а я не могу предоставить вам никаких достоверных сведений — только слухи, рассказы очевидцев, собственные наблюдения.

— Как это? — искренне удивился ученый муж.

— Видите ли, — старик развел руками, — практически никаких документов не сохранилось — войны, пожары, опять же землетрясение..., остались жалкие обрывки, которые я и пытаюсь как-то систематизировать.

— Ну, хотя бы расскажите, что вы знаете, — разочарованно вздохнул Иван Семенович.

— Это можно, — Архивариус улыбнулся и после короткой паузы продолжил: Полагаю, вы знаете, что бухта, вокруг которой располагается город, названа Крабовой за обилие этих морских тварей, обитающих в ней.

— Да, знаю, — утвердительно кивнул посетитель.

— По утверждениям историков люди жили на берегах этой бухты с древних времен, но годом основания города Южная Пристань считается год, когда по приказу Императора началось строительство порта и крепости, охранявшей вход в этот порт. Крепость благополучно пережила несколько войн, две осады и одно мощное землетрясение, она и до сих пор сохраняет свое военно-стратегическое значение, по крайней мере, по словам ее коменданта, — в последних словах Архивариуса прозвучала явная насмешка.

— Город действительно имеет очень выгодное географическое расположение, — пробормотал Иван Семенович.

— Разумеется, — легко согласился Архивариус, — и поэтому порт — самое оживленное и шумное место в городе, среди местных жителей даже бытует поговорка: "Порт никогда не спит". На причалах и в обширном лабиринте пакгаузов постоянно кипит работа. Вы, наверняка, видели множество лодок, баркасов, катеров, деловито снующих между берегом и стоящими на рейде большими судами. А расположившиеся вокруг порта таверны, кофейни, рестораны, гостиницы и отели никогда не пустуют — здесь можно встретить посетителей со всего света... и так называемого "внеземелья".

— Простите, а что это за "внеземелье" такое? — подозрительно спросил Иван Семенович.

— Внеземелье..., — взгляд удивительно синих глаз старика слегка затуманился, — как бы вам объяснить? Вот синематограф — движущиеся картины на стене, вы подходите вплотную и упираетесь в эту самую стену. А теперь представьте, что стены нет, и вы можете шагнуть внутрь этих картин, а те, кто находится там, могут точно так же выйти в наш мир.

— И где же такой "синематограф" находится? — ироничная улыбка тронула губы молодого ученого.

— В порту, — Архивариус улыбнулся в ответ, — наш порт также считается и самым опасным местом, не только из-за промышляющих вокруг разномастных преступников, но и потому, что там регулярно пропадают навсегда или временно люди, происходят удивительные явления и появляются странные существа, которые потом бродят по городу, пугая обывателей. Кстати, вы, наверняка, уже видели кого-нибудь из внеземелья. Припомните, на кого вы обратили внимание, когда вы сошли на берег.

— Ну, — Иван Семенович задумчиво почесал лоб, — мушкетера видел..., но я решил, что это актер местного театра отправился обедать, не удосужившись переодеться. А, еще там попрошайничал зеленый карлик в золотой одежде. И у дверей банка вместо швейцара была говорящая собака, но это, наверное, какой-то трюк.

— Нет, карлик наш, местный — просто мажется какой-то дрянью, чтобы обманывать приезжих, — в голосе старика прозвучало осуждение, — а вот мушкетер настоящий. И швейцар — это не собака, а один из представителей клана Неспящих, как они себя называют. Эти разумные существа уже давно появились в городе и зарекомендовали себя как превосходные охранники.

— Вы шутите? — со смехом воскликнул ученый.

— С некоторых пор я не люблю шутить, — глухо отозвался старик, — вам нужны доказательства? Если бы я не был Архивариусом, я бы просто отправил вас в порт и забыл о вашем существовании. Знаете ли, нужно прожить несколько лет в нашем городе, чтобы научиться возвращаться из внеземелья, но даже это умение не гарантирует безопасности. Впрочем, выйдя отсюда, вы можете спуститься по бульвару на набережную и посмотреть на гуляющий там народ. Поверьте мне, в Южной Пристани всего один небольшой театр, и актеры не имеют привычки выходить на улицу в сценических костюмах. Кстати, в сентябре пройдет ежегодная Большая Ярмарка, где будут торговцы из разных миров, и там вы сможете собрать массу доказательств.

— Уважаемый Архивариус, приношу свои извинения, — Иван Семенович наклонил голову, приложив руку к груди, — но все, что вы говорите, кажется совершенно невероятным.

— И, тем не менее, это правда. Конечно, внешне Южная Пристань не отличается ничем примечательным — такие же богатые и бедные дома, широкие и узкие улицы, как в любом другом городе. Но живут здесь не только потомки согнанных на строительство крепости рабочих, осевших после окончания службы солдат и матросов, местных рыбаков и людей, волею судьбы попавших в эти края и оставшихся жить в этом прекрасном месте. Скоро вы сами сможете убедиться в этом, — улыбнулся Архивариус. — А началось все с достопамятного землетрясения, после которого и стали происходить всевозможные загадочные явления. Знающие люди говорят, что в городе даже действует магия, как белая, так и черная...

— Магия!? — удивленно воскликнул молодой ученый.

— Да, да, — старик энергично кивнул головой, — не удивляйтесь. Вы ведь уже убедились, что попасть в город можно только по морю.

— Наша экспедиция как раз и прибыла, чтобы исследовать этот феномен, — задумчиво произнес Иван Семенович, — кстати, что вы о нем знаете?

— Ничего такого, что удовлетворило бы вас как ученого, — Архивариус снова усмехнулся, — многие люди полагают, что как раз после того страшного землетрясения, горная дорога, связывавшая город с остальной территорией страны, изменилась — долго петляя по горам, она приводит обратно. Вы ведь знаете, что такое лента Мёбиуса, с той только разницей, что, выйдя из города по Каменному Тракту на север, вы вернетесь по Охотничьему Проезду с юга. Конечно, находились смельчаки, которые пытались пройти напрямик через горы, большинство из них сгинули навсегда, а те, что вернулись, замкнулись в себе и на все вопросы путано рассказывают о зеркальном тумане, висящем за третьим хребтом, или говорят, что ничего особенного не видели, а после нескольких дней пути оказывались вдруг около города...

— Невероятно! Надо будет проверить, — в глазах молодого ученого вспыхнул азартный огонек, — а, может быть, это магия? Вы же говорили, что она здесь действует.

— Действует. Но вряд ли дело в магии, скорее, она — побочный эффект, — задумчиво и совершенно серьезно ответил Архивариус, — я однажды разговорился с очень интересным человеком из внеземелья, так он назвал этот феномен сдвигом в пространственно-временном континууме. Я так толком и не понял, что это такое, хотя он пытался мне объяснить. А насчет магии вам лучше обратиться к Марфе-гадалке — она живет на Большой Рыбацкой улице и знает всех магов в городе.

— Простите, — смущенно произнес Иван Семенович, — кажется, я опять неудачно пошутил.

— Зато я не шучу, — нахмурился Архивариус, — полагаю, я рассказал вам достаточно, чтобы не наделать глупостей и выжить в нашем гостеприимном городе. Прощайте.

Молодой ассистент профессора не успел ничего ответить и с изумлением увидел, как старик медленно растворился в воздухе. Настольная лампа пару раз мигнула и погасла. Иван Семенович Истров не был трусом, но ему вдруг стало невыносимо страшно, и он опрометью бросился к выходу.

Алексей Дуров,

http://www.litsovet.ru/index.php/author.page?author_id=12985

Лариса Коваль

1. Эпидемия.

Архивариус цедил кипяток из самовара. Тоненькая струйка воды стекала в фарфоровую чашку с горкой крупнорезанного листового чая. К потолку кухни возносилась паровая виньетка.

— Магию ему подавай, — ворчал он, — ленту Мёбиуса, феномен. Зачем, спрашивается? Ходят тут всякие. — Он немного подумал, продолжил: — Хотя, если он сумеет что-то понять и объяснить — это хорошо. Пусть пока разбирается.

Вытащил из верхнего ящика комода большой стеклянный шар, положил его в блюдце и спрыснул водой. Присмотревшись, заметил вслух:

— Не в ту сторону пошёл, там как раз на ленту Мёбиуса направление, если на неё попадет — год возвращаться будет. — Отпил чай и воскликнул: — Нет, так нельзя! Пока не поздно — надо ему мысли сменить, пусть сперва по набережной походит, в курс дела войдёт, с профессором посоветуется. Рано такому самостоятельно дела решать.

Он встал и направился в кабинет, подошёл к стеллажам вдоль стены: там, на полках, были расставлены всякие скляночки и бутылёчки, разложены разнокалиберные мешочки грубого полотна с надписями заточенным углём. Среди этого попадались довольно необычные вещицы, о назначении которых мог догадаться лишь посвященный. Впрочем, всё это богатство было видимым только хозяину.

Капнул в плошку из двух соседних бутыльков, помешал стеклянной палочкой. Смесь зашипела, и он быстро произнёс заклинание:

— Шарабарунатабуна!

И щёлкнул по-особому тремя пальцами.

Конечно, все эти заклинания могли работать и без жидкостей, но в этом случае магу приходилось отдавать больше энергии, которая не всегда восстанавливалась быстро: например, сейчас Архивариус чувствовал надвигающуюся мигрень и, к тому же, не сильную, но препротивнейшую простуду, на лечение которой потребовался бы не один час. А если бы маг сейчас потратил силы на заклинание, излечение заняло бы не меньше недели, ибо в таком состоянии потерял бы энергии в триста раз больше, чем в здоровом. Короче, осталось проверить результат своей работы и лечь спать.

Архивариус подошёл к столу: в шаре было видно, как Истров недоумённо покрутил головой, развернулся и двинулся в обратную сторону. Вдруг он хлопнул себя по лбу и остановился. Дальше посмотреть не удалось, потому что мощная волна приступа боли сразила мага наповал: схватившись за голову обеими руками, он лишь успел сесть на пол и тут же потерял сознание.

А Истров каким-то образом вновь очутился около входа в архив, замотал головой, разгоняя сон, но тут же понял, что не спит. `Магия — так магия,` — подумал он и решил последовать совету Архивариуса — прогуляться по набережной.

Не успел отойти от Канцелярии на пару метров, как к нему подскочил конопатый мальчишка лет тринадцати с золотистым вихром на затылке и с подкупающей прямотой спросил:

— Гостей смотреть идете? Морожено купите — покажу.

— Как тебя зовут?

— Никодим.

— Ты полагаешь, что я не смогу найти... хм... гостей на набережной без твоей помощи?

— Найдете! А ток кто ж вам разобъяснит, который гость откедова?

На набережной было достаточно прогуливающихся, однако выглядели они как обычные русские мещане или крестьяне.

— Ну и где же... гости? — с некоторым разочарованием спросил Истров.

— Нету. Ниче, ща увидим. А вона!

Истров уже и сам увидел — одетый в странную хламиду человек вел на цепочке существо, похожее на несимметричного паука. Бесформенное красное тело, ножки-прутики разной длины...

Истров замер, глядя во все глаза.

— Это из мира Гугýг гость, — важно объяснил Никодим.

— А... что это с ним... за животное?

— Это не животная, это растеняя, навроде нашей репы, ток ходит. Она завсегда за хозяином ходит, чтобы его кормить, хучь в другом мире забудь — сама тебя найдет.

— Тогда почему она на цепи?

— А это нашенское ихнее превосходительство наказали, что ежели кто из гостей со зверьем к нам заявится, дак чтобы зверь на поводке был, стал быть. А то такое приводят — страсть! Ну дак все на поводках и водят, у кого что с собой живое. Один, слиште? — блох своих на нитки посажал, а нитки к рогу попривязывал.

— К рогу?!

— А то! К левому переднему. Ток блохи у него не кусючие, а оне ток волосы чистили.

Истров хотел было расспросить про рогатого и блохастого гостя, но отвлекся на других гостей. Пожалуй, правильнее их будет назвать иномирянами. Но какие они были! Маленькие и огромные, синекожие, серокожие, радужнокожие, одетые в доспехи, шкуры и даже в облака тумана. Вот хрупкая девушка, одетая по-мужски: синие брюки, куртка, сандалии. Но странным было не это, а её невероятно экзотичная внешность: светлая кожа, резкие черты лица, необычный разрез глаз, очень плавные движения, короткие черные кудряшки на голове. И украшения: на правой щеке прикреплен прозрачный фиолетовый камень в оправе из белого металла, из верхушек ушей антеннами поднимаются тонкие прозрачные иглы.

— А это мазýнка, — пояснил Никодим.

— Амазонка?

— Не-е. Амазонки, оне с саблями. А это мазýнка, с Мазýна она. Ток вы на ее не смотрите много, она мужа ищет.

— Я женат!

— Ну дак и не смотрите.

Как тут не смотреть?!

— Она у себя на Мазýне мужа не найдет, — рассказывал Никодим. — У ней, видите, камень на лице сиреневыевый такой? Дак это она беглая каторжанка.

— Беглая?! Так ее ловят?

— Не-е, на Мазýне беглых каторжан не ловят. Убёг — гуляй. О, морожено!

Он показал на тележку с большим, красным, ребристым конусом, которую толкал старик в переливающейся как ртуть зеркальной одежде.

— Крем-брулю бери, — подсказал Никодим.

— Два "крем-брюле", — попросил Иван, протягивая две копейки.

Мороженщик сунул руки в конус и достал пару прозрачных вазочек, в каждой — по белому шарику с воткнутыми в них узенькими деревянными ложечками.

Никодим резво схватил свою порцию, вытащил ложечку, лизнул её, зажмурился, прицокнул. Истров тоже попробовал. Действительно вкусно, на лимонное похоже. Лизнул еще раз... уже не лимонное, ванильное! Более того, вкус мороженного менялся прямо на языке!

Они пошли дальше по набережной, смакуя мороженое, высматривая иномирян.

— А эти, — Никодим кивнул на миниатюрную женщину в черной одежде, которая везла на тележке спящего бородатого мужчину в белом костюме, похожем на пижаму, — с Каменного Дерева, оне месяцами спят, то мужики, то женщины. А потом — месяцами не спят.

Поразительно.

А вот еще один гость — в звериной шкуре вокруг бедер, босой, с длинными спутанными волосами зеленого цвета, а тело покрыто орнаментом, как на змеях.

— Это кто? — спросил Истров.

— Не знаю. Похож на разляля́йцев, да ток те не размалеваны совсем. И волосы у их короче... Не, таки разляля́ец, шкура видали какая? Такие звери ток на Разляля́е живут.

Иномирянин брел, пошатываясь и спотыкаясь. Вдруг взмахнул руками и рухнул на мостовую.

Истров бросился к упавшему, склонился — тот был явно без сознания. Никодим протянул:

— Разляля́йцы, вродь, не пьют.

— Нужно доставить его к врачу. Есть в городе больница?

— Ну, есть. На Малой Рыбацкой.

— Извозчик! — крикнул Истров, заприметив коляску.

С помощью недовольно хмурящегося Никодима Истров загрузил упавшего, приказал гнать в больницу.

Встретил краснолицый усатый толстяк, представился:

— Доктор Арбузиков, — потом заметил с неудовольствием: — Опять гость. И опять ваш покорный слуга не имеет представления, как его лечить.

— Вы же врач!

— Когда я проходил полный курс в медицинской академии, меня обучали излечивать людей, и только людей. Пожалуй, я мог бы назначить верное лечение животному, но — заметьте! — земному животному. Многие гости отличаются по своей анатомии и физиологии от нас с вами гораздо существеннее, чем, например, лягушки. Если я рискну лечить гостя, то слишком велика опасность навредить.

Тем не менее, он помог занести так и не пришедшего в сознание разляля́йца в приемную, стал осматривать. И развел руками:

— Я не знаю, что с ним. Пульс замедлен, температура понижена по сравнению с нормальными для человека, однако мы с вами совершенно не знаем, что характерно для разляля́йцев. Да и узоры на коже разляля́йцев мне до сих пор не встречались, это тоже может оказаться симптомом.

— Разляля́йцы вообще редкость, — вставил Никодим. — Про их и не скажешь ничего. — Он почесал веснушчатый нос и вышел на улицу.

— Что же делать?

— То же, что и всегда. Отправлю Прасковью искать врача среди гостей. Прасковья!

Вошла миловидная полная женщина, глянула на беспамятного разляля́йца, весело спросила:

— Сызнова гость приболел?

— Сызнова, — обреченно кивнул доктор.

-Так пошла я дохтуров меж гостей выспрашивать, что ль? Ток лучшее мне не с Гран Атели начать, а...

— Начинай откуда хочешь.

— Так мне иттить?

— Да иди уже! — отмахнулся Арбузиков и предложил Истрову: — Если желаете, оставайтесь на чай. Если больше пациентов не появится, я расскажу вам несколько весьма занимательных случаев из моей вот уже восьмилетней практики в Южной Пристани. Вы же приехали к нам развеивать мифы, вот и узнаете некоторые из них.

— А откуда вы знаете, зачем я приехал?

— Южная Пристань — маленький город, все про всех все знают.

Однако попить чаю не удалось — в дверь постучали. На пороге стоял напуганный толстяк, по виду лавочник, вместо "здравствуйте" залепетал:

— Доктор, у меня... — у него перехватило дыхание, и он принялся торопливо стягивать рубаху.

Истров невольно отшатнулся: на объемистом животе пациента проступал узор, аналогичный тому, что на коже разляля́йца. Пока что узор был гораздо бледнее, чем у иномирянина, но откуда-то взялась уверенность, что яркости еще прибавится.

Доктор Арбузиков явственно побледнел. Потом спросил:

— Почему вы так напуганы?

— А там малец какой-то прибегал, гутарил, что разляля́ец с таким вот художеством помер уже.

— Он еще жив, — успокоил Арбузиков.

— А... ну, мож он гутарил, что сомлел, а не помер тот гость. Так теперь-то что, доктор? Что будет-то?!

Доктор обвёл всех глазами:

— Эпидемия.

Доктор Арбузиков тяжело опустился на кушетку. Рядом со сжавшимся от ужаса лавочником.

Истров тоже испугался. До холодного пота, до сухости во рту, до дрожи. Он же прикасался к разляля́йцу... и зачем было это делать — валялся бы проклятый иномирянский гость посреди набережной!

Захотелось куда-то бежать, что-то срочно предпринимать... да хоть приставать к иномирянам — лекарства от "змеиной кожи" требовать...

"Змеиная кожа"... подходящее название иномирянской заразы придумалось, и от этого стало немного легче. Когда у врага есть имя...

И все равно хотелось выбежать из больницы, рвануть, куда глаза глядят.

Доктор Арбузиков, кажется, прочитал намерения Истрова, потому что сказал помертвевшим голосом:

— Вам лучше не покидать больницу. Вполне возможно, что вы заразились и теперь являетесь разносчиком.

— Что же нам делать...

— Дожидаться Прасковью.

— А если она не найдет врача?!

— Хоть один из гостей да знаком с медициной, а в других мирах она зачастую продвинулась... Кое-что нам кажется магией.

— Нам просто сидеть и ждать?

— Да. Впрочем, можно сделать кое-какие анализы.

Доктор взял кровь у разляля́йца и лавочника и засел за микроскоп.

А Истрову осталось только вышагивать по пустой больнице, мучаясь страхами. Рассчитывал жить долго...

Когда в очередной раз проходил мимо лаборатории, доктора перед микроскопом не было. Обнаружился он в приемном покое, — вертелся голый перед зеркалом и хмуро рассматривал бледный, едва проявившийся "змеиный" узор на груди, животе, ногах, спине, ягодицах...

Истров остолбенел, потом судорожными движениями задрал рубашку и уставился на свой живот. Да, вот они, пока еще малозаметные ромбы и прямоугольники. Как ни странно, Истров успокоился.

— Доктор, я хорошо себя чувствую, может эти узоры... не опасны?

Арбузиков отрицательно покачал головой:

— Отсутствие жара, тошноты и других симптомов свидетельствует, что организм не борется с инфекцией. В то же время, наличие на коже узора, к тому же прогрессирующего — очень серьезный симптом... Давайте выпьем. Никогда не пил медицинский спирт...

Но и спирт выпить не удалось — прибежал еще один пациент с симптомами "змеиной болезни", — трясущийся, зареванный, бледный Никодим. Благодаря этой бледности был заметен чёткий змеиный узор на руках, лице и шее. Пришлось успокаивать перепуганного ребенка: Прасковья придет, врача приведет. Затем пришел чиновник из канцелярии, спросил, не переступая порога:

— Доктор Арбузиков, в городе эпидемия?

— Да, — твердо ответил тот.

Чиновник испуганно выдохнул, уточнил дрогнувшим голосом:

— Его превосходительству придется объявить карантин? Запретить выход в море?

— Это будет верное решение. Нельзя допустить, чтобы эпидемия распространилась по Империи. -Он решительно закрыл дверь.

Истров спросил:

— Откуда они знают?

— Южная Пристань — маленький город. Давайте все же выпьем. И лавочника пригласим.

Но им снова помешали — едва доктор выставил на стол бутыль, как заскрипела дверь, и послышался голос Прасковьи:

— Ох, страсти, ох и страсти!

Доктор буквально подскочил, крикнул в коридор:

— Ты нашла врача?!

— Не, не нашла. Я врачиху нашла. Аж двух! Вот эту и еще одну, она потом придеть.

Вместе с Прасковьей в приемную вошла уже виденная Истровым женщина с иглами на ушах и камнем на щеке.

— Мазýнка! — обрадовался лавочник, а лицо доктора буквально полыхнуло надеждой. И появившийся в дверном проеме Никодим расплылся в улыбке. Очевидно, мазýнцы — лучшие врачи в мире... во всех мирах.

Нежным мелодичным голосом иномирянка обратилась к Арбузикову:

— Это вы больны?

— И я тоже...

— Вы слишком возбуждены, вам нужно успокоиться, — доброжелательно произнесла женщина.

— Ну так успокойте меня!

— Но вы действительно напрасно волнуетесь, ваша болезнь незаразна и неопасна, достаточно проявлять сдержанность в еде, отказаться от жирной и острой пищи, крепких напитков, — и ваши желудок и печень восстановятся.

— Это я и сам знаю! А как же узоры?!

— Узоры? Какие узоры?

Доктор задрал рубашку — змеиная расцветка была видна отчетливо. Впрочем, она была видна уже и на лице.

— Я не вижу узоров, — сказала мазýнка. — Вероятно, дело в том, что мы видим по-разному.

— Ага! — подтвердил Никодим. — Мазýнцы, оне черных ворон серыми видят, а чаек — так и желтыми даж!

Мазýнка спросила:

— Вы не будете против, если я посмотрю на вашу кожу внимательно?

— Нет, конечно!

Чтобы посмотреть внимательно, иномирянка закрыла глаза. И сообщила:

— На вашей коже присутствует некий необычный микроорганизм. Очень жизнеспособный, но совершенно безопасный. Не опаснее нанесенной на кожу краски.

— И все?! Тогда почему разляля́ец впал в летаргию?

— Кто такой разляля́йец?

На ходу заправляясь, Арбузиков повел ее к разляля́йцу, Истров пошел за ними, а лавочник остался сидеть с глуповатой улыбкой на лице. Истрову тоже хотелось счастливо рассмеяться: зря волновался!

Увидев беспамятного иномирянина, мазýнка сказала:

— Это не разляля́ец, это... — и выдала серию странных, каких-то механических звуков.

— О-ой, — протянула вошедшая Прасковья. — Мы такого не выговорием.

— Потому и называем их разляля́йцами, — объяснил доктор.

— Я понимаю, — сказала иномирянка. — Это разумное существо здорово, просто употребило слишком много кофеина. Со временем оно придет в себя. Хотя, если нужно, процесс может быть ускорен.

— Дак это оно потеребило какого-то кофина?! — возмутилась Прасковья. — И где взяло-то?! У нас кофинов сроду не было!

— А что происходит в городе? — спросил Истров.

— Дак страсти! Чаво ток не гутарят — и что люди в змей перетворяются, и что чешуей обрастают, и... А их превосходительство ишо и в море ходить заказали, чтобы заразу не выпустить. А рыбари-то про напасть со змеями прослышали, детишков с жинками в лодки посажали, да и поплыли в море. Да ток завернуло их.

— Кто завернул?

— Само завернуло.

— Какое само?

— Дак гутарю — само завернуло!

Истров хотел еще раз переспросить, что там за само, но припомнил, что его тоже днём как-то само завернуло обратно к канцелярии, и замолк, а Прасковья продолжила:

— Оне поплыли, глядь, — сызнова к берегу плывут. Оне завернули сызнова в море, а глядь — к берегу!

— Это... это так карантин действует?! — несказанно удивился Истров.

— Не-е, — замотал головой Никодим, — ихнее превосходительство колдунства не знают, оне ток бамагу подписали, что из города ни-ни. А завертывает — эт другое что.

Мазýнка неожиданно вышла. А из коридора послышался звонкий женский голос со странным акцентом:

— Врача вызывали? — и вошла еще одна виденная Истровым на набережной иномирянка — там она спящего мужа на тележке везла. — Кто больной?

Ей указали на разляля́йца.

— Что с ним? — спросила она, доставая из сумки какой-то маленький прибор.

— Он употребил слишком много кофеина, — ответил доктор. — Только вы к нему не прикасайтесь: его узоры могут передаваться, как инфекция.

Она кивнула, стала прикладывать приборчик к груди, ко лбу, к рукам беспамятного разляля́йца. Подтвердила диагноз:

— Да, слишком много кофеина, — и вынула нечто похожее на браунинг и приставила к шее разляля́йца.

Она что — хочет застрелить пациента?! Избавить от мучений?! Истров хотел помешать ей, но не успел: "браунинг" тихо пискнул, и женщина убрала его со словами:

— Скоро придет в себя. А узоры не опасны, вероятно, их можно удалить.

Доктор впечатленно поднял брови, покачал головой. Спросил, видимо, желая пообщаться на профессиональные темы:

— Как вас зовут?

— Я — Се́нга.

— Арбузиков, Фридних Рахметович. Будем знакомы...

В этот момент пришел в себя разляля́ец: открыл глаза, сел на кровати, оглянулся. Глаза без зрачков, однотонно-серые.

Вдруг он вскочил и набросился на доктора — схватил за шею, прижал к стене, что-то зло заскрежетал на своем языке. Истров хотел было помочь, но мешала застывшая столбом Прасковья — и оттолкнуть ее некуда, и не протиснуться.

Сдёрнув с крюка полотенце, проскрежетала что-то по-разляля́йски Се́нга: видимо, оскорбление, потому что разляля́ец отпустил доктора и бросился к ней, но маленькая, хрупкая Се́нга захлестнула руку массивного разляля́йца полотенцем, вильнула в сторону и опрокинула нападающего лицом вниз. Оседлала, ловко спутала ему за спиной руки и притянула к ним ноги. И все — с невероятной быстротой.

— А я думал, что гости с Каменного Дерева — тихие, -удивился Истров.

Се́нга неожиданно смутилась, пробормотала, отводя глаза:

— Я же его не била... только связала.

— А чего он кинулся-то? — протянула Прасковья.

— Сейчас спрошу.

Се́нга заскрежетала на разляля́йском, разляля́ец заскрежетал в ответ, она перевела:

— Он говорит, что вы украли его цвета. Те самые узоры. Он требует, чтобы вы их смыли.

— С превеликим удовольствием! — воскликнул доктор. — Но как?!

Се́нга спросила. Перевела, нахмурившись:

— Цвета можно смыть только кровью, — и, едва лица людей начали вытягиваться, добавила: — Его кровью.

— Да хватит ли у него крови— всех вымыть? — ужаснулась Прасковья.

— Достаточно маленькой капли, — ответила Се́нга.

Первым вызвался доктор: едва маленькая капелька рубиновой жидкости оказалась на руке, узор вокруг капли исчез, и участок чистой кожи стал стремительно расширяться, как чернильное пятно на промокашке. За несколько секунд исчeз весь узор. Вторым был Никодим, — он торопился домой, пока домашние не хватились, ведь, несмотря на то, что солнце ещё светило вовсю, он так долго отсутствовал. Едва очистившись, мальчишка выскочил за дверь и умчался, поблёскивая вихром в солнечных лучах.

— А если весь город... хм... заразился? — высказал сомнения Истров. — Или зараза все же проникла в Империю? Или даже в другие миры?

— По крайней мере, будет меньше неприятностей из-за цвета кожи, — оптимистично заявил доктор.

А разляля́ец неожиданно заговорил по-русски:

— Цвета передаются только тем, кто прикасался ко мне.

Заметив удивленные взгляды, с достоинством объяснил:

— Когда мы в боевой ярости, то способны говорить только на нашем языке.

2. О девушках и гномах.

Архивариус очнулся от холода, ибо лежал на мраморном полу. В комнате было совсем темно, а в узком оконном проёме виднелся тусклый желтоватый диск луны. Голова не болела, но было ощущение пустоты в ней. Зато болело тело. Маг ощупал себя, подтвердил первичный диагноз — синяки и ушибы, и, кряхтя и охая, принялся вставать на ноги, которые совершенно не хотели разгибаться, а норовили подогнуться и свалить их обладателя на пол.

Что в конечном счёте и случилось — архивариус шмякнулся на бок, набив очередной синяк. А может быть даже шишку. Пришлось как следует помассировать ноги, разгоняя кровь. Вторая попытка встать увенчалась успехом, и маг кое-как доковылял при свете луны до письменного стола, где, сев в кресло, на ощупь нашёл спички и зажёг свечи в настольном канделябре. Мерцание дрожащего в воздухе пламени привнесло в комнату романтический полумрак.

`Что было-то? Что случилось? — начал он вспоминать события. — Ах да! Приступ мигрени! Давно надо было заняться составлением зелья против этой болезни, да как-то сперва каждый раз некогда, а потом вообще забывается. Ну хорошо... а что было до этого?.. Кажется, кто-то приходил...`

Маг прикрыл глаза, и в мозгу начал проступать образ, сперва смутный, затем все более отчетливый: молодой человек, лет около тридцати, высокий, худощавый, со строгими чертами лица. Около левой брови небольшой шрам. Глаза карие, волосы русые... Да, а что он хотел? Какие-то сведения... мифы... О городе... Кажется, Архивариус рассказал ему историю города — очень кратко. Что ещё? Ах да — Внеземелье! Ну хорошо...

Восстановив в памяти последние события, маг почувствовал себя почти человеком, поджёг одиночную свечу в широком, как плошка, подсвечнике и пошёл на кухню. Когда приступ отступал, всегда подташнивало и хотелось попить крепкого горячего чая, вскипяченного в течение пары минут над никогда не затухающим в камине магическим пламенем. Напиток разбавлялся парой-тройкой столовых ложек двухсотстолетнего рома в качестве лекарственного средства. После этого в голове обычно светлело окончательно. Так же случилось и на этот раз: пропустив стаканчик, Архивариус понял, что готов к любым действиям, в том числе и некоторым магическим. Первым делом он зажёг магический огонь в стеклянных шарах, висящих под потолком. Ровный свет залил кухню сверху донизу, выявив других, кроме Архивариуса, обитателей дома: тараканов. Маг сразу понял, что с его питомцами творится что-то неладное: бедные домашние животные бегали по полу от одной стены до другой и обратно, и на стенку, как бывало обычно, не лезли. Потом он увидел самого крупного старого таракана: глава семейства находился возле щели в полу и старательно расширял её по-очереди всеми лапами и даже усами. Однако, через какое-то время он прекратил своё занятие и помчался к наружной двери, проскользнул под нею и исчез из пределов видимости. Остальные тараканы дружно ринулись вслед. Через четверть часа в доме оставалась лишь одна живая душа — Архивариус, ибо мышей тоже почему-то было не видно и не слышно.

Надо сказать, что к этому времени он уже давно прислушивался также и к городу, который испуганно постанывал, охал, хныкал, хлюпал и всхлипывал. В конце концов магу удалось поймать некий однообразный мотив: эпиде-емия, эпиде-емия... это она... это она...

Затем эту мелодию сменили несколько сольных партий: источник — уничтожить... источник — город... город — уничтожить... миры — спасать... переход — уничтожить... зеркало — уничтожить...

Голоса шептались, ворчали, сердились друг на друга, прерывались, тяжело дышали и вновь вступали — каждый со своим мотивом.

"Зеркало? То есть зеркальный туман за третьим хребтом, благодаря которому Южная Пристань может существовать во многих мирах? А как же... Ведь стабильность города нарушится! Надо что-то немедленно делать," — понял Архивариус, прошёл в кабинет, подхватил дорожную сумку, подумав, запихнул в неё несколько склянок и бутыльков. Вышел на улицу и охнул, зажмурившись от яркого света. "Но ведь только что была ночь... луна же была в окне. Или это было солнце такое? Нет, именно луна, потому что в проёме окна небо выглядело ночным. Ох... Что-то со временем неладно... Причём — в городе, дома коснуться не могло, я же лично поставил вокруг него мощные заклинания. Плохо, очень плохо..."

Пройдя немного пешком, Архиариус остановился передохнуть: после приступа ощущалась некоторая слабость. Пристроив сумку на спине наподобие солдатского ранца, маг взмахнул руками, одновременно шепча заклинание, и обратился чёрным вороном. Едва набрал высоту — попал из ясного дня в ночь. Да, искажения времени меняются с высотой, так и должно быть. Луна светила тускло, звёзд не было вовсе, но маг подключил третье зрение, которое позволяло видеть даже в полной темноте и полетел к горам, намереваясь в конце концов очутиться у третьего хребта. В его состоянии лететь было легче, к тому же, так появилась возможность качать в себя космическую энергию и копить силы для... Эээ... ну мало ли для чего могут потребоваться силы у мага...

Полёт доставлял старику неземное наслаждение, он даже попытался сравнить ощущения с сексуальным оргазмом. К сожалению, из-за преклонного возраста он помнил о таковом весьма туманно, девушек смущал его вид лет этак на семьдесят или даже семьдесят пять. Поэтому он решил, что при первом удобном случае сменит внешность на... Ну, скажем, примерно такую, каковая была у последнего его гостя, — того профессорского ассистента, прибывшего из Санкт-Петербурга. Надо же! Чудаки эти ребята: хотят развеять какие-то мифы, звучащие вокруг города, где живёт Архивариус. А где они — мифы-то? Всё реально. Да... А подмолодить внешность надо, а то уже и забыл, когда последний раз спал с женщиной. Совсем опустился — гимнастику по утрам уже лет четыреста как перестал делать. Может, потому и мигрени начались? Эх, спортом надо заняться, ходить больше, а не сидеть дома с тараканами беседуя. Кстати, о тараканах: ну, и куда они побежали?

Маг воспарил к висящему над ним облаку, застыл на несколько мгновений, обдумывая дальнейшие шаги, затем сделал замысловатый кульбит и сменил направление: в горы успеется, сперва надо точно узнать, что случилось с городом и что за эпидемия, может он сумеет её остановить.

Теперь ворон направлялся к небольшой деревеньке Нигдеевке, где жила его знакомая ведьма Люся. Облетев вокруг Люсиного дома, понял, что тот тоже под заклятием: в окнах горел свет. Значит, хозяйка дома уже проснулась и готова к ночным колдовским делам. Маг опустился на знакомую крышу и стал чистить перья. Убедился, что его никто не видит, и юркнул в кусты сирени, откуда вышел в родном человеческом облике. Легко поднялся по ступенькам — уже после одного контакта с космосом маг чувствововал себя помолодевшим лет этак на сто — и поднял руку, чтобы постучать в дверь. Но рука его застыла в воздухе, потому что кто-то затеребил его сбоку за штанину. Скосив глаза, маг увидел старинного приятеля-гнома. Тот исчез из поля зрения мага лет пятьдесят тому назад, вознамерившись пройти через горы. Как ни отговаривал его Архивариус, объясняя, что не стоит ходить туда без магических способностей, ничего не вышло: гному требовалось увидеть все своими глазами. Упрямый народ эти гномы! Он даже не захотел дождаться, пока Архивариус возьмёт отпуск, и в одну прекрасную ночь исчез. Маг был уверен, что при переходе через зеркальный туман друг погиб, а он — вот он!

Маг подхватил гнома, сунул в карман плаща и скрылся за тем самым кустом сирени, откуда вышел.

— Чарли! Ты живой?! — тихонько воскликнул он.

— А то! — глухо откликнулся гном и начал энергично пихаться, пока наконец не высунул довольную физиономию из кармана, — большой друг умудрился на радостях запихать его головой вниз.

— Где ты был?!

— О... я много где был. Но сперва я заблудился. Помнишь этот зеркальный туман? Оказывается, он состоит из множества зеркальных осколков, расположенных под всевозможными углами. Мне удалось пройти сквозь них и не порезаться, вероятно потому, что я маленький.

— И ты прошёл путь туда и обратно?!

— Как видишь: вот он я — здесь!

— Мдя... — протянул Архивариус и с сомнением покачал головой, ибо то, что его маленький друг здесь, означало лишь то, что он здесь. А вовсе не то, что он был где-то не здесь, а потом снова пришёл сюда. — Ну... и что ты видел, после того, как вышел из зеркал?

— Море! Я видел огромное море!

— А потом?

— А потом я пошёл вдоль берега. Там гуляли всякие двуногие и недвуногие, разноцветные и однотонные, говорящие и молчащие. Пришлось идти мимо разных построек: архитектура мне не понравились. Я шёл очень долго, и наконец пришёл сюда.

— Понятно... — Архивариус вздохнул.

Он понимал: чтобы преодолеть несколько миль, которые обычный человек пройдет за пару часов, маленькому путешественнику понадобилось полвека. Хорошо ещё, что не порезался и не истёк кровью там — на перевале бутылочных осколков, куда местные сбрасывали всякие стеклянные отходы с мусорного дирижабля, ведь люди в тех местах появлялись не чаще одного раза в несколько лет. Одни прилетали на том же мусорном, другие — на перерабатывающем дирижабле, где запускали процесс втягивания осколков в специальную полость агрегата и превращением их обратно в бутылки. Эти технологии южнопристанцы позаимствовали в мире Беспроблем: там все, что плохо лежит и воспринимается мусором, перерабатывается внутренней системой мира. В результате становится чисто и хорошо. И получаются новые нужные вещи. Целиком технологию перенять не удалось, например, выращивать на деревьях предметы обихода. Или печь из земли хлеб. Однако кое-какие идеи удалось претворить в жизнь. Это им вообще-то повезло: тот мужик из Беспроблем, когда понял, что выпал из своего мира в другой, закатил истерику и требовал немедленно его вернуть обратно! Только после письменного обещания, заверенного нотариусом, вернуть его в родной мир, он согласился пожить здесь неделю на всем готовом и кое-что рассказать. В результате южнопристанцы заинтересовались миром Беспроблем настолько, что решили снарядить туда экспедицию. К слову, вернулись далеко не все: добрая половина ушедших возжелала остаться. А возвратившиеся уткнулись в чертежи и расчеты и начали творить всякие новшества. Будто Кулибины размножились. Но городу они не мешали, и их не трогали. Чему все были рады: многие идеи пришлись жителям по вкусу и преумножили благосостояние города.

Тут Архивариус очнулся от воспоминаний и насторожился: ему почудился какой-то необычный звук. Прислушавшись, он понял, что звук доносится из его кармана. "Ох, — забеспокоился маг, — там же Чарли! Не задохнулся ли он там?! Точно — хрипит!" — и полез за маленьким другом. Тот, потревоженный и вытащенный из уютного насиженного места в ночную прохладу, сразу начал чихать. Архивариус насчитал четырнадать чихов, но так как начал считать не сразу, а спохватился лишь через минуту, то чихов было несомненно больше. Раза в полтора. Тем временем гном почти проснулся и рассердился на мага:

— Что ты мне спать мешаешь?! Мне такой сон снился! Бабушка оладьи пекла! Из постели вырвал! В кои-то веки тёплая да мягкая попалась!

— А, кстати, почему ты не дома, а здесь? — запоздало удивился Архивариус. — Твой дом вроде в другом месте находится?

— Так я когда уходил — ключи от дома здесь оставил. У хранителя этого дома. Своего-то я отпустил — чего ему в пустом доме без меня жить.

— Ага, стало быть, ты тоже сюда шёл?

— Сюда.

— Замечательно, я стучусь к Люсе.

— Люся? Это кто ж такая? Тут же вроде тётушка Пелагея жила.

— Верно, но ты забыл, что путешествовал ни много, ни мало — а пятьдесят лет. Так что теперь здесь дочка её хозяйничает.

— Ой, беда какая... как же я заявлюсь? Эта Люся меня знать не знает, на порог не пустит.

— Не волнуйся, ты же со мной.

— Ладно, только сунь меня обратно в карман, там спрятаться можно.

Архивариус усмехнулся: уж он-то знал, что Люся — самая добрая ведьма из всех, ему знакомых. Девушка всегда и всем помогала, но только если это были просьбы о добром. В глубине души маг мечтал предложить девушке руку и сердце, но побаивался, не сочтёт ли она его чересчур старым. Он вздохнул: вот ещё один повод заняться гимнастикой по утрам. Пристроив гнома в карман, маг снова поднялся на крыльцо, решительно постучал в дверь и... рухнул без сознания. На этот раз приступ мигрени вроде ничего не предвещало, по крайней мере, сам Архивариус за разговором её приближение не заметил.

— Кто там? — раздался нежный голосок молоденькой ведьмочки. Точнее, подростка: всего каких-то шестьдесят лет...

— Откройте, пожалуйста, человеку плохо! — завопил Чарли, одновременно выбираясь из кармана мундира. К счастью, в последний миг перед падением маг успел ухватиться за ручку двери, и в процессе его развернуло так, что он скользнул спиной по загородке крыльца и свалился в полусидячее положение, поэтому гном не пострадал, а только испытал выброс адреналина.

— Ах! — возникла на пороге Люся. — Это же Архивариус! Надо положить его в постель. — Девушка взмахнула рукой, и тело поплыло по воздуху в заданном направлении.

Уложив старинного приятеля на широкую кровать, ведьмочка прильнула к его груди: сердце билось глухо и медленно. Но привести архивариуса в чувство у неё не вышло, маг будто провалился в летаргический сон. Ну что ж, раз организму такое надо, значит надо: он отдохнёт, и сознание вернётся.

3. Спасение города. Сознательное бессознательное.

После очищения от разляля́йских узоров Истрова беспокоил лишь рассказ о лодках, как их заворачивало какое-то само. Вообще настроение было отличное, и он вышел проветриться. На веранде стояла мазýнка: смотрела на море, положив руки на перила. Истров спросил:

— Как вас зовут?

— Вы можете использовать любое слово, которое не является оскорбительным.

— Да?! Э-э... если я буду называть вас Палла́да, это не оскорбление?

— Нет.

Все-таки вопрос с мужем беспокоил Истрова. Но напрямую спрашивать не хотелось. Спросил другое:

— А вы действительно сбежали с каторги?

— Да.

— А... какое преступление вы совершили?

— Я отказывалась выбирать себе мужа.

— Да?! Ладно... Скажите, почему из города стало невозможно выбраться даже по морю?

— Город уничтожен.

— Что?! — Истров даже оглянулся. Да нет, вот он город, стоит, не шатается. Шутки такие у мазýнцев, что ли?

Но Палла́да не шутила:

— Этот город больше не существует для всех остальных миров. Он существует только для самого себя. Но и это продлится недолго. Не более двух дней.

— Два дня, — пробормотал Истров, холодея. — Вы уверены?!

— Солнце не движется по небу. Это очень надежный признак.

Действительно, уже должен был наступить вечер!

— Вы умрете раньше, потому что воздух станет непригоден для дыхания, — информировала Палла́да своим мелодичным голосом. — Я способна обходиться без воздуха, потому проживу дольше. Может быть даже увижу, как город перестает существовать для самого себя.

— Но... Почему?!

— Кто-то разрушает Зеркало. То самое, которое стабилизирует город, позволяет ему существовать во многих мирах одновременно. Вероятно, в некий из соседних миров проникли сведения об эпидемии, и тамошние жители решили себя обезопасить, уничтожив источник болезни.

— Что?! Да нет же никакой эпидемии! Глупость это оказалась!

— Да, это действительно глупость.

— И... что, ничего нельзя сделать?!

Палла́да повернулась к Истрову, с удивлением спросила:

— Вы боитесь смерти?!

— Конечно!

— Почему?

От странности вопроса Истров даже забыл о гибели города. На мгновение.

— Потому что хочу жить!

— Почему?!

— У нас нет времени на философию. Город можно спасти?!

Палла́да нахмурилась, кивнула:

— Да, наверняка можно. Кто-нибудь из гостей должен знать, что делать. И надо рассказать всё Се́нге и доктору Арбузикову.

— Э... да. Давайте скажем. А вы знакомы с Се́нгой и доктором?

— Нет. Сегодня я увидела их впервые.

— Но откуда вы знаете их имена?

— У меня очень острый слух. Я слышала, как они разговаривали. Пойдемте.

Однако доктор, лавочник и Прасковья уже пили спирт. Зазывали остальных, даже Никодима. Все отказывались.

— Они уже пьяны, — едва слышно прошептала Палла́да. — Им нельзя говорить, — они могут сказать другим, а испуганные люди на улицах будут мешать. — Она заговорила по-разляля́йски, обращаясь к Се́нге. Естественно, разляля́ец тоже понял, но странно, что понял и Никодим, потому что воскликнул:

— Чиво?! Зеркало...

Палла́да развернулась и вышла, за ней — разляля́ец, Се́нга, Никодим. Замыкал Истров.

Се́нга побежала будить мужа. Не сказав ни слова, ушел куда-то разляля́ец.

— А я — с вами? — спросил Никодим.

— Безусловно! — кивнул Истров. — Из всех моих знакомых ты лучше всех разбираешься в гостях.

— А то! И куды мы?

— В Гранд Отель, — ответила Палла́да. — Там наверняка можно найти гостя, который знает, как остановить исчезновение города.

— А как его искать? — поинтересовался Истров. — Кто из гостей может...

— Кто угодно. Придется спрашивать.

— Надоть спервоначалу столповиков поспрошать, — подсказал Никодим.

Палла́да кивнула:

— Да, вы правы. Жители мира Тысяча Столбов очень внимательны и ничего не забывают.

Прохожих по дороге почти не встретилось.

— Заразы боятся, по домам сидят, — авторитетно заявил Никодим.

— Откуда ты знаешь разляля́йский язык? — поинтересовался Истров.

— Да не знаю я его, у меня от его рот болит.

— Но ведь понимаешь?

— А чего там понимать?

— Разляля́йский язык действительно очень прост, — сказала Палла́да.

Дошли до помпезного здания Гранд Отеля. В холле было много иномирян — переговаривались, переругивались, бесцельно расхаживали.

Столбовика нашли сразу: Никодим указал на старика-мороженщика в зеркальной одежде. Палла́да спросила:

— Кто разбирается в зеркалах?

Пожевав губами, столбовик ответил:

— Дилри. Из мира Великих Лесов.

— Где он? — задав этот вопрос, Истров стал непроизвольно оглядываться.

— Его здесь нет. Он никогда не покидает мир Великих Лесов.

— А... а из тех, кто в городе?

— Га́нри. Но он пошел в канцелярию градоначальника.

— Зачем?

— Хочет получить какое-то разрешение.

— Идем в канцелярию, — решил Истров.

— Что с Зеркалом? — спросил мороженщик.

Палла́да открыла было рот, но Истров ее перебил:

— Именно это мы и пытаемся выяснить.

А Никодим сказал:

— Я тут поспрошаю ище, ага?

— Поспрошай.

В канцелярии было пусто. Но из одной комнаты доносились голоса: ругались чиновник с иномирянином в обтягивающей красной одежде.

— Мне необходимо покинуть город! — настаивал иномирянин. — Я обязан присутствовать на великом собрании всех народов!

— Вы думаете, я не хочу покинуть город?! — отвечал чиновник.

— Но вы же сами объявили карантин! Никто не может покинуть город, если это запрещено!

— Неужели вы думаете, что это мы не выпускаем гостей в их миры?! И корабли в море?! Да мы бы с радостью!..

— Но, раз карантин объявлен, то...

— Да причем тут карантин!

— Как это, причем?! Да поймите же вы, что в ваших интересах, чтобы я увидел ваше Зеркало!

— Да ради бога, смотрите! — чиновник указал на зеркальные дверцы шкафа.

— Вы что, издеваетесь?!

— Это я-то издеваюсь?!

Вмешалась Палла́да:

— Жители мира Великих Лесов очень законопослушны. Выдайте этому господину разрешение покинуть город.

— Да зачем?!

— Чтобы он ушел.

— Что?! Да пожалуйста! Ради бога! Пишу: "Подателю сего разрешается покинуть Южную Пристань"! Вот, печать ставлю! Удовлетворены?!

— Да, благодарю вас, — недовольно пробормотал Га́нри.

А Истров добавил:

— Кстати, карантин можно снять, эпидемии нет. Это оказалась не болезнь, а... в общем, в карантине нет смысла.

Когда Истров, Палла́да и Га́нри уже уходили, чиновник вскинулся:

— Подождите! Вы действительно можете... покинуть город?!

— Не знаю, — ответил Га́нри. — Собираюсь выяснить. Но, поскольку объявлен карантин, я без этого разрешения не могу предпринять никаких действий, чтобы покинуть город, это будет считаться нарушением.

У чиновника отвисла челюсть. Видимо, он недавно в Южной Пристани.

На выходе их встретил запыхавшийся Никодим:

— Я тама такое вызнал! Сюда, как со змеиной напастью началось, считай, сразу аж пятеро с мира Пляшуших Мантикоров заявились! И оне в венках из листьев были, во!

— И что? — хором спросили Истров и Палла́да.

— Так оне себя загубить решили, раз в венках, у их — так!

— Смертники? — спросила Палла́да.

— Ага, смертыньки ищут! А вы ж сами гутарили тогда, что город наш изо всех миров сгинул, так эт можно ток прям из города смикитить, так? Стал быть, кто эт смикитит, так он и сам сгинет, так? Потому и в венках своих зеленых!

— Вы правы, — сказал Га́нри. — разрушивший Зеркало и сам погибнет.

— Вы уже знаете? — понял Истров

— Про зеркало-то? Неужели вы думаете, я мог не заметить его разрушение? Но если обезвредить разрушителя до утра, достаточно прочитать несколько простых заклинаний, и Зеркало восстановится.

Теперь еще и заклинания. Что-то мифы города Южная Пристань не развеиваются ни в какую, и даже наоборот.

— А что касается того, где искать этого разрушителя... — продолжал Га́нри, — то наиболее подходящим местом в городе мне кажется разрушенная башня. Это... символично.

— Точ! — воскликнул Никодим. — Тама мантекоровцы! Оне как башню углядели — враз туда! Знаю я их!

— Не сомневаюсь, — очень тихо сказал Истров. Но Палла́да услышала реплику и кивнула. У нее же очень острый слух.

Истров все же высказал сомнения:

— Может, есть еще подходящие места? Вряд ли можно быть уверенным наверняка, что...

Однако Никодим и Га́нри не слушали Истрова — они вопросительно смотрели на Палла́ду, которая сосредоточенно нахмурилась, а затем кивнула.

— Да, они в башне. Я слышу, как бьются их сердца.

У Истрова в который раз за день отвисла челюсть.

— Значит — в башню! — решил Га́нри, и зашагал. Остальные — за ним.

Едва пересекли площадь, встретили Се́нгу и её мужа Те́верда, который уверенно заявил:

— Вы что-то выяснили.

Истров скороговоркой объяснил:

— Зеркало разрушают пятеро смертников из мира Пляшущих Монтико́р, они в разрушенной башне, мы идем туда.

— А вы уверены, что справитесь с пятью монтико́ровцами в одиночку? — спросил Те́верд, глядя на Палла́ду.

Почему в одиночку? Никодим, конечно, ещё ребёнок, но как же он — Истров?

— А ить точ, — почесал затылок Никодим. — Из нас усех ток Палла́да и могет монтико́ровца сдюжить... Мазýнцы лихо бьются, ток одна мазýнка не управится с пятью.

Никодим, значит, тоже считает, что кроме Палла́ды — остальные не бойцы? И Се́нга с Палла́дой не возразила, и Га́нри. Обидно, однако.

— Действительно, — заговорил Га́нри, — чтобы разрушить Зеркало, достаточно одного человека, а их пятеро, по-видимому, для того, чтобы мы не могли им помешать.

— Нужно обратиться в полицию! — сказал Истров.

— Не, — тряхнул головой Никодим. — Уся наша полиция супротив одного монтико́рца, что ястреб супротив сокола. Надоть сызнова гостей просить.

— Сызнова, — пробормотал Истров. И направился в сторону Гранд Отеля.

В холле гостиницы — столпотворение: иномиряне сидели, стояли, ходили взад-вперед.

— Глупо собираться в толпу во время эпидемии, — пробормотал Истров.

Его услышал плешивый мужчина за ближайшим столиком, иномирянин, потому что его одежда могла сойти за женское подвенечное платье, если бы не черная. Он сказал:

— Да не было никакой эпидемии! Глупость это была, зря все перепугались!

И что теперь делать, как искать бойцов в этой толпе? Снова спрашивать столбовика? Его еще самого надо найти... Истров забрался на стол:

— Глубокоуважаемые гости! Вы, видимо, знаете, что Зеркало разрушается!

Они, видимо, не знали, потому что многие сидевшие встали. А некоторые стоявшие, наоборот, сели, причем кое-кто прямо на пол.

Истров продолжал:

— Нам удалось выяснить, что Зеркало разрушают прибывшие из мира Пляшущих Монтико́р смертники! — Тут уже сели почти все, кто стоял. Некоторые — упали. Когда падала одна из женщин, одетая в облако тумана, тот развеялся, а под туманом не было надето ничего, потому Истрову пришлось продолжать, глядя в сторону, что, вероятно, снизило эффект:

— Мы знаем, что монтико́ровцы в башне, и чтобы с ними управиться, нам нужны бойцы.

По холлу прошло шевеление. Несколько иномирян встали, направились к Истрову.

Выглядят внушительно, мощно. Хотя и не все, есть среди них сморщенный старичок, хрупкая женщина, необъятных размеров толстяк... внешность бывает обманчива, но не до такой же степени!

Когда собрались все "ополченцы", вперед выступил Никодим и распорядился:

— Берем его, их и ее, а с остальных монтико́ровцы котлетов наделают, неча им... Ничё, сдюжим.

Среди выбранных оказались Те́верд и Се́нга, которые, вообще-то, не вызывались, просто стояли себе рядом. Те́верд нахмурился:

— Но мы не умеем драться. Мы умеем только танцевать.

— Ну так и станцуете, — пожал плечами Никодим. — Чего вам, жаль?

Те́верд тоже пожал плечами, мол — не жаль.

Кроме каменнодеревцев, Никодим выбрал женщину, правда с мускулами, которыми многие мужчины позавидуют, и в кольчуге, и мужчину, похожего на ящерицу. Нет, внешность у мужчины была вполне человеческая, но ломаная манера двигаться, неподвижное лицо и немигающие глаза наводили на мысль о рептилии. И одежда — пятнисто-зеленая.

— Может, нам имеет смысл вооружиться? — предложил Истров.

— Нету смыслу, — возразил Никодим. — У нас ежели ружжа какие будут, а монтекоровцы колдовать зачнут, так усе патроны наши повзрываются.

— Пойдемте к крепости, — сказала Палла́да.

Они вышли, за ними — многие иномиряне. Целая толпа провожает.

— А мы взади пойдем, — сказал Никодим, имея ввиду себя и Га́нри. — Чтоб, ежели монтико́ровцы нападут, то чтоб не на нас. Оне раньшее напасть могут, до крепости ишо. Га́нри беречь надоть, ему зеркало расколдовывать, а я мал ишо.

Толпа провожающих смотрела вслед, пока Истров со товарищи не скрылись за поворотом.

Никодим и Га́нри шли шагах в пятидесяти позади остальных, о чем-то разговаривали — время от времени слышалось характерное "не!" Никодима. Неужели им не страшно? Истрову было страшно. Очень. Кроме того, накатывало ощущение нереальности происходящего. Идет Истров по городу, который существует только для себя самого, под неподвижным солнцем. Рядом с ним — иглоухая девица в мужской одежде, не понимающая, почему можно хотеть жить, способная поставить сложный диагноз, только взглянув на пациента, и не желающая выходить замуж, за что попала на каторгу, да еще и сбежала оттуда. Кроме того, рядом идет семейная пара из мира со странным названием Каменное Дерево, они время от времени впадают в спячку. Не умеют драться, зато так хорошо танцуют, что и драться уметь не надо, что бы это не значило. А еще — похожий на ящерицу мужчина и похожая на мужчину женщина в кольчуге. А сзади — нечеловечески законопослушный колдун и мальчик, знающий больше любого профессора.

Истров решил отвлечься разговором:

— Как вас зовут?

— Меня? — весело отозвалась женщина. — Бру́нха меня зовут.

— Хм... похоже на Бру́нхильду.

— А как же! Бру́нхильду в честь меня назвали.

Истров удивленно уставился на Бру́нху. Хотел расспросить подробнее, но отвлек человек-ящерица:

— А мое имя — Шка́сс.

А что, человеку-ящерице подходит.

Бру́нха задорно тряхнула головой:

— Чувствую, веселая будет драка!

— Вы деретесь ради удовольствия? — спросил Шка́сс. Непонятно было, осуждает он Бру́нху или одобряет.

— Мы деремся ради славы! И потому всегда выступаем на стороне справедливости!

— Ну что ж, можно и так.

— А за что деретесь вы?

— Сегодня я буду драться за город Южная Пристань. Этот город стоит того, чтобы за него драться. А тем, кто решил его уничтожить, придется держать ответ, чем бы ни закончилось сегодняшнее... недоразумение.

Слова Шка́сса неожиданно воодушевили Истрова.

А вот и развалины крепости, покосившаяся башня.

Никодим крикнул Истрову:

— Вы бы тоже лучшее не спе́реду шли, а то мало ли чего...

Он прав, лучше не высовываться, предоставить дело специалистам.

Но отступить не успел — их атаковали. Метнулись из кустов размытые серые тени, одна — прямо на Истрова, которого страшным ударом, пришедшимся, кажется, на все тело, швырнуло на кусты. Перед глазами появились две размытые фигуры, белая и серая: они как будто танцевали сложный, невероятно быстрый танец, пока белая фигура не коснулась верхней конечностью головы серой, и та не завалилась. Белая фигура оказалась Те́вердом, серая — человеком в маске, монтико́ровец, по всей видимости. А на заднем плане по земле стремительно, как бильярдный шар после карамболя, катался серо-синий клубок. Клубок замер, затрясся, раздался отчетливый хруст, и синее — Палла́да, — отделилось от серого — монтико́ровца. Палла́да, резко поднялась, рванулась в сторону, где Шка́сс на невероятной скорости сражался с еще одним серым — сходились, расходились, руки и ноги мелькали вихрем.

Истров попытался двинуться вперед, хотя бы, чтобы лечь на землю, но пронзила острейшая, оглушающая боль в груди. Истров закричал... попытался закричать — не вышло, он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, и это оказалось даже мучительнее, чем боль. Рот наполнился соленой кровью.

Мир закружился, помутнел, опрокинулся. "Это всё", — отчетливо понял Истров.

Но тут над ним появилось перевернутое женское лицо. Бледное, с неярко-зелеными глазами, драгоценным камнем на щеке, иглами на ушах, оно было божественно-спокойно и божественно-прекрасно.

В груди щелкнуло... и все прошло! Ничего не болит, можно легко дышать... Никогда в жизни не чувствовал себя лучше! Только привкус крови во рту остался.

Истров сел, собираясь поблагодарить Палла́ду за излечение, но ее рядом не было.

Все пятеро монтико́ровцев лежали связанные, четверо — собственными поясами, пятый — чем-то черным. Все что-то бессвязно бормотали.

Напротив Истрова сидел на земле, прислонившись к стволу дерева, Те́верд, он явно дремал. Нашел время.

Бру́нха тоже уселась на земле, бесстыдно оголив плечо, над которым хлопотала с каким-то приборчиком Се́нга. У каменнодеревской женщины был начисто оторван рукав — видимо, это им связан пятый мантикоровец.

А перед женщинами возбужденно пританцовывал Никодим:

— Как я его, а? Он на вас ишь как насел, а ему как дам, а?

Бру́нха произнесла официальным тоном, но с улыбкой:

— Клан Соединяющих Металл народа се́пров из мира Тройной Спирали благодарит Никодима из города Южная Пристань в мире Планета Земля за спасение своей дочери Бру́нхи.

Никодим аж тихо запищал от восторга. Бру́нха добавила:

— Вы хорошо владеете стилем крадущейся кошки.

— А то! — с невероятной важностью согласился Никодим. — Эт меня мама биться научила.

Вдруг мир изменился... свет стал падать с другого направления, что особенно хорошо заметно по теням. Как будто солнце мгновенно перепрыгнуло по небу с запада на восток. Лежащие на дороге мантикоровцы зарычали. Тут же резко стемнело, но ненадолго, всего на пару минут, и вслед за этим, похоже, начался нормальный рассвет.

— О! — воскликнул Никодим. — Расколдовали Зеркало! — и пояснил, взглянув на Истрова: — Как мы этих усех перебили, так Га́нри побег в башню колдовать. От и расколдовал!

Потом мальчишка взглянул на уже тёмное, как ему и положено было быть в это время, небо, подпрыгнул на месте и куда-то умчался.

"Kуда это он? — не понял Истров. — А почему это кольчужницу лечит не Палла́да? И где она? Шка́сса тоже не видно..." Разглядев сквозь листву неясную фигуру, Истров пошел смотреть. Это были они — Палла́да и Шка́сс. Шка́сс выглядел нелепо — стоял перед Палла́дой на коленях, задрав голову и отведя руки далеко назад. А у девушки вид был совершенно ошеломленный, растерянный и напуганный. Даже плечи дрожали, даже иглы на ушах поотклонялись от вертикалей. Она не сразу почувствовала, что на неё смотрят, и Истров в течение нескольких минут наблюдал за ними и слушал, не понимая ни слова, монолог Шка́сса. Наконец Палла́да заметила Истрова и промямлила совершенно немелодичным, плаксивым и умоляющим голосом:

— Он хочет стать моим мужем.

Истров подавил улыбку. У Палла́ды неприятности, ей явно требуется помощь. А Истров обязан помочь после всего, что иномирянка сделала для него и не только для него.

А чем помочь? Надо разобраться. Выяснить все относительно брачных обычаев мазýнцев и людей-ящериц...

Истров громко позвал:

— Никодим!

Но вместо мальчишки к нему подошёл Архивариус и удивлённо спросил:

— Откуда вы знаете моё имя?

Потом он взглянул на Шка́сса, на Палла́ду, и очень громко щелкнул пальцами. Шка́сс встрепенулся, подхватился. Удивленно уставился на Палла́ду, забормотал:

— Я... я не хотел... я на самом деле совершенно не хочу жениться! Что это со мной?

— А, ерунда, — махнул рукой Архивариус. — На вас кто-то заклятие наложил, чтобы вы захотели жениться на женщине, которая поможет вам в сражении. Ну а я снял заклятие. Вероятно, кто-то очень хочет за вас замуж. Только, видимо, эта кто-то не успела осуществить свой план. Или собиралась осуществить его позже, не могла предположить, что вы будете участвовать в... хм... спасении города совместно с мазýнской женщиной.

Шка́сс замер. На его лице даже появилось выражение. Не предвещающее ничего хорошего той, кто накладывал заклятие.

Палла́да же снова обрела спокойствие, с благодарностью поклинилась Архивариусу. Тот благодушно улыбнулся, мол, не стоит благодарности. Спросил Истрова:

— Так откуда вы знаете мое имя?

Истров почувствовал неловкость:

— Вообще-то я не знал, как вас зовут, вы же назвались Архивариусом. Но здесь бегал мальчишка лет тринадцати, шустрый такой, веснушчатый и с золотистым вихром на макушке, он тоже Никодим, так я хотел позвать его.

— Нет, — улыбнулся маг, — раз мальчишка, это, конечно, не я, мне уже...

Он хотел сказать что-то ещё, но его перебил высунувшийся из кармана гном:

— Как это не ты? — возмущённо заговорил Чарли. — А кто, когда свалился с приступом мигрени, раздвоился? На тебя и на мальчишку? Как раз со светлым вихром на затылке и веснушками на носу. В ипостаси старика ты остался лежать без сознания, а в ипостаси мальчишки ты куда-то сбежал. А меня оставил в кармане мундира на тебе-старике, потому что мундир тебе-мальчишке был велик и попросту с тебя свалился.

— О... — хором произнесли Истров с Архивариусом и посмотрели друг на друга.

Гнома шокированный Истров воспринял уже как должное: подумаешь, эка невидаль! А вот раздвоение...

И тут же Архивариус воскликнул: — Вспомнил! Я вспомнил! Это свойство досталось мне в день совершеннолетия: когда я теряю сознание, наружу выходит моя вторая сущность, — ребёнок. И всё потому, что в душе я всегда остаюсь мальчишкой. — Затем задумчиво произнёс: — А может, я потому и теряю сознание, что мальчишка просится на волю?