— А, это ты, Пес, — сказала она скучным голосом. — А меня, ты понимаешь, бросили...
И разрыдалась.
Г Л А В А Д В А Д Ц А Т Ь С Е Д Ь М А Я, в к о т о р о й
в с е п л о х о
Есть предложение считать сумерки
сгустившимися и в соответствии с этим
зажечь свет.
Лавр Ф. Вунюков
Несколько штук все-таки спаслись. Я имею в виду змей. Они расползлись по дубовой поросли — я думаю, что именно эта поросль и спасла их, приняв на себя основную тяжесть акустического удара, — а потом они вылезли наружу, но мы уже не были так испуганы, и позволили себе немножко великодушия. Мы оставили их в живых. Правда, "в живых" — это сильно сказано. Как я и думал, змеи состояли в основном из краски и позолоты, поэтому вряд ли относились к живым существам. Они питались силикатным клеем и акварельными красками, а потом, когда все запасы клея и краски кончились, Лада скормила им немного лака для ногтей, и лак этот пришелся им весьма по вкусу. Они больше ничего не желали потреблять, кроме лака, и устраивали целые демонстрации, выстраиваясь в ряд на своих хвостиках и дружно расправляя капюшоны, украшенные золотыми или зелеными очками. Ели они мало, поэтому Домовушка, покладистый после всех перенесенных ужасов, дал добро на кормление "ужиков", как он их называл, дорогим и дефицитным лаком. От лака они быстро толстели и блестели очень красиво, а если учесть, что любимым их развлечением было свиваться друг с другом в различные узоры, то они здорово украшали наш быт. Для них выделили отдельную трехлитровую банку и поставили на подоконнике, рядом с аквариумом Рыба. А когда Лада принесла немного люминесцентной краски и уговорила змей ее, эту краску, съесть, то мы смогли еще и экономить на свечах — змейки стали очень ярко светиться в темноте, и этого свечения нам хватало для освещения кухни, когда выключали электричество из соображения экономии энергоресурсов — на два часа в день. В общем, Домовушка был доволен, чего нельзя сказать о Жабе.
Жаб ворчал, что вот опять Лада завела себе любимчиков, и ладно бы, мягких и пушистых — к этому он, Жаб, уже привык, и с пристрастием Лады к теплокровным он, Жаб, уже смирился. Но эти — они даже не холоднокровные, у них вообще крови нет, также как и других органов и членов — хвосты да очки с капюшонами. Сплошные ядохимикаты! И что она, Лада, в них, в ядохимикатах этих, нашла?
А Лада с некоторых пор очень полюбила наблюдать за причудливыми узорами, в которые сплетались наши змейки, и могла следить за ними часами, усевшись на мое место и уложив подбородок на руки, а локтями упершись в подоконник. Она даже и свет в кухне тушила, чтобы лучше видеть.
Зрелище было завораживающим — похоже немножечко на пересыпание стеклышек в калейдоскопе.
Мы шикали на Жаба и урезонивали его. Лада очень переживала свое несчастье. Нам она, конечно, ничего не рассказывала, но мы и сами видели — не слепые же! Она похудела, и прекрасные голубые глаза ее ввалились, и под глазами залегли серые тени. Она совсем перестала краситься и следить за собой, носила одни и те же линялые джинсы и старый растянувшийся свитер, а на новый, толстый, красивый, связанный для нее Домовушкою, даже и не поглядела, сказала только: "Спасибо, Домовушечка!" — и отложила в сторонку.
Домовушка тоже загрустил. Теперь ему совсем не хотелось оголить Ладины мягкие части и надавать по ним ремешком. Напротив, он старался приготовить что-нибудь повкуснее, или как-нибудь развлечь нашу княжну, даже и колыбельные ей напевал, даже и сказки на ночь рассказывал. Лада принимала все его знаки внимания с выражениями неискренней благодарности. Впрочем, так она благодарила любого из нас, а все мы — кроме, конечно, Петуха, — прямо-таки из кожи лезли вон, чтобы хоть как-то развлечь и отвлечь Ладу от ее грустных дум. Больше всего, как мне кажется, ей хотелось, чтобы ее оставили в покое, но у нее не было сил даже и сказать нам об этом, не то чтобы бороться с нами. Поэтому она молчаливо соглашалась слушать Домовушкины сказки, молчаливо принимала мои ласки или ласки Пса, когда тот подходил и клал свою большую лобастую голову на ее теплые колени, или равнодушно поднимала глаза на Паука, рассказывающего какой-нибудь очень уж смешной анекдот, она даже и улыбалась в нужных местах — одними только губами. И не спорила с Вороном, регулярно читавшим ей нотации на тему, что надо взять себя в руки, что жизнь не кончена, а, напротив, только начинается, и что она достаточно молода, чтобы надеяться, и что наоборот, она, Лада, должна быть благодарна судьбе за горький урок — в другой раз будет осторожнее и так сильно не обожжется. Лада кивала согласно и продолжала тосковать. Она пила, и ела, и ходила на работу, потому только, что так было нужно, так положено, неизвестно кем, и неизвестно зачем.
Жить под одной крышей с влюбленной девицей утомительно.
Жить под одной крышей с девицей тоскующей — невозможно. Как мы ни сочувствовали Ладе, как ни переживали за нее — все время говорить шепотом и ходить на цыпочках, как будто в доме глубокий траур неизвестно по какой причине, мы больше не могли.
Как это ни странно, первым не выдержал Ворон.
— Баста! — каркнул он однажды, раздраженный очередным выходным днем, проведенным Ладой в постели — она даже и не умывалась, и не причесывалась, и отказалась от еды. Домовушка, для которого отсутствие у кого бы то ни было, а уж тем более у Лады, аппетита служило показателем тяжелого, почти смертельного заболевания, всполошился в очередной за эти недели раз, и пристал к Ладе с термометром, а потом и с тонометром. Температура у Лады была нормальная, давление тоже. Домовушка расстроился до слез и устроил выволочку Петуху, под шумок сожравшему порцию оладушков со сметанкою, приготовленных Домовушкою для Лады. Выволочка была весьма чувствительна, и Петух, возмущенно квохча и топорща изрядно поредевший хвост, примчался в кухню — жаловаться Пауку. Жаб, по причине своего склочного характера, не мог остаться в стороне, и ему тоже досталось от разбушевавшегося Домовушки, и почти до полуночи на кухне продолжались разборки — кто что не так сказал, подумал и сделал. Ругались Жаб с Домовушкой, Петух обиженно кудахтал, даже и спать не пошел ради такого случая, Пес то вступался за Петуха, то лил мутные слезы на паркет, так что после пришлось подтирать внушительных размеров лужу; и Рыб встрял в перепалку, и ему тоже досталось. Что самое странное — даже и увещевания Паука в этот вечер не имели обычного успеха, их просто никто не слышал. Мы с Вороном повторяли в это время раздел, связанный с использованием волшебных трав — папоротника, горечавки, разрыв-травы и прочей флоры. Я, естественно, только частично находился в кабинете, душа моя, исполненная любопытства, была там, в кухне, обратившаяся в слух. Поэтому я путался, и делал ошибки, и был за то изрядно исклеван крепким клювом Ворона.
Наконец Ворон сдался — и каркнул то самое слово.
— Баста! — каркнул он. — Я отказываюсь работать в таких невыносимых условиях! Завтра пойдем в поле!
Я отвлекся от доносившегося из кухни шума и посмотрел на Ворона удивленно.
— В какое такое поле?
— В чистое, — буркнул Ворон. — И будем гулять в поле до тех пор, пока в нашу квартиру не вернется мир и покой.
Если вы думаете, что этих слов Ворона было достаточно, чтобы удовлетворить мое любопытство, плохого же вы обо мне мнения.
Конечно, я пристал к Ворону. Я подлизывался, я подхалимничал, я именовал Ворона преминистром и наимудрейшим из советников, я умильно мурлыкал безбожно преувеличенные комплименты его уму, его выдержке, его педагогическим талантам, вворачивая время от времени вопросики — маленькие, почти незаметные — о поле и о завтрашнем дне.
Ворон, падкий на лесть, как всякий министр, постепенно растаял, разнежился под ярким искусственным светом комплиментов и великодушно снизошел к моим просьбам. И кое-что разъяснил.
"Выход в поле" означал, что я приступаю к практическим занятиям на местности. Ворон давно уже сокрушался о невозможности применения моих специфических талантов черного кота, вот и собирался завтра дать мне попробовать свои силы. В качестве объекта исследования он планировал использовать бывшего возлюбленного Лады — тот, по его мнению, заслуживал наказания, поэтому сотворение для него ряда мелких пакостей было бы только справедливо и даже полезно.
— А ты знаешь, кто он? — удивился я.
— Нет, — сказал Ворон. — Но я не думаю, что определить его будет столь уж трудно. Для развитого привычкой к упорядоченному мышлению ума приложение дедуктивного метода к обстоятельствам не должно быть чем-то из ряда вон выходящим. Всего-то нам нужно установить круг знакомых Лады, вычислить наиболее вероятные кандидатуры, и отсеять всех неподходящих. К тому же мы можем достигнуть сразу две цели — дадим тебе возможность приобрести практические навыки и отомстим молодому человеку, посмевшему обидеть Ладу, как будто она простая, ничего особенного собой не представляющая девушка. Наследными княжнами, к тому же прекрасными и премудрыми, так просто не бросаются! А осуществленная месть, возможно, заставит Ладу очнуться от депрессии, в которой она пребывает ныне...
Почти до рассвета мы обсуждали план действий. Ворон, уставший и потерявший бдительность, к утру проговорился, что ожидал от Лады инициативы. Зная мстительность женщин вообще, а брошенных женщин в частности, Ворон думал, что Лада сама направит нас на устройство мелких пакостей своему бывшему возлюбленному. Но, раз гора игнорирует Магомета, Магомет сам вправе предпринять диктуемые обстоятельствами шаги.
— ... И мы заставим ее убедиться в том, кто для нее нужнее и важнее, мы или этот нечистоплотный морально молодой человек! — при этом определении я запротестовал, потому что моральную нечистоплотность молодого человека не считал доказанной. Но Ворон не слушал моих возражений, твердо каркнув, что человек, бросивший женщину, не может быть морально чистоплотным.
— Можно подумать, ты сам никогда не бросал женщин, — сказал я.
— Никогда! — заявил Ворон нахально и посмотрел на меня круглым желтым глазом. — Вор*ны не в счет, так как они не одной со мной породы.
— Но ведь Лада тоже, если так можно выразиться, не одной породы со Здешними молодыми людьми.
— Тем более! То, что позволено Юпитеру, не может быть позволено быку. Образно выражаясь, Лада, по сравнению со Здешними уроженцами, Юпитер. Поэтому не может быть допустимо, чтобы всякие там быки разбрасывались Юпитерами.
Решено было сопровождать Ладу на службу, желательно скрытно и тайно, чтобы она не заметила слежку. Ворон считал, что бывший жених Лады работает в одном с ней, с Ладой, учреждении. Я придерживался иного мнения, я думал, что Лада познакомилась с молодым человеком в новогоднюю ночь, следовательно, ранее с ним не встречалась. Честно говоря, я сомневался, что нам удастся разыскать этого самого бывшего возлюбленного Лады — попробуйте найти в миллионном городе человека, о котором известно только что он не очень стар (мы даже не были уверенны в его молодости), и что он провел новогоднюю ночь в одной компании с девушкой, живущей в нашей квартире. Где имело место это событие, мы не знали.
Я предложил посоветоваться с профессионалом.
Профессионалом у нас был Паук.
Ворон раздраженно каркнул, что нечего терять время попусту, что мы и так, своими силами, справимся, потом подумал немного и согласился, что определенный смысл в моем предложении все-таки есть.
— Только для экономии времени, — сварливо заявил он. — Чтобы не изобретать велосипед, уже изобретенный. Паук, как бывший следователь, может предложить какие-нибудь практические методы, долженствующие способствовать скорейшему достижению нашей цели.
Я прокрался в кухню. Пес дремал на коврике у порога входной двери, уронив на лапы свою большую голову, и пошевелился, когда я скользнул мимо него, но глаз не открыл. Домовушки нигде не было видно — наверное, перекинулся тараканом и влез в какую-нибудь щель, переживает сегодняшний инцидент. Учитывая степень его раздражения, три дня нам питаться пшенной кашею, а может, и подольше. Рыб покинул свой грот, висел почти на поверхности воды и лениво пошевеливал плавниками. Рыб не спал — он утверждал, что никогда не спит. Врал, наверное. Хотя его никто и никогда не заставал спящим. Поэтому он меня увидел, высунул голову из воды и спросил тихо:
— Чего бродишь, Кот? Не спится тебе?
— Дело есть, — шепотом мяукнул я. — Паук нужен.
Я осторожно, чтобы не слишком шуметь, потеребил паутину. Откуда-то из глубины дубовых ветвей раздался шорох — это Жаб ворочался во сне, и в животе у него бурчало.
Паук выскользнул из своего ажурного домика.
— Дело есть, только тихо, — сказал я. — Садись и пошли.
Паук, не говоря ни слова, не задав ни одного вопроса, пристроился на моей голове. Я осторожно миновал Пса и юркнул в кабинет.
— Никто вас не видел? — спросил Ворон.
— Никто, кроме Рыба, — ответил я. — Все спят.
Ага! Если бы! Эти любопытные создания, как потом оказалось, только притворялись спящими, а ушки — у кого они были — держали на макушке. Потому что не прошло и двух минут, и Ворон, по обычной своей привычке подходить к вопросу издалека, с той поры, когда земля была тепленькая, только-только начал объяснять Пауку, что мне необходима практика на местности, как я своим чутким ухом услышал в коридоре какой-то шорох.
Вообще-то я скучал. И даже уже начинал дремать — Ворон, с его велеречивостью и длинными предложениями, бывало, вгонял меня в сон. Но шорох, донесшийся из коридора, пробудил дремучий кошачий инстинкт, который — если бы я бодрствовал и не скучал — мне, конечно же, удалось бы подавить. А так — я оказался слаб и беззащитен пред мощным зовом природы, я прыгнул к двери и забил хвостом...
Инстинкт — великая вещь, этого даже и Ворон не отрицает. Поэтому он спросил тихо:
— Кто там? Неужели у нас завелись мыши?
Мышами, конечно, и не пахло. Посудите сами — откуда у нас, в нашей стерильной квартире, взялись бы мыши? Разве что Ладе что-нибудь приснилось. Но Лада спала последнее время мало, и без сновидений — она только накануне жаловалась мне на это: "Ах, Кот, хоть бы сон какой хороший увидеть, или даже и плохой, а то сплю — как в бочке сижу..."
Так вот, мышами из коридора не пахло. А пахло жабами, тараканами и собаками. Я резко распахнул дверь. Ну, конечно! Все трое сидели рядком и напряженно прислушивались. То есть Пес напряженно прислушивался — это я заключил из того, что уши у него стояли торчком и подрагивали. Что касается Домовушки и Жаба, то по причине отсутствия у них ушей как таковых, в смысле ушных раковин, я не мог определить, прислушиваются они или нет. Но простая логика подсказывала мне, что да, подслушивают.
— Это что такое? — грозно, хотя и вполголоса, спросил я. Я не хотел тревожить Ладу. — Подслушиваете?
— А чего вы шепчетесь? — квакнул Жаб. — Заговоры устраиваете, заговорщики?
